Текст книги "Глаз Пустыни (ЛП)"

Автор книги: Ричард Швартц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Может быть и так. Единственное, что мне не нравится в этом наборе, так это лезвия и пилы. Магия лечит намного лучше.

– Зато гораздо реже. Сколько раз в своей жизни ты был исцелён при помощи магии?

– Не считая силы моего меча? Два раза. Один здесь, в храме, другой через Зокору. Но нить, которой у меня больше нет, помогала ещё чаще.

Она кивнула.

– Я вижу, что неверно поставила вопрос. Сколько раз ты уже видел, как при помощи магии исцелялись другие? Сколько раз ты видел подобное на поле боя?

– Я вовсе не опровергал твои слова. Я знаю, как редко происходит исцеление магией. Только первосвященники богов получают такую способность, а мастерство фельдшера это то, что спасает жизни после битвы. Но я видел достаточно часто, что чтобы спасти человека, ампутировались части тела, будь то палец или нога. Я часто встречал калек, которые предпочли бы умереть, чем жить так дальше.

– И всё же, эти инструменты могут спасти жизнь. Я рада, что мы нашли их.

Мы продолжили наш поход по рынку, позволяя ему воздействовать на нас. Улюлюкающие крики привели нас к толпе перед платформой, где выполнял свою работу палач. Как я узнал, здесь находилось место для казни менее значительных преступлений, а Врата Покаяния располагались прямо за ним. Когда я проходил мимо платформы в первый раз, она была пустой, и не использовалась.

Сейчас же вдоль неё были в нескольких местах выставлены охранники. На платформе самое большее место занимала плаха. В угольные чаши были сложены разные инструменты юстиции, и булькал котёл с кипящей смолой. Храмы Борона, Сольтара и Астарты послали первосвященников и верховную жрицу.

Священник Борона стоял там в своей чёрной ризе и с карающим мечом. Это был двуручный меч с широким лезвием и тупым остриём. Меч казался благородным братом орудия палача. Сам палач был мускулистым мужчиной с туловищем почти таким же широким, как у Яноша. Его кожа блестела от пота, чёрный мешок на голове тоже уже промок. Тело и тёмные штаны были обрызганы кровью.

Наказания только начались, добрых два десятка несчастных, теснились в задней части платформы. Богато одетый чиновник с украшенным драгоценными камнями мечом, стоял на краю платформы, повернувшись лицом к толпе, и громким, ясном голосом зачитывал приговоры.

Мы с Лиандрой остановились. Я не особо любил смотреть на казни – я видел уже достаточно крови и страданий – но глашатай зачитывал не только наказания, но и преступления. Я хотел узнать кое-что о природе закона, и о том, как он применялся здесь.

– Служанка Джелэйн. Вдова, двое детей. Она украла серебряную монету из дома своих хозяев. Пять ударов тяжёлым кнутом, один день в колодках. Её семья может заботиться о ней.

Из толпы заключённых вытащили плачущую женщину средних лет и привязали к тяжёлой деревянной раме. Кнут был кнутом возничего и предназначался для толстой кожи волов. У людей он прорезал кожу, словно нож. Женщина после второго удара потеряла сознание. Двое охранников оттащили истекающую кровью к Вратам Покаяния и дальше к позорному столбу за воротами.

– Келбар, сын пекаря, убил рабыню своего отца. Десять ударов тяжёлым кнутом.

Надувшегося молодого человека привязали к колодкам, он кричал, как поросёнок, пока при четвёртом ударе не потерял сознание. Ропот толпы говорил, что его крики не произвели на неё впечатление.

– Рекрут Халим. Неповиновение. Бастонада, сорок ударов по пяткам расщеплённым бамбуком.

Два солдата подвели молодого человека к тяжёлой деревянной раме. Цвет их униформы говорил, что они принадлежат к другому подразделению, чем те, что охраняли платформу.

Прежде чем привязать молодого человека, один из них дал заключённому бутылку. Тот поднёс её ко рту и опустошил за один раз. Палач выбрал длинный прут из расщеплённого бамбука, занял позицию и начал наказание. Молодой человек застонал только после пятого удара. И закричал лишь в конце, к этому времени бамбуковый прут был уже красным от крови.

Он не потерял сознание. Двое его товарищей с ничего не выражающими лицами отвязали его от рамы и отнесли к священнику Борона. В чашу перед ногами священника был опустошён кошелёк. Он содержал большое количество меди и одну или две серебряные монеты. Видимо, товарищи мужчины скинулись для его исцеления.

Священник Борона кивнул и начал долгую молитву, прося милости своего господина и позволения исцелить. На аскетических чертах лица священника выступил пот, он, продолжая молится и опираясь на свой меч, опустился на колени, затем протянул руку к раненным ногам нарушителя.

Охая и ахая, толпа наблюдала, как раны солдата медленно закрылись. Священник дрожал теперь всем телом. Он закатил глаза, и изо рта у него выступила пена. Слова его молитвы сейчас едва были понятны… затем он обессиленно повалился на бок и остался неподвижно лежать. Хотя подошвы ног солдата ещё не зажили, но выглядели так, будто с момента наказания прошла неделя.

Толпа закричала хвалу Борону, но, казалось, никто не удивлялся тому, что священник теперь тихо лежал на досках платформы.

– Извините, – обратился я к одному из зевак, стоящих рядом. – А что случилось со священником?

– Вы имеет в виду слугу Борона? Это Галим, один из лучших целителей храма, – ответил глубоко поражённый мужчина рядом со мной. – Это его четвёртое исцеление сегодня. Он обрёл высокую благосклонность своего бога.

Я кивнул.

– Да. Но почему он потерял сознание?

Мужчина посмотрел на меня с удивлением.

– Вы ещё никогда не наблюдали за исцелениями? Человек не создан для божьей силы, и требуются истинные преданность и вера, а также большие усилия, чтобы проводить её через слабою человеческую плоть.

– Я не понимаю. Я видел одно исцеление в храме.

– Да, я тоже о нём слышал. Это было в храме Сольтара, верно? Что ж, то исцеление произошло в доме божьем, где его могущество ощущается сильнее всего, и сопровождалось молитвами других святых. Произошло чудо. А это обычное исцеление.

Я поблагодарил человека. У нас лишь немногие священники, чаще всего первосвященники храма, получали от богов дар исцеления. Они редко его использовали и только в храмах. Но Зокора была способна полностью исцелить своими силами тяжёлые раны.

Я вопросительно посмотрел на Лиандру. Она догадалась о чём я думаю.

– Во время чуда в храме использовался компонент – нить. Зокора использовала виноградину, священную для её народа. Без виноградины она почти не может исцелять. Может это всё объясняет.

Священник пришёл в себя, с трудом встал, навалившись на меч сильнее, чем раньше.

– Тогда бог действительно высоко ценит этого священника, раз он может исцелять без какого-либо компонента, – задумчиво произнёс я.

– Может быть. Посмотри, как он измождён. Он вложил в это исцеление большую часть от себя.

Мы продолжили наблюдать. Кража, в зависимости от количества попыток, наказывалась разрезом в ухе или носе, отрубленным пальцем или рукой. Прелюбодеяние женщины – пятью днями на позорном столбе. Теперь я также узнал, что надругательство со стороны прохожих было частью наказания.

Должники сажались в клетки, которые я видел висящими у Ворот Покаяния. Мошенничество наказывалось сломанными пальцами. Телесные повреждения – двойной версией ран, нанесённых жертве.

Один мужчина во время драки выбил другому глаз. Когда палач приблизился к кричащему осуждённому с острым крюком, Лиандра отвернулась и уткнулась лицом в моё плечо. С меня тоже было достаточно. Я прокладывал дорогу через толпу, и в это время она два раза зачарованно ахнула, когда мужчина потерял своё зрение.

Являлись ли эти штрафы несправедливыми и жесткими? Отчасти мне так казалось, но я был здесь посторонним. То, что вызывало у меня отвращение, так это зеваки, превратившие суд в кровавое развлечение. У нас палач часто выполнял свою работу во дворе тюрьмы. Только казни были публичными. И, конечно, клетки и позорные столбы.

Запах крови и крики боли правонарушителей развеялись лишь тогда, когда мы подошли к цирку, который, видимо, приехал в город только сегодня утром. Тут и там странствующие люди были ещё заняты тем, что выгружали свои повозки и оцепляли территорию тяжёлыми верёвками. Всё же представление уже состоялось.

Разноцветно одетые мужчины и женщины танцевали на ходулях, ходили высоко над нашими головами по толстой веревке, огнеглотатели и жонглёры восхищали толпу. Маленькие дети бегали вокруг и гремя выдолбленными тыквами, выпрашивали медную монетку для животных, а возможно и две, если кому нравилось представление.

Посреди этих красочных фигур я увидел Армина. Он был одет так же красочно, как и другие и именно он решал, кто что куда убирал и ставил. Я позвал его по имени, и он обернулся. Его глаза искали того, кто кричал, но не остановились на нас, а пробежали мимо.

Лиандра тоже удивилась.

– Он очень похож на Армина.

– Я знаю, кто он. Это брат Армина, Голмут.

Голмут снова вернулся к своей работе, и я решил не заговаривать с ним, а позже сообщить Армину, что в город приехал цирк.

– Хм, – хмыкнула Лиандра. – Похоже, что Армин сказал тебе правду.

Я кивнул. Всё же был уверен, что есть ещё много всего, о чём он не упомянул.

– Я никогда раньше не была в цирке, – сообщила Лиандра.

Высоко над нами молодая женщина на канате размахивала обручем, она оступилась, но смогла удержаться наверху. На прямых ногах она пролезла через обруч, выпрямилась и поклонилась бурным аплодисментам. Как и все в толпе, мы с Лиандрой затаили дыхание, когда она чуть не упала.

Я остановил одного из уличных торговцев, купил у него целую коробку с шестью медовыми пирожными и взял Лиандру за руку. Потянув её к входу, я бросил одному из мальчишек две медные монетки в чашу и выбрал лучшие места из тех, что были ещё свободны.

Манеж состоял из круга соломенных тюков, завёрнутых в тяжёлый лён, наверняка, сорок шагов диаметром. Вокруг него, на три четверти круга, были возведены трибуны, Только четвёртая часть из них, та, что в середине, была готова. Слева и справа от нас рабочие ещё устанавливали сиденья. Круг манежа был по щиколотку заполнен песком. На входе я увидел маты из сплетённых пальмовых листьев, лежащих под песком.

Когда мы сели, видимо, как раз закончилось одно из представлений. Две легко одетые девушки держась за руки и выполняя большие, пружинистые прыжки, как раз покидали манеж. Их длинные, чёрные косы синхронно подпрыгивали вместе с ними.

Прямо напротив наших мест круг из соломенных тюков прерывался. Там была возведена высокая платформа. На ней сидели красочно одетые музыканты, которые теперь заиграли музыку, чтобы заполнить пробел между выступлениями.

Барабаны, рожки и флейты… Мои уши не привыкли к таким звукам, но другим зрителям музыка, казалось, понравилась.

Лиандра прислонилась ко мне и осторожно выбрала одно из медовых пирожных. Она уже весь день чем-то лакомилась, и я был доволен. Напряжение последних дней отпечаталось на её лице.

Под платформой висели тяжёлые красные шторы, они образовывали вход в манеж. Теперь там что-то зашевелилось. По невидимому сигналу музыканты закончили играть музыку и начали барабанную дробь, которая постепенно убыстрялась, пока барабанные палочки не стали двигаться так быстро, что их почти не было видно. И, как мне казалось, вся площадь задрожала от ритма литавры.

Постепенно другие барабаны стихли, только ещё литавры сотрясали воздух, затем ритм изменился на ритм скачущих лошадей. Было такое ощущение, будто слышишь, как они приближаются, и когда уже казалось, что литавры не могут стать ещё громче, через красный занавес, который отдёрнули только в самый последний момент, ворвалось двадцать всадников.

Я слышал о ней – тяжёлой имперской кавалерии. Ещё задолго до того, как Асканнон отрёкся от престола, она уже исчезла. Пока что я ещё не сумел выяснить что с ней случилось, но однажды в храме Борона видел стенную роспись, изображающую, как тяжёлая кавалерия атакует на полном галопе. И именно такое ощущение было у меня сейчас.

Одно мгновение я, распахнув глаза, мог только изумлённо смотреть, затем различил тонкую жесть: тяжёлые доспехи всадников были всего лишь имитацией.

Больше у меня не осталось времени, чтобы размышлять над тем, что я увидел, потому что атакующий строй нёсся на нас на полном галопе. Стук копыт тяжёлых лошадей смешался с ритмом ударяющих литавр. На самом деле казалось, будто земля дрожит.

Я уже видел, как они врезаются в трибуну, когда, уже почти слишком поздно, они развернули лошадей влево или вправо и разделившись на две упорядоченные формации, с грохотом пронеслись вдоль круга манежа.

Те же молодые девушки, что несколько минут назад, подпрыгивая, покинули манеж, теперь, словно самоубийцы, пробежали между всадниками, когда те, сделав полукруг вокруг манежа, встретились у входа, и двадцать лошадей, даже не коснувшись друг друга, промчались мимо на полном галопе.

С платформы музыкантов один мужчина бросил обоим девушкам, которым каким-то образом удалось остаться в живых и не быть растоптанными, дыни. В то время, как всадники в безупречном такте, копыто в копыто, мчались вдоль манежа, девушки выложили в манеже десять таких дынь в два параллельных ряда. Каждая девушка – как я теперь заметил близнецы и не старше шестнадцати – взяла оставшуюся дыню, легла на землю и разместили фрукт на лбу, чтобы потом вытянуть руки в стороны и закрыть глаза.

С ритмом барабанов также изменился аллюр лошадей. Это были не те маленькие лошадки, которых я встречал везде в Бессарине, а настоящие боевые кони, почти уже чудовищного размера, с огромными, усиленными железом копытами. На каждую лошадь были надеты доспехи, тоже только имитированные, но всё же впечатляющие.

Теперь казалось, будто лошади одичали, они брыкались, поднимались на дыбы, топтались… всё в безупречном такте, но только десять из двадцати. Они снова приблизились к входу, но в этот раз обе группы повернули в середину круга и протопали вдоль невидимых линий, параллельных дыням, брыкаясь и поднимаясь на дыбы, казалось, откидывая в сторону каждое копыто по отдельности. Удар в литавры, и десять лошадей брыкнули задними копытами и разбили дыни. Однако ведущие лошади обоих групп поднялись на дыбы и размахивая передними копытами, опустились на лежащих девушек и, казалось, раздавили их. Вверх фонтаном поднялся песок, когда лошади брыкнули в последний раз, вытянув задние копыто к небу. И с громким ударом этим же копытом пнули дыню, не разбивая плода! Все двадцать лошадей теперь повернули к кругу манежа, образовав два ряда, каждая лошадь выстроилась возле своего соседа.

Литавры утихли, и лошади замерли в идеальной формации.

Из песка за ведущими лошадьми невредимыми поднялись обе девушки и поклонились бурным аплодисментам.

Я заметил, что тоже стаю и дико хлопаю, увлечённый точно так же, как и другие зрители.

Боевой конь был не просто лошадью, на которой тяжело вооружённый воин отправлялся в сражение, он сам был оружием. Тяжёлые копыта, доспехи – всё это делало лошадь угрозой для любого противника. Хороший боевой конь распознавал опасности, уклонялся от них, а также в единстве со своим наездником, совершал различные штурмовые маневры, чтобы поддержать атаки хозяина и отвратить от него опасности.

У меня самого был такой конь, он ждал меня на постоялом дворе «Молот». Я тренировал его целых три года и был им очень доволен, но до этого выступления ему ещё очень далеко.

Представление продолжилось. Теперь и всадники показали свои навыки. На полном галопе они клинками разделяли пополам яблоки, которые девушки держали обоими руками, надевали на боевые копья подброшенные вверх кольца, а обе ведущие лошади, наверняка, раз десять пнули между собой туда-сюда чёрный кожаный мяч, прежде чем тот в первый раз коснулся земли.

Восемнадцать лошадей развернулись и стуча копытами, покинули манеж. Обе девушки снова легли на землю, а лидеры, вновь на полном галопе, проехали вдоль круга манежа, склонившись так низко к земле, что могли кончиками пальцев провести по песку. Они одним махом закинули обоих девушек в седло позади себя, где те остались лежать. Затем и эти всадники на лошадях стремительно выбежали из манежа.

Езда почившего.

Я знал этот манёвр… и то, что во время его выполнения, если хорошо не ухватиться за портупею лежащего на земли раненного или мёртвого, могло произойти всё что угодно. Только с помощью движущей силы лошади, можно одной рукой поднять человека в седло позади себя. Затащить его под копыта лошади было одной опасностью, вывихнуть плечо, порвать сухожилие иди даже сломать позвоночник – другой.

Я предположил, что обе девушки не пострадали. То, что они, обвиснув, неподвижно лежали позади седла, было частью манёвра.

Возможно, езда почившего и была опасной, но во время боя, когда после штурма кавалерия отступала, не оставляя при этом ни одного павшего, это могло сильно подорвать мораль врага, а со своей собственной сотворить чудеса.

– Боги! – тихо выдохнула Лиандра, когда красный занавес закрылся. – Какие же они отличные всадники!

Следующие представления тоже были наигранными сражениями. Артисты поразили своей стрельбой из лука, попадая стрелами в кольца, подброшенные в воздух, метанием ножей и акробатикой. Как непринуждённое заключение, последовала постановка, где десять пьяных путешественников, в такт барабанов, изобразили неуклюжую борьбу на боевых посохах и мечах, чтобы в конечном итоге в шутку вырубить друг друга.

Затем последовал номер с дрессированными животными, но было уже поздно, поэтому мы покинули цирк перед началом этого шоу.

Когда мы возвращались в Дом Сотни Фонтанов, Лиандра посмотрела на меня.

– До прошлого года этим цирком руководил Армин?

Я только кивнул.

– У твоего слуги действительно есть скрытые качества, – наконец сказала она.

Скрытые? Нет, скорее так явно выставленные на показ, что ты их просто не замечал. Красочно одетые или нет, я узнавал хороших солдат, когда видел их. Мне было любопытно, сколько времени ещё пройдёт, прежде чем Армин расскажет мне всю правду.

15. Благодарность эмира

Когда мы прибыли в Дом Сотни Фонтанов, там нас ждала дюжина дворцовых стражей.

Их возглавлял капитан, которого Марина назвала Кемаль. Чуть дальше стояли четыре паланкина, а возле каждого из них по восемь сильных солдат. На них были одеты светло-коричневые шаровары, сандалии и короткие жилетки. У каждого с боку висела дубинка.

Когда капитан увидел, что мы идём, он низко поклонился, а двенадцать солдат позади него упали на колено и преклонили голову, ударив себя правой рукой по нагруднику.

– От имени эмира Эркула Фатры, праведника, правителя и благости Газалабада, советника калифа, властелина племени Льва, Стража Справедливости и Хранителя Слов, пусть боги одарят его вечной жизнью и радостью, чужеземец, Хавальд бей и его спутники, приглашаются пройти на корабль принцессы Файлид. Ему и его спутникам разрешено носить доспехи и оружие. Его сопроводит почётный караул из двенадцати солдат, чтобы люди смогли увидеть, как его ценят. Во имя эмира, Кемаль Яаск – капитан гвардии праведников, Воитель Газалабада и Посланник Слов.

– Спасибо, капитан, – произнёс я с поклоном. – Я пока не знаю, все ли мои спутники прибыли.

– Мы подождём здесь, – сказал Кемаль с лёгкой улыбкой. Когда я открывал дверь в наши покои, я прикоснулся к Искоренителю Душ, но никакая засада нас не поджидала. На самом деле, все мои спутники успели вернуться. И они уже помылись и переоделись.

– Как вы? – спросил я Зиглинду и Яноша.

– Намного лучше, – ответил Янош. Этот врач знает своё дело.

Я взглянул на Зиглинду, она прислонилась к нему и покраснела. Возможно, не только искусство врача имело отношение к румянцу на её щеках.

– А где Армин? – спросил я, когда Лиандра приподняла вверх бровь и более внимательно посмотрела на остальных. Зокора, Варош, Зиглинда и Янош были в тёмных одеждах, которую здесь обычно носили телохранители, но, видимо, свою руку здесь приложил Армин: эта одежда была украшена тонкой серебряной вышивкой. Зокора изящно лежала на лежанке, Варош сидел у её ног. Она играла с его волосами, читая дальше книгу.

Наталия подняла на меня взгляд. Она тоже была великолепно одета и показала свою стройную ножку, поставив её на край комнатного фонтана и спрятав один из своих узких кинжалов в изящный сапог.

– Он ещё не вернулся. Он сказал, что приглашение к нему не относится и что у него ещё полно работы.

Она выпрямилась и поправила одежду, которая хорошо подчёркивала её фигуру.

– Вижу, вы уже слышали о приглашении и все готовы двинуться в путь, – немного насмешливо заметила Лиандра.

Зокора даже не оторвала взгляда от своей книги.

– Мы ждём ещё только вас, – она перелистнула страницу.

Лиандра хотела что-то сказать, но потом просто кивнула покорившись судьбе и исчезла в нашей комнате. Я подошёл к столу и наполнил один из хрустальных бокалов чистой прохладной водой.

– Что вы выяснили?

Хотя в углу и бил ключом фонтан с медовой водой, но теперь она казалась мне слишком сладкой. Лучше чистая вода. Я опустошил бокал одним махом.

– Этот Джефар вращается в самых высших кругах, – сказал Варош. – Вы же знаете, что в Бессарине есть ещё восемь эмиров. Вскоре они встретятся здесь, в столице, чтобы посовещаться о новом калифе. У большинства из них есть в Газалабаде дворцы или дома. Джефар входил в пять таких имений, часто оставался там лишь ненадолго, а потом снова уходил.

– Эмиры ведь ещё не приехали.

– Да, но они ожидаются в ближайшее время. Само собой разумеется, что их имения подготавливают к этому визиту. Садовники, повара, слуги и всё такое. И, конечно, охранники. В каждом таком дворце мы видели от ста до двухсот охранников.

– Куча солдат, – задумчиво произнёс я.

– У эмира более трёхсот охранников в Лунном дворце, – Янош подбросил вверх виноградину и поймал ртом. Он наклонился, чтобы взять следующую. – Другие эмиры будут иметь не меньше. Добавь к ним охранников, которых они привезут с собой.

Сколько у эмира городских стражников, кто-нибудь знает?

Он подбросил виноградину вверх и хотел снова поймать её ртом, когда Зокора мельком взглянула на него.

– Нет! – воскликнула она, бросив в него книгой с чувственными рассказами. Она попала ему в голову, виноградина выпала, и мы все ошеломлённо посмотрели на Зокору.

– Не двигайся, Янош, – приказала она, встала и вытряхнула из рукава кинжал.

– Но…, – закричал Янош, но она уже была рядом с ним, нанеся удар кинжалом. Виноградина приземлилась на его бедро, поэтому в первый момент мне показалось, будто она хочет вонзить ему кинжал в ногу, но она целилась только в виноградину.

Виноградина лопнула, и на острие кинжала извивалась маленькая жёлтая гусеница с красными щетинками.

– Святые экскременты! – выругался Янош.

Зиглинда побледнела как мел.

– Как ты смогла её увидеть?

Тёмная эльфика склонила голову на бок.

– Совпадение. Когда он подбросил виноградину, я разглядела в свете той лампы тень в ней, – она положила кинжал с насаженной виноградиной на стол, и мы все принялись разглядывать эту маленькую гусеницу.

– Я знаю, как выглядит виноград. Тень была неправильной.

– Хорошее зрение, – произнесла Наталия под впечатлением.

Темная эльфийка покачала головой.

– Другое зрение. Для меня лампа слишком яркая.

– Она не выглядит такой уж опасной, – заметил Янош, но я услышал сомнение в его голосе.

Гусеница, которая всё ещё беспомощно извивалась на кончике кинжала Зокоры, была едва ли длиннее ногтя моего мизинца.

Янош вопросительно посмотрел на Зокору, она кивнула, и он взял её кинжал.

– Я спрошу одного из стражей дома, знаком ли ему вид таких гусениц. Во всяком случае, я таких раньше никогда не видел.

– Не потеряй кинжал, – сказала Зокора.

Она снова устроилась на лежанке. Варош принёс ей книгу, она перелистнула несколько страниц, а затем, казалось, снова погрузилась в неё.

Янош лишь бросил на неё взгляд и вышел из комнаты.

Я попытался забыть об инциденте и собраться с мыслями.

– Значит у Джефара есть какие-то дела с некоторыми другими эмирами. Мы знаем, какие?

Варош покачал головой.

– Нет. Ни один из визитов не занял много времени. Насколько я могу судить, он ничего не приносил и ничего не забирал.

– Он передавал сообщения, – прокомментировала Наталия.

– Это предположение или ты знаешь наверняка? – спросил я.

– Предположение. Я нашла в его доме несколько примечательных вещей. Например, в подвале – алтарь. Я обнаружила его, почувствовав в камне. Тайный путь вёл от этой комнаты через стены к той, где мы подслушали Джефара. И в ней я обнаружила три важные вещи. Среди прочего, старый свиток в футляре из слоновой кости.

– Печать на нём была сломана?

– Футляр не был запечатан, он новый. В нём также находилась рельефная печать, какую используют, когда чеканят золотые или серебряные печати, – она залезла под плащ и вытащила плоский камень. – Она выглядит вот так. Я вдавила её в камень.

Она протянула мне камень, и я изучил печать. Две пальмы, наклонённые друг к другу, лежащая на боку амфора, из которой вытекала вода, образуя лужу или стилизованный пруд.

– Мне она ничего не говорит, хотя у меня такое чувство, что должна, – я передал камень дальше. – Кому-то из вас печать знакома?

Один за другим все взглянули на неё и покачали головами.

– Сам свиток был старый и ломкий. Я почти не смела к нему прикоснуться. Если бы я его развернула, то повредила бы. Я оставила его там, где нашла, в маленьком, скрытом пространстве, во внешней стене здания. В камне. Я в любое время могу, оставаясь незамеченной, забрать его, – продолжила Наталия. – В этом тайнике также находились две шкатулки. Одна была из чёрного металла. В ней находился чёрный медальон, похожий на тот, что мы нашли у Ночного Ястреба. Я открыла шкатулку лишь на мгновение, надеюсь, что этого никто не заметит.

Другая шкатулка была сделана из розового дерева. В ней ничего не было, кроме углубления, подходящего для тяжёлой цепи или большого колье. Эта шкатулка была совершенно новой. В углу на ней были нарисованы вот эти символы, – она положила на стол маленький кусочек папируса. – Затем я услышала шум и подумала, что пора уходить.

– Шкатулка для драгоценностей? – подумал я вслух. – Может быть так, что она предназначена для того второго предмета, которым хотели завладеть Джефар и его работодатель, но к которому ещё не смогли подобраться? Они ведь говорили о чём-то подобном, верно?

– Да, они подделали свиток и жаждали заполучить ещё один предмет, до которого пока не добрались, потому что какая-то она постоянного его носила, – подтвердила Зиглинда.

– Всё это довольно загадочно, – пожал плечами Варош.

– Это правда, но это нам и в самом деле немного помогло, – заметил я. – У кого-то из вас было ощущение, что его или её узнали или что за вами наблюдали?

– Конечно, нет, – сказала Зокора, не отрываясь от книги. Варош покачал головой.

Наталья сообщила:

– Думаю, что меня видел один из охранников, но только за пределами территории дома, – она пожала плечами. – Возможно, он взглянул в мою сторону только потому, что в этот момент на улице больше никого не было. А может ему просто понравилось то, что он увидел.

Это, по моему мнению, было более, чем вероятно.

Зиглинда подняла кусочек папируса и изучила его.

– Скорее всего, знак ювелира.

Наталия в замешательстве пожала плечами.

– Возможно. Пожалуй, придётся спросить Армина.

Лиандра вернулись из нашей комнаты. Она посмотрела на нас, затем на дверь.

– Где Янош?

– Он чуть не подавился гусеницей, – сказал я. – Гусеницей в виноградине. Он как раз расспрашивает, знает ли кто-нибудь эту гусеницу.

– Да, – отозвался Янош, появившейся в дверях. – Это вид бабочки. Говорят, бабочка очень красивая. Из гусениц целители изготавливают здесь пасту, которая обладает анестезирующим и обезболивающим эффектами. Они не уверены, и пробовать тоже никто не хочет, но есть подозрение, что если проглотит её, то это вызовет дыхательный паралич. Этих гусениц часто можно встретить на винограде, – он нахмурился. – Если бы я съел виноградину, а потом обнаружили эту гусеницу, то все подумали бы, что это несчастный случай, – он потянулся к чашке с фруктами, выловил виноградину и внимательно её осмотрев, подбросил в воздух, чтобы потом поймать ртом.

Он широко ухмыльнулся.

– Однако о том, что этих гусениц можно найти в самом винограде, ещё никто никогда не слышал.

– Это выглядит не особо целенаправленно, – заметила Зиглинда.

Янош пожал плечами.

– Очевидно, им было всё равно, кто из нас пострадает. В любом случае, попытаться стоило.

Лиандра посмотрела на него, приподняв вверх бровь. Зиглинда принялась объяснять, что случилось, а я использовал это время, чтобы обстоятельно полюбоваться Линдрой.

Она снова надела свои доспехи, а сверху ярко-белый бурнус. Но в этот раз она воздержалась от головного убора. Вуаль свисала с её левого уха, прикреплённая цепочкой, она ещё не прикрыла ей лицо. Парик был заплетён в три тяжёлые косы. То, что это парик, а не её собственные волосы, можно было узнать, только если внимательнее приглядеться. Всё на ней блестело, как недавно отполированное, даже самое маленькое пятно не осмеливалось потревожить сияющий белый цвет её одежды.

Интересно, как она добилась такого эффекта? Есть несколько методов, как можно отбелить лён, после чего он становился светлым. Обычно светло-серым. Белый цвет был чем-то особенным.

Благодаря своей высоте и стройной фигуре она выглядела… величественно – то слово, которое я подыскивал. Редко её эльфийское происхождение я осознавал так явно, как сейчас.

Рукоятка Каменного Сердца возвышалась над её плечом, рубиновые глаза дракона казалось сегодня особенно сверкали.

Я был настолько поглощён её созерцанием, что потребовалось некоторое время, пока я заметил, что она тоже на меня смотрит.

– Что-то не так, Лиандра?

– Ты хочешь появится на аудиенции в таком виде? – спросила она, оглядывая меня с ног до головы.

Я посмотрел на себя. Сегодня утром одежда была свежей. Теперь она, по-моему мнению, всё ещё была чистой, но мне было далеко до внешнего вида Лиандры.

Доспехи Лиандры были сделаны из мифрила – стали, обработка которой была секретом, которым ни гномы, ни эльфы никогда не делились с людьми. В двадцать раз легче, чем сталь и в три раза крепче, мифрил переливался таинственным синим светом. Её доспехи, как я уже не раз думал, были не только практичными, но и красивыми. Если бы они не были скрыты подо льном её одежды, то на её груди можно было бы увидеть мерцающую голову грифона.

Моя кольчуга вовсе не была неухоженной – ни один боец, уважающий себя, будет пренебрегать своими доспехами. Но с годами звенья стали тусклыми, там и здесь появилась ржавчина, а сталь стала пятнистой. Целые отрезки из звеньев были другого цвета – следы старого ремонта.