Текст книги "Единственная любовь Казановы"

Автор книги: Ричард Олдингтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Наконец, используя свой железный прут в качестве рычага, он все-таки протолкнул вниз лестницу – радостный возглас Марко подтвердил, что ее основание коснулось пола и она стоит. Сбросив вниз веревки и сверток с одеждой, Казанова осторожно спустился по лестнице и был восторженно встречен Марко.

Они принялись обследовать помещение, где стояла кромешная тьма, и в конце его обнаружили железную дверь, за которой находилась другая комната – там стоял стол и стулья, а окна были закрыты ставнями. Раскрыв их, друзья увидели лишь слабо мерцающие звезды да большие купола собора Святого Марка. Казанова настолько устал в сражении со слуховым окном, что вынужден был передохнуть; затем они продолжили обследование, и Казанова обнаружил небольшую нишу с деревянной дверью, которую с помощью своего прута сумел открыть. Они очутились в длинной галерее, где полно было всяких бумаг, и сразу поняли, что это, должно быть, государственный архив.

В темноте ни тот ни другой не видели ничего перед собой дальше одного-двух футов, но, нащупав пыльные бумаги на полках, поняли, что не ошибаются. Сердца их забились сильнее при мысли, что они выбрались из тюрьмы, составлявшей часть огромного здания, и свобода уже близка. Велев Марко побыть на месте, Казанова ощупью пошел вдоль стены в поисках окна, но такового не оказалось.

Начиная терять терпение, он вернулся к тому месту, где стоял Марко, и, натыкаясь на столы и скамьи, пошел вдоль противоположной стены, где почти тотчас обнаружил высокое окно, закрытое ставнями. Он нащупал крючок, приподнял его и, распахнув ставни, при слабом свете звезд стал выискивать пути к свободе. Теперь они находились совсем невысоко и легко могли спуститься на своих веревках, но Казанова с горьким разочарованием отшатнулся от окна: внизу был лишь двор, обнесенный высокой стеной, а за ней – другой, примыкающий к Палаццо дожей, который наверняка охранялся.

– С этой стороны – никакой надежды… – произнес он громким шепотом, как вдруг Марко схватил его за локоть и в тревоге забормотал:

– Шш! Шш!

Оба напряженно прислушались и, помимо биения собственных сердец и грохота крови в ушах, отчетливо различили звук быстро удалявшихся легких шагов, затем какая-то дверь открылась, закрылась, и щелкнул ключ. Несмотря на открытое окно, в помещении было слишком темно и ничего не видно, тем не менее Казанове показалось, что при звуке открываемой двери он на мгновение увидел серый квадрат.

– Ты слышал? – раздался взволнованный, испуганный голос Марко.

– Да. Вроде бы шаги, – сказал Казанова, мгновенно придумав объяснение, которому не верил сам. – Наверное, это была мышь или что-то в этом роде.

– Но я слышал, как открылась и закрылась дверь!

– Это, наверное, что-то свалилось! Пошли дальше. – Осторожно, на ощупь они двинулись дальше – в помещении пахло пылью, старыми бумагами и высохшими чернилами, – пока не добрались до двери, которая оказалась запертой.

– Вот видишь! – в волнении воскликнул Марко. – Я был прав. Тут кто-то был. За нами следят!

– Успокойтесь, юноша, успокойтесь, – мягко произнес Казанова. – Она почти наверняка была заперта задолго до того, как мы выбрались из наших камер. Не надо придумывать.

– Но мы здесь взаперти и…

Дальнейшие слова Марко потонули в громком треске, с каким Казанова, используя свой прут в качестве рычага, без труда сорвал замок с хлипкой двери. За нею открылась лестница, потом площадка, потом еще пролет лестницы и наконец большой зал. Голос Марко, задрожавший от волнения, произнес:

– Канцелярия дожа!

– Ты здесь бывал?

– Часто.

– Можем мы отсюда вылезти через окно?

– Да, но это ничего нам не даст: внизу замкнутые дворы.

– Тогда надо пробираться дальше. Что у нас на пути?

– Всего лишь дверь в канцелярию, потом несколько каменных ступеней и главная дверь на улицу.

– Ну, это не такие уж большие трудности после того, что мы преодолели.

Но трудности оказались большие. Дверь канцелярии и ее замок были много прочнее двери в архив, и Казанова тщетно пускал в ход всю свою силу, крепкие ругательства и острие своего прута. Друзья внимательно обследовали дверь, и Казанова заметил, что широкие верхние панели тоньше нижних.

– Придется пробить дверь, – решительно произнес он.

– В этом гулком зале? Да нас непременно услышат!

– Это единственный шанс, – сказал Казанова. – Отойди-ка.

Трах! Он изо всей силы ударил в панель острием прута, пользуясь им, как пикой и копьем, – дерево треснуло, полетели щепки. Друзья по очереди били в дверь, пока с них не потек пот, и за полчаса проломили дыру, достаточно большую, чтобы через нее мог пролезть человек. К несчастью, она была на высоте пяти футов от земли и щетинилась зазубринами, которых без пилы им было не убрать.

– Ну и? – спросил Марко, с трудом переводя дух и вытирая затекавший в глаза пот. – Что дальше? Как, черт подери, мы в эту дыру пролезем?

– Шш! – На этот раз Казанова услышал что-то; оба прислушались и, казалось, отчетливо различили шаги – кто-то спускался по мраморной лестнице, а немного спустя раздался лязг закрываемой главной наружной двери.

– Здесь что, живут привидения? – спросил Казанова, и волосы у него встали дыбом при мысли о призраках: он их боялся.

– Вполне возможно, – ответил Марко, зубы у него стучали. – Здесь совершено достаточно преступлений, чтобы могли поселиться призраки!

– Ба-а! – Казанова распрямил плечи. – Просто мы переутомились и в голову полезла всякая чертовщина… или это какое-то эхо. Будем двигаться дальше – ничего другого нам не остается, и к тому же надо спешить. Теперь и до зари недолго.

– Это все прекрасно, но как? – безнадежным тоном спросил Марко, ощупывая зазубрины в двери.

– Скамьи, – сказал Казанова, подтаскивая две скамьи и ставя их одну на другую. – Прикрой зазубрины моим плащом и лезь. Я тебя поддержу.

Стараясь по возможности удержать Марко на весу, пока он пролезал в узкое отверстие, Казанова помог ему спуститься на пол по другую сторону, так что Марко лишь слегка поцарапался и в нескольких местах порвал одежду. А теперь предстояла задача потруднее: надо было ему самому, куда более крупному мужчине, пролезть в это отверстие, притом без всякой помощи. Подтащив третью скамейку, Казанова создал – правда, весьма неустойчивое – сооружение нужной высоты; Марко сначала схватил его за руки, потом за плечи и, в какой-то мере поддерживая на весу, помог пролезть. Тем не менее дело не обошлось без больших прорех и царапин, причинявших Казанове невероятную боль и сильно кровоточивших. След кровавых капель тянулся по мраморным ступеням за ним, когда они с Марко спускались и теперь стояли перед последним препятствием, отделявшим их от свободы.

После того как Казанова обследовал в темноте, насколько мог, дверь и обнаружил, что она сбита из бревен, а не из фанеры, окована железом, обита гвоздями с большими шляпками и заперта на внушительный замок, мужество и оптимизм, поддерживавшие его до сих пор, мигом исчезли. Он бережно опустил на пол, как бы прощаясь с ним, железный прут, который так хорошо ему послужил, и со спокойствием отчаяния сел на последнюю ступеньку.

– Мои труды окончены, – сказал он. – Остальное предоставим богу и судьбе.

– Почему?! – воскликнул в тревоге Марко, пригнувшись к нему и пытаясь прочесть в темноте выражение его лица. – Ты что, выдохся и больше не можешь?

– Нет. Но все равно как если бы выдохся. Нужна пушка или петарда, чтобы пробить эту дверь.

– Только это тебя волнует?

– А разве этого недостаточно?

Вместо ответа Марко заставил его встать и подвел к правой притолоке большой двери. Покопавшись там, он нашел ключ шести дюймов длиной и вложил его Казанове в руки.

– Что это?

– Мой единственный настоящий вклад в чудо, каким является наш побег, – скромно сказал Марко. – Все остальное сделал ты. Поэтому тебе и открывать последнюю дверь, ибо благодаря твоей смелости и уму мы преодолели все другие препятствия. Я часто видел этот ключ. Им открывается боковая дверца, которая прямо перед тобой. Давай сюда твою руку – я ее направлю.

Они так дрожали от волнения, вызванного этой последней удачей, что никак не могли вставить ключ в замок, но наконец бородка ключа вошла, ключ повернулся, и тяжелая маленькая дверь, не больше пяти футов высотой, медленно открылась внутрь, а с прохладной площади в лицо им ударил дивный ночной воздух.

– Ах, – шепотом произнес Казанова, шагнув за порог. – Иди же, Марко! Иди сюда, и давай вдохнем воздух свободы. Мы свободны, свободны…

– Неужели вы можете так бесцеремонно покинуть нас?! – иронически произнес чей-то тихий голос у самого его уха.

Казанова резко повернулся и оказался лицом к лицу с Красным инквизитором, а тот чуть ли не дружеским жестом уже положил руку на плечо узника. В отчаянии, ярости и ненависти Казанова размахнулся, чтобы расквасить лицо этому человеку, и в ту же минуту услышал стук башмаков и почувствовал, как его схватили за руки и заломили их назад. В его разгоряченном мозгу пронеслась мысль, что все это время за ними следили, посмеиваясь, и заманили в западню, – тело его обмякло, и он рухнул, бесчувственной тяжестью плоти и костей повиснув на руках стражи.

3

Казанова стенал и метался, пытаясь высвободиться из тенет страшного кошмара. Ему казалось, что он умер на этой земле, но дух его выжил или переселился в другую сферу существования, сумев удержать и тело – тело на редкость чувствительное к боли, тогда как дух в состоянии был терзаться такою мукой, какую еще не знали на земле. В этом новом и страшном существовании он сначала был погружен во тьму, грязь и безнадежность Дантова Мальболджа, а потом ценою вековых усилий, бездны энергии и страданий сумел пройти один за другим все круги ада, пока не достиг преддверия, своего рода ничейной земли между адом и тем, что можно считать его противоположностью. Но тут, к несчастью, тело его, подобно безжизненному телу Патрокла [83]83
  Патрокл – в греческой мифологии сын одного из аргонавтов. Погиб у стен Трои. Тело Патрокла было отбито греками, а оружие досталось врагам.


[Закрыть]– только тело Казановы в противоположность ему продолжало чувствовать и остро воспринимать боль, – стало предметом отчаянной борьбы между дьяволами и архангелами в их бесконечной схватке. Пульсирующая боль пронизывала его голову и грудь, терзала его измученные мышцы, в то время как черти острыми огненными когтями скребли и рвали его ноги.

Он громко застонал, и его раскалывающаяся от боли голова слегка повернулась, когда кто-то из дьяволов или ангелов пролил что-то на его лицо и в нос ему ударил мерзкий острый запах.

– Он приходит в себя, – спокойно произнес лекарь, – ты кончил бинтовать ему ноги?

– Да, – ответил более молодой мужчина, продолжая делать свое дело.

– Хорошо. Теперь накрой его и вытри с лица ароматический уксус – я случайно пролил его. Пойди скажи мессеру гранде, что он будет жить, но ему надо дать отдых и хорошее питание, а потом сразу возвращайся. А как молодой Вальери?

– О, тот в порядке – зачинщиком-то ведь был этот, – сказал молодой человек, вставая, – он только волнуется по поводу своего друга.

– Возвращайся как можно скорее: ты мне понадобишься.

Казанова открыл глаза, невидящим взглядом обвел комнату и снова их закрыл. Лекарь склонился над ним, и когда Казанова снова открыл глаза, во взгляде его, уставившемся на лекаря, были удивление и страх. Опаленные жаром губы попытались произнести что-то, и его невысказанное желание было тотчас понято: Казанове приподняли голову, и он жадно выпил прохладной воды с лимоном и жасмином. Удовлетворенно вздохнув, он упал назад на подушку и закрыл глаза. Но вместе с сознанием к нему тотчас вернулась память, пронзив его кинжалами страха, подозрения и неуверенности.

– Кто вы? – спросил он, схватив мужчину за руку и пронзительно глядя на него, словно пытаясь прорвать пелену обмана.

– Лекарь, – последовал спокойный ответ.

– А я где?.. Где?

Казанова оглядел комнату, пытаясь припомнить ее. Но эта комната с высокими сводами, со стрельчатыми окнами в мелком переплете и гобеленами на стенах была ему совершенно незнакома. Словно сквозь туман он подметил, что она богато обставлена старинной мебелью и что он лежит на кровати со столбами и балдахином.

– Разве я сумел бежать? – размышляя вслух, произнес он. – Конечно же, нет. Этот зверь… Доктор! Скажите, где я?

– Сначала пообещайте, что вы будете вести себя спокойно и принимать лекарство, которое вам дадут…

– Конечно, обещаю… только скажите же мне, скажите!

– Во Дворце дожей.

Казанова издал страшный звук – нечто между стоном и криком ужаса, какой издает человек, видя, что его покалечило в бою. Он закрыл лицо руками и снова упал на подушку. Но почти тотчас сел и, отчаянно вцепившись в руку лекаря, взмолился:

– Доктор, я этого не вынесу! Говорю вам – не вынесу. Я лишусь рассудка, а это мне тоже невыносимо. Быть жалким узником, здоровым или безумным, без надежды отсюда выбраться… Ох, нет, нет. Доктор, вы же человек, а не бездушное орудие этой подлой безликой власти. Дайте мне что-нибудь, что убило бы меня…

Лекарь отрицательно покачал головой.

– Вы же знаете, все лекари дают клятву…

– Но это же будет во спасение жизни, а не ради ее изъятия! – горячо взмолился Казанова. – Неужели вы не понимаете, ведь насколько лучше умереть и…

Тем временем лекарь достал из своей сумки пузырек и накапал в рюмочку с душистой водой двадцать капель какого-то снадобья, которое, попадая в воду, тут же образовывало молочные ручейки. Кладя конец мольбам Казановы, он поднес рюмку к его губам и сказал только:

– Выпейте.

– Это яд?

– Выпейте.

Наполовину убежденный, что лекарь дает ему яд, Казанова охотно выпил и, уступив его уговорам, лег и закрыл глаза. Круговорот мыслей и чувств, терзавших его, стал постепенно замедляться, танец дервишей в мозгу утратил свой бешеный темп, и блаженное чувство мягко обволакивающего покоя и умиротворения проникло в него, заглушая даже боль в израненных острыми зазубринами досок бедрах и ногах, пока она не стала чем-то далеким, а потом и вовсе исчезла.

Лекарь молча неподвижно сидел, пока Казанова не заснул, а тогда взял свои инструменты и бесшумно направился к двери, успев перехватить на пороге своего возвращавшегося помощника. Они шепотом повели разговор в соседней комнате.

– Его душевное состояние – хуже некуда, – прошептал лекарь. – Я дал ему самое сильное успокоительное, какое только можно. Теперь многое будет зависеть от того, что они с ним сделают. Он считает, что лишится рассудка, если его вернут в тюрьму, и я склонен думать, что он прав. Что сказал мессер гранде в ответ на мое донесение?

– Просто кивнул, – отвечал помощник, – и сказал, что меры будут приняты. Мы должны оставаться при нем, пока он не поправится, и главное – следить, чтобы он не причинил себе вреда…

– Что?! – возмущенно воскликнул лекарь. – Мы же не санитары… и не тюремщики!

Помощник мрачно усмехнулся.

– Похоже, что этот пациент представляет особый интерес для республики, и в данном случае мы должны считать себя задержанными. – Желая подчеркнуть все значение последнего слова, он указал на толстые прутья решетки на изящных готических окнах.

Глаза лекаря засверкали от возмущения.

– Но мои пациенты! А моя свобода?!

– О какой свободе может быть речь? – цинично заметил молодой мужчина. – Свободе не дышать? А что до нас, то мессер гранде подчеркнул, что мы ничего не потеряем.

Лекарь уже взял себя в руки и лишь пожал плечами.

– Кто из нас возьмет на себя первую смену – я или ты? – спросил он.

Задача, возложенная на них, была далеко не легкой, и наибольшим препятствием на пути к выздоровлению пациента был сам пациент. Первые два-три дня он находился в таком отчаянии и так ненавидел жизнь, что пришлось давать ему наркотики. Когда же давать их и дальше стало опасно и к больному вернулась воля, пришлось сражаться с ним, чтобы он не срывал с себя бинты и не пытался тем или иным способом покончить с собой, а кроме того, надо было уговаривать его или заставлять есть и пить. Оба лекаря были совершенно измучены и готовы признаться правителям, что не в состоянии сладить с Казановой, когда физическая сила Казановы наконец возобладала над душевной депрессией. Он вдруг попросил еды и вина, с аппетитом поел, попил и поспал, а проснувшись, снова поел.

Молодой лекарь посмотрел на своего учителя и понял, что пациент явно на пути к выздоровлению.

Прошло десять дней со времени сенсационного побега и горькой иронии вторичного ареста. Осознание того, что его тщательно продуманные планы стали известны инквизиторам, что Лоренцо либо обнаружил дыры, пробитые Марко, либо – что скорее похоже на правду – носил инквизиторам наколотые книги, – вот что больше всего доводило до бешенства Казанову и вызывало у него желание покончить с собой. Ему была непереносима мысль, что человек, которого сумели так провести, неизбежно, по его мнению, становится посмешищем. Инквизиторы явно знали обо всем, вплоть до времени, на которое был назначен побег, и шаги, которые он и Марко слышали, были шагами стражников, поставленных, чтобы следить за ними. Это была своеобразная пытка – пытка надеждой, которую, говорят, использовала испанская инквизиция. А после двух таких провалов на что можно надеяться? Казанова вновь впал в поистине животную апатию, не имея достаточной силы воли, чтобы довести себя голодом до смерти, и не настолько опустившись, чтобы смириться с жизнью в темнице и, став мертвецом для всего мира, год за годом прозябать там. Лучшее, что он мог сделать, – это стараться ни о чем не думать: забыть про Марко и Анриетту, про такой знакомый ему мир женщин и игорных домов, поставить крест на жизнь, полную приключений, перемещений и удовольствий. Приняв такое решение, он потребовал себе книг, и еще книг, и еще книг и читал с момента пробуждения до тех пор, пока его усталые глаза не смыкал сон. Ему нетрудно было выполнять указание лекаря лежать в постели, ибо постель у него была не тюремная, а удобная, даже роскошная, и делать ему было, если бы он встал, абсолютно нечего.

Однажды после полудня, когда Казанова был глубоко погружен в историю Рима, дверь в его комнату вдруг распахнулась и вошел какой-то человек. Одет он был со всем тщанием и роскошью венецианского патриция: башмаки на высоком каблуке, шелковые чулки, бархатные панталоны и парчовый камзол с жилетом, завитой и напудренный парик, безупречное кружево, черненая трость, золотая табакерка. Посетитель с небрежной грацией поклонился, и, только когда он стал искать глазами кресло, Казанова с глубочайшим изумлением понял, что этот любезный патриций не кто иной, как Красный инквизитор.

– Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, Казанова, и вы извините меня, если я сяду, – любезно произнес инквизитор.

Кровь гневной волной прилила к щекам Казановы, взгляд стал жестким, кулаки сжались.

– Вы смелый человек, мессер, встречаясь один на один с человеком, который так сильно от вас пострадал, – глухим голосом произнес он. – Не настолько я покалечен, чтобы у меня не хватило сил задушить вас голыми руками.

Инквизитор спокойно, не спеша, взял понюшку табаку, смахнул травинки с рукава, легонько промокнул ноздри кружевным платком, спокойно хмыкнул и сказал:

– Поэтому я и пришел к вам как венецианский синьор, а не в одеждах, в каких я исполняю свои обязанности.

– Одежда не имеет для меня значения, – мрачно заметил Казанова.

– Прошу меня извинить, но, хотя я еще не покинул свой пост и не могу этого сделать до срока, на который меня выбрали, я пришел к вам в совсем другой роли.

– Какой же это, прошу вас?

– В роли посла Светлейшей республики.

Казанова издал хриплый смешок – словно пролаял пес – и раздраженно произнес:

– Если это шутка, то шутка неумная. Если же нет, то я вас не понимаю.

Инквизитор снова хмыкнул.

– Во-первых, я уполномочен Советом десяти поздравить вас.

– Советом… поздравить?.. – пробормотал Казанова.

– Безусловно. Синьор Казанова, вы – венецианец. Вы знаете тысячелетнюю историю нашей родины, вы знаете, какой она была и какая она есть. И вы знаете – между нами, конечно, – что наша дорогая родина больше не дает миру людей того калибра, какими она славилась и заставляла себя бояться. У нас еще сохранились такие фамилии, как Дандоло и Морозини, но у людей, носящих их, уже нет былых достоинств…

– Ну и? – спросил Казанова, поскольку инквизитор умолк.

– Так вот, несколько дней тому назад вы пытались бежать…

Лицо Казановы потемнело от гнева, и он не без ехидства спросил:

– И Совет десяти шлет мне поздравление с успехом? А-а! Если бы не предательство и не подслушиванье, вам никогда бы меня не поймать.

– Вполне справедливо. – Инквизитор повел изящной рукой. – Мы читали все ваши послания Вальери, за исключением, пожалуй, первых двух или трех. Но, во-первых, мы многое извлекли из вашей попытки – тюремная система будет перестроена, а во-вторых, никто из нас не верил, что в человеческих силах сделать то, что вы сделали…

– К чему же вы все-таки клоните? – нетерпеливо спросил Казанова. – Какой мне прок от всех этих разговоров, даже если бы я поверил в их искренность?

– Все это, безусловно, искренне, – ответил инквизитор, – просто вы не даете мне времени объяснить.

– Между нами стоит куда больше, чем можно объяснить с помощью нескольких ничего не значащих похвал, – весомо сказал Казанова, садясь в постели. – Вам легко великодушно простить себя за те раны, что вы причинили мне, но это не так легко мне. Вы арестовываете меня, не предъявляя обвинений, четыре часа допрашиваете, опять-таки не предъявляя никаких обвинений, потом полтора года держите в тюрьме, по-прежнему не предъявляя обвинений. А потом, когда я почти преуспел и чуть не вырвался из ваших цепей, вы являетесь ко мне и говорите, что я славный малый. Такой высокой оценки я не заслуживаю. Признаю: я игрок и распутник и, случается, бываю резок на язык. Но я не предатель своей родины и не претендую на славу Морозини и Дандоло!

– Отлично сказано, – произнес инквизитор и в подтверждение своего удовлетворения взял понюшку табаку, а Казанова откинулся на подушки, утомленный собственным красноречием. – А теперь дайте мне возможность высказаться. Мы арестовали вас той властью, какою наделили нас законы Венеции, – арестовали потому, что на вас был совершен донос, который сделала лично весьма уважаемая особа, обвинив вас в прямом участии в заговоре против Венеции – заговоре, который ни больше ни меньше состоит в том, чтобы завладеть нашими ключевыми форпостами на Адриатике с помощью предательства и совращения комендантов этих крепостей, а затем передать их в руки наших врагов – австрийцев.

– Ах, так вот, значит, как отомстила мне донна Джульетта?! – прервал его, насупясь, Казанова. – Что же побудило вас поверить такой глупости?

– Венеция никогда не подтверждает и не отрицает догадок о личности доносчика, – холодно сказал инквизитор. – А что касается последней части вашего замечания, то с нашей стороны было бы безумием не заняться расследованием, тем более что у нас есть доказательства – должен признать, несколько туманные и неудовлетворительные, – что такой заговор существовал. Но вся эта история покрыта тайной. Либо нам дали очень неверные сведения, либо мы имеем дело с на редкость хитрыми и осторожными людьми, на которых работают два, а то и больше агентов, до сих пор остающихся неуловимыми.

– Но я-то какое имею ко всему этому отношение? – с горечью спросил Казанова. – При том, что я ничего не знаю об этом, кроме того, что вы мне сейчас рассказали?

– Как и во всех комиссиях, в нашем Триумвирате есть расхождение во мнениях, – сдержанно сказал инквизитор. – Я с самого начала считал, что вы невиновны, но мои коллеги думали иначе. Затем, поскольку в далмацких и албанских портах ничего не происходило, я счел это говорящим в вашу пользу, а мои коллеги утверждали, что это, возможно, объясняется тем, что мы схватили главного заговорщика, то есть вас.

– Боюсь, я заплатил слишком дорого за высокое мнение их превосходительств о моих способностях к интригам, – сказал Казанова. – Тюрьма на редкость хорошо растворяет человеческое тщеславие.

– Так мне говорили, – сказал инквизитор, по обыкновению ныряя пальцем в табакерку. – Я продолжу: так вот, все было тихо в течение более года… даже полутора лет, так? – поправился он, заметив протестующий жест Казановы. – Но сейчас мы получили некие сведения, которые заинтересуют вас, как они заинтересовали и нас…

– Заинтересуют меня?

– Похоже, что вас принесли в жертву, чтобы прикрыть кое-кого другого, настоящего агента, а мы считали, что выловили агента, когда арестовали вас. Главной движущей силой во всем этом является посланник одной иностранной державы, в отношении которого мы открыто ничего не можем предпринять, не вызвав войны, а мы – нечего и говорить – не в состоянии ее затевать. Похоже, что вы каким-то образом оскорбили или унизили этого посланника и он питает к вам личную неприязнь… Кстати, не было ли с вами в тот день в гондоле Вальери молодой женщины?

– Да, была.

– А куда она делась?

– Марко высадил ее на берег поблизости от Местре, и она, по всей вероятности, покинула территорию Венеции.

– Это и он говорит, – заметил инквизитор, кивая с глубокомысленным видом, – либо вы очень умело приготовили ответы на все вопросы, либо – как это ни удивительно, – пожалуй, говорите правду… Но возвращаюсь к делам более важным: этот агент, ради которого вы были принесены в жертву… м-м… господином, которому вы перебежали дорогу в… Что я хотел сказать?.. Словом, этот агент, насколько нам известно, приезжает для получения инструкций в деревню в швейцарском кантоне Гризон.

– Ну так почему же вы не пошлете туда кого-нибудь из ваших бандитов, чтобы перерезать ему горло? – нетерпеливо спросил Казанова.

– Мы, конечно, делали такие вещи раньше, – спокойно признал инквизитор, – но с меньшим успехом, чем нам хотелось бы или чем можно предполагать. А в данном случае против этого есть и более серьезные возражения. Гризон в союзе с Австрийской империей. А империя проявляет особый интерес к этой… твари. Нет, мы решили, что лучше будет послать вас туда, чтобы вы завлекли агента на нашу территорию, где мы могли бы совершить арест…

– Меня?! – в изумлении прервал его Казанова. – Но что же я могу сделать? И почему посылать именно меня?

Инквизитор улыбнулся.

– Это мне нетрудно вам объяснить, – сказал он. – Мы поняли, что причина нашего провала объясняется, по всей вероятности, тем, что агентом является женщина, – это нам и в голову не приходило.

– Невероятно!

– Ничуть, – не без издевки заметил инквизитор. – Женщин постоянно используют в подобных тайных политических… м-м… маневрах. Французский двор, Англия и Голландия постоянно так поступают. У нас, поскольку мы имеем дело главным образом с папой и турками – с двумя государствами, где у власти стоят мужчины, – меньше опыта такого рода. Словом, такое предположение поступило к нам сейчас от наших наблюдателей. Ну и мне пришло в голову, что лучший способ завлечь женщину и заставить ее пересечь нашу границу без применения силы – это подослать к ней самого изощренного соблазнителя нашего времени…

– Вы мне льстите, – мрачно произнес Казанова.

– Нисколько, нисколько, это чистая правда. То, что так трудно для другого, легко для вас, вам достаточно ослепить ее, заставить стать вашей и привезти туда, куда мы скажем и где сможем спокойно ее арестовать, а вы, конечно, больше никогда ее не увидите.

– Премерзкая антреприза, – сказал Казанова.

– Но все-таки лучше, чем пожизненное заключение в Колодцах, синьор Казанова, ибо, уж будьте уверены, мы вас больше не препоручим заботам легкомысленных надзирателей Свинцовой тюрьмы – даже при нашей новой системе. А жизнь обитателей Колодцев обычно не бывает долгой.

Казанова прикусил губу и какое-то время сидел с мрачным видом. Предложение казалось ему унизительным, но Колодцы – эти страшные подземные темницы без света, наполовину утопленные в мокрой почве Венеции, кишащие крысами, населенные микробами лихорадки…

– Продолжайте, – угрюмо произнес он.

– А-а, я так и думал, что вы согласитесь, – цинично сказал инквизитор. – Но в таком случае нам не о чем больше говорить, разве что о деталях, которые мы рассмотрим позже…

– Но как я узнаю эту… эту особу? – спросил Казанова, проглатывая неприязнь.

– Вам нетрудно будет заметить чужую женщину или иностранку в маленькой гостинице заброшенной деревушки в Гризоне. Место это находится у подножия перевала Стельвио, хотя и не на главной дороге, – как видите, хитро выбрано. Так или иначе, вы узнаете эту особу, так как вам она знакома.

– Я узнаю ее?! – Казанова был потрясен. – Да как это может быть?

– Дорогой мой Казанова! – Инквизитор, несколько развеселившись, взял понюшку табаку. – Да неужели вы до сих пор не поняли, что некоторые дамы, благосклонно относясь к определенного рода авансам, чувствуют себя глубоко оскорбленными, если их бросают или с ними порывают до того, как они того захотят? Вы же сами, кажется, думаете – учтите, я ничего не признаю и ничего не отрицаю, – что донесла на вас женщина…

Представьте себе бесконечно долгую вспышку молнии, которая позволяет отчетливо увидеть каждую особенность плохо различимой ранее местности, – к такого рода явлениям можно отнести и последнюю фразу, сказанную инквизитором Казанове. Подобно всем заключенным, Казанова долго и горестно размышлял, подробнейшим образом разбирая все обстоятельства своего ареста и его причины. Встреча с гондолой донны Джульетты на регате в день Вознесения была, учитывая их отношения, достаточно ясным – а с точки зрения Казановы, и решающим – доказательством того, что донна Джульетта оклеветала его, да и инквизитор своими хитроумно построенными отрицаниями, казалось, признал это. Загадка состояла в том, как она умудрилась так быстро сделать донос. Теперь, имея в руках ключ, полученный от инквизитора, можно было предположить, что у нее были к тому другие основания, а не просто ревность и жажда мщения. Она стремилась обезопасить себя. В Риме у нее была репутация женщины, глубоко замешанной в разного рода политических интригах, но поскольку такого рода вещи не интересовали Казанову, он никогда над этим не задумывался. Если же все это время она была тайным агентом, пытавшимся завладеть далмацкими фортами, – это все объясняло, в том числе ее присутствие во Флоренции и в Венеции. У такого рода особ всегда есть знакомые среди бесчисленного множества мелких шпионов врага, и донна Джульетта наверняка продавала или сообщала им всякие мелочи, выдавая неудобных ей или не имеющих веса особ, чтобы в большей безопасности работать самой. Обнаружив, что у венецианских правителей появились некоторые подозрения – а Казанова вспомнил теперь, что Марко говорил ему о чем-то таком, когда Казанова вернулся в Венецию, – донна Джульетта тотчас отправилась к одному из этих паразитов со своей вроде бы чрезвычайно важной информацией. А теперь ему предоставлялась возможность отомстить ей самым подобающим образом, в свою очередь отдав ее в руки правосудия и на милость инквизиторов Венецианского государства…