Текст книги "Перелом"

Автор книги: Робин Кук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– И доктор Бауман получил по итогам стажировки хорошую оценку?

– Он получил А. Высшую.

– И в то же время вы ввели некоторое ограничение при определении его квалификации. Вы написали: «В целом отлично». Не так ли?

– Да, так.

– Не могли бы вы сказать почему?

– У меня возникли некоторые сомнения, когда он стал врачом-интерном в Мемориальной больнице Бостона, а я был его руководителем.

– И какого рода сомнения у вас возникли?

– У меня создалось впечатление, что некоторые черты его характера…

– Протестую! – воскликнул Рэндольф. – Свидетель не является ни психиатром, ни психологом.

– Протест отклоняется, – сказал судья Дейвидсон. – Свидетель, будучи врачом, соприкасался с этими областями медицины, и его познания в них могут быть проверены в ходе перекрестного допроса. Свидетель может продолжать.

– У меня создалось впечатление, что желание доктора Баумана во всем преуспеть привело к тому, что он считал пациентов орудием конкуренции. Он искал для себя наиболее сложных больных, чтобы его доклады были насыщенными и вызывали наибольшее одобрение.

– Иными словами, у вас создалось впечатление, что доктор Бауман использует пациентов в карьерных целях?

– В целом да.

– И подобное отношение не соответствует современной концепции профессионализма?

– Совершенно верно.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Тони, выдержал паузу и неторопливо посмотрел на каждого из присяжных, справедливо полагая, что зрительный контакт позволяет лучше усвоить показания.

Джек склонился к Алексис и прошептал ей на ухо:

– Теперь я понял твои замечания о Тони Фазано. Этот парень действительно хваткий. Теперь он поставил себе на службу не только concierge-медицину, но и науку.

– Меня очень беспокоит, что он превращает успехи Крэга в пороки, понимая, что Рэндольф будет доказывать обратное.

Возобновив допрос, Тони сосредоточился на усопшей Пейшенс Стэнхоуп. Отвечая на его вопросы, доктор Браун подтвердил, что начинать лечение инфаркта следует как можно скорее и что, судя по истории болезни миссис Пейшенс Стэнхоуп, шансы на благополучный исход существенно снизились в результате задержки с подтверждением диагноза со стороны доктора Крэга Баумана.

– Еще несколько вопросов, доктор Браун, – сказал Тони. – Вы знакомы с доктором Уильямом Тардоффом?

– Да, знаком.

– Знакомы ли вы с доктором Ноэль Эверетт, и известно ли вам, что она обучалась в Университете Тафта?

– На оба вопроса ответ будет утвердительным.

– Удивляет ли вас, что три эксперта в области кардиологии, обучавшихся в трех различных, но одинаково престижных университетах, едины в своем мнении, что действия доктора Баумана в случае с Пейшенс Стэнхоуп не соответствовали признанным стандартам?

– Нет, не удивляет. Они просто еще раз подтвердили, что при инфаркте миокарда необходимо как можно раньше приступить к полноценному лечению.

– Спасибо, доктор. У меня вопросов больше нет, – сказал Тони и, собрав с трибуны бумаги, прошествовал к столу истца. Его помощница и Джордан, выражая свое восхищение, похлопали его по плечу.

Рэндольф, неторопливо выпрямившись во весь свой внушительный рост, направился к трибуне. Прежде чем приступить к допросу, он одернул пиджак и водрузил обутую в тяжелые, на толстой подошве, ботинки ногу на медную нижнюю перекладину трибуны.

– Доктор Браун, – начал Рэндольф, – я полностью разделяю ваше мнение о том, что существует полное единогласие в вопросе, когда следует начинать лечение инфаркта миокарда. Его действительно следует начинать как можно быстрее в лечебном учреждении, обладающем необходимым оборудованием и достаточными возможностями. Но суд рассматривает иную проблему. Суд рассматривает вопрос о том, отвечали ли действия доктора Брауна признанным медицинским стандартам.

– Нанося домашний визит, вместо того чтобы встретить пациентку в больнице, он задержал лечение, – ответил Браун.

– Но до появления доктора Баумана в доме Стэнхоупов точный диагноз установлен еще не был. Не так ли?

– Согласно письменным показаниям истца доктор Бауман сказал ему, что у его супруги инфаркт.

– Да, таковы показания истца, – согласился Рэндольф. – Однако в письменных показаниях ответчика прямо сказано, что он, имея подозрения на инфаркт миокарда, не утверждал, что инфаркт уже случился. Если бы инфаркта не оказалось, то вопрос о задержке не стоял. Разве не так?

– Да, так. Но инфаркт был. Это зафиксировано в документах. Кроме того, в истории болезни говорится об испытаниях под нагрузкой. Значит, подозрения на инфаркт были?

– Я хочу сказать лишь то, что доктор Бауман точно не знал, случился ли у Пейшенс Стэнхоуп инфаркт миокарда, – продолжал Рэндольф. – И он даст показания. Но давайте обратимся к вашим недавним словам о медицинском факультете. Позвольте мне узнать, получили ли вы оценку А по итогам вашего третьего года обучения?

– Да, получил.

– Получили ли все другие студенты вашей группы оценку А от вашего общего куратора?

– Нет, не получили.

– А хотели получить?

– Думаю, что хотели.

– Как вы поступили на медицинский факультет? Вероятно, вы сумели это сделать, так как еще на общеобразовательном курсе вы постоянно получали высшую оценку. Я не ошибся?

– Нет, не ошиблись.

– Не является ли лицемерием со стороны ученых кругов считать конкуренцию антигуманной и в то же время строить на ней всю систему?

– Одно другого не исключает.

– Возможно, в лучшем из миров так оно и есть, но в нашем несовершенном мире дело обстоит по-иному. Конкуренция в любой сфере деятельности не способна порождать сочувствие. Как вы показали в своем красноречивом заявлении, студентам-медикам приходится усваивать все больший и больший объем информации, за что они и получают свои оценки. В связи с этим у меня есть еще один вопрос. Опираясь на ваш опыт студента и куратора, скажите, насколько широко в студенческой среде распространена борьба за сложных больных? Или большинство ограничивается тривиальными случаями?

– Думаю, что распространена достаточно широко.

– Они делают это для того, чтобы получить одобрение преподавателей, не так ли?

– Видимо, так.

– Из этого следует, что все студенты, и в первую очередь лучшие из них, используют пациентов как для обучения, так и в карьерных целях. Вы согласны?

– Возможно.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Рэндольф. – Теперь обратимся к проблеме домашних визитов. Как вы с профессиональной точки зрения оцениваете посещения больных на дому?

– Во время домашнего визита доктор лишен возможности пользоваться средствами, необходимыми в двадцать первом веке.

– Значит, многие врачи не одобряют подобные визиты. Вы могли бы согласиться с подобным выводом?

– Да, мог бы. Домашние визиты ведут еще и к неоправданным затратам ресурсов, поскольку очень много времени уходит на то, чтобы доехать до дома пациента и вернуться назад. За этот же период времени можно принять гораздо больше больных.

– Итак, вы считаете домашние визиты неэффективными?

– Да, можно так сказать.

– А как относятся пациенты к подобной практике?

– Протестую! – вскочил Тони. – Показания с чужих слов.

Судья Дейвидсон сорвал с носа очки и ожег Тони злобным взглядом.

– Протест отклоняется. Доктор Браун будет говорить исходя из собственного опыта. Ведь ему, как и всем нам, приходилось, увы, быть пациентом. Продолжайте.

– Вы хотите, чтобы я повторил вопрос? – спросил Рэндольф.

– Нет, – ответил доктор Браун и после некоторой паузы закончил: – Пациентам, как правило, домашние визиты нравятся.

– Как, по вашему мнению, относилась к этому Пейшенс Стэнхоуп?

– Протестую! – выкрикнул Тони, опять вскакивая со стула. – Предположение. Свидетель не может знать, как покойная относилась к посещениям на дому.

– Протест принимается, – со вздохом произнес судья Дейвидсон.

– Я полагаю, вы знакомы с представленными истцом медицинскими данными?

– Да, я их читал.

– Следовательно, вы знаете, что доктор Бауман много раз посещал Пейшенс Стэнхоуп на дому еще до того печального вечера? Очень часто он приезжал глубокой ночью. Судя по истории болезни, с которой вы знакомы, какие диагнозы были установлены во время этих визитов?

– Синдром беспокойства, проявляющийся в желудочно-кишечных расстройствах.

– Какое применялось лечение?

– Симптоматическое и с помощью плацебо.

– Имелись ли у больной болевые ощущения?

– Да.

– В каких местах?

– Внизу живота и в области груди.

– Не сложилось ли у вас после ознакомления с медицинскими документами впечатления, что у Пейшенс Стэнхоуп проявлялись признаки ипохондрии?

– Протестую, – произнес Тони, оставшись для разнообразия на стуле. – Ипохондрия в истории болезни ни разу не упоминается.

– Протест отклонен, – ответил судья Дейвидсон. – Суд вынужден напомнить адвокату истца, что данного свидетеля в качестве медицинского эксперта пригласил он.

– Прочитав медицинские записи, я могу, не боясь впасть в ошибку, допустить, что элементы ипохондрии действительно имели место.

– Не говорит ли в пользу доктора Баумана тот факт, что он, несмотря на наличие у Пейшенс Стэнхоуп ипохондрии, посещал ее в любое время суток? Неужели это не говорит о его внимательности и способности к состраданию?

– Нет, не говорит.

Таких слов Рэндольф явно не ожидал. Изумленно вскинув брови, он спросил:

– Но ваш ответ лишен логики. Вы можете пояснить?

– Насколько я понимаю, домашние визиты являются одной из услуг, за которые пациенты вносят предварительную плату. Плата иногда бывает очень большой – вплоть до двадцати тысяч долларов в год. И домашние визиты – неотъемлемая часть пресловутой concierge-медицины. При таких обстоятельствах нельзя сказать, что подобные посещения являются проявлением альтруизма доктора Баумана.

– Но могли являться?

– Да, могли.

– Скажите мне, доктор Браун, вы настроены против concierge-медицины?

– Да, я ее противник! – выпалил доктор Браун.

До этого момента он демонстрировал отстраненную холодность, не очень отличающуюся от стиля Рэндольфа. Было видно, что вопрос адвоката задел его за живое.

– Не могли бы вы пояснить суду, почему вы так резко выступаете против нее?

Доктор Браун глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

– Сoncierge-медицина бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма.

– Нельзя ли поподробнее, доктор Браун?

– Безусловно, можно, – ответил Браун. Краеугольным камнем медицины двадцать первого столетия является принцип социальной справедливости. Практика concierge-медицины мешает любой попытке искоренить дискриминацию в сфере медицинского обслуживания.

– Не считаете ли вы, что столь негативное отношение к практике concierge-медицины может отрицательно повлиять на вашу объективность в данном судебном разбирательстве? В частности, на ваше отношение к доктору Бауману?

– Не считаю.

– Может быть, вы поясните почему? Поскольку, пользуясь вашей терминологией, она «бросает вызов одному из трех фундаментальных принципов медицинского профессионализма».

– Как высокообразованный терапевт, доктор Бауман прекрасно знает, что симптомы инфаркта миокарда у женщин отличаются от классических симптомов у мужчин. Как только у терапевта возникнут подозрения на инфаркту женщины – особенно в постклимактерический период, – он должен действовать так, словно инфаркт имел место. Он должен действовать так до тех пор, пока не будут получены убедительные доказательства обратного. Здесь можно провести параллель с педиатрией. Если у врача возникают подозрения на менингит у ребенка, врач обязан действовать так, словно ребенок действительно заболел. Он незамедлительно должен провести пункцию спинного мозга. Доктор Бауман подозревал инфаркт и должен был действовать соответственно.

– Доктор Браун, – сказал Рэндольф, – часто можно услышать, что медицина скорее искусство, нежели наука. Вы можете сказать нам, что это означает?

– Это означает, что фактической информации недостаточно. Доктор должен опираться и на свой опыт. А это не та объективная реальность, которую можно изучить. Поэтому медицина и называется искусством.

– Получается, что медицина как наука имеет свои ограничения? Поправьте меня, если я не прав.

– Именно так. Нет двух абсолютно идентичных людей. Ведь даже однояйцевые близнецы имеют отличия.

– Скажите, требовала ли ситуация, в которой вечером восьмого сентября оказался доктор Бауман, вторично посещая страдающего неврастенией пациента, каких-то глубоких суждений с его стороны?

– В медицинской практике любая ситуация требует серьезного анализа.

– Я спрашиваю не о любой ситуации, а о конкретном вечере восьмого сентября 2005 года.

– Да. Ситуация требовала глубокого анализа.

– Благодарю вас, доктор, – сказал Рэндольф, собирая свои заметки. – У меня больше нет вопросов.

– Свидетель свободен, – сказал судья Дейвидсон и, повернувшись к присяжным, добавил: – Приближается полдень, и мне кажется, что всем вам надо позаботиться о восстановлении сил. Что касается меня, то я проголодался. Напоминаю еще раз: вы не должны никому рассказывать о ходе дела и обсуждать его между собой. Объявляю перерыв до половины второго, – сказал он, сопроводив свои слова ударом судейского молотка.

ГЛАВА 11

Бостон, штат Массачусетс

7 июня 2006 года, 12.30

Алексис, Крэг и Джек нашли небольшое кафе с окнами, выходящими на административный центр штата. Рэндольфа они тоже пригласили, но тот, извинившись, отказался, сославшись на необходимость подготовки к заседанию. День был прекрасный. И жители Бостона, как заметил Джек, старались проводить на воздухе гораздо больше времени, чем обитатели Нью-Йорка.

Крэг вначале пребывал в своем обычном мрачно-задумчивом состоянии, но затем немного расслабился.

– Ты ничего не говоришь об аутопсии, – неожиданно сказал он. – Что-нибудь получается?

– Сейчас все зависит от главы похоронной конторы, – ответил Джек. – Он обещал проделать всю бумажную работу для департамента здравоохранения и организовать эксгумацию и транспортировку гроба.

– Значит, все пока во взвешенном состоянии.

– Мы делаем все возможное. Я надеялся, что начну вскрытие уже сегодня ближе к вечеру. Но поскольку до сих пор нет никаких сообщений, то надо рассчитывать на завтра.

– Судья сказал, что передаст дело присяжным в пятницу, – произнес Крэг. – Так что завтра может быть уже поздно. Мне очень жаль, что ты потратил столько усилий впустую.

– Возможно, это действительно пустая затея, – уныло протянула Алексис. – Скорее всего из этого ничего не получится.

– Выше нос, ребята! – сказал Джек. – Это вовсе не пустая затея. И кроме того, меня по-прежнему интересует цианоз.

– Но почему? – спросила Алексис. – Объясни мне еще раз.

– Не начинайте все снова! – взмолился Крэг. – Я не желаю обсуждать фантастические прожекты. Давайте-ка лучше обсудим итоги утреннего заседания.

– А мне показалось, что ты не хочешь об этом говорить, – с некоторым удивлением сказала Алексис.

– Вообще-то я предпочел бы все забыть, но я не могу позволить себе подобной роскоши, если мы хотим изменить ход процесса.

После этих слов Крэг и Алексис вопросительно взглянули на Джека.

– Вы хотите узнать мое мнение? – спросил Джек.

– Среди нас ты наиболее объективен, – ответила Алексис. – Это же совершенно очевидно.

– Скажи, как ты оцениваешь работу Рэндольфа после того, что видел и слышал сегодня? – спросил Крэг. – Ход процесса меня тревожит. Я не хочу его проигрывать не только потому, что речь идет о врачебной халатности. Если я проиграю, моя репутация отправится в сточную канаву. Последний свидетель был моим наставником на факультете и куратором в больнице. С профессиональной точки зрения я преклонялся перед этим человеком и преклоняюсь до сих пор.

– Я понимаю, насколько это для тебя унизительно и болезненно, – сказал Джек. – Но мне кажется, что Рэндольф отлично поработал. Он смог нейтрализовать почти все, что Тони выжал из доктора Брауна, однако должен признать, что делал он это довольно занудно. Проблема в том, что Тони в отличие от Рэндольфа умело развлекает присяжных, но это не повод менять адвоката на переправе.

– К сожалению, он нейтрализовал не все. Доктор Браун прав, потому что именно так следует реагировать при малейшем подозрении на инфаркт у женщины в постклимактерическом возрасте. Симптомы у женщин довольно часто существенно отличаются от симптомов у мужчин. Возможно, я и вправду напортачил – ведь мысль об инфаркте приходила мне в голову.

– Переосмысление своих действий – привычное занятие среди медиков. Особенно в тех случаях, когда был печальный исход, – напомнил Джек. – Ты же гнул спину перед этой женщиной. А она, в сущности, тебя использовала. Я знаю, что говорить так некорректно, но это, увы, горькая правда. Неудивительно, что после всех ложных тревог, ненужных вызовов среди ночи тебе стало трудно определить подлинную болезнь. Поэтому ты подсознательно отмел мысль об инфаркте.

– Спасибо, – сказал Крэг, – ты не представляешь, насколько важно мне это услышать именно от тебя.

– Рэндольф должен заставить присяжных понять это. В этом состоит суть дела. Не надо забывать, что Рэндольф еще не представил свои доводы. Должны выступить эксперты с твоей стороны, которые скажут примерно то же, что сейчас сказал я.

Крэг набрал полную грудь воздуха и громко выдохнул.

– Ты прав. Я не должен сдаваться, но уже завтра мне придется давать показания.

– А мне кажется, что ты должен ждать этого момента с нетерпением, – сказал Джек. – Ты лучше всех остальных знаешь, что произошло и когда.

– Я это прекрасно понимаю, – ответил Крэг. – Но я настолько презираю Тони Фазано, что мне трудно сохранять хладнокровие. Ты читал мои предварительные показания. Тогда он меня достал. Рэндольф советовал мне не демонстрировать высокомерие, а я продемонстрировал его в полной мере. Рэндольф советовал мне не злиться, а я впал в ярость. Рэндольф рекомендовал мне не вступать в спор, а я стал спорить. Рэндольф требовал, чтобы я лишь отвечал на поставленные вопросы, а я пустился в рассуждения. Одним словом, все было ужасно, и я опасаюсь, что это может повториться. Я не гожусь для подобных дел.

– Считай, что это была тренировка, – сказал Джек. – И учти, что на предварительные показания ушло два дня. Судья не потерпит затяжки. Он хочет, чтобы процесс закончился не позднее пятницы.

– Дело в том, что я не доверяю самому себе, и в этом – корень зла, – сказал Крэг. – Единственная положительная сторона этого треклятого процесса состоит в том, что он позволил мне увидеть себя в кривом зеркале. Тони Фазано удалось выставить меня высокомерным только потому, что я действительно страдаю высокомерием. Я понимаю, что говорить так нельзя, но я на самом деле самый лучший врач из всех известных мне медиков. И это неоднократно подтверждалось. Я всегда был одним из лучших студентов (если не самым лучшим) и привык к похвалам так, как наркоман привыкает к зелью. Я хочу слышать только хвалебные речи, и именно поэтому все, что я выслушиваю в ходе судебного заседания, представляется мне унизительным и приводит в ярость.

После этого эмоционального взрыва Крэг погрузился в молчание, а изумленные Алексис и Джек притихли. Подошел официант и убрал со стола грязную посуду. Брат и сестра, обменявшись короткими взглядами, снова уставились на Крэга.

– Да скажите вы хоть что-нибудь! – простонал Крэг.

Алексис беспомощно развела руками, покачала головой и произнесла:

– Я не знаю, что сказать и как реагировать – как жена или как профессионал.

– Попытайся как профессионал. Мне необходима реальная оценка. Я ведь сейчас в свободном падении. И знаете почему? Если нет, то я вам отвечу. Когда учился в колледже и натирал от усердия мозоли на заднице, то думал, что, поступив на медицинский факультет, обрету свободу. Но факультет также высасывал из меня все силы, и я с нетерпением ждал, когда стану интерном в больнице. Интернатура тоже не была медом, но совсем близко, буквально за углом, меня уже ожидала практика. И когда я начал работать, реальность наконец обрушилась на меня во всей своей красе. Мне пришлось иметь дело со страховыми компаниями, государственными программами медицинской помощи и прочей ерундой.

Джек посмотрел на Алексис и понял, что она лихорадочно обдумывает ответ на это неожиданное откровение. Он надеялся, что сестра найдет нужные слова – у него самого никаких идей не было. Монолог Крэга поверг его в шок. Психология никогда не была коньком Джека, и было время, когда он сам с трудом удерживался на плаву.

– Ты провел очень яркий самоанализ, – начала Алексис.

– Я не хочу принимать утешительные пилюли! – выпалил Крэг. – Оставь свой покровительственный тон!

– Ты неправильно меня понял. Я просто потрясена. Нет, правда! Ты хочешь сказать, что твоя романтическая натура страдала и испытывала разочарование каждый раз, когда ты видел, что реальность противоречит твоим идеализированным представлениям. Каждый раз, когда ты ставил себе цель, финал оказывался вовсе не таким, каким ты его себе представлял. Это очень трагично.

Крэг плотно сжал губы и нахмурил лоб. После довольно длительной паузы он сказал:

– В твоих словах действительно есть смысл. Но мне кажется, что это слишком заумный способ выражения простой мысли – все идет не так. Впрочем, я никогда не был силен в лексиконе психологов.

– Тебе пришлось преодолевать конфликты, и это давалось тебе нелегко.

– Неужели? – с издевкой произнес Крэг.

– Не становись в позу, – одернула его Алексис. – Ведь ты сам просил профессионального разговора.

– Ты права! Прости! Расскажи мне о конфликтах.

– Самым простым мне представляется конфликт между клинической и исследовательской медициной. В прошлом это вызывало у тебя некоторое напряжение, поскольку ты хотел целиком посвятить себя каждому из этих направлений, но тебе удавалось поддерживать равновесие. Более серьезным был конфликт между медицинской практикой и семейными обязанностями. Это порождало у тебя сильное внутреннее беспокойство.

Крэг внимательно посмотрел на Алексис, но ничего не сказал.

– Я, по понятным причинам, не могу быть до конца объективной, – продолжала Алексис. – И поэтому мне хотелось бы, чтобы ты попытался разобраться со своими внутренними противоречиями с помощью другого профессионала.

– Терпеть не могу обращаться за помощью, – ответил Крэг.

– Знаю, – сказала Алексис, – но даже это говорит о том, что тебе было бы небесполезно в себе разобраться. Ты что-нибудь добавишь? – спросила Алексис, обращаясь к брату.

– Нет, – покачал головой Джек. – Это сфера, в которой я ничего не смыслю.

На самом деле он думал о том, что ему тоже приходится сражаться с собственными противоречиям. Он постоянно сомневался, стоит ли создавать новую семью с Лори. Этот конфликт должен был разрешиться в пятницу. Много лет он твердил «нет», считая, что не заслужил счастья и что вторая семья принизит значение первой. С течением времени эти сомнения сменились опасением за дальнейшую судьбу Лори. Джек боялся, что, выйдя за него замуж, она подвергнет себя смертельному риску.

Тем временем тон беседы стал более непринужденным, и Джек воспользовался ситуацией, чтобы позвонить. Он извинился, вышел из кафе и набрал номер Нью-Йоркского управления судмедэкспертизы. Он хотел оставить сообщение секретарше Келвина, думая, что ее шеф отправился на ленч. Но все вышло наоборот. Секретарша ушла перекусить, а Келвин остался в офисе.

– Где вы запропастились? – зарычал он в трубку. – И когда намерены вернуться?

– Здесь все довольно скверно, – ответил Джек и отвел трубку от уха, чтобы не выслушивать обвинений в безответственности. Лишь услышав слова «чем вы там занимаетесь?», он приложил трубку к уху и рассказал о возможной аутопсии, не забыв сообщить боссу, что познакомился с главой Бостонского управления судмедэкспертизы доктором Кевином Карсоном.

– Неужели! Как поживает этот старый южанин? – спросил Келвин.

– На мой взгляд – превосходно. Когда я с ним встретился, он работал в прозекторской, поэтому мы говорили очень недолго.

– Обо мне он спрашивал?

– О да! – соврал Джек. – Просил передать вам привет.

– Если увидите его снова, передайте привет и от меня. И поскорее возвращайтесь. Мне не нужно напоминать вам, что Лори осталась одна накануне великого дня. Бедняжка. Надеюсь, что вы появитесь здесь не в последнюю минуту?

– Конечно, – ответил Джек. Он знал, что Келвин был единственным человеком в офисе, на приглашении которого настояла Лори. Если бы решал он, то не позвал бы из офиса никого, кроме своего приятеля Чета. Коллеги и без того знали слишком много об их личной жизни.

Он увидел, что Крэг и Алексис тоже вышли из кафе. После небольшой прогулки они вернулись в здание суда. Было пятнадцать минут второго, и участники процесса, так же как и зрители, неторопливо потянулись в зал. Супруги и Джек последовали их примеру.

Джордан Стэнхоуп уже сидел за столом истца в компании с Тони Фазано и Рени Рельф. Джек понял, что Тони натаскивает Джордана перед тем, как тот займет свидетельское место. Он сопровождал свою речь энергичной жестикуляцией.

– У меня такое предчувствие, что нас ждет настоящее театральное представление, – сказал Джек, когда они продвигались к местам, которые занимали утром. Алексис специально предложила сесть неподалеку от присяжных, чтобы лучше видеть выражение их лиц и жесты.

– Боюсь, что ты прав, – сказала Алексис, ставя сумку на пол у ног.

Джек, усевшись рядом, оглядел зал. У стены за судейским местом стоял шкаф с разного рода юридической литературой, а у подножия, на покрытом пятнами ковре, кроме столов истца и ответчика, стояла доска, похожая на школьную. Когда он посмотрел чуть левее, где находилось место судебного пристава, его взгляд наткнулся на Франко. Его глаза были похожи на два блестящих шарика из черного мрамора. У Джека возникло искушение помахать Франко рукой, но он подавил его. Достаточно утреннего развлечения. Снова провоцировать этого типа не было смысла.

– Интересно, – сказала Алексис, – монолог Крэга во время ленча удивил тебя так же, как и меня?

Отведя взгляд от Франко, Джек повернулся к сестре.

– Думаю, что более уместно было бы употребить слово «потряс». Это ведь совершенно не в его характере. Могут ли самовлюбленные люди публично признавать себя таковыми?

– Как правило, нет, если они не прошли курс терапии или у них нет на то особой причины. Я, конечно, имею ввиду людей с подлинной дисфункцией личности.

Джек промолчал. Ему не хотелось вступать с Алексис в дискуссию по поводу того, к какой группе принадлежит ее супруг. Вместо этого он спросил:

– Скажи, чем может быть этот самоанализ – временной реакцией на стресс? Или он действительно все в себе понял?

– Время покажет, – ответила Алексис. – Но я не теряю надежды. Если реально смотреть на вещи, то Крэг – жертва системы, вынуждающей его вступать в конкуренцию и побеждать всех в конкурентной борьбе. А единственным известным ему индикатором победы была похвала учителей, таких как доктор Браун. Как сказал Крэг, он привык к похвалам, как наркоман привыкает к зелью. Закончилась учеба, хвалить перестали, и он уподобился наркоману, оставшемуся без наркотика. Одновременно с этим он утратил прежние иллюзии, связанные с медицинской практикой.

– Думаю, что нечто подобное происходит и с другими врачами. Похвала нужна всем.

– Но этого не произошло с тобой. Почему?

– Нет, в какой-то степени это случилось и со мной, когда я работал офтальмологом. Студентом я не заклинивался на успехах, как Крэг. Помимо медицины у меня были и другие интересы. И мои успехи в интернатуре получили оценку «А-минус».

В кармане Джека завибрировал телефон. Войдя в зал, он отключил звуковой сигнал, и теперь лихорадочно пытался вытащить аппарат из кармана. Почему-то телефонный сигнал всегда заставлял его нервничать.

– Тебя что-то тревожит? – спросила Алексис, наблюдая за его усилиями.

– Проклятый телефон, – прошипел он.

Наконец ему удалось достать аппарат. Он посмотрел на дисплей, где высветился номер телефона и индекс. Бостон и его пригороды. Затем он вспомнил номер. Звонили из похоронной конторы.

– Я скоро вернусь, – бросил он и стал пробираться к выходу. Снова почувствовав на себе взгляд Франко, он даже не обернулся. Только оказавшись за дверью, он ответил на вызов Гарольда.

Прием, к сожалению, оказался слишком слабым, и ему пришлось отключиться. Быстро спустившись на лифте на первый этаж, он вышел из здания суда. Нажав на кнопку, он вернул номер. Через пару секунд ему ответил Гарольд, и Джек извинился за плохую связь.

– Ничего страшного, – сказал Гарольд. – У меня для вас хорошие новости. Вся бумажная волокита завершена. Разрешение получено, и все согласовано.

– Потрясающе! – обрадовался Джек. – Когда? Этим вечером?

– Нет! Это было бы одним из чудес, которых, как известно, не бывает. Все произойдет завтра, до полудня. Это самое лучшее, что я мог сделать. Экскаватор и фургон для перевозки гроба сегодня заняты.

Слегка огорчившись, что чуда не случилось, Джек поблагодарил Гарольда и закрыл телефон. Он постоял пару минут, раздумывая, звонить ли Лори. Джек, конечно, понимал, что позвонить следует, но точно знал, как отреагирует на это известие Лори. И он решил позвонить ей не по обычной линии на работу, где она наверняка сейчас находилась, а оставить послание на сотовом, потому что в рабочее время Лори крайне редко обращалась к мобильнику. Когда последовало соединение, он продиктовал сообщение и облегченно вздохнул. Он понимал, что поступил как последний трус, но…

Джек вернулся в зал. Джордан стоял на свидетельском месте, а Тони просматривал лежащие на трибуне бумаги. Все хранили молчание.

– Что я пропустил? – спросил он шепотом у Алексис.

– Ничего. Джордана только что привели к присяге, и он вот-вот начнет давать показания.

– Вскрытие пройдет завтра. Когда точно, не знаю, тело эксгумируют утром.

– Хорошо, – сказала Алексис, но ее реакция была не такой, какую ожидал Джек.

– Не вижу особого энтузиазма, – сказал он.

– А откуда ему взяться? Как утром сказал Крэг – завтра может быть поздно.

Джек в ответ лишь пожал плечами. Он сделал все, что мог.

– Я знаю, насколько для вас это тяжело, – произнес Тони так, чтобы все присутствующие в зале могли его услышать. – Но я постараюсь не задержать вас и не причинить вам боли своими вопросами. Но присяжные должны выслушать ваши показания.

Джордан с благодарностью кивнул. Если за столом истца он сидел с гордо выпрямленной спиной, то сейчас его плечи были опущены, а безразличное выражение лица сменилось скорбным. Всем своим видом Джордан выражал уныние и безысходность. Он был в черном костюме, а на белой рубашке выделялся черный галстук. Из наружного кармана пиджака едва заметно выглядывал край черного платка.

– Я полагаю, что вы очень тоскуете по жене, – продолжал Тони. – Ведь она была прекрасной, культурной, обожающей вас и любящей жизнь женщиной. Не так ли?