Текст книги "Гибель на промежуточной станции"

Автор книги: Ричард Мередит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

6

На Адрианополисе, на широте 45 градусов Внутреннее Море глубоко врезается в континентальную массу Нортлан. В восьмидесяти с небольшим километрах от города Холмдел, в регионе, который когда‑то назывался Сент–Мишель, скалы высоко поднимаются над блестящей поверхностью беспокойного моря. На одной из этих скал стоит Кулхевен – столица древних властителей Нортлана, “Стражей Кулхевена”. Сейчас, между высокими башнями замка и отвесными скалами стоял стройный человек. Его волосы трепал свежий морской бриз, и взор его был устремлен туда, где поверхность моря сливалась с небом.

Адрианополис был очень старой колониальной планетой. Это была одна из первых планет звездного скопления Паладина на которую прибыли переселенцы с Земли. В этом регионе космоса похожие на Землю планеты были распространены в изобилии: Цинтия, Карстаирс, Девиспорт, Мидвуд и другие, но больше всех походил на Землю красавец Адрианополис.

Люди прилетели на Паладину, обосновались на Адрианополисе или на других планетах и стали строить новую цивилизацию. Через некоторое время Паладина оказалась отрезанной от Земли. Тогда Домайнская Чума – страшная, неизлечимая болезнь, взявшаяся во Вселенной неизвестно откуда, прокатилась по мирам населенным людьми и чуть было не уничтожила весь род человеческий.

Прекрасный Адрианополис вернулся в период феодализма и почти два стандартных века собирал то, что осталось после Чумы, чтобы возродить из этих людей цивилизацию. В это время над Нортланом установили свою власть Кулхевены. Как и феодальные правители других миров, времен и народов, они давали защиту и требовали в ответ подчинения. Некоторое время в Адрианополисе не было никого, кто осмелился бы оспаривать их власть. Они были единственными высшими правителями.

Но затем времена изменились. К некоторым колониальным мирам вновь пришли звездолеты с Земли, связь и торговля были восстановлены. Когда население Адрианополиса узнало о Земле и ее республиканском правлении серфы и слуги поднялись против своих лордов на войну и Кулхевены потеряли не только власть, но и свои жизни.

Но несмотря на это, потомки оставшихся в живых “Стражей Кулхевена” до сих пор сохранили свой старинный титул и оставались довольно влиятельными людьми не только в правительстве Адрианополиса но и в самой Галинской Лиге. По крайней мере большинство из них были влиятельными людьми до происшествия на Салиенте.

Гленн, “Страж Кулхевена” совсем недавно и не по своей воле принял этот титул. Его отец Джон, “Страж Кулхевена”, был Главным Адмиралом Флота на Салиенте. Именно флагманский корабль Адмирала начал героическую, но чрезвычайно глупую атаку на Бастион Дегоры, и, как говорят историки, от звездолета “Сталинград” не нашли даже обломков. Всех членов экипажа посчитали убитыми. Гленн, новый “Страж Кулхевена”, надеялся что его отец погиб вместе со “Сталинградом”. Ведь, если джиллы взяли его живым… Нет, об этом не стоило думать.

Сейчас, молодой Гленн стоял на Серых Утесах Сент–Мишеля, смотрел на простирающееся перед ним море и чувствовал сильное волнение. На нем была униформа Полного Командора Космических Войск Галинской Лиги, и он только что получил приказ вступить в свою первую независимую должность, ответственность которой тяжелым грузом легла на его хрупкие плечи.

Он стоял на утесах вгрызаясь зубами в мундштук старой трубки, которая когда‑то принадлежала его отцу, и пахнущий морем ветер теребил его волосы. Гленн спрашивал себя, способен ли он командовать звездолетом, пусть это даже маленький патрульный корабль “Мессала Корвинус”. Он не мог ответить на этот вопрос и, что хуже всего, боялся этого ответа. Может, он был попросту трусом? Куда же делась в нем храбрость, которая была у отца?

Он оглянулся на огромные, возвышающиеся над ним башни Кулхевена и подумал, что они были сильно похожи на древние замки Земли, по–видимому первый “Страж Кулхевена” находился под сильным впечатлением от этих строений докосмической эпохи, когда строил себе это жилище. “Но к чему эти мысли?” – спросил он себя.

После смерти его отца Кулхевен был заброшен, и это был первый визит Гленна в родовой замок, хотя причину этого возвращения он не понимал до конца – может, он хотел тут поселиться? Или он хотел опереться на что‑то, что было в прошлом, чтобы что‑то уверило его в том, что Вселенная все еще тверда и реальна, чтобы что‑то помогло ему встать с ней лицом к лицу, и чтобы доказать себе, что кровь “Стражей Кулхевена” все еще течет в его жилах и вместе с ней их мужество?

К тому же, он провел здесь детство, и поэтому, возможно, вернулся сюда, чтобы вспомнить то время, когда казалось, что во Вселенной существуют доброта и счастье, и, что стоит лишь найти их? Похоже, он уже нашел свой маленький кусочек счастья в этом мире, и может даже не такой уж и маленький, так как внутри пустой древней крепости, возвышающейся над морем, сидела Андженет, ожидавшая его возвращения – морской бриз был слишком холоден для нее. “Наконец, она пришла ко мне, – подумал он. – Наконец она сказала, что обручится со мной. Она откажется от остальных своих приятелей и станет моей женой”.

Женой. Как странно звучало для него это древнее слово. Как часто раньше оно казалось ему насмешкой. Но… Но сейчас оно приобрело для него совершенно иной смысл. Ему стало казаться, что он смотрит на мир глазами другого человека, и ему нравилось это. Возможно, именно это, каким‑то образом, даст ему силы сделать то, что он должен сделать, чтобы быть тем, за кого принимает его командование.

Он ухмыльнулся, понимая, что ведет себя довольно странно. Он совсем не походил на себя.

Может, это и к лучшему?

Может, ему надо было бы сесть и написать об этом поэму, но у него не было с собой ни блокнота, ни ручки; в замке его ждала Андженет, да и ветер не становился теплее.

Он зажег оставшийся в трубке, смешанный с золой табак, посмотрел как ветер уносит дым, а затем повернулся и пошел назад к Кулхевену, пытаясь удержать на своем лице улыбку.

Андженет поднялась, чтобы встретить его, когда он вошел в огромный обеденный зал, где она сидела, изучая барельефы, которые отражали историю Кулхевена со Дня Посадки на Адрианополис до смерти дедушки Гленна в Орлане во время революции. На ее лице была какая‑то странная вопрошающая улыбка, и несколько секунд она, казалось, боялась заговорить.

– Гленн, – спросила она наконец, – как ты себя теперь чувствуешь?

– Не знаю, – ответил он, жестом предлагая ей сесть рядом с ним на длинную скамью, тянувшуюся вдоль стены под барельефами, описывающими историю его отцов. – Я не уверен, Андж. Я пока не в силах в этом разобраться.

– Что ты имеешь в виду?

Гленн взглянул на нее, и невольно залюбовался ее чертами. Да, он любил ее. “Разве есть для этого другое определение?” – спросил он у себя.

Андженет Мак’Вильямс Сутина была тонкой, почти хрупкой блондинкой с голубыми глазами и бледной, почти молочного цвета кожей расы, которая исчезла повсюду, кроме самой Земли – арийской. Нет, она не была настоящей арийкой, только была похожа. Отец ее отца был черен, как ночь, но гены, почему‑то смешались, таким вот, странным образом и Гленну эта комбинация пришлась очень даже по нраву.

Он вспомнил, как в первый раз повстречался с ней. Он повстречался с ней на вечеринке, организованной по случаю дня рождения сына мэра Холмдела, которому тогда исполнилось двадцать один год, и его вступления в Космические Войска. Гленн пришел туда потому, что Граул был его другом, хоть и на несколько лет моложе его, и Гленн хотел помочь ему отметить его совершеннолетие.

Гленн выпил “к’пек” покурил “хэппистикс” и присоединился к веселой компании обнаженной молодежи, развлекавшейся в огромном зале. Возможно, он был тогда немного не в себе от осознания той ответственности, которая его ожидает, и которую он не в силах был принять, поэтому он выкурил немного больше “хэппистиксов”, чем положено, но ему было все равно. Кому какое дело?

Вскоре вечеринка ему наскучила. Один или два оргазма, чего еще можно было ожидать? Он получил свое удовольствие и уже собирался уходить, как вдруг увидел ее, лежащую вместе с Граулом. Оба были усталые, почти изможденные и находились как бы в полусне. Она была совершенно голой. Белокожая и белокурая в сочетании с темной кожей Граула – это выделяло ее из всех. У нее были маленькие конические груди, которые привлекательно поднимались и опускались при каждом вдохе. Неожиданно для себя он захотел ее, захотел ее больше, чем что бы то ни было во Вселенной. Он не знал почему. Он до сих пор не знал почему и, может, никогда не узнает, но это не имеет значения.

Андженет Мак’Вильямс Сутина. Ее считали самой взбалмошной девчонкой в Нортлане. О ней говорили, что она сущий дьявол, нимфоманка, что она пристрастилась к сильнодействующим наркотикам. Это она вломилась в галерею Комрака и увела картину Гиштона прямо из‑под сканеров робота–охранника. Это она разделась догола в ложе для посетителей Ассамблеи, когда обсуждался Биль Мальбертона о наркотиках. К тому же, она была… В общем, вам ясно. Эта девушка была не для Кулхевена, не для “Стража Кулхевена”.

Но все же она была нужна ему. Может, он успокоит ее, может она сама успокоится, когда найдет мужчину по себе?

Теперь она принадлежала ему, и это было главное.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она его, и ее слова как бы повисли в воздухе. Он должен был как‑то на них ответить.

– Понимаешь, – сказал он наконец. – Вот, возьмем, к примеру, моего отца. Он был Главным Адмиралом на Салиенте и, на мой взгляд, героем, если не слушать его критиков, которые твердят, что он был выжившим из ума старым ослом, которого близко нельзя было подпускать к военной службе.

Гленн глубоко вздохнул и продолжил.

– Я говорю о том, что отец никогда ничего не боялся и не сомневался ни в чем. Он всегда точно знал что, как и когда делать. Я не знаю, Андж. Я даже не знаю, смогу ли я командовать патрульным кораблем.

– Конечно же сможешь, – Гленн, – сказала Андженет, обнимая его одной рукой и привлекая к себе. Он подумал о том, как ошибались в ней люди.

– Мне так хочется быть в этом уверенным, – медленно произнес он, – но я не могу. Боже, Андж, я так волнуюсь. Я абсолютно уверен в том, что не смогу даже правильно вывести “Корвинус” на орбиту. Представляешь, если я грохнусь прямо на здание Ассамблеи?

– Гленн, – сурово сказала Андженет.

– Ладно, – сказал он с невесть откуда взявшейся силой в голосе. – Ты права, Андж. Я понимаю, что я не Мазершед, но я не буду также самым худшим командиром во Флоте.

– Так то лучше, – заметила Андженет, – повторяй это почаще. И не беспокойся о том, что еще не произошло. Хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся ей в ответ Гленн.

– А теперь, – сказала Андженет, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к нему лицом, – ты обещал показать мне Кулхевен.

– Разве? С чего бы ты хотела начать?

– Ну, – произнесла она с шутливой застенчивостью, – как насчет королевских покоев?

– С удовольствием покажу тебе их, – сказал Гленн взяв за руки и обнимая ее.

– Гленн, – прошептала она ему на ухо, – я вовремя прекратила делать уколы.

– Уколы? – удивился он?

– Противозачаточные, – объяснила она.

– Да? – до него постепенно дошел весь смысл того, что она только что сказала, и он был рад этому потому, что она становилась ему теперь настоящей женой и, Боже, ему теперь не так страшно будет умирать!

Он повторял себе все это, когда они прошли в огромные королевские покои и занялись любовью на кровати, которая принадлежала когда‑то правителям всего Адрианополиса.

7

Добравшись до своего отсека, Брейсер подъехал к столу и взял сигарету из украшенного орнаментом портсигара. Давным–давно, в другой жизни портсигар этот подарила ему Донна. Он медленно зажег сигарету и его легкие наполнил табачный дым. Ему хотелось не вспоминать, не вспоминать ни о чем.

В дверях показалась фигура стюарда, глаза на его покрытом шрамами лице с испугом смотрели на капитана.

– Вам принести чего‑нибудь, сэр? – спросил он.

– Нет, Джонсон. Спасибо. Я позову тебя, если что‑нибудь понадобится.

– Хорошо, сэр.

Стюард исчез так же быстро и бесшумно, как появился, и Брейсер продолжил борьбу со своими воспоминаниями, чувствуя, что постепенно сдает им свои позиции. Это были приятные воспоминания. Он вспомнил Майора Донну Бритт, и все бы было хорошо, если бы он не помнил, как она выглядела в последний раз.

Затем он вспомнил тот день в Холмделе. Сколько дней прошло после того, как они познакомились? Неделя? Да, может, чуть больше. У них обоих был свободный день и они возвращались из Вальфортского Гарнизона на аэробусе. Командор Брейсер и Майор Бритт сидели друг подле друга глядя как внизу медленно проплывают зеленые пятна полей и лесов. Потом, через некоторое время, они уже разговаривали друг с другом о Земле – они оба попали сюда с Земли, хотя дома их находились более чем в тысяче километров друг от друга.

Донна рассказала о городе Нью–Портсмут, где жила вместе с сестрой, и о своей сестре. Ее сестра Мишель все еще жила на Земле и работала там где‑то системным аналитиком, хотя чаще ей приходилось подрабатывать в роли обыкновенной проститутки. Правда, у нее была своя постоянная клиентура. Донна показала фотографию Мишель, и Брейсер заметил, что они с Донной были мало похожи друг на друга. Донна согласилась, заявив, что Мишель значительно симпатичнее ее, Брейсер возразил, и они оба улыбнулись.

Аэробус приземлился в Холмделе и они вдвоем пообедали на Бульваре. Затем, они побывали в Здании Ассамблеи и во Дворце Истории, погуляли по городу и снова зашли в маленький ресторанчик на Бульваре. После этого, они взяли напрокат яхту, на которой лежали нагишом на солнце, пока она не вышла в открытое море. Там они занимались любовью пока ветер не изменился и не стало прохладно. Весь путь назад в Холмделскую Гавань Брейсеру пришлось идти против ветра и они на час опоздали на аэробус, идущий обратно в Вальфортский Гарнизон, поэтому им пришлось полночи держась за руки просидеть в аэропорту в ожидании следующего. Пока они сидели там, Брейсер предложил подписать с ней брачный контракт, и она согласилась. Они подписали его в следующий уик–энд.

А потом Донна получила назначение на Порт Абель, а Брейсер принял командование звездолетом “Конев”. С тех пор они виделись друг с другом лишь раз в месяц до тех пор пока…

“Боже, ну почему?!” – неожиданно для себя мысленно воскликнул он.

Металлический кулак, покрытый пластикожей постучал в дверь отсека прервав его воспоминания.

– Войдите, – сказал Брейсер.

Дверь открылась и вошел Даниэль Максел, серая сфера его туловища отражала тусклый свет лампы над столом.

– Первый Офицер Максел при…

– Оставь это, Дан, – с напряжением произнес Брейсер, понимая и, в то же время, не желая понимать причины своего волнения. – Это чисто неформальная встреча, представь что я без погон.

– Хорошо, – улыбаясь ответил Максел.

– Сядь, – сказал Брейсер, указывая на кресло зажженным концом сигареты.

– Вы чего‑то от меня хотите, сэр? – спросил Максел, перейдя в противоположный угол отсека и усевшись в одно из удобных, меняющих форму кресел, которое моментально приспособилось даже к его необычному телу.

– Не знаю, Дан. Не знаю. Просто… Я просто хотел бы поговорить с кем‑нибудь.

– Хорошо, начинайте.

– Послушай, Дан, у меня есть пара бутылок “Наполеона” – по–моему это идея одного из этих садистов–медиков.

Он замолчал. Максел знал о том, что у него была искусственная пищеварительная система, но говорить об этом не стоило так же, как не стоило говорить о ранах и увечьях остальных членов экипажей кораблей с Паладины. Эта тема находилось под молчаливым запретом на “Йово Джима”.

– Выпьешь стаканчик? – спросил Брейсер.

– Нет, спасибо, – ответил Максел. – Не хочется. Спасибо.

Брейсер помолчал немного, решая зачем он все‑таки вызвал первого офицера в свой отсек, и что он хотел узнать от него.

– Что с вами, капитан, – спросил, вдруг, Максел. – Что вас мучает?

– Не знаю, Дан. Воспоминания, страхи, эта планета, миллион вещей, среди которых я не могу найти себе место, – и боль, подумал он, не говоря об этом вслух, боль с которой ему приходилось постоянно мириться и терпеть ее, когда она становилась особенно невыносимой.

– Я заметил это, как только мы перешли на орбиту вокруг Промежуточной, – сказал Максел помолчав немного, – или это началось тогда, когда мы узнали, что на Промежуточную не пришел транспорт со сменой?

Брейсер не ответил на этот вопрос. Он подумал над ним немного, стараясь не задумываться слишком глубоко, и спрятал его глубоко внутрь себя туда, где уже томились другие вопросы и проблемы. Может, он ответит на него позже, когда ответ на него станет ему необходимым.

– Ты ближе к команде, чем я. Дан, – произнес он наконец, – какое настроение на корабле?

– Я пожалуй выпью стакан бренди, который вы мне предложили, – сказал Максел, изображая на лице что‑то наподобие улыбки. – Боюсь, это долгий разговор.

– Сейчас принесу.

– Вы только скажите, где стоят эти бутылки, и… я.

– Не надо, я сам возьму, Дан, – твердо сказал Брейсер. – Ты ответь на мой вопрос.

– О’кей, я попытаюсь, но это не тот вопрос, на который можно ответить лишь “плохое, хорошее, или так себе”. Не сейчас и не на этом корабле.

– Я знаю, Дан, – сказал Брейсер, проехав через весь отсек к большому встроенному шкафу, все опасения, которые у него были насчет Максела рассеялись. Максел целиком держал себя под контролем, капитан был уверен в этом, и жил именно в той неприятной реальности, которая была здесь и сейчас. У этого человека не было никаких фантазий и он не собирался убегать от себя. Его суровое лицо означало лишь то, что он был в мире с собой, и это было огромным достоинством этого человека. Мир.

– Ответь на этот вопрос так, как сможешь, – улыбнулся Брейсер, он улыбнулся лишь одними губами, у него больше нечем было улыбаться.

– Именно для этого я предложил тебе бренди с самого начала.

– Хорошо, – начал Максел, глядя как Брейсер открыл шкаф и достал бутылку. – Ответ, по моему мнению, в том, что настроение нормальное за очень редким исключением. Конечно же Реддик и еще несколько человек чувствуют себя крайне не важно, но их трудно в чем‑то обвинять.

Он сделал паузу.

– На этом корабле, за исключением нескольких рядовых членов команды, нет ни одного человека, у которого было бы все… ну скажем нормально. Все они прошли через ад и вы не можете ожидать, чтобы они ходили с улыбками от уха до уха после этого.

Брейсер вернулся на середину комнаты и поставил бутылку на низкий столик возле кресла, в котором сидел первый офицер.

– Жаль, что нет рюмок, – сказал Брейсер.

– Мой благодетель забыл о них позаботиться.

– Ничего, – заметил Максел. – Я не слишком привередливый. Мне больше нравится пиво.

– Мне, по правде, тоже, – сказал Брейсер.

– Итак, возвращаясь к твоим словам: я знаю, через что прошли наши люди, не хуже чем ты.

Максел улыбнулся.

– Уверен, что вы об этом знаете, в этом уверены и все остальные мужчины и женщины на этом корабле. Ты пострадал больше всех и это помогает, это здорово помогает, Абсолом.

Максел впервые назвал своего капитана по имени, и Брейсер был рад этому. Он считал первого офицера своим другом, и надеялся, что дружба эта будет взаимной.

– Не уверен, что пострадал больше всех и, в особенности, больше, чем ты, Дан, – сказал он.

– А я уверен, – Максел открыл бутылку и разлил жидкость в стаканы для воды.

– Ты говоришь, что настроение на корабле неплохое, за редким исключением, – медленно произнес Брейсер. – С чем ты это связываешь?

– Не знаю. Есть несколько причин, на мой взгляд. Может три. Может больше.

– И что же это за причины, Дан? – Брейсер подъехал к столу, взял сигарету и закурил.

– Одна из причин: ты, – сказал Максел. – Именно так. Я только что говорил об этом. Ты пострадал не меньше, чем все мы. И, пожалуй, больше, чем многие. И они знают, Абсолом, что если бы ты не был чертовски хорошим капитаном звездолета, и если бы в вооруженных силах не было бы такой нехватки опытных капитанов, то твои останки хранились бы в жидком гелии на “Крегстоуне”. Поэтому, они пойдут за тобой, куда бы ты их не повел.

– О’кей, значит, я – маленький металлический идол, – сказал Брейсер, – и это, отчасти, истинная правда. Воскресшее божество с пластиковой головой.

В голосе его звучала плохо скрытая горечь.

– Какова же вторая причина?

Максел попытался улыбнуться.

– Они возвращаются домой. Это очень просто. Да, конечно же я знаю, что половина членов команды никогда не бывали на Земле; это люди, которые родились на Адрианополисе, Цинтии и дюжине других планет, главным образом, скопления Паладины, но Земля, черт возьми, Земля – это дом. Это дом даже для меня, хотя даже мой дед родился на Креоне.

– Да, – сказал Брейсер, – в этом мистика Земли. Она – колыбель человечества. Планета, с которой вышли все мы. Даже Адрианополис, как бы он не был похож на Землю, в действительности. Я не знаю, как это выразить в словах, Дан, но мне знакомо это чувство. Это что‑то сросшееся с нами за два миллиарда лет эволюции. Мы все – земляне, и это трудно изменить.

Максел кивнул и продолжил.

– Кроме того, есть надежда, вера, почти религиозная, если позволишь, что в госпиталях на Земле нас снова превратят в нормальных людей. Это, согласись, тоже многое значит.

Губы Максела сжались после последних слов. Брейсер мог прочесть эмоции на его лице, они совпадали с его собственными. Да, все они надеялись на то, что на Земле им снова вернут человеческую форму, что боль и память о том, что с ними произошло исчезнут навсегда, что они снова смогут нормально ходить, говорить и смеяться, что смогут находиться в компании себе подобных и не чувствовать себя ужасными монстрами, ненавидя всю Вселенную за то, что она с ними сделала.

– Ты говорил о третьей причине, – после долгой паузы напомнил Брейсер.

– Да, это экспедиция Мазершеда, – сказал Максел. – Теперь о ней знают все. О ней, и о том, что Земля готовит армаду, что мы, наконец, сможем предпринять что‑то существенное.

– У них появилась надежда, Абсолом, впервые за многие годы, что мы, все‑таки выиграем эту войну и загоним Джиллов обратно в тот ад, из которого они появились.

– Тут слишком много “если”, Дан, – медленно произнес Брейсер. – Если Мазершед вообще вернется обратно, если он сможет найти полезную информацию, если армада сможет отыскать цели, которые обнаружит Мазершед, если Джиллы не нападут на Землю до этого. Если, если…

– Да, знаю я это, черт возьми, – с неожиданным раздражением сказал Максел, он сделал паузу и продолжил. – Извини, но я знаю все это, да и остальные тоже. Но, черт побери, Абсолом, ведь, это первая реальная надежда с тех пор, как джиллы впервые вырвались с Дегоры и уничтожили Салиент.

Брейсер медленно, с грустью кивнул.

– Я знаю, Дан. Я надеюсь не меньше, чем ты, но я не поверю в победу до тех пор, пока мы действительно не победим. Сейчас же мы ближе к поражению, чем к победе.

На некоторое время в отсеке капитана воцарилось молчание. Наконец, Максел расслабился и наполнил свой стакан старым бренди “Наполеон”, изготовленным на Земле, а Брейсер зажег еще одну сигарету с Адрианополиса.

– К чему ты клонишь, Абсолом? – Спросил Максел. – Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю, Дан, – задумчиво произнес Брейсер. – Нет, Дан, я это чувствую, но не могу сказать почему. Я не знаю.

– Мне кажется, что ты знаешь. Может, ты просто не хочешь признаться себе в этом?

– Дан… я

Переговорное устройство на столе вдруг громко зазвонило в тишине отсека. Брейсер медленно повернулся на цилиндре своего тела и, подъехав к столу, нажал на кнопку.

– Капитан Брейсер слушает, – сказал он.

– Капитан, это Офицер Связи Цианта, – на экране появилось изображение привлекательной девушки, и у Брейсера промелькнула некая иррациональная мысль, которую он тут же отогнал. – Генерал Гровинский ожидает вашего звонка. Соединить?

– Да, давайте.

Брейсер затушил сигарету, оглянулся и сказал:

– Оставайся здесь, Дан. Я хочу, чтобы ты был в курсе.

Максел кивнул и отхлебнул бренди. Узкое лицо усталого, почти изможденного Генерала Гровинского появилось на мониторе.

– Капитан Брейсер, – сказал комендант Промежуточной станции, – сожалею, что вам так долго пришлось ждать моего звонка. Могу я чем‑нибудь вам помочь?

– Да, сэр. Вы связывались со Штабом Координации Колониальной Обороны?

– Конечно, капитан, – ответил Гровинский с явным раздражением. – Я как раз говорил со штабом ККО, когда вы связывались со мной.

– Могу ли я узнать, сэр, какова ситуация с конвоем, на котором была ваша смена?

– Почему вы об этом спрашиваете, капитан? Я не понимаю вашей заинтересованности в наших делах.

– Я не хотел вас обидеть, генерал, и мне бы не хотелось совать нос не в свои дела, – но сэр, если джиллы перехватили первый конвой, то они могут находиться неподалеку. Если это так, я хотел бы быть готовым к встрече с ними.

“Разве ты об этом спрашивал? – подумал Брейсер. – Разве это – причина твоего вопроса? Или есть иная причина, в которой ты до сих пор не можешь себе сознаться?”

– Ну, конечно. Простите меня, капитан, – извинился генерал. – Я немного устал, отсюда и резкость, как вы понимаете.

– Да, сэр. Я вас понимаю.

– Спасибо, Капитан Брейсер. Как Адрианополис, так и Земля согласны в одном: наиболее вероятная причина – атака джиллов. Определенно, что к этому времени корабли или должны были быть здесь, или добраться до какого‑либо иного места, – Гровинский грустно покачал головой. – Боюсь, мы должны предположить, что они были уничтожены, капитан. Сейчас не осталось никакой иной альтернативы.

– Тогда, нам очень повезло, что мы добрались сюда, – заметил Брейсер, одновременно сознавая то, что космическое пространство беспредельно, а звездолеты слишком малы, и, если даже джиллы находились поблизости, они вполне могли не заметить маленький конвой. Им повезло, но и шансы, что им повезет, были тоже высоки.

– А что насчет Промежуточной? – спросил Брейсер. – Они пошлют вам новый конвой?

Комендант Промежуточной Станции медленно кивнул головой.

– Да, – подтвердил он, – но не с Адрианополиса. Они не могут пожертвовать ни единым кораблем, в особенности при нынешней обстановке на Паладине. Ни единым кораблем, капитан.

Нижняя губа генерала задрожала.

– Они говорят, – продолжал он, – что Штаб ККО собирается прислать пополнение с Земли.

– Сколько на это потребуется времени? – спросил Брейсер, чувствуя, как в его разорванных нервах растет напряжение.

– Четыре или пять недель, как только смогут подготовить конвой, – медленно произнес Генерал Гровинский.

– Они не могут управиться побыстрей? – спросил Брейсер почти со злостью.

– Нет, быстрее они не могут. Нам остается лишь продержаться до этого времени.

– Но разве это возможно, генерал?

– Черт возьми, а что нам остается делать?! – Гровинский почти кричал, – “Мы должны поддерживать связь с Землей до тех пор, пока…”

Генерал Войск Связи замолчал, борясь с чем‑то похожим на страх, ясно читаемым на его лице.

– Извините, капитан.

– Все в порядке, сэр. Я вас понимаю.

– Я тоже думаю, что вы понимаете, Капитан Брейсер, – Гровинский помолчал немного. – Челноки с топливом скоро подойдут к вам. Думаю, что вам стоит сняться с орбиты, как только заправитесь. Я не могу гарантировать безопасность вашего пребывания здесь.

– Да, сэр. Спасибо.

– Счастливо, капитан. Приятно было познакомиться, – с этими словами генерал нажал на кнопку на своем пульте и изображение исчезло с монитора.

Абсолом Брейсер медленно повернулся к своему первому офицеру. Боль в его теле и в его душе почти достигла критической точки.

– Разве с нас не достаточно, Дан? – медленно спросил он. – Разве мы мало испытали до этого?

Даниэль Максел помолчал немного, а затем ровным бесцветным голосом произнес:

– Нас никто не просит об этом.

– Я знаю.

Брейсер замолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал почти обыденно.

– Дан, ступай на мостик и пронаблюдай за погрузкой реакционной массы. Мы поговорим позже.

– Есть, сэр, – сказал первый офицер-, поднимаясь с кресла, и оставив полупустой стакан на столике.

Когда он ушел, Брейсер посмотрел ему вслед, а затем медленно повернулся к коммуникационному устройству, думая о том, что же ему предпринять, и как он сможет жить дальше, если не примет решения.

Через несколько минут он принял таблетку, в надежде, что сможет немного поспать до того, как позвонит капитанам “Фарсалуса” и “Рудофа Крегстоуна” и задаст им один вопрос.