Текст книги "Империя ненависти (ЛП)"

Автор книги: Рина Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Мой кулак сжимается.

– Он…

– Он хотел, но я ослепила его перцовым баллончиком и ударила ногой. Это было так хорошо… так освобождающе. Он оставил меня в покое на некоторое время. Через месяц социальные службы спросили, могу ли я взять опекунство над Джейденом. С ним жестоко обращались, у него имелись синие пятна на спине, и у него развилась астма из-за условий, в которых Кристофер держал его. Я не могла отказать, я просто… не могла. Он нашел меня вскоре после этого, избил до полусмерти, и если бы не сосед, он убил бы меня и Джея. Дядя Генри нашел меня примерно в то же время, но я не могла смотреть ему в глаза.

Это, должно быть, то, о чем мне рассказала Астрид.

– Мне пришлось покинуть страну и сбежать от него. Я бросила университет и использовала остатки своего трастового фонда, чтобы вырастить Джея. Вначале было трудно, и мы много переезжали, пытаясь найти хорошо оплачиваемую работу. Так мы оказались здесь.

В Нью-Йорке.

Там, где я нахожусь.

Мое сердце стучит так громко, что, кажется, она слышит каждый удар.

– Джейден сказал, что Крис навещал тебя, пока ты была здесь.

Она переключает свое внимание на меня.

– Ты спрашивал его об этом?

– Ответь на вопрос, Николь. Что произошло?

– Он хотел, чтобы мы вернулись. Я выгнала его и переехала на следующий день. Это было два года назад. – она фыркает. – Никогда не думала, что он подаст в суд на опеку над Джеем. Он никогда не хотел его.

Но он хочет тебя.

Я не говорю этого, потому что сомневаюсь, что это возымеет положительный эффект. Уверен, что его заморочка с матерью и дочерью это всего лишь фетиш. На самом деле ему нужна была Николь, а не ее мать. Она та, которую он взял силой, и именно с ней он пытался поддерживать связь, будь то через ее мать или ее брата.

Если бы ему действительно нужна была Виктория, он бы сохранил последнее воспоминание о ней, Джейдена, и хорошо его воспитал. Но он позволил Николь забрать его только для того, чтобы у него был повод снова ворваться в ее жизнь.

Этот ублюдок использует собственного сына как инструмент.

Мы подъезжаем к парковке, за которой нависла мрачная туча, но, к счастью, во время поездки не произошло никаких происшествий.

Движения Николь механические и скованные. Она выглядит такой разбитой, расстроенной, что мне хочется сделать это лучше.

Как-нибудь.

Каким-то образом.

Когда мы заходим в лифт, она вытирает лицо.

– Не хочу, чтобы Джей видел меня такой.

Я поднимаю ее на руки, и она задыхается.

– Ч-что…

– Я скажу ему, что ты спишь. Закрой глаза.

Она моргает раз, два, а потом ее тело прижимается к моему, и она закрывает глаза.

Ее руки лежат на коленях, и она выглядит такой уязвимой, как ребенок. И я не могу противиться желанию почувствовать запах ее волос и вдохнуть его. Удержать реальность того, что она выжила.

Что она нашла путь обратно ко мне.

Конечно, Джейден и Лолли бегут к лифту, как только он открывается. Он смотрит на свою сестру, затем сужает глаза на меня.

– Что случилось с Никки?

– Она устала.

– Она никогда не устает.

– Устает, сопляк. Иди смотри своих миньонов.

Он продолжает сверлить меня подозрительным взглядом, даже когда я несу Николь в ее комнату.

– Мы одни, – говорю я ей.

Она не шевелится, вероятно, заснула по-настоящему. Я кладу ее на кровать, снимаю туфли и накрываю ее одеялом до подбородка.

Мои губы встречаются с ее лбом, и я шепчу, обещая:

– Я все исправлю.

Или все, что от этого осталось.

Я выхожу, чтобы принести воды, и вижу, что Джейден стоит напротив, как статуя, в позе демона-стажера.

– На пару слов, Дэниел.

Он больше никогда не называет меня полным именем. Это, а также тот факт, что он не раздражает Лолли, чтобы побороться за награду «Дурак», должно быть предупреждающим знаком..

– Это может подождать до завтра?

– Боюсь, что нет.

Вздохнув, я закрываю за собой дверь и иду за ним в гостиную, где у него стоит корзина, полная вещей с Миньонами.

Он садится на диван, скрестив руки.

– Ты можешь забрать их обратно.

– Уверен?

– Нет… то есть да. Мне нравятся и они, и ты, но мне не нужно ни то, ни другое, если ты обидел мою сестру.

Я бы улыбнулся, если бы не был в двух секундах от того, чтобы взорваться.

– Я не причиню ей боль.

Он сглатывает.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Если ты сделаешь ей больно, я надеру тебе задницу.

– Не сомневаюсь. – я взъерошиваю его волосы. – А теперь иди спать.

– Могу я забрать свои вещи? – спрашивает он смущенно.

– Я никогда не отнимал их у тебя.

– Спасибо, Дэн!

Он тащит за собой корзину и хнычущую Лолли.

Я иду на кухню и сопротивляюсь желанию напиться. Это не выход. Вместо этого я выпиваю чашку воды и набираю номер Нокса.

– Немного не вовремя, приятель, – говорит он, задыхаясь.

– Мне нужна услуга.

– Какого рода?

Его голос трезвеет.

Я не из тех, кто просит об одолжении.

Никогда.

– Мне нужно, чтобы ты свел меня с членом семьи Анастасии.

– На кой черт тебе нужна мафия, если ты адвокат?

– Мне нужно, чтобы они связали некоторые концы с концами, которые не смог связать закон.

Когда я покончу с Кристофером Вансом, он будет желать, чтобы к нему явился гребаный Мрачный Жнец.

Он пожалеет, что прикасался к тому, что принадлежит мне.

Глава 23

Николь

– Мы летим в Лондон.

Я давлюсь апельсиновым соком, на котором зациклилась, как фанатка на своем кумире, только ради того, чтобы избегать Дэниела.

Пока он не сбросил эту бомбу, конечно.

Мы сидим за кухонной стойкой в пятницу утром, завтракаем в обстановке, столь же напряженной, как холодная война.

Единственный, кто говорит, это Джей с его гиперэнергией и бесконечными историями. Даже Лолли предпочитает молчание.

– Куда мы летим? – повторяю я слова Дэниела, нуждаясь в двойном подтверждении.

Сжимая в руке Айпад, он смотрит на меня через край своей чашки с кофе с тем холодным взглядом, который он носит как значок рядом со мной.

Одна часть меня рада, что он не жалеет меня после той неразберихи, в которую я попала прошлой ночью, но большая часть хочет вскрыть его внешность и посмотреть, о чем он думает.

Может, он действительно жалеет меня.

Может, я отталкиваю его еще больше, чем раньше.

Хотя он сказал, что я не виновата, он был зол, что я не подала заявление. Он злился, что я не попросила о помощи, забыв, что, когда я появилась у его двери, он порезал меня так глубоко, что рана до сих пор не может затянуться.

Придурок.

Ну и что с того, что он не трахал тогда ту девушку? Если бы я не испортила ему вечер своим эпическим хламидийным планом, он бы трахал Катерину всю ночь напролет.

С примесью оргий, как он мне сообщил.

Мой кулак прижимается к животу, и я борюсь с горьким вкусом слез, застилающих глаза.

Я чувствую, как спотыкаюсь, отступаю назад и падаю обратно в глубокую, темную пропасть.

В свою прежнюю глупую, нездоровую одержимость.

И, как и тогда, это закончится только катастрофой и душевной болью, такой же суровой, как холодность Дэниела.

– Лондон, – повторяет он, словно я ребенок. – Англия. Соединенное Королевство. Великобритания.

– Я знаю, где находится Лондон, – бросаю я в ответ.

– Поздравляю, у тебя географические познания как у ребенка.

– Не разговаривай так с моей сестрой. – Джей смотрит на него. – Это ужасно.

Дэниел ворчит, но ничего не отвечает.

Вместо этого он смотрит на меня.

– Забронируй билеты. Мы улетаем сегодня и возвращаемся в понедельник.

Глаза Джея выпучиваются, когда он проглатывает свой блинчик.

– Мы действительно летим в Лондон?

– Нет, – говорю я с силой, которая сотрясает мое тело и заставляет Лолли вскочить рядом со мной.

Глубоко вдыхая, я смотрю на Дэниела.

– Могу я поговорить с тобой?

– Запишись на встречу.

Он не смотрит на меня, читая новости на Айпаде.

Я показываю Джею свою самую фальшивую улыбку.

– Ты можешь съесть остатки завтрака в своей комнате, малыш?

Он вздыхает.

– Я не могу продолжать жить с вами, ребята, если вы продолжаете целоваться каждую секунду. По крайней мере, сбавьте тон, пока у меня не появится собственное жилье, когда мне исполнится восемнадцать.

– Это не… – я запинаюсь, теряясь в словах.

– Мы действительно летим в Лондон, Дэн? – спрашивает мой брат, полностью игнорируя меня.

– Да. Начинай собирать вещи, – отвечает он ему, все еще погруженный в Айпад.

– Хорошо!

Мой брат бежит в свою комнату, держа в руках тарелку, полную блинчиков с сиропом.

Дэниел заказал их, но не съел ни кусочка.

– Я не полечу в Лондон, – говорю я ему.

– Хорошо, что у тебя нет права голоса.

– У меня нет причин быть там, когда до суда остались считанные недели.

– А у меня есть.

– Рада за тебя. Меня это не касается.

– Ты моя помощница, поэтому я говорю, что это тебя касается.

– Это связано с работой?

– В некотором смысле.

– У тебя только гольф и несколько международных звонков в эти выходные. Нигде не было мелкого шрифта про Лондон.

– Срочная работа.

– Тогда лети по своим делам. – я вырываю Айпад из его рук, дыша так резко, как загнанный в угол зверь. – И смотри на меня, когда говоришь со мной.

Он медленно поднимает голову, его лицо чистый лист без эмоций. Пустота, которую никто не собирается заполнять.

И самое ужасное, что он выглядит так, словно находится в своей стихии, чрезвычайно красивый в брюках цвета хаки и белой рубашке-поло, с уложенными каштановыми волосами и чисто выбритым лицом.

Почему я так беспокоилась о том, чтобы снова рассказать ему об этом? Не похоже, что ему есть дело.

Никогда не волновало и никогда не будет волновать.

– Я знаю твое лицо, Николь. Нет необходимости постоянно поклоняться его алтарю. – он делает паузу. – Если я еще не уточнил, у тебя нет выбора, и ты полетишь со мной в качестве моей помощницы.

– Это выходные.

– К чему ты клонишь?

– Я не хочу лететь в Англию.

– То, что ты хочешь, для меня ни черта не значит. Мы летим, и точка.

– А если я откажусь?

Он наклоняет голову в сторону.

– В твоем контракте нет опции отказа. Если только ты не уволишься, конечно.

– Я не могу оставить Джея одного.

– Именно поэтому он летит с нами. Время, которое ты потратила на стенания, можно было потратить на бронирование билетов на самолет.

Он выхватывает Айпад из моих пальцев и возвращается к пролистыванию сайта BBC, потому что я слышала, как он однажды упомянул, что американские новостные агентства ненадежны.

Я ненавижу то, что я храню все, что он говорит, что я помню первое слово, которое он сказал мне – персики – и каждое наше общение с тех пор.

Я ненавижу то, что раньше я искала его подарки на свои дни рождения первой. Его мама выбирала их, и это было обязательно, но я все равно считала, что они от него.

И все равно смотрела на них, когда становилось тяжело и мир захлопывался передо мной.

Особенно на тот предмет, который я так хорошо прятала.

Он тянется за стаканом воды одновременно со мной. Наши пальцы соприкасаются на секунду, две…

Он внезапно отдергивает руку, встает и идет в комнату.

Моя рука дрожит, когда я наливаю воду и выпиваю ее всю. Но никакое количество воды не может погасить огонь внутри меня.

Или знакомое чувство, поднимающее свою уродливую голову из прошлого.

Тот факт, что сколько бы я ни принимала душ и ни чистила кожу, я все равно грязная.

***

Через несколько часов мы уже на пути в Лондон.

Я избегаю приступа паники, наблюдая за тем, как Джейден чуть не описался от волнения из-за того, что летит в самолете в первый раз – точнее, во второй, но он не помнит того полета. Первым классом, потому что не дай Бог Дэниелу лететь другим.

Большую часть полета он игнорировал меня, предпочитая зацикливаться на Айпаде.

Однако всякий раз, когда Джей заговаривает с ним, он принимает участие и даже улыбается, ослепляя весь экипаж своими ямочками.

Так что проблема во мне.

Я та, на кого он не хочет обращать внимания.

Та, которая без нужды и смущения рассказала ему все, надеясь, что он, наконец, увидит мою сторону истории.

Не чью-то другую. Мою.

Через два часа Джей проваливается в сон, его шея неловко выгибается. Я качаю головой, укладывая его в более удобное положение.

При этом стараюсь не обращать внимания на Дэниела, который сидит напротив и по-прежнему игнорирует меня.

Когда обслуживающий персонал приносит еду, он наотрез отказывается от нее.

Я роюсь в сумке и достаю маленький сэндвич, который я приготовила, затем кладу его и леденец на его стол.

– Убери их, – говорит он, не глядя на меня.

– Я взяла их не для тебя. Они просто случайно оказались у меня, так что ты можешь поесть.

– Нет.

– Тогда я тоже не стану есть.

Он наклоняет свой планшет в сторону, смотря на меня.

– Ты лишилась здравого смысла из-за другого часового пояса? Какого черта ты должна голодать из-за того, что я решил не есть?

– Мне нравится компания, когда я ем.

– Весь самолет твоя компания.

– Я не знаю весь самолет. Так что, если не хочешь, чтобы я голодала, можешь съесть этот сэндвич.

– То, что ты голодаешь или набиваешь свой желудок едой, не имеет для меня никакого значения.

Я притворяюсь, что его слова не создают дыры внутри меня, делаю вид, что улыбаюсь и листаю телефон.

Но я не ем.

Видимо, мазохизм одна из моих черт. А может, я пытаюсь проверить, действительно ли я ему безразлична.

Ожидание длится ровно десять минут. С ворчанием он разворачивает сэндвич и откусывает. Он делает паузу, вероятно, его тошнит, но потом медленно жует и глотает.

Я не могу удержаться от ухмылки, когда беру вилку и нож.

– Сотри это, – рычит он.

– Что? – невинно спрашиваю я, откусывая кусочек фрикадельки.

– Эту проклятую улыбку на твоем лице.

От этого она только расширяется, и он издает звук, но ничего не говорит, доедая сэндвич еще за несколько укусов.

– Я сделал это не для тебя.

– Тогда для кого?

– Для себя, чтобы мне не пришлось нести тебя, когда ты упадешь в обморок.

– Как скажешь, Дэн.

Его губы искривляются.

– Не называй меня так.

– Почему? Это обезоруживает тебя?

– Скорее, возмущает. Этот сэндвич пытается найти выход менее гламурным способом, чем то, как он вошел.

Тогда я поняла. Причина его холодных, режущих слов. Ясно, что в глубине его глаз, прямо под поверхностью, есть уязвимость, слабость, которую он старается скрыть.

– Как скажешь, – произношу я ласково, что явно выводит его из себя.

Но прежде, чем он успевает вернуться со своими язвительными, обидными замечаниями, я меняю тему.

– Когда ты в последний раз возвращался в Лондон?

– Никогда.

Я делаю паузу.

– Правда?

– Хочешь взглянуть на мою историю перелетов?

– Но почему?

– Почему что?

– Почему ты никогда не возвращался?

– Англия теперь слишком мала для меня.

– Чушь.

Он опускает Айпад на колени и смотрит на меня.

– Смотрю, ты стала свободно ругаться.

– Училась у лучших. И ты не переводишь тему. Почему ты никогда не возвращался в Англию?

– Мне не нравятся люди. Кстати, когда-то это касалось и тебя.

Я игнорирую его попытки подзадорить меня.

– Что насчет твоей семьи?

– Моими последними словами маме перед отъездом были: «Наберись хребта, Нора». Отец погиб в аварии со своей любовницей месяца через два после того, как я сказал ему, чтобы он катился к черту. Мой брат ненавидит меня из-за всего вышеперечисленного.

Еда застревает у меня в горле. Я совершенно не знала об этом, но слышала о смерти Бенедикта Стерлинга на первом курсе университета. Его жуткий несчастный случай транслировался во всех новостях.

Помню, как у меня чесались руки проведать тетю Нору. Она присылала мне шоколадки и еду после маминого скандала и была единственной из всех, кто не относился ко мне, как к монстру.

Когда умер ее муж, я хотела навестить ее и побыть рядом. Но возможность столкнуться с Дэниелом заставила меня вернуться в нежелательную университетскую среду быстрее, чем черепаха в свой панцирь.

– Так ты отдалился от своей семьи?

– Поздравляю с вновь обретенными навыками дедукции, Шерлок.

– Вы… даже не общаетесь по телефону?

– Не совсем.

– Даже с Заком?

– Особенно с ним, он разговаривает со мной как робот с тех пор, как стал главой семейного бизнеса. И зовут его Захарий.

В его тоне определенно слышатся раздражение, но я не совсем уверена в причине этого.

– Но вы, были так близки.

– Недостаточно, видимо.

Мрачная тень покрывает его лицо, и я не уверена, потому ли это, что он ненавидит то, как сильно он отдалился от своего брата, или что-то другое.

– А что насчет… – я прочищаю горло. – Астрид?

– Что насчет нее?

– Ты не навещаешь ее?

– Она навещает меня примерно два раза в год, а все остальное время достает меня видеозвонками и случайными сообщениями о своем надоедливом муже и громких отпрысках.

Я крепче сжимаю вилку. Я знала, что он все еще близок с Астрид. Частенько слышала их телефонные разговоры, и это был единственный раз, когда он звучал беззаботно… счастливо. Только тогда его ямочки были на виду.

Боль не уменьшилась.

Старая, уродливая боль превратилась в нож и сейчас вонзается в поверхность, но я проглатываю лезвие вместе с его кровью.

– Приятно слышать, что вы все еще друзья.

– Моя очередь нести чушь, Персик. Тебе никогда не нравилась Астрид. – он внимательно изучает меня. – Почему?

Потому что я завидовала ей. К тому, как легко она могла рассмешить его.

И до сих пор завидую.

– Сводные сестры, как известно, не ладят друг с другом. Ты читал Золушку?

– Скучно и нереалистично.

– Насчет сводных сестер это правда. Я могла бы считать себя принцессой, но все это время я была злодейкой.

– И при этом великолепной.

Он замирает.

Я замираю.

И кажется, что весь самолет замирает от его слов.

Он только что назвал меня…

– Ты только что сказал, что я великолепная злодейка?

Он прочищает горло.

– Ты уклоняешься от темы. Была ли еще какая-нибудь причина, по которой тебе не нравилась Астрид?

– Нет.

Я делаю глоток воды.

Дэниел разворачивает леденец и засовывает его в рот. Должно быть комично, что адвокат с таким обаянием и харизмой, как у него, сосет леденец, но все с точностью до наоборот.

Он выглядит горячее, чем солнце и все его планеты, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не пялиться на него, как подросток-идиот.

– Что насчет тебя? – спрашивает он.

– Что насчет меня?

– Ты поддерживаешь связь с кем-нибудь из своих, прости за мой чертов французский, патетически тщеславных, бесповоротно эгоистичных сук подруг?

– Они никогда не были моими подругами.

– Даже Хлоя?

– Даже она. Она заблокировала меня быстрее, чем отменила культуру после ареста мамы. Знакомство с дочерью убийцы плохо отразилось на бизнесе ее папочки.

– Ее отец плохо влияет на свой собственный бизнес. Он обанкротился, поэтому она нашла себе сладкого папочку.

– Правда?

– Да, видел их однажды в Бостоне. Семьдесят лет и с больным сердцем, который не может справиться с виагрой. Любой может увидеть, как душа испаряется из ее тела, вероятно, она думает о том, чтобы отсосать этот морщинистый член для своего следующего Роллс-Ройса.

Это неправильно, но я хихикаю, не в силах сдержаться.

– Ты ужасен.

– Она тоже так сказала, когда я дал ей свою визитку и сообщил, что, когда он умрет, его сыновья отсудят у нее все, включая Роллс-Ройс. Так что все эти минеты напрасны. У нее нашлись и другие слова в мой адрес, но они так же важны, как и ее существование. Я их не помню.

Я улыбаюсь, но это должно выглядеть грустно, ностальгически.

– Она была той, кто доносил на тебя, знаешь ли. Она всегда завидовала мне и спала с каждым парнем, который проявлял ко мне интерес. Она сама сказала мне об этом, прежде чем заблокировать меня.

Его глаза сужаются.

– Может, я все-таки найду сыновей ее мужа. Сделаю одолжение миру и избавлюсь от золотоискателей.

– Ты серьезно?

– На сто процентов. Хотя позволить ей сосать морщинистый член еще несколько лет тоже заманчиво.

– Разве ты не мстительный?

– Никогда не утверждал обратного.

Он вытаскивает леденец, и я понимаю, что он действительно сосал его все это время.

Он не раздавил его, как обычно.

Моя кровь становится горячей, и в голове материализуется безумная идея.

Отодвинув поднос в сторону, я наклоняюсь и обхватываю леденец губами.

Мои глаза не отрываются от его глаз, пока я сосу конфету. В его голубом взгляде вспыхивает огонь, но затем он отпускает леденец, и на его лице появляется безразличие.

На этот раз я сама раздавливаю леденец, соответствуя тому хаосу, который творится в моей груди.

Он не хочет прикасаться ко мне, не хочет даже видеть меня в сексуальном плане.

Когда-то он был тем, кто требовал трахнуть меня.

Когда-то он был тем, кто зажег мой мир после долгих лет апатичного оцепенения.

Я ему действительно отвратительна, не так ли?

Как и тогда. Все заканчивается, даже не начавшись.

Глава 24

Дэниел

Николь молчала ровно тридцать минут. Это не только рекорд, но это также следует занести в книгу «предупреждающих знаков».

Сначала я сделал вид, что совершенно и полностью увлечен своим Айпадом – несмотря на то, что ничего с ним не делаю. Затем бросил взгляд на чертову палочку от леденца, которой позволил упасть на пол, и тихо спросил объект: какого черта ты сделал, чтобы испортить ей настроение?

Может, тебе стоит спросить себя, приятель, тихо ответил он.

А может, это был демоноподобный ангел, раскачивающийся на моем плече.

Наконец, я позволил Айпаду лечь на колени и направил взгляд на ее телефон, на котором она зациклилась, будто это ее новый любовник. Каковы шансы, что я смогу поменяться местами с этим телефоном в следующие три секунды?

Я прочищаю горло, но она даже не подает вида, что признает меня, и правильно.

Дело в том, что я, возможно, был гребаным мудаком с тех пор, как она излила мне свое сердце, и это полностью связано с тем, что я понятия не имею, как, блядь, я должен к ней относиться. Если бы я смягчился, это было бы ничем иным, как жалостью к ней, а мы оба этого не хотим.

Так что я разыграл карту мудака. Признаться, не самая лучшая моя карта, но единственная, которую я умею разыгрывать так хорошо.

Но сейчас мне кажется необходимым стряхнуть это мрачное облако, висящее, между нами.

Я обыскиваю наше окружение и вскоре нахожу способ прервать ее роман с телефоном.

– Джей спит в неудобной позе.

Это успешно привлекает ее внимание, и она откладывает телефон в сторону, прежде чем выпрямить его, а затем накрыть одеялом из Миньонов, которое он настоял взять с собой.

Он хнычет, и это заставляет меня улыбаться, представляя его хнычущим и раздраженным Миньоном.

– Похоже, он крепко спит, – говорю я, когда она снова берет телефон, вероятно, намереваясь игнорировать меня до конца полета.

– К счастью, – говорит она беззвучно.

– Он всегда был упрямым?

Она переключает свое внимание с этого чертова телефона и тупо смотрит на меня.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я пытаюсь завязать разговор, чтобы тебе не было скучно весь полет.

– Мы оба знаем, что это неправда, так что либо скажи мне настоящую причину, либо вернись к своему образу мудака и оставь меня в покое.

– Я просто хочу поговорить с тобой. – я вздыхаю. – Теперь ты счастлива?

Клянусь, ее губы дергаются в почти улыбке, но она не показывает этого.

– Это было не так сложно сказать, не так ли?

Я хмыкаю в ответ, и на этот раз она действительно улыбается. И обнаруживаю, что закрываю рот, чтобы не захлебнуться слюной, как гребаная собака.

Господи.

Николь красива в обычных обстоятельствах, но когда она улыбается, все ее лицо светлеет, и вселенная замирает.

По крайней мере, моя.

Она кладет телефон рядом с собой и наклоняется вперед, уделяя мне все свое внимание.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Обо всем. О чем угодно.

– Например, о чем?

– Например… о одиннадцати лет назад.

Ее губы дрожат, и она сжимает чехол телефона, рассеянно ковыряясь в нем ногтями.

– Я уже говорила тебе…

– Я не это имел в виду. Меня интересует все, что было до этого.

– Что ты имеешь в виду?

– Та Николь… стервозная, ужасная особа, которая заставляла людей чувствовать себя ниже грязи, была не настоящей, не так ли?

Она смотрит на Джея, на окно, на свои колени – куда угодно, только не на меня.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты точно знаешь, о чем я говорю. Прежняя Николь была личностью, своего рода защитным механизмом.

Ее длинные ресницы порхают по щекам, прежде чем она поднимает взгляд.

– Так что, если это так? Теперь меня простят и дадут золотую медаль?

– Нет, ты все еще была сукой, и твои действия причинили боль многим людям, в частности, Астрид.

И мне. Но я держу это при себе, потому что эмоциональность мне не к лицу.

– Я знаю это, поэтому и не предлагаю оправданий. То, что я сделала, было неправильно, и точка.

– Но мне нужны эти оправдания.

– Зачем?

– Как ты думаешь, зачем? Потому что я хочу понять тебя.

Она сглатывает, ее нежное горло двигается вверх-вниз, и она весело смотрит на меня. Словно я другой Дэниел, не тот, к которому она привыкла. Возможно, так оно и есть. Мое представление о ней так же переменчиво, как солнце в Англии, и так же неясно.

С тех пор как она рассказала мне о прошлом, я не имею ни малейшего понятия, куда ее теперь девать. Мои причины для мести недействительны. Потребность прикоснуться к ней сейчас кажется мне чертовски неправильной. Что касается моих чувств… блядь.

Я не имею ни малейшего представления о том, что я сейчас испытываю.

Но одно я знаю точно. Николь единственная девушка-личность, одного присутствия которой достаточно, чтобы вызвать во мне самые безрассудные, страстные чувства. Я полностью ожидаю, что она проигнорирует меня, но она шепчет:

– Меня с ранних лет научили никогда не показывать эмоции. Они слабость, помеха и приведут меня к гибели. Папа был эмоциональным человеком, и это не завело его далеко в жизни, поэтому я решила, что запечатать все в себе самый правильный путь.

– Дай угадаю. Твоя мать?

Она поджимает губы и кивает.

– Иногда я ненавидела ее за это, но в других случаях я не могла ее винить. Только так она научилась выживать.

– Ты серьезно защищаешь ее, когда из-за нее ты до смерти боялась идти против Криса? Когда она оказалась психопаткой?

– Она все еще была моей матерью. – ее голос дрожит. – Да, она разлучила дядю Генри с его первой женой, играя на чувствах его родителей, и играла с тормозами, намереваясь убить ее. Но это было потому, что дядя Генри намеревался нас бросить. Мама ощутила угрозу, и, по ее мнению, избавиться от проблемы было правильным решением. Я, естественно, не согласна с ней, ее методами или тем, что она сделала с Астрид, но я могу понять, откуда это пришло. Она не была психопаткой; психопатке было бы все равно, а она переживала. Она любила меня по-своему, по-своему испорчено, и я предпочитаю держаться за эти моменты, а не за те, когда я видела, как ее арестовывали.

– Ты говорила, что не навещала ее в тюрьме.

– Потому, что я отказывалась видеть ее такой. Точно так же, как ты отказался сесть и поговорить с отцом после того, как узнал о любовницах.

– Каким бы отвратительным ни был мой отец, он не дошел до убийства.

– Он все равно сформировал тебя, Дэниел. Так же, как моя мать сформировала меня. Я достаточно напориста, чтобы признать это.

Я делаю паузу, наблюдая за светом в ее глазах – он тусклый, но он есть. И в этот момент я знаю, что он никогда не исчезнет. Что бы ни случилось с этой девушкой, она достаточно сильна, чтобы стряхнуть пыль со своих плеч, встать и начать все сначала.

Однажды ей удалось переделать все, и она сделает это снова, если понадобится.

– Ты повзрослела, Николь.

Больше, чем я когда-либо.

– Я должна была. – она смотрит на Джейдена и улыбается. – Когда мне пришлось растить такого упрямого, невероятно умного и астматичного ребенка, как Джейден, мне пришлось оставить всю наивность и привилегии позади и посвятить ему свою жизнь.

– Полагаю, это не всегда было легко.

– В первые годы. Особенно в финансовом плане. Я с трудом могла найти доступную няню и постоянно думала о том, что он заслуживает лучшего образования, которое я, вероятно, никогда не смогу ему дать. Но больше всего мне повезло, что он у меня есть. Без него я бы не смогла так долго продержаться.

Мой кулак сжимается на брюках, но больше всего от ненависти к себе. От осознания того, что я мог бы предотвратить все это, если бы мог вернуться в прошлое.

– Джей даже верит в мои мечты больше, чем я.

Я поднимаю бровь.

– Как так?

– Он сказал, что когда вырастет, то поможет мне открыть собственный ресторан.

– Ты хочешь это? Ресторан?

– Я только думала, что люблю готовить, но я также обнаружила, что мне нравится приносить людям радость через это. Так что да, наверное. Но не сейчас. Наверное, когда я буду не так нужна Джею.

Информация свежа, но не удивительна. У нее есть талант, чтобы иметь не только ресторан, но и дюжину таких ресторанов. А я, возможно, придумываю миллион разных способов отрезать язык каждому человеку, который будет есть ее еду.

– Что насчет тебя? – мягко спрашивает она.

– Что насчет меня?

– Ты прожил жизнь, о которой мечтал с тех пор, как стал игроком в средней школе?

– Все было нормально.

Просто, пусто и чертовски бессмысленно, но у меня хватает порядочности держать неудобные подробности при себе.

– Стоило ли ради этого бросать мать и брата?

– В тысячный раз повторяю: я их не бросал. Нора Стерлинг пристрастилась к слезам, драме и вину – именно в таком порядке. Мое имя не входит в список ее приоритетов. Что касается Зака… это он меня бросил.

И я мог бы быть более горьким из-за этого, чем проигравший на президентских выборах.

Она смотрит на меня таким же строгим взглядом, как когда ругает Джея за домашнее задание.

– Это ты не пришел на похороны отца и сказал матери, чтобы она не связывалась с тобой.

– Я не передавал ему приглашение, но он все равно его принял.

Иногда мне кажется, что я вне семьи. Зак первенец, святой мессия фамилии Стерлинг, и единственное, что им нужно, чтобы продолжать продавать наши души дьяволу на распродаже «купи-получи-бесплатно».

Даже мой отец иногда заботился о нем, но никогда обо мне. Моя мать всегда ходила плакаться ему на плечо. Признаться, я никогда не допускал такого богохульства, но все равно.

Однако мы с Заком отличались от остальных членов нашей семьи. Мы были близки. Пока это не прекратилось.

– Уверена, что это не то, что ты думаешь, – говорит мне Николь с улыбкой.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю. Не все такие циничные, как ты.

– Я циничен?

– Эй? Ты смотришь на себя в зеркало?

– Каждый день. Я слишком красив, чтобы этого не делать.

– Твоё высокомерие поражает.

– Я приму это как комплимент, учитывая твой статус бывшей королевы красоты.

– Ты мне не даешь покоя.

– Не могу не согласиться. Ты ходила так, будто у тебя на голове корона, которую никому нельзя трогать.

– Так и было. – ее голос смягчается. – Но ты никогда не был заинтересован.

– Неправда.

Ее губы раздвигаются, и в глазах загорается свет, которого я никогда не видел. Как бы я хотел сфотографировать ее прямо сейчас и сохранить навсегда.

Я хотел бы запечатлеть ее очаровательное выражение где-то между моей грудной клеткой и разбитым сердцем.