Текст книги "Империя ненависти (ЛП)"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Ты… был заинтересован?

Я делаю глоток воды и все еще не могу успокоить пересохшее горло.

– Дэниел!

– Что?

– Ты был заинтересован?

– Возможно.

– Возможно это не ответ.

– Это единственное, что ты получишь.

Это все еще рисует улыбку на ее губах; улыбку с румяными щеками и блестящими глазами, и я ставлю своей миссией сохранить эту улыбку так долго, как только смогу.

Глава 25

Дэниел

Из-за серьезного опасения лишиться спокойствия, самолюбия и, возможно, члена, я оставил Николь и Джейдена, как только мы приземлились в Лондоне.

Я даже заказал водителя, который отвезет их в мой особняк в Восточном Лондоне. Мне не нужно было готовить его к ночлегу, потому что обслуживающий персонал заботится о нем лучше, чем о своих детях.

Это единственное имущество, которое я сохранил после своего отъезда. Мой подарок на выпускной, не от отца, потому что ну его на фиг. Дедушка записал его в завещании на мое имя, когда мне исполнится восемнадцать. Зак, носящий священный титул первенца и главы клана Стерлингов, получил небольшой остров в Тихом океане.

Ни хрена себе.

Наша семья такая экстравагантная.

Конечно, Зак теперь владеет семейным бизнесом – множеством компаний, которым я потерял счет. Или, скорее, он управляет этим. Я владею пятьюдесятью процентами его акций и имею возможность выгнать его и стать исполняющим обязанности генерального директора, если работа адвоката не заладится.

Не то чтобы я это сделал.

Я не просто так решил не идти в инженеры.

Семейный бизнес вызывает у меня большее отвращение, чем еда.

Эта земля также вызывает у меня отвращение.

Каждая чертова вещь.

Как только я закончу то, ради чего сюда прилетел, я уеду и никогда не вернусь. Я увезу Николь как можно дальше. Хоть на Марс, хоть куда, если туда откроют рейсы.

Разговаривать с ней в самолете было ничем не лучше, чем вырывать зубы и захлебываться собственной кровью, одновременно взлетая на небеса.

С прошлой ночи я не могу смотреть на нее, не испытывая этого сокрушительного чувства: «я мог бы остановить это». Не могу говорить с ней, не отведав горькую пилюлю «что-если» или не увидев мутный цвет вины.

Но в то же время я не могу не говорить с ней, не слушать ее голос, не смешить ее.

Черт. Я никогда не привыкну к звуку ее смеха. Это как чертова сирена в мифической истории, которой я готов позволить собрать урожай своей души.

И тот факт, что она все еще может смеяться, сродни тому, что я сжимаю собственное сердце острыми ногтями.

Так что я сделал больше. Все эти гребаные семь часов. Я не давал ей спать, заставил ее рассказать о годах, которые она провела, воспитывая Джейдена в одиночку, и историю о том, как она нашла Лолли.

На своем балконе, притворившись, что квартира это ее дом.

Похоже на нее.

Кошка, естественно, полетела с нами, потому что и Николь, и Джейден закатили истерику из-за того, что оставили ее.

Счастливый маленький проказник.

В любом случае, общение с Николь дало мне чувство покоя, о котором я даже не мечтал с того дня, когда она ушла из моей жизни без оглядки.

Она может быть странно язвительной и при каждом удобном случае говорить в ответ.

И я ошибался. Это не прежняя Николь.

Знал ли я прежнюю Николь за пределами того образа, который она создала ради матери и отчима?

Видел ли я Николь, когда она намеренно оставляла мне леденцы и позволяла мне быть тем, кто лишил ее девственности?

Или я видел только свое поганое предвзятое отношение к ней?

Прошлой ночью, после того как я привел свой план в действие, я не мог уснуть. Поэтому я прокрутил в памяти все, что у меня с ней было с того дня, когда она чуть не умерла из-за проклятых персиков.

И каждая линия, которую я считал застывшей, стала размытой, неразборчивой.

И чертовски запутанной.

Но я разберусь с этим.

После того, как разберусь с ним.

Человеком, который живет в долг с того самого дня, когда он, блядь, прикоснулся к ней.

***

Нокс дал мне номер телефона киллера из семьи его будущей жены. Он женат на двоюродной сестре Анастасии и убил больше людей, чем может сосчитать или вспомнить.

– Он британец, ирландец или, может быть, русский. Ни хрена не знаю. Его зовут Кайл Хантер, и он единственный, кто понимает мой саркастический юмор за их обеденным столом. В общем, он твой человек. Но не говори мне, на кой черт он тебе понадобился. Я выхожу из этой передряги.

Кайл согласился встретиться со мной здесь и даже сказал, что Кристофер будет ждать меня.

Ему нужно было только его полное имя и все.

Когда я сидел в самолете, он прислал мне сообщение с указанием места.

Вот где я сейчас нахожусь. На заброшенном складе в старом промышленном районе.

Я вхожу прямо внутрь, и, конечно же, тот ублюдок, чья жизнь идет в быстром режиме песочных часов, сидит на стуле, откинув голову в сторону.

Из тени появляется черная фигура, и я слегка удивляюсь.

Он высокий, одет в черное, как готическая модель, и имеет соответствующую внешность. Совсем не похож на мафиози.

– Кайл, я полагаю?

– Дэниел. – он наклоняет голову. – Я доставил твой товар. Хочешь пулю в его голову? Или в сердце? Может, в причиндал?

– Я позабочусь об этом.

– Я буду снаружи, если тебе что-нибудь понадобится. – он обошел меня. – О, и ты можешь заставить его кричать, место было тщательно выбрано, чтобы никто не услышал.

– Понял.

– В следующий раз постарайся выбрать кого-нибудь в Штатах. В Англии трудно скрыть следы.

Дверь с визгом открывается, затем закрывается, когда он выходит.

Кровь ревет у меня в ушах, а потом почти растекается по полу, как чертова лава.

Я подхожу к Кристоферу, закатывая рукава рубашки. Пиджак я оставил в машине, телефон тоже. Мне не нужно отвлекаться, когда я буду иметь дело с этим куском дерьма.

Мой кулак первым находит его лицо. Я никогда не был жестоким, ни когда был молод, ни когда повзрослел.

Да, я был нарушителем спокойствия, но не в жестоком смысле, а скорее в озорном.

Я веселый Дэниел.

Сердцеед вечеринки Дэниел.

Очаровательный Дэниел.

Но сейчас во мне живет мстительный дух проклятого воина.

Кристофер выныривает из дремы. Сначала он моргает, будто не знает, на какой планете или в каком десятилетии он существует.

Затем его внимание падает на меня, и он щурится, прежде чем осознание оседает на его тошнотворно хорошей внешности.

Именно таким людям, как он, все сходит с рук. Сыновья людей, облеченных властью, сыновья людей, которые научили их, что женщины хороши только в раздвигании ног.

– Дэниел? – хрипит он.

– Единственный и неповторимый, ублюдок.

Я снова бью его, отчего его лицо отлетает назад. Брызги крови разлетаются по его лицу и стекают по подбородку. Следующими будут его чертовы зубы.

– Что за… что за чертовщина…? – он трясет головой, быстро моргая. – Зачем ты это делаешь?

– Ты не знаешь, да? Наверное, записал это в памяти как хороший секс, а потом перешел к следующей жертве.

Его глаза немного расширяются, а затем он смеется, громко, заливисто.

– Это из-за Николь, не так ли? Я знал, что ты был влюбленным щенком, когда ты чуть не ударил меня в тот день, застав меня с ней. Испортил мне веселье той ночью, но я все равно ее получил, Дэнни. Вот тебе маленький жизненный урок. Если ты оставляешь что-то, кто-то другой подберет.

Моя челюсть сжимается, и я чувствую, что вот-вот потеряю контроль над собой, вот-вот задушу его до смерти.

Но это означало бы, что он выйдет сухим из воды. Поэтому я стираю его слова, тот факт, что я подтолкнул ее к нему, будучи безмозглым придурком, и поднимаю плечо.

– Поэтому ты соблазнил ее мать и женился на ней, пока она сидела в тюрьме?

– Я сказал Николь, что трахнул ее только потому, что она была похожа на свою мать, но все с точностью до наоборот. Я был с ее матерью, дабы пережить своеобразный фетиш. Ты когда-нибудь трахал мать и дочь? Ощущения восхитительные. Хотя у нее не было крови, как у Николь. Жаль.

– Что, блядь, ты только что сказал?

– Она была сухая, как пустыня, Николь, и, наверное, у нее началось кровотечение. Мне никогда не нравилась смазка так сильно, как в тот момент.

В воздухе раздается рев, и я понимаю, что он мой, когда пинаю его, отчего стул и сидящий в нем отброс падает назад.

Его безумный смех эхом отдается в пустом пространстве.

– И знаешь, что самое смешное? Эта сука продолжала выкрикивать твое имя, как чертово песнопение. Дэниел… Дэн… помоги… Тебя ведь не было рядом, чтобы спасти ее, не так ли, прекрасный принц? И знаешь что? Она никогда не простит тебя за то, что ты не пришел ей на помощь.

Я хватаю его за воротник и бьюсь головой о его голову. Кровь застывает у меня на виске и капает на воротник рубашки.

Физическая боль ничто по сравнению с раной, разрывающей мою душу на части.

Она звала меня.

Пришла ко мне сразу после этого.

И оба раза меня не было рядом.

Блядь!

Кристофер на секунду замолкает, а затем ухмыляется, как невменяемый псих.

– Я верну ее, Дэнни. С моим ребенком. Мы семья.

– Смерть это все, что ты получишь. – я беру его голову и прижимаю ее к грязному полу. – Тебе было приятно ударить ее головой об пол, Крис? Чувствовал себя таким сильным, отнимая ее силу? Получал от этого кайф? Твердел от этого?

Я встаю и, прежде чем он успевает пошевелиться, наношу удар своими туфлями Прада по его голове. Я надел их сегодня из-за прочной подошвы, и это треск кости, который я слышу?

– Ты, блядь..

– Не очень-то приятно, когда меняешься местами, а?

Я бью его по голове, пока у него не потечет кровь, а глаза не потеряют фокус.

– Тогда что ты сделал? Ах, да.

Я удивляюсь своему спокойному тону, учитывая, что мне чертовски хотелось вырвать его зубы из черепа.

Все еще нанося удары по его голове, я раздавливаю его член другой ногой, словно это бесполезная сигарета.

– Ты использовал это, чтобы изнасиловать ее. Чтобы причинить ей боль. Заставить ее истекать кровью. Это случится и с тобой, но не в таком порядке, а потом я засуну в твою задницу столько предметов, что ты будешь желать смерти. Возможно, тогда ты узнаешь, каково это, когда тебя насилуют. К концу сегодняшнего вечера ты будешь без члена, изнасилован металлическим прутом и прочее. В понедельник ты отзовешь дело об опеке и будешь жить в страхе, Кристофер. Тому человеку, который доставил тебя сюда, я доплачу, чтобы он держал тебя под прицелом. Если ты поднимешь голову из канавы, в которой живешь, я прикажу отрубить ее. Если обратишься к кому-то за помощью, я прикажу стереть тебя с лица земли. Запомни, Кристофер, ты останешься в живых не потому, что я не могу тебя убить, а потому, что смерть слишком легкое наказание для тебя. Я хочу, чтобы ты смотрел на то место, где когда-то был твой член, и жалел, что когда-то, блядь, прикасался к ней.

– Ты будешь…, – прохрипел он. – Пожинать чужие отходы.

– Единственные отходы это ты. Что касается того, чтобы стать мужчиной, ты не станешь им через пять минут – не то что когда-либо им был. – я бью его по голове сильнее, так что он съедает грязь и замолкает. – Николь, однако, была и всегда будет чертовой королевой.

Которую я не заслуживаю, но и не могу ее покинуть.

***

К тому времени, как я закончил с этим ублюдком, я хочу сброситься с моста.

Не из-за того, что я сделал с ним – я бы повторил это в мгновение ока. Его причитания, крики и лепет, как у ребенка, не повлияли на меня, ни капли.

Я бы повторил.

Я бы повторил, если бы мог. Каждый день. До самой смерти.

Через некоторое время ко мне присоединился Кайл, предложил помощь, но я отказался, и он просто остался наблюдать.

Он сказал мне, что будет держать его на поводке с помощью своих друзей здесь. Я не стал спрашивать, кто его друзья, мне наплевать, лишь бы Кристофер никогда правильно не сидел, не мочился стоя и не дышал чистым воздухом.

Я бы заплатил им миллиарды от своего имени, если бы пришлось. Все до последнего цента.

Лишь бы жизнь Криса стала несчастной.

Это подводит меня к причине пустоты.

Несмотря на то, что я думал раньше, это не исправит ситуацию. Это не вернет то, что Николь уже потеряла.

Не сотрет тот факт, что я являюсь частью причины, по которой она была травмирована.

Не кто-то другой.

Я.

Я делаю глоток из бутылки дешевого виски, которую я держал в арендованной машине для этой цели.

Два часа. Именно столько времени я провел в машине на противоположной стороне улицы, не имея возможности зайти в дом.

Может, мне стоит уехать сейчас, оформить особняк на имя Николь и пригрозить Заку, что он обеспечит ей и Джейдену жизнь богатых нефтяных принцев.

Это было бы правильным решением.

Но для этого пришлось бы поговорить с братом, а я подтолкнул бы ее к другому мужчине.

Опять чертовщина.

Я достаю телефон, и набираю.

Дэниел: Спишь?

Ответ приходит незамедлительно.

Астрид: Рисую для суетливой Глиндон. Она совсем не похожа на Лэна и Брэна.

Это ее отпрыски. Лэндон, Брэндон и Глиндон. Причина, по которой у них красивые имена, в том, что они Кинги и будут вести королевскую жизнь лучше, чем их отец.

Дэниел: Кажется, я крупно облажался.

Астрид: В отношении?

Дэниел: Кого-то. Я причинил боль. Сильную. Что мне делать?

Астрид: Извиниться.

Дэниел: Не думаю, что «извини, я испортил тебе жизнь» оплатит счет.

Астрид: Ты удивишься силой искреннего извинения, Жук.

Астрид: Это из-за тети Норы и Зака? Ты наконец-то поговоришь с ними?

Дэниел: Нет.

Я отбрасываю телефон, пока она не начала ворчать и вести себя как моя суррогатная мать.

Мои пальцы нестабильны, потому что я пьян и взбешен до чертиков, пока веду машину на небольшое расстояние внутрь особняка.

Швейцар открывает передние ворота, проделывая потрясающую работу по игнорированию моего вида канализационной крысы.

Я практически выбрасываюсь из машины, как только останавливаюсь перед домом – или на траве. Что за хрень.

Появляется ангел, приветствуя меня дома.

Или я пьян.

Я очень надеюсь, что пьян, а не то, что мне действительно нужна психическая терапия.

Тошнота, которую я обычно испытываю при виде еды, закрадывается в желудок. А может, это что-то другое, связанное с желудком и тем, что бьется за грудной клеткой.

Николь стоит посреди сада, на ней белое платье с кружевами персикового оттенка, а руки покрывает пушистая шаль.

Ее светлые волосы падают прямо на задницу от яркости солнца. Которое сожжет меня заживо, но я бы все равно подошел.

Прикоснулся к ней.

Дышал ее огнем.

Ее голова откинута назад, она смотрит на луну, слегка приоткрыв губы.

Солнце, влюбленное в луну.

Разве эта штука не обречена на трагедию?

Ее внимание переключается на меня, будто она естественным образом ощущает меня рядом с собой.

У нее вырывается вздох, когда она бежит ко мне, и блядь.

Проклятье.

Трахните меня.

От вида того, как она направляется ко мне, я чуть не падаю на колени.

У меня гребаный посттравматический синдром от того, как она повернулась ко мне спиной в тот день, когда собрала чемоданы и исчезла в ночи.

Воздух трещит от напряжения и сменяется ее запахом. Вишня, боль и чертова сердечная боль.

Радость тоже. Как бы мала она ни была.

– Что случилось?

Ее голос дрожит, когда она проводит ладонью по моему лицу, ее пальцы вытирают засохшую кровь с виска.

– Стычка в пабе.

Не похоже, чтобы я был так уж пьян.

Но опять же, ее вид всегда отрезвлял меня.

– Ты бы видела другого. Они делают искусственное дыхание, пока мы разговариваем.

– С каких пор ты вообще дерешься?

– С сегодняшнего дня. – я прислоняюсь к ее руке, как это делает Лолли, когда она ее гладит, и нет, я не завидую и не подражаю кошке. – Ты ждала меня, Персик?

– Не льсти себе. Просто не могла уснуть после того, как заснул Джей.

– Знаешь… твои щеки становятся такого же оттенка, как и губы, когда ты краснеешь… или врешь. Полагаю, сейчас ты делаешь и то, и другое.

– Заткнись. Дай мне это убрать.

Она берет меня за руку и ведет внутрь.

Я позволяю ей вести меня в мой собственный дом, наблюдая за ней сзади, не в силах оторвать от нее взгляд.

У меня чешутся руки прикоснуться к ней, схватить ее за эти великолепные волосы и поцеловать.

Но что-то останавливает меня.

Она никогда не простит тебя за то, что ты не пришел ей на помощь.

Моя челюсть сжимается.

Мой кулак сжимается.

И я жалею, что не допил бутылку виски.

Вообще-то, я должен вернуться к машине и сделать именно это. Может, на этот раз разбить ее о ворота.

Николь усаживает меня на диван и достает из приставного столика аптечку, словно она играла в Шерлока и изучила каждый уголок этого особняка.

Я не удивлюсь, если так оно и есть.

Она всегда была любопытной, интуитивной и самой умной девушкой, которую я когда-либо встречал.

Николь протирает ватой мой лоб, тонко хмуря брови.

– Ты не ребенок и не подросток. Как ты вообще можешь ввязываться в драку в таком возрасте? Ты же адвокат, ради Бога, драка не должна быть даже одним из твоих вариантов.

Ее голос похож на мою любимую симфонию и самый искаженный ночной кошмар.

Но как бы сильно я ни хотел сократить расстояние, между нами, оно уже слишком глубокое.

Слишком запутанное.

Ты все испортил, Дэниел. Думаешь, у тебя есть право прикасаться к ней?

Я быстро выдергиваю вату из ее пальцев и, пошатываясь, встаю на ноги.

– Я сам.

Ее плечи опускаются, а лицо искажается, будто я наступил ей на грудь.

Но я не позволяю себе смотреть на это мягкое лицо, на единственные губы, вкус которых я помню. Одиннадцать лет я не целовал других девушек, так и не найдя причину этого. Не после того, как я поцеловал ее в тот день, когда арестовали ее мать. В каком-то смысле я хранил ее вкус при себе, пока ее губы вновь не нашли мои в тот день, когда я трахнул ее в своем кабинете.

Николь единственная девушка, которую я хочу целовать до тех пор, пока мы оба не выдохнемся и не будем делить друг с другом воздух.

Не о том думаешь, ублюдок.

Я разворачиваюсь, не удосужившись взять аптечку, и иду к лестнице.

Но прежде, чем я успеваю сделать шаг, ее хрупкий, надломленный голос останавливает меня.

– Я вызываю у тебя отвращение?

Глава 26

Николь

Если бы сердца могли свободно растекаться, мое бы расплескалось по полу.

Я вцепилась пальцами в шаль, чтобы не потянуться к его спине. Кажется, это все, что у меня есть от Дэниела. Его спина.

Его холодное плечо.

Его невежество.

Одиннадцать лет не изменили этого. И, наверное, уже ничего не изменит.

Он медленно поворачивается, и я физически вздрагиваю от напряженности на его лице, грубого гнева, покрывающего его черты, как шлем воина. Это и засохшая кровь на его виске делают его диким.

Даже первобытным.

– Что, черт возьми, ты только что сказала?

Воздух разносит его спокойно произнесенные слова, как кнут, который со звоном ударяет меня по коже.

Я поднимаю подбородок, несмотря на боль, которая кровоточит в душе со смертоносностью яда.

– Ты отталкиваешь меня, потому что я испорченный товар?

– Заткнись, Николь.

– Скажи мне. – я иду к нему, моя скорость медленная и неверная, как у искалеченного животного. – Скажи мне, что ты больше не хочешь прикасаться ко мне. Скажи это, Дэниел. Просто отпусти меня, чтобы у меня прекратились эти бредовые мысли о тебе…

Мои слова заканчиваются вздохом, когда он хватает меня за горло и прижимается своими губами к моим. Это голодный поцелуй, звериный по своей природе и с таким жаром, что я, вероятно, получу ожоги второй степени, а то и первой.

Его пальцы сжимают мою шею, отчего у меня кружится голова, а другая его рука захватывает подбородок с такой силой, что у меня перехватывает дыхание.

От него у меня перехватывает дыхание.

Так было всегда, с того самого дня, когда я чуть не умерла в его объятиях.

Его губы поглощают мои, а язык проникает внутрь с чистым намерением покорить.

Волшебство обрывается, когда он отрывает свой рот от моего так же внезапно, как поглотил меня.

Огонь в его глазах не что иное, как лава, изливающаяся из вулкана.

– Не смей никогда, и я имею в виду, блядь, никогда, повторять это. Ты не испорченный товар, никогда им не была и никогда не будешь. Мы уяснили этот момент?

Разве это неправильно, что я думаю, что он сейчас самый привлекательный из всех, кого я видела? Даже следы крови на его виске делают его суровым красавцем в образе падшего ангела.

Тот, кто способен забрать все это, дать мне поддержку, которая, как я думала, мне не нужна, но оказалось, что жизненно необходима.

Сдавливание моего горла выводит меня из мечтательной фазы.

– Все ясно?

Я киваю.

– Используй свой голос.

– Да. Я просто… думала, что ты отталкиваешь меня, поскольку… ну… ты не хотел прикасаться ко мне.

Он скользит своей эрекцией вверх и вниз по моему животу, распространяя бурную волну возбуждения между бедер.

– Я кажусь таким? Мне может быть противен весь мир, но никогда ты, Персик. Проклятье. Ты должна знать, что ты делаешь со мной.

– Нет, – пролепетала я. – Скажи мне.

Он опускает свой лоб на мой, ненадолго закрывая глаза, прежде чем они застигают меня в шоке чистой интенсивности.

– Ты единственная девушка, которую я хотел с отчаянием, граничащим как с удовольствием, так и с болью. Единственная девушка, которая сводит меня с ума, но от которой я все равно не могу отвести взгляд. Моя привязанность к тебе заставила меня возненавидеть всех блондинок, потому что они напоминали мне о тебе. Брюнетки не в моем вкусе, Персик. А ты да. И знаешь, что, твое условие, что мы должны быть единственными друг у друга чертовски бесполезное. С тех пор как ты вернулась в мою жизнь, я не могу видеть другую девушку, не говоря уже о том, чтобы трахать ее. Это ты. Только ты.

Можно ли получить сердечный приступ от счастья?

Возможно ли свободное падение глубже, чем я уже?

Все слова, которые он только что сказал, эхом крутятся в голове, вызывая головокружение, дезориентацию, и я на пути к девятому облаку.

Я не думала, что могу получить кайф от одних только слов.

Не любых слов.

А слов Дэниела.

Я облизываю пересохшие губы.

– Тогда… почему ты так настойчиво отказывался быть эксклюзивным?

Его большой палец гладит мою щеку взад-вперед, как ритм успокаивающей колыбельной.

– Я хотел оттолкнуть тебя, доказать себе, что ты ничего не значишь.

– И что из этого вышло?

– Ужасный ужас, и перестань так улыбаться, если не хочешь, чтобы я трахнул тебя как животное.

Моя ухмылка расширяется.

– Можешь. Если это ты, я готова на все.

Из него вырывается рычание.

– Ты убиваешь меня, Персик.

– Не больше, чем ты убивал меня все это время. – я встаю на цыпочки, хватаю его рубашку и шепчу свой самый сокровенный секрет. – Ты первый, кто заставил меня вновь наслаждаться сексом после того, что случилось.

Он физически вздрагивает от этого, будто я дала ему пощечину.

– Правда?

– Да. Я признаю, что в начале, иногда мне казалось, что это слишком, поэтому у меня были приступы паники.

Дэниел смотрит мне в глаза, его лицо искажено болью.

– Я причинил тебе боль? Даже ненамеренно?

Я качаю головой.

– Ты всегда заботился обо мне и ставил меня на первое место. Разве ты не заметил, что со временем мне стало приятнее прикасаться к тебе? Уверена, что станет еще лучше, если мы продолжим в том же духе.

Когда я снова встаю, Дэниел стонет, и вскоре после этого я присоединяюсь к нему, когда его губы вновь захватывают мои.

Он поднимает меня на своих сильных руках, вырывая мир из-под ног. Я стону, улыбаюсь и смеюсь ему в губы, пока он несет меня вверх по лестнице, будто я ничего не вешу.

Я не знаю, куда он меня несет, и мне все равно.

Я могу целовать Дэниела всю жизнь и не заскучать. У него вкус алкоголя, персикового аромата леденца и отчаяния.

У него такой же вкус, как у моих любимых вещей.

Моя спина касается чего-то мягкого, матраса. Мы в его спальне, я знаю, потому что смотритель дома сказал мне об этом во время экскурсии, на которой я настояла, пока ждала возвращения Дэниела.

Лондон напугал меня. Лондон был полон фальшивых фасадов, разбитых мечтаний и необратимых травм.

Но не тогда, когда он в нем.

Теперь он волнует меня. Мне хочется вернуться в то время, когда главным событием моего дня было препирательство с ним.

Я хотела бы сказать ему: «Ты неудачник, значит, ты единственный человек, который меня раздражает».

Отвали – означало подойди ближе.

Я тебя ненавижу – значит, ты мне нравишься, я скучаю по тебе, я люблю тебя.

Все еще целуя меня, он отбрасывает мою шаль и пробирается рукой мне за спину, разрывая платье.

Потом на пол падает платье, а за ним лифчик и трусики. Я полностью обнажена перед его свирепыми глазами, но это не вызывает даже намека на приступ паники.

В моей груди происходит другая атака. Сердце. Жизнь.

А то, как он смотрит на меня? Это не что иное, как вожделение и страсть. Я чувствую себя глупо, думая, что я его оттолкну, что он не захочет прикоснуться ко мне.

Дэниел практически распахивает рубашку, обнажая мускулистый пресс и гладкую грудь.

Этот красивый мужчина мой.

Полностью мой.

И он закрывает эту мысль, когда его губы находят мой сосок. Он сосет тугой бутон между зубами, пока я не начинаю извиваться и выгибаться на кровати в поисках большего.

– Ох, Дэн…

Он медленно поднимает голову, упираясь подбородком в мягкую плоть моей груди.

– Повтори. Мое имя.

– Дэн…

– Скажи, что ты хочешь меня, Персик.

– Я хочу тебя. Всегда хотела.

– Блядь. – он скользит пальцами вниз по моему животу и к теплому месту между ног. – Ты вся мокрая, детка.

Я сжимаю губы, не в силах произнести ни слова. Да мне и не нужно. Он доводит меня до оргазма в течение нескольких минут, его пальцы искусно работают с моим ядром и клитором. Он словно знает нужные места, которые сводят меня с ума.

Пока я еще прихожу в себя, Дэниел снимает брюки и трусы-боксеры. Закидывает мои ноги себе на плечи и медленно входит, но так глубоко, задевая приятную точку.

Оргазм растягивается, пока он трахает меня нежно, не торопясь, заполняя меня полностью, прежде чем двигаться.

Мои вздохи и стоны наполняют воздух, так как ритм изводит меня. Это так похоже на то, как он трахал меня в ту ночь одиннадцать лет назад.

После первых жестких и беспощадных, он не торопился, брал меня медленно, смакуя, а я, глупая, думала, что он занимается со мной любовью.

Похоже, я и сейчас глупа, потому что не могу выкинуть этот образ из головы.

Это слово.

Это ощущение.

Мое сердце взлетает, а тело оживает после стольких лет бездействия.

Желудок вздрагивает, и каждая конечность начинает двигаться в одном ритме с его, мои бедра вращаются, встречаясь с его силой.

И только когда я думаю, что кончу, Дэниел переворачивает нас.

Я задыхаюсь, когда он оказывается на спине, а я сверху. В этой позе он оказывается так глубоко внутри меня, что я чувствую его в своем животе.

Мои ладони лежат на его груди, на его татуировке боли и мести, а я вопросительно смотрю на него.

– Оседлай меня, Николь.

– Ч-что?

– Используй мой член, чтобы кончить. Я хочу видеть, как твоя грудь подпрыгивает, а волосы разлетаются от того, как сильно ты меня трахаешь.

Святое дерьмо.

Мое сердце не может этого вынести. И мое тело тоже, но я делаю это. Я приподнимаюсь, а затем опускаюсь на его член.

Он такой твердый и толстый, что это немного больно, но я приветствую жжение и повторяю снова и снова.

Как только я нахожу ритм, я отпускаю его грудь и хватаюсь за бедра для равновесия. Сначала Дэниел смотрит на меня с тем огнем, с тем вожделением и желанием, которые отражают мои.

Он пробегает взглядом по моей подпрыгивающей груди, по моим диким волосам и, наконец, по телу.

Затем хватает меня за бедра, его глаза сфокусированы на мне, и всаживается в меня снизу.

Ритм бешеный, а трение такое интенсивное, что я думаю, что потеряю сознание от одного только обещания удовольствия.

– Ты похожа на гребаную богиню, Персик.

Я кончаю, моя грудь сжимается от всех этих слов, прикосновений и всего, что между ними.

Но это не заканчивается. Не тогда, когда он продолжает входить в меня и играть с моими сосками в погоне за собственным оргазмом.

Прикусывая нижнюю губу, я наблюдаю за тем, как искажается его лицо, когда он кончает внутри меня.

Я чувствую, как его сперма вытекает из меня, и со вздохом падаю на него сверху, моя голова сталкивается с его громоподобным сердцебиением.

Как будто оно собирается выпрыгнуть из его груди и погрузиться в мое.

Я люблю тебя, хочу сказать я, но не могу.

Что, если это разрушит этот момент?

Что, если я снова потеряю его?

Если мои чувства пугают его, значит, в них нет необходимости.

Не нужно глупых эмоций, которые раньше приводили меня только к неприятностям. Меня устраивает это.

Или, по крайней мере, я пытаюсь так думать.

Безответная любовь причиняет боль. Как бы я ни старалась скрыть ее, она проникает в самую глубину меня и остается там, гноясь, превращаясь в горькую пилюлю, которую я глотаю каждое утро.

Каждый день.

Каждый год.

Я пыталась излечиться от болезни Дэниела. Я действительно пыталась, и думала, что мне это удалось все те годы, когда я была занята воспитанием Джея и выживанием в мире, который выплюнул меня, как жевательную резинку.

Но увидеть его снова, быть с ним, добраться до его тайной части это просто слишком.

Я недостаточно сильна, чтобы сопротивляться этому.

Чтобы противостоять ему.

– Искусство боли это абстрактная форма мести, – прочитала я его татуировку в тишине комнаты. – Кто это сказал?

– Я.

– Не знала, что ты философ.

– Я не философ. Мне это приснилось.

Я опираюсь локтями на его грудь, смотря на него.

– Тоже мечтатель. Ты продолжаешь удивлять меня, Дэн.

Ухмылка окрашивает его губы, и это не очень хорошо для меня, потому что появляются его ямочки, и они такие завораживающие, красивые и опасные для меня.

– Миссия выполнена.

– Ты все еще хочешь отомстить мне?

– Нет. Не думаю, что я вообще хотел этого, я просто… направил эти негативные мысли в эту конкретную банку.

– Значит ли это, что ты перестанешь быть злым?

– А я был?

– Ты был козлом.

– Рад видеть, что в вашем словаре есть красочные выражения, мисс Невинность.

Мои пальцы находят кровь на его лбу, и я пытаюсь стереть ее.

– Иногда я внутренне проклинаю. То, что я показывала, никогда не было тем, что я чувствовала.

Он тяжело дышит.

– Я начинаю это понимать.

– Правда?

– Да. Мне нужно время, чтобы разобраться во всем этом.

– Было исключение.

– Исключение?

– В тот день, когда мы впервые занялись сексом, я показала, что чувствую.

Горячий взгляд охватывает его черты, и я думаю, что он снова меня трахнет, но он целует меня.

Сладко и нежно, затем грубо и яростно.

– Скажи мне, что ты моя, Николь, – стонет он в мои губы.

– Я твоя.

Эти слова даются мне легче всего.

– Только моя?

– Только твоя.

Наверное, с тех пор как мы были маленькими.

Но я не говорю этого, потому что, очевидно, чувства не являются сильной стороной Дэниела.

Черт. Он все еще пытается разобраться с прошлым.

Если я дам ему время, он вернется ко мне, верно?

Он исцелится. Я исцелюсь, и он полюбит меня.

Я дрожу от этого.

Именно такая мысль возникла у меня одиннадцать лет назад. Что со временем он вернётся ко мне.