Текст книги "Вирус бессмертия (сборник)"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Альфред Элтон Ван Вогт,Мюррей Лейнстер,Фредерик Браун,Гордон Руперт Диксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
– Нет, – прошептал я, – нам не уйти отсюда живыми…
Тэннер впился в меня болезненным взглядом.
– Она моя, они не смогут отнять ее. Я скорее умру, чем отдам! – С этими словами он взвился, пытаясь выскочить из кабины.
При появлении офицера мы прекратили возню.
– Все в порядке, – сказал он. – Можете ехать.
Я вытаращил глаза и машинально произнес: «Благодарю». Тэннер очумело уставился на лейтенанта. Я нажал на стартер, и машина сдвинулась с места. В темноте взвизгивал мотоциклетный мотор, который кто-то безуспешно пытался завести. Красно-белый шлагбаум медленно поднялся кверху.
Я надавил на акселератор, и мы с грохотом пересекли последнюю черту, отделявшую нас от обетованной свободы. Я ничего не мог понять. Правда, я не слышал, как опустился задний борт, но видел, что офицер заглянул в кузов. Конечно же, он встал на задний буфер и осветил кузов фонарем. Но почему он не заметил наше сокровище? Почему не задержал нас как контрабандистов?
– Останови машину, – сказал Тэннер.
– Зачем?
– Останови, говорю. Я хочу заглянуть в кузов. Здесь что-то не так.
– Нет, – сказал я, – нам осталось всего сто ярдов до цели.
– Но ты чувствуешь, что все это очень странно?
– Потерпи немного! Неужели трудно подождать, черт возьми! Видишь, впереди солдаты.
Вооруженные пограничники выходили на дорогу, преграждая нам путь. Я остановил машину. Белолицый лейтенант подошел к кабине.
– Кто вы и что привезли?
Не знаю почему, но я ответил:
– Ничего. Мы американские археологи.
– Я должен осмотреть ваш грузовик, – сказал лейтенант и отошел от кабины.
Тэннер уже был у кузова. Я выскочил вслед за ним. Лейтенант удивленно смотрел на нас.
– Что-нибудь случилось?
– Именно это мы и хотим узнать.
Тэннер и я с двух сторон сняли откидные болты, борт с грохотом упал вниз. Вода хлынула из кузова настоящим водопадом. Мы с ужасом всматривались в черноту кузова, но, кроме воды и какой-то бесформенной массы, не увидели ничего!
– Украли! – заорал Тэннер. – Мой бог! Они украли ее!
– Нет! – я схватил его за руки. – Они не могли украсть. Патрульный был у кузова всего несколько секунд. Он не мог ее вытащить один, у него не хватило бы сил.
– Но тогда где же она? – взвыл Тэннер. – Куда она делась?
Я запрыгнул в кузов и принес Тэннеру щепотку того бесформенного ничего, что лежало на полу. Мой компаньон понюхал это, растер в пальцах, лизнул.
– О боже мой! Я понял! Она растворилась! Дождь! Проклятый дождь!
Он зашагал прочь, дико озираясь. Окончательно сбитый с толку лейтенант смотрел ему вслед широко раскрытыми глазами. Тэннер вдруг начал хохотать. Кажется, он рехнулся. Он плюхнулся задом в грязь и залился тонким икающим смехом, который через несколько секунд сменился истерическими рыданиями.
– Очень хорошо, – сказал лейтенант, – очень хорошо, что вы приехали сюда. Нам только психов не хватало. Давайте-ка свяжем его и отведем к доктору.
Мы доставили Тэннера в лазарет и вышли покурить. Дождь постепенно шел на убыль. Я молчал. Правда, меня мучил один вопрос, но лейтенант на него не смог бы ответить.
Откуда она появилась? И куда исчезла? Неужели обратилась в эту бесформенную массу?
Доктор вышел и попросил сигарету.
– Я дал ему глоток успокоительного, – сказал он. Затем посмотрел на меня и, ткнув пальцем в дверь, спросил: – Давно он свихнулся?
– Да нет! Почему вы так решили?
– Все бредит какой-то статуей, какой-то историей о скульпторе и легендой о жене какого-то Лота, – сказал доктор, – все бормочет, как она оглянулась на эти… как их… на Содом и Гоморру, несмотря на запрет. И обратилась в соляной столб.
Джозеф Пейн Бреннан
Последняя инстанция
Перевод с англ. Н. Евдокимовой
Ходатайствую о разрешении подать апелляцию, ваша честь.
Последовала секундная пауза, в безмолвии зала суда раздалось чуть слышное гудение, затем Судья ответил:
– Ходатайство удовлетворено.
«Сработала независимая цепь, – подумал Келлет. – Ходатайства об апелляции неизменно удовлетворяются: идиотская гарантия там, где никакие гарантии не нужны».
Келлет поднялся и с поклоном прожурчал:
– С позволения вашей чести.
Слова, как поклон, были формальностью, которую теперь редко кто соблюдал. Но ведь и сам Келлет во многих отношениях был ходячим анахронизмом. Он дорожил каждым мелким штрихом, напоминающим о далекой, не столь сумасбродной эпохе.
Это было последнее дело из назначенных на сегодня, и когда Келлет направился к выходу, секретарь суда – щеголеватый человек с мелкими подвижными чертами лица – перегнулся через стол и невозмутимо выключил Судью.
У себя в конторе Келлет, задумавшись, медленно снимал адвокатскую мантию.
Это был высокий сухопарый старик, сутулый и болезненный. Держался он довольно странно, как бы нерешительно; впрочем, первое впечатление тут же рассеивалось, едва он начинал говорить. Его речь, холодная и резкая, поражала точным выбором слов и обнаруживала недюжинную остроту ума. В расцвете карьеры Келлет был почти несокрушим, даже сейчас он остался одним из самых могущественных представителей своей профессии.
Он бережно свернул мантию, положил сверху мягкий белый парик и все это спрятал на верхней полке шкафчика. Его угнетали собственные мысли. Беда состояла в том, что ему не нравился подзащитный, но, с другой стороны, кому такой мог понравиться? Толстячок Генри Вудс, который все время потеет, с громкими воплями требует правосудия, в глубине души мечтая о помиловании, и настаивает, чтобы приговор был обжалован во всех инстанциях. Не хочет понять, что апелляция, как и вежливые формы обращения к Судье, – всего лишь пустая формальность.
Вудс убил жену.
Вменяемые люди не убивают.
Ergo 44
Следовательно (лат.).
[Закрыть], Вудс невменяем.
Точно так же будет рассуждать и Судья в апелляционной инстанции. Точно так же будет рассуждать и Судья в Верховном суде – если Вудс настоит на последней тщательной попытке. Так рассуждают все роботы. Порядок обжалования установлен на всякий случай, как защита от механических неисправностей или ошибочного программирования, не более того.
Келлет вздохнул. Он еще помнил дни – правда, очень смутно, – когда работа приносила ему удовлетворение. Это было до того, как правительство отказалось от старого судопроизводства, чреватого ошибками, которые появлялись из-за несовершенства человеческого суждения, и заменило то судопроизводство холодным и безупречным – современные судьи не подвластны чувствам и великолепно ориентируются в путаных дебрях статей закона.
Келлет ненавидел новых судей слепой, лютой ненавистью.
Покинув контору, Келлет медленно и величественно зашагал по коридору к древним каменным ступеням, ведущим в камеры, с крайним неудовлетворением думая о предстоящей беседе. Дело – он сейчас это ясно понимал – было совершенно безнадежным с самого начала. Келлет даже подивился, как он вообще мог за него взяться.
Когда он спускался по длинной каменной лестнице, казалось, что во всем здании нет ни души, и лишь в самом низу, у входа в камеры, вздрогнув, пробудился от сна одинокий надзиратель в синей форме, но мгновенно успокоился, узнав посетителя.
Келлет отрывисто кивнул и стал бесстрастно ждать, пока надзиратель отопрет массивную дверь в камеры Первого Блока. Они вместе переступили порог, и дверь за ними закрылась. В коридоре не было окон, он освещался скрытыми лампами дневного света.
Камера Вудса находилась в дальней половине коридора. Надзиратель выбрал еще один ключ, на мгновение прижал его к замку и, когда дверь распахнулась, отступил в сторону, пропуская Келлета внутрь.
Камера была крохотная – она-то за много поколений почти не изменилась. Из мебели там стояли только стол да деревянная скамья.
В тюрьме – до того как тюрьмы были отменены – никто бы не примирился с такой камерой. Но теперь это было лишь место временного заключения, где подсудимый проводил в общей сложности час перед самым судом и сразу после суда. Отсюда он попадал в Режимный центр… или на свободу.
Вудса же не ждало ни то, ни другое. Он отправится в роскошный Арестный центр, где просидит до тех пор, пока его апелляционная жалоба не будет рассмотрена.
При появлении Келлета Вудс стремительно вскочил со скамьи. Это был нервный лысеющий человек; такие обычно служили банковскими клерками или государственными чиновниками в те времена, когда банковских клерков и государственных чиновников еще не вытеснили вездесущие роботы. После того как это произошло, Вудс оказался в многолюдной категории безработных – мужчин и женщин, которые никогда не трудятся и никогда не будут трудиться, но получают от автоматизированного государства щедрое пособие, позволяющее им жить в такой роскоши и такой скуке, что временами они сходят с ума.
Именно это, по-видимому, и случилось с Генри Вудсом. Из года в год он получал все, что душе было угодно: семиэтажный особняк со слугами-роботами, три личных везделета, два плавательных бассейна с кондиционированием погоды, специально на него, Вудса, настроенная киновку-сонюхорама и тысячи подобных игрушек.
Несмотря на все это, Генри Вудс преждевременно поседел, он беспрерывно потел и не мог прямо смотреть собеседнику в глаза. В одно прекрасное солнечное утро он проснулся раньше, чем жена, и придушил ее.
Вудс подошел и остановился так близко от Келлета, что тот с отвращением заметил, как увеличены его зрачки. Вудс явно употреблял наркотики, скорее всего препарат мескаля, который начинал заменять спирт в роли всемирного барьера против реальности.
– Мистер Келлет, я уже думал – вы никогда не придете! Меня все это с ума сводит! Как только разрешают такое – после приговора упрятывают человека туда, где совершенно нечего делать, разве что думать! – Он протянул обе руки и дотронулся до лацканов Келлета. – Какие у меня шансы на отмену приговора, мистер Келлет? Изрядные, да? Но помните, я хочу знать правду?
Келлет поборол приступ гадливости. Даже в нынешних чрезвычайных обстоятельствах поведение Вудса было тошнотворно. Помолчав, он холодно ответил:
– Вероятность того, что вас оправдают, мистер Вудс, ничтожно мала. Апелляция – всего лишь формальность, в лучшем случае она позволяет оттянуть время. Результат известен заранее. Апелляционный судья оставит в силе сегодняшний приговор.
Вудс широко раскрыл глаза, на верхней губе у него выступила испарина – под стать каплям пота на лбу.
– Не может быть, мистер Келлет! Надо же что-то сделать! Прошу вас, мистер Келлет, можно ведь как-то обхитрить эти машины. Вы же изучали робототехнику. Ради бога…
– Возьмите себя в руки! – не выдержал Келлет и сделал шаг назад, чтобы высвободиться из тисков Вудса. – Вы убили жену. Не думаете же вы, что ваше положение после этого останется без изменений! – Он помолчал немного, вглядываясь в подзащитного. – Откровенно говоря, я не понимаю, из-за чего вы так шумите. Когда я только вступил в Коллегию адвокатов, за такое преступление приговаривали к смертной казни.
Вудс отошел и медленно опустился на деревянную скамейку.
– Уж лучше смерть! Я видел, во что превращаются люди после такой операции. Они теряют личность. Но вам-то что, любому из вас? Оперировать ведь будут меня!
Келлет мысленно вздохнул. В такие минуты его самого неудержимо тянуло к наркотикам. Ему казалось, что наркотики послужили бы амортизатором между ним и многочисленными Вудсами, а он часто ощущал острую нужду в таком амортизаторе.
– Мистер Вудс, – терпеливо зашелестел он, – вам лучше сразу привыкнуть к этой мысли. Вы подвергнетесь лейкотомии, потому что вы убили жену и с точки зрения закона считаетесь невменяемым. Такой приговор вынес сегодня суд, и…
Вудс вскочил и схватил Келлета за руку.
– Но мы ведь подаем апелляцию, мистер Келлет! Я на вас надеюсь!
– Заседание Апелляционного суда состоится в конце этой недели. Операцию отложат до конца недели, только и всего, – безжалостно сказал Келлет.
– Но, мистер Келлет… – Голос Вудса поднялся до визгливых по-бабьи ноток. – …вы могли бы убедить апелляционного судью, что не стоит меня оперировать. У судьи в первой инстанции одно мнение, а у апелляционного может быть другое! Ведь так бывает? – прибавил он неуверенно.
– Нет, – коротко ответил Келлет. – Поймите же, мистер Вудс, что вопрос упирается в программирование роботов. Все эти машины запрограммированы совершенно одинаково, да иначе и быть не может – закон один для всех. У всех роботов мозг одной и той же конструкции, и все они приходят к решению путем беспристрастного логизирования. Если посылки – или, иначе говоря, улики – одинаковы, то и выводы будут одинаковы. Мы ведь не располагаем новыми фактами – значит, исход предопределен.
– Если вам откажет Апелляционный суд, мы можем обратиться в Верховный?
– Это ваше конституционное право, мистер Вудс.
Внезапно Келлет ощутил неимоверную усталость. Он знал, что Вудс никогда не поймет всей безнадежности своего положения. Он будет тянуть волынку: подаст жалобу в Апелляционный суд, потом в Верховный, а потом будет сетовать, что нет суда более высокой инстанции, куда можно было бы направить дело на очередное рассмотрение. Но несмотря на все его усилия, в результате нельзя усомниться ни на миг.
Когда все будет сказано и сделано, Вудса подвергнут лейкотомии.
* * *
В отличие от суда низшей инстанции, построенного в старинном стиле, Апелляционный суд был подчинен принципу целесообразности. Кроме Келлета и его подзащитного, в зале присутствовало всего два человека: секретарь суда и сонный охранник с газовым пистолетом, лениво слонявшийся возле двери.
Для адвоката и его подзащитного в зале стояли удобные кресла, а большой черный ящик – Судья – был попросту вмонтирован в стену. Секретарь, пренебрегший положенным ему стулом с прямой спинкой, суетливо вертелся вокруг стола, аккуратно раскладывая перед Судьей перфоленты с протоколом первого судебного заседания.
– Начнем? – спросил он наконец.
Келлет кивнул, и секретарь стал засовывать перфоленты в щель под возглашающим пультом Судьи. Через девяносто секунд робот ознакомился с материалами дела и взвесил приговор своего электронного коллеги. Позади возглашающего пульта что-то негромко щелкнуло, и Судья спросил:
– Есть у вас новые факты или доказательства, мистер Келлет?
Келлет встал.
– Новых фактов и доказательств нет, ваша честь.
Судья усвоил эту негативную информацию. Затем объявил:
– Приговор суда первой инстанции оставлен в силе.
Вот и все. Рассмотрение жалобы длилось чуть более трех минут. Келлет устало пробормотал:
– Ходатайствую о разрешении подать апелляцию, ваша честь.
После секундной паузы Судья ответил:
– Ходатайство удовлетворено.
* * *
– Вы не старались! – упрекал его Вудс. – За все время вы из себя и двух слов не выдавили! Как же вы собирались выиграть дело, если ничего толком не сказали?
– А я и не собирался его выигрывать, мистер Вудс. – Келлет от души жалел, что согласился защищать Вудса. Даже глубоко укоренившаяся в нем неприязнь к судьям-роботам стушевалась перед неуклонно растущей неприязнью к подзащитному. Мало того, что этот человек убийца, он в придачу еще и кретин!
Вздохнув, Келлет сделал еще одну попытку.
– Мистер Вудс, отчего бы вам не примириться с тем фактом, что вы осуждены? Апелляция – чистая формальность. Судья рассматривает материалы дела, и ничего больше. Я мог закатить часовую речь, прося суд о снисхождении, но это пустая трата времени. Мы тут имеем дело не с людьми, которых можно переубедить, играя на их чувствах. Мы имеем дело с роботами!
– Остается еще Верховный суд, – сказал Вудс.
* * *
По архитектуре Верховный суд был очень похож на Апелляционный, но коренным образом отличался в процессуальном отношении. Судья Апелляционного суда знакомился с пленками материалов по делу в молчании и с предельной быстротой, тогда как Судья Верховного суда оглашал их вслух. При этом Келлет был волен вносить дополнения по любому пункту, который мог послужить на пользу подзащитному.
Для Келлета вся эта процедура с начала и до конца была воплощением безнадежности.
Вудс беспокойно ерзал на крышке стула, прислушиваясь к потоку доказательств своей вины, который лился из пульта Судьи, как из радиоприемника. Секретарь – жизнерадостный молодой человек, отдавший дань последней моде на разноцветные контактные стекла, – клевал носом, сидя на своем стуле, и в любую минуту мог свалиться к подножию Судьи.
Келлет прикрыл глаза и откинулся в кресле, прислушиваясь к голосу соседки Вудса.
– …всю правду и только правду. Миссис Энн Лесли, ваша честь.
Келлет резко выпрямился. Из ниоткуда, без предупреждения его подсознание выудило способ обойти закон. Под монотонное жужжание голоса свидетельницы он тщательно все продумал и, постепенно загораясь, понял, что, возможно, затея удастся. Он посмотрел на Вудса, но не встретился с ним взглядом.
В последующие часы Келлет отмахивался от своего права истолковывать доказательства. Вудс сначала недоумевал, потом обозлился и наконец совсем пал духом. Келлет предоставил ему терзаться.
Прошла целая вечность, но вот изучение материалов следствия окончилось, и Верховный Судья повторил вопрос своего двойника из Апелляционного суда.
Келлет медленно встал, ответил:
– Новых фактов и доказательств нет, ваша честь, – и тут же снова уселся. Вудс был близок к истерике. Судья, как и ждал Келлет, секунду колебался, потом провозгласил:
– Приговор суда первой инстанции и определение Апелляционного суда оставлены в силе.
Чувствуя ком в горле, Келлет снова поднялся.
– Ходатайствую о разрешении подать апелляцию, ваша честь.
Секретарь изумленно покосился на него и даже открыл было рот, чтобы заговорить. Даже охранник проявил вялый интерес: не часто увидишь, как адвокат ставит себя в дурацкое положение.
Однако Судья перерабатывал ходатайство так же старательно, как ранее перерабатывал материалы дела. В конце концов он сказал:
– Ходатайство отклонено.
Продолжая стоять, Келлет спросил:
– На каком основании, ваша честь?
Ответ он мог бы повторить слово в слово. Он безукоризненно соответствовал установленной формулировке:
– После того как вынесено определение Верховного суда, подавать апелляцию некуда, поскольку не существует более авторитетного суда, чем Верховный. Ходатайство бессмысленно. Невозможно привести апелляционный механизм в действие; отсюда следует, что ходатайство о разрешении на апелляцию должно быть отклонено.
Конечно, все зависело от заложенной в робота программы, но Келлет решил рискнуть. Этот робот, предназначенный для Верховного суда, должен быть запрограммирован шире, чем средний низовой судья. Келлет молил судьбу, чтобы программа по-настоящему широко охватывала историю права.
– Существует суд, стоящий выше Верховного, – возразил он. – Я намереваюсь апеллировать к Богу.
– Мистер Келлет! – воскликнул секретарь суда. Охранник хихикнул.
– Я не располагаю данными, достаточными для того, чтобы понять ваш довод, мистер Келлет, – сказал Судья.
– Ваша честь знакомы с концепцией Бога? – спросил Келлет. Он слегка вспотел. Не может быть, чтобы проклятая машина не имела представления о Боге.
– Да, в самых общих чертах.
– А известно ли вашей чести, что суды считают Бога Всевышним? – Это была не столь твердая почва, и Келлет приготовился услышать возражение.
Ему не пришлось долго ждать.
– Во всем, что касается права, Верховный суд остается Верховным, мистер Келлет.
– Когда Верховный суд – даже Верховный суд – вызывает свидетеля, он требует, чтобы свидетель принес присягу перед лицом всемогущего Бога, ваша честь. Отсюда следует, что государство ставит Бога превыше суда, ваша честь. Иначе присягу приносили бы перед лицом Верховного суда или Судьи Верховного суда.
Келлет с особой ясностью осознал сюрреалистическую природу своей аргументации. Судья-человек давно бы привлек его к ответственности за неуважение к суду, но Судья-робот устроен иначе. Он не отличает здравых доводов от нелепых, лишь бы доводы оставались логичными и не противоречили программе, заложенной в него.
Келлет сделал глубокий вдох.
– Я предлагаю направить дело на апелляцию к Богу как к всевышнему судье, признанному государством.
Он выждал.
С едва уловимым шипением статических разрядов Судья осведомился:
– Если я удовлетворю ваше ходатайство, мистер Келлет, каким образом предлагаете вы подать апелляцию?
Этого вопроса он больше всего боялся.
– Ввиду того что человеку дано предстать перед лицом Господа лишь после смерти, – заговорил Келлет, борясь с неудержимым желанием расхохотаться, – я бы просил отсрочить приведение приговора в исполнение, пока мой подзащитный не проживет отпущенный ему срок жизни. После смерти апелляция будет заслушана, и, если приговор останется в силе, можно будет привести его в исполнение.
На этот раз он задержал дыхание. Даже робот не все стерпит.
– Можете ли вы сослаться на прецедент подобного решения? – спросил Судья. Он уже методично обшаривал свои емкие запоминающие устройства в поисках аналогичного дела. Теперь все зависит от того, как он запрограммирован.
– В средние века, – ответил Келлет, – был распространен суд божий.
В комнате воцарилась тишина. Густая и тяжелая, она висела добрую минуту, а потом Судья сказал:
– Это верно, мистер Келлет, но в тех процессах вина подсудимого определялась при помощи жеребьевки – использовался какой-либо механизм случайности, например, кости, и Бог принимал сторону правого, обеспечивая благоприятный для него результат. Там не было речи о том, чтобы ждать естественной смерти подсудимого.
Соображая на ходу в самом буквальном смысле слова, Келлет без колебаний заявил:
– В таком случае, ваша честь, я изменю ходатайство и буду просить о пересмотре дела путем бросания костей.
Он скользнул взглядом по Вудсу, которого, казалось, парализовало все происходящее.
После мучительной, почти минутной паузы Судья провозгласил:
– Я вынужден удовлетворить ваше ходатайство, мистер Келлет. Руководствуясь основаниями, которые вы изложили, я назначаю новый суд.
* * *
Разумеется, это была сенсация стереовидения. Даже в те дни, в тот век репортеры гонялись за странными и диковинными событиями.
В самом процессе Келлет не принимал участия, но с интересом смотрел его по стереовизору. К сожалению, все закончилось очень быстро, но и то, что показали, было весьма впечатляюще. Согласно традиции, механизмом случайности послужили кости, и по иронии судьбы против Вудса выступал робот.
Сидя у стереовизора, Келлет с восторгом сознавал, что уже сейчас, хотя процесс еще не кончился, политические деятели лихорадочно пытаются законопатить новую щелочку в законе. Но это не важно: Вудс получил лишний шанс, а Келлет вновь перехитрил Судей. В единоборстве с гибким разумом человека они еще очень и очень слабы.
То обстоятельство, что Вудс проиграл роботу и был отправлен в Режимный центр для немедленной лейкотомии, нисколько не омрачило Келлету восхитительного чувства победы.
По правде говоря, случись иначе – он бы окончательно потерял уважение к всевышнему.
