Текст книги "Замок Лорда Валентина"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 87 страниц)

– Я все-таки прошу вас взять меня с собой. За хорошую цену, но без каких-либо бумаг об отказе от ответственности за мою жизнь. Сколько вы хотите?

– Тридцать реалов,– заявил Барджазид.

Деккерет аж задохнулся от удивления. Плавание от Пилиплока до Толагая и то обошлось ему дешевле. Тридцать реалов! Человек, подобный Барджазиду, вряд ли мог заработать столько за целый год. Заплатить такую сумму Деккерет мог, только взяв деньги по аккредитиву. Первой мыслью было ответить благородным презрением и предложить десять, но он вовремя сообразил, что лишился права торговаться, настояв на отказе от письма, снимающего с проводника ответственность за его жизнь. Если он теперь станет спорить о цене, то Барджазид просто-напросто вообще откажется от переговоров.

Вот почему после минутного размышления он ответил:

– Значит, по рукам. Но никаких гарантийных писем.

Барджазид поднял на него кислый взгляд.

– Ладно. Раз вы так настаиваете, то обойдемся без писем.

– Как мы будем расплачиваться?

– Половина сейчас, а вторая половина утром в день отъезда.

– Десять сейчас,– возразил Деккерет,– десять утром в день отъезда и еще десять в день моего возвращения в Толагай.

– В таком случае треть той платы, которую я получаю за свои услуги, будет зависеть от того, уцелеете вы или нет. Не забудьте, что я не гарантировал вам этого.

– А вдруг вероятность моего выживания станет выше, если я отложу последнюю треть вознаграждения до возвращения?

– Все рыцари короналя отличаются надменностью, и люди, как правило, до поры до времени не обращают на нее внимания. Но мне кажется, что вы хватили через край.– Барджазид снова взмахнул рукой, как отрезал. – Мы слишком мало доверяем друг другу. Так что путешествовать вместе нам будет очень трудно.

– Я не хотел вас обидеть,– сказал Деккерет.

– Но тем не менее вы желаете, чтобы я положился на милость ваших родственников в том случае, если вы погибнете, а сами, похоже, видите во мне обычного головореза или в лучшем случае грабителя и считаете необходимым организовать порядок расчета со мной так, чтобы у меня было как можно меньше побуждений убить.– Барджазид сплюнул.– Второе лицо надменности – это любезность, молодой рыцарь. Скандар – охотник на морских драконов и тот обращался бы со мной более любезно. И я не искал службы у вас, имейте это в виду. И не стану унижаться ради того, чтобы помочь вам. Если вам будет угодно…

– Подождите.

– У меня есть и другие дела сегодня утром.

– Пятнадцать реалов сейчас,– сказал Деккерет,– и еще пятнадцать, когда мы выйдем в путь, как вы хотели. Идет?

– Невзирая на опасения, что я прикончу вас в пустыне?

– 'Я держался с излишней подозрительностью, чтобы не показаться чересчур наивным. Мое поведение было бестактным. Я согласен нанять вас проводником на ваших условиях.

Барджазид промолчал.

Деккерет вынул из кошелька три пятиреаловые монеты. Две – старой чеканки, с изображением понтифекса Пранкипина и лорда Конфалюма. Третья была совершенно новенькой, свежеотчеканенной, и на ней Конфалюм выступал уже в качестве понтифекса, а обратную сторону украшал портрет лорда Престимиона. Барджазид с большим любопытством осмотрел новую монету.

– Я еще не видел таких,– сказал он.– Может быть, позвать моего племянника, чтобы он проверил, настоящая ли она?

– Ну это уж слишком! Вы что, принимаете меня за фальшивомонетчика? – взревел Деккерет, вскочив на ноги и угрожающе наклонившись над маленьким человечком. В висках стучало от ярости, и он был готов ударить Барджазида.

Но сразу же почувствовал, что тот не испугался. Барджазид не пошевелился, нет, он даже улыбнулся и взял две оставшиеся монеты из дрожавшей от ярости руки Деккерета.

– Значит, вам тоже не слишком нравятся необоснованные обвинения, а, молодой рыцарь? – рассмеялся Барджазид,– Тогда давайте договоримся. Вы не будете думать, что я убью вас, как только мы выйдем из Кулагского прохода, а я не стану проверять ваши монеты у менялы. Как? Согласны?

Деккерет устало кивнул.

– И все равно это опасная поездка,– продолжал Барджазид,– и я не стану заверять вас в ее благополучном исходе. Когда наступит время испытаний, многое будет зависеть от вашей силы духа.

– Значит, так тому и быть. Когда мы отправимся?

– В Пятый день, на закате. Мы выйдем из города через врата Пинитора. Вы знаете это место?

– Найду,– ответил Деккерет.– Что ж, в Пятый день на закате,– Он протянул руку маленькому человечку.

Глава 5

До Пятого дня оставалось еще трое суток. Но Деккерет не сожалел о задержке, поскольку она подарила ему еще три ночи с Голатор Ласгией. По крайней мере, он на это надеялся, но на деле случилось по-другому. Вечером после встречи с Барджазидом Деккерет не застал архирежиманда в конторе возле гавани, а ее помощники отказались принять от него письмо для своей начальницы. Пока не стемнело, он грустно бродил по жаркому городу, так и не встретив никого, с кем можно было бы поговорить, и в конце концов съел на ужин в своей гостинице что-то серое, по вкусу напоминающее песок, все еще продолжая надеяться, что Голатор Ласгия вдруг чудесным образом появится и уведет его с собой. Но она не ответила на его безмолвный призыв. Он забылся чутким, тревожным сном и, часто просыпаясь, вспоминал о ее гладкой коже, ее маленьких твердых грудях, ее голодном, жадном, ищущем рте. Ближе к утру его посетило сновидение, в котором она, Барджазид и несколько хьортов и вруунов исполняли какой-то сложный танец в полуразрушенном, без крыши, здании среди песков, а потом видения покинули его, и он крепко проспал до полудня Лунного дня. Город в это время казался полностью вымершим, но когда свечерело и стало прохладнее, он снова пошел в контору архирежиманда, снова не застал ее и снова провел вечер точно так же бестолково, как и накануне. Укладываясь спать, он пылко обратился к Хозяйке Острова, умоляя, чтобы она прислала к нему Голатор Ласгию. Но исполнение таких пожеланий вовсе не входило в функции Повелительницы Снов, и все, что он получил этой ночью, это спокойное и приятное сновидение. Возможно, то было послание благословенной Повелительницы, но возможно, и нет: он видел себя в соломенной хижине на берегу Великого океана возле Тил-омона, поедающим сладкие лиловые плоды, сок которых окрашивал щеки. Проснувшись, он обнаружил у дверей своей комнаты хьорта, одного из служащих архирежиманда, который передал приглашение от Голатор Ласгии. Тем вечером они пообедали вместе, а поздно ночью отправились к ней и там предавались любви с такой страстью, что их первая встреча могла бы показаться воплощением целомудрия. Деккерет не стал спрашивать ее, почему она отказывался от встреч в две минувшие ночи, но во время завтрака – они сидели на мягкой шкуре гихорна, запивая золотистым вином изысканные кушанья, оба энергичные и свежие, хотя ни на минуту не сомкнули глаз,– она сказала:

– Жаль, что я не смогла провести с тобой больше времени на этой неделе, но нам, по крайней мере, удалось разделить твою последнюю ночь. Теперь ты уйдешь в пустыню Украденных Снов со вкусом моего тела на губах. Удалось мне заставить тебя забыть всех других женщин?

– Ты сама знаешь ответ.

– Хорошо. Прекрасно. Тебе никогда больше не придется обнять женщину; но последняя оказалась лучшей из всех. Немногим, согласись, так везет.

– Выходит, ты настолько уверена, что я погибну в пустыне?

– Оттуда возвращались единицы. Шансов за то, что я вновь увижу тебя, очень мало.

Деккерет чуть заметно вздрогнул – не от страха, а оттого, что разгадал мотивы поведения Голатор Ласгии. Какое-то болезненное свойство души, очевидно, вынудило ее проявлять к нему пренебрежение в течение двух суток, чтобы на третью ночь оба смогли проявить больше пыла, так как она была уверена, что вскоре он погибнет, и, видимо, испытывала особое удовольствие от сознания того, что станет его последней женщиной. Это соображение несколько охладило его. Если уж ему предстояло вскоре умереть, то ему было бы куда приятнее, если бы он провел с ней на две ночи больше, но судя по всему, изящество мысленных построений этой женщины не позволяло ей опускаться до столь примитивных понятий. Он изысканнейшим образом распрощался с нею, не зная, встретятся ли они снова, не зная даже, желает ли этого сам, несмотря на всю ее красоту и искушенность в науке страсти нежной. Слишком много таинственных и опасных капризов дремало в этой женщине, ожидая своего часа.

Незадолго до заката Деккерет явился к вратам Пинитора на юго-восточной окраине города. Его нисколько не удивило бы, если бы Барджазид нарушил свое обещание; но нет, парящая лодка ожидала сразу же за изъеденной временем и ветрами песчаниковой аркой старинных ворот, а человечек стоял, прислонившись к боку машины. С ним были три спутника: вруун, скандар и стройный молодой человек с жестким взглядом – вероятно, сын Барджазида.

Барджазид чуть заметно кивнул, и гигантский четверорукий скандар схватил два объемистых мешка, которые принес с собой Деккерет, и небрежным движением закинул их в багажник машины.

– Ее зовут Хаймак Гран,– сказал Барджазид,– она не может говорить, но весьма неглупа. Она служит мне уже много лет, с тех пор как я нашел ее почти что мертвую, онемевшую в пустыне. Вруун – Серифэйн Рейнаулион. Он частенько слишком много болтает, зато знает пустынные тропы лучше, чем любой другой житель этого города.– Деккерет небрежно махнул рукой маленькому многоногому существу.– С нами будет также мой сын Динитак,– закончил представление Барджазид.– Вы хорошо отдохнули, посвященный?

– Вполне,– ответил Деккерет, после бурной ночи проспавший большую часть дня.

– Мы передвигаемся главным образом по ночам, а в жаркое время дня разбиваем лагерь. Насколько я понимаю, мне следует провести вас Кулагским проходом и через необитаемую область, известную как пустыня Украденных Снов, в пастбищный район вокруг Гизин-Кор, где вы зададите скотоводам интересующие вас вопросы. А затем обратно в Толагай. Я ничего не забыл?

– Все совершенно верно,– сказал Деккерет.

Барджазид стоял неподвижно, словно и не собирался садиться в парящую лодку. Деккерет нахмурился было, но сразу же сообразил, в чем дело. Он вынул из кошелька еще три пятиреаловые монеты – как и в первый раз, две отчеканенные при Пранкипине и третью, сияющую монету лорда Престимиона. Он вручил их Барджазиду, а тот щелчком подбросил вверх новую монету и перебросил ее сыну. Юноша подозрительно взглянул на яркую монету.

– Это новый корональ,– пояснил Барджазид.– Присмотрись к его лицу. Нам придется часто его видеть.

– Ему предстоит великолепное царствование,– сказал Деккерет.– Он превзойдет величием даже лорда Конфалюма. Волна нового процветания уже начала распространяться по северным континентам, а они и прежде совсем не бедствовали. Лорд Престимион – энергичный и решительный человек, имеющий честолюбивые планы.

Барджазид пожал плечами.

– События на северных континентах нас почти не затрагивают, и, в общем-то, процветание Алханроэля или Зимроэля вряд ли хоть как-то отзовется на Сувраэле. Но мы рады, что Божество благословило нас еще одним великолепным короналем. Может быть, он когда-нибудь случайно вспомнит, что существует еще и южная земля, на которой тоже живут его подданные. Ну а теперь пора в путь.

Глава 6

Врата Пинитора обозначали четкую границу между городом и пустыней. С одной стороны раскинулся район приземистых, безликих, обнесенных стенами вилл, а с другой – за пределами городского периметра – лежала одна лишь бесплодная пустошь. Ничто не нарушало впечатление безжизненности равнины, кроме полосы широкого мощеного тракта, глубоко врезавшегося в неровности местности. Дорога, словно рана, медленно ползла вверх, к гребню горного хребта, окружавшего Толагай.

Жара стояла невыносимая. Ночью в пустыне было заметно холоднее, чем днем, но палящий зной по-прежнему ощущался. Хотя огромный сверкающий глаз солнца скрылся за горизонт, оранжевые пески излучали накопленное за день тепло, и воздух над ними мерцал и, казалось, шипел, словно тлеющие угли в камине. Дул сильный ветер; Деккерет заметил, что с наступлением темноты его направление изменилось на противоположное, и теперь он дул из сердца континента в сторону моря, но разницы при этом не было никакой: что береговой ветер, что морской бриз – оба были одинаково иссушающими и не знали никакой пощады.

В ясной атмосфере пустыни свет звезд и лун казался необыкновенно ярким, а помимо них можно было заметить еще и жар, исходящий от земли,– странное призрачное зеленоватое сияние, неровно разбросанными пятнами истекавшее от откосов вдоль обочин тракта. Деккерет спросил, что это такое.

– Растения, – объяснил вруун,– Они испускают в темноте свет. Прикосновение к такому растению всегда очень болезненно, а зачастую бывает даже смертельным.

– Как я смогу узнать их при дневном свете?

– Они растут в расселинах скал и похожи на пучки измятой проволоки. Не все растения, которые так выглядят, опасны, но вы поступите правильно, если будете держаться подальше от любого из них.

– А также и любого другого,– вмешался в разговор Барджазид.– В этой пустыне растения хорошо защищаются, и порой самым удивительными способами. Даже наш собственный сад и то каждый год преподносит нам какой-нибудь новый неприятный сюрприз.

Деккерет кивнул. Он, конечно, не собирался прогуливаться в этих местах, но если уж ему вдруг пришлось бы так поступить, то следовало принять за правило ни к чему не прикасаться.

Старая парящая лодка на протяжении всей жаркой ночи медленно, с трудом, но без остановок ползла вверх по крутой дороге. Пассажиры мало разговаривали между собой. Женщина-скандар сидела за рулем, вруун Серифэйн Рейнаулион устроился рядом с нею и иногда делал замечания по поводу состояния дороги; двое Барджазидов молча расположились на заднем сиденье, предоставив Деккерету возможность с возрастающей тревогой рассматривать адский пейзаж. Беспощадный молот солнца измял, изувечил, исковеркал землю. Вся влага, которую принесла сюда зима, давно улетучилась, оставив в почве корявые трещины. Поверхность земли была вся рябая – это ветер непрерывно драл ее струями песка,– а редкие низкие и чахлые растения, несмотря на множество разновидностей, все казались кривобокими, замученными, скрюченными и узловатыми. К жаре Деккерет начал постепенно привыкать: она просто облекала, подобно коже, и спустя некоторое время любой человек мог смириться с этим. Но напоминающее о смерти уродство всего, что он созерцал, сухое, равнодушное однообразие окружающего пейзажа смущали его душу. Пейзаж, вызывавший ненависть, явился для него совершенно новым явлением, существования которого он до сих пор даже не мог себе вообразить. Везде, где только ему приходилось бывать на Маджипуре, он видел только красоту. Он думал о своем родном городе Норморке с его извилистыми бульварами, прекрасной каменной стеной и нежным полуночным дождем. Вспоминал гигантский город Сти, расположенный чуть выше по склону Горы, где он как-то раз шел на рассвете через сад с деревьями ростом по колено и зелеными листьями, сверкавшими так, что слепило глаза. Он думал о Горном Морпине, этом переливающемся огнями всех цветов радуги чудо-городе, полном развлечений, примостившемся поблизости от невероятного сооружения – Замка короналей на вершине Горы. И о девственных лесных чащах Кинтора, и о блестящих белых башнях Ни-мойи, и об ароматных травах в лугах долины Глэйдж… «Как прекрасен этот мир,– думал Деккерет,– какое в нем множество чудес, и насколько ужасно то место, где я теперь оказался!»

Он говорил себе, что должен попытаться обнаружить красоту этой пустыни – в противном случае вид ее парализует его дух.

Может ли существовать красота в пагубной сухости, думал он, красота в угрожающей угловатости, красота в оспинах, красота в неопрятных растениях, сияющих по ночам бледно-зеленым жаром? Пусть шипы будут красивыми, пусть суровость будет красивой, пусть неприязненность будет красивой. «Ведь что такое красота,– спросил себя Деккерет,– если не полуосознанный отклик на тот предмет, который мы созерцаем? Почему луг считается более красивым, чем пустыня? Говорят, что красота скрыта в глазах наблюдателя; значит, нужно переучить твои глаза, Деккерет, чтобы уродство этой земли не погубило тебя».

Он попытался заставить себя любить пустыню. Он изгонял из своего сознания такие слова, как «суровая», «мрачная» и «отталкивающая», словно вырывал клыки у дикого зверя. Он то и дело напоминал себе, что следует увидеть в этом пейзаже покой и умиротворение. Он заставлял себя восхититься искореженными скальными обнажениями и кривыми клыками расщелин. Он искал прекрасное в запыленных истерзанных ветрами кустах. Он высматривал достойные уважения качества в маленьких зубастых ночных существах, которые порой перебегали дорогу. И, по мере того как тянулась ночь, пустыня сначала стала казаться ему менее ненавистной, затем нейтральной, и наконец он почувствовал, что может увидеть в ней своеобразную красоту, а где-то за час до рассвета он вообще перестал думать о ней.

Утро наступило внезапно: поток оранжевого пламени обрушился на горную стену, окаймлявшую небосвод с запада, щупальца ярко-красного огня высунулись из-за противоположного края земли, и сразу же вслед за ними желтое лицо Солнца, в котором было больше бронзово-зеленого отсвета, чем в северных широтах, взлетело в небо, будто отвязавшийся воздушный шар. В момент этого поистине апокалиптического восхода Деккерет с изумлением поймал себя на том, что с острой болью вспоминает архирежиманда Голатор Ласгию, задаваясь вопросом, видит ли и она этот рассвет, а если да, то с кем, и, чтобы отогнать эту мысль, обратился к Барджазиду:

– Этой ночью не было никаких фантомов. Значит ли это, что здесь призраков нет?

– Настоящие неприятности начнутся за Проходом,– ответил маленький человек.

Пока солнце находилось невысоко над горизонтом, они продолжали путь. Динитак собрал простой завтрак: сухари и кислое вино. Оглянувшись назад, Деккерет увидел впечатляющее зрелище: земля, уходя вниз, расстилалась перед ним, подобно огромному желтовато-коричневому переднику, открывая напоказ все свои сгибы, трещины и морщины; Толагай еле виднелся вдали как беспорядочное нагромождение кубиков, а дальше к северу раскинулось до самого горизонта необъятное море. На небе не было ни облачка, и его синева еще усиливалась в сравнении с терракотовой раскраской земли, так что казалось, будто над головой лежит второе море. Жара усиливалась. К середине утра зной стал уже почти невыносимым, но тем не менее женщина-скандар невозмутимо продолжала править вверх по склону горы. Время от времени Деккерет начинал дремать, но уснуть по-настоящему в тесноте машины было невозможно. Неужели они собирались ехать всю ночь, а потом еще и весь день? Он не задавал никаких вопросов. Но в тот момент, когда ощущения усталости и дискомфорта стали невыносимыми, Хаймак Гран резко повернула парящую лодку влево, на почти незаметное ответвление дороги, и, проехав еще немного, остановила машину.

– Первый дневной привал,– объявил Барджазид.

Боковая дорога заканчивалась тупиком, упираясь в высокий скальный гребень, служивший естественным укрытием от солнца. Перед ним лежала широкая ровная песчаная площадка, закрытая в это время дня тенью; судя по всему, она постоянно использовалась путешественниками для стоянок. Возле самой скалы Деккерет разглядел темное пятно: там на поверхность загадочным образом просачивалась вода; не то чтобы это был настоящий родник, но и такой источник был очень важен и являлся спасением для изнуренных безжалостным жаром ужасной пустыни путников. Место было идеальным. Совершенно очевидно, что график первого дня поездки был рассчитан так, чтобы попасть сюда прежде, чем начнется по-настоящему убийственная дневная жара.

Хаймак Гран и младший Барджазид вытащили из одного из многочисленных багажников парящей лодки соломенные циновки и расстелили их на песке. Предложенная еда состояла из вяленого мяса, каких-то довольно сочных фруктов с терпким вкусом и теплого медового напитка, приготовленного по скандарскому рецепту. Перекусив, оба Барджазида, вруун и женщина-скандар молча растянулись на циновках и немедленно погрузились в сон. Деккерет стоял один и ковырял в зубах, стараясь извлечь застрявшие волоконца мяса. Теперь, когда можно было поспать, у него пропало всякое желание делать это. Он медленно прошелся вдоль края песчаной площадки, разглядывая валявшиеся за границей тени сожженные солнцем отбросы, оставшиеся от предыдущих путников. Не было видно ни единой живой твари, и даже растения, казалось, стремились втянуть свои жалкие пропыленные чахлые стебли в землю. На юге к небу круто поднимались горы; до прохода не могло быть далеко. А потом? А потом?

Он попробовал уснуть, но в его мозгу теснились непрошеные видения. Голатор Ласгия парила над его циновкой так близко, что, казалось, он может схватить ее и притянуть к себе, но она ускользнула и затерялась в знойном мареве. В тысячный раз он видел себя в лесу у Граничий Кинтора; он гнался за добычей, целился, а потом его внезапно охватывала дрожь. Он стряхнул с себя этот мираж и обнаружил, что карабкается по огромной норморкской стене и его легкие полны восхитительным прохладным воздухом, но все это были не настоящие сновидения, а лишь мечты, праздные грезы и мимолетные воспоминания; сон долго бежал от него, а когда наконец пришел, то оказался глубоким, кратким, лишенным сновидений.

Разбудил его какой-то странный шум: жужжание, пение, отдаленные звуки музыкальных инструментов, слабые, но отчетливые свидетельства движения большого каравана. Ему показалось, что он различает звяканье колокольчиков, глухие удары барабанов. Какое-то время он лежал неподвижно и прислушивался, пытаясь понять, что происходит. Затем сел и, моргая, осмотрелся. Опускались сумерки. Он проспал самую жаркую часть дня, и тени теперь падали с другой стороны. Четверо его спутников сворачивали циновки. Деккерет приложил руку к уху, стараясь определить, откуда идут звуки. Но они, казалось, доносились отовсюду или ниоткуда. Он вспомнил рассказ Голатор Ласгии о призраках пустыни, которые днем поют, сбивая путешественников с толку, уводя их с верной дороги своими разговорами и музыкой.

– Что это за звуки? – обратился он к Барджазиду.

– Какие звуки?

– Разве вы не слышите? Голоса, колокольчики, шаги, разговоры множества путешественников?

Барджазид удивленно посмотрел на него.

– А, вы говорите о песнях пустыни.

– Призрачные песни?

– Может быть. Или действительно дальние отголоски звуков спускающихся с гор путников: грохот цепей, звон гонгов. Последнее более вероятно.

– Ни то ни другое не вероятно,– мрачно ответил Деккерет.– В мире, в котором я живу, не существует никаких призраков. Но на этой дороге нет никаких путников, кроме нас самих.

– Вы в этом уверены, посвященный?

– В чем? Что нет каравана или что не бывает призраков?

– И в том и в другом.

Динитак Барджазид, стоявший чуть поодаль, вмешался в разговор.

– Вы боитесь?

– Неизвестное всегда тревожит. Но пока что я испытываю больше любопытства, чем страха.

– Тогда я смогу удовлетворить ваше любопытство. Когда дневная жара начинает спадать, скалы и пески отдают тепло. Остывая, они сокращаются и при этом издают звуки. Те самые колокольчики и барабаны, которые вы слышите. Никаких призраков здесь нет,– сказал юноша.

Старший Барджазид недовольно взмахнул рукой, и сын послушно отошел в сторону.

– Вы не хотели, чтобы он рассказал мне об этом, не так ли? – спросил Деккерет.– Вы, похоже, предпочитаете, чтобы я верил в то, что вокруг меня вьются призраки.

– Мне это совершенно безразлично,– усмехнулся Барджазид,– Вы вправе верить любому объяснению, если оно вас устраивает. Но ручаюсь вам, что по ту сторону Прохода вы встретите достаточно призраков, чтобы поверить в их реальность.

Глава 7

Весь вечер Звездного дня они продолжали подъем по дороге, извивавшейся по склону горы, и около полуночи добрались до Кулагского прохода. Воздух здесь был заметно прохладнее, так как они находились на высоте тысячи футов над уровнем моря, и резкий ветер приносил некоторое облегчение от жары. Проход представлял собой широкую и очень длинную брешь в стене гор; лишь в начале утра Солнечного дня они выбрались из ущелья и начали спуск к великой пустыне, занимавшей внутреннюю часть континента.

Вид, открывшийся впереди, совершенно ошеломил Деккерета. В ярком лунном свете он созерцал немыслимо однообразное пространство, по сравнению с которым страна, оставшаяся за горным хребтом, могла показаться похожей на цветущий сад. Та, другая пустыня была скалистой, а эта – песчаной; бескрайний океан дюн, среди которых время от времени проглядывали заплаты бурой земли, усыпанной окатанной галькой. Растительности тут почти не было; в дюнах не росло вообще ничего, а на жалких клочках земли с трудом боролись за жизнь жалкие чахлые крохотные кустики. И жара! Жара! Жара! Из раскинувшейся внизу необъятной темной чаши с неудержимой силой, словно взрывные волны, стремились вверх потоки опаляюще горячего, словно нагретого в адской печи воздуха, который стремился уничтожить все, что попадалось ему на пути. Он изумился тому, что где-то там, в этой печи, могли находиться тучные пастбища, где откармливалось огромное количество скота, и постарался вспомнить карту, которую видел в кабинете архирежиманда: скотоводческая территория представляла собой пояс, окружавший внутреннюю зону пустыни, и эта зона каким-то образом умудрилась протянуть руку сюда, за горловину Кулагского прохода. А на дальней стороне этой гигантской безжизненной ленты лежала другая – на ней росла изумрудная трава и паслись сытые животные; по крайней мере, он молил Божество, чтобы так оно было.

За утро они успели проделать изрядный путь вниз с хребта к центральному плато. В первых же солнечных лучах Деккерет заметил далеко внизу нечто странное: чернильно-черную овальную заплату, резко выделявшуюся на желтовато-коричневой груди пустыни, а когда они подобрались поближе, стало ясно, что это нечто вроде оазиса; темная заплата превратилась в рощу стройных деревьев с длинными ветвями и крошечными фиолетовыми листьями. Здесь было место второй дневки. По следам было хорошо видно, где останавливались другие путешественники. Под деревьями скрывались какие-то древние развалины, а на поляне посреди рощи оказалось с полдюжины грубых строений из наваленных один на другой камней, прикрытых сверху старыми высохшими ветками. Сразу же за ними между деревьями пробегал солоноватый ручеек, заканчивавший свой путь в маленьком стоячем пруду с цветущей водой. А невдалеке находился второй пруд.

Его, очевидно, питал подземный поток, так как вода здесь была очень чистой. Между этими прудами Деккерет увидел любопытное строение: семь каменных колонн с закругленными верхушками, высотой ему по пояс, расположенными по двойной дуге. Он обошел их вокруг.

– Работа меняющих форму,– сказал ему Барджазид.

– Алтарь метаморфов?

– Так считается. Известно, что меняющие форму часто посещают этот оазис. Мы иногда находим здесь следы посещений пиуриваров: молитвенные палки, пучки перьев, маленькие изящные корзинки.

Деккерет не без тревоги посмотрел на деревья, как будто ожидал, что они в мгновение ока превратятся в толпу диких аборигенов. Ему редко приходилось иметь дело с исконными жителями Маджипура, этими побежденными и высланными из родных мест обитателями лесов. Его сведения о них ограничивались главным образом слухами и фантазиями, рожденными страхом, невежеством и чувством вины. Вне всякого сомнения, некогда они жили в больших городах – Алханроэль был буквально усеян их руинами, и в книгах Деккерет видел изображения наиболее известного из них – обширного каменного Велализиера, расположенного неподалеку от Лабиринта понтифекса; но все эти города погибли многие тысячи лет назад, а с прибытием людей и других рас на Маджипур, аборигены-пиуривары оказались вытесненными в глухие места планеты, в основном в большую лесную резервацию в Зимроэле, к юго-востоку от Кинтора.

А воочию Деккерет видел метаморфов всего лишь только два или три раза. Это были хилые зеленоватые существа со странными гладкими, лишенными черт лицами, достигшие высшего мастерства в искусстве мимикрии – им удавалось в считаные секунды полностью изменить весь облик и даже объем своего тела. Так что, судя по тому, что ему было известно, тайным метамор-фом мог оказаться любой из его спутников – скажем, маленький вруун, а то и сам Барджазид.

– Но как могут меняющие форму или кто-то еще выжить в этой пустыне? – спросил он.

– Они умеют приспосабливаться.

– И много их здесь?

– Кто знает. Я сталкивался с несколькими рассеянными бандами по пятьдесят, а то и по семьдесят пять особей – по их собственным словам. Возможно, имеются и другие. А может быть, я каждый раз встречаю одних и тех же, только в другом обличье; ведь и такое возможно.

– Странные существа,– сказал Деккерет, бездумно поглаживая ладонью гладкий каменный купол, венчавший ближайшую из колонн алтаря. Барджазид поразительно быстрым, прямо-таки молниеносным выпадом схватил Деккерета за запястье и отвел его руку в сторону.

– Не прикасайтесь!

– Почему? – изумился Деккерет.

– Эти камни святые.

– Для вас?

– Для тех, кто их воздвиг,– строго ответил Барджазид.– Мы уважаем их. Мы почитаем волшебство, которое может в них скрываться. К тому же в этой земле никогда не следует допускать небрежностей, способных навлечь на тебя месть соседей.

Деккерет обвел удивленным взглядом маленького человечка, колонны, два пруда, окружавшие их изящные тонколистые деревья. Несмотря на жару, листочки трепетали. Он перевел взор за границы маленького оазиса, к скругленным ветрами гребням дюн, окружавших его, к пыльной ленте дороги, скрывавшейся на юге, в земле, полной тайн. Солнце быстро поднималось к зениту, и его жар был теперь подобен ужасному цепу, молотившему небо, землю, немногочисленных слабых путников, скитавшихся в этих страшных местах. Он оглянулся назад, на горы, через которые только что перевалил, на эту огромную зловещую стену, отрезавшую его от форпоста цивилизации, обосновавшегося на этом жарком континенте. Он испытывал здесь чувство пугающего одиночества, слабости и потерянности.

Появился Динитак Барджазид, шатавшийся под тяжестью фляг, которые свалил чуть ли не на ноги Деккерету. Тот помог юноше наполнить их водой из чистого пруда; на эту работу потребовалось неожиданно много времени. Он попробовал воду: прохладная, прозрачная, со странным металлическим вкусом, не вызывающим, впрочем, неприятных ощущений. Динитак пояснил, что привкус воде придают растворенные минералы. Чтобы перенести все фляги в парящую лодку, потребовалось десять раз сходить туда и обратно. Юноша пояснил, что теперь они несколько дней не встретят ни одного источника.