Текст книги "Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)"

Автор книги: Рэйчел Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

История Сэма

Я знаю, что вы думаете. ЗНАЮ! Почему? Почему я это сделала… Ладно. Я буду избегать спойлеров, но часто слышу этот вопрос. Что ж, эта история не отвечает на него, к сожалению, но она немного показывает историю Сэма и его характер. Я планирую написать, подробно, историю Сэма и Амелии, и как начался их роман… но я не совсем готова. Это маленький кусочек исследования персонажа, что я сделала, чтобы помочь себе понять Сэма – кем он был, что чувствовал, как он связан с другими персонажами.

И если вы спрашиваете ПОЧЕМУУУ… Я могу только сказать, что Сэм поведал мне, что так правильно. Буду ли я делать это снова? Скорее всего, нет, потому что в то время я не знала, что в Морганвилле будет еще столько книг, а читателей будет так много. Но выбор сделан, и нет пути назад. Я думаю, что Сэм тоже хотел бы это сказать.

Не знаю с чего начать, но, как бы скучно это ни было, я начну с самого начала.

Меня зовут Сэм Гласс – Сэмюэль Абелард Гласс, для моей матери, когда она была раздражена.

Я родился в 1932 году, еще ребенком я застал Эру депрессии, подростковый период у меня прошел во время Второй Мировой Войны так, что когда я повзрослел, война уже закончилась. В 18 лет в 1950 году я вернулся в Морганвиль, это означало, что я должен был присоединиться к Защитнику вампиру, как сделали мои родители, или отказаться без каких либо гарантий на выживание.

Хотел бы я сказать, что оказался достаточно храбрым, чтобы отказаться. Но я не был. Я подписал контракт, взял браслет и продолжал нормально жить, по крайней мере с точки зрения этого города, где вампиры – это факт, проблема перед которой сталкиваются все живые этого города.

Я поступил в местный колледж, Техасский Университет Прерий, в 19 лет я встретил Мелинду Барнс и влюбился. Она была прекрасной девушкой, яркой как звезда, и у нас были бурные отношения. Может быть даже слишком. Так, что в 20 лет я уже был женат, и в скором будущем мы ожидали прибавление. Мои родители переехали, и я получил в наследство семейный дом, один из больших домов Основателя города. Мелинда мечтала о полном доме детей, и чем больше она становилась с каждым месяцем, тем больше я начинал сомневаться. Я задавался вопросом, было ли это правильно заводить детей в Морганвилле, но мне пришлось сделать выбор, ведь Мелинда была так счастлива…

Я находился в комнате ожидания в Общественной Больнице Морганвилля, в крыле материнства, когда что-то пошло не так, крайне не правильно. В те дни, как ожидалось, отцы будут сидеть и ждать, или шагать и ждать или волноваться и ждать. Я шагал и задавался вопросом, сколько часов я здесь хожу, и, принадлежали ли те вопли, которые я слышал из-за дверей Мелинде. Я беспокоился, ощущал себя виноватым и испуганным.

Когда доктор вышел, он пошел медленно, и все, что мне нужно было знать, я прочел по его лицу.

Мелинда умерла во время родов. И хотя мой сын тоже был близок к смерти, им все же удалось его спасти.

Женатый в двадцать, вдовец с ребенком в двадцать один. Мы двигались дальше, я и Стивен. Я был в ужасе от наличия ребенка и заботы о нем, но мне хватило одного взгляда в его большие фарфорово-голубые глаза, чтобы понять, я побежден раз и навсегда. Так красив. Я никогда не понимал, каково это, полностью принадлежать кому-то, но маленький Стивен стал моим миром.

Конечно, всего самостоятельно я не делал – в 1950 году никто бы не доверил молодому человеку самостоятельно воспитывать ребенка должным образом. Мне помогали местные назойливые люди, и признаю, часть из них приветствовалась.

Однажды меня посетила Основатель.

Я никогда не видел Амелию, но мне казалось, что это кто-то старый, сухой, холодный. Вместо этого она оказалась красивой и спокойной, и когда она улыбнулась, мир вокруг меня осветился. Это был визит вежливости, выражение сочувствия моей потере, а также увидеть нового члена семьи Глассов. Она не хотела, чтобы это было чем-то еще. Я тоже.

Вместо этого мы стали друзьями. Пробными друзьями, хорошо знающими об огромной пропасти между нами, но я чувствовал, насколько она одинока, также как и она видела во мне это чувство. Я был одинок в этом мире, со Стивеном, который зависел от меня, и предполагаю, я был подавлен. Ее доброта – эта была доброта столь же странная, насколько она могла звучать, учитывая то, кем она являлась, казалось, для меня она была глотком воды в пустыне.

Она начала заходить чаще, помогать со Стивеном, оставляя своих охранников за дверью, или вовсе обходясь без них. Со мной Амелия могла потерять тысячи лет и помнить, что значит быть человеком. Просто… быть.

К тому времени как моему мальчику исполнилось три года, я уже любил ее. Это была не воспламеняющая любовь, как с Мелиндой, которая быстро разгорелась и потухла. Это было дольше, более богато. Я знал, это было глупо, непрактично, невозможно, но я мог видеть в моменты незащищенности, что она тоже это чувствовала.

Возможно, это было больше чем фантом, мечта, которую никто из нас никогда не мог признать, за исключением того, что Эдгар Брайан сходил с ума.

Старый Эдгар всегда был самым ненормальным жителем города, он был не в своем уме уже очень долгое время, и все знали, что его не избежать когда он был "в настроении". Я не знаю, как это произошло, но я заработал себе репутацию благоразумного человека, который мог уладить скверную ситуацию, улаживал столько пьяных драк, что все и не запомнить, и даже приводил аргументы в политических распрях между людьми и вампирами.

Когда Эдгар перешел черту, мне позвонили первому. К Таверне Завсегдатаев я добрался прежде, чем подъехала полиция, однако я уже мог слышать вой полицейских сирен, разносящийся по всему городу. Эдгар забаррикадировал себя в задней комнате вместе с шестью заложниками, спустя некоторое время он окончательно сошел с ума, обвиняя половину города в покушении на его жизнь.

К тому времени, как я добрался до места, вопрос уже стоял между жизнью и смертью. Одним из заложников была молодая вампирша, она могла защитить себя не больше, чем другие заложники. Я знал ее – это была тихая и застенчивая Мэрион, которая совсем недавно была зарегистрирована как вампир.

Когда Эдгар замахнулся на одного из барменов, Мэрион встала между ними. Согласно правилам Морганвилля, она должна была стать Защитником. И хотя, я при этом не присутствовал, слышал, что она действовала решительно. Но больше никто не был настолько сумасшедшим, и только Мэрион верила, что быть вампиром достаточно для защиты.

Но Эдгару уже нечего было терять, и он убил ее.

Этим поступком Эдгар приговорил себя к смерти, по законам Морганвилля его предадут казни чудовищным способом в стиле средневековья. Для мертвых вампиров я уже ничего не мог сделать, но я мог бы попытаться спасти выживших и все еще находящихся под контролем у безумного Эдгара.

Мне показалось, будет неплохой идей убедить Эдгара отдохнуть, пока не прибыло подкрепление. Амелия и ее свита прибыла незадолго до того, как на свободе оказался последний заложник, а Эдгар согласился сложить свое оружие по-хорошему.

Увидев Амелию, он вырвался и кинулся в ее сторону, может быть уже зная, что его жизнь закончилась. Крича, он бежал прямо на нее. Если бы я мог думать в тот момент, я бы знал, что он не сможет причинить ей вреда, к тому же она была быстрее и сильнее его, и вдобавок окружена охраной.

Но я не мог думать. Все, что я видел, была Амелия и нож, и ужасное видение головы Мэрион, лежащей в двух футах от ее бескровного тела.

Таким образом я хотел изобразить героя. Наверное, вы уже догадались, чем все закончилось – нож Эдгара с такой силой проткнул мои внутренности, что кончик раздробил мой спинной мозг. Но это не имело значение. Важно было то, что я смог остановить его, прежде, чем он добрался до Амелии.

Я не видел, что произошло с Эдгаром, вероятно для него это стало избавлением. Некоторое время мои глаза были закрыты, когда я их открыл, моя голова лежала на коленях Амелии, и я смутился от неприкрытого горя, отражавшемся в ее лице.

В ее глазах стояли слезы. Слезы. Я даже не мог себе представить, что могло вызвать такую реакцию.

И до того как я смог бы предположить, я отключился, снова.

Когда я очнулся во второй раз, я стал… другим. Внутри я чувствовал пустоту, и тишину, но мои чувства и слух обострились, стали ярче. Холодные пальцы Амелии, похожие на шелк и мрамор, блуждали по моему лицу.

Я почувствовал на губах соль. Соль и медь.

Кровь.

Прошло сто лет, с тех пор, как Амелия последний раз обратила человека в Морганвилле. Но она сделала меня вампиром. Она спасла меня во благо моему сыну – по крайней мере, так она утверждает. Хотя мы оба знаем, что это значит нечто большее.

Сначала я был зол, и обвинял в этом Амелию. Я не понимал эту жизнь вампира – если ее можно так назвать, тяга к жестокости, импульс к насилию. Я никогда не был жестоким. Эти чувства вызывали во мне отвращение, я упорно боролся с ними. Мне хотелось остаться таким же, каким был при жизни. Миротворцем.

Я пытался избегать Амелию. Находясь возле нее, все мои эмоции и чувства обострялись, я с трудом контролировал те жуткие импульсы, которые она во мне пробуждала. Амелия держала меня на расстоянии вытянутой руки, справедливо заметив, что мы делаем друг друга уязвимыми, я был в отчаянии, один день тянулся для меня словно вечность, и мне казалось, что я теряю контроль над собой.

Но я скучал по ней. Я скучал по ней все время.

Все эти годы я был ужасным отцом, но Стивен оказался лучше, чем я заслужил. Он рос не общительным, но сильным, и он не боялся меня, особенно в те моменты, когда я не мог контролировать свою темную сторону. Думаю именно его поддержка и любовь помогла мне остаться таким человеком, каким, в конце концов, я и хотел быть.

В восемнадцать Стивен не раз отказывался подписывать контракт, и я был вынужден каждый раз вырывать его из рук вампиров. Несколько лет спустя он безумно влюбился в Роуз, девушку не из этого города, спустя год она забеременела. Слишком неожиданно и много всего, я был отцом, вдовцом, мертвецом и вампиром… ставшим дедушкой.

Когда я впервые взял на руки своего внука – это было так же, как и тогда, когда я первый раз увидел Стивена, Майкл заполнил пустоту, которую я ощущал внутри себя. Любовь не изменилась для меня. Я все еще любил свою семью. И мне все также хотелось защитить этот маленький и прекрасный мирок.

Майкл Гласс. Он был моим внуком, я видел, как он взрослел и превращался в доброго, серьезного, одаренного любовью своих родителей ребенка, порой мне казалось, что он мой сын. Я старался давать ему наставления, которые в свое время не был способен дать Стивену.

Амелия – у нас сложные отношения. Я знаю, что люблю ее. И буду готов сделать для нее все, даже более чем, но это небезопасно для нас. В большинстве случаев мы с ней держим дистанцию. Она должна играть снежную королеву, сейчас, когда в городе находится Оливер, который упорно хочет заполучить контроль, я понимаю ее. Я делаю ее уязвимой.

И я не хочу быть ее слабостью.

Когда Амелия вознамерилась обратить Майкла, я согласился с ее решением, но я не хотел видеть конец его смертной жизни, и то, как его втягивают в эту древнюю политику и власть. В то же самое время мне хотелось защитить его. Мне всегда казалось, что я могу уберечь Майкла от всего, но даже будучи вампиром, я не могу обещать ему полную безопасность.

И даже не каждый вампир в Морганвилле.

Думая об этом, меня утешает одна мысль: я не буду одиноким.

С моей стороны это эгоистично, но для меня играет огромное значение, и я не могу передать вам, насколько оно огромно.

Злость

И этот рассказ я написала как предысторию… Он был написан, чтобы получить на бумаге историю до смерти сестры Шейна, Алисы, и бегства его семьи из Морганвилля, которые были ключевыми событиями в его жизни. Я также хотела видеть, кем Майкл, Шейн, Ева и Моника были до и после этих событий и прежде, чем они встретили Клэр – потому что пусть Клэр является главной героиней серии, отношения между другими персонажами сформировались задолго до ее приезда.

Так что вот, во всей полноте история той ночи, рассказанная от лица Шейна.

– Внимание, – сказал Майкл Гласс, и дернул подбородком на что-то за плечом Шейна – Приближается.

Шейну даже не нужно было смотреть. Выражение Майкла сказало все – развлечение, которое может быть только у лучшего друга, когда тебя вот-вот ударят о кирпичную стену. И была только одна кирпичная стена, которая шла к нему во время перерыва между занятиями. (Ну, две, но он не думал, что директор Уайли отсутствовал, чтобы оторваться на нем на этой неделе. Пока.)

– О, привет, Шейн! – Сказала девочка у него за спиной. Он уже знал, кто это идет, и от этого голоса пробежали холодные мурашки. Она была так хороша. Это было совершенно странно. – Забавно встретить тебя здесь.

Шейн ударил дверью шкафчика, повернул замок, и повернулся к Монике Моррелл, коронованной принцессе Морганвилльской Средней Школы – по крайней мере, по ее собственному мнению. И он не был действительно уверен, что это не так, что было отстоем. Она ему не нравилась. Очень не нравилась, на самом деле. Но у нее была власть, и власть была важна везде в Морганвилле… даже на уроках английского.

– Что, в этом коридоре, где мы оба ходим каждый день? – спросил он. Ему удалось сохранить большую часть своего сарказма. – Тебе что-то нужно? – Он надеялся, что излучает достаточно вибраций, которые показывают, что он не заинтересован, чтобы прогнать с десяток Моник, но по свечению в ее глазах и улыбке на лице, она определенно не понимала намеков. Она получила порцию загара, и он был вынужден признать, что Моника была красивой, в том хищном виде скупой девочки. Вид, который был больше продуктом, чем индивидуальностью.

Она подошла очень близко, достаточно близко, чтобы он мог почувствовать запах дорогих духов, которыми она надушена, и понизила голос до низкого мурлыканья. – Мне определенно кое-что нужно, – сказала она. Моника была его возраста, шестнадцать переходящие в семнадцать лет, но она действовала так, как будто перепрыгнула из подросткового возраста прямо к озабоченной пуме средних лет. Не то, чтобы он имел что-то против озабоченных пум среднего возраста, он бы взялся за одну из таких, вроде Моники. – Давай найдем какое-нибудь тихое место и обсудим это.

Где-то за ним, Майкл – который неубедительно перекладывал книги в свой шкафчик, убивая время и бесстыдно глазея – произвел удушающий звук. "Заткнись, мужик" подумал Шейн, но не смог отвести взгляд от Моники. Она была слишком опасна. – Да, – медленно сказал Шейн. – Об этом. Я… у меня занятия. – И он попытался отойти и обойти ее.

Она встала у него на пути. Ее улыбка осталась яркой, но он увидел маленькую вспышку нетерпения в ее глазах. – Ой, да ладно, с каких это пор Шейн Коллинз беспокоится об уроках? – Она практически проворковала. И прежде, чем он успел ее остановить, она прижала его к шкафчикам с треском, который привлек внимание пятидесяти или шестидесяти студентов МСШ, которые были в коридоре, и…

А потом вдруг она прильнула к нему, руки в неправильных местах, скользящие вверх под рубашку, и она целовала его, и в течение длительных секунд его тело в основном говорило, мммм, девочка, горячо, прежде чем его мозг завопил «Моника!» и все это пошло очень неправильно.

Шейн схватил ее за плечи и толкнул обратно. Жестко. Моника споткнулась, шок исказил ее красивое лицо, а на секунду он видел подлинную боль… но только на секунду.

И это был гнев, поднявшийся до одиннадцати.

– Ой, извини, не знала, что ты гей, Коллинз! Я должна была знать, ты и Гласс…

– Эй! – сказал Шэйн резко. – Отвали. – Поскольку она уже привлекала толпу, и не было ничего, что Моника любила больше, чем сцена личной драмы. Майкл захлопнул дверцу своего шкафчика, и когда Шэйн посмотрел на него, он увидел, что лицо его друга стало неподвижным. Майкл мог стать действительно холодным, когда он хотел, но последней вещью, в которой он нуждался прямо сейчас, был Майкл, взвешивающий все это, особенно когда Моника нажимала на кнопки. – Уйди. Смотри, я ухожу. – И он пошел, не выпуская из рук рюкзак и проталкиваясь мимо нее в направлении его класса.

Моника последовала за ним. – И это всё? Ты собираешься просто так уйти? – Её голос звучал так, как будто она действительно была королевой драмы, – Ты вынуждаешь меня делать все эти ужасные вещи, а затем ты делаешь вид, что этого никогда не было?

– Решай Моника, либо я артист извращенец или я гей, – сказал Шейн, и продолжил идти. – Выбирай.

– Ты ходячая социальная болезнь. Я не должна ничего выбирать!

– Конечно, не надо выбирать, – сказал он, сверкнул улыбкой и указал пальцем на его классе. – Не заинтересовало.

И он полагал, будучи невиновным, что это, вероятно, будет длиться до окончания школы.

Неправильно.

***

Не было никаких признаков Моники, или кого-нибудь из ее свиты, поджидающих Шейна, когда закончились занятия, что, как он полагал, было хорошо. Майкл пошел играть на гитаре, что он делал довольно много каждый день; Шейн, как обычно, пошел слоняться где-нибудь, предпочтительно где-нибудь подальше от собственного дома, но в любом случае пойдет туда. Сегодня он собирался проводить его сестру Алису до дома – потому что он был хорошим братом, в основном – а затем посмотреть, на какие неприятности он мог наткнуться в одном из магазинов видеоигр, предпочтительно в том, где можно играть бесплатно, до тех пор, пока не купит игру. Его мама будет ворчать, потому что он, скорее всего, не появится на ужин, его отец не особо беспокоится, потому что, как и большинство ночей, он, вероятно, проведет в баре, не заботясь ни о чем.

Алиса будет волноваться, но она уже большая девочка, и ей придется смириться с тем, какое дерьмо может случиться с Шейном, как с жителем Морганвилля.

Он слонялся у спортзала средней школы, пока не вышла его сестра – длинноногая, стройная девочка с лицом, которое будет красивым, когда она перестанет быть ребенком. На данный момент она выглядела… милой.

И очень удивленной.

– Что? – Шейн прислонился к бетонной стене. Она встала рядом с ним и скрестила руки на груди. Выходя на поле, футбольная команда Морганвилльские Гадюки старалась выглядеть жестко. Не очень успешно.

– Ты, – сказала Алиса и засмеялась. У нее был очень приятный смех, когда она смеялась не над ним. – Я слышала, ты сегодня кое-что получил от Моники.

– Она сама начала, – сказал Шейн. – Она преследовала меня в коридоре. Я надеюсь, ты это тоже слышала.

– Запускала руки тебе в штаны?

– Что? Нет! – его уши покраснели. Он не хотел разговаривать на эту тему с двенадцатилетней сестрой. – Все было не так.

– Тогда как это было? Она тебя поцеловала?

Да.

– Типа того.

– С языком?

– Заткнись, Лисс.

– Потому что, поцелуй с Моникой в засос вероятно передал тебе страшные микробы.

– Я не шучу, заткнись!

Алиса издала неприличный звук, но замолчала, оттолкнулась от стены и пошла длинными, легкими шагами. Она была одета в спортивную одежду – серые шорты, футболку, которую Шейн считал слишком тесной, и кроссовки с небольшими футбольными носками. Она была милой и застенчивой со всеми, по крайней мере так казалось Шейну.

– И так, следующее, что мы обсудим, это то, что я слышала, что ты ударил ее.

– Ты реально думаешь, что я ударю девушку?

– Ну, это же Моника.

– Нет. Я только оттолкнул её, и всё. Потом она…

– Подожди, – сказала Алиса и повернулась к нему лицом. Она была практически единственным человеком, которого когда-либо видел Шейн, чтобы мог так быстро это сделать. Это было странно. – Позволь я угадаю. Она сказала – ну – что ты гей?

Ха.

– Да.

– Ну, это ее стандартное оскорбление для тех, кто не пускает на нее слюни как полный извращенец. Она перешла на второй уровень?

– Ты расскажи мне.

– Она еще не бомбит тебя на Майспэйс?

Шейн моргнул.

– Нет.

– Вау. Держу пари, что она уже это делает. Ставлю на тех, кто задолжал ей, что они громят твою страницу. – Алиса исполнила идеальный поворот и пошла вперед. – Следующее, что она попытается сделать, это заставить ее старшего брата, чтобы он тебя арестовал или что-то еще.

Ричард Моррелл недавно устроился в Морганвилльское отделение полиции. Шейн не знал его хорошо, но любой Моррелл был хуже, чем можно ожидать. – Отлично, – сказал он. – Как раз то, что мне нужно, протокол.

– Крутой парень, – сказала Алиса, и послала ему блестящую, тонкую ухмылку. – Догоняй.

– Я крутой парень. Я не бегаю.

– Лузер! – Она показала ему язык и пошла, летящей походкой, ее длинные каштановые волосы развивались, как флаг позади нее. В Морганвилле было все еще жарко – и от жара исходящего от асфальта, казалось, что она проходит сквозь воду.

– Дерьмо, – он вздохнул и погнался за ней, чтобы держать её в поле зрения.

Сегодня был довольно обычный день – никого на улицах, двери и окна закрыты, даже в течение дня. И никто не скрывается, по крайней мере явно, чтобы схватить Алису с улицы. Шейн не так сильно беспокоился о извращенцах в Морганвилле – хотя он был уверен, что они существовали – в виде вампиров.

Потому что это был факт жизни. В Морганвилле жили вампиры. Он и Алиса носили кожаные браслеты, с эмблемой, которая определяла их, как несовершеннолетних под защитой вампира по имени Салливан. Он был не таким уж и плохим. Для вампиров, он делал дерьмовую работу по запугиванию людей, или брал их под защиту, или даже просто появлялся, когда он должен был. Может он был алкоголиком, как и отец Шейна. Кто знает?

Всё что знал Шейн, что он презирал вампиров, и когда ему исполниться восемнадцать, он не подпишет контракт ни с одним кровопийцей. Он собирался жить свободно, жить быстро и умереть молодым.

Кстати, об этом…

– Лисс! Притормози! – Потому что она убежала так далеко, что он едва мог её видеть. Она махнула, и забежала за угол.

Он был, может, в пятнадцати футах позади нее, когда что-то бросилось на него из глубины темного переулка, и потащило в тень. Шейн выпустил удивленный вопль и сразу же попытался встать на ноги, но что бы не тянуло его, оно было сильное, и быстрое, и он потерял равновесие.

Его ударили в бок, и он свернулся в клубок. "Лисс," подумал он, в отчаянии. "Продолжай бежать". Если она обернувшись, не увидит его, то может вернуться. Ей могут причинить боль.

Он не мог этого допустить.

Кто-то дернул его за голову, и он почувствовал острые ногти, впивающиеся в кожу. Несколько секунд спустя его накрыла волна духов, приторных и знакомых, а затем Моника Моррелл злобно улыбнулась ему в лицо и сказала:

– Я забыла, на чем мы остановились? О, это Брэндон. Он мой Покровитель. – Она положила свободную руку на вампира, стоявшего рядом с ней, который крепко держал левую руку Шейна в железной хватке. Брэндон был мрачным и задумчивым, весь в черной коже и расслабленной позе, он выглядел так, будто его вовсе не волновало все дерьмо, происходящее между Шейном и Моникой, и вырвать Шейну руку из сустава, все равно что еще один день в офисе. – Он хочет, чтобы ты извинился.

Шейн стиснул зубы от волны боли в его плече, которое противилось тому, как его согнули.

– Мне очень жаль, что ты злобная шлюха, – сказал он. – Мне жаль, что не врезал тебе, когда у меня был шанс. Как тебе это?

Ногти Моники врезались достаточно глубоко в его голову, чтобы поцарапать, и она покачала головой из стороны в сторону, показывая, что он был ее марионеткой.

– Это не то, что мне нужно, ты ничтожество. Извиняйся. Сейчас. И умоляй меня.

– Умолять тебя? Ты в своем долбанном уме? Ой! – Ее ногти врезались сильнее. – Ты действительно думаешь, что мы найдем общий язык, ты чокнутая…

– Я не говорила, что ответила да, – сказала она. – Прекрасно. Если ты не собираешься извиняться, то ты просто станешь трагической поучительной историей для всех хамов. Брэндон?

Она сказала это со своего рода своевольной уверенностью, и она даже щелкнула пальцами, как будто могла управлять вампиром. Шейн, мог сказать ей – даже не зная о Брэндоне ничего, кроме того, что его следует избегать – что она только что сделала серьезную ошибку.

– Что? – тихо спросил Брэндон, и Шейн почувствовал, как боль в руке начала утихать. Брэндон отпустил его. – Ты что, зовешь собаку, избалованная девчонка? Потому что собаки кусаются.

Моника, которая была поглощена чувством ничтожной победы, внезапно вернулась в реальность, отпустила волосы Шейна, и отступила, выглядя очень, очень встревоженной. – Я не это имела в виду – я сожалею, Брэндон, я просто хотела…

– Я сказал, что сделаю тебе эту услугу, – сказал Брэндон, с акцентом на слове услуга. – Теперь я закончил. Ты должна подумать над тем, каким образом расплатишься со мной.

И он повернулся и ушел в тень, избегая солнечного света, направляясь бог знает куда.

Шейн поднялся на ноги. Он был высоким, и даже если он по-прежнему чувствовал неудобство в своем теле, он знал, что не был слабаком. И Моника – Моника не была крупной девочкой.

Он не угрожал ей. Его сердце бешено колотилось, у него появилась краснота в глазах, ему больше всего хотелось заставить ее заплатить за попытку запугивания, что плохо, но… он не мог. Он просто смотрел на нее враждебно в течение долгого времени, потом сказал:

– Оставь меня в покое, сука, – и он повернулся и пошел прочь, направляясь к солнечному свету.

В конце переулка, он увидел тень высокой девушки, неуверенно стоящую рядом с проходом. Лисс. Она вернулась, что было глупо.

– Пошли! – крикнул он сестре, и отмахнулся от нее. – Я в порядке! Вперед!

Позади он услышал, как Моника Моррелл сказала ледяным шепотом:

– Никто не смеет так со мной поступать, Коллинз. Никто.

Он быстро повернулся, намереваясь на этот раз припугнуть ее, но… она уже бежала в другую сторону. Наверно побежала за своим дружком вампиром. Но Шейна это не волновало.

Он дошел до конца переулка. Алисса стояла там, выглядя бледной и испуганной и моложе своих двенадцати.

– Что произошло? – Ее глаза стали большими и круглыми. – Шейн, ты весь грязный…

– Ничего, – перебил он, и положил руку ей на плечо, чтобы быстро направить ее к тротуару. – Давай просто пойдем домой.

***

Дом не был приятным местом, но столкнувшись с Моникой – яростно – Шейн не хотел оставлять Лисс дома одну. Мамы не было, она занималась родительскими делами – он на самом деле не знал какими именно – и отец… Отец наверняка был в одном из этих двух баров, где напивался со своими дружками и делал вид, что жизнь хороша.

– Я думала, что ты идёшь магазин игр, – крикнула Алиса из-за закрытой двери, пока она переодевалась. – Ты не должен изображать из себя няню, ты же знаешь! Я уже не ребёнок!

– Ты ребенок, а я буду нянькой, так что заткнись, – сказал Шейн. – Я открываю банку спагетти. Лучше поторопись.

Она издала рвотный звук, который заставил его усмехнуться. Он спустился вниз и, как и говорил, открыл банку, разогрел в микроволновке спагетти, и с жадностью набросился на них. Когда Лисс наконец появилась, он бросил ей консервный нож.

– Приготовь себе что-нибудь.

– Ничего себе, ты и нянька. Почему ты просто не предложил мне пойти поиграть на улице?

– Это не так захватывающе. Приготовь себе что-нибудь, и поиграем в Супер Марио. Победитель будет выбирать десерт.

– Твинкис!

– Я сказал победитель, лузерша.

Лисс положила ложку в рот и покосилась на него, налила суп в миску, и сунула ее в микроволновку.

Два часа спустя, он проиграл в игру, у Лисс были ее Твинкис, и так или иначе они закончили тем, что смотрели плохие фильмы. Позвонила мама. Она застряла на работе. Не слишком удивительно, она в последнее время часто задерживалась. Наверное, не хотела иметь дело с папой, который, конечно, еще не появился. Шейн включил на ДВД один из любимых Лиссой фильмов Пиксар, и ему тайно они тоже нравились, хотя это, вероятно, было не круто – и она заснула на половине фильма. Он досмотрел, потом подтолкнул ее одной ногой.

– Эй, – сказал он. – Поднимайся наверх, ложись спать. Тебе завтра в школу.

Она потянулась и зевнула. – Тебе тоже!

– Да, но я главный, так что я могу остаться. А ты иди.

– Ты придурок, Шейн.

– Не заставляй меня подниматься.

Она сделала вид, что слишком устала, чтобы бежать, и она поползла на руках и коленках, чтобы казалось забавно, и скоро она ушла, Шейн взял свой телефон и начал переписываться с Майклом о Монике.

Майкл волновался. Да, он вроде как тоже. Кроме того, Алиса была, вероятно, права, его страница на Майспэйс прибывала в полном хаосе.

Шейн решил побеспокоиться об этом утром. На данный момент на HBO были брань, насилие и предупреждения наготы.

Мило.

***

Он уснул на диване, как Алиса. Когда он проснулся, на HBO шел бокс, и было действительно поздно. Мамы и папы все еще не было дома. Шейн зевнул, пялясь на бокс, и решил вместо этого пойти наверх.

Все произошло, когда он почувствовал запах дыма, на полпути наверх.

На секунду, он подумал, что кто-то готовит барбекю, но осознал, что сейчас полночь. И потом он почувствовал ещё больше дыма в воздухе и наверху сработали детекторы дыма.

О, Боже.

Шейн пробежал остальную часть лестницы. Дым наверху был гуще, удушливый и прогорклый; на вкус как горелый пластик, и перед тем, как понять это, он уже был на четвереньках, ползком, вместо того чтобы бежать. Внизу воздух был получше. Он услышал какой-то треск, и увидел огонь, огонь, Алиса была в своей комнате, и он должен был добраться до нее…

– Лисс! – Он барабанил в ее закрытую дверь, крича и кашляя, затем поднялся на колени, чтобы попытаться открыть ее. Он не смог. Ручка жгла руку, и краска на двери покрывалась пузырями, дым клубился из-под двери, как вода на тонущем корабле. – Лисс!

Он должен попытаться. Он должен спасти её.

Шейн упал на спину, хватая ртом воздух, постоянно кашляя, и согнул ноги для последней попытки ударить. Он попал в дверную ручку, и дверь содрогнулась, но потом вернулась обратно на петли.

Шар пламени вспыхнул перед ним, и он перевернулся, чувствуя, как горит его одежда. Он начал кататься по полу, чтобы сбить огонь, а потом пополз назад. Дверь Алисы была открыта. Он должен был добраться до…

Кто-то схватил его и потащил назад.

– Нет! – закричал он, или попытался это сделать, он не мог дышать, было такое чувство, что его лёгкие набиты мокрым хлопком. – Нет, Лисс…

Это был его отец. Фрэнк Коллинз тащил его к лестнице, затем согнулся в кашле, всасывая воздух, и стащил Шейна с лестницы. Шейн практически ничего не чувствовал. Мир вокруг погрузился во тьму, и он чувствовал боль в груди, но это не имело значения, потому что он должен был добраться до сестры…

Его мама тоже была там, схватила его за руки и потащила. Его отец взял за ноги и помог.

Они вытащили Шейна наружу, и его вдруг накрыл свежий воздух, он начал кашлять и блевать черной дрянью, его трясло и он плакал, и Боже Лисс…