Текст книги "Высоко в небеса: 100 рассказов"
Автор книги: Рэй Брэдбери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 70 страниц)
Сын жестом дал понять: осталась одна минута.
Роджер Бентли понял, что пора закругляться.
– Конечно, и в наши дни умирают дети. Но не миллионами. А старики? Они перебираются в теплые края, а не в мраморные склепы.
Отцовский взор охватил всех присутствующих, которые с подозрительно блестящими глазами сидели на скамьях.
– Да что далеко ходить, посмотрите друг на друга! А потом оглянитесь в прошлое. Тысячелетия ужаса и скорби. Не представляю, хоть убейте, как родители могли сохранять рассудок, теряя детей! Но они жили дальше, хоть и с разбитым сердцем. Между тем, чума и обыкновенный грипп все так же уносили миллионы жизней. Так вот, мы сейчас вступаем в новую эру, но пока этого не осознаем, потому что находимся в эпицентре урагана, где царит спокойствие… Сейчас я закончу, скажу лишь последнее слово о Песике. Мы его очень любили и потому устроили эти проводы, хотя кому-то такие ритуалы могут пoказаться излишними. Но мы ничуть не жалеем, что приобрели для него участок и договорились посвятить ему прощальную речь. Это не значит, что мы непременно будем приходить к нему на могилу, но кто знает? По крайней мере, у него есть место. Песик, старина, пусть тебе земля будет пухом. А теперь давайте воспользуемся носовыми платками.
Все присутствующие дружно высморкались.
– Папа, – заговорил вдруг Родни, – а можно… еще разок прокрутить пластинку?
На него устремились изумленные взгляды.
– Именно это, – сказал Роджер Бентли, – я и сам хотел предложить.
Он опустил иглу на дорожку. Послышалось шипение.
В том месте, когда в стойло попала искра, когда мясо подкоптилось, а собака лопнула от обжорства, дверь маленького ритуального зала тихо стукнула.
Все головы повернулись назад.
На пороге стоял никому не известный человек, держа в руках плетеную корзинку, из которой доносилось хорошо узнаваемое слабое тявканье.
В том месте, когда у гроба дрогнула свеча, от которой вспыхнула занавеска, и в стойло попала искра…
…все домашние, потянувшись к солнечному свету, окружили незнакомца и дождались главу семейства, чтобы тот отогнул край покрывала и позволил им запустить руки внутрь корзины.
Как впоследствии говорила Сьюзен, лучше бы ей в тот миг дали почитать телефонный справочник.
1994
No News, or What Killed the Dog?
© Перевод Е.Петровой
Недолгое путешествие
Решающих соображений было два: во-первых, она дожила до преклонных лет, а во-вторых, мистер Тэркелл обещал переправить ее к Всевышнему. Не зря же он приговаривал, поглаживая ее по руке:
– Миссис Беллоуз, моя ракета доставит нас в космос, а уж там мы с вами Его отыщем.
Вот такая наметилась перспектива. А ведь миссис Беллоуз всегда чуралась организованных групп. В прежние времена, стремясь осветить себе путь, чтобы сделать еще один робкий, неуверенный шаг вперед, она чиркала спички в темных закоулках и как-то забрела в дебри индуизма, туда, где над магическими шарами плавно скользили мечтательные, чуть подрагивающие ресницы мистиков. Расхаживала по луговым тропам вместе с индийскими философами-аскетами, которых привезли из дальних краев духовные дочери мадам Блаватской. Потом совершала паломничества в каменные джунгли Калифорнии, охотясь за провидцами-астрологами в их естественной среде обитания. Чтобы приобщиться к харизматическому ордену некой церкви, она даже отписала один из принадлежавших ей домов поразительной общине миссионеров, которые сулили своим адептам хрустальный огонь, золотой дым и возвращение домой по мановению великой и нежной десницы Бога.
Никто из духовных наставников, встреченных на этом пути, не смог поколебать веры миссис Беллоуз, хотя у нее на глазах кое-кого увозил в темноту полицейский фургон, а наутро их мрачные, лишенные романтического ореола лица уже смотрели с первых полос бульварных газетенок. Мир с ними не церемонился и старался упечь их за решетку, потому что они слишком много знали, – вот и весь сказ.
Но не далее как две недели назад, в Нью-Йорке, ей попалось на глаза рекламное объявление мистера Тэркелла:
ЛЕТИМ НА МАРС!
НЕДЕЛЯ ОТДЫХА В ПАНСИОНАТЕ «ТЭРКЕЛЛ» И НЕВЕРОЯТНОЕ КОСМИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ!
БУКЛЕТ «НАВСТРЕЧУ ВСЕВЫШНЕМУ» ВЫСЫЛАЕТСЯ БЕСПЛАТНО
СПЕЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ДЛЯ ТУРИСТСКИХ ГРУПП
ОБРАТНЫЙ БИЛЕТ СО СКИДКОЙ
– Обратный билет, – мысленно повторила миссис Беллоуз. – Кто, интересно, захочет лететь обратно после встречи с Ним?
И она купила путевку, улетела на Марс и без приключений провела семь дней в пансионате, под сверкающим огнями лозунгом: «Ракетой Тэркелла – в небеса!». Всю неделю она плескалась под прозрачными струями, смывая все заботы со своего тщедушного тела, и теперь с волнением ожидала предстоящего полета на частной ракете мистера Тэркелла, которая пулей выстрелит в открытый космос и унесется за пределы Юпитера, Сатурна и Плутона. Ведь таким образом – кто бы усомнился? – человек становится все ближе и ближе к Богу. Чудо! Буквально кожей ощущаешь скорую встречу, правда ведь? Чувствуешь на себе Его дыхание, Его взгляд, Его присутствие, верно?
– Я готова, – говорила себе миссис Беллоуз. – Будто старая, дребезжащая кабина лифта – вот-вот устремлюсь вверх. Как только Господь нажмет на кнопку вызова.
Но теперь, на седьмой день пребывания в пансионате, когда она взбиралась по лестнице, ее начали обуревать сомнения.
– Начать с того, – говорила она в пустоту, – что этот Марс не очень-то похож на райские кущи, которыми меня поманили. Вместо комнаты – убогая келья, бассейн никуда не годен, да и какая вдова, сморщенная как гриб и тощая как скелет пойдет купаться? И вообще, весь пансионат пропах тушеной капустой и потными кроссовками!
Входная дверь, которую миссис Беллоуз распахнула и, от досады не придержав, тут же отпустила, с грохотом захлопнулась у нее за спиной.
Вид собравшихся в зале женщин поверг ее в изумление. Так бывает в балагане, где устроен зеркальный лабиринт, до бесконечности умножающий твой собственный облик: мучнисто-бледное лицо, руки – словно куриные лапки, на запястьях болтаются браслеты. Навстречу плыли ее двойники. Она протянула руку, но перед ней оказалось не зеркало – это была незнакомая дама, которая пожала ей пальцы со словами:
– Мы ждем мистера Тэркелла. Т-с-с!
– Ах, – прошелестело по залу.
Раскрылся плюшевый занавес.
Возникший на сцене мистер Тэркелл обвел публику взглядом своих египетских глаз. Но при этом в его безмятежности сквозило что-то клоунское. Вот сейчас он прокричит: «Всем привет!» – и покажет номер с пушистыми собачками, которые будут прыгать через его спину и сложенные обручем руки. А потом, пританцовывая и сверкая ослепительной улыбкой в тридцать две фортепьянных клавиши, удалится со сцены в сопровождении своих четвероногих подопечных, чтобы исчезнуть за кулисами.
У миссис Беллоуз в тайниках сознания, которые она всегда старалась держать на замке, всколыхнулась неприятная мысль, что появление мистера Тэркелла впору сопровождать ударами дешевого китайского гонга. Его большие черные глаза были неправдоподобно влажными: одна из старушек даже пошутила, будто сама видела, как перед ними роились комары, словно у бочек с дождевой водой в летнюю жару. А от его тщательно отутюженного костюма веяло запахом театрального нафталина и паров каллиопы.
Но с той же непоколебимой убежденностью, с какой миссис Беллоуз встречала все превратности своей изменчивой судьбы, она отбросила сомнения и зашептала:
– На сей раз все без обмана. Все сбудется. Ракета, надо понимать, уже готова к старту?
Мистер Тэркелл поклонился. Его улыбка напоминала маску античного комедианта. Пожилые дамы заглянули в зияющую прорезь рта, но увидели только первозданный хаос.
Не успел мистер Тэркелл начать свое выступление, как миссис Беллоуз почувствовала: он тщательно отбирает слова, будто смазывая их маслом, чтобы лучше скользили. Ее сердце сжалось в кулачок, фарфоровые зубы заскрежетали.
– Друзья, – произнес мистер Тэркелл, и у всех присутствующих разом екнуло сердце.
– О, только не это! – раньше времени вырвалось у миссис Беллоуз.
Дурная весть мчалась прямо на нее черной громадой, а сама она, словно привязанная к рельсам, не могла шевельнуться, слыша перестук колес и угрожающий свисток паровоза.
– У нас возникла маленькая заминка, – объявил мистер Тэркелл.
В следующее мгновение он, по всей видимости, собирался выкрикнуть, а может, и выкрикнул, как скоморох: «Дамочки, прошу садиться!», поскольку вскочившие со своих мест путешественницы ринулись к нему, трепеща от негодования.
– Придется чуть-чуть подождать. – Мистер Тэркелл успокаивающим жестом поднял руки.
– Что значит «чуть-чуть»?
– Всего лишь неделю.
– Неделю?!
– Совершенно верно. У вас есть возможность провести в пансионате еще одну смену, понимаете? Пустяковая задержка ни на что не влияет. В конце концов, вы ждали всю свою жизнь. Остались считанные дни.
«По двадцать долларов за каждый», – язвительно отметила про себя миссис Беллоуз.
– А в чем причина? – выкрикнула одна из женщин.
– Небольшая формальность, – ответил мистер Тэркелл.
– Но ракета в порядке?
– Ну-у-у, в общем, да.
– Я здесь торчу целый месяц, – пожаловалась другая старушка. – И каждую неделю полет откладывается!
– Это правда, – подтвердили все.
– Дамы, дамы, – урезонивал мистер Тэркелл с безмятежной улыбкой.
– Требуем предъявить ракету! – зазвенел голос миссис Беллоуз, которая выступила вперед, грозя кулачком, похожим на игрушечный молоток.
Мистер Тэркелл озирался, как миссионер среди престарелых каннибалов.
– В данный момент… – начал он.
– Именно так, в данный момент! – воскликнула миссис Беллоуз.
– Боюсь, что… – попытался продолжить мистер Тэркелл.
– Вот и я боюсь! – вскричала она. – Потому мы и требуем, чтобы нам предъявили космический корабль!
– Постойте, постойте, миссис… – Он щелкнул пальцами, не сумев припомнить ее имя.
– Беллоуз! – подсказала она.
Сейчас из нее, как из колбы, с шипением вырывался пар, скопившийся за долгие годы. Щеки пылали румянцем. С воплем, похожим на протяжный заводской гудок, она бросилась к мистеру Тэркеллу и вцепилась в него чуть ли не зубами, как бешеная болонка, готовая держать его мертвой хваткой до победного конца. Другие старушки последовали ее примеру и бросились на хозяина, как бросается свора охотничьих собак на своего псаря: совсем недавно он их гладил по шерстке, и они льнули к его ногам, но теперь вокруг него сомкнулось кольцо, и челюсти уже дергали за рукава, да так, что его взгляд вмиг утратил египетскую невозмутимость.
– Сюда! – прокричала миссис Беллоуз, входя в роль мадам Лафарж. – Через черный ход! Ведь мы до сих пор не видели ракету! Нам день за днем заговаривали зубы, тянули время, давайте же посмотрим своими глазами!
– Нет, нет, милые дамы! – метался по сцене мистер Тэркелл.
Но толпа, лавиной хлынувшая к черному ходу, подхватила бедного мистера Тэркелла, перенесла его в ангар, а оттуда стремительно перетекла в заброшенный спортивный зал.
– Вот она, – произнес чей-то голос. – Ракета!
Наступила невыносимая, гнетущая тишина.
Действительно, там стояла ракета.
Взглянув на нее, миссис Беллоуз невольно опустила руки, терзавшие ворот мистера Тэркелла.
Космический корабль больше напоминал отслуживший медный котел. На его поверхности виднелись тысячи выпуклостей, вмятин, ржавых труб и забитых грязью выходных отверстий. Запыленные иллюминаторы смотрели подслеповатыми собачьими глазами.
По толпе пронесся тихий стон.
– Это и есть космический корабль «Слава Всевышнему»? ужаснулась миссис Беллоуз.
Потупившись, мистер Тэркелл кивнул.
– Ради которого мы выложили по тысяче долларов и отправились за тридевять земель, на Марс, чтобы затем погрузиться на борт вместе с вами и лететь на поиски Господа? – воскликнула миссис Беллоуз. – Да этому корыту одна дорога – в утиль! Это же груда металлолома!
«Груда металлолома», – шепотом вторили остальные, впадая в полуобморочное состояние.
– Держите его!
Мистер Тэркелл попытался спастись бегством, но не сумел вырваться из плотного кольца живых капканов числом в несколько сотен – и сник.
Вокруг, как слепые мыши, кишели люди. Всеобщая сумятица, сопровождаемая рыданиями, длилась минут пять: все подходили и старались дотронуться до ракеты, до этой помятой кастрюли, ржавой посудины, предназначенной для детей Божьих.
– Что ж, – подытожила миссис Беллоуз, стоя в покосившемся проеме лицом к толпе, – нас, кажется, оставили с носом. У меня лично не хватит денег, чтобы вернуться домой, на Землю, а гордость не позволит мне обращаться в официальные инстанции с жалобой на этого прохиндея, который выманил у нас все сбережения. Не знаю, согласитесь вы со мной или нет, но я, например, оказалась здесь потому, что мне стукнуло восемьдесят пять, кто-то другой – потому, что дотянул до восьмидесяти девяти, а третий – потому, что перевалил за семьдесят восемь. То есть все мы ковыляем к вековому рубежу, и на Земле нас ничто не удерживает, да и на Марсе, наверно, тоже. Всем нам наскучило коптить небо и вязать салфеточки – иначе нас бы сюда не занесло. Поэтому я предлагаю простое решение – пойти на риск.
Она вытянула руку и коснулась изъеденного ржавчиной корпуса:
– Ракета теперь наша. Полет нами оплачен. И мы его совершим!
Слушательницы зашевелились и, привстав на цыпочки, раскрыли рты от изумления.
Мистер Тэркелл пустил слезу. Это у него получилось легко и весьма убедительно.
– Мы поднимемся на борт корабля, – продолжала миссис Беллоуз, не обращая на него внимания, – и отправимся туда, куда собирались.
Осушив слезы и для приличия выдержав паузу, мистер Тэркелл признался:
– Это с самого начала была афера. В космических полетах я полный профан. И вообще: Всевышнего там нет. Я солгал. Понятия не имею, где Он обитает, и при всем желании не смог бы Его найти. Только слабоумные могли поверить мне на слово.
– Верно, – ответила миссис Беллоуз, – мы и есть скопище слабоумных. Так оно и есть. Но винить нас нельзя, потому что нам очень много лет, а идея была красивая, самая расчудесная на свете. Нет, мы себя не обманывали, не надеялись приблизиться к Нему и прямом смысле слова. Мы просто лелеяли светлую, безумную, не отступную мечту всех стариков, хотя и знали, что она несбыточна. Итак, кто хочет лететь – прошу за мной, на корабль!
– Стойте! – воскликнул мистер Тэркелл. – У вас даже пилота нет. Да и корабль давно прогнил!
– Вот вы, – сказала миссис Беллоуз, – вы и будете нашим пилотом.
Она скрылась внутри, а через мгновение за ней устремились остальные. Мистера Тэркелла, отчаянно молотившего руками, кое-как втащили через лацпорт, который тут же был наглухо задраен. Галдящая толпа насильно усадила несчастного в кресло пилота и пристегнула ремнями. На каждую убеленную сединами голову был водружен защитный шлем, соединенный с кислородным баллоном, – на случай разгерметизации. Наконец настал тот момент, когда миссис Беллоуз, остановившись за спиной мистера Тэркелла, объявила:
– Мы готовы, сэр.
Он не ответил. Только обвел пассажирок умоляющим взглядом своих больших влажных черных глаз, но миссис Беллоуз отрицательно покачала головой и указала ему на пульт управления.
– Стартуем, – обреченно согласился мистер Тэркелл и дернул на себя какой-то рычаг.
Все попадали на пол. Ракета огненным залпом выстрелила вперед и оторвалась от поверхности Марса с таким грохотом, какой могла бы произвести целая кухня, сброшенная в шахту лифта вместе со всеми кастрюлями, чайниками и сковородками, с кипящим и бурлящим варевом, – оторвалась, дохнув запахами жженой резины, серы и ладана, полыхнув желтым пламенем и оставив далеко внизу красную полосу. Старушки обнялись и затянули псалмы, и только миссис Беллоуз возвышалась среди вздыхающего, перепуганного, дрожащего корабля.
– Давайте прямиком в космос, мистер Тэркелл.
– Мы долго не протянем, – уныло возразил он. – То бишь корабль долго не протянет. С минуты на минуту…
Так оно и вышло.
Корабль разлетелся на куски.
Миссис Беллоуз бросало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Она слышала душераздирающие крики и видела перед собой в рассеянном свете мелькание человеческих тел вперемешку с металлическими обломками.
– Помогите, помогите! – где-то далеко орал в небольшой радиопередатчик мистер Тэркелл.
Корабль рассыпался на миллионы частиц, а старушки, все скопом, летели вперед с прежней скоростью.
Что до мистера Тэркелла, его, вероятно, по каким-то законам динамики отбросило в другую сторону: миссис Беллоуз видела, как он удаляется в полном одиночестве, испуская вопль за воплем.
«Попутного ветра, мистер Тэркелл», – сказала про себя миссис Беллоуз.
Она-то знала, куда он летит. Он летел туда, где можно хорошенько, ну, просто на славу испечься, свариться и поджариться.
Мистер Тэркелл падал вниз, прямо на Солнце.
«И нам попутного ветра, – подумала миссис Беллоуз, – летим все дальше, дальше и дальше».
Движения почти не чувствовалось, но миссис Беллоуз знала, что несется со скоростью пятидесяти тысяч миль в час, и так будет продолжаться целую вечность, до тех пор, пока…
Попутчицы качались рядом с ней, но каждая плыла по своей траектории. Кислорода оставалось на считанные минуты, но все равно глаза смотрели вперед, куда влекло движение.
«Куда же еще? – размышляла миссис Беллоуз. – Дальше и дальше в космос. Все дальше и дальше, а кругом темно, как в огромном храме, и звезды горят, будто свечи; пропади пропадом и мистер Тэркелл, и его аферы, и этот корабль – мы летим прямо к Богу».
И там – ну, там, куда падала миссис Беллоуз, летя дальше и дальше, – она почти разглядела очертания, которые двигались навстречу – очертания золотой десницы Божьей, простертой к ней, чтобы принять ее и успокоить, как испуганного воробышка.
– Меня зовут миссис Амелия Беллоуз, – негромко представилась она самым светским тоном. – Я с планеты Земля.
1951
A Little Journey
© Перевод Е.Петровой
Друг Николаса Никльби – мой друг
Представьте себе лето, которое никогда не кончится.
Год тысяча девятьсот двадцать девятый.
Представьте мальчишку, который никогда не станет взрослым.
Это я.
Представьте парикмахера, который никогда не был маленьким.
Это мистер Уйнески.
Представьте собаку, которая никогда не умрет.
Это мой Пес.
Представьте маленький городок, из тех, которых уже не осталось.
Готово? Начали…
Гринтаун, Иллинойс. Конец июня.
У дверей парикмахерской с одним-единственным креслом лает собака.
Внутри мистер Уйнески обхаживает очередную жертву, а клиент подремывает в обволакивающей полуденной духоте.
За креслом стою я, Ральф Сполдинг, двенадцати лет от роду, неподвижный, как монумент павшим в Гражданской войне, и вслушиваюсь в жаркий ветер, ощущаю вездесущую жаркую летнюю пыль, мир, который скоро уже можно вынимать из духовки, мир без добра и зла, мир, где мальчишки развалились в траве рядом с псами, а псы дремлют, положив головы на колени своих хозяев, под деревьями, которым лень даже шевельнуть ветками, и листья шепчут обреченно: «Ничто и никогда уже не повторится».
Прохладная вода сбегает тонкой струйкой с огромной, как катафалк, глыбы льда в окне скобяной лавки. И на много миль вокруг прохладно только мисс Мороз, ассистентке странствующего фокусника, втиснутой в ледяной гроб, в узкую ледяную полость, принявшую форму женского тела. Уже три дня как она выставлена на всеобщее обозрение – люди утверждают, что она не дышит, не ест, не говорит. Последнее, по-моему, для женщины труднее всего.
На улице все недвижимо – лишь медленно вращается полосатый шест над парикмахерской и по нему бесконечно бегут красные и белые полосы, выскальзывают из ниоткуда и исчезают в никуда – перетекают из одной тайны в другую.
– Эй…
Я навострил уши.
– …что-то приближается…
– Дневной поезд, Ральф. – Мистер Уйнески легонько щелкнул ножницами, пристально разглядывая что-то в ухе клиента. – Всего лишь поезд, который проходит в полдень.
– Нет… – выдохнул я, закрыв глаза и подавшись вперед. – Что-то действительно приближается.
Далекий посвист гудка, одинокий, печальный, вынимающий душу…
– Ты-то чуешь, а, Пес?
Пес залаял. Мистер Уйнески фыркнул:
– Ну что может учуять собака?
Значительное. Важное. Судьбу. Вопросы, от которых не скрыться. Пес говорит. Я говорю. Мы говорим.
– Так, вас уже четверо… Небольшой, но все-таки коллектив. – Мистер Уйнески отвлекся на миг от разморенного летней жарой человека в изящном белом кресле. – Ральф, меня больше беспокоят волосы. Подмети-ка.
Я уже смел сегодня тонну волос, не меньше.
– Можно подумать, они прямо из пола сами собой растут.
Мистер Уйнески наблюдал за моей метлой.
– Точно! Столько я не настриг! Могу поклясться, проклятые волосы растут потихоньку, пока валяются на полу. Оставь их на неделю, а вернешься – придется сапоги надевать, чтобы проложить тропинку. – Он ткнул ножницами в кучу у порога. – Посмотри. Ты когда-нибудь видел столько оттенков, намеков на локоны или пушок на подбородке? Вот шевелюра, ставшая ненужной мистеру Томпкинсу. Вот хохолок Чарли Смита. А вот все, что осталось после Гарри Джо Флинна.
Я таращился на мистера Уйнески так, словно он цитировал «Апокалипсис».
– Черт возьми, мистер Уйнески, вы, наверное, все на свете знаете!
– Примерно так.
– Я… я когда вырасту, стану парикмахером!
Мистер Уйнески тут же засуетился, чтобы скрыть удовольствие.
– Тогда наблюдай за этим ежиком, Ральф, всмотрись в него. Локти так, кисти эдак! Пусть говорят ножницы! Клиенты довольны. Старайся казаться вдвое занятней, чем на самом деле. Шик-шик, мальчуган, шик-шик. Этому стоит поучиться у французов! О, эти французы! Как они летают вокруг кресла, легко, на цыпочках, а острые ножницы шепчут и пощелкивают, пощелкивают и перешептываются, слышишь, Ральф?
– Да, конечно, – пробормотал я в тон перешептыванию и пощелкиванию и осекся – ветер занес в летнюю страну тонкий дальний плач, такой тоскливый, такой странный. – Снова он. Поезд. И что-то там есть, на поезде…
– Дневные поезда здесь не останавливаются.
– Но я чувствую…
– Эти волосы собрались меня удушить, Ральф…
Я смел волосы. Затем, после долгого молчания, сказал:
– Я думаю, не поменять ли мне имя.
Мистер Уйнески вздохнул. Разомлевший клиент по-прежнему не подавал признаков жизни.
– Мальчуган, с тобой сегодня что-то не так?
– Это не со мной. Просто имя – из рук вон. Только послушайте: Ральф. – Я прорычал еще раз: – Р-р-ральф.
– Да, с музыкой арфы точно не спутаешь…
– Просто какая-то шальная собака. – Я покосился на дверь. – Прости, Пес.
Мистер Уйнески глянул вниз.
– По-моему, его это совершенно не трогает.
– Ральф – это так тупо. Сегодня же поменяю.
Мистер Уйнески задумался.
– Юлия на Цезаря? Александра – на Великого?
– Да какая разница! О, мистер Уйнески, помогите мне, а? Найдите мне имя…
Пес внезапно сел. Я выронил метлу.
Вдалеке на горячий шлак железнодорожной станции медленно выползал поезд – само великолепие, сплошные пожарные сирены и движущиеся поршни, и лето на железном брюхе горит жарче, чем в окрестных полях.
– Вот он и прибыл!
– И убыл, – откликнулся мистер Уйнески.
– А вот и не убыл!
Теперь уже мистер Уйнески едва не выронил ножницы.
– Черти полосатые! Да он тормозит, этот треклятый поезд!
Мы услышали, как поезд остановился.
– Пес, сколько пассажиров сошло? Быстро!
Пес гавкнул. Мистер Уйнески беспокойно заерзал.
– Наверное, мешки с почтой…
– Нет… Это человек! Он налегке. Багажа у него совсем мало. Идет к нашему дому. Могу спорить, у бабушки будет новый постоялец. И займет он пустую комнату, как раз рядом с вашей, мистер Уйнески! Верно, Пес?
Пес залаял.
– Эта собака слишком много болтает, – с неудовольствием заметил мистер Уйнески.
– Я мигом, только гляну разок. Ну пожалуйста, мистер Уйнески!
Далекие шаги вот-вот затеряются на жарких пыльных улицах. Мистер Уйнески дрожал.
– …Пошли прахом все мои надежды, – едва слышно пробормотал парикмахер и добавил печально: – Ладно, Ральф, иди.
– Только не Ральф!
– Как-там-тебя-звать… сбегай посмотри и возвращайся… с плохими вестями.
– Ой, спасибо, мистер Уйнески, спасибо!
Я побежал. Пес помчался за мной. Вдоль по улице, по аллее, задворками – и вот мы притаились в папоротниках у бабушкиного дома.
– Лежи, приятель, – шепнул я. – Приближается Событие, чем бы оно ни было!
По улице, а потом по дорожке, ведущей к дому, и дальше, по ступеням, легко, как на прогулке, шагал незнакомец. Он так помахивал тросточкой, у него был такой ковровый саквояж… и длинные, каштановые с сединой волосы, и серебристые усы, и бородка клинышком… Изысканность просто порхала вокруг него, как стая пташек.
На крыльце, среди гераней в горшках, он остановился, обернулся и принялся изучать Гринтаун.
Может быть, он слышал гудящее вдали насекомое – шум парикмахерской, где мистер Уйнески, будущий его враг, предсказывает судьбу по шишкам на головах, над которыми жужжит своей электрической машинкой. Может быть, он слышал даже, как в безлюдной библиотеке, где золотая пыль неторопливо плавает в солнечных столбах, чья-то рука быстро скользит по бумаге, шуршит, постукивает пером о дно чернильницы, зачеркивает и снова пишет… Тихая женщина роется в книгах, как большая одинокая бабочка. Ей тоже предстоит стать частью жизни незнакомца, но пока…
Пришелец снял высокую блекло-зеленую шляпу, вытер лоб и, глядя в жаркое слепое небо, проговорил:
– Привет, парень. Привет, Пес.
Мы с Псом восстали из папоротника.
– Черт! Как вы догадались, что мы здесь прячемся?
Незнакомец заглянул в шляпу, словно там у него лежал ответ.
– В прошлом воплощении я был мальчишкой. А в предыдущий раз, если память мне не изменяет, я был чуть больше чем обычным счастливым псом. Но!.. – Трость ткнулась в табличку на крыльце, обещавшую «Комнаты с пансионом». – Эта надпись не обманывает, как ты считаешь?
– Лучшие комнаты во всем квартале, сэр!
– А кровать?
– Матрасы такие, что можно три раза утонуть от счастья.
– А постояльцы за обедом?
– Разговорчивые, но в меру.
– А как кормят?
– Горячие булочки каждое утро, персиковый пирог в обед и слоеный торт на ужин!
Незнакомец вдохнул и выдохнул восхитительный запах.
– Да тут и душу продашь!
– Прошу прощения?! – Бабушка уже стояла возле двери и хмурилась, разглядывая гостя.
– Не больше чем общепринятое выражение, сударыня. – Незнакомец быстро повернулся к ней. – Я не имел в виду ничего антихристианского.
И вот он уже внутри и говорит не переставая, и бабушка тоже говорит, а он пишет и размахивает пером над регистрационной книгой, и мы с Псом тоже внутри, затаив дыхание, читаем по буквам:
– Ч… А…
– И вверх ногами читаешь, приятель? – весело окликнул меня незнакомец, обмакивая перо в чернила.
– Да, сэр!
Он продолжал писать. Я продолжал читать:
– …Р… Л… Ь… 3… Чарльз!
– Верно.
Бабушка заглянула в регистрационный лист.
– О, какой прекрасный почерк.
– Благодарю вас, сударыня. – Перо заскрипело снова. И я снова декламировал по буквам:
– Д… И… К… К… Е… Н… С…
Вот тут я запнулся и замолчал. Перо тоже смолкло. Незнакомец наклонил голову и, прищурив глаз, принялся разглядывать меня.
– Ну-ну? – поддразнил он. – И что же получается?
– Диккенс! – воскликнул я.
– Хорошо!
– Чарльз Диккенс, бабушка!
– Спасибо, Ральф, я еще не разучилась читать. Приятное имя…
– Приятное? – Я разинул рот. – Великое! Но я думал, вы…
– Умер? – Незнакомец рассмеялся. – Нет. Жив, как видишь, прекрасно себя чувствую и рад встретить знатока, ценителя и друга-читателя!
И вот мы поднимаемся по лестнице (бабушка несет свежие полотенца и чистые наволочки, я, отдуваясь, волоку саквояж) и встречаемся с дедушкой – что твой дредноут, следующий встречным курсом.
– Дедушка! – Я так и впился глазами в деда, чтобы не пропустить растерянности, которая вот-вот должна отразиться у него на лице. – Позволь представить тебе… Мистер Чарльз Диккенс!
Дедушка крякнул от неожиданности, оглядел нового постояльца с головы до ног, быстро справился с собой, протянул руку, крепко сжал ладонь незнакомца, потряс ее и заявил:
– Друг Николаса Никльби – мой друг!
По-моему, мистера Диккенса слегка пошатнуло от этого залпа, но он взял себя в руки, поклонился, молвил: «Благодарю вас, сэр» – и отправился вверх по лестнице. Дедушка подмигнул мне, ущипнул за щеку и двинулся прежним курсом, оставив меня в полном замешательстве.
В мансарде с сияющими распахнутыми окнами, из-за чего по комнате во всех направлениях носились прохладные ветерки, мистер Диккенс снял легкое дорожное пальто и кивком головы указал мне на саквояж:
– Всюду сгодится, верно, Пип? Ничего, если я буду звать тебя Пип?
– Пип? – Щеки у меня вспыхнули, лицо засияло от неожиданно свалившегося счастья. – О да. Ой, да что вы. Пип – это замечательно!
Между нами вклинилась бабушка:
– Вот вам чистые простыни, мистер?..
– Диккенс, мэм. – Наш постоялец по очереди обшарил все свои карманы. – Ты знаешь, Пип, у меня, похоже, не оказалось ни тетрадки, ни карандаша. Не мог бы ты оказать мне любезность..
Моя рука метнулась за ухо и кое-что нащупала там.
– Готов поспорить, – заявил я, – это желтый «тайкондерога» номер два! – Другая рука скользнула в задний карман брюк. – А вот блокнот номер двенадцать!
– Превосходно!
– Отлично!
Мистер Диккенс кружил по комнате, разглядывая мир то из одного окна, то из другого, и говорил то на север, то на северо-восток, то на восток, то на юг:
– Две долгих недели я путешествовал с некоей идеей. День взятия Бастилии… Знаешь такой?
– Четвертое июля по-французски?
– Молодец, парень! Так вот, к этому дню книга должна вылиться на бумагу. Ты мне поможешь отворить шлюзы Революции, Пип?
– Вот этим? – Я посмотрел на свои блокнот и карандаш.
– Лизни-ка кончик карандаша!
Я лизнул.
– Сверху – на первой странице – заголовок. Название… – Мистер Диккенс задумался, опустил голову, подергал ус. – Пип, как стоило бы назвать роман, действие которого происходит наполовину в Лондоне, наполовину в Париже?
Я собрался с духом и начал:
– Повесть…
– Дальше?!
– Повесть… о двух городах?!
– Сударыня! – (Бабушка посмотрела на него.) – Этот мальчик – гений!
– Я читала в Библии о двух городах, – сказала бабушка. – Там к полудню все завершается.
– Записывай, Пип! – Мистер Диккенс похлопал по блокноту. – Быстрее. «Повесть о двух городах». Так, теперь в середине страницы. Книга первая. «Возвращен к жизни». Глава первая. «То время».
Я царапал карандашом. Бабушка застилала кровать. Мистер Диккенс, прищурившись, смотрел в небо и наконец начал диктовать:
– «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, зима…
– По-моему, звучит красиво, – заметила бабушка.
– Весьма признателен, – кивнул наш постоялец и, закрыв глаза, пощелкал пальцами, вспоминая. – Так, где я остановился, Пип?
– Это была зима отчаяния, – сказал я.
