Текст книги "Без права на ошибку. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Рене Эсель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Глава 52
Олег

Глава 52. Олег

Месяц спустя

– «Твой брат хочет меня отравить», – зачитывает вслух сообщение из общего чата Женя, неспешно потягивая апельсиновый сок. – «Я не могу жрать, бл… авокадо, эту протертую паровую ху… авокадо!». Может, сам ответишь?

– Пошел он на х… авокадо!

– Пизда, весело вам, – ржет Саня, согнувшись пополам.

Полирует задницей мою кухню, жонглируя апельсинами. Клоун, что с него взять? Но смотрю с легкой завистью. В Сане сил и легкости, хоть отбавляй. Сияет отполированной сковородой на солнце. И, похоже, в ближайшее время женится. По крайней мере именно эту новость он приперся сообщить сутра. Вместе с Женей, с которым они, наконец, помирились.

Новоиспеченная госпожа Лазарева Анна Эдуардовна успела с радостными новостями раньше. Еще вчера вечером обиженный на меня воробей царапнул клювом, что даже у черного дракона появились мозги, а я как был дебилом, так дебилом и умру. Обязательно один и с выклеванной печенью.

«Не вздумай угарать, хорек. Сашу и так колбасит, хвост вибрирует. Трясется, что Марина не согласится. Шуточки про развод в задницу тебе затолкаю, если узнаю».

Поэтому, поздравил бы от души, но пришлось сухо. Нельзя мне ни шутить, ни материться. И Самуиловичу тоже. Весь мат и ругательства по возможности в нашей речи терапевт заменил на слово «авокадо». Основной смысл – приходится сосредотачиваться во время выплеска эмоций, что заставляет мозг работать и переключаться с агрессии. Не срабатывает во время серьезных приступов, но смешно и в купе с остальным, вполне эффективно.

Мы втроем не срываемся друг на друга, что уже успех.

А вот общий чат, где я, Женя, старый козел и терапевт – говно полное. Или авокадо. Тут по херу, смысл не меняется. Идея в том, чтобы мы общались только в выделенном пространстве, под присмотром специалистов, но толку? С Женей я и так разговариваю каждый день, а старый козел мне не уперся. Я пропускаю отчеты, не читаю сообщения и каждую неделю получаю заслуженных авокадо по самые гланды.

Самуилович фишку просек, и теперь террорит Женю, который либо занимается пересылкой сообщений в личку, или зачитывает вслух, как сейчас.

– Передай твоему папе, что если он хочет рак поджелудочной – ему сегодня же подадут копченый окорок, – отвечаю, не отрываясь от компьютера. – У него приступ панкреатита неделю назад был. Еще на воде сидеть должен.

За время управления холдингом Соловьева, дела в моей компании впали в стагнацию. Кратный рост, который мы с командой выдавали каждый квартал, остановился, притормозились важные проекты.

Если у тебя не быстрорастущая IT компания, значит она стремительно умирающая. Что меня не устраивает в корне. Поэтому, как только я завершил передачу дел, разъебал каждого, растряс часть команды и с удовольствием погрузился в знакомую захватывающую атмосферу молодого коллектива со стартаперским духом.

– Слухи о разводе бывшего российского миллиардера Олега Шершнева продолжают находить подтверждение. Вчера, в интервью Елены Шершневой, опубликованным изданием «Вуменс и Бизнес», Елена подтвердила передачу права владения на холдинг…

Отключаю жужжащий на заднем фоне телевизор под пристальным взглядом напрягшихся парней. Невозмутимо возвращаюсь к экрану ноутбука, давя едкое желание выкинуть тот в окно.

Сука. Ненавижу ублюдков, перетирающих мою жизнь.

– Лена прилетела. Знаешь? – въедливый голос Жени вонзается в мозг тонкой спицей с рыболовными крючками по краям.

Уголок рта нервно дергается. Прикрываю пылающие веки и медленно всасываю воздух. Он похож на кипяток. Как в детстве, когда мама сажала дышать над горячей картошкой. Пар обжигает лицо, а сердце дергается от перепада температур.

– Нет.

– Ну ой, Лежик, и что ты, не проштудировал ее соцсети? – шипит со смешком Саня, пока я судорожно стучу по клавишам. – Там пятнадцать историй из аэропорта. Блог развивается со скоростью света.

– И флаг ей в руки, – скриплю зубами, глотая черную горечь.

Месяц. Тридцать три ебанных дня, которые начинаются и заканчиваются одинаково. С мыслями о ней. Пустые и звенящие, как надутое золото. Блестит, а внутри гуляет проросший грибок. Цепляется за стонущее нутро и уничтожает остатки внутренностей.

Не хочу просыпаться, не могу засыпать. Утром – литры кофе и зал, вечером – гора снотворного.

Я точно знаю их количество. Потому что помню и дату, и время, когда видел ее последний раз. Даже номер ебанного такси. Сраный календарь, на котором я рисую красные крестики в пустоту. Так выглядит мое виртуальное планирование.

Куча дел, главное из которых – не трогать ее. Не писать, не звонить. И уж тем более не лететь следом. Я забиваю сутки под завязку, стараюсь больше времени проводить с друзьями и Кирюшей, работаю шестнадцать часов в день.

Но блог, сука – это персональный ад, в который я погружаюсь с упоением утопленника. В тишине и темноте, как маньяк, с левого аккаунта, пересматриваю глупые и милые видео. Анализирую каждое сказанное или написанное слово. Разглядываю фото в максимальном увеличении. Ищу, блядь, песчинку. Сраный намек, что ей тоже, хоть чуть-чуть, плохо. После проклинаю себя за это.

Благо, что за месяц не появилось никаких приторных селфи с новым ухажером. Иначе бы я точно не выдержал и сорвался первым рейсом.

Правильно. Лена – молодая, умная, красивая и свободная девушка. Я так и хотел. Чтобы она просто была счастлива без меня.

«Но не так же быстро!» – возмущенно пищит обиженный шнурок.

Он, подобно наморднику, намотан на пасть зверя, впавшего в анабиоз под воздействием лекарств.

Ленины обручальные кольца вместе с короткой запиской принес курьер на следующий день после прилета из Питера.

«Мой юрист ознакомится с документами и вернется с обратной связью. Номер телефона ниже. Просьба передать дела папе в установленном порядке внутреннего устава организации. Вещи направлены курьерской службой по адресу регистрации. По дополнительным вопросам – к Вере».

Не понятно, на что я надеялся. Дебил. Сам же устроил, как надо.

Только нихрена не легче.

Я мертв внутри. По инерции двигаюсь и верю, что настанет день, когда станет лучше. Исчезнет ебанное мутное потрескавшееся стекло, за которым теперь я вижу мир. Краски вернутся на место, а легкие расправятся от полного вдоха. В конце концов, скоро я стану дядей снова. Кирюша с его детской возней приносит умиротворение и снимает отек с рваной кровоточащей раны, на месте которой раньше билось сердце.

«К Лене хочу-у-у», – скулит зверь, забившийся в угол.

А я кошусь на часы. Пора пить таблетки, пока тварь не проснулась.

– Олег, у нас День Рождения было. Мы отпраздновать вместе хотели, – мягко начинает Женя.

– Празднуйте, я не обидчивый, – пожимаю плечами, разминая затекшие мышцы.

– Бля, Олег, ну поговори ты с ней, – скрипит Саня под ухом. – Детский сад. Ну сделал хуйню, с кем не бывает? Глядишь, смилуется ее высочество, ну. Жалко зверюшку, дохнет.

– Лева, блядь, – стонет Женя и растирает ладонями лицо.

Красная пелена щекочет зрительный нерв. Туманом заползает в сознание и замирает под напором размеренного дыхания.

«Это с тобой трахаются от безысходности!» – рвется из горла, но я старательно проглатываю.

Чушь полная. Марина его любит. А Саня не виноват в том, что у меня ничего не сложилось.

– Так, вам пора, – хлопаю крышкой ноута и утираю выступившую на лбу испарину. – Давайте, оба, аля-улю, счастливой семейной жизни. Брысь, брысь, демоны, из холостяцкой берлоги. Заражу вас духом шлюханизма, ваши бабы не простят.

– Сказал холостяк с двумя обручальными кольцами на руке, – пищит и косится на меня Левицкий.

– Это для антуража.

Мерзкий холод пробирает до костей, когда я остаюсь один. Терзает трещащие от перенапряжения кости, пробирается под ребра и уютно устраивается в черной пустоте. Я пытаюсь вновь сосредоточится на работе, но не получается.

Настроение на сегодня испорчено.

Привычно лезу в соцсети, но новых публикаций у Лены не нахожу. С момента прилета только одна из дома. Она в прямом эфире рассказывала о том, что планирует большую переделку. Судя по комментариям – перестройку, скорее. Загоревшая и сияющая, Лена отвечала на каждый вопрос, а я не мог оторвать от нее взгляд.

Соскучился до зеленых чертей. Пока она безжалостно выкидывает последние упоминания меня из своей жизни.

Треск ключа в замочной скважине вырывает разочарованный вздох. Поспешно закрываю страницу и убираю телефон. Похоже, Женя что-то снова забыл.

– Лазарь, ты голову себе вторую пришей, глядишь склерозом перестанешь страдать! – кричу в пустоту коридора и лениво потягиваясь, поднимаюсь с места. – Что на сей раз?

Тонкий аромат ландыша перемешивается с вишневыми нотами и ударяет в нос живительным коктейлем. Втягиваю, не задумываясь и, под стук взбесившегося сердца, срываюсь и лечу ко входу.

– Смотри, видишь? – Лена, не глядя на меня, стоит и указывает изящной ладонью в потолок в маленькой прихожей.

Моргаю. Еще раз. И снова. Затем незаметно царапаю запястье. Нихрена не понятно. Лена скидывает голубые лодочки и тянется к обувнице. Вытаскивает тапки себе и Ане, которая что-то стучит на планшете, сидя на тумбе.

То ли глюки, то ли Лена правда здесь, а тело онемело. Кровь стремительно покидает голову и горячей тяжестью наполняет сердце.

И член, сука. Мирно спящий в глубокой депрессии, он оживает, как по волшебству. И требует компенсации за непозволительно длительное воздержание с перерывами на сухой паек в виде скудного самоудовлетворения в душе.

Немедленно. Можно прямо на полу. Или тумбе. Аня его, к слову, ни хера не смущает. Действительно, когда нас пугали такие мелочи, как присутствие подруги, правда?

Лена откидывает за спину белые волосы, которые после пребывания на солнце приобрели золотистый оттенок. Они рассыпаются по загорелым плечам, неприкрытых классическим платьем без рукавов.

Только глаз ее не вижу. Скрытые за стеклами толстых очков какой-то новомодной модели, они закрывают половину лица.

Нихуя не понимаю, что делать. Авокадо пошло на хуй.

Дернуться страшно – даже если глюк, то пусть побудет подольше. А если она правда здесь, то… зачем? Невидимые тиски сминают виски, пока я пережевываю новые ровные импланты.

– Лена, – хриплю, давясь словами.

Они встают поперек горла и связывают в узел язык. Паника на уровне привязанного к рельсам человека. Внутри я захожусь в судорогах, понимаю, что поезд точно снесет. Но выбраться не могу.

Не двинуться, блядь.

– Отвратительно, – пригвождает карим взором к полу Аня и согласно кивает, перебивая меня. – Холодный делаем?

– Да, – удовлетворенно причмокивает Лена и, уставившись в зеркало, поправляет невесомую помаду, пока я, как наркоман, втягиваю стремительно наполняющийся ее запахом воздух… – Я только не знаю, как кухню обыгрывать.

– А мы здесь стену снесем, – шаркает тапочками по полу Аня и стремительно пролетает мимо меня. – Появляется большое пространство. Делаем кухню-гостинную, типа как в доме. И маленькую спальню и детскую. На постоянную жизнь, конечно, маловато, но у тебя и так там замок получается.

Я как в театре. Передо мной разыгрывается спектакль, а я проспал половину представления и нихуя не понимаю, чего от меня хотят актеры на сцене. Гул в ушах усиливается, когда нежный ландыш щекочет ноздри, а Лена проходит мимо. В миллиметре. Так близко, что я точно знаю.

Не глюки. Она здесь. В моей квартире.

– Думаешь?

– Уверена.

– Тогда и арку снесем, да? – расстроенно поджимает губы и встает рядом с Аней.

– Да. Зачем тебе прошлый век? Опять же, детям нужно собственное пространство. Тем более, двоим.

– Ты права. Снесем, – решительно кивает, скрестив на груди руки.

– Снесем.

– Я вам, блядь, не мешаю? – рычу и стискиваю кулаки.

Лена задумчиво склоняет голову на бок, продолжая разглядывать стену.

– Естественно мешаешь, хорек. Мы думаем, а ты орешь, как резаный, – фыркает недовольно воробушек, а я давлюсь от возмущения. – Рычалку прикрой. Я беременная, и голову проломить могу на нерве.

– Или не сносить? – цыкает Лена и вгрызается в ноготь. – Маленькая кухня – уютно.

– Арку?

– Стену.

– Не, стену точно снесем.

– Тварь неблагодарная рычать будет, – вздыхает притворно Лена и поправляет очки.

– Тварь то? Будет, конечно. На то он и тварь, – философски отмечает Аня и с шипящими нотами кидает на меня испепеляющий взгляд. – Неблагодарная.

– Я для него все.

– Конечно.

– А он?

– А он тварь.

– Мудак.

– Дебил.

– Идиот.

– Пойду я детскую гляну, пока инсталляция твоего мужа меня паром не прибила. А ты про стену пока думай, – довольно кряхтит Аня и проносится мимо меня в сторону спальни. – Мы же розовый делаем?

– Ну такой, – кричит в след Ане и передергивает плечами Лена. – Пастельный, понежнее. Но чтобы поярче! Но не вырви глаз. И посветлее.

– Да, да, – щебечет воробушек, а затем раздается грохот. – Ой, я что-то уронила! Вай, какая досада. Слышишь, Леночка?

– На счастье, – вскрикивает дребезжащая от напряжения Лена, а воздух стремительно наполняется озоном. – Бей, Анют, ни в чем себе не отказывай. Я же, блядь, миллиардерша. Мне муж деньги в лицо кинул и свалил. Я же дорогая эскортница, ты не знала? Ни в чем себе не отказывай.

Ее голос переходит в змеиный шепот. Губы поджимаются в тонкую нить, а комнату пронзает разряд грома. В следующую секунду, сорвавшись с места, будто резко выпрямившись пружина, потеряв по пути очки, хватает мой ноутбук. А затем со звериным рыком, без предупреждения и объявления войны, швыряет его в меня. Только и успеваю пригнуться. Несчастная техника разлетается о стену и покореженная падает на пол.

Следом в меня летит то немногое, что стоит на открытом пространстве.

– Мудила! Скотина неблагодарная! Идиот! Я тебя убью, Шершнев! Я тебя, сука, за этот сранный месяц, выпотрошу и собакам скормлю! Понял меня? Хотя, что ты там понял, инфузория недоразвитая! Кретин!

Моя любимая женщина, словно взбесившаяся фурия, разрывает пространство в клочья за считанные секунды. Я же задыхаюсь от гула обратившегося в хомяка в колесе сердца. Перед глазами туман, в голове фанфары и внеплановый парад тараканов, что топчут кирзовыми сапогами по мозжечку и не дают стабилизироваться.

– Документы на развод хотел? Так на, получай! – орет Лена, срываясь на визг, а кипа белых листов летят мне в лицо. – Подавись! Не забудь маме рассказать, как бросил беременную жену, идиот! Сука, как я вообще полюбила тебя, а⁈ Идиот!

С трудом перевариваю услышанное. Под сетью оскорблений, треска разрушающейся на глазах квартиры и ударов, цепляюсь за блестящие лазурные радужки в сетке покрасневших сосудов. Припухшие веки, и серебристые дорожки на щеках.

– Тебе это нужно было⁈ – орет мне в лицо и бьет со всей дури. Снова и снова.

Челюсть хрустит, лицо горит от пощечин, а ребра скрипят от разряженного воздуха. Потому что кислород в комнате пропитывается ее болью. Горькой, отравленной. Она оседает на корне языка и серной кислотой разъедает до сквозной дыры в глотке. Подобно яду гадюки, она разогревает и сгущает кровь, погружая сознание в агонию.

– Я, блядь, последние бабки отдала за проект нашего дома! Готовила сюрприз ему! Про детей не говорила, потому что боялась, а вдруг не получится, а Олежа расстроится. А Олежа что? А Олежа бабки в лицо швырнул и съебался в закат страдать! Кретин! Сука ты Шершнев! Скотина!

Ее трясет. Соленые капли разлетаются в стороны, а от тела исходит пугающе ледяная вибрация. Она пылает и мерзнет одновременно. Налет безумия в лазурных колодцах парализует и не дает двинуться.

Ей плохо.

Лене плохо.

Очень больно. Из-за меня.

Готов провалиться сквозь землю, лишь бы отмотать время назад. Идиот, блядь. Непроходимый дебил.

Я сделал именно то, чего боялся. Ранил женщину, которую люблю больше жизни.

Которая любит меня, несмотря ни на что.

– Ну, смотри! – выплевывает, расцарапывая мои ладони. Лягается и кружится с шипением растревоженной змеей в кольце рук. – Наслаждайся! Так тебе понятно, дебила кусок⁈ Нравится смотреть, как я мучаюсь⁈ Ненавижу тебя, ублюдок! Не-на-ви-жу!

Лена шмыгает носом и снова что-то орет, а я под визг тормозящего поезда, сползаю на пол. Потому что не могу больше смотреть. Ударяюсь коленями о деревянную поверхность пола и прижимаюсь к ней.

Новая пощечина обжигает лицо, когда утыкаюсь лбом в плоский живот. Плевать, как выглядит. Пусть делает, что хочет. Стискиваю бедра, трусь щетиной о белую ткань под градом сыплющихся на меня ударов.

– Пустил меня! Быстро пусти, Шершнев, а то я за себя не ручаюсь! – ерзает взбесившейся кошкой и, зашипев, дергается.

Колотит по всему, куда может достать. Лицо, глаза, шея, грудь. Выкручивается и вырывается, раздирая меня на куски. Новые удары сыпятся медленнее, пока, наконец, не сходят на нет. Лена недовольно сопит, а я погружаюсь в транс из бешеного биения ее сердца.

Прохладная ладонь опускается на затылок. Тонкие пальцы неспешно перебирают волосы, а я чувствую, как пустота внутри стремительно наполняется ее присутствием. Нежусь, словно маленький котенок, который, наконец, обрел дом.

– У нас будет ребенок, – вздыхает она со всхлипом. – Двое. Тебе со мной в больницу надо съездить, анализы сдать.

– Съездим, – судорожно сглатываю сквозь сведенное судорогой горло и старательно прогоняю зудящие в голове мысли.

Я плохо ассоциирую себя с ролью отца. Понятия не имею, как себя вести. У Жени получается легко и непринужденно, будто он сразу родился таким. А у меня что? Футболка липнет к спине, но под диафрагмой разливается бетонная уверенность.

Она застывает с каждым Лениным вздохом. Справлюсь как-нибудь. Потому что очень хочу видеть наше с Леной продолжение.

Их еще нет, а я уже их люблю. Странное чувство, но приятное до дрожи.

– Проект у Ани давно заказала, – шепчет, лаская истерзанную ударами голову. – Только расплатилась с ней. Ремонт завтра начнем. Сначала здесь, чтобы было, где жить, пока девчонки родятся. А потом уже дом. Не знаю только, потянем ли финансово перестройку. Трат куча.

– Покажешь проект?

– Да, у меня в планшете. С собой, – задумчиво выдыхает и кашляет. – Дурак.

– Лен, – сглатываю остатки неуверенности и поднимаю взгляд. – Прости меня. Я дебил. Если тебя утешит, я чуть не сдох.

– Ну мне капельку легче, – улыбается неуверенно и гладит покрытую щетиной щеку. – Чем вину заглаживать собираешься?

– Правдой, – кашляю и трусь носом о живот, от которого исходит родное тепло. – Лен, я не вылечусь.

Слова колючей проволокой царапают горло. Лена ждет. Смотрит внимательно и нежно, а я жадно пью сияющий блеск любви в ее глазах.

Лена рядом. И даже если захочет уйти, уже не смогу отпустить. Она моя семья. Они. Я не знаю, как развернуться и уйти понимая, что моих детей будет воспитывать другой человек. Что они его, а не меня, будут называть папой. Проводить время вместе, учиться новому.

Для меня невозможно.

Но Лена должна знать, на что подписывается.

Я могу навредить им.

– Мне помогает терапия, я стараюсь. Но всегда будет риск, что я стану таким, как…

– Твой отец, Александр Самуилович, – кивает и вытирает скользнувшую по моей брови капельку крови.

Недоуменно трясу головой. Пытаюсь разглядеть искру лжи или страха в любимых чертах, но их нет. От Лены исходит спокойствие и уверенность. Солнечными лучами она проникает под диафрагму и разрушает ледяные оковы. Уничтожает мерзкую шипящую тварь, что в испуге теряет чешую, и гладит довольно скулящего зверя.

– Женя сказал?

– Нет, – пожимает плечами и, наклонившись, легко целует в макушку, рассылая сетку довольных мурашек по телу. – Давно поняла. Ты похож на него в молодости. Помнишь, когда фото Лилины смотрели? Ну вот я после разговора с твоей мамой, еще поковырялась и сошлось.

– У нас одно заболевание.

– Ты не станешь, – решительно выдает, обняв горячее лицо прохладными ладонями. – Потому что я всегда буду рядом. А для вас, Лазаревых, это ключевое, правда?

– Да, – шепчу, зачарованный ровным сиянием, исходящим от нее.

– Тронешь наших детей – голову раскрою, – причмокивает и смеется, вызывая нервную улыбку. – Я не Лиля, любимый. Выпотрошу, моргнуть не успеешь.

– Утешает.

– Еще бы.

Тонкое кольцо слетает с мизинца, как по волшебству. Лена молчит, но по светлой улыбке понимаю – она узнала. Нервно облизываю губы и целую открытую ладонь.

– Принцесса, – шепчу в синюю сеточку вен на изящном запястье. – Я безумно тебя люблю. Всю жизнь только тебя одну. Не знаю, что там с нашим долго и счастливо выйдет, но вечность вместе гарантирую. В аду гореть клянусь на соседней сковороде, места на кладбище и все такое.

– Ой, а что насчет того, что я ангел? – притворно надувает губы.

Щурюсь и протестующе цокаю:

– Ты себе льстишь.

– Вот козел.

– Выйдешь за меня снова?

– Даже не знаю, – смеется, вытягивая нужный палец. – А как же брачный контракт? Финансовые плюшки? Непривычно как-то без денег. Где договор купли-продажи? Куда делся мой властный пластилин? Точно передумаю…

– Пизда тебе, сучка.

Перекидываю хохочущую Лену через плечо. Зверь довольно рычит, голос разума уходит в нокаут, а член счастливо дергается и готовится к долгожданному забегу.

– Петикантроп! – верещит Лена и бьет по спине. – Ну кто так с принцессами обращается?

Жадно кусаю аппетитное бедро и, под мелодичные переливы окутанного любовью сердца, отвешиваю смачный шлепок.

– Не слышу ничего, – рычу довольно, проходя мимо ржущего воробушка.

– Аня, насилуют! – верещит Лена, шутливо колотя по спину.

– Ой, сколько дел. Очень много дел. – гогочек воробушек, стуча что-то на планшете. – Правки на почту скину! И завтра работы стартуют, хорек! Она должна стоять на ногах!

– Не обещаю, – урчу под дружный заливистый смех и щелчок входной двери. – У меня большие планы.