Текст книги "Наступление бури"
Автор книги: Рэйчел Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Он сорвался и полетел вниз. Навстречу скорой, ужасной смерти.
– Дэвид! Сделай что-нибудь! – вырвался у меня крик. Кричали вокруг все, но Дэвид услышал меня: он обернулся, и я, даже на таком расстоянии, увидела оранжевые всполохи в его глазах. А еще я увидела на его лице сомнение, но он, не споря и не мешкая, раскинул руки и спрыгнул с эстакады. Грациозно, словно падающий ангел.
В тот же миг Алиса стремительно, так, что за ней было не уследить взглядом, рванулась вперед и вверх, налетев на Праду. Четверо джиннов, в свою очередь, словно волчья стая, а точнее рычащие, искрящие сгустки злобной энергии, ринулись на нее. Я услышала, как Прада издала вопль боли и ярости, а потом все они с хлопком, громким, словно раскат грома, исчезли.
Как никого и не было.
Я бросилась вперед, задыхаясь и не заботясь о том, есть ли люди на моем пути. Они расступались, или я их расталкивала. Налетев с разбегу на перила, я ударилась о них, так что горячий металл врезался мне в живот, и перегнулась, вытянув руки, словно я могла что-то схватить, что-то сделать.
Хоть что-нибудь!
– Дэвид! – сорвалось с моих уст.
Внизу, под мостом, его видно не было. Зато туда прикатили полицейские машины: мигающие огни, взбудораженные лица. А вот Дэвида – никаких признаков. Так же как и Хранителя.
Потом мое внимание привлекло какое-то шевеление глубоко в тени эстакады, и я увидела их обоих, зависших в воздухе. Дэвид удерживал Хранителя, и они медленно, жутко покачивались и поворачивались на ветру. Беззвучный балет.
Никто больше этого видеть не мог. Только я.
Я ощущала тошноту, холод и страшную, страшную слабость и понимала, что отток энергии от меня к Дэвиду усилился. Стал шире. Глубже. Как будто между нами прорвало некую дамбу и ничто больше не сможет сдержать поток, пока не опустеет резервуар.
– О господи! – прошептала я, чувствуя в буквальном смысле, как из меня вытекает жизнь.
Он поднял взгляд, и меня потрясла бледность его лица, горечь в его потемневших глазах.
– Я не могу, – произнес он, и, несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышала его так, словно слова прозвучали совсем рядом. – Джо, я убиваю тебя.
– Сначала опусти его.
Он попытался.
Я ощутила, как он начал снижение, но процесс вышел из-под контроля, превратившись в падение. Страшным усилием он прервал его, но лишь на миг, и, не удержавшись, снова полетел вниз.
Чтобы как-то вмешаться, у меня имелось не больше трех секунд, и я вовсе не была волшебницей, способной по своему желанию приостановить действие закона всемирного тяготения. Да, у меня имелась определенная сила, но я привыкла использовать ее, оперируя совсем иными масштабами, орудуя с напряжением в миллионы вольт и прилагая ее чаще для разрушения, а отнюдь не для исцеления.
Удержание Хранителя требовало точечного контроля над весьма переменчивыми и коварными силами, тщательного сбалансирования ветров по меньшей мере с трех направлений и точного расчета того, сколько энергии может быть приложено к уязвимой человеческой плоти в каждый конкретный миг.
Дэвид же представлял собой яркую, но угасающую искру. Между нами протянулся черный мост: стремительный поток энергии, вытекая из меня, устремлялся к нему. И жадно поглощался.
Раскинув руки, я потянулась наружу изо всех сил, пока не почувствовала, что этак меня может разорвать, изломать и смести. Во рту ощущался привкус крови, все мое тело алчно требовало воздуха, быстро и опасно опустошаясь, теряя последние крохи внутренней энергии, изливавшейся с воем наружу, в воздушную среду. Я пыталась сделать то, что делала до того тысячи раз: изменить температуру окружающего воздуха на субатомном уровне, интенсифицировав движение молекул, что, в свою очередь, должно было повлечь за собой разогрев и подъем теплого воздуха под напором холодного, то есть атмосферный сдвиг в нужном направлении, управляемый ветер.
Впервые в жизни у меня… ничего не вышло.
Сначала я ощутила яркую, жаркую, сопровождаемую хлопком вспышку, а потом Дэвида как отсекло: сила прекратила струиться из меня черным потоком, да так резко, что отдача отшвырнула меня назад. А когда я, восстановив равновесие, снова метнулась к ограде, Дэвид уже выронил Хранителя.
Тот с истошным криком летел вниз.
Я ничего не могла поделать. Ничего!
Вскрикнув, я закрыла глаза, чтобы не видеть жуткой картины того, как его тело падает на бетонку, как раскалывается череп и разлетаются брызги крови.
Но это не помешало мне услышать треск ломающихся костей, с которым из него ушла жизнь.
Что же до Дэвида, то он продолжал висеть в воздухе со странным, потухшим взглядом, на глазах преображаясь из пламенного джинна в сгусток угольных теней, именуемый ифритом.
– О боже!
Это не прекращалось. Я чувствовала, как из меня высасываются последние крупицы энергии: жизнь, тепло, дитя… «О господи, только не дитя, ты не можешь, Дэвид…»
Все вокруг нас как бы… застыло. В каком-то непостижимом смысле я пребывала вне времени, вне жизни, вне дыхания. Словно почувствовала себя джинном, точнее, вспомнила ощущения той поры, когда им была. С той лишь разницей, что некая моя сердцевина с истошным воем разрывалась от страшного напряжения. И это было неисцелимо.
Время остановилось. Но не боль.
Потом кто-то вмешался.
Я услышала за спиной приближавшиеся шаги, обернулась взглянуть, кто это, и у меня перехватило дыхание. Ко мне сквозь застывший в неподвижности мир направлялся Джонатан. Люди замерли на полуслове, полушаге, полувздохе: двигались только он и я.
В отличие от большинства джиннов, Джонатан, самый могущественный из них, выглядел обычным человеком. Средних лет мужчина с короткими, седеющими волосами. Телосложение бегуна: угловатый, жилистый. Глаза черные, а лицо могло быть и доброжелательным, и безразличным, и жестоким, в зависимости от настроения и освещения. Просто один из толпы.
На самом же деле он был так далек от человека, что по сравнению с ним и Дэвид мог показаться не более чем соседским мальчишкой.
– Ты должен помочь мне, – начала я, хотя должна бы знать, что ему противен сам звук моего голоса.
Он подступил ко мне вплотную, схватил за горло и с силой прижал к перилам.
– Тебе повезло, – прорычал он, – что я в добром настроении.
С этими словами Джонатан взглянул через мое плечо, туда, где в воздухе застыл, не завершив трансформации, перекрученный призрак Дэвида. Внизу, на дороге, валялось искалеченное тело Хранителя. Лицо Джонатана утратило всякое сходство с человеческим, всякое выражение. Осталось лишь еще более сильное, чем раньше, ощущение вихрящейся вокруг него могучей и устрашающей силы.
Даже ветер стих, словно опасаясь привлечь к себе его внимание.
– Джонатан… – хрипло заговорила я.
– Джоанн, – оборвал он меня, и имя мое прозвучало в его устах низким, злобным и мрачным урчанием, – ты, похоже, не слушаешь, что тебе говорят. Я сказал, чтобы ты берегла Дэвида. Глядя на все это, не скажешь, чтобы ты так делала. На самом деле…
Его рука сдавила мое горло и встряхнула меня так, что я чуть не задохнулась.
– На самом деле, черт возьми, он выглядит гораздо хуже, чем когда я его видел в последний раз. Неудивительно, что я очень разочарован.
В нем, несомненно, клокотала ярость, пусть и скрытая за невозмутимым лицом и теплыми, глубокими черными глазами.
– У меня нет времени на всякую дрянь, – промолвил он и снова повернулся ко мне, встретившись со мной взглядом.
О господи, теперь даже в его глазах проступало бешенство: оно вспыхивало в черной глубине красными искрами, грозя прорваться наружу. Прорваться и разнести в клочья и меня, и этот мост, и город, и весь мир. Силы бы у него хватило: я чувствовала, как от него пышет ею, словно жаром от потока лавы.
– Я предоставил тебе возможность играть с ним в твои дурацкие игры, крутить с ним твой дурацкий роман, и ты погубила его. И это сейчас, когда я на части разрываюсь. Мне он позарез нужен, прямо сейчас! Я с тобой, черт возьми, не шутки шучу, это ты понимаешь?
Это я поняла прекрасно: шла война, и он в ней участвовал. Сцепившиеся в схватке джинны исчезли, но после них в воздухе осталось нечто, вроде запаха жженого пороха. Если такое происходило сейчас по всему миру…
– Я не знаю, чем ему можно помочь, – удалось с хрипом выдавить мне. – Я пыталась. Я просто не понимаю, как это можно сделать.
Его пальцы снова сдавили мое горло. Он навалился на меня, прижимая к перилам и заваливая назад, словно в какой-то пародии на танец.
– Что, не нравлюсь я тебе, да?
– Погоди…
Я попыталась сглотнуть, но без успеха. Очень уж было больно, так больно, что и не передать.
– Ты… ты ведь наверняка можешь…
– Да будь я способен исцелить его, почему, по-твоему, я до сих пор этого не сделал? Ты что, вправду думаешь, что я веду какую-то игру, видя, как он страдает?
Нет, так я не думала, потому что видела полыхавшую в его глазах ярость.
– Он твой раб. Я не могу прикоснуться к нему, пока ты его не освободишь!
Дэвид! Бутылка! Джонатан просто не мог вмешаться, этого не допускали правила. Могу себе представить, как его это бесило, как бесила я, оказавшаяся на его пути.
Я опять попыталась сглотнуть, но его хватка была слишком сильна, и мне с трудом удавалось проталкивать слова сквозь саднящее, пережатое горло:
– Я не могу. Ты не хуже меня знаешь, что если я его сейчас отпущу…
Знал он это не хуже меня. Стоит мне освободить Дэвида из бутылки, и он окажется вне какого-либо контроля. Может, Джонатан и будет способен оказать ему помощь, но только в том случае, если его поймает. А получится ли у него это, неизвестно.
– Помоги мне помочь ему, – прошептала я.
Ох, до чего же не понравилась ему эта идея, ну совсем не понравилась. Надо заметить, я никогда не входила в список личностей, пользующихся его благосклонностью: во-первых, как человек, что в его глазах явно не являлось преимуществом, во-вторых, из-за моих отношений с Дэвидом и прочной привязанности Дэвида ко мне, что подрывало устоявшийся порядок мироздания Джонатана. Джонатан, по понятиям джиннов, обладал почти божественным могуществом, что было вовсе не хорошо.
Было бы очень трудно ошибиться насчет отношения Джонатана к Дэвиду: он любил его. Очень любил. Чувство это, глубокое и сильное, уходило корнями в древность, во времена их создания. Что отнюдь не порождает благодушия по части трехсторонних отношений.
– Помочь тебе? – повторил за мной он. – Думаю, дорогуша, я и так помог тебе, насколько ты того заслуживаешь. Смотри, ты даже еще дышишь.
– Еле-еле, – прохрипела я и, с трудом подняв руку, указала на свое многострадальное горло.
Его губы изогнулись в некоем подобии улыбки. Горло он отпустил, но не отступил, а так и остался стоять на месте. Осторожно, медленно, не делая резких движений, уж, конечно, не потому, что опасалась причинить ему вред, я выпрямилась, в результате чего мы оказались стоящими друг перед другом вплотную, грудь к груди. Личного пространства он мне не предоставил, а с этого, столь интимного расстояния вперил в меня взгляд своих по-настоящему устрашающих глаз… черных, бездонных, словно со вспыхивающими в глубине звездами, зарождающимися и умирающими галактиками. Некогда, в очень далеком прошлом, он был человеком, Хранителем, равно владевшим силами Погоды, Земли и Огня – как в наши дни ими владел Льюис. Я мало что знала о его жизни, знала лишь, что его смерть пробудила саму Землю: она предалась глубочайшей скорби, и сила этой печали обратила его в джинна. Дэвид, затянутый вместе с ним в горнило творения, вышел оттуда могучим и совершенным. Что же до Джонатана, то он и вовсе возродился, обладая могуществом, опасно близким к божественному.
Но оказалось, что и такому могуществу можно бросить вызов. Как, черт побери, Ашан мог решиться на нечто подобное и почему он вообразил, будто в состоянии одолеть Джонатана в этой войне богов, было выше моего понимания, но факт оставался фактом. Война разразилась, и даже если в итоге Джонатан вышибет все дерьмо из Ашана и из его приспешников-джиннов, от этой битвы содрогнется Земля. И пока она идет, никто не сможет чувствовать себя в безопасности.
Неприкосновенных в ней не будет.
Взгляд Джонатана пронизывал меня: я ежилась, дрожала и страшно хотела забиться куда-нибудь в темный уголок, да только спрятаться от этого было невозможно. Так же, как и защититься. Его руки скользнули вверх, легли мне на плечи, а потом поднялись еще выше, и мое лицо оказалось между его обжигающими ладонями. Жар его кожи сбивал меня с толку, порождая странное ощущение. Я бы и рада вырваться, отстраниться, да только отступать было некуда, да и уверенности в том, что, соверши я такую попытку, тело меня послушается, тоже вовсе не имелось.
– Чувствуешь слабость? – спросил он и подался еще ближе, так что его глаза заслонили весь мир. – Чувствуешь себя больной? Малость не в себе последнее время, а?
Мои г убы раздвинулись. Он придвинулся вплотную, чуть повернул мою голову в сторону, слегка наклонился и прижался губами к моему уху.
– Он убивает тебя, – прошептал Джонатан. – Разве ты не чувствуешь? Это продолжается уже некоторое время, медленно, но непрерывно. Он пожирает тебя изнутри. А ты не думаешь, что это может убивать и его тоже? Разрушать его?
Я припомнила все такого рода признаки. Слабость. Неловкость и заторможенность при попытках управляться с силой. Поблекший эфир. Тщетные усилия призвать ветер.
– Человеческая энергия больше не может поддерживать в нем жизнь: он опустошит тебя, вытянет все до капли. Он уже ифрит, и как бы ни относился к поглощению твоих жизненных сил, это не имеет значения. Он ничего не может с этим поделать. Он убьет тебя рано или поздно, и даже если после этого мне удастся вернуть его, это не пройдет для него даром. Он превратится в развалину, и хотя, конечно, восстановится, это займет слишком много времени.
Я чувствовала, как жгучие слезы подступают к моим глазам, изливаются наружу, текут по щекам. Он отстранился на дюйм, выровнял своими большими, сильными руками мою голову и снова взглянул мне в глаза. Подушечки его больших пальцев разгладили влагу на моей коже.
– До тебя мне дела нет, – продолжил он тихо, но настоятельно. – Можешь не заблуждаться: будь это нужно, встань передо мной выбор, ты или он, я не колеблясь разорвал бы тебя в клочья. Но я не могу допустить, чтобы он убил тебя: тогда он будет для меня бесполезен.
Я содрогнулась. Он удержал меня на месте.
– Джонатан, я не знаю, что тут можно сделать. Клянусь тебе, не знаю!
– Все очень просто. Отправляйся домой, достань эту долбаную бутылку, шмякни ее и сохрани свою жалкую человеческую жизнь, чем все вы, людишки, только и озабочены в этом мире. Ты должна освободить его. Для тебя он уже умер.
– Лжец, – прошептала я. И получила в ответ злобную чарующую улыбку.
– Вот как? Но если я лжец, почему ты не смогла спасти того жалкого ублюдка от смертельного падения? Не такая уж трудная задача для Хранителя вроде тебя, верно? И вообще, на кой черт тебе моя помощь, ты и сама со всем справишься. Действуй, ну! Будь героиней!
Он отпустил меня и даже отступил на шаг: ощущение было такое, будто меня прямиком из жаркой пустыни перенесло в Антарктиду. Мое тело стонало от тоски по его теплу, ощущение было как у закоренелого наркомана при ломке, и он это наверняка устроил специально.
Дэвид в любви был дивным, романтическим поэтом. Джонатан, если бы вообще снизошел до подобных отношений с человеком, был бы пиратом, берущим, что ему нравится, и заставляющим партнера желать того же. Беспощадная, чарующая небрежность и абсолютное господство.
Схватившись обеими руками за перила, я первым делом пыталась отдышаться и прийти в себя. Джонатан сложил руки на груди, спокойно глядя, как вытекает из меня энергия. Устремляется по спирали в ненасытную черную дыру потребностей Дэвида.
– Помоги мне, – простонала я, ощущая ядовитую горечь бессилия. – Покажи, как это прекратить.
– Скажи волшебное слово.
– Пожалуйста.
– Хм… не совсем то, на что я рассчитывал, но ладно, сойдет и это.
Он потянулся и положил руку мне на грудь.
В меня настойчиво, словно чужие шарящие руки, устремился жар. Я на это вторжение не отреагировала никак, да моя реакция и не имела значения. Джонатан мог делать что хотел.
Однако он вливал в меня жизнь, и у меня в любом случае не хватило бы сил от этого отказаться. То, что я полностью сдалась на его милость, не укрылось от темных, загадочных очей Джонатана, и он одарил меня неким подобием легкой улыбки. Почти человеческой. Не доброй, нет, но человеческой.
– Ладно. Что я сейчас сделал, так это влил в тебя запас энергии. Но он не бесконечен и долго не продержится. Тебе необходимо отпустить его, иначе ты умрешь.
– Если я это сделаю, как ты удержишь его от попытки броситься на тебя?
В нынешней ситуации столь мощный источник энергии должен был притягивать Дэвида с неодолимой, демонической силой.
– Ну, это уж мое дело: я могу сам о себе позаботиться, – отмахнулся он. – А наше дело сделано. Может, хочешь проверить свое состояние?
Джонатан опустил руку.
Позади меня полыхнула энергия. Жгучий поток пронесся сквозь меня, словно взрывная волна, породив столь яростный, озлобленный тем, что его до сих пор сдерживали, порыв ветра, что я едва устояла под его нежданным напором, и Джонатан даже поддержал меня рукой. Мои длинные волосы вытянулись по ветру ему навстречу, словно вьющийся боевой стяг. Сквозь их колышущуюся завесу я увидела, что Джонатан удостоил меня еще одной едва заметной, циничной улыбочкой, но потом его взор устремился куда-то мимо меня, и я увидела в нем боль. Он что-то произнес, но не по-человечески, а на звонком, певучем языке джиннов. Молитву, проклятие, слова скорби…
Позади себя, в воздухе, я ощутила темное присутствие.
Дэвид преображался в нечто ужасное, нечто, состоящее из острых, режущих граней, хищное и голодное.
Я попыталась обернуться к нему, но Джонатан удержал меня.
– Не смотри!
Но мне было достаточно и опустошения в его глазах: я созерцала кончину дружбы, которая не предполагала окончания, ибо, казалось, само время должно было ее уважать.
Но я сделала это. Нет, мы с Дэвидом сделали это вместе. До меня начинало доходить, что любовь, конечно, прекрасна, но так же беспощадно эгоистична.
Прикоснувшись к Джонатану, я ощутила огонь. Не жар плоти: он опалил меня бушующей в глубине яростью, однако я не отступилась:
– Джонатан…
– Мне надо убираться, – буркнул он, и я снова услышала в его голосе печаль, растворенную в бесконечной боли. – Если я останусь здесь, он убьет меня. Или, еще того хуже, я убью его. Он сейчас слишком голоден. Помни, что я тебе сказал – у тебя не так много времени. Сделай это.
Он отступил назад. Полощущиеся на ветру волосы вновь упали мне на лицо, а когда я убрала их и повернулась туда, куда был направлен его взгляд, Дэвида там уже не было. На его месте находилась некая жуткая комбинация черных теней, острых углов и поблескивающих граней, не имеющая ни малейшего, даже самого отдаленного сходства с человеком. Ифрит.
Он прикоснулся к поверхности моста и заскользил по направлению к нам, привлекаемый источником энергии. Привлекаемый Джонатаном.
– Нет!
С криком я преградила Дэвиду путь, но он просто проплыл сквозь меня, просто прошел сквозь меня, словно сквозь дымовую завесу, выставив сверкающие, как алмазы, когти.
Джонатан исчез прежде, чем они успели к нему прикоснуться, но спустя несколько секунд растворился и Дэвид. Пустился в погоню за этим ярким, светящимся призраком.
Я осталась одна.
Ну, это, конечно, сильно сказано: вокруг толпилось множество зевак, внезапно осознавших, что произошло нечто странное, хотя трудно было понять, что именно и кто за это в ответе. Подъехали копы, толпа выдавила меня прямо к полицейской машине. Полицейские не знали, о чем спрашивать, поскольку не понимали, что вообще случилось, и я в данной ситуации могла лишь им подыграть, изображая полнейшую растерянность. Благо в моем положении, после всего только что пережитого, это было совсем не сложно. Они задали мне несколько неопределенных вопросов, получили от меня такие же невнятные ответы и, в конечном счете, этим удовлетворились, придя к выводу, что произошедшее так или иначе следует трактовать как самоубийство.
Я бы и сама рада так думать но куда мне было деваться от вновь и вновь всплывавшего в памяти дикого ужаса в глазах тянувшегося ко мне Хранителя или крика, вырвавшегося у него, когда Дэвид его выронил.
По моей вине.
А. ведь я даже не знала его имени.
В конечном счете копы передали меня на попечение Черис, стоявшей у заграждения с видом встревоженным, растерянным и ошеломленным. Не промолвив ни слова, она схватила меня за руку, потащила к «Мустангу» теперь стоявшему на тротуаре, в стороне от Транспортногопотока, и, остановившись, обернулась ко мне
– Что все это, на хрен, значит? – выкрикнула она, перекрывая возобновившийся шум уличного движения, сигналы клаксонов и вой ветра. – Джоанн! Что это с тобой было, черт бы тебя побрал?
Я не ответила, у меня просто не было сил. Просто посмотрела на нее, обошла машину и, подойдя к пассажирской двери, залезла внутрь. Черис не успокаивалась, продолжая осыпать меня вперемешку то руганью, то вопросами, имевшими не больше смысла, чем те, которые задавали мне копы. Я не обращала на нее внимания.
Дэвид исчез. Я его больше не ощущала. Закрыв глаза, я вспомнила, в Лас-Вегасе, когда у меня имелась бутылочка с другим джинном, превратившимся в ифрита, я тоже утратила ощущение связи. Правда, тот Ифрит, вернее «та», поскольку речь шла о существе женского пола, все же выполняла мои распоряжения, во всяком случае, самые важные.
– Дэвид, – прошептала я, не открывая глаз, – вернись в бутылку, сейчас же.
У меня не было возможности проверить, сделал ли он это. Хотелось верить, что да. Что Джонатан получил некоторую свободу действий. А Дэвид, может быть, даже немножко восстановится. Может быть, может быть… как же хреново все обернулось!
Я надавила ладонями на глаза так, что перед ними вспыхнули звезды.
Тепло во мне ощущалось чужим, словно жизнь поддерживалась искусственно. Да и это, как предупредил Джонатан, не навсегда. А пока я буду искать решение, Дэвиду может прийти конец.
Черис тарахтела насчет того, что нас с ней уволят, что мы опоздали на съемку больше, чем на полчаса, но меня, разумеется, волновало не это. Я просто хотела попасть домой. Она запустила двигатель и вроде как собралась ехать, но вдруг остановила «Мустанг» и, протянув руку, схватила меня за плечо.
Я посмотрела на нее. Вся она, от поднятых бровей до округлившегося, подкрашенного блестящей помадой ротика, являла собой живое воплощение удивления.
– Что такое? – не поняла я.
Вместо ответа она подтянула меня к себе и положила ладонь на мою открытую шею.
– Эй!
– Джоанн, – промолвила она, несколько раз легонько похлопав меня по этому месту, – твои ожоги. Они исчезли.
Надо же, прощальный подарочек от Джонатана. Мне это показалось столь же невероятным, как и Черис, объявившей произошедшее чудом. Хотя совсем по другой причине.
Я хотела домой, но Черис категорически отказалась разворачивать машину, раз уж мы так близко от места назначения.
– Если они и выставят меня пинком под зад, – с мрачной решимостью заявила она, тронув машину и снова начав вилять в быстром транспортном потоке, – то пусть скажут об этом в лицо.
Съемка должна была состояться на площадке для подержанных машин: похоже, мы шли в нагрузку к рекламе какой-то местной фирмы, торгующей рухлядью. Черис резко, с визгом тормозов, остановила «Мустанг» и воззрилась на появившихся невесть откуда, прямо как по волшебству, продавцов.
– Мою тачку не трогать! – заявила она главному в этой шайке, здоровенному, как бывший футболист, стриженному под «плоскую макушку» парню, судя по алчному блеску в глазах, уже раскатавшему губу на ее машину, в предвкушении выгодной сделки. – И просьба сохранить в лучшем виде: я ее продавать не собираюсь.
Возможно, дело тут было в машине, но при этом она присмотрелась к парню самым внимательным образом, словно оценивая его рейтинг по «Синей книге».
– Позаботитесь о ней для меня? – осведомилась Черис, вылезая из машины и сопровождая просьбу одной из своих неотразимых улыбок. Я выбралась, хлопнув дверью.
– Конечно, – ответил он, вручая ей свою карточку. – Все, что угодно. Если что-то понадобится, прошу обращаться прямо ко мне.
Она, подмигнув, засунула визитку в задний карман и потащила меня к группе людей, собравшейся возле главного здания. Я шла, едва сознавая, что двигаюсь, готовая осесть прямо на землю и разразиться рыданиями.
Дивный Марвин пребывал отнюдь не в благостном расположении духа. Он расхаживал туда-сюда с раскрасневшейся, как горячий блин, физиономией, отдавая какие-то сердитые распоряжения несчастному практиканту, выглядевшему анемичным, бесполым и, кажется, находившемуся на грани астматического приступа. Салфетка, которую Марвин использовал в гримерной, так и была заткнута за его воротник. Это было вовсе не смешно.
Вокруг с весьма довольным видом предавалась безделью съемочная бригада. Один малый, развалившись на складном стуле под солнечным зонтиком, мирно дремал.
– Вы! – гневно заорал Марвин, едва нас увидел. – Вы уволены! Дошло? Уволены! Обе!
Во мне пробудилось чувство ответственности.
– Черис не виновата, – уныло пробормотала я, снова проигрывая в сознании падение и смерть Хранителя. Ну конечно, виновата я, тут и говорить не о чем. Он был так молод. Слишком молод, чтобы умереть подобной смертью, угодив в заваруху, сути которой, похоже, просто не мог понять.
– Я не собираюсь разбираться, кто тут виноват больше, кто меньше. Плевать мне на это, вы обе уволены. Да таких девиц я на любом пляже наберу дюжину на доллар: на кой черт вы мне сдались с вашими замашками примадонн?
– Погоди, – буркнул режиссер, смотревший в это время новости, сидя в тени мини-фургона с логотипом канала на борту. – Джо, подойди сюда.
Я подошла. Черис подошла со мной.
Новостной директор, его завали Роб, откусив кусок сэндвича с сыром, ткнул пальцем в экран планшета.
– Это ты?
Он поднял взгляд на меня, тогда как палец указывал на крохотную, видневшуюся в перспективе фигурку.
– Она это, она, – не вытерпела Черис, поскольку я молчала. Джиннов на экране, ясное дело, видно не было, одни люди. Хранитель размахивал руками на перилах, борясь за свою жизнь.
– Боже мой, Роб, она же пыталась спасти этого парня. Честное слово!
Он снова воззрился на картинку. Когда ноги Хранителя соскользнули с перил, я зажмурилась, но успела увидеть себя бросившейся вперед. Конечно, отреагировала с опозданием, но так или иначе попала в камеру и в выпуск новостей. Выглядело это так, будто я пыталась схватить его за руку или что-то в этом роде.
– Боже мой! – выдохнул Роб. – Джоанн, мне очень жаль. Это ужасно.
Он умолк, на несколько секунд задумался, а потом возвысил голос:
– Йо! Дуг! Планы меняются. Мы сейчас возвращаемся обратно. Надо позвонить на канал… какой это у нас? – на четвертый, пусть пленку готовят. Документальный материал, высший класс! Желательно показать Джоанн и Черис… Кстати, кто у нас этой займется… да, Флинт… На фоне моста. Получится натурная съемка – хорошо, если нет – сделаем в студии. Но заняться этим нужно прямо сейчас.
Подошедший Марвин театральным жестом вытащил гримерную салфетку из-за воротника.
– О чем тут вообще речь? – раздраженно прогудел он.
Роб взглянул на него, потом снова уставился на экран.
– Прости, Марвин. Рекламную съемку я отменяю.
– Ты не можешь этого сделать!
Роб похлопал себя по синей бейсболке, на которой большущими белыми буквами было написано: «ДИРЕКТОР СЛУЖБЫ НОВОСТЕЙ».
– Сдается мне, что могу, честное слово.
Марвин развернулся и пошел прочь, швырнув походя салфетку стажеру, который, растерянно повертев ее, скомкал и бросил под заново отполированную «Тойоту».
– Хочешь, чтобы я дала интервью в наряде Солнышка? – с горечью спросила я. Роб посмотрел на меня, и наши взгляды встретились. Его глаза были серыми, умными и крайне расчетливыми.
– С этого момента ты не наряжаешься Солнышком, – заявил Роб. – Пусть в этом наряде кто другой покрасуется. Может, Марвин.
Несмотря на все, что на меня сегодня обрушилось, на тревогу за Дэвида, ведь я даже не знала, где он и что с ним происходит, на чувство вины и глубокое потрясение, я улыбнулась.
Черис выгнула бровь.
– А я? – спросила она. Роб воззрился на нее, кажется, с опаской. – Насколько понимаю, я ведь тоже не уволена. И сегодня тебе понадоблюсь?
– Только для интервью, Черис. Но сорвавшаяся рекламная съемка будет оплачена в полном объеме.
Она рассудительно кивнула, бросила на меня долгий взгляд, потянулась за спину Роба и, сняв со спинки стула его толстую ветровку, накинула мне на плечи. Оказывается, меня била дрожь. Из-за пережитого потрясения. И терзающего меня страха.
Мне позарез нужно было домой.
Но интервью затянулось не на один час.
Когда мне наконец удалось ввалиться в квартиру, время шло к вечеру и я была совершенно вымотана. Сары дома не оказалось, что было очень кстати: чего мне сейчас не хватало, так это ее радостного энтузиазма по поводу нового увлечения.
Бросив сумочку и скинув туфли, я проскочила в ванную, торопливо разделась, набросила свой самый теплый и уютный купальный халат и, свернувшись на кушетке с подушкой на коленях, выдвинула ящик тумбочки и достала бутылку Дэвида. Она поблескивала, выглядела прочной, на ощупь воспринималась прохладной, но никакого ощущения его присутствия в ней или где-то рядом не возникало. Я не знала, внутри он или нет. Не знала, каково ему. Не знала даже, а помнит ли он вообще, кто я такая.
Держа бутылку в руке, я думала о том, насколько это и правда просто. Быстрый, сильный взмах, и удар об угол тумбочки.
Я обещала Джонатану освободить Дэвида, но сделать так означало отказаться от надежды. Отказаться от всего. Я сомневалась в том, что Джонатан способен его спасти, и хотя самой мне что-либо подобное тем более было не под силу, в бутылке Дэвиду, по крайней мере, не сделается хуже. Если его отпустить, преображение в ифрита завершится. Он почти наверняка начнет охоту за самым мощным из доступных источников энергии – то есть за Джонатаном. Но самое главное, на сей раз я могла лишиться его навсегда.
Энергии, искусственно поддерживавшей во мне жизнь, пока оставалось достаточно. Время у меня еще было.
Я не могла разбить бутылку. Пока.
Свернувшись в клубок, я прижала ее к себе и плакала до тех пор, пока серые сумерки изнеможения не затянули меня в сон.
Вершина горы была мне знакома. Я была здесь раньше… маленькая, плоская площадка, голый камень, окруженный лишь небом. Далеко внизу землю прорезали глубокие каньоны. Сейчас сухие, но я чувствовала, как быстро они могут наполниться влагой, превратившись в бурные потоки. Вода являлась самой коварной из стихий.
