Текст книги "Вирус бессмертия (сборник)"
Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери
Соавторы: Айзек Азимов,Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Артур Чарльз Кларк,Альфред Элтон Ван Вогт,Мюррей Лейнстер,Фредерик Браун,Гордон Руперт Диксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)
Аврам Дэвидсон
Голем
Перевод с англ. Е.Дрозда
Некто с серым лицом двигался по улице, на которой проживали мистер и миссис Гумбейнеры. Был полдень, и была осень, солнце приятно ласкало и согревало их старые кости. Любой, кто посещал кинотеатры в двадцатые годы или в ранние тридцатые, видел эту улицу тысячи раз. Мимо этих бунгало с их наполовину раздвоенными крышами Эдмунд Лоу шагал под ручку с Беатрис Джой, и мимо них пробегал Гарольд Ллойд, преследуемый китайцами, размахивающими топориками. Под этими чешуйчатыми пальмами Лоурел пинал Харди, а Вулси бил Вилера треской по голове. На этих газончиках, размером с носовой платок, юнцы из нашей комедийной банды преследовали один другого, а самих их преследовали разъяренные жирные толстяки в штанах для игры в гольф. На этой самой улице или, возможно, на какой-нибудь другой из пяти сотен улиц, в точности похожих на эту.
Миссис Гумбейнер обратила внимание своего супруга на личность с серым лицом.
– Ты думаешь, может, он имеет какое дело? – спросила она. – Как по мне, так он странно ходит.
– Идет, как голем, – безразлично сказал мистер Гумбейнер.
Старуха была раздражена.
– Ну я не знаю, – ответила она, – я думаю, он ходит, как твой двоюродный братец.
Старик сердито сжал губы и пожевал мундштук своей трубки.
Личность с серым лицом прошагала по бетонной дорожке, поднялась по ступенькам крыльца веранды и уселась в кресло. Старый мистер Гумбейнер ее игнорировал. Его жена уставилась на чужака.
– Человек приходит без здравствуйте, без до свидания, без как поживаете, садится, как он вроде дома… Кресло удобное? – спросила она. – Так, может, чашечку чая?
Она повернулась к мужу.
– Так скажи что-нибудь, Гумбейнер! – потребовала она. – Или ты сделан из дерева?
Старик слабо улыбнулся, слабо, но триумфально.
– Почему я должен что-то говорить? – спросил он в пустое пространство. – И кто я такой? Никто – вот кто!
Чужак заговорил. Его голос был хриплым и монотонным.
– Когда вы узнаете, кто или вернее что я есть, то от страха ваша плоть расплавится на ваших костях.
Он обнажил фарфоровые зубы.
– Не трогай мои кости! – закричала старуха. – Этот нахал набрался наглости и говорит мне про мои кости.
– Вы затрясетесь от ужаса, – сказал чужак.
Старая миссис Гумбейнер ответила, что она надеется, что ему удастся дожить до этого времени. Она снова повернулась к мужу.
– Гумбейнер, ты когда подстрижешь газоны?
– Все человечество… – начал чужак.
– Ша! Я говорю со своим мужем… Он как-то чудно говорит, Гумбейнер, нет?
– Наверное, иностранец, – сказал мистер Гумбейнер благодушно.
– Ты так думаешь? – миссис Гумбейнер окинула чужака мимолетным взглядом. – У него очень плохой цвет лица, неббих. Я думаю, он приехал в Калифорнию ради поправки здоровья.
– Несчастья, боль, печаль, горести – все это ничто для меня…
Мистер Гумбейнер прервал чужака.
– Желчный пузырь, – сказал он. – Гинзбург, что живет около ди шуле, выглядел в точности также до операции. Они пригласили для него двух профессоров, и день и ночь около него сидела сиделка.
– Я не человек!
– Вот это я понимаю, сын! – сказала старуха, кивая головой. – Золотое сердце, чистое золото!
Она глянула на чужестранца.
– Ну хорошо, хорошо. Я расслышала с первого раза. Гумбейнер, я тебя спрашиваю! Когда ты подстрижешь газоны?
– В среду, оддер, а может, в четверг к соседям придет японец. Его профессия – подстригать газоны, моя профессия – быть стекольщиком на пенсии. У меня осталось мало сил для работы, и я отдыхаю.
– Между мной и человечеством с неизбежностью возникает ненависть, – продолжал чужак. – Когда я скажу вам, что я есть, плоть расплавится.
– Говорил уже это, – прервал мистер Гумбейнер.
– В Чикаго, где зимы холодные и злые, как сердце русского царя, – зудела старуха, – ты имел сил достаточно, чтобы таскать рамы со стеклами с утра до ночи. А в Калифорнии с ее золотым солнцем, чтобы подстричь газоны, когда жена просит, ты не имеешь сил. Или мне позвать японца, чтобы тебе ужин готовить?
– Тридцать лет профессор Оллэрдайс потратил, уточняя свою теорию. Электроника, нейроника…
– Слушай, как он образно говорит, – сказал м-р Гумбейнер с восхищением. – Может быть он приехал в здешний университет?
– Если он пойдет в университет, так может он знает Бада? – предположила старуха.
– Возможно, они учатся на одном курсе, и он пришел поговорить с ним насчет домашнего задания. А?
– Ну конечно, он должен быть на том же курсе. Сколько там курсов? Пять, Бад показывал мне свою зачетку.
Она стала считать на пальцах.
– Оценка телепрограмм и критинизм, проектирование маленьких лодок, социальное приспособление, американский танец… Американский танец… ну, Гумбейнер!
– Современная керамика, – с наслаждением выговорил ее муж. – Отличный парень Бад. Одно удовольствие иметь такого жильца.
– После тридцати лет изысканий, – продолжал чужак, – он перешел от теории к практике. За десять лет он сделал самое титаническое изобретение в истории человечества – он сделал человечество излишним, он создал меня!
– Что Тилли писала в последнем письме? – спросил старик.
Старуха пожала плечами.
– Что она может написать? Все одно и то же. Сидней вернулся домой из армии. У Ноами новый приятель…
– Он создал МЕНЯ!
– Слушайте, мистер, как вас там, – сказала старуха, – может, откуда вы, там по-другому, но в этой стране не перебивают людей, когда они беседуют… Эй! Слушайте, что значит «он создал меня»? Что за глупости.
Чужак снова обнажил все свои зубы, демонстрируя слишком розовые десны.
– В его библиотеке, в которую я получил более свободный доступ после его внезапной, но загадочной смерти, вызванной вполне естественными причинами, я обнаружил полное собрание сочинений про андроидов, начиная от «Франкенштейна» Шелли и «РУР» Чапека и кончая Азимовым…
– Франкенштейн? – сказал старик заинтересованно. – Я знавал одного Франкенштейна, у него был киоск, где он торговал сода-вассер на Холстед-стрит.
– …ясно показывающих, что все человечество инстинктивно ненавидит андроидов, и значит между ними неизбежно возникает ненависть и вражда…
– Ну конечно, конечно! – старый м-р Гумбейнер клацнул зубами по мундштуку трубки. – Я всегда не прав, ты всегда права. И как ты прожила жизнь с таким дураком?
– Не знаю, – отрезала старуха. – Сама удивляюсь временами. Наверное терпела из-за твоих прекрасных глаз.
Она засмеялась. Старый м-р Гумбейнер нахмурился, потом не выдержал и, заулыбавшись, взял свою жену за руку.
– Глупая старуха, – сказал чужак. – Чему ты смеешься? Разве ты не знаешь, что я пришел уничтожить вас?
– Что?! – воскликнул м-р Гумбейнер. – Заткнись ты!
Он вскочил с кресла и влепил чужаку пощечину. Голова пришельца стукнулась об колонну крыльца и отскочила назад.
– Говори почтительно, когда разговариваешь с моей женой!
Старая миссис Гумбейнер с порозовевшими щеками затащила своего супруга назад в кресло. Затем она повернулась и осмотрела голову чужака. Она прикусила язык от удивления, когда оттянула назад лоскут серого, под кожу, материала.
– Гумбейнер, смотри! Там внутри проводка, катушки!
– А кто тебе говорил, что он голем? Так нет же, никогда не послушает! – сказал старик.
– Ты говорил, что он ходит, как голем.
– А как он мог еще ходить, если бы он им не был?
– Ну хорошо, хорошо… Ты его сломал, теперь чини.
– Мой дедушка, да будет земля ему пухом, рассказывал мне, что когда Могарал-Морейну Га-Рав Лев, светлая ему память, создал в Праге голема, три сотни или четыре сотни лет тому назад, то он написал на его лбу священное имя.
С улыбкой воспоминания старуха продолжила.
– И голем рубил для рабби дрова, приносил ему еду и охранял гетто.
– И однажды, когда он не подчинился рабби Льву, то рабби Лев соскоблил Шем Га-Мефораш со лба голема, и голем упал как мертвый. Его отнесли на чердак ди шуле, и он все еще там и находится, если коммунисты не отослали его в Москву… Но это не то, что нам нужно, – сказал старик.
– Авадэ, нет, – ответила старуха.
– Я своими глазами видел ди шуле и могилу рабби, – сказал ее муж с гордостью.
– Но я думаю, Гумбейнер, этот голем другого вида. Смотри-ка, у него на лбу ничего не написано.
– Ну и что? Кто мне запрещает взять и написать что-нибудь? Где те цветные мелки, что Бад принес из университета?
Старик вымыл руки, поправил на голове маленькую черную ермолку и медленно и осторожно вывел на сером лбу четыре буквы из алфавита иврита.
– Эзра-писец не сделал бы лучше, – сказала старуха с восхищением.
– Ничего не случилось, – добавила она чуть позже, глядя на безжизненную фигуру, развалившуюся в кресле.
– Что я тебе, рабби Лев, что ли, в конце концов? – спросил ее муж. – Так ведь нет.
Он нагнулся и стал рассматривать внутреннее устройство андроида.
– Эта пружина соединяется с этой штукой… Этот провод идет к тому… катушка…
Фигура шевельнулась.
– А этот куда? И вот этот?
– Оставь, – сказала его жена.
Фигура медленно выпрямилась в кресле, вращая глазами.
– Слушай, Реб голем, – сказал старик, грозя пальцем. – И слушай внимательно, понял?
– Понял…
– Если хочешь остаться тут, то делай так, как тебе говорит мистер Гумбейнер.
– Как тебе говорит мистер Гумбейнер…
– Мне нравится, когда голем разговаривает так. Малка, дай мне зеркальце из записной книжки. Гляди, видишь свое лицо? Видишь, что написано на лбу? Если не будешь поступать так, как велит мистер Гумбейнер, то он сотрет эту надпись, и ты станешь не живым.
– …станешь не живым…
– Верно. Теперь слушай. Под крыльцом найдешь сенокосилку. Возьмешь ее и подстрижешь газоны. Затем вернешься. Ступай…
– Ступаю… – фигура заковыляла вниз по ступенькам. Вскоре стрекотание косилки нарушило тишину улицы, в точности такой же, как улица, на которой Джеки Купер проливал горючие слезы на рубашку Уоллеса Бири, а Честер Конклин выпучивал глаза на Мэри Дресслер.
– Так что ты напишешь Тилли? – спросил старый м-р Гумбейнер.
– А о чем мне ей писать? – пожала плечами старуха. – Напишу, что погода стоит чудесная и что мы оба, слава богу, живы и здоровы.
Старик медленно кивнул, и они оба продолжали сидеть в своих креслах на веранде с крылечком и греться в лучах полуденного солнца.
Генри Слизар
Кандидат
Перевод с англ. А. Азарова
«О достоинствах человека можно судить по калибру его врагов» – Бертон Гранцер прочел эту фразу в книжке карманного формата, купленной в газетном киоске, а затем, опустив книгу на колени, задумчиво уставился в темное окно пригородного поезда. Тьма серебрила стекло, и ему оставалось смотреть только на свое отражение, что как раз совпадало с течением его мыслей. Сколько людей ненавидели это лицо, эти глаза, близоруко щурившиеся из-за тщеславного нежелания носить очки, этот нос, который он втайне считал аристократическим, рот, мягкий в моменты спокойствия и жесткий, когда он улыбался, выступал на совещаниях или хмурился! Сколько у него врагов? Гранцер задумался. Кое-кого он мог бы назвать, о других только догадывался. Однако их калибр – вот что важно. Такой, как Уитмэн Хейс, например, был противником самой высокой пробы. Гранцеру было тридцать четыре года; Хейс со своими седыми волосами, которые символизировали опытность, был вдвое старше. Таким врагом можно только гордиться. Хейс досконально знал бизнес по производству и продаже продуктов питания: шесть лет он занимался оптовой торговлей, десять лет работал биржевым маклером, двадцать лет прослужил в компании, пока хозяин не выдвинул его на руководящую должность и не сделал своей правой рукой. Положить Хейса на лопатки было нелегко, вот почему маленькие, но все увеличивающиеся победы Гранцера становились такими сладкими. Он поздравлял себя с тем, что, искажая достоинства Хейса, превращал их в недостатки, а длительный стаж работы сводил к эквиваленту старческой немощи и бесполезности; на совещаниях он поднимал вопросы строительства новых универсамов, обращал внимание на перемещение людей в пригороды, показывая хозяину, что времена меняются, что старое умерло и что в торговле нужна новая тактика, которую мог разработать только молодой работник…
Внезапно он впал в уныние. Радость при воспоминании о победах вроде бы не имела вкуса. Да, в зале заседаний компании он раза два выигрывал незначительные схватки; это из-за него румянец на лице Хейса становился малинового цвета, а пергаментная кожа хозяина покрывалась морщинками в хитрой усмешке. А каков результат? Хейс, казалось, оставался еще более самоуверенным, а хозяин все больше прислушивался к советам Хейса…
Когда Гранцер приехал домой позже обычного, Джин, его жена, вопросов не задавала. Она слишком хорошо знала мужа после восьми лет бездетного замужества и благоразумно ограничилась молчаливым приветствием, предложив ему горячую пищу и дневную почту. Гранцер бегло перебирал счета, рекламные проспекты и обнаружил письмо без почтового штемпеля, которое он сунул в задний карман брюк, чтобы прочитать в уединении, и закончил еду, не проронив ни слова.
После еды Джин предложила сходить в кино, и он согласился, потому что питал страсть к фильмам с насилием и убийствами. Но сначала заперся в ванной комнате и распечатал письмо, в загадочном заголовке которого стояло: «Общество объединенных действий», а обратным адресом служил номер почтового ящика. Письмо гласило:
«Уважаемый мистер Гранцер!
Вашу фамилию нам предложил общий знакомый. Наша организация выполняет необычную миссию, которая не может быть объяснена в данном письме, но которую Вы, несомненно, найдете чрезвычайно интересной. Мы были бы благодарны Вам за конфиденциальную беседу в самое раннее, удобное для Вас время. Если я не получу от Вас отрицательного ответа в последующие несколько дней, то позвольте мне позвонить Вам на работу».
Письмо было подписано: «Карл Такер, секретарь». В самом конце страницы тонким шрифтом была пропечатана строчка: «Общественная организация, не ставящая своей целью получение каких-либо доходов».
Первой его реакцией было принять оградительные меры: он начал подозревать, что кто-то окольными путями пытался залезть в его бумажник. Затем им овладело любопытство, он пошел в спальню и взял телефонный справочник, но организации под таким названием не нашел. «О'кей, мистер Такер, – подумал он, испытывая противоречивые чувства, – я буду кусаться».
В последующие три дня никто не звонил, и любопытство его возрастало. Однако к пятнице в лихорадке конторских дел он забыл о письме. Хозяин собрал собрание с отделом кондитерской продукции. Гранцер сел за стол напротив Уитмэна Хейса, приготовившись критиковать его высказывания. Ему это почти удалось один раз, но Экхардт, глава отдела кондитерской продукции, поддержал Хейса. Экхардт работал в компании только год, но, очевидно, уже решил, на чью сторону встать. Гранцер пристально его разглядывал, резервируя в камере ненависти своего мозга место для Экхардта.
В три часа позвонил Карл Такер.
– Мистер Гранцер? – спросил он приветливым, даже веселым голосом. – Я не получил ответа и полагаю, вы не возражаете против моего звонка. Не могли бы мы с вами где-нибудь встретиться?
– Видите ли, мистер Такер, если бы вы дали мне представление…
– Мы, мистер Гранцер, не благотворительная организация, – звонко прокудахтал Такер, – если у вас вдруг создалось такое впечатление. Ничего мы и не продаем. Мы более или менее общество добровольных услуг, количество членов которого перевалило за тысячу.
– По правде говоря, – Гранцер нахмурился, – я никогда не слышал о вас.
– Конечно, не слышали, и это одно из наших преимуществ. Думаю, вы все поймете, как только я расскажу вам о нашей организации. Я могу быть в вашем кабинете через пятнадцать минут, если вы не намерены перенести встречу на другой день.
Гранцер посмотрел на календарь.
– О'кей, мистер Такер. Сейчас как раз самое подходящее время.
– Прекрасно. Я иду.
Такер был точен. Когда он вошел в кабинет, Гранцер с тревогой посмотрел на бросающийся в глаза толстый портфель, который Такер держал в правой руке, но почувствовал себя лучше, как только этот цветущий мужчина, лет шестидесяти, с приятными некрупными чертами лица начал говорить:
– Спасибо, мистер Гранцер, что уделили мне время. И поверьте, я пришел не для того, чтобы продавать вам страховку или лезвия для бритв. Не смог, даже если б попытался; по профессии я маклер, но теперь нахожусь почти на пенсии. Однако предмет, который я хочу обсудить вместе с вами, имеет довольно… личный характер, поэтому я должен буду просить вас об одолжении в одном деле. Разрешите мне закрыть дверь?
– Пожалуйста, – проговорил заинтригованный Гранцер.
Такер закрыл дверь, придвинул свой стул ближе и начал:
– А дело это следующее. Все, что я скажу, должно оставаться в строжайшей тайне. Если вы выдадите эту тайну, если предадите гласности наше общество каким бы то ни было образом, последствия могут быть самые неприятные. Вас это устраивает?
Нахмурившись, Гранцер утвердительно кивнул головой.
– Прекрасно! – Посетитель с щелчком открыл портфель и вынул скрепленную скобками рукопись. – Общество подготовило вот этот небольшой документик, излагающий нашу философию, но я не собираюсь надоедать вам ее пересказом. Ограничусь только сущностью. Возможно, вы совсем не согласитесь с нашим главным принципом, и я хотел бы знать это сразу же.
– Что вы подразумеваете под главным принципом?
– Видите ли… – Такер слегка покраснел. – Если дать его определение в наиболее грубой форме, то Общество объединенных действий верит, что… некоторые люди просто не должны жить. – Он быстро поднял глаза, желая увидеть первую реакцию. – Вот и все. – Он засмеялся, похоже, с облегчением. – Кое-кто из наших членов не верит в мой прямой метод объяснения, считая, что суть дела надо подавать осторожнее. Откровенно говоря, я достиг отличных результатов этим довольно грубым способом. Каково ваше отношение к тому, что я сказал, мистер Гранцер?
– Не знаю. Должно быть, никогда не задумывался над этим.
– Вы участвовали в войне?
– Да, служил на флоте. – Гранцер потер подбородок. – Тогда, вероятно, я считал, что япошки не должны жить. В других же случаях, к примеру, смертная казнь – я в нее верю. Убийцы, насильники, черт возьми, конечно, не должны жить.
– Ага, – проговорил Такер, – значит, вы действительно принимаете наш главный принцип. Все зависит от категории людей, не правда ли?
– Думаю, это так.
– Хорошо, теперь попробую задать вам еще один откровенный вопрос. Вы… лично… когда-нибудь хотели чьей-либо смерти? Само собой разумеется, что я подразумеваю не те случайные, быстро проходящие желания, которые испытывает каждый человек, а настоящее, глубокое, сильное желание смерти тому, кто, по вашему мнению, недостоин жить. А?
– Конечно, – откровенно признался Гранцер. – Несомненно, испытывал.
– Не считаете ли вы иногда, что если кто-нибудь исчезнет с лица земли, то свершится чрезвычайно полезный акт?
Гранцер засмеялся:
– Послушайте, что ж это такое? Как называется? Вы из корпорации «Смертоубийство» или что-нибудь вроде этого?
Такер улыбнулся:
– Совсем нет, мистер Гранцер, совсем нет. В наших целях и методах нет абсолютно ничего криминального. Я не отрицаю: наше общество «тайное», но мы никакая там не «Черная рука». Если б вы знали, кто является нашими членами, то удивились бы, – среди них есть даже юристы. Но, может быть, я расскажу вам, как возникло общество? Оно начиналось с двух человек; в данный момент я не могу раскрыть их фамилии. Это было в 1949 году. Один из них работал адвокатом в конторе окружного прокурора. Другой – психиатром в администрации штата. Оба они принимали участие в довольно сенсационном судебном разбирательстве против человека, обвиняемого в ужасном преступлении. По их мнению, человек этот был бесспорно виновен, однако его защита обладала таким даром убеждения, что крайне податливые внушению присяжные заседатели даровали ему свободу. Когда объявили возмутительный вердикт, то тех двоих, которые были не только коллегами, но и близкими друзьями, словно громом поразило, а их возмущение не знало границ. Они решили, что свершилась величайшая несправедливость, но были беспомощны исправить ее…
Однако я должен объяснить кое-что относительно этого психиатра. В течение нескольких лет он изучал область, которую можно назвать антропологической психологией. Одно из его исследований касалось действий «водо», совершаемых некоторыми этническими группами, проживающими, в частности, на острове Гаити. Вы, вероятно, много слышали о «водо» или «обеа», как то же самое называют на Ямайке, поэтому я не буду останавливаться на этом, чтобы вы не подумали, будто мы отправляем племенные культы и втыкаем булавки в куклы… Тем не менее главным аспектом его исследований была невероятная действенность этого феномена. Разумеется, как ученый он отвергал его сверхъестественный характер и пытался найти научное объяснение. И безусловно, ответ мог быть только один. Когда жрец племени Водан назначал наказание или смерть злодею, то убеждение самого злодея, что пожелание осуществится, его вера в силу «водо» в конце концов и реализовывало пожелание. Иногда процесс происходил взаимосвязанно: тело реагировало психофизически на проклятия «водо», а субъект заболевал и умирал. Иногда он умирал как бы случайно – случайность ускорялась навязчивой идеей, что, будучи проклят, он должен погибнуть. Страшно, не так ли?
– Не сомневаюсь, – пробормотал Гранцер пересохшими губами.
– Одним словом, наш друг психиатр начал гадать вслух: а уж так ли далеко ушел каждый из нас по пути цивилизации, чтобы находиться вне досягаемости внушенного наказания? И он предложил проделать эксперимент на субъекте, которого они выберут, и посмотреть, что из этого выйдет.
– А проделали они это очень просто, – продолжал Такер. – Они встретились с тем человеком и объявили ему свои намерения, сказав, что собираются пожелать его смерти, и объяснив, как и почему пожелание исполнится. И хотя тот смеялся над их идеей, но на лице его можно было заметить суеверный страх. Они обещали, что регулярно, каждый день, будут желать ему смерти до тех пор, пока он больше не сможет сдерживать неумолимую мистическую силу, которая и осуществит желание.
Гранцер внезапно поежился, сжал кулаки и произнес тихо:
– Все это довольно глупо.
– Человек этот умер от разрыва сердца через два месяца.
– Ну, конечно. Я знал, что вы это скажете. Но ведь есть такие вещи, как совпадение.
– Безусловно. Но наши заинтригованные друзья не удовлетворились. Они попытались еще раз.
– Еще раз?
– Да, еще раз. Не буду открывать фамилию жертвы, скажу только, что на этот раз им помогали уже четыре помощника. Эта небольшая группа составила ядро общества, которое я сегодня представляю.
Гранцер тряхнул головой:
– И вы хотите сказать: сейчас их тысяча?
– Да, больше тысячи, разбросанных по всей стране. Организация с единственной функцией – желать людям смерть. Сначала членство было чисто добровольным, но сейчас мы разработали систему приема. Каждый новый член Общества объединенных действий вступает в него при условии, если он предлагает одну потенциальную жертву. Естественно, общество проводит обследование с целью определения, заслуживает ли жертва такой участи. Если кандидатура подходящая, то все члены затем желают ей смерти. Как только задача выполняется, то, естественно, новый член обязан принимать участие во всех последующих согласованных действиях. Это и небольшой годовой взнос – вот цена членства.
Карл Такер ухмыльнулся:
– Если же вы, мистер Гранцер, думаете, что я шучу… – Он снова засунул руку в портфель и на этот раз извлек книгу в синем переплете в толщину телефонного справочника. – Вот вам факты. К сегодняшнему дню нашим отборочным комитетом было названо двести двадцать девять жертв. Из них сто четыре уже мертвы. Совпадение, мистер Гранцер? Что же касается остальных ста двадцати пяти… возможно, это указывает на то, что наш метод имеет изъяны. И мы это сами же признаем и постоянно разрабатываем новые приемы. И заверяю вас, мистер Гранцер, оставшихся мы доконаем. – Он провел пальцем по страницам книги в синем переплете. – В этой книге, мистер Гранцер, зарегистрированы наши члены. Вы можете на свой выбор позвонить одному, десяти или ста человекам. Позвоните им, и вы убедитесь, что я говорю правду.
Он небрежно бросил на стол перед Гранцером фолиант, который с глухим звуком шлепнулся на промокательную бумагу. Гранцер взял книгу в руки.
– Ну? – спросил Такер. – Хотите им позвонить?
– Нет. – Гранцер облизнул губы. – Я верю вам, мистер Такер. Это невероятно, но я вижу, как это срабатывает. Только знать, что тысяча человек желают твоей смерти, вполне достаточно, чтобы выбить из тебя дух. – Глаза его сузились. – Однако у меня есть вопрос. Вы упомянули о «небольшом» взносе…
– Он составляет пятьдесят долларов, мистер Гранцер.
– Пятьдесят, да? Пятьдесят на тысячу – довольно солидная сумма, не так ли?
– Уверяю вас, организация существует не ради прибыли. Не для того, о чем вы подумали. Взносы едва покрывают расходы, связанные с работой комитета, на исследования и тому подобное. Понимаете?
– Да, могу себе представить, – промычал Гранцер.
– Ну как, вас это заинтересовало?
Гранцер повернулся на вращающемся кресле к окну. Боже, думал он, неужели это действовало? Но как? Если б желания могли превращаться в дела, то он бы убил за свою жизнь уже десятки людей. Правда, здесь все было по-иному. Свои желания он всегда держал в секрете, так что никто не мог о них знать. А этот способ был другим, более практичным и более страшным. Да, он понимал, как все происходило. Мог видеть этих тысячу человек, горящих единых желанием смерти, и жертву, которая сначала фыркала в неверии, а потом медленно, но верно поддавалась сжимающему, удушающему страху, что, возможно, и срабатывало, ведь такое большое количество смертоносных желаний может на самом деле испускать мистический, болезнетворный луч, способный уничтожить жизнь.
– Но жертва должна все знать? О существовании общества, которое успешно функционирует и желает ее смерти? Это самое важное, не правда ли?
– Это очень важно. – Такер убрал в портфель книгу. – Вы затронули существеннейший вопрос, мистер Гранцер. Жертва должна быть уведомлена, что как раз я и сделал. – Он взглянул на часы. – Желание вашей смерти началось сегодня в полдень. Общество приступило к работе. Мне жаль вас.
В дверях он повернулся и поднял шляпу и портфель в прощальном приветствии:
– До свидания, мистер Гранцер.
