Текст книги "Юстиниан"
Автор книги: Росс Лэйдлоу
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
В результате довольно откровенного самоанализа Пётр почувствовал смутное раздражение от собственной жизни. В материальном смысле всё было хорошо, удобно и приятно (об этой стороне всегда заботился дядя), и даже его скромная репутация изрядно улучшилась, когда он получил воинское (пусть и условное) звание. Но чего же он в самом деле достиг?
«Сделай так, чтобы мы тобой гордились!» – сказала на прощание его мать.
Мог ли он с чистой совестью сказать, что выполнил её наказ?
Как бы то ни было, теперь колесо фортуны повернулось так, что все его заслуги и достижения, все его навыки и таланты могут быть использованы наилучшим образом, когда он станет полномочным и самым доверенным помощником своего дяди-императора. Глубокое знание скрытых механизмов работы имперской администрации давало Петру возможность руководить – и при необходимости вносить коррективы. Теперь, через своего дядю, он имел доступ к рычагам власти и мог наконец осуществить свои мечты о правовой реформе всей Римской Империи! Помимо этого его давний интерес к богословию мог помочь ему играть жизненно важную роль посредника в конфликте между двумя ветвями христианской религии, царившими в Империи. С одной стороны – халкидонцы, считавшие, что Христос обладал и божественной, и человеческой ипостасями. С другой – монофизиты, веровавшие, что у Христа была лишь одна, божественная, сущность. Этот спор не был разрешён, по крайней мере в сознании людей, и мог дойти до той стадии, когда Империя раскололась бы на два враждующих лагеря.
Отрезвляла и ещё одна мысль. Родерику... нет, Юстину! Юстину было уже 68. Разумно предположить, что его преемник взойдёт на престол в не столь отдалённом будущем. И поскольку Юстин бездетен – тут холод пробежал по спине Петра – преемником его может стать его родной племянник! У него не было военного опыта – но это уже давно перестало быть обязательным условием для тех, кто стремился завладеть престолом Империи. Формально же военное звание имелось – и потому Пётр вполне мог рассматриваться как преемник императора Юстина.
С каким-то важным поручением спешил мимо придворный. При виде Петра он склонился в почтительном поклоне.
Вчера Пётр был рядовым римским гражданином. Сегодня, по странному и неожиданному стечению обстоятельств, он стал одним из тех, кто принадлежал к высшему римскому обществу! Пётр чувствовал себя смущённым и растерянным и потому напомнил себе, что он всё тот же человек. Однако в глубине души он знал, что это не так и уже никогда не будет так, и судьба его переменилась в одночасье и навсегда.
ЧЕТЫРЕ
Она была очень умна, имела резкий, ясный
ум – и в результате стала популярна.
Прокопий. Тайная история
Сидя в театре Сирены рядом со своим «покровителем» Гекеболом, Феодора томилась от жары, скуки и неудобства. Зонтик, который держал над её головой раб, был скудной защитой от палящего африканского солнца, а шёлковые подушки не могли смягчить мрамор скамьи. Сама же пьеса – «Антоний и Клеопатра», – написанная одним влиятельным другом Гекебола, чьи литературные амбиции оплачивал губернатор, была невыносимо скучной; Антоний, в реальной жизни бывший, как известно, любвеобильным гедонистом, в ней был изображён в качестве отъявленного злодея, которого следовало сурово покарать за преступления, позорящие имя Рима.
Когда Клеопатра открыла корзинку с аспидом (разумеется, его роль играла безобидная древесная змея) и собралась возложить змею себе на грудь, «аспид» сбежал. Во время последовавшего за этим перерыва – когда челядь кинулась в оркестр в тщетных поисках сбежавшей рептилии – Феодора лениво позволила своей памяти перенести её на 15 лет назад, когда она была маленькой 5-летней девочкой, дочерью Акакия, дрессировщика медведей константинопольского Ипподрома...
Мир Ипподрома, в котором она родилась, был груб и жесток. Здесь выживали только благодаря смелости, умению приспособиться, сообразительности и расчётливости. И всё же, несмотря на жестокость, этот мир был прекрасен и красочен. Его населяли горластые зазывалы, разносчики еды и воды, танцоры, акробаты, воры-карманники, клоуны, сутенёры и проститутки – все они работали по специальной лицензии, полученной от миньонов двух влиятельных фракций – Синих и Зелёных, которые ведали всеми повседневными делами и сделками этого района города...
До поры до времени должность Акакия – дрессировщика диких животных—давала семье безопасность и достаток, но на 6-м году жизни Феодоры Акакий неожиданно умер, и семья погрузилась в пучину нищеты. Мать быстро нашла себе нового сожителя и стала умолять Астерия, управляющего от Зелёных, позволить её новому мужу, у которого не было, к сожалению, никакой работы, занять место Акакия. Однако она опоздала – заплатив солидную взятку, это место уже получил другой.
Отчаяние породило смелость – и мать Феодоры обратилась за помощью к рядовым членам группировки Зелёных, выйдя прямо на арену Ипподрома перед самой гонкой. Она вывела с собой всех трёх своих маленьких дочек; их головки были украшены венками, они умоляюще протягивали к зрителям свои ручки... Никогда не забудет Феодора то чувство отчаяния, растерянности и страха, которое охватило её, когда Зелёные откликнулись на просьбу матери гоготом и шквалом насмешек.
Испуганная и униженная мать поспешила к выходу, но их остановили Синие. Управляющий пообещал найти работу для отчима Феодоры. Нет сомнений, что он сделал это не из сострадания, а из желания уязвить своих давних противников, Зелёных, но Феодора никогда не забывала проявленной щедрости и с тех самых пор была ярой сторонницей Синих и столь же ярым врагом Зелёных.
Безопасность и достаток вернулись в семью. Старшая сестра Феодоры Комито с 15 лет начала зарабатывать, выступая на сцене, а 12-летняя Феодора сопровождала её в качестве костюмерши. Очень быстро её озорной юмор и актёрский дар были замечены зрителями, и Феодора составила серьёзную конкуренцию сестре... Вскоре она уже играла небольшие роли; в 16 лет она оставила Комито далеко позади и становилась настоящей звездой сцены...
Обратной стороной успеха было то, что актрис в то время приравнивали к проституткам, и потому они стояли на самой нижней ступени социальной лестницы; законом им было запрещено вступать в брак с теми, кто стоял выше. И действительно, когда театр не приносил заработка, Феодора была вынуждена продавать своё тело – это было нетрудно, поскольку она превратилась в восхитительную красавицу, миниатюрную и стройную, с огромными тёмными глазами и овальным личиком, исполненным очарования. Подобные связи с мужчинами она считала чисто деловыми операциями и относилась к ним ответственно и без лишних эмоций.
Однажды в столицу прибыла труппа прославленных танцовщиц из Антиохии. Они всего один вечер выступали в том же театре, где играла Феодора, и получили заслуженные аплодисменты от восторженных зрителей за свои чувственные экзотические танцы. Перед очередным выходом одна из танцовщиц – красивая брюнетка, на несколько лет старше Феодоры – заметила, что Феодора ждёт своего выхода в проходе за сценой, и помахала ей, приглашая выйти вместе с ними. Изумлённая, но заинтригованная, Феодора вышла, и девушки схватили её за руки, вовлекая в танец.
Смущена она была всего раз в жизни – когда её мать публично просила Зелёных о милости на Ипподроме, – но сейчас тоже смутилась. Я не танцовщица, подумала она, делая первые скованные шаги. Затем она почувствовала тепло, её тело расслабилось – и она откликнулась на движения девушек. Внезапно вся её скованность куда-то делась, спали все запреты – и она обнаружила, что двигается абсолютно синхронно с остальными. Танец становился всё быстрее и сложнее, и Феодора почувствовала странное возбуждение, которого никогда раньше не испытывала, а по всему телу разлилось тепло... Когда танец достиг апогея, Феодора встретилась взглядом с другой девушкой. Взаимное и жаркое желание полыхнуло в глазах обеих, Феодора, почти не осознавая этого, наклонилась вперёд – и через мгновение они с партнёршей слились в страстном поцелуе.
Вся дрожа, с бешено бьющимся сердцем Феодора убежала со сцены. Разум её был в смятении, а зрители разразились бурными аплодисментами и непристойными воплями...
Воспоминание об этом странном случае не желало уходить из памяти, и временами Феодору начинали мучить беспокойство... и снова желание. Неохотно она заставила себя на время забыть об этом происшествии. Миром правят мужчины, убеждала она себя; только отношения с мужчиной помогут ей пробить себе дорогу в этом мире. Цинично? Возможно, но зато это оправдало себя, когда однажды вечером после спектакля она получила записку. Если она может выкроить немного времени, то благородный господин хотел бы встретиться с ней.
Благородным господином оказался Гай Семпроний Гекебол, недавно назначенный губернатором Пентаполиса. Среднего возраста, напыщенный и пузатый Гекебол заявил, что находится под большим впечатлением от таланта Феодоры. Для него будет большой честью, если она согласится сопровождать его в Кирену в качестве его спутницы, чтобы принять участие в важных празднествах в его честь и стать хозяйкой его резиденции.
Кирена была родным городом Эратосфена, великого математика, измерившего окружность Земли; в городе был театр, один из самых старинных и роскошных во всей Империи. Гекебол сказал, что если она пожелает, то может играть на его сцене.
Феодора не строила никаких иллюзий относительно намечающейся сделки. В обмен на лёгкую безбедную жизнь и статус «мистриссы» губернатора она должна была стать куртизанкой. Что до роли в театре – о ней в этом случае придётся забыть, социальный кодекс не позволяет чиновникам такого высокого ранга иметь связь с актрисой.
Впрочем, с тех пор у Феодоры было мало причин для жалоб. У неё были прекрасные наряды, драгоценности, рабы, красивый дом, вкусная и обильная еда. Всё, что от не требовалось взамен, – развлекать гостей, к чему у неё обнаружился природный талант, да терпеть время от времени секс с губернатором, который чаще всего напивался настолько, что даже не успевал овладеть ей и засыпал.
Как ни странно, но Феодора признавалась себе, что скучает по Константинополю – со всеми его яркими красками, шумом, волнением и дикостью – и по сцене, несмотря на то что жизнь актрисы была полна лишений и унижений. По сравнению со столицей Кирена была невыносимо скучна – респектабельная, провинциальная и сонная. А Гекебол – надутый дурак, пытающийся казаться интересным, хотя слушать его разглагольствования по поводу налоговых деклараций и ремонта стоков было невыносимой пыткой.
Бесконечно нудная пьеса тянулась и тянулась, вместе с ней, казалось, затянулся и жаркий полдень – и зрители откровенно устали и заскучали. Наконец занавес опустился[21]21
В греческом и римском театре занавес во время действия не поднимали, как в современном театре, а опускали.
[Закрыть] для финальной сцены с Антонием, выглядевшим нелепо и смешно на котурнах и в шлеме с громадным плюмажем, и бездыханным телом Клеопатры (вопреки истинной истории). Актёр, игравший Антония, прижал руку к сердцу и патетически воскликнул: «Увы! Что же мне делать?»
Феодора не смогла совладать с собой. Играя в столичном театре, она была известна своим даром вовремя подавать остроумные, но похабные реплики, вот и сейчас довольно громко произнесла:
– Так отымей её, пока тёплая!
Это было сказано очень естественным тоном дружеского совета, и аудитория на мгновение замерла, а затем взорвалась хохотом. Даже принципалы – знатные горожане Кирены – лишь недолгое время могли бороться с душившим их смехом, пытаясь выказать своё неодобрение. Слёзы струились у них по щекам, они хватались за бока и даже слегка подвывали от хохота.
Казалось, один лишь Гекебол ничуть не веселился. Бросив на Феодору яростный взгляд, он схватил её за руку и потащил прочь из театра.
– Ты, маленькое уличное отребье! – взревел он за пределами театра, отвешивая Феодоре оглушительную пощёчину. – Я должен был подумать об этом, когда подбирал тебя в грязи! Мало того что ты сорвала первый спектакль и опозорила будущий литературный шедевр, ты меня – меня, губернатора! – выставила на посмешище!
– О, прошу тебя, Гай, не гневайся! – молила Феодора; лицо горело от удара. Постепенно до неё начало доходить, какую оплошность она совершила. – Прости меня, прости, я не подумала... Я клянусь, что такого больше никогда не повторится!
– А у тебя и не будет шанса повторить это! Проваливай! Я даже видеть тебя больше не желаю!
– Но ты не можешь просто выкинуть меня на улицу, Гай! – воскликнула Феодора, перед которой отчётливо замаячил призрак нищеты. – Куда я пойду?
– Не моё дело. Надо было раньше думать.
– Но мои платья! Мои драгоценности!
– Это Я их купил и Я заплатил за всё, что ты имела, будучи моей мистриссой. Ты на них претендовать не можешь. А теперь убирайся с глаз моих, шлюха, пока я не кликнул стражу!
Оставшись одна, без друзей и знакомых, за тысячу миль от единственного города, который она знала, Феодора получила запрет выходить на сцену – об этом позаботился Гекебол. Она была вынуждена зарабатывать единственным известным ей способом, чтобы не умереть с голоду и накопить денег на дорогу в Александрию. В этом большом городе она наверняка сможет найти работу в театре и тогда уже накопит денег и на дорогу в Константинополь.
Феодора поклялась, что никогда больше не позволит мужчине распоряжаться её жизнью. И вообще чем меньше она будет иметь с мужчинам дела – тем лучше...
ПЯТЬ
Хотя и отличные по природе своей, огонь и
железо сходятся вместе и, слившись воедино,
становятся раскалённым слитком.
Настаивать на том, что у Христа две сущности – человеческая и божественная, – значит отрицать, что Богородица Дева Мария родила Его! Патриарх Александрийский Кирилл ясно сказал об этом на Эфесском соборе 90 лет назад!
Ирена, игуменья одного египетского христианского монастыря, улыбнулась и ответила Феодоре слегка извиняющимся тоном:
– Прости меня, моя дорогая, но почему я должна прислушиваться к словам мирянина, вроде тебя, озабоченного истинной природой Христа?
Две женщины стояли у борта «Арго» – небольшого торгового судёнышка, находящегося в двух днях пути от Аполлонии, порта Кирены и следующего в Александрию. Как и другие пассажиры, они спали и ели в рубке, разделённой посередине занавеской из грубого холста – чтобы отделить мужчин от женщин.
– Но мне это кажется интересным! – настаивала Феодора.
К своему собственному удивлению, она действительно нашла разговоры с настоятельницей о религии очень увлекательными. Она мельком подумала, не греческая ли кровь в ней говорит (её родители были родом с Кипра), – ведь Греция подарила всему миру лучших мыслителей и математиков.
Даже став жертвой внезапного и болезненного удара судьбы, Феодора чувствовала себя на удивление спокойной, почти счастливой, хотя её будущее было совершенно неопределённым. Решение вести самостоятельную жизнь после разрыва с Гекеболом укрепило её душевные силы и веру в себя. Вместе с тем слабее стало и намерение использовать свой актёрский дар – карьера актрисы потеряла для неё большую часть привлекательности.
– Если, по твоим же словам, Мария родила Бога, то Христос, её сын, и был Богом? – продолжала Феодора. – А это то, насколько я знаю, во что верят монофизиты Сирии и Египта... Однако наш новый император Юстин, а с ним и патриарх Константинопольский говорят, что это ересь. Теперь мы должны принять постановление Халкидонского собора о том, что Христос имеет две природы: человеческую и божественную. По меньшей мере это непонятно!
Она криво усмехнулась, а Ирена покачала головой.
– Это никак нельзя назвать приемлемым. Возродив память о Халкидонском соборе, проходившем 70 лет назад, при императоре Маркиане, Юстин расколол Империю: север и запад стоят за Халкидон, юг и восток – за монофизитов. К счастью, Юстин кажется разумным правителем, ибо не сталкивает их между собой. Монофизиты Египта – а Египет снабжает Империю зерном – не подвергаются преследованию, а так называемым еретикам разрешено искать там убежища.
– Что это за яркая звезда? – спросила Феодора, указывая на сверкающую точку на горизонте.
– Это не звезда, – отвечала Ирена, становясь рядом с ней. – Это Фарос – маяк Александрии; говорят, это самый яркий огонь, горящий на самой высокой из построенных людьми башне.
В лучах субтропического рассвета свет маяка быстро померк, и взошедшее солнце осветило колоссальные стены и башни, за которыми виднелись фризы куполов и колонн, обелиски, крыши храмов и дворцов, а на переднем плане, над гаванью, возвышалась немыслимая громада древнего маяка.
За неделю плавания Феодора крепко подружилась с Иреной и доверилась ей, рассказав о своём бедственном положении. Ирена не осуждала и сочувствовала, кроме того, на неё произвёл впечатление острый и живой, пусть и неискушённый ум Феодоры. Прежде чем расстаться, игуменья снабдила девушку письмом к патриарху Александрийскому Тимофею – он симпатизировал монофизитам и был мудрым и добросердечным человеком. Ирена уверила Феодору, что архиепископ поможет ей избрать новый путь в жизни.
Сойдя с корабля в порту Эуностос, отделённом от Великой гавани Гептастадионом – громадным, около двух миль в длину молом, – женщины тепло простились и разошлись в разные стороны: Ирена отправилась на городскую почтовую станцию[23]23
Александрийский термин от лат. cursus publicus – имперская почта. По-латыни – путь людской, т.е. жизнь. — См. Примечания.
[Закрыть], чтобы продолжить своё путешествие; Феодора же поспешила к дворцу патриарха.
Она была потрясена и очарована громадным мегаполисом, основанным восемь с половиной столетий назад юным македонским завоевателем мира. В отличие от Константинополя с его холмами и узкими улицами, Александрия была плоской и широкой – с просторными улицами и огромными площадями.
Город был разделён пополам великолепным проспектом – Canopus Via, он был более 100 локтей в ширину и считался самой длинной улицей в мире. Проспект пересекали такие же широкие улицы, Argeus – они вели на север и на юг, одновременно разделяя муниципальную и административную части города. Повсюду можно было заметить служителей церкви (монахи, монахини, священники, отшельники в рваном тряпье), большинство из них, как полагала Феодора, помня рассказы Ирены, были беженцами-монофизитами, спасающимися от преследований. Один из них и показал ей дорогу к жилищу патриарха – скромной вилле, примыкавшей к собору Святого Марка.
Прождав с остальными просителями около часа в прихожей, Феодора была допущена в покои архиепископа. Она вошла в скудно обставленный таблинум, где отсутствие столов и стульев компенсировалось бесчисленными полками, заваленными свитками и рукописями. Патриарх Тимофей, полный бородатый гигант, источал энергию и уверенность. Он указал Феодоре на единственный стул в комнате – судя по всему, свой собственный. Феодору очень удивило то, что патриарх одет в простую рясу священника, а не в богатое патриаршее облачение.
– Что ж, кажется, мой добрый друг, игуменья Ирена, сестра наша во Христе, очень высокого мнения о тебе! – пробормотал Тимофей, просматривая письмо игуменьи. – Она намекает, что прошлое твоё было разнообразным и не лишённым бед и тягостей, но теперь, по её словам, ты хочешь следовать новым путём. Говорит она также и о том, что, несмотря на отсутствие богатства и образованности, ты обладаешь преимуществом молодости, мужества, щедрого на добро сердца и прекрасным умом...
Он поднял голову от письма и усмехнулся:
– ...от которых тебе не будет никакого проку, если нет самого главного – удачи!
– А разве не удача, Ваше Святейшество, что я встретила Ирену, а теперь и вас?
Епископ посмотрел на Феодору и покачал головой, снова усмехнувшись:
– Из тебя будет толк. По крайней мере, язык у тебя на месте. Чем же я могу помочь тебе... – бросив на Феодору острый взгляд, он продолжал: – Я мог бы рекомендовать тебя в монастырь в качестве послушницы.
Феодора чуть заметно покачала головой, и патриарх торопливо поправился:
– Хотя нет! Как насчёт того, чтобы раздавать милостыню нуждающимся, пока ты ещё не нашла себе дела по душе? У тебя будут бесплатное жилище и еда, хотя, боюсь, и то, и другое не слишком роскошные.
– Я согласна! – отвечала Феодора без колебаний, с радостью представив, что будет помогать нуждающимся ещё более, чем она, людям.
Так начался самый счастливый период в жизни Феодоры – странный, бурный спектакль, во время которого она, помогая беднякам, обнаружила в своей душе и сочувствие, и умение общаться с самыми разными людьми. Иногда в своих бесконечных странствиях по Александрии она оказывалась возле величественного театра, стоявшего на берегу моря; к своему удивлению, она поняла, что ни единая струна воспоминаний не зазвенела в её душе, она не испытывала ни тоски, ни сожаления по прошлой жизни.
Из своей скромной кельи в монастыре Святой Екатерины, расположенном в Ракоте – бедном квартале на западе города, – она время от времени посылала патриарху подробные отчёты о том, что успела сделать. Он казался лично заинтересованным в её успехах и благоволил к ней. Заметив её интерес к своей библиотеке, он позволил ей свободно пользоваться ею, что несказанно обрадовало Феодору. Она никак не могла насытиться чтением – её острый живой ум впитывал знания, словно губка – воду, и Феодора читала свиток за свитком, манускрипт за манускриптом. Платон, Аристотель, Исократ, Эсхил, Софокл, Полибий, Цезарь, Тацит, Дион Кассий, Аммиан – она буквально пожирала их труды, как только у неё выдавалось время (латинских авторов она читала в переводе; Константинополь был двуязычным городом, но Феодора плохо знала язык Вергилия и Цицерона). Изощрённая метафизика христианских богословов, таких, как Атанасиус (Афанасий) и Августин, была сложна для девушки, однако тем большее удовлетворение она испытывала, постепенно начиная разбираться в трудных вопросах.
– Как жаль, что я не могу поделиться с тобой величайшими драгоценностями человеческого разума! – посетовал Тимофей, читая очередной её доклад как-то раз. – Больше века назад христиане сожгли Великую библиотеку Александрии, это было при первом Феодосии. Несчастные фанатики... Фанатизм – вот проклятие восточного ума. Потому мы и находимся в таком бедственном положении на грани раскола между восточными монофизитами Сирии и Египта, несгибаемыми в своей вере, и сторонниками Халкидона на западе.
– Но Ирена говорила, что вы за монофизитов, отче?
– Это так. Но, боюсь, не слишком явно, – Тимофей виновато развёл руками и грустно усмехнулся. – Как патриарх, я представляю здесь нашего Императора и потому не имею права следовать зову своего сердца. Монофизиты, видишь ли, не чужды мистики в своей вере. Для нас Бог, хоть и рождённый женщиной, остаётся Богом, у него лишь одна, божественная, натура. Египтяне же, как я сам, а также сирийцы – семитские народы – не видят в этом никакого противоречия. Попробуй принудить нас силой отказаться от нашей веры – и ты рискуешь спровоцировать восстания и распри. Ты видела монахов и священников на улицах города? Из них вряд ли многие готовы отдать жизнь за веру и защищать её столь же фанатично, как это делаем мы. Хотя, если говорить обо мне, то я понимаю точку зрения халкидонцев и – между нами говоря – даже отчасти разделяю её. К счастью, нынешний правитель мудр и умеет закрывать глаза на многое, в том числе и на ересь монофизитов, по крайней мере здесь, в Египте. Четыре столетия назад Тит и Адриан уже сталкивались с подобной проблемой – когда разворошили осиное гнездо, вмешавшись в чужую религию, религию иудеев – ещё одного семитского народа.
– Но зачем же тогда правители настаивают на единоверии, если это грозит превратить половину жителей Империи в еретиков?
Тимофей поднялся и стал задумчиво мерить шагами таблинум. Потом пробормотал:
– У тебя греческое или римское мышление. Ваше наследие – греческая философия и римское право. Вы, жители Запада, никогда не успокаиваетесь, ваш разум беспрестанно в работе, вам нужно докопаться до сути вещей и явлений и найти им рациональное объяснение. Для вас логично, чтобы Христос имел две природы – божественную и человеческую, он и должен их иметь, поскольку жил на этой земле, но был Сыном Божьим. «Что и требовалось доказать», как сказал бы Евклид. Тот, кто не видит этого, просто упрямый глупец. Как для спасения души одного человека нужна твёрдая и единая вера, так и для единства внутри страны нужно единоверие, и православие должно победить. По крайней мере, так считают халкидонцы.
– Значит, халкидонцы глупы и ограниченны!
– О, моя дорогая! – Тимофей в притворном ужасе вскинул руки к потолку. – Подобные взгляды – без сомнения, свежие и искренние – тоже, увы, безнадёжно наивны, – он внезапно сурово вытянул указательный палец, словно обвиняя Феодору. – Да поможет тебе небо, если тебе когда-нибудь придётся отстаивать их в споре. Ты будешь наголову разбита – и совершенно справедливо. У меня есть предложение: завтра я собираюсь навестить старого друга, Северия, патриарха Антиохийского, – он ярый монофизит и в своё время бежал в Александрию. Во всём римском мире он известен своим мастерством в диспутах, а также прославлен как учитель и наставник. Если я попрошу, он с радостью примет тебя в качестве своей ученицы. Что скажешь?
Под благодушной и вместе с тем беспощадной опекой Северия Феодора научилась отстаивать своё мнение в богословских спорах и дискуссиях. Через три месяца жизни в Египте метаморфоза молодой женщины была завершена. Из бесформенного кокона выходит прекрасная бабочка – так и Феодора из загнанной беглянки превратилась в сияющий бриллиант. В мире, где она встречала так мало доброты, ей встретились наконец люди, подарившие ей истинную и бескорыстную любовь. То, что двое из них были мужчинами, помогло ей понять, что и мужчины способны ценить в ней человека, равного им по разуму, а не только красивое тело, предназначенное для плотских удовольствий. Защищённая дружбой двух этих выдающихся и уважаемых людей, которые помогли ей обрести уважение к себе и развили её ум, а также привили искреннюю симпатию и даже восхищение верой монофизитов, Феодора была готова перейти на следующую ступень собственного развития. Она должна была найти свою судьбу – чего бы ей это ни стоило – в своём родном городе, Константинополе, чьё притяжение не ослабевало благодаря могучему genius loci – душе этого великого города.
– Я понимаю тебя, моя дорогая! – грустно сказал патриарх Тимофей, когда Феодора призналась ему, что хотела бы двигаться дальше. – В доме Отца моего обителей много[24]24
Цитата из Библии. «Дом» здесь не означает «здание, строение». Английский смысл латинского слова – «остановка, этап» (Касселл, Новый краткий латинский словарь) – т.е. этап на жизненном пути, cursus publicus.
[Закрыть], и ты должна искать свою судьбу, где бы она ни ждала тебя. Не буду притворяться: я буду скучать по тебе, и тебя будет не хватать александрийским беднякам, которые полюбили тебя. Полюбил тебя и я – как родную дочь. Могу ли я предложить тебе для начала поехать в Антиохию? Там живёт мой старый друг – одна почтенная вдова. У неё много связей среди купцов и торговцев. Я был бы удивлён, если бы она не смогла помочь тебе найти занятие, которое ты сочтёшь подходящим для себя. Я напишу рекомендательное письмо.
.Тимофей сделал для неё ещё больше. Хотя она скопила достаточно денег на дорогу домой, он выдал ей большой кошель с солидами – на случай непредвиденных расходов. Однажды Феодора возместит ему его доброту, вернув этот долг тысячекратно[25]25
См. Примечания.
[Закрыть].
Высадившись в Селевкии – антиохийском порту, находившемся в 14 милях от моря, на реке Оронт, – Феодора прибыла в «Корону Востока» через великие Водные Ворота этого славного города.
Перед ней раскинулся величественный городской пейзаж – со всеми пригородами и их тенистыми садами; оливковыми рощами и виноградниками, растущими на склонах горы Кассиус, милях в трёх от города. Несколько раз переспросив дорогу, она добралась к дому Македонии – к самым воротам, выходившим на красивую улицу богатого пригорода Антиохии – Дафны. Передав привратнику письмо архиепископа, Феодора была немедленно проведена в атриум – внутренний дворик, окружённый колоннадой и украшенный роскошными мозаиками.
– Домина сейчас выйдет к тебе! – с поклоном сообщил слуга и удалился. Несколько мгновений спустя в атриум вошла красивая, изящно одетая женщина. Не дойдя до Феодоры несколько шагов, она замерла, а затем в волнении воскликнула:
– Актриса из Константинополя!
– Танцовщица из Антиохии! – ахнула в ответ Феодора. .. и чувства, которые она так долго таила в себе, затопили её горячей волной...
