Текст книги "Перелом"

Автор книги: Робин Кук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

– Мне позвонил рабочий Перси Галлод и сказал, что кладбищенское начальство поручило ему другую работу, а закончив ее, он отправится прокладывать канализационную линию. Перси сказал, что сможет заняться вашим делом только завтра.

Джек, чтобы успокоиться, глубоко вздохнул и посмотрел в сторону. Елейные манеры Гарольда выводили его из себя.

– Хорошо, – сказал он после довольно продолжительной паузы. – А нельзя ли подключить другого могильщика? В округе их должно быть немало.

– Да, их хватает, но Уолтер Страссер, старший смотритель кладбища, в данный момент имеет в своем распоряжении только одного человека.

– Речь идет об откате? – скорее утвердительно, нежели вопросительно произнес Джек. Легенда о единственном рабочем говорила о желании жителей городка снять дополнительные пенки.

– Кто знает? – вздохнул Гарольд. – Но мы, увы, связаны только с Перси.

– Ну и влип! – буркнул Джек, понимая, что если провести вскрытие утром, то оказаться в церкви в час тридцать дня он никак не сможет.

– И еще одна проблема, – продолжал Гарольд. – Грузовик завтра будет занят, и я должен сообщить владельцу, что сегодня их услугами мы воспользоваться не сможем.

– Великолепно! – не скрывая сарказма, произнес Джек. Он еще раз глубоко вздохнул. – Давайте все обдумаем. Можно ли проделать всю эту работу без услуг указанной вами компании?

– Нельзя! – с негодованием отмел это предложение Гарольд. – Это означало бы, что саркофаг останется в земле.

– Послушайте, у меня нет никаких возражений против того, чтобы он там оставался. Да и почему его вообще надо извлекать?

– Так обычно делается. Покойный мистер Стэнхоуп заказал для своей семьи самый лучший склеп. Монолитную каменную крышку саркофага следует извлекать с особой осторожностью.

– Но разве нельзя снять крышку, оставив сам саркофаг под землей?

– Полагаю, что это возможно. Но существует опасность, что на крышке появится трещина.

– Ну и что? – Джек начинал терять терпение.

– Трещина может нарушить герметичность, – негодующе произнес Гарольд.

– Итак, насколько я понимаю, саркофаг может быть оставлен в земле, – не обращая внимания на негодование собеседника, сказал Джек. – Я беру всю ответственность на себя. Если крышка треснет, мы закажем новую. Не сомневаюсь, что это только обрадует известную вам компанию.

– Думаю, что вы правы, – ответил Гарольд, смягчаясь.

– Я намерен лично встретиться с Перси и Уолтером, чтобы совместно найти выход из тупика.

– Как пожелаете. Но держите меня в курсе. Я обязан присутствовать, когда саркофаг будут открывать.

– Я обязательно это сделаю, – ответил Джек. – А теперь, не могли бы вы сказать, как добраться до кладбища?

Когда Джек выходил из конторы, внутри у него все кипело. Его всегда выводили из себя три вещи: бюрократия, некомпетентность и глупость. Особенно злился он тогда, когда все три порока, как это часто случается, проявлялись одновременно. Эксгумация оказалась делом более трудным, чем он ожидал, когда так легкомысленно предлагал провести вскрытие.

Вернувшись к машине, он тщательно осмотрел ее. Помимо разбитого стекла и пулевого отверстия в стойке ветрового стекла, весь левый бок автомобиля был помят и поцарапан. А багажник был разбит так, что Джек усомнился, сможет ли он открыть его. К счастью, его опасения не оправдались. Когда он нажал на кнопку, багажник открылся – ему надо было убедиться, что он сможет достать инструменты для аутопсии, которые передала ему Латаша. О реакции компании «Хертц» на понесенный ею ущерб ему даже не хотелось думать. Его радовало лишь то, что при договоре аренды он выбрал полную страховку автомобиля.

Джек залез в машину, достал карту и, сопоставляя ее с указаниями Гарольда, наметил маршрут. До кладбища было близко, и он добрался туда без приключений. Некрополь располагался на холме, рядом с каким-то религиозным учреждением. Само кладбище, несмотря на дождь, выглядело очень опрятным. Центральные ворота были выложены из камня. По обе стороны высились мраморные статуи пророков. Решетчатые боковые калитки из черного кованого железа были открыты. Весь некрополь был окружен стеной в том же архитектурном стиле, что и ворота. Сразу за воротами находилось здание в готическом стиле, в котором располагались кладбищенская контора и гараж. Здание окружала мощенная булыжником площадь, от которой расходились дорожки к могилам. Джек поставил машину и прошел через распахнутую дверь в контору. Там за письменными столами сидели два человека. Меблировка комнаты состояла из металлического шкафа с четырьмя выдвижными ящиками и библиотечного стола с вращающимися креслами. На одной из стен висела большая карта кладбища с обозначением всех участков.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – поинтересовалась дама в довольно безвкусном наряде. Недружелюбным ее оценивающий взгляд назвать было нельзя, но и особой теплоты Джек в нем не заметил.

– Я ищу Уолтера Страссера, – сказал Джек.

Дама ткнула пальцем в сторону сидящего напротив мужчины. Джека она больше не удостоила взглядом, обратившись к монитору компьютера.

Джек подошел к столу, за которым сидел второй служащий. Это был крупный мужчина неопределенного возраста, а его объемы говорили о его смертных грехах – чревоугодии и лени. Он уверенно восседал за столом, сложив руки на весьма впечатляющем животе. Его лицо по цвету напоминало перезрелое яблоко.

– Вы мистер Страссер? – спросил Джек, видя, что мужчина не предпринимает ни малейшей попытки пошевелиться или заговорить.

– Да.

Джек поспешно представился, не забыв помахать перед носом мистера Страссера своим значком. После этого он объяснил, что надо эксгумировать тело миссис Пейшенс Стэнхоуп, и добавил, что письменное разрешение на эксгумацию имеется.

– Теперь мне нужен только труп, – сказал он.

– Мистер Гарольд Лэнгли очень подробно обсудил со мной этот вопрос, – ответил Уолтер.

«Спасибо, что ты сразу мне это сказал», – подумал Джек, но вслух этих слов не произнес. Вместо этого он спросил:

– Он упомянул о том, что дело весьма срочное? Мы надеялись, что эксгумация состоится сегодня.

– Тут возник конфликт интересов. Мы звонили мистеру Лэнгли с утра и объяснили ситуацию.

– Мне это известно, и я приехал сюда лично, чтобы выяснить, возможно ли все-таки провести эксгумацию сегодня днем. Боюсь, что вечером мне придется покинуть город и…

– Днем? – Уолтер покосился в сторону женщины.

– Я думаю удвоить ваше вознаграждение. Наличными.

– С нашей стороны проблем не возникнет, – сказал Уолтер, – но вам следует потолковать с Перси.

– А нельзя ли найти другого могильщика?

Уолтер пожевал губами, подумал и отклонил предложение.

– Простите! Но только ему известны все наши правила и требования.

– Прекрасно вас понимаю, – дружелюбно ответил Джек, не сомневаясь, что все «правила и требования» упираются в прозаические «мани-мани». – Я слышал, что сейчас он работает где-то здесь, на территории кладбища.

– Он копает могилу у большого клена. С ним Энрик и Сизар.

– Кто такие Энрик и Сизар?

– Сотрудники похоронной конторы.

– Я смогу туда проехать?

– Безусловно.

Пока машина Джека поднималась на холм, дождь ослабел, а затем и вовсе прекратился. Джек обрадовался – благодаря Франко ему приходилось ездить без стекла со стороны пассажирского места и влага попадала внутрь машины.

Джек выключил дворники. На западе, на самом горизонте, появилась тонкая голубая полоска, обещавшая улучшение погоды.

Перси и его приятелей он нашел почти на самой вершине холма. Перси, сидя в застекленной кабине небольшого экскаватора, копал могилу, а гробовщики наблюдали за процессом, опершись на обычные лопаты с длинными рукоятками. Только что извлеченная земля лежала на большом куске просмоленного брезента. Чуть в стороне стоял белый грузовик, на дверцах которого было написано название кладбища.

Джек остановил машину, подошел к могиле и, чтобы обратить на себя внимание, выкрикнул имя Перси. Но его крик утонул в реве двигателя. Перси понял, что его зовут, лишь после того как Джек постучал в окно кабины. Он отпустил рычаги управления, и рев двигателя сменился глухим урчанием.

– В чем дело? – крикнул он громко, словно двигатель продолжал работать на полную мощность.

– Я хочу потолковать с вами о работе, – прокричал в ответ Джек.

Перси выбрался из кабины. Он оказался маленьким, чем-то похожим на белку человечком. Все его движения были быстрыми и порывистыми, а постоянно взлетавшие брови и наморщенный лоб придавали его физиономии вопросительное выражение. Коротко остриженные волосы Перси торчали пиками, а оба предплечья были сплошь покрыты татуировкой.

– Что за работа? – спросил Перси.

Джек рассказал рабочему, почему ему надо эксгумировать тело Пейшенс Стэнхоуп именно сегодня. Он надеялся, что его слова затронут душу Перси и тот изменит свои планы.

К сожалению, этого не произошло.

– Простите, старина, – сказал он, – но, закончив эту работу, я сразу отправлюсь к своему дружку. У него только что родилась двойня, а канализация в доме прохудилась.

– Я понимаю, что вы очень заняты, – не сдавался Джек, – но, как я сказал мистеру Страссеру, если работа будет сделана сегодня, я готов удвоить вознаграждение и заплатить наличными.

– И что на это ответил мистер Страссер?

– Он сказал, что с его стороны возражений нет.

Брови Перси, пока он обдумывал слова Джека, взлетели еще выше.

– Итак, вы готовы платить вдвойне кладбищу и вдвойне мне? – решил уточнить он.

– Только в том случае, если работа будет сделана сегодня.

– Так или иначе, но мне обязательно надо выкопать канаву моему приятелю, – сказал Перси. – Вашим делом я смогу заняться только после этого.

– И когда примерно?

Перси пожевал губами, кивнул, отвечая своим мыслям, посмотрел на часы и сказал:

– Наверняка послу двух.

– Но это точно? – спросил Джек.

– Да, точно, – пообешал Перси. – Я просто не знаю, с чем столкнусь, когда вскрою канализацию. Если дело пойдет быстро, я вернусь сюда к двум. Если возникнут проблемы, то ничего сказать нельзя.

– Но вы тем не менее уверены, что сможете сделать это во второй половине дня?

– Абсолютно, – ответил Перси. – За двойную плату.

Джек протянул Перси руку. Тот скрепил договор быстрым рукопожатием и полез в кабину.

Прежде чем завести мотор своей машины, Джек позвонил Гарольду Лэнгли.

– Значит, так, – начал он тоном, исключающим всякую дискуссию. – Эксгумация будет сегодня после двух часов дня.

– Не могли бы вы сообщить мне более точное время?

– Эксгумация начнется после того, как мистер Галлод закончит все свои дела. В данный момент я могу сообщить вам только это.

– Если вы предупредите меня за полчаса, – сказал Гарольд, – то мы встретимся у могилы.

– Прекрасно, – сказал Джек, пытаясь подавить иронию в голосе.

Думая о гонораре, который ему предстояло выплатить похоронной конторе «Лэнгли и Пирсон», он не сомневался, что Гарольд сделает все, чтобы подстегнуть Уолтера Страссера и Перси Галлода.

Джек посмотрел на часы. Время приближалось к половине одиннадцатого. Судя по всему, тело Пейшенс Стэнхоуп будет доставлено в похоронную контору только к вечеру. Доктор Латаша Уайли к этому времени должна будет закончить работу. Джек не знал, насколько искренним было ее предложение о помощи, но решил не думать об этом. При ее поддержке дело пойдет быстрее. Кроме того, она обещала захватить костную пилу. Ко всему прочему ему, возможно, потребуется микроскоп или прибор для просмотра срезов, и Латаша сможет обеспечить его этими аппаратами. А ее босс обещал посодействовать в проведении токсикологического анализа, и Латаша может реализовать это обещание. После того как появилась мысль о передозировке или ошибке с лекарством, токсикологический анализ был просто необходим, и все его результаты должны быть включены в отчет.

Джек понял, что не успеет на последний рейс. А это означало, что лететь придется утром. Джек знал, что первые челночные рейсы начинаются с рассветом и беспокоиться о том, что он опоздает к половине второго, не стоило. У него даже хватит времени на то, чтобы заехать домой и переодеться в смокинг. Беспокоила его лишь необходимость сообщить об этом Лори.

Звонить он не стал, решив, что к разговору не готов, так как не знает точно, когда сможет улететь. Он достал из заднего кармана брюк бумажник, вынул карточку Латаши и набрал номер ее мобильного телефона. Поскольку в это время она, вне сомнения, находилась в прозекторской, Джек оставил ей сообщение. Он сказал, что эксгумация состоится во второй половине дня и, если у нее есть настроение, он был бы рад воспользоваться ее помощью. В заключение он назвал номер своего мобильника.

Подумав о сделке с Уолтером и Перси, он решил, что, судя по тому, как они так быстро согласились, он им явно переплатил. Двадцати – тридцати долларов, которые обычно находились в его бумажнике, было явно недостаточно, но благодаря кредитной карте наличность не была проблемой. Ему просто надо было найти банкомат, а потом вернуться в здание суда. Подобная перспектива его явно не вдохновляла. Он уже видел унижение сестры и беспомощность Крэга и сострадал им обоим.

Но он обещал Алексис и Крэгу присутствовать на процессе. Значит, надо ехать. Джек запустил двигатель и, довольно ловко развернувшись на узкой дороге, покинул кладбище. Выехав из ворот, он свернул на обочину, чтобы взглянуть на карту – до центра Бостона был более удобный путь, чем тот, которым он добирался в похоронную контору.

Положив руку на руль, он вдруг поймал себя на том, что улыбается. А причин для веселья было более чем достаточно. Он пробыл в Бостоне всего два с половиной дня, и за это время его дважды били, в него стреляли, его таранил «кадиллак». И чего же он добился в результате всех этих страданий? Абсолютно ничего. Одним словом, ко всей этой ситуации без юмора относиться было нельзя.

Но главное! Главное – его тревожила реакция Лори на его задержку в Бостоне. Дело дошло до того, что он, опасаясь резкого ответа, избегает ей звонить. Его беспокоила именно ее реакция, а не задержка как таковая. Конечно, если он будет вынужден лететь в Нью-Йорк утром, то он может опоздать на торжество. Хотя чартерные рейсы начинались в шесть тридцать утра и самолеты улетали каждые полчаса, риск опоздать все же был. Но это его почему-то совершенно не волновало. Он не сомневался в том, что любит Лори, и был уверен, что хочет вступить в новый брак. Так почему же его не тревожит возможное опоздание?

У Джека не было ответа на этот вопрос, если не считать банальных слов о том, что жизнь – сложная штука и что не все нюансы человеческих отношений можно объяснить.

На этот раз его никто не преследовал, тумана и дождя не было, трасса была свободна, и Джек добрался до центра Бостона за рекордное время. Он легко отыскал подземный гараж, которым пользовался ранее.

Поставил машину и подошел к служителю, чтобы узнать, где находится ближайший банкомат. Потом он отправился в торговую часть Чарлз-стрит и нашел банкомат напротив лавки, где купил так и не использованный им газовый баллончик. Получив деньги, он прошелся по Бикон-Хилл, любуясь видом старинных домов. Большинство подоконников украшали ящики с яркими цветами. Недавний дождь умыл мостовые и мощенные кирпичом тротуары. Благодаря тому, что небо все еще было покрыто облаками, он увидел то, чего не заметил при ярком солнце накануне, – на улице светились старинные газовые фонари. Огонь в них поддерживался, судя по всему, круглосуточно.

Джек вошел в зал суда и остановился у дверей, чтобы осмотреться. На первый взгляд все было таким же, как и вчера, если не считать, что свидетельское место теперь занимал Крэг. Действующие лица были все те же, и вели они себя точно так же. Неподвижно сидевшие присяжные были похожи на деревянных болванчиков. Белой вороной среди них был лишь водопроводчик, который опять рассматривал свои ногти. Судья, как и накануне, изучал лежащие на столе бумаги, а зрители напротив внимательно слушали показания.

Джек увидел Алексис. Сестра занимала свое обычное место. Пространство рядом с ней оставалось свободным. Видимо, она держала его для Джека. На противоположной стороне зрительской галереи, на месте, где обычно находился Франко, восседал Антонио. Он был уменьшенной копией Франко, но более симпатичной. Одет в униформу команды Фазано – серый костюм, черная рубашка и черный галстук. Хотя Джек был уверен, что Франко на несколько дней выпал из игры, его волновал Антонио.

Извинившись за беспокойство, Джек направился к Алексис. Увидев его, Алексис нервно улыбнулась. Джек воспринял эту улыбку как неблагоприятный знак. Алексис убрала со скамьи свои вещи, чтобы Джек мог сесть. Джек ободряюще коснулся ее руки.

– Как идут дела? – наклонившись, спросил он шепотом.

– Значительно лучше, после того как Рэндольф начал перекрестный допрос.

– А что произошло во время прямого, который вел Тони Фазано?

Алексис взглянула на Джека, и по ее взгляду он понял, что сестра очень переживает. Мышцы ее лица напряглись, а скулы порозовели.

– Неужели так плохо? – спросил Джек.

– Это было ужасно, – прошептала Алексис. – В пользу Крэга говорило лишь то, что все его слова соответствовали предварительным письменным показаниям. Себе он, во всяком случае, не противоречил.

– Неужели после всех этих репетиций он все-таки не сдержался?

– Уже через час он пришел в дикую ярость, и с этого момента все пошло кувырком. Тони знает кнопки, на которые следует нажимать. И он, поверь, нажал на все. Дошло до того, что Крэг заявил, что Тони не имеет права критиковать и допрашивать докторов, которые ради своих пациентов жертвуют жизнью. После этого Крэг назвал Тони жалким типом, гоняющимся за умирающими людьми.

– Плохо, – сказал Джек. – Даже если это и правда.

– Потом стало еще хуже, – с нажимом произнесла Алексис, повысив голос.

– Простите, – произнес голос за спиной Джека, и кто-то прикоснулся к его плечу. – Мы хотим послушать показания.

– Это вы нас простите, – ответил Джек и, склонившись к сестре, прошептал: – Ты не хочешь выйти, чтобы поговорить?

Алексис утвердительно кивнула.

Они поднялись со скамьи. Алексис собрала вещи и стала пробираться вслед за Джеком к центральному проходу. Джек открыл массивную дверь зала, стараясь не шуметь. Пройдя на лифтовую площадку, они уселись на обитую кожей скамью.

– Убей меня, но я не понимаю удовольствия, которое получают все эти бездельники, наблюдая за треклятым процессом.

– Ты когда-нибудь слышала термин die Schadenfreude? – спросил Джек, невольно вспомнив о том, что всего полчаса назад размышлял о своей первой реакции на ситуацию, в которой оказался Крэг.

– Напомни, пожалуйста, – сказала Алексис.

– Это немецкий язык. Термин относится к тем, кто испытывает радость, видя неприятности, которые свалились на других людей. Самое точное слово для перевода – «злорадство».

– Я не помню этого термина, – сказала Алексис, – но сама концепция мне хорошо известна. Явление это, увы, широко распространено. Человек слаб и успокаивает себя чем может. По правде говоря, я прекрасно понимаю, почему эти типы внимательно следят за страданиями Крэга. Они видят во врачах сильных и весьма успешных людей. Поэтому не обращай внимания, когда я начинаю ныть.

– Как ты себя чувствуешь?

– Вполне нормально, если не считать головной боли.

– А как дети?

– Судя по всему, они рады таким неожиданным каникулам. Они не ходят в школу. На мой мобильный ни разу не звонили. Они знают номер наизусть, и если бы возникли какие-то проблемы, я об этом обязательно бы узнала.

– А у меня в это утро произошло много событий, – сказал Джек.

– Неужели? Как обстоит дело с аутопсией? Мы можем ждать чуда?

Джек рассказал ей о своих приключениях на скоростной дороге, и ее лицо вытянулось от удивления и тревоги.

– Мне надо было сразу поинтересоваться твоими делами, – сказала она, когда он описал финал погони.

– Мои дела обстоят прекрасно, – сказал он. – Арендованная машина, правда, чувствует себя гораздо хуже. Франко, думаю, обретается в какой-нибудь больнице. Не удивлюсь, если его арестовали. Я сообщил об инциденте детективу, который приходил вчера вечером в твой дом. Так что властям известно о стрельбе на скоростной дороге.

– Боже мой, – сочувственно произнесла Алексис, – как я жалею, что втянула тебя в эту историю. Я, я во всем виновата.

– Ты ни в чем не виновата! Боюсь, что у меня просто талант навлекать на себя всякие неприятности. Но уверяю тебя – все это лишь подогрело мое желание провести аутопсию.

– И когда это произойдет?

Джек рассказал ей об интриге с Гарольдом, Уолтером и Перси.

– Остается надеяться, что после всех этих усилий ты получишь впечатляющие результаты, – сказала Алексис.

– Я тоже на это надеюсь.

– А что будет, если тебе придется лететь в Нью-Йорк завтра утром?

– Пусть будет то, что должно быть, – пожал плечами Джек. – Ему очень не хотелось обсуждать этот болезненный вопрос.

– А что думает обо всем этом Лори?

– Я пока ей ничего не сказал.

– Господи! – воскликнула Алексис. – Думаю, что это не самый лучший способ завязывать взаимоотношения с новой родственницей.

– Вернемся к тому, что происходило в суде, – сменил тему Джек. – Ты хотела мне рассказать, почему дела пошли еще хуже.

– После того как Крэг обозвал Тони жалким типом, он прочитал лекцию присяжным о том, что они ему не ровня. Крэг сказал, что они не могут судить его поступки, потому что никогда не пытались кого-нибудь спасти и никогда не поймут, что он чувствовал, когда пытался спасти жизнь Пейшенс Стэнхоуп.

– И как же повел себя в этой ситуации Рэндольф? – спросил потрясенный Джек.

– Рэндольф делал все, что мог. Он постоянно вскакивал и протестовал. Но все его усилия оказались напрасными. Рэндольф просил судью объявить перерыв, однако когда судья спросил Крэга, не устал ли он, Крэг ответил, что не устал, и шоу продолжалось.

– Главный враг Крэга – сам Крэг, – покачал головой Джек. – Хотя…

– Хотя что? – спросила Алексис.

– В его словах есть смысл. Он говорил от лица всех врачей. Держу пари, что каждый доктор, которому пришлось пройти через муки подобного суда, чувствует то же, что и он. Но у других хватает здравого смысла не произносить этого вслух.

– Он не должен был этого говорить! Если бы я, выполняя свой гражданский долг, была присяжным и мне пришлось бы выслушать подобную отповедь, то у меня возникло бы сильное желание более внимательно прислушиваться к доводам Тони и его интерпретации всех событий.

– Ну а что же было самым худшим?

– Там было много чего, что можно было бы назвать худшим. Тони вынудил Крэга признать, что звонок Джордана вызвал серьезные опасения за состояние Пейшенс и инфаркт был одним из возможных диагнозов. Тони также вынудил его признать, что путь до филармонии от дома Стэнхоупов займет меньше времени, чем от Мемориальной больницы, и что ему очень хотелось появиться на концерте вовремя, дабы продемонстрировать всем свою любовницу. Но просто убийственным было признание Крэга в том, что он действительно в присутствии своей любовницы весьма нелестно высказывался о Пейшенс Стэнхоуп, включая его замечание о том, что смерть пациентки – благо для всех.

– Да-а… – протянул Джек, снова покачав головой. – Дело плохо.

– Очень плохо. Крэг ухитрился выставить себя в глазах присяжных высокомерным, равнодушным к страданиям людей врачом, для которого посещение симфонического концерта в обществе своей подружки важнее, чем здоровье пациента. Получилось именно то, о чем предупреждал его Рэндольф.

– Ну и что же Рэндольф делает в ходе перекрестного допроса?

– Пытается смягчить удар. Он старается хоть как-то реабилитировать Крэга по главным пунктам, включая проблемных пациентов. Рэндольф рассматривает под иным углом зрения все действия Крэга в тот вечер, когда умерла Пейшенс Стэнхоуп. Когда ты пришел, Крэг объяснял, что говорил Джордану об инфаркте миокарда только в том контексте, что его следует исключить. О наличии инфаркта он не говорил. Это, как ты понимаешь, противоречит показаниям Джордана.

– Ты можешь сравнить поведение присяжных во время прямого допроса и во время перекрестного?

– Во втором случае они показались мне более пассивными. Но возможно, это я смотрела на них глазами пессимиста. Я утратила остатки оптимизма во время прямого допроса и поняла, что Рэндольфу предстоит жестокая борьба. Утром он сказал мне, что попросит Крэга рассказать о его жизненном пути, чтобы противопоставить реальные факты той диффамации, которой занимался Тони.

– Почему бы и нет? – сказал Джек.

На самом деле он воспринял эту идею без особого энтузиазма, но ему хотелось поддержать сестру. Когда они вернулись в зал, Джек стал размышлять о том, изменятся ли отношения Алексис и Крэга после процесса. Джек никогда не был горячим сторонником их союза, начиная с того момента, когда они после встречи в бостонской Мемориальной больнице и помолвки гостили в его доме. Джек нашел Крэга невыносимым, эгоцентричным типом. Но сейчас, увидев их в домашней обстановке, он осознал, что супруги, несмотря на все осложнения, прекрасно подходят друг другу. Алексис не стремилась к лидерству и смирилась с эгоцентризмом Крэга, но во многих отношениях они прекрасно дополняли друг друга.

Джек, пытаясь устроиться поудобнее, откинулся на спинку скамьи. Рэндольф стоял на трибуне, Крэг находился на свидетельском месте. В отличие от адвоката он стоял сгорбившись и опустив плечи. Рэндольф говорил хорошо поставленным голосом, четко и ясно произнося слова. Крэг отвечал вяло и уныло и производил впечатление бесконечно уставшего человека, который исчерпал все аргументы в важном споре.

Джек почувствовал, как рука Алексис коснулась его локтя. Джек слегка сжал руку сестры, и они обменялись мимолетными улыбками.

– Доктор Бауман, – напевно произнес Рэндольф, – вы хотели стать доктором с того момента, когда вам в возрасте четырех лет подарили игрушечный медицинский набор и вы начали лечить родителей и старшего брата. Но насколько мне известно, в вашем детстве произошло событие, которое укрепило ваше желание избрать эту человеколюбивую профессию. Не могли бы вы рассказать нам об этом событии?

Крэг откашлялся и начал:

– Мне было пятнадцать лет, и я учился в десятом классе. В то время я был менеджером нашей футбольной команды. Я хотел играть, но, к великому разочарованию моего отца, в команду не попал. А мой старший брат был там звездой. Итак, меня называли менеджером, а на самом деле я был всего-навсего разносчиком воды. Во время тайм-аутов я выбегал на поле с ведром, черпаком и бумажными стаканчиками. На одном из матчей игрок получил травму. Был объявлен тайм-аут. Я выбежал на поле с ведром и увидел, что травмирован мой друг. И я побежал к другу. И то, что я увидел, меня крайне испугало. Он сломал ногу так, что его ступня смотрела куда-то в сторону. Парень корчился от боли. А я ничем не мог ему помочь. И тогда я сказал себе, что просто обязан стать доктором.

– Весьма трогательная история, – сказал Рэндольф, – и весьма важная для понимания вашего характера. Вы сопереживали боль, и именно это сопереживание подвигло вас избрать медицину. Ваш путь к этой альтруистической профессии лежал через тернии, доктор Бауман, и на этом тернистом пути вам пришлось преодолеть множество препятствий. Не могли бы вы рассказать суду о вашей жизни, достойной пера Горацио Элджера?

Прежде чем ответить на вопрос, Крэг расправил плечи.

– Протестую! – выкрикнул, вскакивая, Тони. – Не имеет отношения к делу!

Судья неторопливо снял очки.

– Советники, подойдите ко мне.

Рэндольф и Тони повиновались.

– Послушайте! – сказал судья, указывая очками на Тони. – Вы поставили личность ответчика в центр стратегии истца. Несмотря на все протесты мистера Бингема, я позволил вам это сделать при условии, что на это имеются основания. Надеюсь, что таковые будут. Но что дозволено гусыне, то дозволено и гусаку. Присяжные имеют полное право узнать о мотивациях доктора Баумана и его учебе. Я ясно выразился?

– Совершенно ясно, ваша честь.

– И в дальнейшем я не потерплю возражений по этому поводу.

– Понимаю, ваша честь, – сказал Тони.

Рэндольф и Тони вернулись на свои места – Тони к столу истца, а Рэндольф на трибуну.

– Протест отклоняется, – заявил судья Дейвидсон. – Свидетель может отвечать на поставленный вопрос.

– Вы помните вопрос? – участливо поинтересовался Рэндольф.

– Надеюсь, что помню, – ответил Крэг. – С чего начать?

– Думаю, что лучше всего с самого начала, – ответил адвокат. – Насколько я понимаю, вы не получили родительской поддержки.

– Во всяком случае, со стороны отца, который правил домом железной рукой. Он не очень любил детей, и в первую очередь меня, поскольку я не играл ни в футбол, ни в хоккей, как мой брат Леонард. Отец считал меня неженкой, о чем неоднократно говорил вслух. Когда моя мать случайно обмолвилась, что я хочу стать врачом, отец ответил, что только через его труп.

– Он использовал именно эти слова?

– Совершенно точно! Отец был водопроводчиком и называл всех, кто получил высшее образование, шайкой воров. Отец не хотел, чтобы его сын стал частью этого мира, что понятно, поскольку он сам даже не закончил школу. Ни один из членов моей семьи – как со стороны отца, так и со стороны матери – не ходил в колледж. Мой брат, окончив школу, стал водопроводчиком и позже унаследовал бизнес отца.

– Итак, ваш отец не поддерживал вашего интереса к учебе.

– В молодые годы я читал только в клозете. По-иному и быть не могло. Были случаи, когда, застав меня за чтением, отец колотил меня. Он считал, что я занимаюсь пустым времяпрепровождением, вместо того чтобы работать по дому. Дневник с оценками я прятал от отца и просил ставить подпись маму. Я это делал потому, что у меня всегда был высший балл. Большинство моих друзей, получая А, мчались к родителям.

– Когда вы поступили в колледж, ваша жизнь стала легче?

– В каком-то смысле – да, а в каком-то – нет. Он стал испытывать ко мне отвращение и кличка «неженка» сменилась прозвищем «ученый олух». Он стеснялся говорить обо мне со своими друзьями. Но хуже всего было то, что он отказывался подписывать финансовые документы, необходимые для выделения мне стипендии. Само собой разумеется, что на учебу он не давал ни цента.

– И как же вы оплачивали учебу в колледже?

– Кредиты, награды за академические успехи и деньги за разного рода подработку. Несмотря на трудности, моя средняя оценка была не ниже четырех. Первые годы я подрабатывал в ресторанах, моя посуду и накрывая столы. В последние два года учебы я уже мог работать в лабораториях. Летом, во время каникул, я работал в больницах, выполняя все, что мне поручали. Старший брат мне немного помогал. Но Леонарду это было трудно делать, поскольку он уже завел семью.