Текст книги "Юстиниан"

Автор книги: Росс Лэйдлоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Мы оставили большую часть солдат в гарнизоне на

Сицилии и в Италии, которую нам удалось завоевать,

сами же остались с пятью тысячами солдат – враг,

наступавший на нас, привёл с собой сто пятьдесят тысяч...

Прокопий. История войн Юстиниана

(отрывок из письма Велизария Юстиниану

с просьбой прислать подкрепление)

«Прокопий Кесарийский, секретарь Велизария и историк Римского экспедиционного корпуса в Италии, – Аникию Юлиану, сенатору и Vir Clarissimus – Прославленному – привет!

Дорогой “Катон”, я пишу тебе, чтобы рассказать, как идут здесь наши дела, а также о своих действиях от имени Либертас. Многое ты уже знаешь, но, думаю, не будет вреда, если услышишь ещё раз, “из первых уст”. Выделенные мне деньги пришлись как нельзя кстати. Прежде чем покинуть Карфаген, я успел подкупить недовольных в африканских гарнизонах, чтобы вовлечь их в серьёзный мятеж. Это обстоятельство постоянно тревожило Велизария, и он вынужден был вернуться в Африку с Сицилии, чтобы подавить восстание. Пока он занимался этим, мне удалось устроить маленькую весёлую заварушку в Сицилии – тем же самым способом. К тому времени, когда он со всем этим разобрался, планы его были безнадёжно нарушены. В целом, я думаю, мы неплохо замедлили продвижение армии – хотя жаль, что гунны предали нас в Африке, у этих людей совсем нет принципов. Как бы там ни было, в том бою на Десятой миле мы были очень близки к успеху.

Возблагодарим нашего безвольного императора: из-за него бедный старина Велизарий остался всего с пятью тысячами солдат – ровно столько, сколько требуется для содержания гарнизонов, – и руки у него полностью связаны. Я был вынужден написать по его приказу письмо Юстиниану с просьбой прислать подкрепление. К сожалению, даже и со столь малым количеством солдат Велизарий делает успехи – он взял Неаполь и сам Рим, прежде чем готы опомнились. На сегодня положение дел таково:

Теодат колебался, разрываясь между верностью своим людям и Константинополю, и склонялся каждый раз на сторону того, у кого было преимущество. Вполне предсказуемо, что готы потеряли терпение. Им надоел их монарх – почитатель Платона, и недавно они заменили его Витигисом; он не принадлежит к королевскому роду, но зато он опытный и жёсткий командир. Это хорошая новость, как я полагаю. Кстати, я принял меры, чтобы Теодат не смог вернуть себе трон, ибо, если это случится, он поднесёт Италию Юстиниану на блюдечке.

Обнаружив, что свергнутый король намеревается зализать раны, скрывшись в Равенне, я сообщил об этом одному из его старинных врагов – таких достаточно, – Теодат был перехвачен по дороге на Фламиниан, и его быстро избавили от страданий. Как нарочно, Велизарий пока обосновался в Риме. Он и его люди со всеми удобствами расположились в старом императорском дворце на Пинцианском холме. Между тем Витигис привёл к городу 150 тысяч готов.

Велизарий, наш голубоглазый мальчуган, ухитряется успевать везде: то со стен корректирует выстрелы из баллист, то подбадривает своё войско; организовывает вылазки и разведку, тайно раздаёт горожанам еду, чтобы воодушевить их... Эта его широченная улыбка и привычка от всей души хлопать по плечу – его солдаты готовы идти за ним в огонь и воду. В Риме выстраиваются в очередь, чтобы петь ему дифирамбы, объявляя его храбрым, щедрым, полным сострадания Великим Освободителем. Мне тошно это слушать. Мне почти удалось убить его – и это могло бы стать лучшим вкладом в дело Либертас. Он отправился на разведку один – я спрашиваю тебя, кто из нынешних полководцев так делает?! – от ворот Фламиниана, верхом на весьма приметном гнедом жеребце с белой мордой. Я успел шепнуть пару слов верному человечку среди готов – мы ему платим, – и Велизарий стал живой мишенью для тучи стрел и дротиков, однако каким-то чудом остался невредим. Это, разумеется, вознесло его репутацию в совсем уж заоблачную высь.

Хорошие новости: Витигис не только перерезал большинство акведуков, но и смог блокировать Римский порт[82]82
  Это была уже не Остия, к тому времени уже больше века занесённая илом (и потому по степени сохранности она может соперничать с Помпеями), а гораздо более скромная гавань – Портус.


[Закрыть], перекрыв поставки из Сицилии и Кампаньи. Таким образом, осада всё ещё имеет шансы на успех – Велизарий может сдаться и попытаться бежать, поджав хвост.

Я, как обычно, оставляю это послание у гробницы Цецилии Метеллы на виа Аппиа в известном тебе месте, чтобы его забрали твои люди; городские стены так тщательно охраняются, что я никак не могу переправить его лично.

Vale!

Написано в Домус Пинциана, в Риме, в сентябрьские календы, в год от основания Нового Рима 208-й[83]83
  31 августа 537 г.


[Закрыть].

Postscriptum: как датировать в наши дни письмо? На Западе консулы не избирались уже три года, а в этом году нет консула и на Востоке, так что подобная датировка может вскоре уйти в прошлое, тем более что наш драгоценный повелитель вскоре может стать единовластным правителем Империи. Представь себе письмо, подписанное “в год правления Юстиниана Августа”! Боже, упаси! Поэтому, за неимением лучшего, я подписываюсь A.R.U.C.[84]84
  Anno Regiae Urbis Conditae – год от основания города (т.е. Константинополя, 330 г.).


[Закрыть]».

«Аникий Юлиан, сенатор, – Прокопию Кесарийскому, хроникёру и летописцу. – Привет!

Мой дорогой “Регулус”, друг и соратник по Либертас, твоё письмо без всяких трудностей доставил мне мой доверенный человек “Гораций”. Прими мои поздравления в связи с отличной работой на Сицилии и в Африке. Что касается популярности Велизария и его влияния на умы граждан Рима, то я не думаю, что это должно нас сильно беспокоить. Нужно просто ждать, когда укусы голода станут нестерпимыми и осада Витигиса увенчается успехом. Как только горожане прочувствуют, что им в первую очередь придётся кормить армию, а потом уже есть самим, ореол вокруг Велизария сильно померкнет. Поверь мне на слово, в юности я видел, что случилось с Одовакаром во время осады Равенны, куда его загнал Теодорих.

Что до меня, то я сижу в Фануме[85]85
  Фано.


[Закрыть], на берегу Адриатического моря – “словно огромный паук в центре паутины”, – как говорит мой заместитель, “Цинциннат” (довольно невежливо, как мне кажется). Моя основная база здесь, на перекрёстке дорог из Фламинии и Эмилии, севера и юга Италии, на восточном берегу Адриатики, – и это позволяет мне поддерживать контакты со всей Империей. Один из тех, с кем я держу связь, – некто “Катулл”, влиятельный сенатор при дворе. Да, все они вернулись во дворец после поражения “Ники”. Ты пишешь, что Велизарий надеется на подкрепление. А почему бы мне не поручить “Катуллу” повлиять на Юстиниана, чтобы тот послал к Велизарию Нарсеса с его армией? Если “Катулл” преуспеет, нам останется только усесться поудобнее и наблюдать за спектаклем. Велизарий стремителен и смел – Нарсес медлителен и труслив. Он похож на Фабия Максимуса в старости. Эти двое непременно схлестнутся. Авторитету Велизария будет брошен вызов, и римская армия будет расколота; готы смогут перехватить инициативу, и итальянская экспедиция будет разгромлена – или, по крайней мере, зайдёт в тупик.

Кстати, на протяжении последнего года Теодат (ныне покойный благодаря твоей инициативе) почти впал в панику, благодаря красноречию Петра Патриция, твердившего о передаче всей власти Юстиниану. Что ж, мы не можем позволить, чтобы это произошло, и потому, я полагаю, бедняге Петру пришло время, как говорится, “исчезнуть со сцены”. Не в буквальном смысле! У Либертас всё же есть принципы. Пусть просто побудет в тюрьме. Мои агенты успели убедить крайне милостиво настроенного к готам папу Сильверия опереться на помощь Теодатуса (так Теодата называли на римский манер) – и этого вполне достаточно, чтобы Пётр оказался в заточении. Я уверен, что в скором времени он будет выпущен.

Продолжай трудиться столь же рьяно. Дальнейшие инструкции ты получишь там же, возле гробницы Цецилии Метеллы, в последнюю неделю месяца.

Vale!

Написано на Инсула Меридиана, Порта Фламиниа, в Фануме, в Восьмые сентябрьские иды, A.R.U.C., 208-го[86]86
  6 сентября 537 г.


[Закрыть]».

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Соломон – я превзошёл тебя!

Юстиниан — обращаясь к Храму Соломона в Иерусалиме,

во время освящения Айя-Софии, 537 г.

На следующий день после Рождества, в том же году, когда Велизарий взял Рим, а Витигис осадил его, Юстиниан и Феодора, в сопровождении нового патриарха Менаса и разодетой толпы придворных и священников в парадном облачении, торжественной процессией вышли из дворца, чтобы принять участие в церемонии освящения нового храма Айя-София, который, словно Феникс из пепла, поднялся над руинами старого храма.

Когда процессия пересекала Аугустеум (теперь она на греческий лад называлась Аугустеон), император мысленно обратился к событиям последних трёх лет, прошедших с момента триумфального окончания войны с вандалами. За это время случилось несколько непредвиденных потрясений – мятежи в Африке и на Сицилии, шок от сообщения Велизария, что война в Италии может быть проиграна из-за малочисленности войска, – тогда кажущаяся лёгкость победы в Африке заставила императора думать, что знаменитая римская дисциплина способна творить чудеса и помогать одерживать победы над любым противником, особенно над варварами, – усиление готов после замены робкого и нерешительного Теодата на грозного Витигиса и, наконец, долгие споры с Феодорой насчёт того, кто должен стать новым папой.

Однако в конце концов большинство этих проблем – по крайней мере, политических – были решены: буйные исаврийцы и фракийцы под командованием опытного полководца Иоанна Кровопролитного вошли в Рим, заставив Витигиса снять осаду; Феодора победила в споре, и папой стал монофизит Вигилий, а не ортодокс Сильверий... Последнее, возможно, было и к лучшему, думал император. Врождённое чувство справедливости подсказывало, что гонения на монофизитов были слишком бесчеловечны и неправедны, да и смысла большого не имели.

Все вокруг считали, что Великий План близок к завершению. В Италии всё складывалось в пользу Юстиниана; через несколько месяцев весь полуостров должен был перейти в руки римлян (а также Испания, Галлия – и, возможно, в один прекрасный день и Британия) – после того как на помощь Велизарию был отправлен опытнейший Нарсес со свежими силами.

Увидело свет второе издание Кодекса[87]87
  Согласно известной нам версии.


[Закрыть] – свод римских законов, написанный Юстинианом и Трибонианом. Рано или поздно предстояло достичь и третьей важнейшей цели – установления единоверия в Империи.

Однако, словно легендарные яблоки Гесперид, прекрасные на вид, но во рту откусившего обращавшиеся в пепел, тайный страх таился на дне души Юстиниана, отравляя сладостный вкус триумфа. Бывали времена – иногда Юстиниан честно признавался в этом самому себе, – когда «в душе его воцарялся мрак» по поводу его отношения к жене. Он глубоко и искренне любил её... но временами видел в ней не богоизбранную, равную себе, но пособницу Лукавого, вовлекавшую и его, Юстиниана, в заговор с врагом рода человеческого. В эти мгновения Феодора виделась ему кем-то вроде Медеи, которая ради любви к Ясону убила собственного брата. Так случилось и в тот момент, когда в голову Юстиниану пришла мысль: а если это Феодора отправила королю готов письмо, из-за которого погибла Амаласунта?

Потом пошли слухи, что предыдущий папа, Сильверий, ярый противник монофизитов – а Феодора не менее яростно их защищала и поддерживала, – был убит по её приказу.

В такие мгновения возвращался старый страх Юстиниана. Что, если он проклят? Что, если его ненавидят? Он думал, что уже похоронил эти опасения в себе, но они возвращались, как возвращался и стыд: гибель Атавульфа и Валериана, нерешительность перед выступлением в защиту дяди в Сенате, подлый удар, нанесённый самому себе в цистерне Нома, отметину от которого он носил и по сей день... Теперь ко всем именам и воспоминаниям добавились ещё двое – Амаласунта и Сильверий.

Облачённая в корону и мантию императрицы, Феодора шла рядом с мужем и вспоминала события последних полутора лет – особенно то, что касалось монофизитов. То, чего она добилась для них – и для женщин, – было особенно дорого Феодоре.

Под давлением со стороны реакционного папы Агапита, который во время своего визита в Константинополь пришёл в ужас, увидев как свободно чувствуют себя здесь – да и во всей Империи – монофизиты, Юстиниан был вынужден уступить. Зажатый между Сциллой и Харибдой – понтификом и монофизитами – Юстиниан на переговорах принял сторону первого. Агапит намекнул, что может использовать своё влияние – а в Италии оно было огромным, – чтобы убедить италийцев не помогать Велизарию и его армии до тех пор, пока император не согласится на его требования. Требования же были таковы: удаление Анфимуса, монофизитского патриарха Константинополя, и отлучение от церкви всех иерархов монофизитов в столице.

Понимая, что действия папы ставят под угрозу его заветную цель – восстановление Империи, – Юстиниан нехотя, но согласился. В сущности, он поддался шантажу папы. Анфимус был смещён, его заменил Мина, ультраортодоксальный «халкидонец»[88]88
  Освежим память читателя: халкидонцы считали, что Христос имел две природы – человеческую и божественную (это стало основой ортодоксального католицизма), монофизиты же считали, что только одну – божественную.


[Закрыть], который сразу же и с особой жестокостью начал гонения на монофизитов по всей Империи, особенно же в Сирии и Египте, где был развязан настоящий террор. После смерти престарелого Агапита почти ничего не изменилось, участь гонимой секты оставалась незавидной; преемником папы был избран не менее консервативный Сильверий.

Тем не менее Феодора, которая ненависти отдавалась так же страстно, как и любви, была не тем человеком, который легко сдаётся. У неё была хорошая союзница – Антонина, жена Велизария, имевшая на своего мужа даже большее влияние, чем Феодора на своего. Две закадычные подруги придумали заговор. Антонина должна была надавить на мужа, тогда всё ещё остававшегося со своей крошечной армией в осаждённом Витигисом Риме, чтобы тот сверг Сильверия и посадил на папский престол ставленника Феодоры Вигилия – беспринципного и амбициозного священника, происходившего из знатной римской семьи. Вигилий поклялся, что в случае своего избрания отменит всё, что предпринял против монофизитов патриарх Мина. Чтобы скомпрометировать Сильверия, заговорщики «обнаружили» подложные письма, написанные якобы от его имени Витигису с предложением открыть ворота Рима перед готами...

Раздираемый стыдом и сомнениями, Велизарий нервно расхаживал по мраморному полу зала приёмов в императорском дворце на Пинцианском холме. Папе Сильверию, чья резиденция находилась на Латеранском холме, он отправил приглашение приехать и обсудить важные дела – и теперь ожидал его приезда, впрочем, без всякого желания. Антонина, в сущности, приказала ему (по наущению этой дьяволицы, её подруги Феодоры) поставить Сильверию ультиматум: либо он заявит о поддержке монофизитов, либо его ждут неприятности...

Велизарию была ненавистна его нынешняя роль: словно второй Пилат, он был вынужден действовать против хорошего и ни в чём не повинного человека. Велизарий уважал Сильверия – человека, который, несмотря на сильнейшее противодействие оппозиции в Сенате и Ватикане, открыл ворота армии Велизария. За спасение Велизарий должен был отплатить предательством...

Он с непривычной яростью рявкнул на слугу, когда тот прервал его невесёлые мысли, осторожно постучав в дверь. Испуганный слуга склонился в поклоне.

– Г-господин... Госпожа хотела бы видеть тебя и святого отца у себя – если вам не удастся договориться...

– Понял! – уже чуть мягче ответил Велизарий, махнув рукой.

Вскоре прибыл папа – хрупкий на вид старец с открытым и бесхитростным выражением лица. Велизарий склонился перед ним в глубоком поклоне.

– Добро пожаловать, святой отец. Мне поручили передать тебе предложение... – в смущении Велизарий вновь начал расхаживать по залу. – Предложение, которое, как я надеюсь, ты сможешь принять. Оно заключается в том, что...

– Что я должен смириться с желаниями императрицы или распрощаться с престолом святого Петра. Что-то наподобие этого, я полагаю? – с мягкой улыбкой прервал его Сильверий.

– Так точно, святой отец! – в голосе Велизария отчётливо прозвучало облегчение, и он уселся напротив понтифика. – Ты избавил меня от необходимости произносить эти слова. Ради бога! Сделай так, как она предлагает! Если не сделаешь ты – это сделает кое-кто другой, и мы оба знаем кто! Лизоблюд и приспособленец Вигилий!

– Я понимаю, что ты в трудном положении, Велизарий! – мягко отвечал папа. – Полагаю, у тебя нет другого выхода, как только исполнить волю императрицы. Но ты должен понять меня: я не могу пойти на сделку со своей совестью, согласившись на её требования. Мне жаль, что я причиняю тебе неудобство, но я отвечаю перед судом небесным, а не земным. Как говорил Христос? Кесарю – кесарево, Богу – богово.

Покорно пожав плечами, Велизарий проводил Сильверия в покои своей жены. В триклинии уже собрались сановники и чиновники, а красивая женщина с властным взглядом спокойно раскинулась на ложе. Рядом с ней стоял бритый мужчина в богатой светской одежде – это был диакон Вигилий.

– Подойди, любовь моя, присядь рядом! – позвала Антонина Велизария, и тот покорно опустился на пол возле ложа. Антонина обратила свой взгляд на Сильверия и ледяным тоном произнесла:

– Нам стало известно, что ты собираешься предать нас готам. В первый час календ следующего месяца ты намереваешься открыть им Асинарианские ворота. – Антонина взглянула в один из свитков, поданных ей секретарём. – Что ты на это скажешь?

Сильверий только улыбнулся и развёл руками, словно подразумевая, что такой вопрос не стоит ответа. Антонина усмехнулась.

– Предатель! Своим молчанием ты сам себя выдал и приговорил. Если же нужны иные доказательства, то твой дворец на Латеранском холме стоит вблизи этих ворот.

Она махнула рукой солдатам – и с плеч Сильверия сорвали плащ понтифика, оставив его в простой рясе монаха. Затем цирюльник обрил ему голову, выбрив на макушке тонзуру.

Несчастного быстро вывели из дворца, разогнав всех его служек, и связанным доставили на корабль, отправлявшийся на восток. Уже на следующий день[89]89
  29 марта 537 года.


[Закрыть] папой был провозглашён Вигилий, и во время оглашения его охраняли солдаты Велизария.

По прибытии в Империю Сильверий был заключён в монастырь близ Патары в Ликии, прибрежной провинции на юго-западе Анатолии. Услышав о том, какой гость появился – не по своей воле – в обители, епископ Патары рискнул посетить Сильверия, от которого и узнал все подробности произошедшего. Возмущённый до глубины души, епископ написал Юстиниану. Император чаще всего закрывал глаза на то, что делала Феодора, однако на этот раз чаша его терпения переполнилась. Полный негодования, он приказал освободить Сильверия и отправил его обратно в Рим, пообещав, что дело об измене будет пересмотрено. Услышав эту новость, Вигилий был в ужасе – что будет с ним, если Сильверия оправдают и восстановят в сане? – и немедленно обратился за помощью к Феодоре и Антонине...

Вблизи Неаполя судно, на котором в Рим плыл Сильверий, было перехвачено либурной – быстрой и лёгкой галерой, которой управляли четыре головореза. Они показали капитану письмо с печатью Велизария, и старший из четвёрки потребовал, чтобы Сильверий был им выдан. Ни у капитана, ни у опального папы не было иного выбора... Два часа спустя либурна бросила якорь близ каменистого островка, и Сильверий был высажен на берег. Один из головорезов усмехнулся на прощание:

– Видишь, твоё святейшество, это твоя новая епархия.

После этого либурна отчалила и быстро скрылась за горизонтом.

Ужасная правда открылась Сильверию – он был высажен на этот пустынный клочок суши, чтобы умереть в полном одиночестве. Быстро обойдя «новую епархию», он убедился, что она состоит лишь из камней, на которых кое-где растёт жёсткий и колючий кустарник. Ни воды, ни еды, ни крова – ничего из того, чем можно поддерживать жизнь и силы. Его ожидала медленная и мучительная смерть от голода и жажды. Если только...

Сын другого сильного духом понтифика, Ормисдаса, – постриг и сан принявшего уже на склоне лет, – Сильверий вырос на побережье Калабрии[90]90
  Тогда находилась там, где сегодня – Апулия, «пятка» Италии; Калабрия сегодняшняя – «мысок» итальянского «сапога», в древности называемый Бруттиумом.


[Закрыть]. Тогда его звали Марком, и он, подобно своим друзьям детства, плавать научился едва ли не раньше, чем ходить. Но это было 60 лет назад – разве мог он теперь, старый и больной, осилить расстояние, которое с лёгкостью проплывал в молодости? Он посмотрел на бирюзовые волны Тирренского моря. До изломанной и пустынной береговой линии было около пяти миль. Вдали из крошечного фиолетового конуса в голубое небо поднимался едва различимый дымок – это курился Везувий...

Сильверий никогда не уклонялся от сложных решений – вот и сейчас медлить не стал. Остаться на острове означало неминуемую смерть – вряд ли он успеет дождаться проходящего судна. Если же попытается доплыть до берега... скорее всего, тоже погибнет, но это будет смерть быстрая.

Сбросив рясу, старик вошёл в воду и поплыл.

Летнее солнце прогрело воду, и Сильверий медленно, но неуклонно продвигался вперёд. Он не утратил старые навыки и примерно через час с удовольствием заметил, что берег стал намного ближе. Несмотря на усталость, он отнюдь не выбился из сил, и опасаться ему стоило лишь мышечного спазма – в остальном у него были шансы добраться до берега. А что потом? Если повезёт, то у здешних крестьян он разживётся одеждой и едой. После этого можно будет пробираться в Рим, где у него много друзей среди готов и римлян, друзей влиятельных и сильных, они помогут ему скрываться, пока... Пока Юстиниан и Велизарий – люди порядочные, но подпавшие под власть своих жён, – не обуздают Феодору и Антонину. Сильверий был реалистом – это может произойти очень и очень не скоро.

И тем не менее – лучше уж жить, скрываясь, чем быть заточенным в дальнем монастыре или умирать от голода и жажды на крошечном островке.

Вскоре он уже мог разглядеть берег – прибрежные скалы, деревья – значит, он проплыл примерно две трети пути. Сильверий почувствовал прилив сил и оптимизма. Через мгновение радость сменилась ужасом – в 50 футах от него воду рассекал тёмный треугольный плавник.

Большая акула поднырнула под несчастного пловца, и мощный хвост ударил его по ногам. Удар он почувствовал, но боли ещё не было... он ощупал ногу – и оцепенел от ужаса, ощутив под пальцами лохмотья собственной плоти и осколки кости, жар бьющей из разорванных артерий крови... Затем пришла боль, и последний крик Сильверия быстро прервался – когда милосердные акульи челюсти сокрушили его тело, перекусив его пополам...

Строительные леса были уже сняты, и Юстиниан впервые видел храм во всём его величии. Хотя Антемиус подробно рассказывал ему, какой станет Айя-София, император всё равно был потрясён. В последнее время он намеренно воздерживался от посещения храма, чтобы насладиться зрелищем в полной мере, – теперь же он мог лишь ошеломлённо молчать, благоговейно озираясь в громадном пространстве, залитом ярким светом. Разноцветный мрамор переливался всеми цветами радуги, мягко мерцала мозаика, ослепительно сияло золото и серебро.

Юстиниан поднял голову – и у него перехватило дыхание при виде огромного купола. Как и говорил ему Антемиус, «словно подвешен на золотой цепи, идущей с самых небес...»

Императору показалось, что он прикасается к самой Вечности. Через эти немые камни Бог посылал ему знак, что он действительно избран и Феодоре даровано божественное право быть его верной опорой и помощницей. Все сомнения и страхи испарились, словно утренний туман над Босфором. Юстиниан упал на колени и прошептал: «Соломон!.. Я превзошёл тебя!»