Текст книги "Юстиниан"

Автор книги: Росс Лэйдлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

ДЕСЯТЬ

Каппадокийцы всегда плохи: ещё хуже

они на службе, ещё хуже – когда дело

касается денег, но хуже всего – когда

они едут на царской колеснице.

Народное присловье

(направлено против Иоанна Каппадокийского)

Воспрянув духом, с новыми силами – и при поддержке преданных помощников – Юстиниан взялся за воплощение своего грандиозного плана по восстановлению

Западной Империи и установлению единоверия на всей территории римского мира.

Ждали своего часа и другие проекты, столь же великие, но требующие меньше людей и затрат: реформа римского права; примирение с монофизитами, чьи ошибочные взгляды были основаны на простом заблуждении, – и это недоразумение могло быть разрешено на обычном заседании синода; улучшение правового статуса женщин в целом и проституток в частности – оба этих вопроса особенно близко к сердцу принимала Феодора; амбициозная программа строительства, в которой должны были найти отражение свершения, знаменующие начало новой главы в истории Рима; дипломатические миссии к персам и варварам с предложением о мире – это было необходимым условием для реализации задуманного.

Однако ещё нужнее для всего задуманного были... деньги! К большому сожалению, запас, который удалось накопить в казне при осторожном Анастасии, был почти полностью истрачен при Юстине – во многом из-за слишком частых срывов перемирия с персами. Постоянная угроза войны заставляла строить многочисленные укрепления вдоль восточной границы – в частности, больших и очень дорогостоящих крепостей в Даре и Месопотамии. Тем не менее Юстиниан был уверен, что Иоанн Каппадокиец, назначенный префектом, сможет решить эту проблему...

– Не бойся, цезарь! Я найду тебе деньги, – заявил Иоанн, когда они с Юстинианом сидели в личном кабинете императора. – Империя богата – нужно просто знать, где надавить, чтобы тебе дали всё, что нужно. Это как с актрисами, – он хмыкнул и потёр кончик носа. – Для начала посмотрим на чиновников высшего ранга – администрация перегружена ими, и все они держатся за свои синекуры, решая личные проблемы. Мы можем вычистить их ряды и положить конец злоупотреблениям. Затем привилегированные классы – богатые землевладельцы, богатые купцы... Ранее они ловко уклонялись от уплаты налогов, зная, как обойти закон. Налоговое бремя из-за этого ложилось на плечи бедноты и крестьян. Не пора ли положить этому конец, император? В отличие от своих предшественников, я не боюсь тряхнуть сливки нашего общества. Более того, мне удовольствие доставит прижать их так, чтобы они и пискнуть не могли. Думаю, и ты со мной согласен?

Иоанн заговорщицки подмигнул Юстиниану.

Император понимал, почему Иоанн так говорит, – в конце концов, они оба были «выскочками», простолюдинами, на которых аристократы смотрели свысока, и потому Каппадокиец стремился любым способом сравнять счёт. «Этот человек получил слишком много свободы, – с глухим раздражением подумал Юстиниан, – но считает себя незаменимым для императора и потому будет безнаказанно пользоваться своим положением».

– Я поставлю вопросы, которые ты поднял, перед Сенатом и советом, – Юстиниан постарался обуздать своё раздражение. – Не думаю, что они будут не согласны.

– Да кого волнует, даже если и будут? – усмехнулся Иоанн.

Он громко рыгнул, поудобнее устроил свой обширный зад на стуле и беззастенчиво почесал его.

– Вот так намного лучше! Да. Очнись, цезарь. Сенат и совет – анахронизм, единственный смысл их существования заключается в том, чтобы подарить аристократам иллюзию, будто с их мнением кто-то считается. В новой Империи им места не будет. Единственный, у кого в руках должна быть вся власть, – ты, император. Было бы куда лучше, если бы ты прямо сказал им об этом и прекратил бессмысленный фарс под названием «обсуждения в Сенате».

«Иоанн прав», – подумал Юстиниан, и пьянящее предчувствие близкого освобождения охватило его. Разве можно счесть случайностью то, что варвар, бедный парнишка из глухой деревушки в Дардании стал императором Нового Рима? Это настолько невероятно, что не может быть ничем иным, кроме божественного провидения. Бог послал ему в горестный час и Феодору – в этом тоже нет сомнений.

Окрылённый и взволнованный этими мыслями, он частично пропустил мимо ушей то, что префект толковал по поводу срочных и радикальных мер. В тот же день всем сенаторам и консулам, проживавшим в столице и её окрестностях, было послано распоряжение в течение трёх дней явиться во дворец на аудиенцию к императору.

– Это возмутительно! – дрожащим голосом воскликнул старик Мефодий, глава Сената, когда консулы и сенаторы вышли из зала аудиенций. – У него даже не хватило порядочности самому прийти к нам в Сенат!

– Нахальный выскочка! – вторил ему один из консулов. – Анастасий и даже Зенон – этот исаврийский деревенщина – никогда себя так не вели!

– Да кем он себя возомнил? – взорвался седовласый сенатор. – Воображает, что сможет управлять Империей без нас – представителей народа! Конец настаёт S.P.Q.R.[46]46
  S.P.Q.R. – Senatus Populusque Romanus (лат.) – Сенат и Народ Рима.


[Закрыть] – мы должны признать, что живём в тоталитарном государстве!

– Я бы назвал это тиранией! – мрачно поддакнул другой. – Печально, что племянники Анастасия – Ипатий, Проб и Помпей – не выступили в качестве возможных преемников. Любой из них был бы в десять раз лучше Юстиниана. В лучшем случае он был бы одним из нас.

Другой фракцией, затаившей обиду на императора, стали Синие.

– Император думает, что нас можно отшвырнуть в сторону, словно старые сандалии, только потому, что он восседает на троне! – говорили недовольные главари во время сборищ группировки. – Когда ему стало это выгодно, он забыл, что это мы его возвели на престол. Что ж, в игру всегда играют двое! Мы можем устроить так, что на Ипподроме станет жарко, очень жарко! Близится открытие сезона скачек – там и посмотрим. Согласны?

– Согласны! – ревела толпа...

Стремясь достичь единоначалия в церкви, Юстиниан начал диалог с монофизитами. Верный обещанию, данному Феодоре, что гонения на монофизитов прекратятся, он разрешил их лидерам вернуться из ссылки, а Тимофей и Северий были приглашены в Константинополь – на религиозную конференцию под руководством самого Юстиниана. Когда синод нашёл приемлемую для всех формулировку, в которой тщательно избегалось упоминание «двух сущностей» и подчёркивалось единоначалие Троицы, император был удовлетворён, о чём и заявил открыто. Однако эффект примирения был не так заметен, как ярость ортодоксальных католиков, – а католицизм был официальным вероисповеданием Империи, – считавших позором любые уступки еретикам.

Религиозной политикой императора были встревожены и возмущены интеллектуалы по всей стране – а в совокупности это была достаточно мощная и влиятельная группировка, – особенно после того, как, продав казне свои активы, закрылся древний Афинский университет[47]47
  529 год.


[Закрыть]. Поскольку в состав университета входила знаменитая академия, в которой когда-то блистали Платон и Аристотель, Юстиниан рассматривал это заведение как оплот язычества. Два ведущих профессора, Дамаский и Симплиций, а также ещё пятеро их коллег сразу вслед за этим приняли предложение Трона Павлина и уехали в Персию. Это стало громадным и унизительным оскорблением для Юстиниана, да и для всей Римской Империи, которую он теперь олицетворял.

Иоанн Каппадокийский, простолюдин по происхождению, давно был зол на аристократов и потому не нуждался в поощрении, чтобы незамедлительно поквитаться с теми, чьи клевету и презрение ему приходилось в недавнем прошлом сносить с бессильной злобой. При помощи своих подручных – подозрительно напоминавших бандитов – он принялся «убеждать» особо несговорчивых платить налоги, в особенности – налоги на недвижимость. Так, он приехал на виллу Максентия, богатого анатолийского землевладельца, и вошёл без всякого приглашения в обеденный зал.

– Что это значит?! – Максентий поднялся с ложа с потемневшим от ярости лицом. – Как ты смеешь врываться в мой дом без приглашения?

– Боюсь, это всё неуплата налогов, почтеннейший! – промурлыкал Иоанн обманчиво-извиняющимся тоном. – Ты, вероятно, позабыл указать некоторые источники своего дохода. Простая небрежность, я уверен. Возможно, ты прояснишь этот вопрос?

– Обратись к моему управляющему! – рявкнул Максентий. – Ты увидишь, что все мои бумаги в порядке, а налоги полностью уплачены.

– Да, но только с этого поместья! – с сожалением и почти искренним сочувствием в голосе протянул Каппадокиец. – Видишь ли... нам всё известно о твоих складах в Тарсусе и твоём «взаимопонимании» с начальником порта. Он с удовольствием нам всё рассказал, после того как случайно сломал два пальца. Несчастный случай, да. Шёлк из Китая, ввезённый контрабандой из Персии. Амфоры с оливковым маслом – с Крита. Вино – из Сирии... Мне продолжить, уважаемый?

– Я не знаю, о чём ты говоришь! – Максентий страшно побледнел, говоря это.

– Ц-ц-ц! – Иоанн предостерегающе вскинул палец и надул щёки. – Крайне неразумно и недальновидно так говорить.

Он коротко кивнул своим спутникам, и они двинулись вперёд, снимая с поясов короткие дубинки.

– Я декурион! Почётный гражданин города! – завопил Максентий. – Вы не можете меня трогать! Это противозаконно!

– Боюсь, это не так, уважаемый. Времена изменились. Теперь все, кто уклоняется от налогов, подвергаются наказанию. Разумеется, только те, кто будет не слишком... сговорчив, так скажем.

Десять минут спустя Максентий – с двумя сломанными рёбрами и свежими ссадинами на лице – безропотно подписывал бумаги, в которых указывалась сумма недоплаченных им налогов.

– Всё, что нужно, вы получите у моего управляющего! – бормотал Максентий разбитыми и опухшими губами.

– Благодарю вас, добрый господин! Вы действительно нам очень помогли, – вежливо откликнулся Иоанн Каппадокийский.

На второй год своего совместного правления Юстиниан и Феодора получили известие, что Антиохия опустошена ужасным землетрясением. Щедрые и отзывчивые по натуре, император и императрица выплатили из казны – личной и имперской – огромные суммы, чтобы восстановить город и поддержать его граждан. Отдельную помощь получила Македония.

– Мы должны сделать всё, чтобы помочь нашей подруге! – сказал Юстиниан своей супруге. – Пока её дом восстанавливается и дела не приведены в порядок, она будет жить в императорском дворце.

Феодора предвкушала приезд своей любовницы со странной смесью трепета и восторга. Её любовь к Юстиниану была глубока и сильна – но это был ровный и мягкий свет агапэ... Ревущую страсть эроса она познала лишь с Македонией. Разгорится ли это пламя вновь, когда они встретятся? Она никогда не изменяла Юстиниану, да и не была искушена в тайных любовных связях. До сего момента не была.

Будет ли её связь с Македонией считаться прелюбодеянием? Наверное, нет – в строгом юридическом смысле...

В римском праве вопрос о прелюбодеянии возникал лишь тогда, когда были сомнения в законности происхождения наследников. Пока ничего не грозило наследству, внебрачные связи особенно не преследовались – хотя и не поощрялись церковью. Вряд ли кто-то заговорит о прелюбодеянии, но всё же... лучше им с Македонией остаться добрыми подругами. Ничего больше. Феодора не станет совершать ничего, что могло бы ранить Юстиниана или причинить ему вред. Однако соблазну предстояло находиться на расстоянии вытянутой руки; июль Феодора обычно проводила в своём летнем дворце в Гиероне, небольшом городке на берегу Босфора, и была ошеломлена, когда Юстиниан, вместо того чтобы поселить Македонию в императорском дворце, предложил ей погостить у Феодоры в Гиероне.

– Вам двоим надо вволю посплетничать! – ласково улыбался Юстиниан. – Во дворце бедная Македония заскучает, хотя вы виделись бы и в этом случае.

Итак, после официального приёма и обеда в честь Македонии во дворце обе подруги переправились через Босфор на пароме. Рабы отнесли вещи в покои гостьи и удалились; Феодора и Македония остались наедине.

Теперь, когда они были одни, Феодора чувствовала странную неловкость. Она не знала, что ей делать дальше...

– Тебе... всё нравится? – тихо спросила она.

Македония ответила не сразу. Она медленно протянула к императрице руки и прошептала:

– Иди ко мне...

Вся решимость Феодоры растаяла. Она кинулась в объятия Македонии, и уста их слились в жарком поцелуе. Потом они торопливо раздевались, в восхищении разглядывая наготу друг друга.

– Так долго, любимая! – прошептала Македония, и в глазах её полыхнула страсть.

– Слишком долго! – отозвалась Феодора, нежно гладя грудь Македонии кончиками пальцев. Дрожь удовольствия пробежала по телу бывшей танцовщицы, она тоже начала ласкать подругу и, когда возбуждение стало непереносимым, толкнула её на ложе, а сама опустилась сверху, властно раздвинув ей ноги и лаская Феодору губами. Утопая в горячих волнах наслаждения, она ответила подруге тем же – и вскоре они обе испытали бурный оргазм, после чего, обессиленные и счастливые, заснули, сжимая друг друга в объятиях.

На рассвете Феодора выскользнула из постели, стараясь не разбудить свою любовницу. Её мучило раскаяние, чувство вины перед Юстинианом, и она отказалась от каждодневного ритуала – завтрака в постели, ванны... затем служанки обычно помогали ей причесаться, накрасить лицо, выбрать драгоценности; но сегодня Феодора облачилась в простую тунику, поверх которой накинула плащ с капюшоном. Вскоре, никем не замеченная, Феодора вышла из дворца и направилась к пристани, откуда лодочник перевёз её через Босфор в гавань Фосфорной на Золотом Роге.

Прошедшая ночь была безумием, твердила себе Феодора, прекрасным, блаженным безумием; однако это не должно повториться. Она не сможет жить в мире с самой собой, если не признается во всём Юстиниану. Ключом к её счастливому замужеству всегда была полная и безусловная честность в отношениях с мужем. Разумеется, он поймёт и простит её – ведь секс никогда не был главным в их отношениях. Но, с другой стороны... он может прийти в ярость, может даже развестись с ней! Риск был велик, но она должна была рискнуть.

Войдя в город через уже открытые ворота Святой Варвары, она прошла узкими улочками Четвёртого района – здесь уже кипела обычная утренняя жизнь; на работу вышли кузнецы, плотники, ремесленники, открылись лавки, отовсюду слышался перезвон инструментов. Потом она миновала Пятый район с его широкими улицами, зернохранилищами, запахом нефти и ароматом свежеиспечённого хлеба, от которого рот непроизвольно наполнялся слюной... Феодора пересекла невидимую границу, отделявшую Пятый район от Первого, – здесь была территория аристократов, здесь стояли дворцы и роскошные виллы, высились величественные здания государственных учреждений.

Феодора уже много лет не поднималась так рано и позабыла, как прекрасен Константинополь ранним утром, пока его улицы ещё не заполнила шумная толпа вечно спешащих куда-то людей. Справа от неё высилась арка Акведука Валента; солнце позолотило статуи на вершинах колонн форумов Константина и Феодосия, а перед Феодорой уже выросли сверкающий полированным мрамором дворец, Ипподром и храм Святой Софии...

– Августа! – изумлённо пробормотал сонный стражник возле парадного входа во дворец, не сразу поверив, что видит перед собой императрицу – в простом платье, да ещё в такую рань. Быстро пройдя в бронзовые двери, миновав казавшийся нескончаемым лабиринт дворцовых переходов, она нашла Юстиниана – с некоторых пор его называли Неспящим – в его личном кабинете. Император был уже одет и работал – стол был завален свитками и толстыми сводами законов. Элегантно одетый человек с привлекательным, породистым лицом сидел напротив императора. Оба мужчины встали, приветствуя императрицу. Сердце Феодоры бешено заколотилось в груди при мысли о том, что она собирается рассказать своему мужу...

– Дорогая! Какой приятный сюрприз! – радостно воскликнул Юстиниан. – Знакомься – это Трибониан, один из самых выдающихся юристов Империи.

Второй человек низко и почтительно поклонился, послав Феодоре чарующую улыбку.

– Мы с Трибонианом начали чрезвычайно важную работу – то, чего раньше никто и не пытался сделать. Это будет полная реформа римского права! – голос Юстиниана прерывался от радостного возбуждения. – Наш Кодекс заменит Кодекс Феодосия II, которому уже сто лет. Старый кодекс – это просто сборник императорских указов, новый будет совсем иным. Мы исключим все неопределённые и неясные толкования, уберём всё, что устарело.

Император похлопал Трибониана по плечу.

– Вообрази, этот образцовый юрист уверяет меня, что мы сможем закончить работу через 18 месяцев![48]48
  На самом деле работа эта была завершена менее чем за 14 месяцев: начата 13 февраля 528 года и опубликована 8 апреля 529 года. Ошеломляющее достижение!


[Закрыть] – Юстиниан покачал головой, на лице его смешались радостное недоверие и восхищение. – Это невероятно! Но что же привело тебя ко мне в столь ранний час?

Впервые Феодоре изменила её смелость. Она видела, что муж её счастлив, что все его мысли обращены к тому, что, как она хорошо знала, было его давней мечтой... нет, она не могла испортить ему настроение. Она подождёт и всё расскажет ему при более удобном случае.

– О, я просто захотела увидеть тебя. Мне почему-то не спалось, и я решила взглянуть на наш город в его утреннем убранстве. Маленькое приключение, если угодно.

– Каприз женщины! – с улыбкой заметил Юстиниан, обернувшись к Трибониану и шутливо разводя руками. Затем он вновь повернулся к Феодоре: – Ты, должно быть, голодна? Прикажи подать нам завтрак в саду? Там, где мы с тобой обычно встречались?

– О, дорогая моя! Какое счастье, что ты ему ничего не сказала! – вскричала Македония, когда Феодора рассказала ей о своём утреннем бегстве и планах признаться во всём мужу. – Не только потому, что это поставило бы под угрозу наши с тобой отношения, но потому, что это могло бы создать трудности и в ваших с мужем отношениях! Мужчины гораздо чувствительнее к таким вещам, особенно, если речь идёт об их самолюбии. Большинство мужей, узнав такое, начали бы ревновать – пусть это иррационально – и сердиться. Из того, что ты рассказала о Юстиниане, я заключаю, что он может быть выше подобных чувств, но мне не хотелось бы рисковать.

Взяв Феодору за руку, Македония испытующе заглянула ей в глаза.

– Дорогая, ты не должна выбирать между нами. Мы – я и твой муж – не соперники в борьбе за твою любовь. Помнится, один китайский мудрец, Кун-Фу-Цзы[49]49
  Конфуций.


[Закрыть], говорил, что для спокойной и счастливой жизни, свободной от внутренних противоречий, умный человек не должен смешивать разные стороны своего бытия. Гречанки в прежние времена любили друг друга – и это не мешало браку. Вскоре я вернусь в Антиохию, мы не увидимся, возможно, долго. Так давай же будем радоваться жизни, пока боги позволяют нам это делать!

– Хорошо, любовь моя! – мягко сказала Феодора, обнимая подругу за талию. – Я ничего не скажу Юстиниану. Ты меня убедила, иногда молчание – самый мудрый и предпочтительный путь. В любом случае я вряд ли смирилась бы с тем, что нам нужно расстаться. Я сделаю всё так, как ты говоришь, и замкну нашу любовь в потайной ларчик, на котором будет написано «Македония». Это будет наш особенный, специальный секрет!

При содействии своих помощников – носивших говорящие имена вроде «Александр-Ножницы» или «Иоанн-Свинцовая Челюсть» – Каппадокиец рьяно пополнял государственную казну, не гнушаясь никакими методами, пусть и весьма непопулярными. Неплательщиков он преследовал безжалостно, невзирая ни на какие обстоятельства. Петроний – уважаемый горожанин, житель Филадельфии – был прикован к лошадиному стойлу; его избивали до тех пор, пока он не отдал все фамильные драгоценности в счёт недоплаты нового налога на наследство. В том же городе, не выдержав пыток, повесился старый солдат – от него требовали денег, которых у него просто не было. Такие примеры были типичны – новый префект не останавливался ни перед чем, лишь бы поток денег в казну не ослабевал.

В государственных институтах шло жёсткое сокращение. Несмотря на отчаянные, но беспомощные протесты, чиновников выкидывали с должностей, упраздняя целые департаменты. Когда вся администрация была очищена «от лишнего жира», префект обратил своё рвение на Курсус Публикус – имперскую почту. Её не сократили, а практически полностью уничтожили, оставив нетронутым всего один маршрут – стратегически важную дорогу от Константинополя до границы с Персией. На всех остальных дорогах Империи почтовых станций больше не существовало – отныне нельзя было нанять почтовых лошадей или транспорт. Эффект этих разрушительных мер был немедленным и ужасным. Земледельцы отдалённых провинций в одночасье лишились возможности, которой они пользовались уже несколько столетий, – переправлять свою продукцию в порты, из которых провизия поставлялась в Константинополь и другие крупные города. Теперь транспортировка товаров была не по карману большинству тех, кто эти товары производил, и лишь немногие могли себе позволить привезти их в порты своими силами...

Глядя на валявшийся на обочине дороги труп и рассыпанное рядом с ним зерно, Василий – мелкий фермер из провинции Лидия, направлявшийся в Эфес, – медленно опустил тяжёлый тюк с плеч. Он повернулся к жене, которая шла позади него, пошатываясь под тяжестью огромного мешка пшеницы.

– Хватит! – горько бросил он, кивая на труп. – Мы возвращаемся немедленно – пока не закончили так же, как этот несчастный.

– Но как же мы будем жить, если не продадим зерно? – всхлипнула женщина. – Если мы не отвезём его на рынок, урожай сгниёт на поле.

– Тише, любовь моя! – Василий устало обнял жену за плечи. – Пусть гниёт. Нам хватит запасов на зиму, а на будущий год император, возможно, придёт в себя и назначит другого префекта. Нам остаётся надеяться только на это.

Точно так же думали тысячи других колонов – мелких фермеров и арендаторов пахотных земель. Обанкротившись, они стекались в города в поисках работы, пополняя армию голодных и безработных городских бедняков. Срыв поставок продовольствия грозил обернуться массовым голодом.

Земледельцы были не одиноки в своих обидах. В начале необычайно холодного января в шестой год правления Юстиниана – 203-й от основания Нового Рима – в столицу начали собираться разгневанные граждане Империи: сенаторы, консулы, крупные и мелкие землевладельцы, богачи и бедняки, сторонники Синих, священники, философы и художники... и все те, кто особенно жестоко пострадал от действий префекта и его людей, потому что у них не было денег ни на уплату, ни на взятки Трибониану – блестящему юристу и любимцу императора... но мздоимцу и взяточнику. Все эти люди вряд ли могли объединиться при других обстоятельствах, но сейчас их объединяла одна цель – заставить императора выслушать их требования и жалобы, направленные прежде всего на Иоанна Каппадокийского. Момент был выбран не случайно – император должен был открыть сезон гонок на колесницах на Ипподроме, в первые дни Январских ид[50]50
  Вторник, 13 января 532 г.


[Закрыть].

Тем временем Юстиниан пребывал в полном восторге от мощного потока доходов в казну – считая это божьим благословением – и даже не догадывался о зреющем бунте и надвигающейся буре. Юстиниан был занят другим – он намеревался построить на месте своей родной деревни прекрасный город и назвать его в свою честь – Юстиниана Прима. Этим он собирался почтить память своей матери и выполнить её завет.

«Чтобы мы могли гордиться тобой...»