Текст книги "Высоко в небеса: 100 рассказов"
Автор книги: Рэй Брэдбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 70 страниц)
– Почему ты не сказал, что там нарисовано?!
– Я не знал, я правда не знал, – отвечал Человек в Картинках.
– Господи Иисусе! Ты напутал всех до чертиков. Ты напугал до чертиков Лиззи, напугал до чертиков меня! О боже, да где ты только обзавелся этой треклятой татуировкой? – Его передернуло. – А теперь проси прощения у Лиззи.
Жена стояла рядом.
– Прости, Элизабет, – проговорил Уильям Фелпс слабым голосом, не открывая глаз. – Я не знал.
– Ты сделал это нарочно, – сказала она. – Чтобы напугать меня.
– Я не хотел…
– Или ты избавишься от этой татуировки, или я ухожу.
– Элизабет…
– Ты слышал, что я сказала. Сведи ее, или я увольняюсь из цирка.
– Да, Фил, – вмешался хозяин. – Именно так дела и обстоят.
– Ты потерял прибыль? Зрители потребовали вернуть деньги?
– Дело не в деньгах, Фил. Едва разойдутся слухи о вчерашнем, сюда повалят сотни людей Но в моем цирке такой дряни не будет! Ты избавишься от татуировки. По-твоему, это было смешно, Фил?
Уильям Фелпс заворочался в душной постели. Нет, он и не думал смеяться. Ему было не до смеха. Он сам был напуган не меньше других. Это не смешно. Зачем, зачем маленькая ведьма-грязнуля это сделала? И как ей удалось? Она нанесла рисунок на кожу, прежде чем заклеить? Нет, она же говорила, что картинка не закончена. «То, что у тебя в голове, и твой пот дорисуют ее», – сказала старуха.
Что ж, он поработал на славу.
Но в чем тогда смысл? И если ли он вообще? Уильям Фелпс не хотел никого убивать. Не хотел убивать Элизабет. Почему эта дурацкая картинка появилась на его теле, будто огненные письмена?
Он осторожно, почти украдкой прикоснулся к коже там, где была спрятана картинка. Потом надавил покрепче. Это место явно было слишком горячим. Он почти чувствовал, как там, под пластырем, он снова и снова убивает свою жену, всю ночь напролет.
«Но я же не хочу убить ее, – попытался он убедить себя, поглядев туда, где на отдельной кровати лежала Элизабет. – Или все же хочу?»
– Что тебе?! – рявкнула она.
– Ничего, – ответил он, помолчав. – Спи.
Мастер с жужжащей машинкой в руке подался вперед.
Пять баксов за дюйм. Свести татуировку стоит дороже, чем наколоть. Так, ну-ка сними пластырь.
Человек в Картинках подчинился.
Мастер отпрянул.
– Господи! Неудивительно, что ты хочешь от нее избавиться. Жуть какая! – Он щелкнул переключателем на машинке. – Готов? Больно не будет.
Хозяин ярмарки стоял тут же, в хлопающей на ветру палатке. Через пять минут мастер выругался и сменил насадку. Через десять – вместе со стулом отодвинулся от клиента и почесал в затылке. Минуло еще полчаса. Мастер встал, велел Уильяму Филипу Фелпсу одеваться и стал собирать инструменты.
– Погодите-ка, – сказал хозяин цирка. – Вы же ничего не сделали!
– И не сделаю.
– Я плачу вам хорошую цену. В чем дело?
– Ни в чем, вот только чертова наколка не желает сходить. Будто въелась до самых костей.
– Бред!
– Мистер, я зарабатываю своим ремеслом уже тридцать лет и ни разу не видел ничего подобного. У нее глубина не меньше дюйма.
– Но я хочу от нее избавиться! – закричал Человек в Картинках.
Мастер покачал головой.
– Есть только один способ сделать это.
– Какой?
– Возьми нож и вырежи ее с мясом. Долго ты после этого не протянешь, но от татуировки избавишься.
– Эй! Вернитесь!
Но мастер уже уходил прочь.
Снаружи доносился гул субботней толпы, ожидающей представления.
– Много народу собралось, – сказал Человек в Картинках.
– Но они не увидят того, на что пришли поглазеть, – ответил хозяин цирка. – Ты не выйдешь к публике без пластыря. А теперь стой смирно, я хочу взглянуть на ту картинку, что у тебя на спине. Может быть, мы устроим им обещанное открытие, только другое.
– Старуха сказала, что надо подождать еще примерно неделю. Что нужно время, чтобы узор проявился.
Раздался тихий треск – это хозяин сорвал со спины Человека в Картинках кусок белой материи.
– Что там? – выпалил мистер Фелпс, пытаясь изогнуться.
Хозяин цирка вернул пластырь на место.
– Да парень, Татуированный из тебя ни к черту. Как ты мог позволить старой бестии так обойтись с собой?
– Я не знал, кто она.
– На этот раз она точно над тобой посмеялась. Там нет никакого рисунка. Вообще ничего. Чистая кожа.
– Картинка проявится. Вот увидишь.
Хозяин расхохотался.
– Договорились. Идем. Покажем толпе, на худой конец, хоть часть тебя.
Вокруг была ночь. Он возвышался посреди нее – нелепый, жуткий гигант, – вытянув руки! словно слепой, чтобы удержать равновесие, а мир угрожающе раскачивался, норовил сбить его с ног, закружить, опрокинуть в зеркало, перед которым он стоял. На туалетном столике были расставлены склянки с перекисью, кислотами, лежали серебряные бритвы и квадратные куски наждачной бумаги. Человек в Картинках пробовал все по очереди. Он пытался вытравить отвратительную татуировку с кожи на груди, пытался соскоблить ее.
Он не сразу понял, что кто-то стоит у него за спиной, в распахнутой двери трейлера. Было три часа утра. Он чувствовал слабый запах пива. Жена вернулась из города. Он слышал ее тихое дыхание. Он не обернулся.
– Элизабет?
– Лучше избавься от нее, – проговорила она глядя, как муж трет грудь наждачной бумагой.
И вошла.
– Я не хотел, чтобы она была такой, – сказал он.
– Хотел. Ты так и задумывал.
– Нет.
– Я хорошо знаю тебя, – сказала она. – О, я знаю, как ты меня ненавидишь. Что ж, это ничего. Я тоже ненавижу тебя. Уже очень давно ненавижу. Господи, когда ты только начинал жиреть, неужели ты думал, что кто-нибудь будет любить тебя таким? Я могла бы просветить тебя насчет ненависти. Почему ты не спросишь меня?
– Оставь меня в покое.
– Ты выставил меня на посмешище! Перед огромной толпой!
– Я не знал, что под пластырем.
Она обошла вокруг стола. Руки ее были уперты в бока. Она говорила, обращаясь к стенам, к столу, ко всему, что вокруг. И Уильям Филип Фелпс подумал: «Или я все же знал? Кто создал этот рисунок, я или ведьма? Кто сделал его таким? Каким образом? Неужели я и вправду желаю ей смерти? Нет! И все же…»
Он смотрел, как жена подходит все ближе и ближе, надвигается на него, видел, как вздулись от крика жилы на ее шее. Он такой, он сякой, он плохой, хуже некуда! Он лжец, он прожектёр, жирный, ленивый урод, сущий ребенок. Неужели он думает, что способен соперничать с хозяином или установщиками шатров? Неужели он думал, что прекрасен и грациозен, неужели он считал себя ходячим шедевром Эль Греко? Да Винчи, вот потеха! Микеланджело! Что за вздор!
Она вопила. Она скалилась.
– Так знай, своими угрозами ты не заставишь меня прожить жизнь с человеком, которому я не позволю прикасаться ко мне своими грязными лапами! – с торжеством в голосе подвела она черту.
– Элизабет…
– Что – Элизабет?! Я знаю, что ты задумал. Ты сделал эту татуировку, чтобы запугать меня. Ты думал, что я не осмелюсь уйти от тебя. И напрасно!
– В следующую субботу будет второе великое открытие, – сказал он. – Ты будешь гордиться мной.
– Гордиться! Ты глуп и смешон, ты жалок! Боже, ты похож на кита. Видел когда-нибудь кита выбросившегося на берег? Я однажды видела, когда была маленькой. Он лежал на песке, а потом его пристрелили. Какие-то защитники животных пришли и пристрелили. Господи, кит!..
– Элизабет!
– Я ухожу, и точка. И подаю на развод.
– Не надо…
– И выйду за мужчину, а не за жирную бабу. Баба, вот ты кто. Ты так заплыл жиром, что потерял пол.
– Ты не можешь бросить меня.
– Открой глаза, я ухожу!
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Вот как? Взгляни на свои картинки!
Он потянулся к ней.
– Не прикасайся ко мне! – закричала она.
– Элизабет…
– Не подходи! Меня от тебя тошнит!
– Элизабет…
Все глаза на его теле загорелись огнем, все змеи пришли в движение, все чудовища зашевелились, все пасти яростно распахнулись. Он шел на нее: не человек – толпа.
Он чувствовал, как пульсирует в нем море апельсинового сока, как толчками текут по жилам кола и лимонад, как перекачиваются они сквозь его запястья, ноги, сердце. И с этими толчками разливалась по его телу тошнотворно-сладкая ярость. Океаны горчицы и приправ и миллионы стаканов, которые высосал он за год, вскипели. Его лицо стало цвета сырого мяса. А нежные розы на его руках превратились в голодные плотоядные цветы, что годами ждут своего часа в душных джунглях. И вот они дождались и вырвались из его рук на волю, в ночь.
Он схватил ее, как огромный зверь хватает беспомощно трепыхающуюся добычу. То был порыв любви, возбуждение, настойчивое требование взаимности. Но она сопротивлялась, и его чувства закоченели и превратились в иные.
Элизабет принялась исступленно колотить по рисунку у него на груди, царапать кожу в том месте.
– Ты полюбишь меня, Элизабет.
– Пусти! – завизжала она.
Она колотила по рисунку, и татуировка горела огнем под ее кулачками. Элизабет вонзила в нее свои ногти.
– О Элизабет, – произнес Человек в Картинках, его руки потянулись к ее запястьям.
– Я буду кричать!
– Элизабет… – Его руки скользнули на ее предплечья, потом – еще выше…
Сомкнулись на шее.
Ее вопль оборвался, будто крик зазывалы, которого зарезали на полуслове.
Снаружи шуршала трава. Кто-то бежал к трейлеру.
Мистер Уильям Филип Фелпс открыл дверь и вышел.
Они ждали его. Скелет, Карлик, Дирижабль, Йог, Электра, Пучеглаз, Тюлень. Уродцы стояли на сухой траве и поджидали в ночи.
Он пошел прямо к ним. Интуиция настойчиво советовала ему: «Беги!» Эти люди ничего не поймут, они не умеют думать. И раз он не обратился в бегство, раз он просто шел, медленно, деревянными шагами, между шатров, уродцы расступились и дали ему пройти. Они уставились ему вслед, потому что так, у них на глазах, он не сможет удрать. Он шел через черный в темноте луг, мотыльки ударялись о его лицо. Так он и шагал, не спеша, размеренно, пока не скрылся из виду. Он не знал, куда он идет. Уродцы проводили его взглядами, потом гурьбой побрели к трейлеру, откуда не доносилось ни звука, и распахнули настежь дверь…
Человек в Картинках медленно шагал по сухим полям в окрестностях города. «Он пошел вон туда!» – донесся до него чей-то далекий крик. В холмах замелькали фонари. Какие-то тени бежали к нему.
Мистер Уильям Филип Фелпс помахал им. Он устал. Он хотел, чтобы его нашли, ничего больше. Он устал убегать. Потом он снова помахал рукой.
– Вон он! – Пучки света от фонарей метнулись к нему. – Сюда! Мы нашли ублюдка!
Когда пришла пора, Человек в Картинках снова побежал. Он старался бежать медленно. Дважды он нарочно падал. Обернувшись, он увидел в руках преследователей колья от палаток.
Он побежал к далекому перекрестку, где горел фонарь, куда, казалось, стекалась все летняя ночная жизнь: сверкающие карусели светлячков летели на этот свет, сверчки спешили донести туда свою песню… Словно зрители на полночный аттракцион, все стекалось к этому одинокому высоко подвешенному фонарю: первым бежал Человек в Картинках, остальные наступали ему на пятки.
Когда он добежал до фонаря, ему уже не было нужды оглядываться – впереди, на дороге он увидел колья от палаток, они яростно вздымались вверх, вверх, а потом – обрушились вниз…
Прошла минута.
В оврагах стрекотали сверчки. Уродцы, небрежно покачивая кольями, стояли вокруг упавшего навзничь Человека в Картинках. Потом они перевернули его на живот. Изо рта полилась кровь.
Уродцы отодрали пластырь у него на спине. Уставились на только что проявившийся рисунок. Кто-то что-то прошептал. Кто-то другой тихо выругался. Худышка шарахнулся в сторону, его вырвало. Один за другим уродцы вглядывались в рисунок, губы у них начинали дрожать. Потом уродцы ушли, а Человек в Картинках остался лежать ничком на безлюдной дороге, и кровь текла у него изо рта.
В тусклом свете лишенная покровов последняя картина была хорошо видна.
На ней толпа уродцев склонилась над умирающим толстяком посреди безлюдной дороги, разглядывая татуировку у него на спине: толпа уродцев склонилась над умирающим толстяком посреди…
1950
The Illustrated Man
© Перевод Н.Аллунан
Мертвец
[Это хороший рассказ], а также замечательный фильм. Я посмотрел его недавно. Вышло все… просто невероятно удачно. Двое «мертвецов» отправляются в могилу – такой вот хэппи-энд.
– Видишь вон того человека? – Миссис Римболл кивком указала на другую сторону улицы. – Который сидит на бочке из-под дегтя перед заведением мистера Дженкинса? Это Чудак Мартин.
– Тот, который говорит, что он мертвый? – громко спросил Артур.
Миссис Римболл кивнула.
– Безумен как мартовский заяц. Все твердит, что он умер во время наводнения, а никто, дескать, этого не желает понимать.
– Я его каждый день тут вижу, – сказал Артур.
– Да уж, он всегда тут сидит, что верно, то верно. Сидит и таращится в никуда. По мне, так это просто стыд и позор, что он до сих пор не за решеткой.
Артур скорчил рожицу человеку, сидящему на бочке.
– Эй!
– Перестань, он тебя все равно не видит. В жизни не встречала таких невеж. Ничто ему не в радость. – Миссис Римболл нетерпеливо потянула Артура за руку. – Идем, сынок. Пора за покупками.
И они двинулись дальше по улице. По пути они миновали парикмахерскую, за витриной которой стоял мистер Симпсон, щелкая голубыми ножницами и жуя потерявшую вкус резинку. Парикмахер, задумчиво прищурившись, разглядывал сквозь засиженное мухами стекло человека, который сидел на бочке из-под дегтя.
– По моему разумению, Чудаку Мартину хорошо б жениться. Это, пожалуй, лучшее, чего он может ждать от жизни, – высказался мистер Симпсон.
При этих словах глаза парикмахера хитро сверкнули, он обернулся и посмотрел на маникюршу, мисс Велдон, которая обрабатывала неухоженные ногти фермера по имени Гилпатрик. Услышав предложение Симпсона, мисс Велдон даже не подняла глаз. Она часто его слышала. Они всегда подтрунивали над ней насчет Чудака Мартина.
Мистер Симпсон отошел от окна и снова занялся пыльными волосами Гилпатрика. Гилпатрик тихонько хихикнул.
– Какая же женщина согласится выйти за Чудака? Я порой готов поверить, что он и вправду мертвый. От него так мерзко воняет.
Мисс Велдон подняла глаза, посмотрела в лицо мистера Гилпатрика и аккуратно полоснула одним из своих маленьких ножичков по пальцу фермера.
– Черт побери!
– Смотри, что делаешь, женщина!
Мисс Велдон смотрела на него. У нее были холодные голубые глаза, маленькое бледное лицо и волосы мышиного цвета. Она не пользовалась косметикой и большую часть времени не открывала рта.
Мистер Симпсон хмыкнул, щелкнул ножницами и рассмеялся кудахчущим смехом.
– Мисс Велдон знает, что делает, Гилпатрик. Только будь осторожнее. Она подарила Чудаку Мартину флакон одеколона на прошлое Рождество. Чтобы перебить его запах.
Мисс Велдон отложила инструменты.
– Прошу прощения, мисс Велдон, – извинился мистер Симпсон. – Больше я ничего не скажу.
Маникюрша неохотно вернулась к работе.
– Эй, он опять! – крикнул один из четырех человек, которые ожидали своей очереди на стрижку.
Мистер Симпсон резко повернулся к окну, едва не отхватив ножницами краешек розового уха Гилпатрика.
– Парни, идите смотреть!
На другой стороне улице шериф как раз вышел на порог своего офиса и тоже увидел то, что так заинтересовало клиентов Симпсона. То, что делал Чудак Мартин.
Все, кто был в маленьких лавочках по соседству, выбежали посмотреть.
Шериф подошел к сточной канаве, идущей вдоль улицы, и взглянул вниз.
– Брось, Мартин. Перестань, – окликнул он и поковырялся в канаве носком начищенного до блеска ботинка. – Вылезай оттуда. Вовсе ты не мертв. Ты здоров, как я. А вот если будешь лежать там, среди мусора и окурков, непременно простудишься до смерти. Вставай!
К месту событий подоспел мистер Симпсон и уставился на Чудака Мартина, лежащего в канаве.
– А он и сам смахивает на пакет из-под молока.
– Он занимает место для парковки, – сказал шериф. – И это в утро пятницы. Он мешает куче людей. Слушай, Мартин… Гм. Ребята, помогите-ка мне.
Они вытащили тело из канавы и положили его на тротуар.
– Оставим его здесь, – заявил шериф, пнув Чудака носком ботинка. – Когда-нибудь ему надоест лежать. Он уже проделывал это миллион раз. Любит быть в центре внимания. Брысь, мелюзга!
Стайка детишек поспешно порскнула прочь.
Симпсон вернулся в парикмахерскую и огляделся.
– А где же мисс Велдон?
Он посмотрел в окно.
– А, вон она. Опять чистит Чудака Мартина щеткой. А он так и валяется. Поправила ему пиджак, теперь застегивает на все пуговицы. Только не смейтесь над ней, а то она обижается.
Часы в парикмахерской пробили двенадцать. Потом час. Потом два. Три… Мистер Симпсон то и дело поглядывал на циферблат.
– Держу пари, что старина Мартин пролежит там до четырех, – сказал он.
Кто-то откликнулся:
– А я спорю, что он не встанет до половины пятого!
– В прошлый раз… – Голос прервался, и стало слышно щелканье ножниц. – В прошлый раз он пролежал четыре часа. А сегодня такой погожий денек. Он может проваляться до пяти. Да, я поставлю на пять. Деньги на бочку, джентльмены, пока не поздно.
Деньги были собраны и положены на полку с бальзамами для волос.
Один из клиентов помоложе принялся остругивать палочку перочинным ножом.
– А забавно, как мы смеемся над Чудаком. Мы ведь боимся его, в глубине-то души. Ну, то есть мы не хотим верить, что он на самом деле покойник. Боимся поверить. Вот если бы это наверняка выяснилось, мы б до смерти перепугались. Поэтому мы над ним и смеемся. Мы говорим, пусть он себе валяется. Вреда-то от него никакого. Он просто есть, и точка. Но я заметил, что Док Хадсон никогда не пытается послушать сердце Мартина своим стетоскопом. Готов спорить, Док боится, что он может ничего не услышать.
– Боится, что может не услышать!
Смех. Симпсон хохотал, щелкая ножницами. Двое бородачей смеялись нарочито громко. Смех скоро смолк.
– Ну ты и шутник! – сказали все, хлопая себя по костлявым коленям.
А мисс Велдон… Мисс Велдон продолжала обрабатывать ногти клиента.
– Он встает!
Все кинулись к широкой витрине, чтобы посмотреть, как Чудак Мартин поднимается на ноги.
– На одно колено встал, теперь на другое. А вон кто-то протянул ему руку…
– Это мисс Велдон. Эк она прытко добежала!
– Который час?
– Пять. Выигрыш мой, ребята.
– Эта мисс Велдон и сама малость не в себе. Это надо же, ходить за таким мужиком, как Чудак…
Мистер Симпсон щелкнул ножницами.
– Она сирота и потому тихоня. Ей нравятся молчуны. А Чудак, он ведь почти ничего и не говорит. Ну просто прямая противоположность нам, грубым мужланам, верно, парни? Мы слишком много болтаем. Мисс Велдон наши разговоры не по нутру.
– Они уходят, оба, мисс Велдон и Чудак Мартин.
– Послушай, Симп, а может, стоит снять над ушами немного 6ольше, а?
Малыш Чарли Биллоуз скакал по улице, пиная красный резиновый мяч. Золотая челка то и дело падала на его голубые глаза. Мальчик увлеченно гнал мяч, высунув кончик языка. Мяч укатился и остановился у ног Чудака Мартина, который уже снова занял свое место на дегтярной бочке. Мисс Велдон была поблизости, в бакалейной лавке, – делала покупки к ужину и складывала в корзину банки с консервированными овощами и супами.
– Можно, я заберу свой мячик? – спросил малыш Чарли Биллоуз.
Ему пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть в лицо Чудака Мартина, потому что Мартин был ростом шесть футов два дюйма. Поблизости не было никого, кто мог бы их слышать.
– Можешь ли ты забрать свой мячик? – с запинкой повторил Чудак Мартин.
Казалось, он вертит вопрос в голове так и эдак. Его невыразительные глаза оглядели Чарли, будто он был комком глины.
– Ты можешь забрать свой мячик. Да, бери его.
Чарли медленно наклонился, схватил ярко-красный резиновый шар и так же медленно распрямился, поглядывая на Мартина так, будто боялся выдать некий секрет. Мальчик поглядел налево, потом направо, потом – в худое пергаментно-желтоватое лицо Мартина.
– А я что-то знаю.
Чудак Мартин наклонил голову и посмотрел на него сверху вниз.
– Ты что-то знаешь?
Чарли заговорщицки подался вперед.
– Вы – мертвый.
Чудак Мартин не шелохнулся.
– Вы и в самом деле мертвый, – прошептал Чарли Биллоуз. Но об этом знаю только я один. Я верю вам, мистер Чудак. Я как-то раз сам пробовал. Пробовал умереть. Это трудно. Надо очень стараться. Я целый час пролежал на полу. Но я моргнул, потом у меня живот зачесался, пришлось почесать. А потом я встал. Почему? – Он уставился на носки своих ботинок. – Потому что мне захотелось в туалет.
На мертвенно-бледном длинном и худом лице Чудака Мартина медленно проявилась понимающая улыбка.
– Надо очень стараться. Нелегко.
– Я иногда думаю о вас, – сказал Чарли. – Я вижу, как вы ходите мимо нашего дома, иногда в два часа ночи, иногда в четыре. Я просыпаюсь и знаю, что вы где-то поблизости. Я знаю, что надо выглянуть в окно. Я выглядываю и – опля! – вот и вы, шагаете себе и шагаете. Только вряд ли вы идете куда-то.
– Идти некуда. – Чудак Мартин сидел, сложив угловатые, мозолистые руки на коленях. – Я пытаюсь думать о… месте… куда пойти… – Он запнулся, словно лошадь, которой натянули удила. Но думать очень тяжело. Я пытаюсь и… пытаюсь. Бывает, я почти что понимаю, что делать, куда идти. Потом забываю. Однажды мне пришла мысль пойти к врачу, чтобы он подтвердил, что я мертвый, но почему-то, – Мартин выговаривал слова медленно, его голос был хриплым и низким, – я к нему так и не дошел.
Чарли посмотрел ему прямо в глаза.
– Если хотите, я отведу вас.
Чудак Мартин бездумно смотрел на заходящее солнце.
– Нет. Я устал-утомился, но я… подожду. Теперь, когда я зашел так далеко, мне любопытно посмотреть – а что будет дальше? Наводнение, которое смыло мою ферму и унесло всю мою семью, затянуло меня вниз, как куренка, и вода наполнила меня, будто термос. Но я пошел и как-то вышел на сушу. Однако я знал, что мертв. Ночами, лежа в своей комнате, я прислушиваюсь, но не слышу, чтобы кровь билась в моих жилах – ни в висках, ни в груди, ни в запястье, хотя я лежу тихо, как дохлый сверчок. Внутри меня ничего нет, только темнота, покой и понимание. Но должна же быть какая-то причина, почему я все еще хожу. Наверное, это оттого, что был еще совсем молод, когда умер. Мне было всего двадцать восемь, и я еще не успел жениться. Как-то не собрался. И вот я хожу, подрабатываю на дурацких работах, коплю деньги, потому что мне не надо есть… да что там, я попросту не могу есть! Но порой присутствие духа оставляет меня и все кажется настолько бессмысленным, что я ложусь в канаву в надежде, что меня заколотят в сосновый гроб и закопают навсегда. Но в то же время я не хочу, чтоб так было. Мне нужно что-то еще. Я каждый раз знаю, когда мисс Велдон пройдет мимо, и я любуюсь, как ветер треплет ее волосы, будто серо-коричневые перышки…
Он вздохнул и умолк.
Чарли Биллоуз из вежливости подождал минуту, потом кашлянул и побежал прочь, пиная мяч.
– До свидания! – крикнул он на бегу.
Чудак уставился на то место, где только что стоял мальчик. Пять минут спустя он моргнул.
– А? Здесь кто-то есть? Кто-то что-то сказал?
Мисс Велдон вышла из бакалейной лавки с корзиной, полной продуктов.
– Не хочешь проводить меня домой, Мартин?
Они брели по улицам в благословенном молчании, и мисс Велдон старалась идти не слишком быстро, чтобы Мартин, который старательно переставлял ноги, поспевал за ней. Ветер шумел в кронах кедров, вязов и кленов, и шелест листьев сопровождал их повсюду. Несколько раз Мартин разлеплял губы и косился на свою спутницу, но потом снова закрывал рот и устремлял взгляд вперед, словно рассматривал что-то в миллионе миль от них. Наконец он произнес:
– Мисс Велдон?
– Да, Чудак?
– Я все откладывал и откладывал деньги. И у меня накопилась кругленькая сумма. Я трачу очень мало, почти ничего не покупаю, и – вы не поверите – я собрал тысячу долларов. Может быть, даже больше. Иногда я пересчитываю свои деньги, но устаю и не могу досчитать. И… – Мартин вдруг посмотрел на нее озадаченно и не много сердито. – Что вы во мне нашли, мисс Велдон? – резко спросил он.
Она взглянула на него с легким удивлением, потом улыбнулась. Что-то ребяческое было в этой улыбке – так дети улыбаются тому, кто им нравится.
– Ты молчаливый. Ты не шумный и не вульгарный, как мужчины в парикмахерской. Я одинока, а ты добрый. И ты первый, кому я понравилась. Остальные, взглянув однажды, уже и не смотрят на меня. Они говорят, я вовсе думать не способна. Говорят, что я слабоумная, раз не закончила шестой класс. Но я так одинока, Чудак, и для меня так много значит говорить с тобой…
Он крепко сжал в ладони ее маленькую бледную руку.
Мисс Велдон облизнула губы.
– Если бы нам только удалось сделать так, чтобы люди перестали болтать о тебе… Я не хочу показаться грубой, но послушай, ты не мог бы перестать говорить им, что ты мертв?
Мартин остановился как вкопанный.
– Значит, и вы мне тоже не верите, – произнес он отстраненно.
– Ты «мертв», потому что в тебе умерли желания. Ты больше не хочешь отведать вкусной еды, приготовленной женскими руками, больше не хочешь любить, не хочешь жить, как все живут… Вот и все, что ты имеешь в виду, когда говоришь всем, что ты умер. Ничего больше!
Его глаза были серыми и бездонными. Потерянными.
– Я это имею в виду? – Он посмотрел в ее лицо, светящееся напряженным ожиданием. – Да, я это имею в виду. Вы все правильно поняли. Это я и имею в виду.
В тот вечер, часов в девять, под уличным фонарем стояли четверо подростков, двое ребят и две девушки. Вдалеке появился одинокий силуэт. Человек медленно и тихо вышагивал по улице.
– Вот он! – сказал один из ребят. – Тебе спрашивать, Том!
Том насупился. Девушки стали смеяться над ним. Том сказал:
– Ладно. Но вы пойдете со мной.
Ветер трепал кроны деревьев, росших по обеим сторонам улицы, и листья поодиночке и горстями сыпались на Чудака Мартина. Чудак был уже близко.
– Мистер Чудак! Эй, мистер Чудак!
– Что? А, здравствуйте.
– Мы… э-э… это… – Том оглянулся на приятелей в поисках поддержки. – Мы хотели спросить… То есть мы хотели пригласить вас на вечеринку!
Минуту спустя, внимательно оглядев умытое, благоухающее мылом лицо Тома и красивый синий жакет его шестнадцатилетней подружки, Чудак Мартин ответил:
– Спасибо. Однако не знаю, приду ли. Боюсь, я могу забыть.
– Нет, вы не забудете! – не отставал Том. – Вы запомните, по тому что это будет в Хэллоуин!
Одна из девушек дернула Тома за руку и прошипела:
– Не надо, Том. Не надо. Пожалуйста. Он не годится, Том. Он не достаточно страшный.
Том вырвал руку.
– Без тебя справлюсь!
Но девушка продолжала канючить:
– Пожалуйста, не надо. Это же просто грязный старик. А Билл закапает себе пальцы свечным воском, и у него есть эти жуткие фарфоровые зубы, и еще он нарисует зеленым мелом круги под глазами и напугает всех нас до икоты. Зачем нам он? – Она упрямо мотнула головой в сторону Чудака.
Чудак Мартин все стоял. Десять минут он слушал, как ветер играет в верхушках деревьев, и только потом осознал, что молодые люди ушли. С его губ сорвался короткий сухой смешок, словно камешек. Дети. Хэллоуин. Недостаточно страшный. Билл лучше. Просто старик. Он попробовал смех на вкус, и смех показался ему странным и горьким.
На следующее утро малыш Чарли Биллоуз играл перед лавкой: бросал мяч об стену, ловил и снова бросал. Услышав за спиной мычание, он обернулся.
– О, здравствуйте, мистер Чудак!
Чудак Мартин шагал по улице, на ходу пересчитывая зеленые бумажные банкноты. Потом он вдруг резко остановился.
– Чарли! – закричал он, шаря руками в воздухе. – Чарли!
– Да, сэр! Мистер Чудак!
– Чарли, куда я шел? Куда я шел? Я шел куда-то, чтобы купить что-то для мисс Велдон. Чарли, помоги мне!
– Да, сэр, мистер Чудак!
Мальчик подбежал и остановился в тени Мартина. Сверху опустилась рука, а в руке были деньги. Семьдесят долларов.
– Чарли, беги и купи платье для… мисс Велдон…
Разум Мартина бился в паутине забывчивости, пытаясь схватить, поймать, удержать мысль. На его лице отражались беспредельный ужас, и одержимость стремлением, и испуг.
– Я не могу вспомнить место! Господи, помоги мне вспомнить! Платье и пиджак для мисс Велдон, в… в…
– В «Универсальном магазине Краусмейера»? – подсказал Чарли.
– Нет!
– У Филдмана?
– Нет!
– В магазине мистера Либермана?
– Либерман! Точно! Либерман, Либерман! Беги, Чарли, беги скорее, беги к…
– Либерману.
– …и купи новое зеленое платье для… для мисс Велдон. И пиджак. Новое зеленое платье с желтыми розами. Купи все и принеси сюда. Чарли, постой!
– Да, мистер Чудак?
– Чарли… Как ты думаешь, может, мне стоит привести себя в порядок у тебя дома? – тихо спросил Чудак Мартин. – Мне нужно… принять ванну.
– Ой, я не знаю, мистер Чудак. Мои родители, они со странностями. Не знаю.
– Ничего, Чарли. Я понимаю. А теперь беги!
Чарли стремглав кинулся бежать, сжимая в кулаке деньги. Путь лежал мимо парикмахерской. Чарли сунулся в дверь. Мистер Симпсон перестал щелкать ножницами вокруг головы мистера Трамбулла и сердито уставился на мальчика.
– Эй! – крикнул Чарли. – А Чудак Мартин напевает мотивчик!
– Какой еще мотивчик? – спросил мистер Симпсон.
– Что-то вроде этого, – сказал Чарли и напел мелодию, которую недавно мычал Мартин.
– Боже всемогущий! – завопил Симпсон. – Так вот почему мисс Велдон не пришла сегодня на работу! Это же «Свадебный марш»!
Чарли побежал дальше. Мир сошел с ума!
Крики, смех, плеск и хлюпанье воды. В подсобке парикмахерской клубился пар. Работали по очереди. Сперва мистер Симпсон брал ведро горячей воды и опрокидывал его на Чудака Мартина, который сидел в ванне. Ничего не говорил, сидел себе и сидел. Потом мистер Трамбулл тер бледную спину Чудака Мартина большой жесткой щеткой и мылом для скота. А Коротышка Филлипс каждый раз подскакивал и опрыскивал Чудака одеколоном. Все они смеялись и носились вокруг Мартина в клубах пара.
– Значит, жениться решил, а, Чудак? Поздравляем, парень!
Еще ведро воды.
– Я всегда говорил, что тебе нужно жениться! – хохотал мистер Симпсон, обрушивая на грудь Чудака ковш воды, на этот раз – холодной. Чудак Мартин даже глазом не моргнул. – Вот, теперь ты пахнешь получше!
Чудак сидел в ванне.
– Спасибо. Спасибо большое, что вы это делаете. Спасибо, что помогаете мне. Спасибо, что помогли мне принять ванну. Мне это было необходимо.
Симпсон хихикнул в кулак.
– О чем речь, нам для тебя ничего не жалко, Чудак!
Кто-то, почти невидимый в пару, прошептал:
– Представляете, какая из них выйдет парочка? Слабоумная и дебил!
Симпсон нахмурился.
– Заткнись, ты!
В комнату влетел Чарли.
– Вот зеленое платье, мистер Чудак!
Час спустя Чудака усадили в парикмахерское кресло. Кто-то одолжил ему пару новых ботинок. Мистер Трамбулл свирепо надраивал их, а мистер Симпсон, подмигивая всем вокруг, стриг Чудаку волосы. Деньги парикмахер брать отказался.
– Нет-нет, Чудак, считай это моим свадебным подарком. Да, сэр. – Он сплюнул. Потом побрызгал на темные волосы Чудака розовой водой. – Вот. «Лунный свет и розы»!
