Текст книги "Замок Лорда Валентина"
Автор книги: Роберт Сильверберг
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 87 страниц)
– Позовите И-Уулисаана,– велел корональ.
По всему столу лорда Валентина в его каюте на борту флагманского судна «Леди Тиин» были разложены испещренные пометками и надписями карты и планы пораженных болезнями районов Зимроэля. Шел третий день плавания. Эскадра из пяти кораблей под командованием верховного адмирала Эйзенхарта вышла из Алаизора, держа курс в сторону порта Нуминор на северо-восточном побережье Острова Сна. Путешествие обещало занять много недель даже при попутном ветре, а сейчас, как назло, дул встречный.
В ожидании советника по сельскому хозяйству Валентин еще раз просмотрел документы, приготовленные для него И-Уули-сааном, и те, которые он затребовал из исторических архивов. После отплытия из Алаизора он перелистывал их, наверное, раз в пятидесятый, но от того сведения, которые в них содержались, не становились более радостными.
Валентин знал, что болезни растений появились вместе с земледелием. Каким бы благодатным миром ни был Маджипур, он не мог полностью избежать таких напастей, чему в архивах имелось достаточно подтверждений. Болезни, засуха, насекомые наносили серьезный урон урожаям при более чем десяти правителях, а основные невзгоды выпадали по крайней мере на пять эпох: при Сетифоне и лорде Станидоре, при Трайме и лорде Вильди-варе, при Струине и лорде Гуаделуме, при Канабе и лорде Сирруте, а также во времена Синьора и лорда Меликанда в седой древности.
Но то, что происходило сейчас, выглядело куда более угрожающим, думал Валентин, и дело не только в том, что о тех случаях известно лишь по архивным делам, а нынешняя беда случилась именно сегодня. Население Маджипура неизмеримо выросло: сейчас оно составляет двадцать миллиардов, в то время как в эпоху Струина народу было раз в шесть меньше, а в годы правления Синьора и вообще горстка. При столь громадном населении, если погибнет сельское хозяйство, непременно наступит голод, да и само государство может потерпеть крах. Валентин отлично понимал, что в отличие от большинства цивилизаций стабильность жизни на Маджипуре в течение стольких тысячелетий основана на чрезвычайном благополучии жизни. Поскольку никому и никогда не приходилось испытывать истинной нужды в чем-либо, существовало почти всеобщее молчаливое согласие по поводу установленного порядка вещей и даже неравенства в обществе. Но стоит только лишить людей уверенности в сытом, безбедном существовании, как все остальное может развалиться за одну ночь.
А все эти его темные сны, видения хаоса и странные предзнаменования – ветряные пауки над Алханроэлем и тому подобное – по капле вливали в его душу ощущение грозной, невообразимой опасности.
– Мой лорд, пришел И-Уулисаан,– доложил Слит. В каюту вошел советник по сельскому хозяйству. Вид у него был неуверенный и смущенный. Он неуклюже пытался изобразить знак Горящей Звезды, как того требовал этикет. Валентин терпеливо мотнул головой и жестом пригласил И-Уулисаана садиться. Показав отмеченную красным зону вдоль ущелья Дюлорн, он спросил:
– Каково значение лусавендры?
И-Уулисаан ответил:
– Велико, мой лорд. Она составляет основу ассимиляции углеводов во всех северных и западных районах Зимроэля.
– А что можно сделать при большой нехватке лусавендры?
– Восполнить запасы продовольствия такими культурами, как стаджа.
– Но стаджа тоже охвачена болезнью!
– Совершенно верно, мой лорд. И милайл, который имеет примерно такую же пищевую ценность, также поражен корневыми долгоносиками – я вам уже говорил об этом. Отсюда следует, что территория Зимроэля на указанном участке окажется зараженной примерно через шесть-девять месяцев…
Кончиком пальца И-Уулисаан обвел на карте широкий кружок, захватывавший Ни-мойю на востоке и Пидруид на западном побережье, а на юге – Велатис.
Валентин прикинул, какова численность населения в этих местах. Миллиарда два с половиной, пожалуй? Он попытался представить два с половиной миллиарда голодных людей, привыкших к изобилию пищи. И если они наводнят Тил-омон, Нарабаль, Пидруид…
– Житницы империи какой-то срок смогут обеспечивать нуждающихся. А тем временем мы постараемся обуздать болезни. Насколько я понимаю, лусавендровая ржавчина уже появлялась лет сто назад, но тогда с ней удалось справиться.
– Лишь за счет чрезвычайных мер, мой лорд. В нескольких провинциях был объявлен карантин. Сжигали целые фермы, а потом еще и снимали верхний слой почвы. Все это обошлось в миллионы реалов.
– Что деньги, если люди голодают? Мы снова сделаем то же самое. Как ты полагаешь, сколько времени потребуется, чтобы выправить ситуацию, если мы незамедлительно начнем действовать в тех районах, где выращивается лусавендра?
И-Уулисаан помолчал немного, машинально потирая пальцами свои странно широкие, заостренные скулы, и наконец сказал:
– Не меньше пяти лет. Скорее даже десять.
– Это невозможно!
– Ржавчина распространяется очень быстро. Пока мы тут беседуем, мой лорд, заразилась, должно быть, тысяча акров. Самое главное – локализовать болезнь, а уже потом – уничтожить.
– А заболевание нийков? Оно распространяется так же быстро?
– Еще быстрее, мой лорд. И кажется, это связано с уменьшением количества стаджи, которая, как правило, растет вместе с нийком.
Валентин посмотрел на переборку каюты и не увидел ничего, кроме серой пустоты.
После продолжительной паузы он обратился к И-Уулисаану:
– Мы справимся, чего бы это ни стоило, и я хочу, И-Уулиса-ан, чтобы ты разработал планы борьбы с каждой из этих болезней. Мне нужно оценить затраты. Можешь это сделать?
– Да, мой лорд.
– Нам необходимо объединить усилия с понтифексом,– обратился Валентин теперь уже к Слиту.– Передай Эрманару, чтобы он срочно установил контакт с министром сельского хозяйства из Лабиринта – пусть выяснит, известно ли им, что происходит в Зимроэле, что они собираются предпринять… ну и так далее.
– Мой лорд,– вмешался в разговор Тунигорн,– я только что разговаривал с Эрманаром. Он уже связался с понтифексом.
– И что?
– В министерстве сельского хозяйства ничего не знают. Собственно говоря, сама должность министра в настоящий момент не занята.
– Не занята? Как это может быть?
Тунигорн невозмутимо ответил:
– Я полагаю, что в силу недееспособности понтифекса Тиевераса многие высокие должности в течение последних нескольких лет остаются вакантными. Это в определенной степени парализует работу понтифексата, мой лорд. Но подробнее об этом вам может рассказать Эрманар, поскольку он является основным связующим звеном с Лабиринтом. Послать за ним?
– Пока не надо,– вяло ответил Валентин. Он вернулся к картам И-Уулисаана и, водя пальцем по Дюлорнскому ущелью, продолжил: – Тут, похоже, положение хуже всего. Но если судить по картам, значительные зоны выращивания лусавендры располагаются еще и на плоскогорье между Тагобаром и северными пределами Пиурифэйна и вот тут, к югу от Ни-мойи до окрестностей Гихорна. Я не ошибаюсь?
– Все верно, мой лорд.
– Поэтому первым делом следует оградить от лусавендро-вой ржавчины именно эти районы,– он смотрел на Слита,
Тунигорна и Делиамбера.– Оповестите герцогов зараженных провинций о том, что прекращается всякое сообщение между зонами распространения заболевания и не затронутыми бедствием провинциями: все границы должны быть тотчас же перекрыты. Если им это не понравится, пусть отправляются на Гору жаловаться Элидату. Да, кстати, сообщите ему обо всем. Неоплаченные торговые счета пока можно переправлять по каналам понтифексата. Пожалуй, Хорнкэста следует предупредить, чтобы он готовился к серьезным скандалам. Далее: в районах выращивания стаджи…
Битый час из уст короналя лился непрерывный поток распоряжений, касавшихся всех насущных и возможных в будущем проблем. Корональ частенько обращался за советом к И-Уулисаану, и у того всегда находилось какое-нибудь дельное предложение. У Валентина мелькнула мысль, что в этом человеке есть нечто непонятное и отталкивающее, какие-то отстраненность и холодность, даже надменность; впрочем, он прекрасно разбирался в сельском хозяйстве Зимроэля, и то, что он появился в Алаизоре как раз перед отплытием королевского флагмана в направлении Зимроэля, казалось подарком судьбы.
И все же после окончания совещания в душе у Валентина сохранилось смутное ощущение тщетности всех усилий. Он отдал десятки приказов, разослал во все концы послания, предпринял твердые и решительные действия для сдерживания и уничтожения заболеваний, но тем не менее по-прежнему остался простым смертным в маленькой каюте небольшого судна, несущегося по волнам безбрежного моря, пылинкой в необъятном мире. А тем временем невидимые организмы разносят болезнь и смерть по тысячам акров плодородных угодий, и перед несокрушимостью поступи этих роковых сил все его приказы бессильны. Он вновь впал в состояние безнадежной подавленности, столь не свойственной его истинному характеру. «Может быть, во мне самом сидит какая-то болезнь? – подумал он.– Может быть, я сам поражен недугом, который лишает меня надежд, радости и жизненных сил, и я обречен закончить дни свои в жалкой безысходности?»
Он закрыл глаза. И снова перед его мысленным взором возник образ из его видения в Лабиринте, образ, который как будто неотступно преследовал его: огромные разломы на твердом основании мироздания, вздымающиеся и сталкивающиеся друг с другом гигантские куски земли и скал. А посреди безумия природы – он сам, отчаянно пытающийся удержать мир. Но безуспешно, безрезультатно, безнадежно.
«Не наложено ли на меня некое проклятие? – мелькнула у него мысль.– Почему из сотен сменявших друг друга короналей именно я избран присутствовать при крушении нашего мира?»
Он заглянул к себе в душу и не обнаружил там потаенных грехов, за которые Божество могло бы обрушить кару на него самого и на Маджипур. Он не домогался трона; он не злоумышлял против своего брата; он никогда не использовал во вред власть, полученную неожиданно для себя; он не…
Он не…
Он не…
Валентин сердито тряхнул головой. Что за глупая, напрасная трата душевных сил! У земледельцев возникли некоторые совпавшие по времени трудности, а ему приснилось несколько нехороших снов: просто нелепо возводить все это до уровня ужасного катаклизма вселенских масштабов. Со временем все уладится. Болезни растений будут побеждены. Его правление не забудется в истории не только из-за омрачавших его бедствий, но и благодаря гармонии, равновесию и радости. Ты хороший король, сказал он себе. У тебя нет причин сомневаться в себе.
Корональ поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру: громадное бронзовое солнце нависало над кромкой воды на западе, а на севере как раз всходила одна из лун. Небо переливалось разными цветами: коричневатым, бирюзовым, фиолетовым, янтарным, золотистым… На горизонт наползали тяжелые тучи. Валентин немного постоял в одиночестве у поручня, глубоко вдыхая соленый морской воздух. «Со временем все уладится»,– сказал он себе еще раз, но почувствовал, что его вновь исподволь охватывают беспокойство и мучительные колебания. Казалось, нет никакой возможности надолго избавиться от этого настроения. Никогда в жизни ему не приходилось так часто предаваться тоске и отчаянию. Он не узнавал того Валентина, каким стал: мнительного человека на грани меланхолии, чужого самому себе.
– Валентин?
Карабелла! Он заставил себя стряхнуть мрачные раздумья, улыбнулся и предложил ей руку.
– Какой чудный закат,– сказала она.
– Просто великолепный. Один из лучших во все времена. Хотя и есть сведения, что однажды, в правление лорда Конфалюма, был один закат еще красивее, чем этот, на четырнадцатый день…
– Этот лучше, Валентин, потому что сегодня он наш.– Она взяла его под руку и молча встала рядом. Рядом с ней он уже не помнил, почему всего буквально несколько мгновений тому назад был погружен в беспросветное уныние. Все будет хорошо.– А это не морской дракон, вон там? – услышал он голос Карабеллы.
– Морские драконы никогда не заходят в здешние воды, любовь моя.
– Тогда у меня галлюцинация. Но очень убедительная. Разве ты не видишь?
– А куда надо смотреть?
– Вон туда. Вон, видишь, где от воды отражается полоска пурпурно-золотистого цвета? А теперь немножечко левее. Вон там. Там…
Валентин прищурился, напряженно всматриваясь в море. Поначалу он не увидел ничего; потом ему показалось, что на волнах качается огромное бревно; а потом море осветил последний луч заходящего солнца, пробившийся сквозь облака, и у него не осталось никаких сомнений: да, это, несомненно, морской дракон, медленно плывущий к северу.
Он почувствовал озноб и прижал руки к груди. Насколько он знал, морские драконы передвигаются только стадами и всегда странствуют вокруг света примерно одним и тем же маршрутом: в южных водах с запада на восток, вдоль южной оконечности Зимроэля, вверх – вдоль побережья Гихорна до Пилиплока, затем в восточном направлении на широте Острова Сна и вдоль знойного южного берега Алханроэля до какого-то места в не нанесенных ни на какие карты просторах Великого океана. И все же это был дракон собственной персоной, и он плыл на север. Пока Валентин наблюдал за ним, исполин расправил громадные черные крылья и стал бить ими по воде, медленно и размеренно – хлоп-хлоп-хлоп-хлоп,– будто собирался совершить невозможное, оторваться от поверхности моря и подобно колоссальных размеров птице улететь в затянутые туманом полярные дали.
– Как странно,– пробормотала Карабелла.– Ты видел когда-нибудь что-либо подобное?
– Нет, никогда,– Валентин содрогнулся,– Знамение за знамением, Карабелла. Что все это мне предвещает?
– Пойдем, выпьем теплого вина.
– Нет. Пока нет.
И он стоял как вкопанный на палубе, напрягая зрение, чтобы различить в сгущающихся сумерках темную фигуру на фоне темного моря. Огромные крылья раз за разом вспенивали воду; но вот дракон свернул их, выпрямил длинную шею, откинул назад тяжелую треугольную голову и издал рокочущий скорбный крик, напоминающий звук горна, что пробивается сквозь туманную мглу. Потом дракон нырнул и скрылся под водой.
Глава 4Когда шли дожди – а в это время года дожди в долине Престимиона шли непрерывно,– кисловатый запах обугленных растений поднимался от сожженных полей и проникал повсюду. Когда Аксимаан Трейш в сопровождении своей дочери Хайнок, поддерживающей ее под руку, приплелась в зал муниципальных собраний в центре города, вонь настигла ее и здесь, в нескольких милях от ближайшей из преданных огню плантаций.
От запаха спасения не было. Он стоял над землей, как вода в паводок. Удушливые испарения проникали сквозь все двери и окна, добирались до винных подвалов и портили вино в запечатанных бутылках. Ими пропитывалось мясо на столах. Никакие средства не могли избавить от вони одежду. Смрад проникал во все поры и пачкал плоть. Аксимаан Трейш уже начинала думать, что даже душа постепенно покрывается пятнами копоти. И когда подойдет ее время вернуться к Источнику, если ей ког-да-нибудь вообще будет позволено завершить свою нескончаемую жизнь, Аксимаан Трейш не сомневалась, что стражники на мосту остановят ее презрительными словами: «Нам не нужен здесь скверный запах пожарища. Забирай свое тело, старуха, и уходи отсюда» – и хладнокровно отправят назад.
– Присядешь сюда, матушка? – спросила Хайнок.
– Мне все равно. Куда угодно.
– Здесь удобно. Тебе все будет слышно.
В зале возникла легкая суматоха: люди в ряду сдвигались потеснее, чтобы дать ей место. Сейчас все к ней относились как к выжившей из ума старухе. Конечно, она стара, чудовищно стара, она пережила времена Оссиера, она стара настолько, что помнит дни юности лорда Тиевераса; но ведь ее старость ни для кого не новость, так почему же все вдруг стали относиться к ней так снисходительно? Она не нуждалась в особом отношении. Она по-прежнему способна самостоятельно передвигаться; она видит еще достаточно хорошо; она все еще может выйти в поле в страду и собирать стручки… и собирать… выйти в… поле… и… собирать…
Несколько неловко, но почти не спотыкаясь, Аксимаан Трейш подошла к своему месту и села. На произнесенные шепотом приветствия она ответила слегка отчужденно, потому что сейчас с трудом припоминала имена тех, кого видела. Когда люди из долины в эти дни разговаривали с ней, в их голосах всегда проскальзывало сочувствие, как будто над ее семьей витала смерть. Так оно в некотором роде и было. Но не та смерть, которой она искала, не та смерть, которая от нее отказалась, не ее смерть.
Наверное, тот день никогда не наступит. Ей казалось, что она обречена вечно продолжать свой путь в мире разрухи и отчаяния, бесконечно вдыхать едкую вонь. Она сидела тихо, устремив в пространство невидящий взгляд.
– По-моему, он такой отважный,– услышала она голос Хайнок.
– Кто?
– Семпетурн. Тот, который будет выступать сегодня. Его пытались остановить в Мазадоне, обвинив в том, что он ведет изменнические речи. Но он все равно выступил, а теперь разъезжает по всем сельскохозяйственным провинциям и пытается нам объяснить, почему уничтожен наш урожай. Сегодня здесь все жители долины. Это очень важное событие.
– Да, очень важное событие,– сказала Аксимаан Трейш.– Очень важное. Да.
Из-за такого большого количества людей вокруг она ощущала себя немного не в своей тарелке Вот уже несколько месяцев она не была в городе, да и вообще редко выходила из дома, едва ли не целые дни напролет проводя у себя в спальне спиной к окну, чтобы не видеть плантации. Но сегодня Хайнок проявила настойчивость. Она без конца твердила, что это очень важное событие.
– Смотри, матушка! Вот он!
Аксимаан Трейш едва заметила, как появился на возвышении низкорослый краснолицый человек с напоминающими звериную шерсть густыми волосами, черными и уродливыми. Как странно, подумала она, насколько за последние месяцы мне стал ненавистен вид человеческих существ с их мягкими дряблыми телами, бледной потной кожей, отвратительного вида волосами и слабыми водянистыми глазами. Человек взмахнул руками и начал говорить противным скрипучим голосом:
– Жители долины Престимиона… с вами мое сердце в час тяжких испытаний… в зловещую пору, когда на вас неожиданно обрушились великие несчастья… эта трагедия, это горе…
«Так вот оно, очень важное событие,– подумала Аксимаан Трейш,– этот шум, эти причитания… Да уж, чрезвычайно важное». Вскоре она перестала вникать в суть выступления. А оно явно было весьма серьезным, потому что доходившие до нее отдельные слова звучали очень весомо: «Рок… судьба… наказание… прегрешение… невинность… совесть… коварство…» Но слова, сколь бы значимыми они ни казались, пролетали мимо как некие бесплотные крылатые создания.
Последнее важное событие в жизни Аксимаан Трейш уже произошло, и других не будет. После обнаружения лусавендро-вой ржавчины ее поля первыми подверглись сожжению. Сельскохозяйственный агент Эревейн Hyp с весьма удрученной физиономией, беспрестанно рассыпаясь в льстивых извинениях, объявил в городе трудовую повинность, приколотив объявление об этом на дверь того самого зала, где Аксимаан Трейш сидела в настоящее время. И однажды утром Звездного дня все трудоспособные жители долины Престимиона собрались на ее плантации, чтобы произвести сожжение. Тщательно распределив горючее вещество по всей плантации, крестообразно разместив его посреди полей, они бросили факелы…
А потом очередь дошла до земли Михиэйна, затем – Собора Симитота, Пальвера, Нитиккималя…
Все пропало, вся долина почернела и обуглилась, нет больше ни лусавендры, ни риса. И в следующем сезоне не будет урожая. Зернохранилища опустеют, весы заржавеют, а солнце будет одаривать теплом мир пепла. «Очень похоже на послание Короля Снов,– подумала Аксимаан Трейш,– Когда ты погрузилась в двухмесячный зимний отдых, в твою душу закрались пугающие видения уничтожения всего, что ты создала тяжким трудом, и, пока лежала, ты ощутила на душе тяжесть дыхания Короля, которое давило тебя, сминало, нашептывало: «Это твое наказание, ибо ты виновна в прегрешении"».
– Откуда мы знаем,– говорил человек на возвышении,– что тот, кого мы именуем лордом Валентином, действительно является помазанным короналем, благословенным богами? Разве мы можем быть уверены в этом? – Аксимаан Трейш вдруг выпрямилась, ловя каждое слово.– Только вдумайтесь! Мы знали короналя лорда Вориакса, который был темноволос, верно? Восемь лет правил он нами, правил мудро, и мы любили его. Разве нет? А потом, по неисповедимой воле богов, он слишком рано покинул нас, и с Горы донеслась весть, что нашим короналем станет лорд Валентин, тоже темноволосый. Это известно. Он был среди нас во время великой процессии – впрочем, нет, не здесь, не в этой провинции,– но его видели в Пилиплоке, его видели в Ни-мойе, в Нарабале, Тил-омоне, в Пидруиде, и был он тогда темноволос, со сверкающими черными глазами и черной бородой, и нет сомнения в том, что он был братом своего брата и нашим законным короналем.
Но что мы узнали потом? Появился человек с золотистыми волосами и голубыми глазами и сказал народу Алханроэля, что он, мол, и есть настоящий корональ, лишенный своего тела колдовскими чарами, а тот, темноволосый,– самозванец. И жители Алханроэля все как один сделали знак Горящей Звезды, склонились перед ним и восславили его. И когда в Зимроэле нам заявили, что тот, кого мы считали короналем, вовсе не корональ, мы тоже поверили россказням о колдовстве и приняли этого, другого, и все эти восемь лет он владеет Замком и руководит правительством. Разве не правда то, что мы приняли золотоволосого лорда Валентина вместо темноволосого?
– Но ведь действительно имела место государственная измена! – выкрикнул плантатор Нитиккималь, сидевший рядом с Аксимаан Трейш.– Его собственная мать, Хозяйка Острова, признала его.
Человек на возвышении оглядел собравшихся.
– Верно, сама Повелительница Снов признала его, а также понтифекс и все высокородные лорды и принцы на Замковой горе. Я не отрицаю этого. И кто я такой, чтобы обвинять их в ошибке? Они преклоняют колени перед златовласым королем. Он их устраивает. Он устраивает вас. Но устраивает ли он Божество, друзья мои? Я прошу вас, оглянитесь вокруг! Сегодня я проехал по долине Престимиона. Куда подевался урожай? Почему не зеленеют тучные поля? И я видел пепел! Я видел смерть! Посмотрите, болезнь обрушилась на вашу землю, и с каждым днем она все дальше распространяется по ущелью, быстрее, чем вы успеваете сжигать ваши поля и очищать почву от смертоносных спор. В следующем сезоне вы не вырастите лусавендру. У жителей Зимроэля будут пустые желудки. Можете ли вы припомнить такие времена? Здесь есть женщина, пережившая многих короналей и исполненная мудрости благодаря прожитым годам. Приходилось ли ей жить в такие времена? Я обращаюсь к тебе, Аксимаан Трейш, имя которой с уважением произносится во всей провинции: поля твои были преданы огню, нивы уничтожены, жизнь отравлена на самом закате…
– Матушка, он говорит о тебе,– громко шепнула Хайнок.
Аксимаан Трейш непонимающе встряхнула головой. Она утонула в этом потоке слов.
– Почему мы здесь? О чем он говорит?
– Что скажешь ты, Аксимаан Трейш? Разве милость Божества не покинула долину Престимиона? Ты знаешь, что это так! Но не из-за твоих прегрешений и не по вине кого бы то ни было из присутствующих! Я говорю вам: это гнев Божества без разбору обрушивается на мир и лишает долину Престимиона лусавендры, уничтожает милайл в Ни-мойе и стаджу в Фалкинкипе. И кто знает, какое растение будет следующим, какая напасть свалится на нас – а все из-за лжекороналя…
– Измена! Измена!
– Говорю вам, лжекорональ сидит на Замковой горе и неправедно царствует! Златовласый узурпатор, который…
– А? Что? Опять трон захвачен? – пробормотала Аксимаан Трейш.– В каком-то году до нас уже доходили слухи, что кто-то незаконно захватил власть…
– И я говорю, пусть он докажет, что он – избранник Божества! Пусть он придет сюда во время великой процессии, встанет перед нами и покажет, что он настоящий корональ! Уверен, он не станет это делать. Уверен, он не сможет это сделать. А еще я уверен, что, пока мы терпим его в Замке, на нас падет еще большая кара богов, если мы не…
– Измена!
– Пусть говорит!
Хайнок прикоснулась к руке Аксимаан Трейш.
– Матушка, ты себя хорошо чувствуешь?
– Почему они сердятся? Что они кричат?
– Наверное, мне нужно проводить тебя домой, матушка.
– И я говорю: долой узурпатора!
– А я говорю – зовите прокторов, этого человека надо привлечь к ответственности за измену.
Аксимаан Трейш в замешательстве огляделась. Все повскакали со своих мест и что-то кричали. Как шумно! Какой рев! И этот странный запах – запах чего-то сырого, что это? От него щиплет в носу. Почему же они так кричат?
– Что с тобой, матушка?
– Мы ведь завтра начнем сажать лусавендру, да? Так что нам пора домой. Верно, Хайнок?
– Ах, матушка, матушка…
– Начнем сажать…
– Да,– сказала Хайнок.– Утром начнем. А сейчас нам пора идти.
– Долой всех узурпаторов! Да здравствует настоящий корональ!
– Да здравствует настоящий корональ! – неожиданно крикнула Аксимаан Трейш, поднимаясь с места. Глаза у нее горели, язык безостановочно двигался во рту. Она вновь почувствовала себя молодой, полной жизненных сил и энергии. Завтра на рассвете в поле – разбросать семена и любовно присыпать их, вознести молитву и… Нет, нет и нет.
Пелена спала с ее глаз. Она вспомнила все. Поля сожжены. Сельскохозяйственный агент сказал, что их нельзя засевать еще три года, пока почва не очистится от спор. А этот странный запах – запах горелых стеблей и листьев. Огонь бушевал несколько дней. А после дождя запах усилился, им пропитан весь воздух. В этом году урожая не будет. И через год. И через два.
– Глупцы,– произнесла она.
– Кто, матушка?
Аксимаан Трейш описала рукой широкий круг.
– Они все. Потому что поносят короналя. Потому что считают все это божественной карой. Неужели ты думаешь, что Божество пожелало наказать нас так страшно? Мы все будем голодать, Хайнок, потому что ржавчина убила наши посевы, и совершенно неважно, кто корональ. Совершенно неважно. Отведи меня домой.
– Долой узурпатора! – закричали опять, и, пока она шла из зала, крик этот отзывался у нее в ушах погребальным звоном.