Текст книги "Юстиниан"

Автор книги: Росс Лэйдлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Часть II
ИМПЕРАТОР ЖДЁТ
500—527 гг. от Р. X.

ДВА

Тот, кто потерял честь, более ничего

потерять не может.

Сир Публилий. Сентенции

– Ну, и в заключение, – произнёс Олимпий, декан кафедры права в университете Константинополя, – наш судья, выслушав все доказательства защиты и обвинения, должен вынести своё суждение. Как же он это сделает?

Ища ответа, Олимпий окинул взглядом переполненные ярусы университетской аудитории.

– По Закону о цитировании он должен обратиться к изысканиям юрисконсультов[9]9
  Пять известнейщих римских присяжных заседателей, чьи вердикты были приняты в качестве решающего довода.


[Закрыть] в подобных же делах и следовать вердикту большинства! – наконец предположил один молодой человек весьма энергичного вида.

Олимпий одобрительно кивнул.

– Правильно – если всё идёт гладко. Но давайте предположим следующее: Гай и Папиний выносят обвинительный приговор, Ульпиан и Павел – оправдательный, а Модестин воздерживается. Ничья, одним словом. Что же тогда?

Глухой гул пронёсся по аудитории, студенты переглядывались и пожимали плечами; затем шум иссяк. Наступившую тишину нарушил высокий молодой человек со спокойными серыми глазами.

– Папиний имеет право решающего голоса, магистр. Судья должен будет вынести обвинительный приговор.

– Хорошо, молодой Пётр, – одобрительно кивнул магистр. – Вижу, ты прочитал «Ответы», – он снова обвёл взглядом аудиторию и добавил с притворной строгостью: – Как следовало бы сделать и остальным!

Затем он собрал свои свитки и кодексы.

– В следующий раз мы с вами рассмотрим, что говорит Требатий в работе «О равенстве преступления». Например: тот, кто берёт горсть зерна из мешка, виновен так же, как и тот, кто крадёт весь мешок.

Последняя фраза лектора сопровождалась обильными брызгами слюны – за это он давно получил прозвище Олимпий-Кропило, и по этой же причине два первых ряда на его лекциях всегда пустовали.

Шумно переговариваясь и смеясь, студенты вышли через главный вход, Олимпий же прошёл в узкую дверь позади кафедры.

– Ну и как, есть ли в этом году среди новичков будущие Цицероны? – спросил Олимпия Деметрий.

Два старых друга и коллеги неторопливо прохаживались в тени колоннады университета. Деметрий – скромный грамматик – обучал сыновей аристократов в Дворцовой школе; всего в жизни он достиг только благодаря трудолюбию и таланту и теперь занимал место декана кафедры риторики.

Олимпий покачал головой.

– Боюсь, не повезло. Ты же знаешь, как это бывает с младшими сыновьями в роду: армия, право, государственная служба, в крайнем случае – церковь. Всё это вряд ли способно вдохновлять и быть истинным призванием, – он помолчал и задумчиво добавил: – Впрочем, я забыл, есть один студент, который подаёт исключительные надежды. Пётр Савватий, воистину замечательный молодой человек. Он прибыл в столицу из богом забытой провинциальной глуши и едва-едва говорил по-гречески. А три года спустя, окончив Дворцовую школу лучшим учеником, поступает в университет. Пожалуй, это самый честолюбивый студент из тех, что я знал. Жаден до успеха в такой степени, что иногда это пугает. Однако не нагл и не высокомерен. Просто очень себе на уме.

– Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Не могу себе представить, чтобы такого студента любили.

– И очень ошибёшься. Он так популярен среди своих товарищей, что собрал целую группу студентов, которые буквально смотрят ему в рот. Есть и поклонницы. Впрочем, последнее неудивительно, выглядит он потрясающе – похож на Аполлона резца Праксителя. Однако девицы зря теряют время, как мне кажется.

– Ты полагаешь, он подвержен греческому пороку – как описано в «Симпозиуме» Платона?

Олимпий рассмеялся:

– Ничего подобного. Просто он слишком сосредоточен и не отвлекается от занятий ни на минуту, даже ради романтических развлечений. Кстати, имей в виду, что, хоть он и похож на вашего эллинского бога, в его жилах нет ни капли греческой крови. От одного своего приятеля при дворе я знаю, что он – гот. И племянник командующего императорской гвардией, Родерика.

– Ну, если он надеется пробиться, ему придётся использовать все достоинства, которыми, как ты говоришь, он обладает. Как мы знаем, быть германцем – серьёзное препятствие для карьеры внутри Империи, – взгляд Деметрия смягчился. – Я обучал Теодориха, ты знаешь. Мой лучший ученик в Дворцовой школе – в те годы он, наследный царевич остготов, был здесь заложником. Он хорошо распорядился своей судьбой. Король Италии и вице-регент императора Анастасия. Но добился он этого благодаря титанической борьбе... и лучше бы при этом погибло поменьше людей. Это неоспоримый факт – германец всегда должен быть в два раза лучше римлянина, чтобы добиться чего-то. Мы не дискриминируем другие нации. У нас были императоры-испанцы, галлы, африканцы, иллирийцы, даже арабы. Но никогда – германцы. Обсудим? Как ты сказал бы своим студентам.

– Не так уж удивительно, что ты думаешь об этом, – заключил Олимпий. – Кроме каледонцев германцы были единственным народом в Европе, которых так и не удалось поработить Риму. В конце же концов именно германцы и завоевали сам Рим. Запад Рима я имею в виду. Римляне – и западные, и восточные – до сих пор не могут этого простить. Однако, несмотря на эти укоренившиеся страх и ненависть наших людей к германцам, я бы удивился, если бы наш молодой друг Пётр не захотел бы отличиться... И я так думаю, тянуть с этим он не будет.

В гимнасии университетских бань шла игра в гарпастум[10]10
  Гаспастум – вид командной игры в мяч. – См. Примечания.


[Закрыть] – две команды оживлённо гоняли мяч.

– Лови! – Валериан сильным ударом закрутил мяч по низкой дуге над головами противников своему капитану и другу, Петру, который как раз занял выгодную позицию у чужих ворот. Высоко выпрыгнув, тот схватил мяч, прежде чем цепкие руки защитников сомкнулись на нём, проскользнул между двумя рослыми игроками, столкнувшимися в результате, и метко послал мяч в очерченный круг. Команды не успели занять свои места после следующего розыгрыша мяча, арбитр объявил об окончании игры и победе команды Петра. Победители разразились радостными криками.

Когда игроки направились в купальни, чтобы смыть с себя пот и переодеться в чистую одежду, Пётр, принимавший поздравления от товарищей по команде, чувствовал себя счастливым, как никогда. В памяти неожиданно вспыхнули события трёхлетней давности – тот день, которому суждено было изменить всю его жизнь...

Вскоре после трагической гибели Атавульфа из Константинополя прибыл конный отряд. Помимо письма от Родерика – дяди Управды и брата его матери – посланники привезли большой железный ларец. Надежды Биленицы наконец-то сбылись. Благодаря своему последнему продвижению по службе Родерик мог предложить племяннику учиться в Дворцовой школе – лучшем учебном заведении столицы. В железном ларце было достаточно золотых солидов, чтобы родители Управды могли безбоязненно и в полном достатке встретить свою старость, когда они будут слишком немощны, чтобы работать на земле...

Отчаяние и скорбь Управды, вызванные расставанием с родителями – особенно с Биленицей, которой он и был обязан переменой своей участи, – были отчасти компенсированы радостным волнением и предвкушением той блистающей новой жизни, на пороге которой он стоял и которая воплощала все его тайные мечты.

– Сделай так, чтобы мы гордились тобой, Управда! – сказала ему на прощание мать, когда Управда собирался в долгое путешествие до Константинополя.

Никогда ему не забыть тот день, когда впервые увидел он город, которому предстояло стать его новым домом: колоссальные тройные стены Феодосия, увенчанные массивными башнями и проложенные усиливающими стены кирпичными клиньями; ниже раскинулись колоннады и купола, купола без числа и счёта, и над всем этим возвышалась величественная арка акведука. Въехав в город с юго-запада через Золотые Ворота, они двигались вдоль главной улицы Меса, через четыре больших городских форума – Аркадию, Оке, Феодосий и Константин; миновали Ипподром и выехали к Большому дворцу – россыпи великолепных, выполненных в разных стилях зданий, чья пышная гряда тянулась вниз, до Пропонтия[11]11
  Мраморное море.


[Закрыть].

Здесь Управда был представлен его дяде и благодетелю, Родерику, похожему на добродушного медведя, грубому и неотёсанному на вид мужчине, в чьих манерах, однако, проскальзывали теплота и мягкость.

Во время долгого путешествия, разговаривая с солдатами из эскорта, Управда достаточно поднаторел в греческом, чтобы без проблем влиться в ряды учеников Дворцовой школы и уже на школьной скамье совершенствовать знание официального языка Империи. Получил он и новое имя – Пётр Савватий, и эта перемена удивительным образом повлияла на молодого человека. На смену молодому крестьянину-готу пришёл уравновешенный и уверенный в себе молодой гражданин Римской Империи. Он быстро обрёл популярность среди товарищей – молодой, харизматичный, амбициозный юноша; с первого же взгляда казалось, что в стенах Константинопольского университета его ждёт великое будущее. Уважаемое, но неотвратимо состарившееся здание казавшегося незыблемым римского права вполне созрело для реформ; именно в этом таился тот вызов молодому Петру, ответив на который он мог в полной мере реализовать свою энергию, подтвердив и оправдав выбор и щедрость своего дяди и выполняя завет, данный ему на прощание матерью. Это был шанс, который бывший Управда, ныне Пётр Савватий мог использовать...

– Лови! – передразнивая победный проход Петра к воротам противника, капитан проигравшей команды, Неарх, стремительно швырнул что-то в сторону молодого человека. Вырванный из задумчивости и воспоминаний, Пётр не успел вовремя среагировать – и вскрикнул от неожиданности и острой боли; в висок ему ударила его собственная сандалия.

– Криворукий! – усмехнулся Неарх; в его голосе отчётливо прозвучала враждебность.

В бане установилась напряжённая тишина – все поняли, что выходка Неарха отнюдь не была невинной шуткой; в ней сквозила плохо скрываемая злоба.

Завладев вниманием аудитории, Неарх – крупный, малопривлекательный молодой человек – на этом не остановился.

– Гляньте-ка на Золотого Мальчика! – он презрительно вздёрнул подбородок, глядя на Петра. – Гордость класса, лучший игрок, любимчик преподавателей! Не дайте себя обмануть! Пётр Савватий – это пустышка, ничтожество. Я тут покопался и кое-что раскопал. Его настоящее имя – Управда Юсток. Он – гот! Он из тех самых желтоволосых дикарей, которых мы изгнали из этого города сотню лет назад и которые всегда были занозой в заднице Империи. Хотите знать больше? Этот пример для подражания, ходячая добродетель полагает, что гораздо лучше нас, но сам он, оказывается, родом из захудалой деревушки в Дардании. Хуже того: наш самозваный друг – сын раба!

Неарх, торжествуя, оглядел ошарашенные лица молодых людей и улыбнулся, а затем издевательски посмотрел на Петра:

– Ну, давай, Золотой Мальчик! Посмей сказать, что это неправда?

Потрясённый и возмущённый этим выпадом, Пётр был буквально уничтожен. Откуда взялась эта ненависть, водопадом хлещущая из Неарха? Пётр оглянулся на тех, кого ещё мгновение назад считал своими друзьями... но там, где раньше он встречал исполненные тепла взгляды товарищей – каковыми он их считал, – теперь он видел лишь сомнение... и отчасти ростки презрения. Неужели всё, чем он жил, оказалось ложью, и все его мечты – лишь дворцы на песке?! Разве он, гот, – презираемый всеми варвар, потомок рабов – мог, смел надеяться хоть когда-нибудь войти в избранное римское общество?

Волна горького разочарования и отчаяния нахлынула на молодого человека. Он подхватил свои сандалии, одежду и опрометью бросился на улицу.

Ведомый какой-то непонятной силой, Пётр пришёл в себя лишь через некоторое время – и увидел, что находится в западной части города, посреди переполненной улицы. Всё вокруг казалось слишком ярким и громким – шум уличной толпы, пронзительные крики торговцев, многоголосая болтовня и перебранка греков, сирийцев, евреев, арабов, индийцев, чернокожих мужчин из Аксума[12]12
  Эфиопия.


[Закрыть], лежащего далеко на юге...

Гремели медными чашами нищие, брезгливо морщась, проплывали мимо знатные дамы в паланкинах; от рабов несло острым запахом пота; верхом на мулах и лошадях ехали сенаторы и государственные чиновники; праздно шатались солдаты, свободные от караула, – в своих круглых шлемах и простых туниках из неокрашенного льна, с синими нашивками на плече и бедре; надменно взирали на остальных жрецы Синего круга[13]13
  Главным развлечением в Константинополе считались гонки на колесницах. Сторонники двух команд-соперников, известные как Синие и Зелёные, по цветам униформы ведущих наездников, расширили своё взаимное соперничество далеко за рамки спорта. Синие представляли богатых деловых людей и землевладельцев; Зелёные пользовались поддержкой ремесленников и купцов, зачастую сирийского происхождения.


[Закрыть] – в долгополых гуннских кафтанах и с длинными волосами... Каким-то образом вся эта пульсирующая, кипящая жизнь, ещё вчера казавшаяся простой и знакомой, теперь стала чужой – это был мир, к которому он, Управда, больше не принадлежал.

Он миновал величественные арки Акведука Валента, пересекавшего северную часть Месы, и оказался на форуме Аркадия, раскинувшемся у подножия колонны в центре площади.

Монумент в виде закрученной спирали представлял собой фриз, украшенный изображениями фигур людей, застывших в момент стремительного движения. На первый взгляд всё выглядело достаточно безобидно, но при ближайшем рассмотрении изображённой сцены кровь застывала в жилах: одни фигуры убегали – судя по длинным волосам, это были готы, а другие, коротко остриженные римляне, их преследовали, угрожая мечами и дубинками. Сцена представляла собой известный эпизод из истории города, случившийся веком раньше: тогда из Константинополя были изгнаны почти все готы, тысячи людей были жестоко убиты. Вряд ли можно выразиться яснее, подумал Пётр. В камне было наглядно и ясно высечено официальное отношение римлян к его народу – как и германцы, готы были для Рима врагами, и им не было места на римской земле.

Несмотря на новое, римское, имя, несмотря на почти полное погружение в римскую культуру, он всегда будет чужим для этих людей, в мрачном отчаянии думал Пётр. Надежды матери, доброта дяди, его собственные амбиции – всё это ничего не значило. Не стоило и покидать родной Тауресиум – всё равно теперь придётся туда вернуться. Самонадеянный маленький варвар вздумал прыгнуть выше собственной головы – и был наказан...

– Так и думал, что найду тебя здесь! – голос Валериана прозвучал сурово и обвиняющее, вырвав Петра из горьких раздумий. – Утопаешь в жалости к себе? Не поможет, сам знаешь. Сдашься перед Неархом – признаешь, что он прав!

– А разве это не так? – рыдание вырвалось из груди Петра. – Мне просто показали, кто я есть на самом деле. Надо смотреть правде в глаза, Валериан, гот, да ещё воспитанный в семье бывшего раба... я никогда бы не смог здесь чего-то добиться!

– Послушай себя! – резко оборвал его Валериан. – Великий боже, парень, где твоё достоинство? Человек может стать всем, чем захочет, если он верит в себя. Павел был иудеем – но гордился тем, что он римлянин. Император Веспасиан разводил мулов, прежде чем стать в ряды римских легионов. Диоклетиан был варваром – и его купили на рынке рабов, – но это не помешало ему стать одним из величайших римских императоров. Я мог бы продолжать...

– Так ты всё ещё друг мне?

– Даже отвечать не желаю! – в голосе Валериана зазвенело презрение. – Твоими товарищами останутся и другие, но только если ты сумеешь постоять за себя. Убегая от драки, ты просто подтверждаешь всё, сказанное Неархом, – и он остаётся победителем. Ответь ему – и всё, им сказанное, потеряет цену и вес. Единственное, что сейчас действительно важно: твоей чести брошен вызов – и ты должен защитить её.

– Но как?! Я не в состоянии обвинить его в клевете или подать на него в суд, я ведь всё ещё ученик! А что касается моего дяди Родерика, то я не хотел бы втягивать его в это. Кроме того, сказанное Неархом фактически является правдой!

– Послушай, Пётр... ты сейчас думаешь, как римлянин. Но мы говорим о твоей личной репутации. Что бы сделал в подобном случае гот?

Пётр задумался, вспомнив деревушку, в которой вырос.

Формально подчиняясь римским законам, независимые жители Тауресиума предпочитали решать все споры по обычаям своих предков. Там, дома, мужчина, не ответивший на вызов, считался ничтожеством и вскоре становился изгоем...

– Что ж... у нас любой может защитить свою честь, вызвав обидчика на бой. Это называется Суд битвы – и судья в нём только бог.

– Другими словами – дуеллум, поединок двоих... Кстати, что интересно, это архаичная форма беллум, войны. Мне нравится! Сразу вспоминаются Ахилл и Гектор в Троянской войне. Это мало напоминает римские способы сведения счетов, но зато сразу положит хвастуна Неарха на лопатки. Вот теперь передо мной прежний Пётр, а я-то уже боялся, что потерял его навсегда. – Валериан ухмыльнулся и похлопал друга по плечу. – Я знаю тут неподалёку маленькую винную лавку возле Феодосийской гавани – там можно купить неплохое вино. И без примеси смолы! Чаша-две-три хорошего вина помогут нам составить план действий.

Что-то щёлкнуло в мозгу Петра, и без того кипящем от этого мучительного личностного кризиса, который он сейчас переживал. Плохо ли, хорошо ли это было, но теперь он – Пётр Савватий, юный римлянин, которому прочат прекрасное будущее в юриспруденции, и это его судьба, его путь. Гот Управда принадлежал прошлому, и там он и должен остаться.

– Спасибо, Валериан! – тихо произнёс молодой человек, чувствуя огромную благодарность к другу, который помог ему взглянуть на всё со стороны. – Одна лишь мысль тревожит меня: почему Неарх так озлоблен? И откуда у него сведения обо мне? Насколько я помню, я никогда и ничем не задел его.

Валериан рассмеялся.

– Это не имеет значения. Ты ещё зелен... в некотором отношении, Пётр. Ты популярен, красив, успешен – у тебя есть всё, чего нет у Неарха. Более чем достаточно, чтобы заставить его позеленеть от ревности и зависти. Он состоит в родстве с управляющим, а тот имеет доступ к конфиденциальным сведениям об учащихся. Люди такого сорта, как наш Неарх, тешат своё ущемлённое самолюбие тем, что стараются любыми способами низвести других до своего уровня. Природа человеческая непостоянна, мой друг. За спиной каждого Марка Аврелия, которого ты встретишь в жизни, вполне может скрываться Калигула.

– Как я начинаю понимать – да! – мрачно кивнул Пётр. Потом улыбнулся чуть веселее: – Ладно. Пойдём, оценим твой винный погребок.

Между Феодосийскими стенами и старинным валом Константина, уже частично разобранным, протянулись западные окраины Константинополя – странный район, где огромные пространства были заняты монастырями, храмами, рынками и виллами. Здесь же находились городские цистерны – резервуары, частью открытые, частью спрятанные под землёй, носившие имена знатных военачальников и именитых горожан (Аэций, Аспар, Мокий и т.п.). Одна из таких огромных подземных цистерн, Цистерна Нома, блестящего деятеля времён войны с Аттилой, была выбрана для проведения поединка между Петром и Неархом.

Что касалось безопасности и секретности – власти университета неминуемо вмешались бы, узнай они о публичном сведении счетов между студентами, – то выбор места был идеален. Доступ в цистерну был получен благодаря взятке, поднесённой нескольким служащим из Управления акведуками и канализацией, находившегося в ведении префекта.

Объявление о поединке – борьбе врукопашную – свидетельствовало о вызове, брошенном Петром Неарху, чтобы обелить себя в глазах своих товарищей. Этот вызов был встречен с энтузиазмом и восторгом всеми теми, кто был свидетелем сцены в купальнях. Симпатии склонились в сторону Петра, что привело Неарха в бешенство и заставило принять вызов. Пётр приобрёл нечто вроде статуса героя, который проявил силу духа и храбрость в ответ на подлую провокацию, – и это мнение уже не мог изменить даже результат поединка.

Однако чем ближе становился час схватки, тем большие сомнения одолевали Петра. Борьба врукопашную не считалась запрещённой, но была крайне жестокой: здесь, в соответствии с правилами, допускались удары руками, ногами, укусы и даже выдавливание глаз. Неарх же был не тем противником, от которого стоило ждать благородства. В конечном итоге Пётр может оказаться раненым или даже покалеченным – и эта мысль вселяла в юношу ужас. Не раз и не два приходила ему в голову мысль отказаться от поединка, впрочем, он гнал её от себя: это навсегда и бесповоротно погубило бы его репутацию. Затем, неожиданно, пришло решение... постыдное, но слишком заманчивое...

Сердце Петра бухало в груди всё болезненнее, пока они с Валерианом спускались по лестнице, ведущей на дно цистерны. В свете факелов, висящих на стенах, открылась величественная и мрачная картина. Каменные столбы, увенчанные коринфскими навершиями, высились, словно каменный лес, вырастая из подземного озера и поддерживая тяжёлый каменный потолок.

Ступив в плоскодонку, пришвартованную у последней ступени лестницы, Пётр крепче сжал в кулаке некий круглый и твёрдый предмет, боясь, что он выскользнет из вспотевшей ладони. Валериан взял весло и искусно повёл лодку между колоннами к небольшому «островку» из каменных плит, возвышавшемуся в центре цистерны. Пётр вздрогнул при виде двух каменных изображений головы Медузы, злобно глядящих на него из воды с двух сторон импровизированной пристани, – казалось, змеи на них извиваются, баламутя воду.

По небольшой лестнице Пётр и Валериан поднялись на площадку, служившую для швартовки лодок обслуживающих цистерну работников и складирования инструментов. Сегодня здесь, на пространстве величиной около 30 футов в ширину, собрались те, кто недавно был свидетелем сцены в купальне. Одетый лишь в простую тунику и сопровождаемый секундантом, Неарх уже ждал своего соперника в центре площадки.

Раздевшись, Пётр подошёл к нему – его рост и изящное телосложение резко контрастировали с приземистым и коренастым Неархом. Судья заставил секундантов выйти за границу очерченного круга, а сам шагнул вперёд, встав между противниками.

– Никакое оружие не разрешено! – провозгласил он громко. – Кто первым положит противника на лопатки, тот и выиграл.

Он отступил назад и скомандовал:

– Начинайте!

Двое юношей осторожно кружили по площадке; затем, со скоростью и ловкостью, которые трудно было предположить в его грузном теле, Неарх кинулся на Петра, размахивая кулаками. Пётр вскинул руки к голове, издал громкий крик – и упал навзничь. Секунданты и арбитр бросились к нему и склонились над бездыханным телом.

– Грубая игра! – воскликнул Валериан, указывая на шишку, наливающуюся на лбу его друга. Арбитр подобрал круглый камень, валявшийся рядом с Петром, и поднял его высоко вверх.

– Использовав недозволенное оружие, Неарх нарушил правила состязания! Я объявляю Петра победителем!

Напрасно Неарх гневно заявлял о своей невиновности. Он кричал, что вряд ли оставил бы камень на виду, если бы действительно ударил им Петра, однако это не помогало, все симпатии собравшихся уже перешли на сторону Петра, и никто не верил словам Неарха.

С тех пор сокурсники избегали его, и он стал ещё более озлобленным и одиноким. Его звезда закатилась, зато популярность Петра резко выросла после поединка с Неархом.

Ночами, однако, Петра вновь стали беспокоить прежние сны из прошлого.

Начиналось всё с видения, в котором он с друзьями разглядывает шлем, застрявший в кустах на крутом склоне горы. После этого, уже зная, что будет дальше, он начинал изо всех сил бороться с забытьём, чтобы проснуться... но сон длился и длился, и повторялся с проклятой неизбежностью: его заминка перед опасным шагом, Атавульф, отчаянно цепляющийся за камень, и, наконец, отчаянный крик ужаса, вырвавшийся из груди друга, уже сорвавшегося и летящего в пропасть... Только в этот момент Пётр просыпался, дрожащий и мокрый от пота.

Потом, словно против своей воли, он прильнёт к зеркалу и будет изучать звездообразный шрам на лбу – клеймо его трусости.

В такие мгновения вся его уверенность исчезала, и он ловил себя на мысли, что Неарх в итоге оказался прав: разве может варвар и сын бывшего раба надеяться на то, что Рим когда-нибудь примет его?..