Текст книги "Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)"

Автор книги: Рэйчел Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Рэйчел Кейн
Полуночные укусы
Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры"

От автора

С возвращением в Морганвилль

Никогда не думала, что скажу это, но после многих просьб по поводу сборника различных коротких рассказов, которые я написала в мире Морганвилля, я начала рассматривать идею собрать их вместе – из антологий, эксклюзивные и веб-рассказы. Все истории, которые были опубликованы только в определенных языках или странах.

Но я не хотела просто дать вам то, что вы могли бы (пусть и с большим трудом) собрать для себя сами. Я должна быть уверена, что вы получили хороший материал. Новый материал.

Так что включены в антологию, благодаря невероятной щедрости моих шести Kickstarter вкладчикам для веб-сериала по Морганвиллю, шесть оригинальных рассказов для вас. У этих спонсоров подарочные издания в твердом переплете, но они были достаточно любезны, чтобы позволить мне поделиться любовью Морганвилля со всеми вами. Таким образом где появляются эти рассказы, вы увидите их имена и слова благодарности.

К каждой истории есть небольшое введение и предыстория от меня.

Одно последнее замечание: я не хотела называть это Полным собранием, потому что не думаю, что закончила с Морганвиллем (или он не закончил со мной). Потому что, как вы знаете, будучи однажды жителем Морганвилля… вы никто не захотите уезжать.

Рейчел Кейн

Сказка Мирнина

Эта история возникла только потому, что я хотела больше знать Мирнина, чтобы понимать персонажа, а иногда лучший способ добиться этого – написать историю персонажа от его лица. Персонаж рассказывает мне, что важно, а что изменилось, к лучшему или худшему. Обнаружить, что у отца Мирнина было психическое расстройство, было важно для меня, потому что, конечно, когда он родился, такие вещи никто не понимал. Когда я работала над книгой, в которой впервые появляется Мирнин, моя коллега, прочитав, сказала: «О, ты написала биполярного персонажа, и он очень крутой! Ты знала, что я принимаю лекарства от этого?». Она все продолжала рассказывать о том, как он похож на нее. Я была поражена и польщена. Я не буду называть ее имя, но я говорю сейчас, как и тогда: «Спасибо, что поделилась со мной своей историей, и ты знаешь, кто ты. Надеюсь, Мирнин до сих пор заставляет тебя гордиться».

Я рос, зная, что сойду с ума. Моя мать не упускала шанса сказать мне об этом; я, как обычно, шел по дороге к небольшой лачуге без окон, с запертой на замок дверью к своему грязному, грязному, одетому в тряпье отцу, который царапал стены своей тюрьмы, пока его пальцы не начинали кровоточить, и хныкал как ребенок в резком ярком дневном свете.

Я до сих пор помню, как стоял там, глядя на него, и твердый, горячий вес руки матери на моем плече, чтобы не дать мне бежать к нему или далеко от него. Должно быть, мне было лет пять, возможно шесть, я был достаточно взрослым, чтобы знать, как не выдать любой признак горя или слабости. В моей семье горе выбивалось пощечинами и ударами до тех пор, пока не перестанешь плакать. Слабость истреблялась гораздо худшим способом.

Я не помню, что она сказала мне в первый визит, но помню, что происходило на протяжении многих лет… эта дорога, размыкание цепи, ее грохот, крики за дверью, потом она открывалась, чтобы показать жалкого монстра внутри.

Когда мне было десять, визиты прекратились, но только потому, что в тот последний раз дверь распахнулась, чтобы показать моего мертвого отца в углу хижины, который свернулся в клубок. Он был похож на восковую куклу или что-то, что откопали в болотах, раскопали после тысячи лет безмолвного заточения.

Он не был заморен голодом. Его срок истек немного раньше, чему никто особо не удивился. Он был похоронен в спешке, с достойными обрядами, но с несколькими скорбящими.

Моя мать присутствовала на похоронах, но только потому, как я думал, что ее там ожидали увидеть. Я не могу сказать, что чувствовал себя как-то иначе.

После похорон, она отвела меня в сторону и свирепо посмотрела. Мы во многом были похожи, моя мать и я, но глаза у нее были карие, а у меня были очень темные, почти черные. Их я унаследовал от моего отца.

– Мирнин, – сказала она. – Мне поступило предложение взять тебя в ученики. Я приму его, так как будет одним ртом меньше, чтобы прокормить. Ты отправляешься в путь утром. Попрощайся со своими сестрам.

Моих сестер и меня объединяло не многое, кроме крыши над головой, но я попрощался, как мне и сказали, обменялся любезными холодными поцелуями и лгал о том, как буду скучать по ним. Ничто из этого не было моим выбором… ни моя семья, ни мое обучение. Моя мать почувствует облегчение, избавившись от меня, я знал это. Я видел это по ее лицу. Дело было не только в том, что она хотела иметь меньше детей, а в том, что она боялась меня.

Она боялась, что я был похож на своего отца.

Я не боялся этого. Я боялся, что на самом деле буду гораздо, гораздо хуже.

***

Утром раздался стук в дверь нашего небольшого дома задолго до рассвета. Мы были сельскими жителями, привыкли вставать рано, но это было слишком рано даже для нас. Моя мать была заспанной и грубой, когда она натянула одеяло на плечи и пошла посмотреть, кто это был. Она вернулась проснувшейся и выглядела более, чем напуганной, села на мою маленькую кроватку, которая была немного отодвинута от кровати, в которой спали три мои сестры. – Пора, – сказала она. – Они пришли за тобой. Собирай вещи.

Моих вещей было едва достаточно, чтобы заполнить маленькую связку, но она пожертвовала частью сыра, и несколькими корками хлеба, и небольшим количеством ценного копченого мяса. Я не голодал бы, даже если бы мой новый учитель забыл бы покормить меня (поскольку я слышал, что они иногда так делали). Я поднялся без слов, обутый для путешествия и в свою шерстяную накидку. Мы были слишком бедны, чтобы позволить себе металлические булавки, поэтому я, как моя мать и сестры, застегнул ее на маленький деревянный крючок. Это была самая хорошая вещь, которая у меня имелась, шерстяная накидка, окрашенная в темно-зеленый как лес, в котором мы жили. Я думаю, что это был подарок от моего отца, когда я родился.

У двери мама остановила меня и положила руки мне на плечи. Я посмотрел на нее и увидел что-то в ее морщинистом, жестком лице, что меня озадачило. Это был страх, и… печаль. Она протянула ко мне руки и неуклюже обняла, а затем оттолкнула меня обратно на расстояние вытянутой руки. – Делай, как тебе говорят, мальчик, – сказала она, а затем толкнула меня на слабый серый предрассветный свет, к высокому человеку, сидящему на огромной черной лошади.

Дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной, отрезав всякую возможность побега, не то, чтобы было хоть какое-то укрытие с моей семьей. Я молча стоял, глядя выше, и выше, на человека на лошади в плаще с накинутым капюшоном. Я мог только предполагать о лице в тени, но было мало чего, что я мог разглядеть. Лошадь фыркнула облачком пара на холодном воздухе и забила копытом, словно не терпелось уйти.

– Твое имя, – сказал человек. У него был глубокий, интеллигентный голос, но что-то в нем пугало меня. – Говори, дитя.

– Мирнин, сэр.

– Старое имя, – сказал он, и казалось, ему это понравилось. – Залезай за меня. Мне не нравится находиться на солнце.

Это казалось странным, потому что как только взошло солнце, пробрал озноб; был ясный сезон, малая вероятность снегопада. Я заметил у него дорогие кожаные перчатки на руках и ботинки, которые казались тяжелыми и толстыми под длинным плащом. Я ощущал собственную бедную одежду, тонкие сандалии, которые были моей единственной обувью. Я задавался вопросом, почему кто-то как он хотел кого-то вроде меня… были другие бедняки во всем мире, и куда ни плюнь, были дети, бери любого. Я долго смотрел на него, не зная, что делать. Лошадь, в конце концов, была очень высокая, а я не был.

Кроме того, лошадь смотрела на меня с явным чувством неприязни.

– Ну, хватит, залезай, – отрезал мой новый учитель, и протянул руку в перчатке. Я взял ее, стараясь не дрожать слишком сильно, и, прежде чем я успел подумать, он втащил меня прямо на спину гигантского зверя, в крайне неудобное положение позади него на твердое кожаное седло. Я обхватил его руками, больше в жуткой панике, чем доверяя ему, и он фыркнул и сказал, – Держись, мальчик. Поедим быстро.

Я закрыл глаза и прижался лицом к его плащу, когда лошадь рванула, мир закружился и перевернулся, а затем начала ускоряться, слишком быстро, слишком быстро. Мой новый учитель пах не так, как те, кого я знал; никакого запаха пота, только легкий запах плесени на его одежде. Травы. Он пах как нежная летняя трава.

Я не знаю, как долго мы ехали – дни, наверняка; я чувствовал себя больным и легкомысленный большую часть времени. Мы время от времени останавливались, чтобы я мог с трудом проглотить воду или кусок хлеба и мясо, или для более необходимых функций организма… но мой новый учитель ел мало, и если он был подвержен нуждам организма, я не видел никаких признаков этого.

Капюшон его плаща всегда был накинут. Я видел только маленькие проблески его лица. Он выглядел моложе, чем я бы мог подумать – всего лет на десять старше меня. Взрослый, чтобы иметь такие познания, судя по слухам.

У меня все болело, каждая мышца и кость, до такой степени, что хотелось плакать. Я не стал. Я стиснул зубы и сдерживал плач, пока мы ехали, и ехали, через туман и холод по утрам, морозными вечерами и ледяными темными ночами.

Я не мог хорошо разглядеть, что было вокруг нас, но даже я не мог ошибиться, как все изменилось с густого зеленого леса до плавных холмов с пятнистыми деревьями и ветвями. Я, по правде говоря, не беспокоился по этому поводу, трудно было бы спрятаться здесь.

Утром, когда поднялся туман с ярким светом солнца, мой учитель натянул поводья и остановил нас на вершине холма. Ниже была долина, аккуратно разделенная на луга. На вершине следующего холма раскинулся огромный темный замок, четыре прямых края и выступающие башни. Он был самый большой, что я когда-либо видел. Вы могли бы поместить туда с десяток моих маленьких деревень, и все еще иметь комнату для гостей.

Я, должно быть, издал какой-то звук изумления, потому что мой учитель повернул голову и посмотрел на него, и на мгновение, всего на мгновение, я подумал, что восход окрасил его глаза в насыщенный горячий красный цвет. Затем он исчез в мгновение ока.

– Это не так уж и плохо, – сказал он. – Я слышал у тебя прыткий ум. Мы можем многому научиться вместе, Мирнин.

Я был слишком болен и обессилен, чтобы даже попытаться удрать, и он не дал мне время попытаться; он пришпорил свою лошадь, направляя дальше, вниз в долину, и через час мы поднимались на следующий холм по извилистой, узкой дороге к замку.

Так началось мое обучение у Гвиона, владыки места, в которое меня привезли, чтобы научить ремеслу алхимии и магии, и тому, что люди сегодня могли бы назвать наукой. Гвион, вы не будете удивлены, вообще не был человеком, он был вампиром, один из старейших, кто жил в то время. Он даже был старше Бишопа, который правил железной рукой вампирами во Франции, пока его дочь Амелия ловко не перетянула его власть.

Но те сказки оставим на другой раз, а эту пора заканчивать.

Я Мирнин, сын сумасшедшего, ученик Гвиона, и учитель ничего.

И суть того, чем я являюсь.

Вовсе не ангел

Посвящается Тери Кис за ее поддержку Kickstarter веб-сериала Морганвилля

Это первый наш оригинальный рассказ в этом сборнике, и снова… это история Мирнина и его борьбы быть человеком (или вампиром), которым он хочет быть. Это также рассказ о его первой встрече(ах) с дамой, которую мы знаем (в Горькой Крови и следующих книгах) как Джесси, рыжего бармена, чья история неразрывно связана с туманным прошлым Мирнина и Амелии. Хотя у Леди Грей есть своя история, и, возможно, когда-нибудь я ее тоже расскажу.

На этот раз он был в темнице несколько месяцев, или по крайней мере он так думал; время как жидкость, изгибается, течет и разделяется на ручейки, которые высыхают. Оно как циркуляр, подумал он, как змея, поедающая свой хвост. Однажды у него на мантии была такая брошка из мерцающей меди, вся ее чешуя проработана в мельчайших деталях. Мантия была темно-синей, очень идущей к лицу, из толстой шерсти и выделана мехом. Она помогала ему остаться в живых, когда-то давно, в метель. Когда он был жив.

Это был один из многочисленных случаев, когда он пытался сбежать от хозяина. Конечно, его хозяину не нужна была мантия или мех, или что-нибудь, чем можно укрыться, когда его искал. Его хозяин мог бежать весь день и ночь, мог чувствовать его запах на ветру и следить за ним, как волк, преследующий оленя.

А потом съедающий его. Но понемногу, по укусу за раз. Его хозяин был милосерден.

В темнице холодно, подумал он, но как и его старый хозяин, теперь его не беспокоил холод. Влажность, возможно… влажность его беспокоила. Ему не нравилось ощущение воды на своей коже.

На этот раз он здесь слишком долго, подумал он; его одежда почти сгнила, и он мог видеть его ослепительно белую кожу, проглядывающую через прорехи и дыры в том, что когда-то было прекрасным льном и экзотическим бархатом. Не говоря о былом цвете, когда времена были лучше… темно-синий, как мантия, возможно. Или черный. Он любил черный. Волосы у него были темные, а кожа загоревшей, но сейчас волосы спутаны в беспорядке до неузнаваемости, а кожа как лунный свет с медным отливом. Когда у него было достаточно еды, она снова темнела, но он долго голодал. На крысах не протянешь, и у него заболело в суставах, как у старика.

Он не помнил, что такого сделал, что оказался здесь, снова, в темноте, но он предположил, что это должно быть что-то глупое, или вопиющее, или просто невезение. Это не имеет большого значения. Они знали, чем он был, и как его содержать. Его заперли, как кролика в клетке, и будет ли он мясом на столе или мехом на мантии богатого мальчика, ему ничего не оставалось, кроме как ждать и наблюдать.

Кролики. Он всегда любил кроликов, любил их мягкий как шепот мех и их любопытные, шевелящиеся носы и пышные хвосты. У него был крольчонок, когда он был ребенком, коричневый такой, он спас его от клетки, когда тот был совсем маленьким. Он кормил его своими крохами еды и прятал подальше от его матери и сестры, пока он не стал слишком большим, и мать забрала его, а потом было кроличье тушенное мясо, и он плакал и плакал…

На его щеках были слезы. Он вытер их и попытался выбросить эти мысли, но как и все его мысли, у них была своя воля; они прыгали, бегали и кричали, и он не знал, как успокоить их.

Может, ему суждено быть здесь, в темноте, где он не мог нанести больший вред.

Никаких шагов в коридоре, но он услышал лязг ключа в замке, громкий, как церковный колокол, и это заставило его попытаться подняться на ноги. Потолок был низким, и лучшее, что он мог сделать, этот присесть и забиться в угол, пытаясь спрятаться, хотя скрываться самое глупое, что можно сделать. Он был силен – он мог сражаться. Он должен сражаться…

Отблеск факела обжег глаза, он вскрикнул и закрыл их. Серебряные цепи на его руках щелкнули, и он почувствовал запах свежих ожогов, когда они обожгли новую, свежую кожу.

– Боже милостивый, – прошептал голос, новый голос, добрый голос. – Лорд Мирнин? – Она – а это была она, понял он – выпалила имя. Ужас в ее тоне врезался в него, и на мгновение он задавался вопросом, как плохо он выглядел, чтобы породить такую жалость. Такую незаслуженную симпатию. – Мы узнали, что вас удерживают здесь, но я и представить не могла…

Его глаза быстро адаптировались к новому свету, и он сморгнул ложные образы… но она все еще блестела. Золото, на ее бледном платье была золотая отделка, и золото вокруг ее шеи и на ее тонких пальцах. Волосы сияли красным, сплетенные в виде короны.

Ангел явился в его ад, и она горела.

Он не знал, как говорить с ангелом. В конце концов, он никогда не встречался с ними раньше, и она была такой… прекрасной. Она произнесла имя, его имя, имя, которое он потерял здесь, во тьме. Мирнин. Меня зовут Мирнин. Да, похоже на правду.

Она, казалось, поняла его колебания, потому что сделала шаг, наклонилась и положила что-то между ними… затем снова с факелом отошла к двери. То, что она оставила на испачканном каменном полу, привлекало его внимание не столько внешним видом – простой, покрытый глиной кувшин – сколько вкусным, невероятным запахом, исходящим из него как невидимая аура. Теплая. Легкая. Еда.

Он вскарабкался как паук, открыл его и вылил кровь в рот, и это была жизнь, солнце и цветы, и каждая хорошая вещь, которую он когда-либо знал, жизнь, и он осушил кувшин до последней липкой капли и плакал, прижимая его к груди, потому что он забыл, что значит быть живым, и кровь напомнила ему, что он потерял.

– Тише, – прошептал ее голос около его уха. Она коснулась его, и он отшатнулся, потому что знал, какой он был грязный, оборванный и побитый судьбой, а она такая прекрасная, такая хорошая. – Нет, сэр, тише. Меня послали, чтобы привести вас в безопасное место. Меня зовут Леди Грей.

Серый ей не шел; странный цвет, ни черный, ни белый, ни блеска. Она огненная и красивая, а вовсе не серая.

Что-то в его памяти всколыхнулось, сплетня, подслушанная за пределами его камеры от людей, живущих за пределами этого камня. Леди Грей стала королевой. И пробудет ею недолго.

А потом одинаковые голоса. Леди Грей мертва – что я тебе говорил? Порубили на плахе. Вот что дает политика, хлопцы.

Это была Леди Грей, но у Леди Грей голова была отрублена, а у этой на месте.

Он посмотрел вверх и узнал. Блеск в ее глазах, отражающийся факелами. Голод. Дикое желание жить. Она была, как он, высасыватель крови, пожиратель крови. Вампир. Что интересно. Он не думал, что вампир может пережить обезглавливание. Он не экспериментировал. Эксперименты – да, ему нравились эксперименты. Тесты. Испытания. Изучение пределов вещей.

– Леди Грей, – произнес он. Его голос звучал словно скрипящий старый шарнир. – Простите.

– В этом нет необходимости, – сказала она. – Позвольте мне увидеть ваши руки.

Он поднял их, нерешительно, и она издала звук боли, увидев ожоги, которые были у него под серебряными наручниками. Она перебрала толстое кольцо ключей, нашла серебряный и вставила в замок. Они раскрылись, соскользнули и тяжело лязгнули о каменный пол.

Он пошатнулся, шокированный от свободы.

– Вы можете идти, Лорд Мирнин?

Он мог, как выяснилось, но это был неуклюжий процесс, и его босые ноги скользили по плесени на камне. Она испортит подолы грязью, подумал он. Хотя она не беспокоилась по этому поводу и, когда он достиг ее, она быстро обвила его рукой и дала ему поддержку, в которой он так нуждался. Ее другая рука все еще держала факел, но она держала его подальше от них обоих, что помогло его глазам сосредоточиться на ее лице, о, ее лицо, так мило и хорошо сформировано. Рот создан для улыбок, сейчас это казалось очень важным.

– Прошу прощения, – сказал он, и на этот раз его слова были более искусными. – Я не в той форме, чтобы развлекать гостей.

Она рассмеялась, и это было как ясный звон курантов. Это был звук, от которого больно кололи слезы. Надежда здесь может быть смертельной вещью. Мучительной.

– Я не гость, и надеюсь, это не ваш дом, – сказала она ему и нежно похлопала по руке, прежде чем снова прочно удерживать. – Я забираю вас отсюда. Идемте.

Он оглянулся на узкую каменную дыру, которая так долго была его домом. В ней ничего нет, кроме сделанных им царапин в камне, полубезумные слова и математика, которая никуда не вела, и все начиналось по кругу.

Он пошел с ней в воздух, который чувствовался свежим и новым. Он мог слышать слабые стоны и крики других, но она игнорировала их и вела его по длинным каменным ступеням к открытой двери.

Он вошел в комнату охранника с шипящим в камине огнем и двумя мужчинами, лежащими мертвыми на полу. Их обед еще стоял на столе, их мечи лежали в углу. Он знал этих людей, по запаху, если не по внешности. Они были его охранниками несколько месяцев. Они часто менялись, тюремщики. Возможно, они не в силах быть внизу долго в темноте, чтобы не начать думать, что они так же в ловушке, как и их подопечные.

Он учуял в них кровь, и она была такой же, как та, что бежала по его венам, наполняя его силой. Леди Грей пролила их кровь, прежде чем убила их.

Он ничего не сказал. Она повела его к другой двери, больше лестниц, еще больше, пока не появился другой портал, который привел в холодное, чистое, открытое пространство.

Они были снаружи. Снаружи. Он остановился, все его чувства переполнились ночью, луной, звездами, шепотом ветра на его лице. Так много. Слишком много. В вертикальном положении его держала только сильная рука Леди Грей на его.

– Почти пришли, – пообещала она и потянула его дальше, спотыкающегося и неуклюжего от обилия свободы, к паре привязанных поблизости лошадей. Темные лошади, скрытые в ночи, с оборками вокруг металла. – Как думаете, вы можете сидеть в седле, мой лорд?

Он мог. Он взобрался по памяти, ноги в стременах, вожжи в руках, которые знали свою задачу, и последовал за мерцанием платья леди во тьме… что, как он понял, вовсе не тьма для его быстро адаптирующихся глаз. Оттенки синего и серого, цвета приглушены, но не скрыты. Луна освещала так много… замок, который они оставили позади, пустые поля вокруг, чистую белую ленту дороги, по которой они следовали. Деревья быстро сомкнулись вокруг них, скрывая их, и он почувствовал, впервые, что он был снова свободен.

Он не знал, что это значит, но было приятно.

***

Поездка продолжалась всю ночь, и когда горизонт начал медленно слабо освещаться, Леди Грей привела его в чертог – не замок, и не крепость, но что-то, построенное для силы и цели. Он не знал, в каком стиле он оформлен, но казалось, что здесь достаточно безопасно.

В нем не было окон, за исключением затененных щелей на самых вершинах стен.

Ворота раскрылись для них, когда они подъехали ко входу, и внутри он понял, здесь были замешаны люди, а не магия: вампиры, как он сам, одетые в простые черные туники и галифе, которые открыли, а потом заперли за ними ворота. Лошади без единого слова были уведены в конюшни, а затем они вошли внутрь башни, построенной еще более твердой и крепкой, освещенная для вампирских глаз.

– Оно ваше? – спросил он леди, еще поддерживающую его вес, когда они шли. – Это место?

– Это безопасное место, – сказала она. – Я не строила его и не обладаю им. Думаю, вы скажете, это относится ко многому. В случае необходимости мы разделяем наши убежища. – После короткой паузы она сказала с тем, что он думал, было забавой. – Вы грязный.

– Да, – согласился он.

– Мы приведем тебя в порядок.

Его ангел привел его в комнату рядом с задней частью донжона – не просторную, но была наклонная щель для окна вблизи потолка, и хотя у него был неприятный момент ужаса, переступив порог, он обнаружил постель с периной, а не только цепи и боль. Это было так долго, он задавался вопросом, может ли он даже спать в такой кровати, но это была ужасно замечательная кровать, даже чтобы думать на ней.

– Я организую ванну, – сказала Леди Грей и вытащила стул из-за угла, который он даже не заметил, так был ослеплен постелью. – Сидите здесь. Я вернусь в ближайшее время. – Она колебалась у двери, положив руку на замок, и он увидел сострадание на ее лице. – Я оставлю ее открытой?

Он медленно кивнул, изумленный, что она так легко это поняла, и смотрел, как она молча удалилась из комнаты. Он решил, что это сон. Прекрасный сон, замечательный, но это сделало бы все хуже, когда он проснется с жгущими цепями и замками и холодными, пустыми камнями. Он предпочел бы не спать. Не надеяться. Лучше жить в темноте.

Он закрыл глаза, заставляя себя проснуться, но когда он снова открыл их, ничего не изменилось. Его тело ныло от езды и напряжения мышц, отвыкших от движения; его голод притупился, хотя он еще не насытился. Конечно, если бы это была иллюзия, он бы представлял себя свободным от боли и жажды. Разве не в этом смысл сна?

Он вздрогнул, когда Леди Грей снова появилась в дверях. Она сменила одежды на простое бледное платье, сняв все ювелирные изделия и изысканные вещи. На ее руке много сложенной одежды. Она остановилась и улыбнулась ему… медленно, тепло, полная беспокойства.

– Могу ли я вам помочь? – спросила она его. Он моргнул, не уверенный, как ответить, а затем кивнул, потому что вдруг понял, что ему будет трудно стоять самому. Сейчас слабость была его постоянным спутником. Он задавался вопросом, останется ли таким навсегда. Конечно же, нет. Вампиры не настолько слабы.

Но на самом деле он чувствовал себя очень слабым.

Ее рука под его ощущалась сильной, и он прислонился к ней, когда они шли к тому, что должно быть выделено в качестве купальной комнаты. В ней была большая медная ванна, достаточно большая, чтобы вместить матерого человека, если он был настолько храбр, на трехногой табуретке рядом куча простыней, чтобы обмотаться. В ведре даже было жидкое мыло; пахло лавандой. Вода была достаточно теплой, чтобы распарить холодный воздух.

Он наполовину снял свою рубаху – то, что от нее осталось – когда вспомнил свои манеры и натянул ее обратно.

– Простите, госпожа, – сказал он. – Я… сам не свой.

– И в этом нет ничего удивительного, – ответила она бодро. Она повязала кусок ткани на рыжие волосы, которые теперь косой перекинуты назад. – Вам нужна помощь, Лорд Мирнин. Я далека от застенчивости. Раздевайтесь.

– Я… – Он был совершенно в растерянности и смотрел на нее, пока ее огненные брови не вскинулись. Она выглядела более властной, чем любой купальщик, которого он мог представить. – Это неуместно, вы… королева…

– Мертвая королева, хорошо погребенная, и она мне никогда не нравилась. Я достаточно быстро обнаружила, что эта жизнь дает мне свободу, которой я раньше не знала. Думаю, мне это нравится. – Она одарила его очаровательной улыбкой и еще больше изогнула брови. – Я отвернусь, если вы поклянетесь, что не упадете и не размозжите голову о камни.

– Я постараюсь, – пообещал он. Она вежливо повернулась, и он быстро разделся, шокированный при виде его собственной кожи после столь долгого времени, но рад, очень рад убрать с тела эти жесткие дурные тряпки. Залезть в ванну было сложной задачей, и он поднял настоящий всплеск, когда его ноги соскользнули, и он погрузился в воду. У него перехватило дыхание, а затем он охнул.

– Защищена ли ваша скромность, сэр? – спросила Леди Грей. Ее голос звучал так, как будто ей было трудно сдержать смех. Мирнин оглянулся, схватил небольшую ткань и аккуратно повесил ее в соответствующих областях, прежде чем он прислонился спиной к меди задней части ванны.

– Это не скромность, – сказал он ей, когда она повернулась. – Это вежливость. Я не хотел потрясти такую леди, как вы.

– Я никогда не потрясена. Больше никогда. – Она подняла его лохмотья с пола, нахмурилась и бросила их в кучу в углу. – Их мы сожжем. Чистая одежда будет ждать, когда вы закончите. Могу ли я помочь вам потереться?

– Нет! – он почти затопил пол в волне воды и пододвинул ведерко с мылом ближе, чтобы зачерпнуть горстку. – Нет, я справлюсь. Спасибо.

– Вам нужна помощь, чтобы помыть волосы, – сказала она. – Я могу помочь.

Так что это было то, что, несмотря на его беспокойство и дискомфорт, он намочил грязные волосы под водой, а затем поднялся, чтобы позволить ей намазать лавандовое мыло в запутанный беспорядок и тереть с беспощадной силой. Это заняло гораздо больше времени, чем мытье всего остального. Он больше не беспокоился о своей скромности; пузырьки, которые образуются в воде, не говоря уже о помутневшей воде, хорошо его защищали. У Леди Грей был внушительный запас ругательств для знатной женщины, но он думал, что она больше наслаждалась вызовом, чем он иногда болезненным очищением.

Наконец, когда она решила, что он подобающе выглядит, то вытерла его мокрые волосы, помогла ему встать и дважды завернуть вокруг него простынь, чтобы впитать воду, прежде чем она помогла ему выйти. Все было… другим. Его кожа была удивительно мягкой, как у новорожденного. Волосы лежали чистыми волнами; он и забыл про эту особенность.

Больше всего другим казался его собственный ум. Удивительно, что немного доброты, немного заботы успокоили его хаос.

Леди Грей наблюдала за ним яркими, красивыми глазами. Он не имел ни малейшего представления о том, что сказать ей, кроме очевидного.

– Благодарю, госпожа.

– Всегда пожалуйста, мой лорд, – сказала она и немного присела. Он ответил поклоном, как смог в купальной простыне. – Знаете, она часто говорила о вас.

– Она? – Мирнин замер, потянувшись за черными шерстяными штанами, что она дала ему, и моргнул.

– Амелия, – произнесла Леди Грей.

– Амелия?

– Наша королева. Она беспокоилась за вас и приказала мне найти вас. Это заняло много времени, но я рада, что вы не такой слабоумный, как мне сказали.

– Слабоумный?

– К тому же вы повторяете слова.

– Буду иметь это в виду

– Всегда пожалуйста. – Она бросила на него взгляд, который он даже не мог начать интерпретировать. – Могу ли я помочь вам одеться?

– Нет! – Должно быть, он казался таким шокированным, как она и надеялась, потому что она дерзко ему подмигнула и вышла из комнаты, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Он почти пожалел о ее уходе. Она… поразительная. Красивая, как ангел, соблазняющая как та, кто далек от небес. Подразумевала ли Амелия… Нет. Нет, конечно, нет.

Он чувствовал себя уязвимым в пустой комнате. Было сложно залезть в чистую одежду, но как только он надел ее, то почувствовал себя гораздо лучше. Она даже дала ему красные войлочные туфли, подбитые мехом и празднично вышитые. Амелия, должно быть, упоминала его пристрастие к экзотике.

Леди Грей ждала в коридоре. Она медленно его осмотрела, и он снова поклонился.

– Я получил ваше одобрение?

– Любезный, вы получили мое одобрение, когда я нашла вас вонючего и больного в темнице. Теперь вы определенно сердцеед, и я должна признать красоту ваших кудрей. – Она подмигнула ему и сняла с головы платок служанки, когда шла по коридору. – Идемте. Ваша госпожа захочет поприветствовать вас, теперь когда вы снова стали наполовину собой.

– Только наполовину? – пробормотал он.

– Вас дожидается еда. Я надеюсь, это окончательно вас восстановит. – Она сделала несколько шагов вперед, а затем повернулась к нему, по-прежнему шагая назад в совершенно неподобающей леди манере. – Только вопрос, к чему вас восстанавливать. Вы действительно сумасшедший?

– Это зависит от дня недели, – сказал он. – И направления ветра.

– Остроумный безумец. – Она повернулась и дошла до двери в конце коридора, которую открыла с уверенностью, свойственной только королеве. – Госпожа Амелия, я привела вашего заблудшего волшебника.