Текст книги "Без права на ошибку. Том 3 (СИ)"
Автор книги: Рене Эсель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Глава 50
Олег
Глава 50. Олег
– Лежик?
– На пару дней. Не помешаю?
Мама медленно отходит от двери, не отрывая внимательного взгляда, и пропускает внутрь своего дома. В коридоре стоит неразобранный чемодан, возле которого суетится Людвиг. Он поднимает обеспокоенный взгляд и открывает рот. Замечаю боковым зрением, как мама беззвучно машет рукой, и он сдерживает не вылетевшие слова. Затем, подхватив меня под локоть, мама тихоньку указывает на комнату.
Не ту, в которой гостили мы с Леной.
Немой тенью проскальзываю в маленькую гостинную и падаю на диван.
Чувствую себя отвратно и едва держусь на ногах. Третьи сутки без сна – слишком много для расшатанной психики под влиянием препаратов. Мир расплывается, а из горла рвется стон облегчения.
Рядом с мамой я выдержу пару дней. Лучше, чем в пустой квартире, в которой и стены давят. А потом… Станет легче.
«Посмотри ей в глаза и скажи, что сдался».
Собственный голос кажется чужим. Он всплывает в памяти вместе с событиями прошедших дней. Помятой паутиной на венике в деревенском туалете, от которого воняет дерьмом, они опутываю сознания и погружают в кокон воспоминаний.
Прикрыв веки, вновь вижу Самуиловича. Растерянного, скукожившегося. С лопатой, которую я ему впихнул в руки напротив покосившегося креста. Он даже не мог поднять взгляд и посмотреть на фото сияющей улыбающейся Лили.
«Хочешь к ней? Копай. Так уж и быть, зарою вас обоих».
Я не знаю, почему так сделал. Не понимаю, какого черта мне сдался старый козел. Но когда посадил его в машину, то проклинающего всех вокруг, то летящего куда-то далеко в забытие, не смог отпустить. Свернул в первый попавшийся круглосуточный, купил необходимое и, покидав в багажник, отправился на кладбище в Коломенском районе.
Добрались мы на место, когда на улице наступила ночь.
«Живем закапывать будешь?» – только и спросил он с кривой ухмылкой.
Затем решительно вонзил лопату в землю.
«Конечно. Тебе все равно, а мне приятно».
Не знаю, как голос не дрогнул. В отличии от него, я никогда никого не убивал.
Под металлический лязг крутящейся тупой болгарки по металлу в моих кишках, он копал быстро. Молча. И настолько решительно, что я с трудом оставался на месте. Он копал так яростно, что меня трясло. Я ждал, что он отступит, но нет.
Когда в яму погрузился по пояс, воткнул лопату в землю и, не слова не говоря, улегся на дно.
«Окурки собрать не забудь», – только сказал он, когда первая лопата земли полетела на него.
Я молчал. Силы стремительно улетучивались, а тело покрыла крупная дрожь. Вместе с потом, она переливалась по коже, щипала невидимые раны и соленой водой прижигала открывшиеся эрозии. Изжога вместе с тошнотой тщательно глушилась табачным дымом.
В какой-то момент я подумал, что так все и закончится. Он просто останется под толстым слоем земли, а я стану убийцей. Потому что никто из нас не остановится.
«Женя тебя возненавидит», – печально и как-то задумчиво вздохнул он.
А затем закашлялся, когда комья земли полетели ему в лицо.
«Почему? Он же предал тебя, так? Ничего я не путаю? Ему же плевать на тебя?» – притормозил я на секунду, вглядываясь в блеск промелькнувшего сознания в металлических радужках.
«Так», – кивнул Самуилович и закрыл глаза.
Желание врезать лопатой по его лицу сковало мышцы. Вместо этого, я зачерпнул побольше земли и сыпанул туда, где серебрилась макушка. Неужели старый козел думал, что я шучу?
Но нет. Проблема в том, что мой блеф похоже он воспринял вполне серьезно. А я понятия не имел, что делать, если тварь не очухается. Толку запереть в психушку? Он просто сдохнет там и все.
Бесполезно лечить того, кто не хочет вылечиться. В случае нашего заболевания – точно.
«Сука», – прохрипел я и воткнул лопату в землю, когда комья покрыли лежащего Самуиловича полностью.
«Жалкий ты уебок, Александр Самуилович. Слышишь меня⁈», – гаркнул и вытащил сигарету.
Сколько человек может пробыть под землей? Да, слой тонкий совсем, сантиметров десять, но она же забивается в нос, мешает дышать. В ящике еще есть запас кислорода, а здесь? Ледяной пот градом струился по разогретой спине, а сердце колошматило о ребра отбойным молотком. Страх болотной жижей ворвался в желудок и ударил в судорожно сжимающийся орган. Пищевод онемел, и я с трудом сглотнул, прогоняя горькую желчь обратно.
«Обязательно расскажу Левому, как ты в ямку лег и лапки сложил. И Семену Вениаминовичу. Они же так, блядь, тебя выгораживали. Саша, Саша, пуп земли, сука, святой! Саша не мог, Саша не делал. Он собой друга закрыл, пулю за него получил, сам чуть не сдох, а здесь – такое. Куда там. Оказывается, Саша просто боялся жить, блядь. Детям в глаза смотреть, перед сыном извиниться. Испугался Саня, как последний лошара, с монстром бороться. Зачем, правильно? Не для кого же».
Он молчал. А знакомая кровавая пелена медленно окутывала сознание. Яркие алые вспышки бесили зверя, дергали за усы, а ссохшийся шнурок с пробирающим до костей смехом перекрыл кислород. Мышцы опасно напряглись под паровозный гул, который окончательно парализовал легкие
Плевать.
Хочет сдохнуть – пусть дохнет.
«Да какая мне, на хуй, разница? Сдохни уже, бесполезная тварь!» – рявкнул я и взвинченный, подскочил с места и схватился за лопату.
Я бы убил его.
В порыве гнева, ничего не соображая, закопал полностью. Если бы в момент, когда я отвернулся за новой порцией, лопата не прилетела мне черенком в нос. Остальное прошло, как в тумане. Восставший из мертвый Самуилович кинулся на меня. И мы сцепились. Рыча и рассыпая проклятия друг на друга, в тумане безумия, снося вокруг все, пока уставшие и выплеснувшиеся, тяжело дыша, не повалились на землю.
«Думаешь, Женя когда-нибудь простит?» – спросил он в полной тишине, глядя на облачка пара, выходящие из наших тел.
«Да. Это же Женя», – улыбнулся я и поморщился, трогая отдающий болью нос.
«А психушка, там…?», – он натужно кашлянул. Нотки страха в его голосе поразили меня. Одновременно бесили, но при этом задевали что-то нежное. От чего я злился еще больше.
«Не так страшно все. К тебе могут приходить, у желающих график посещений на руках. Телефон под контролем врачей, но тоже в доступе. Интернет, VIP палата, все условия. Бассейн один чего стоит. Как в санаторий скатаешься», – ответил я с нескрываемым раздражением и тонкой примесью горечи. Она зависла над нами и растворилась в запахе влажной земли и умиротворения, которое я встречал только на кладбище.
Взгляд невольно упал на перекошенный Лилин крест. Свет луны скользнул по изображению и на мгновение мне показалось, что она улыбнулась.
Чего только не привиделось мне тогда.
Я поднялся на ноги и схватился за лопату под стон протестующих мышц. Не заставлять же старика его же яму закапывать? Кардио на сегодня и без того на тот день было достаточно.
«Давай уберемся, я взял необходимое. Еще долго сюда не попадешь. Пиздец, вы, москвичи, безответственные. Могилы запустили. Кто так делает? Это кто рядом с Лилей?»
Он сначала тихонько рассказывал, а когда стандартные вопросы закончились, замолчал. В полной тишине, под звон собственных мыслей, мы ковырялись до утра. А когда приехали в больницу, Александр Самуилович попросил переделать часть документов.
Он захотел оставить имущество Кирюше. Мотивировал тем, что Аня не примет, Женя послушает ее, а он очень хотел, чтобы у внука осталась основа для старта.
«Иначе на хуя я столько лет пахал, если моим внукам придется заново? Они жили в помойке какой-то, ты видел этот район? Если Кирюша хоть на десять процентов похож на свою мать – разделит честно, когда вырастет. Как решит. И вы примете его выбор. А ты расскажешь Жене о вашем родстве немедленно. Хватит с нас тайн. Заврались, тошнит, сука. Он должен знать, что не один. И, блядь, христа ради, Кирилл должен стать Лазаревым. Нужно? На коленях перед Аней ползать буду. Достаточно того, что у меня сын – Шершнев».
Я промолчал. Мы наговорились на двадцать лет вперед. Голова трещала, а от недавнего стресса качало на волнах так, что в квартиру решил добираться на такси. Я сомневался, что ничего не напутал с препаратами, поэтому притормозил у кабинета врача, когда передавал Александра Самуиловича.
«Последний вопрос», – сказал он, остановившись у двери своей новой палаты, – «Если я поправляюсь… Где я буду жить? Куда ты меня выписал?»
«У меня квартира на юге Москвы. Теперь ты прописан там,» – ответил я и поспешно растворился, чувствуя лопатками знакомую усмешку.
Жене я рассказал. В этот же день. Позвал его и Аню к себе в офис.
Он промолчал, когда увидел на мизинце знакомое кольцо. Я хотел отдать семейную реликвию Лазаревых Николаю Игоревичу, но тот покрутил побрякушку в руках, а после, молча, натянул мне на руку.
«Это талисман Санин, Олег. Носи, если Лене не хочешь дарить. Он ему жизнь столько раз спасал, и тебе спасет».
Я бы и рад снять, но Коля Левый накрутил его так, что не мыло, не масло не помогли. Оставался вариант с больницей, но времени до встречи с Женей не было. Поэтому я сидел и от волнения крутил ебанный обруч. А нервничал так, что нихрена не мог прочесть по глазам брата. Поэтому выложил сплошным потоком. От начала и до конца.
«Почему молчал?» – только и спросил он, буравя чертов золотой обруч непроницаемым взглядом.
«Шесть лет назад я предал тебя, брат. Взял деньги у старого козла взамен на обещание никогда к вам не приближаться. Поклялся молчать о нашем родстве. Он говорил, что больше не тронет тебя. Как видишь, мы оба не держим слово. Это мое извинение. Простишь меня когда-нибудь?»
Документы на фирму и имущество Самуиловича перекочевали в руки брата. У Александра Самуиловича не осталось ничего. Теперь все принадлежало Жене и Кирюше.
Он ничего не сказал. Молча взял Аню за руку и вышел из кабинета, не говоря ни слова. Но в груди, наконец-то, наступил покой. Чертов камень, перекрывающий дыхание, с гранитной крошкой, забивший легкие под завязку, наконец-то рухнул с плеч.
Женя простит.
Чего не сказать о Лене.
Потому что я поступил, как последняя тварь. Подготовленную кипу документов на дом, холдинг Соловьева, движимое и недвижимое имущество, за исключением Московской квартиры и моей машины, и развод оставил в спальне на тумбочке. Поставил номер в черный список и не говорил не с ней, не с родителями до момента их возвращения из Питера.
Хотел дождаться ее в доме, но не смог.
Потому что прекрасно знал, что хватит одного взгляда на нее, чтобы передумать. Нет. Она хотела свободу, она ее получила. А наблюдать за тем, как она с облегчением вздыхает, избавившись от меня, я просто не мог.
Мне нравилось уходить с иллюзией нужности, что так плотно окутывала последние дни. Лена заслужила нормальную жизнь. И она ее получила.
Наверняка уже сейчас прочитала письмо и увидела билет на острова. Отдохнет, проветриться и избавиться от налета зависимости, который я в нее вселил.
А я… я буду в порядке. Когда-нибудь обязательно.
У меня есть Женя, Аня, Саня. Сергей. Кирюша, вселяющий желание жить одним взглядом. Мама с непробиваемой броней и тетей Зи. Николай Игоревич. Людвиг.
Они не дадут мне скатиться. Никогда. Вытащат за шкирку, даже если будет совсем плохо.
Как сейчас, когда грудь прожигает ебаным напалмом, а из горла рвутся глухие беззвучные хрипы, от которых я задыхаюсь в сраном ненужном теле.
«Я люблю тебя. Очень сильно люблю. Больше жизни», – крутится в голове, пока я с трудом погружаюсь в обеспеченное таблетками и теплой маминой ладонью на спине забытье.
Глава 51
Лена
Глава 51. Лена
– Ну я тебе сейчас устрою, – ворчу с порога, закинув ключи от дома на полку. – Маруся, включи музыку для избиения человека! Слышишь, Шершнев? Тебе лучше надеть хоккейную защиту, пока яйки по лестнице не покатились!
Коридор звенит тишиной и чистотой. Отполированная до блеска гостиная встречает мирным потрескиванием камина, когда, шаркая тапочками, я прохожу внутрь.
О последних событиях я знаю от Жени. Он крайне удивился узнав, что Олег не разговаривал со мной и родителями.
«Слушай, да в порядке был. Загруженный немного, а, в целом, обычный Олег».
Мы вместе пришли к выводу, что после произошедшего ему нужно немного повариться в себе. Поэтому, под уговорами наших родителей, я не сорвалась следом за мужем и с трудом дождалась возвращения домой.
Тетя Таня вела себя, как обычно, лишь изредка поджимала губы и смотрела пустым взглядом перед собой, а папа вовсе молчал, игнорируя и экскурсии, и мамино неестественное обострившееся желание обойти дворцы за три дня.
Только Людвиг оставался невозмутим. Разговорчивее обычного, он буквально силком заставлял нас общаться, двигая невыносимые часы быстрее.
Впервые в жизни Питер меня не радовал.
Дни тянулись резиной, а в груди засело тревожное чувство. Токсикоз усилился и под влиянием напряжения я провалялась планируемые выходные в номере. Нашем, здоровом, предназначенном точно не для одинокой депрессии.
– Лена, добро пожаловать домой, – отбивает механический приятный голос, пока я стягиваю босоножки и избавляюсь от чемодана. – По вашему запросу ничего не найдено. Подобрать плейлист под ваш вкус?
– Олег! – кричу, сглатывая тяжелую слюну. – Ладно, я понимаю, серьезно. Вылезай. Сильно бить не буду, обещаю.
Дом звенит пустотой и холодом. Несмотря на теплое начало лета, я ежусь и обхватываю себя руками. Похоже, впервые в жизни понимаю, как пахнет та самая морозная свежесть из рекламы. Снегом, чистым бельем и белизной. Словно меня саму продезинфицировали изнутри, вымыв все живое из души.
Нет аромата жженной сосны. Он испарился без следа.
Остались лишь маленькие резные снежинки, повисшие в воздухе под ребрами. Они звенели и падали острыми льдинками вниз, с каждым шагом наверх быстрее. Крупный горох мурашек стучит по коже синхронно с ударом подошв о пол.
Идиот. Хронический идиот.
– Девочки, я убью вашего папу. Но для его же блага, – скриплю зубами, поглаживая напряженный низ живота. – Если человек – идиот, что маме остается делать?
Кажется, они со мной согласны. Или нет? Потому что когда я влетаю в нашу спальню, кишки подозрительно крутит, а к горлу подкатывает тошнота.
На негнущихся ногах подхожу к аккуратно сложенной кипе бумаг. Затуманенный взгляд скользит по строчкам со скоростью света. Смысл написанного доходит до меня с трудом.
Стопроцентным владельцем холдинга папы теперь являюсь я. Никаких акционеров, Олег выкупил бизнес полностью и вернул в семью. Папа назначен обратно на должность генерального директора. Новый дом моих родителей тоже принадлежит мне. Как и их старый дом. И наш с Олегом, вместе с двумя квартирами, о которых я даже ничего не знала, переоформлены на меня.
Голова кружится, а дыхание спирает от свалившегося на грудь пресса, когда я прикасаюсь к увесистой папке. Брачный договор задним числом и подписанные Олегом документы на развод. Общий смысл понятен – имущество, оформленное на меня, остаётся мне.
Со стоном сползаю на кровать. В висках долбит, а колени дрожат. Будто во мне литра два совсем не элитного алкоголя. Тремор мешает читать дальше, как и злые слезы, что обжигают сетчатку глаз. Я с трудом давлю их глубже и с сипом тяну ставший густым воздух. Он щиплет слизистую и застревает в глотке. Возле распирающего горло кома, покрытого противной вязкой слизью и мешающего сглотнуть.
Смутно знакомый запечатанный крафтовый конверт мозолит глаза, но я оставляю его на последок. Желание убить собственного мужа с особой жестокостью слишком велико. Особенно, когда дрожащие пальцы подхватывают билет. На Мальдивы. Какая прелесть.
– Совсем страх потерял, – шиплю, едва удерживаясь от того, чтобы разорвать проклятые бумаги.
Они еще мне пригодятся. В задницу ему утрамбую, блядь!
Идиот.
Тру виски в попытке избавиться от простреливающей боли. Она сковывает тело и не дает нормально вздохнуть. Еще я безумно зла. Нет, я в ебаной ярости!
Потому что на глаза попадается записка.
«Ты свободна. Прости за все».
– Все? Все⁈ То есть, блядь, вот так вот⁈ – кричу в слепой ярости воздух и, не сдерживаясь больше, швыряю чертовы бумаги в стену. – Ты кретин, Шершнев! Непрошибаемый дебил! В глаза мне это скажи! Меня ты спросил, чего я хочу⁈ Засунь в жопу себе свои подачки! На тебе, развод! Холдинг? Подавись, блядь! А это что еще за…
Рука замирает, когда подушечек касается шершавая поверхность. Запечатанный маленький конверт со знакомой эмблемой клиники, в которой когда-то меня поставили на учет. Он весь потерт, измят, выпрямлен после. Даже логотип местами поблек и выцвел, но я узнаю его.
Тест ДНК. Олега и нашего неродившегося ребенка. И он не открыт.
«Я знаю, что он мой».
Короткая приписка от руки. Кривая и быстрая. Местами ручка порвала истерзанную бумагу до дыр. Будто Олег до последнего отговаривал себя это не делать.
В носу щиплет. Соленые капли скользят из-под век, но я запрокидываю голову и швыряю конверт следом. Ровно в момент, когда на телефоне высвечивается короткое уведомление.
«Дочка, не волнуйся. Я все знаю. Лежик у нас, спит. Завтра пущу на фарш. Решай, как считаешь нужным».
Хоть кто-то не сомневается в моих к нему чувствах. За небольшое время, проведенное бок о бок, тетя Таня прекрасно убедилась: ее сын – единственный мужчина, который мне нужен.
«Я отпустила», – всплывают в памяти ее давние слова. Она любила Александра Самуиловича. Но есть вещи, с которыми невозможно жить.
Кошусь на разбросанные бумаги и на автомате подбираю чертов конверт. Разглаживаю его на коленях и задумчиво обвожу буквы.
У нас скоро родятся дети.
Как они справятся с папиным вечным недоверием? С упреками и обидами? С моими истериками? Столько времени прошло, но он не верит в мои чувства.
– И что нам делать? – спрашиваю, задумчиво вгрызаясь в нижнюю губу.
Я жду знака. Подсказки, черт возьми. Хоть чего-нибудь, что подскажет, как закончить вечное хождение по кругу его комплексов. Я ждала, что завершение их дел с Александром Самуиловичем разрешит ситуацию, но и это не помогло.
Он просто ушел.
Когда телефон вибрирует вновь, я отвечаю не задумываясь. Но когда слышу знакомый голос в трубке, волосы на затылке встают дыбом а с губ срывается непроизвольный рык. Я обращаюсь в защиту и стискиваю чертов аппарат до хруста.
– Не клади трубку, – хрипит на той стороне, а в ушах звенит предупреждающая сирена.
– Что. Вам. Нужно? – шиплю, инстинктивно сильнее прижимая ладонь к животу.
– Мы не договорили в прошлый раз, – кашляет, а я сипло выдыхаю, стискивая зудящие костяшки до хруста. – Лена, я был не в себе и напугал тебя. Прости.
– Не хочу говорить. Не сейчас, – трясу головой, сгоняя зуд от неприятных мурашек, что скачут по телу испуганными зайцами.
У них даже голоса похожи.
– Ты же знаешь меня. Должна помнить другим, на руках у меня выросла. Дай две минуты. Это про Олега….
– Я. Ничего. Не хочу слушать! – рявкаю, срываясь с места. – Катитесь в ад, ясно⁈ Разбирайтесь без меня и моих детей! Надоело! Как вы все мне осточертели! Вы знаете, что вывез ваш сынок? Он же ваш сын, да?
– Судя по всему, на этот раз ушел он, – спокойно хмыкает Александр Самуилович, а я замираю в растерянности. – Неприятное ощущение, да?
– Неприятное⁈
– То, что нужно, – цокает Александр Самуилович довольно. – Как ты думаешь, человек, выросший без любви, как узнает ее со стороны?
Хлопаю ресницами в недоумении и медленно опускаюсь обратно на кровать.
Крошечные пазлы трясуться, выходят из неверных пазов и выстраиваются передо мной в стройный ряд. Остается только найти правильное место.
– Он не верит мне, – говорю, мысленно дергая маленький кусочек. – У Жени так же работает.
– Да. Поэтому в прошлый раз я нашел тебя в какой-то зажопинской халупе. У Павла хорошая помощница, только болтливая. Таким людям лучше сразу объяснять, что, где и за кого, а то путаница возникает, – сбивается, а я с удивлением понимаю, что похоже он сверяется с часами. – Только не тебе, а в твои чувства. Почему – знаешь?
– Да, – медленно примеряю блестящий кусок к открывшемуся окошку, а затем отбиваю в сторону. – Стоп.
Картинка складывается быстро. Стремительно встают в пазы нужные детали, а перед глазами, наконец, готовое решение.
Дело не во мне, не в дяде Саше. Не в родителях Олега или еще в чем-то. Он понимает любовь через боль. Так было с Женей, Аней. Мамой. С ним. Он понял, что любит меня, когда сам чуть не умер.
Потому что пока я наблюдала за абсолютным счастьем моих родителей, Олег смотрел на брошенного одинокого отца и собирающую себя заново мать.
Еще он боится этой боли. Отрубить же руку самому проще, чем ждать, когда и в какой день ее отсекут под корень?
Отлично. Зарублю двух зайцев одним ударом.
– Ну ничего, милый. Я тебе устрою, блядь, терапию. На двадцать лет вперед хватит, – шиплю яростно и решительно, а в трубке раздается кашель.
– Не сомневаюсь, – смеется мой собеседник, пока я судорожно подбираю бумаги с пола. – Лена, подумай хорошо. Потом выход будет только в окно. Как я Семе в глаза смотреть буду?
– Чувство юмора у вас с годами не изменилось, – вздыхаю и осторожно раскладываю листы. – Поправляйтесь.
– Постараюсь.
