Текст книги "Шёпот Зуверфов(СИ)"

Автор книги: Рем Манулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Трусы! – сплюнул Атлас и покинул мансарду значая.

Рензо чувствовал – Джулия в опасности. Просто так люди не пропадают по ночам. Старый паршивец Барди хоть и гнида, но ему он врать не станет. Как сказал, так и есть. Нужно наведаться в дикую рощу и разведать, что происходит. Почему туда не ломанулся всем скопом этот тщедушный народец? Ходят слухи, будто страшные вещи творятся в дикой рощи, когда туда заходит живое существо. Время теряет свой бег. Всё вокруг становится ирреальным, а почва, на которой стоят твои крепкие ноги, будто вздымается, медленно и настойчиво, умоляет пришельца уйти. Человек страдает от головной боли, ему мерещатся странные, порой ужасные вещи. Обо всём этом Рензо знал, но никогда не сталкивался. Пришлось. Он забрался в свой внедорожник, перекинулся на заднее сиденье и порыскал в небольшом металлическом ящике, пристроенном под водительским креслом. Набрал нужный код, – простой, но всё же, – замок щёлкнул. Двуствольный разборный автоматический пистолет, который использовался в постоянной армии илейцев, участвовал в гражданской войне и в конфликте с сономитами. Двенадцать лет назад от автомата отказались, и его стали продавать на чёрном рынке. Покупали оружие в основном мелкие банды и средней руки группировки. Мобильность, скорострельность и безотказность стали важными доводами в междоусобных войнах. Атлас сохранил один образец на память и частенько использовал его, отстреливаясь от назойливых османов, волков или буштолов – не самых дружелюбных представителей илейской фауны. Соединив две части, он вогнал полный магазин в чёрное, хромированное нутро, проверил на месте ли нож, пристроил его как обычно на пояс, и, повесив орудие на плечо, отправился прямиком в дикую рощу.

– Куда пошёл?! – постовой махнул своей ладошкой и цапнул Рензо по его лиловой куртке. – Брось автомат, дурной! Мало нам бед.

Рензо не стал утруждать себя разговорами и, резко развернувшись, вмазал низенькому пареньку тыльной стороной ладони по щеке. Часовой рухнул на землю и схватился за винтовку, но Атлас пнул его подошвой своего ботинка в нос, выхватил винтовку, вынул магазин и метнул его в воду узкого ручья. Винтовку бросил в соседние кусты. Часовой пыхтел, силился встать, но боялся получить ещё и потому не издавал ни звука. Рензо спросил:

– Ткни пальцем, в какой стороне ваша дикая роща?

Парень показал на северо-восток, в самую гущу высоких деревьев, куда по ночам вряд ли проникает свет далёкой звезды.

Около получаса Атлас погружался в дебри, буквально прорубая себе путь. Вскоре начались первые симптомы, которыми дикая роща приветствовала незваного гостя. Сначала Атласа тошнило, бросало в пот, затем знобило. Сономитские корни помогали не раскиснуть. Он периодически прислонялся к толстым стволам высоченных деревьев, которые стояли здесь сотни лет, прикасался к их коре своими смуглыми ладонями, и ему немного легчало. Вершины природных исполинов переплетались, образуя естественный заслон от солнца, птиц и ветра. От неба. Атлас ступал осторожно, прислушивался к каждому шороху. Его автоматический пистолет был наготове. Однако чем дальше Атлас пробирался вглубь дикой рощи, тем менее опасной она ему казалась. Пахло приятной сыростью и свежестью. Так пахнет озон, подумал Рензо. Из-за угла выскочил мелкий зверёк – белка. Рензо и не подумал стрелять, всё ему здесь нравилось. Нутро согревалось приятной негой, которая заставляла присесть и передохнуть минуту-другую. Рензо так и сделал. Устроившись на опушке, он запрокинул голову и жадно вдыхал ароматы природы, и не мог надышаться. Ладони утопали в чём-то мягком, почти невесомом. Быть может мох или тина, Атласу было всё равно. Наваждение схлынуло, остались смирение и покой. Веки закрылись, он начал засыпать, проваливаясь в бездонную пропасть блаженного умиротворения. Рензо не собирался просыпаться. Его члены утопали в тёплом молоке, окутывающем грубую, коричневую кожу. Земля принимала его к себе, как заблудшего сына, как вернувшегося из дальнего путешествия паломника, который сто лет не видел свою мать – природу и сестру – зарю. Перед глазами Рензо мелькали картины, сладкие и безрассудные. Скольких девушек он оставил спящими, но улыбающимися? Не счесть. И только одну он из них он покинул с тяжёлым сердцем и вот уже много лет стремится хоть как-то восполнить этот вырванный кусок своей жизни. Внезапно его накрыла тёплая волна убаюкивающего оргазма. Теперь перед ним милая и озорная Манория. Она манит его, играет, размахивает ключом. О, Манория, как мягки её прикосновения, губы ласкают, шепчут, и неважно что, главное низкий, соблазнительный шёпот. Атлас снова возбудился, он готов извергаться бесконечно, пока не станет стерильным, чистым, бесполезным.

"ПРОСНИСЬ, РЕНЗО!"

"ВОССТАНЬ, РЕНЗО!"

"ОЧН-И-И-И-СЬ, ПРОКЛЯТЫЙ СЫН!!!"

Атлас выпал из дурмана. Женщина в голубом одеянии, восхитительная и одновременно властная, заставила его пошевелиться. Приказала, появившись из света, что таится в подсознании. И Рензо вскочил на ноги, будто его выбросил поток раскалённой лавы. Его тело колотила мелкая дрожь, над головой и вокруг было черным-черно, снова наступила ночь. Впереди за частоколом тонких деревьев теплился огонёк. Зажегся ещё один и ещё. Атлас пошёл на них, переступая толстые корни вековечных исполинов, держа пистолет-автомат наготове. Отмахнувшись от назойливых веток, Рензо выбросил своё тело вперёд, в мрачную чащу. Перед ним лежали обломки замка, который пал сотни лет назад от ударов вражеских снарядов. Крепость сохранила лишь пару стен, выложенных из необтёсанного камня и башню. Донжон разнесли на мелкие камешки, большая часть казарм, сараев и пакгауз ушли под землю, оставив снаружи свои не самые приметные части, словно, в знак капитуляции. Пара высоченных гибриоидов появилась так внезапно, что Атлас почти не заметил, как в него летит ржавый топор. В последний момент он ушёл в сторону, и орудие просвистело мимо, почти не коснувшись его древесной кожи. Два амбала, жутких и невообразимо страшных, приближались к нему уверенно, не спеша. У одного красно-коричневого, под цвет топора, который вонзился в тьму за спиной Рензо, была рассечена морда и казалось она вот-вот сползёт и шлёпнется в траву. Его монструозные лапы, изобилующие мышцами, были непропорциональны. Абсолютно голый, со свисающим уродливым членом, обкиданный язвами и шишками по всему своему лоснящемуся от едкого жира телу он пёр на Рензо. Второй был не меньше, даже крупнее первого. Тоже голый и зелёный, как болотная жаба. Рензо встречался с гибриоидами неоднократно, но ни разу не видел настолько крупных и тупорылых ублюдков. Зелёный шлёпал своими губищами, из бока у него торчала какая-то пульсирующая трубка, вроде гигантской пиявки, присосавшейся к смрадной плоти. Его пузо свисало над болтавшимся тёмно-зелёным отростком, а в руках переливался, мерцая алой жижей, такой же тупой топор, напоминавший, скорее, секиру. Рензо встал на ноги, оголил свои зубы-иголки в приветливо-мерзком оскале и передёрнул затвор автомата. Несколько очередей прошили сначала зелёного гибриоида. Он взвыл и бросился на своего обидчика с пущей ненавистью. Атлас не медлил, вынул из-за пазухи второй рожок и прицелился в тварей. Несколько автоматных залпов разнесли черепа уродцев как арбуз на ярмарке. Красно-коричневый что-то вытрубил на прощание, но получилось неубедительно. Горланить без башки вообще не комфортно. Рензо кивнул самому себе, довольный результатом, но тут же заметил того, чего ещё минуту назад не было. На разрушенных стенах замка висели клетки, в которых находились связанные люди. Над их головами пылали факелы, приделанные в трещинах стены. У основания полуразрушенного донжона извивался парнишка, должно быть сын калеки. Внизу, под ним, выбившись из сил, устало моргала опутанная немолодая женщина. Метеоролог, подумал Рензо. Где Джулия? Её нет. Вдалеке, на осколках самой западной стены, повис под горящим факелом врач Маркус. Где Джулия? Куда делась эта сукина дочь, Фокстрот? На стене всплыло ещё два силуэта. Оба в чёрных накидках, какую таскали диверсанты много веков назад. Лиц не видать, но должно быть такие же уроды, как первые, решил Рензо. Атлас прицелился в них и выстрелил. Раздался беззвучный залп, но пули замерли и рухнули в пустоту, будто их не было. Атлас нажал на спуск, но тишина замерла, став пугающей и неестественной. Рензо ударил себя по щекам, по носу, пытался кричать, но бесполезно. Снова тихо. И тогда они заговорили с ним, не разевая ртов.

– Поди прочь, уссановиша! – зашипел первый голос.

– Убирайся восвояси, парансисса! – вторил другой.

– Ты нам ни к чему, ассалан! – снова первый.

– Уйди или сдохни бесследно, шарраманц! – приказывал второй.

За спиной Рензо возникла знакомая парочка. Зелёная жаба и глиняный остолоп ехидно ухмылялись. Атлас терял связь с разумом, уступая место тупой и дикой ярости. Рензо всадил свой кулак в пузо глиняному, тот согнулся пополам, и врезал ботинком по морде, наотмашь, что было сил. Его напарник Болотная Жаба напал медленно и топорно. Атлас схватил его за склизкий, липкий отросток и потянул в сторону. Жаба взревел, воздевая свою губастую башку к небесам, закрытым ветвями деревьев, но звук снова замер, растерялся, застыл, будто его выключили в настройках перед просмотром кинофильма.

– Остановись, уссановиша!

– Беги, парансисса!

Но Рензо не отвлекался на посторонние голоса в своей голове. Он не понимал, что с ним происходит, но знал, что где-то рядом Джулия и она в опасности. Безликие карлики-гибриоиды сиганули вниз, скрывшись за обвалившейся стеной. Рензо перемахнул через лежавшего метеоролога, бросился к сердцу защитного сооружения. Торопливость сыграла с ним в поддавки. Откуда не возьмись, перед глазами пролетело что-то тёмное и в ушах зазвенело, будто затрещала пожарная сирена. А потом Атлас увидел лыбящуюся жабу с булавой в лапах. От сильного удара Рензо рухнул на колени. Он собирался сопротивляться, но не мог сообразить, как именно. Сзади, исподтишка, кто-то, впрочем, понятно кто, старина глиняный, всадил в него острую алебарду, которая прошла насквозь и вышла расписным, узорчатым металлическим наконечником с другой стороны, прямо перед глазами Атласа. Помутнение пришло не раньше успокоения, немного запоздав. Какого рожна я сюда попёрся, подумал Рензо отчаянно, но вместе с тем смиренно. Тебя сгубят шлюхи, твердила ненаглядная мамаша одного захолустного борделя, но, выходит, ошибалась. Крепко промахнулась, грёбаная честная давалка! Наконец-то он услышал её голос. Её крик. Не шлюхи из треклятого Сент-Валена, а Джулии Фокстрот. Она звала его на помощь.

Факелы потухли, огонь сорвался с привязи и набросился на свои жертвы. Люди запылали, поглощаемые безжалостной стихией. Поднялся чёрный, ядовитый дым, который собрался в большое облако под сенью древних деревьев. Крики и стоны расщепляли пустоту, занимая собой всё пространство мрачной чащи. Густое облако, походившее теперь на тучу, приняло обличие, разверзло свои белые очи и воззрилось на ту единственную, кого не коснулся карающий костёр. Джулия рыдала, укрывала залитое слезами лицо тонкими, хрупкими ладошками, но она не могла встать и убежать. Здесь, под землёй, в катакомбах разрушенного замка, она потеряла контроль над своим телом, оно стало непослушным и словно чужим. Два безликих гибриоида восседали напротив, предварительно устроив небольшой костерок из сухих листьев и хвороста. Отблески пламени заботливо облизывали их накидки. Карлики любовались корчащейся от бессилия Джулией. Им нравилось её обнажённое, несравненно прекрасное тело. Выросшая туча моргнула и устремилась вниз к Джулии. Девушка визжала, срывая голос. Она могла бы лишиться рассудка или впасть в забытье, но что-то ей мешало, кто-то её сдерживал: безликие гибриоиды. Сизое облако ворвалось в развалины подземных чертогов, пробежалось по его пустым залам, облизало своим едким существом все руины и застыло перед заплаканным личиком перепуганной Джулии.

– Балай-да-утран примет щедрый дар, – раскатилось глухим эхом по залам забытого форта.

– Поднимется Первый Последователь Хсара, – прогремело второе эхо. Говорили безликие.

"Дик ан амона Хсар. Бойа кан адаорин ароле. Биини фи омо лори ёкун вон йейин", – наспех прошептало облако и вонзилось в гортань Джулии. Оно проникало всё глубже и глубже, пронизывая тело Джули насквозь. Всё её нутро обжигало нестерпимым пламенем. Органы спутались, стянутые тугим узлом, и собрались вырваться наружу, сдерживаемые лишь тонкой кожной оболочкой. В ушах нарастал интенсивный гул, будто перед носом пронеслась эскадра истребителей. Подступала вселенская тошнота, начались конвульсии, руки и ноги колотили по сырому камню. Джулия извивалась с одного бока на другой, отбивая себе всё живое, рассаживая колени и локти в кровь.

– Тише, балай-да-савфан, – примирительно попросил карлик высоким, несвойственным монстру голосом, – храни свой оттум.

Джулия застыла, когда туча скрылась в бездонных недрах её плоти. Она замерла, выгнулась и обмякла, потеряв связь с реальностью. Гибриоиды поднялись с холодного камня, подобрали плотный шерстяной свёрток, лежавший рядом, расправили его. Подошли к Джулии и заботливо укутали в шерстяное полотно. Она дышала, громко и ровно. Так спят больные после действия жара. Карлики с лёгкостью подняли её, взяв за плечи и ноги, и отнесли в расщелину, образовавшуюся после очередного проседания почвы. Осторожно уложив её в яму, гибриоиды ушли. Их балай-да-савфан больше никто не тронет. И она увидит только прекрасные сны.

Часть 2.

Глава 8.

В квадратное белое помещение вкатили огромную медицинскую тележку, напичканную электроникой. На каталке покоился Самюэль Фрай. В его тело врезались мириады проводов, подсоединённых к автономной системе жизнеобеспечения. Кожа Фрая побледнела, он походил на труп. В центре квадратной стерильной комнаты стоял прямоугольный футуристический гроб. Прозрачная крышка зависла над ним в паре метров. Прямоугольный короб, такой же белый и стерильный, как вся палата, предназначался для сеансов ЙЕФ-терапии. Больного аккуратно переложили внутрь машины, прозрачная крышка поплыла вниз. За процедурой наблюдали. Министр здравоохранения, врачи и некоторые политики. Фрая переподключили к аппарату, теперь дыхание Лидера зависело от действий машины и от результатов суровой, но необходимой терапии. Заработали механизмы, прямоугольник слегка накренился так, чтобы зрители за стеклом могли видеть безжизненное лицо Фрая. Спустя минуту в коробе что-то заурчало, затрещало, будто включили копировальный аппарат. За стеклом пронеслось несколько ярких вспышек. Свет был прозрачным, ослепляющим. Чиновники замерли. На мониторах врачей, курирующих процесс облучения, изменились показатели. Участилось сердцебиение, активизировались нейроны. Последовала очередная серия вспышек. Пауза. Короб бурчал и тарахтел, лицо Фрая оставалось прежним.

– Как дела? – спросил один из членов Конфорнума у врача, уставившегося в экран.

– Пока непонятно. Нужно ждать. Уровень облучения в норме, но этого мало. Скоро доза превысит допустимый показатель, тогда и посмотрим. Ему вводили сыворотку, должен выдержать.

Вспышки. Пауза. Вспышки. Пауза. Около пятнадцати минут под прозрачной крышкой технологичного гроба мелькали молнии. После очередного залпа на мониторах службы сопровождения загорелись красные индикаторы – что-то пошло не так. Операторы суетились, сверяли показатели. Министр здравоохранения стояла как вкопанная, пожёвывая нижнюю губу. Она понимала, что происходит. Чёрный эликсир, обязанный заблокировать пагубное влияние ЙЕФ-лучей на организм больного, не справлялся со своей задачей. Структурная целостность эликсира была нарушена, она её нарушила, введя в колбу раствор хлорида натрия.

– Катастрофа! Машина не справляется! Катастрофа! Ничего не выходит! – кричал кто-то из медиков. Другие били по клавишам, пытаясь разблокировать капсулу, в которой умирал Фрай.

ЙЕФ-лучи сожгли Фрая изнутри. Сердце Лидера остановилось. Прямоугольный короб опустился в исходное положение, крышка поплыла вверх. Зрители за стеклом пребывали в шоке, на многих не было лица. Женщина, ответственная за смерть Фрая, утёрла слёзы рукавом белого халата и покинула помещение, не проронив ни слова. Она вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз, остановилась у стендов, демонстрирующих достижения илейской медицины. К ней подошёл Оло Ван Дарвик:

– Ну как всё прошло?

Женщина посмотрела на него заплаканными глазами. Её губы дрожали, на уже немолодом лице проступили морщины. Она не могла говорить и только едва заметно кивнула, после чего разрыдалась и поспешила уйти подальше от любопытных глаз рабочего персонала. Оло Ван опустил свой идеальный череп и глубоко вздохнул, уставившись на узоры плитки, которой выложили холл медицинского учреждения. Несмотря ни на что, он горевал. В конце концов, Фрай его брат, пусть и сводный. В чём-то их судьбы схожи – оба слишком рано потеряли любимых. У обоих растут дочери. Ван Дарвик всё отлично понимал, но не мог отказаться от амбиций и планов, которые вынашивал много лет и мысленно подпитывал каждый миг своей жизни. Многим пришлось пожертвовать, в том числе Самюэлем Фраем, братом, Лидером Илейских Территорий.

***

Верховный Конфорнум собрался вновь.

– Почтим память нашего бывшего руководителя, прекрасного Лидера Самюэля Фрая. Все мы знаем, что он был прекрасным человеком и талантливым управленцем. Решение о похоронах ещё не принято, но согласно завещанию, которое оставил Фрай, он просит сжечь его и пепел закопать на севере, недалеко от Олос-Марка. Оттуда он родом, если вы помните, – начал собрание председатель Конфорнума Виктор Соломон. – Однако, несмотря на скорбь, мы обязаны поднять несколько вопросов, которые затрудняют наше положение в мире и тормозят развитие всех территорий. Не возражаете, если я их озвучу?

В зале собраний не раздалось ни звука. Семнадцать членов Конфорнума приготовились слушать о тех проблемных местах, которые так беспокоят председателя. Конфорнум в обязательном порядке посетили ведущие политики Илейи, Лидеры крупных городских центров, в том числе и Николас Арзор. Одетый с иголочки, загорелый, он напоминал туриста, который забрёл на заседание кружка бледных книголюбов. Однако взгляд у Арзора был беглым, нервным. Он часто облизывал губы и всячески теребил кожаный ремень своих наручных часов.

Виктор Соломон не гулял по залу, порой, не поднимая глаз на некоторых ораторов, как это делал Фрай. Наоборот. Соломон был строг и предельно собран. Его каменное лицо ничего не выражало, а старческий, металлический голос вещал, будто рупор гражданской пропаганды:

– Итак, начну с самого, пожалуй, острого вопроса.

Соломон нацепил прямоугольные очки на свою треугольную голову, вынул из внутреннего кармана пиджака листок с записями и прочистил горло. Председатель всем своим естеством напоминал компиляцию геометрических фигур. Его подбородок был вершиной перевёрнутого равнобедренного треугольника, а аккуратная треугольная бородка наоборот брала начало под тонкой нижней губой. Тело его напоминало футляр.

– Перво-наперво нам необходимо решить, когда мы начнём гасить долговые обязательства перед Детрой? Мы воспользовались их технологическими наработками в медицине, военном деле, социальной сфере. Плюс к тому получили кредит. Уповать на успех "Вечного странника", на мой субъективный взгляд, нельзя. Вы понимаете, к чему я клоню? – Соломон зыркнул своими острыми глазками на состав Конфорнума. Все понимающе закивали в ответ.

– Далее, – продолжал председатель, – опираясь на прогнозы экономистов, мы заключаем, что апатиниума, который добывается на шахтах Сент-Валена, хватит на двадцать лет, не больше. К тому же мы его тоже покупаем, хоть и с приличной скидкой. Это невежество, тогда как в землях сономитов заложены ресурсы, позволившие бы нам не вспоминать об энергии, тепле и топливе добрую пару веков, а то и больше. Упрямство наших соседей не знает границ. Сами они довольны своим углём и поленьями, но добывать нам в своих пределах не позволяют ни при каких условиях. И да, у гибриоидов запасов апатиниума ещё больше, но все мы знаем, с какими рисками сопряжено одно пребывание на этой дикой земле. Необходимо искать варианты! И последний важный аспект, на который мы обратим внимание.

Соломона перебил хамский, громкий зевок, который наигранно вырвался изо рта молодого и дерзкого Лидера Маникура Хари Кина.

– Вы меня режете, пытаете, уничтожаете, Соломон! – жалобно вырвалось у Кина. – Все мы тут не имбецилы, чтобы понять, к чему вы клоните. Перестаньте выставлять всех присутствующих дураками и начните говорить прямо, без всех этих ваших дипломатических заморочек! Я вас умоляю!

Среди участников конфорнума прокатилась лёгкая рябь обсуждения и порицания.

– Лидер Кин, какое право вы имеете перебивать выступление Председателя Конфорнума?! – зло и раздражительно спросил Соломон, направив на парня свой тяжёлый взгляд.

– И что с того? Вы меня арестуете? Выгоните? Или исключите из Конфорнума? Я сомневаюсь, – Кин сделал жест ладонью, который мог означать "ничего подобного". – А твоя нудятина, Соломон, всем осточертела! Так что вещай по делу или распускай всех! Дел полно и без вашего Фрая и сраного апатиниума!

– Будто вы им не пользуетесь, – вмешался Маршал Илейской армии Борн Блай.

– Обходимся углём и гидростанциями, – парировал Кин и развалился в кресле.

– Закончите мою речь, Лидер Кин. Вы же знаете, о чём я хотел сказать, – поборов раздражение, предложил Виктор Соломон.

– С радостью! – воскликнул Хари Кин и зашагал мимо спин собравшихся, огибая стол для совещаний. Кин разительно отличался от всех не только молодостью, но и внешним видом. На нём всегда сидел узкий, приталенный пиджак лиловых тонов, бежевые брюки из плотной ткани. На ногах носил кожаные туфли. Кин был худощав. Лицом не вышел, имел острые, некрасивые черты, но при этом сменил трёх жён и вообще слыл большим знатоком женских сердец.

– Всё просто! – начал Хари. – И тут не надо быть гением. У нас скопилась хренова куча долгов. И не кому-нибудь, а Детре. Которая даже разговаривать не станет, просто сметёт нас к ебени матери и поминай, как звали! Нужно возвращать или отсрочить. И ко всему прочему у нас нет ресурсов. Ни денег, ни энергии. Критический анус, коллеги! Великая Илейя в полной фрустрации!

– Короче, Кин! – рявкнул Флавио Зифт, Лидер северного Олос-Марка.

– Куда короче-то? – снова изобразил муки на лице Кин. – Нет апатиниума, нет денег, нет Лидера! Но есть палка-выручалка, которая снимет все проблемы. Это война, господа. Это такой таинственный, но при этом весьма популярный "Артикул 17", развязывающий руки всему нашему военно-промышленному комплексу. И мы снова ввяжемся в кровопролитный конфликт с сономитами. Тогда придётся кланяться в ножки заморским братьям и просить об очередном отлагательстве, как будто в первый раз! К тому же военные действия залатают множество проблемных дыр. Например, финансирование. Та пиньята, напичканная неиспользуемыми ресурсами, разобьётся, и статы потекут рекой. "Артикул 17" удобная штука, коллеги. Хочешь – трать на армию, хочешь – набивай карманы! Всё равно свободных, неконтролируемых статов будет завались!

Все насупились. Кто-то поднялся и демонстративно вышел, не желая участвовать в разыгравшемся фарсе.

– Остались все, кто в доле? – язвительно ухмыльнулся Хари Кин. – Нужен повод. Он у вас есть, многоуважаемый председатель? Или ваш босс его пока ещё не выдумал?

– О чём вы, Кин? – искренне удивился Соломон.

– Будь, по-вашему! Оставим эти светские сплетни вечерним телешоу. Напомню, тут нет дураков, – белобрысый Кин обернулся к собранию, будто представлял следующего артиста, который вот-вот появится на сцене.

– Вы полагаете, нам обязательна причина? – поинтересовался Борн Блай, седой и полный мужчина – стратег, заслуживший свой чин во время гражданских столкновений.

– А вы просто так хотите ворваться в дома сономитов? Начать пальбу, истребление, геноцид? А потом, забавы ради, скинуть пару разрушительных бомб в самое сердце их столицы? И сказать потом, когда их ополчение и партизаны снова начнут заводить нас в тягомотную трясину, что всё это была злая шутка? Ха-ха! Мы просто уйдём, и не следуйте за нами! Вроде того?

– Не паясничайте, Кин! – призвал Соломон коллегу. – Не вижу смысла продолжать совещание. Посему решаю покончить на том, с чего завтра же начнём. Проголосуйте, кто поддерживает моё предложение?

Взметнулись руки всех членов Конфорнума кроме руки Кина и Арзора. И Конфорнум разошёлся.

***

Хари Кин был хитрецом и весьма сообразительным парнем, который без особенного труда уговорил горожан своего родного Маникура голосовать именно за него, несмотря на достойных, уважаемых и опытных соперников. Его удаль поддержали, и Кин занялся управлением. С разным успехом он проводил простые реформы, внедрял идеи свободы и популяризировал право выбора. Выступал против любой религии, говорил о вредности технологии "Чистого разума" и всячески упрекал Самюэля Фрая за его нерешительность во внешней политике. Однако поддерживал Лидера Илейцев Кин во всём, что касалось внутренних дел. Закручивать гайки на местах он считал неверным путём движения прогрессивного общества. Кончину Фрая воспринял с горечью, но никому об этом не сказал, и говорить не собирался. Был у Кина, помимо обильного количества женщин, ещё один немаловажный недостаток, мешавший ему сделать блестящую карьеру политика – он совсем не умел играть в классические шахматы. Или, говоря иначе, не мог просчитать ходы наперёд.

Собрание Конфорнума прошло как по маслу. Именно так Кин и планировал выступить, заявив о себе как о важной фигуре на будущем игровом поле. Ему предстоял приятный вечер в компании дамы, выход на театральную постановку, но перед этим Хари Кин решил подкрепиться. Изменять себе он не стал, потому в очередной раз выбор пал на ресторан элитного района Трезубца "Монруж". Подавали запечённую рабу в сливочном соусе, егренский картофель, вымоченный по стародавнему рецепту исиудских монахов. На десерт Кин предпочёл творожный пирог и чашку крепко чёрного чая с лимоном. В финале трапезы, когда последний кусок десерта отправился в рот, за стол подсели. Идеальный череп кивнул в знак приветствия, глаза блеснули, на губах застыла вызывающая надменная ухмылка, которая как бы говорила "не подавись, засранец".

– Лидер Ван Дарвик, – растерянно откашлялся Кин. Он привстал, протянул руку, но ответа не последовало.

– Сиди, – коротко резанул Оло. – Я наслышан о твоей клоунаде во время заседания, Кин. Чем вызван столь бурный поток словесного дерьма?

– Ах, твоя псина Соломон уже доложила тебе?! – растянул рот в язвительной улыбке Кин. – Значит, я всё правильно понял.

Оло Ван Дарвик нахмурился. Вместе с этим на его гладко выбритом лице проступили морщины, на скулах заходили желваки. Взгляд приобрёл почти физическую тяжесть, которая давила на расстоянии. Над идеальным черепом будто зависла ручная туча, которая скрывала его в тени и подчёркивала важность каждого произнесённого слова.

– Внимай молча, Кин. Не секрет, почему ты настолько самоуверен. Однако ты весьма талантлив. И посему призываю тебя, как расчётливого и умного Лидера, – образумься. Присоединись к моей команде. В противном случае я просто избавлюсь от тебя и разыграю твоими костями партию, которая станет началом большой игры. Теперь ты можешь, не разевая свою мерзкую пасть, отдаться крепким размышлениям. Ответа жду очень скоро. На сегодняшней премьере, после второго антракта.

Оло стремительно встал и покинул "Монруж", оставив Кина в растерянной задумчивости. Спустя минуту Лидер Маникура допил свой чай и сделал звонок.

– Арзор, салют! Это Хари. Теперь я уверен в том, кто мутит воду в нашем аквариуме. Соломон и его кукловод. Этот паршивец только что подсел ко мне и принялся угрожать! Что? Не важно, что спрашивал. Главное мы знаем, откуда смердит. Позвони Шербешеру и остальным, все должны знать и быть наготове.

Кин отключился, уложил картридж во внутренний карман пиджака и сладостно улыбнулся своим мыслям.

Хари Кин аплодировал и широко улыбался. Он недолюбливал кино, но обожал театр. Пьеса «Фармон», разыгранная так изящно, так тонко, как только могла быть отображена на сцене, безмерно радовала его, принося неподдельное эстетическое наслаждение. Его дама, высокая блондинка с восхитительной причёской на манер птичьего гнезда, так же растягивала губы своей превосходной натренированной улыбкой и выказывала всяческое участие даже в тех местах пьесы, которые прочла вскользь за день до премьеры. «Театр О?Шара» являл собой шедевр аскетического футуризма. Белоснежные ложи, выполненные в виде стрел, устремлявшихся в никуда. Балконы, словно космические шлюпки, а сцена, овальная, немного скошенная справа, как символ площадки, на которой творится история. И море искусственных огней: белых, синих, красных и зеленовато-сиреневых. Они струятся и пульсируют откуда-то сверху и с боков. Но каждый огонёк на своём месте, и каждый знает, когда ему появиться.

"Фармон" отыграл вторую часть, и свет погас, оставив зрителей пребывать в темноте. По залу прокатилось волнение. Кулисы по-прежнему закрыты, антракт начался, но мрак не рассеивался. Кин нащупал картридж в кармане своего лилового пиджака, но ему под нос кто-то подсунул респиратор, который тут же нацепил, с силой и не церемонясь. И в мгновенье, когда самые нетерпеливые подскакивали со своих мест, в зал ворвались струи сизых облаков, которые били отовсюду и заполонили огромный театр за считанные секунды. Шум оборвался. Вспыхнул свет. На сцене стоял Оло Ван Дарвик, в маске, такой же, какая была на Хари Кине. Лидер Маникура дёрнулся, рискнул встать, но его удержали два плечистых быка, усевшиеся рядом с обеих сторон. Кин оглядел зал. Зрители спали, пускали слюни, как малые дети. Его прекрасная спутница развалилась в мягком кресле и раскинула свои тонкие ручки, как заправская манекенщица. Оло Ван поднял три пальца. На нём был изысканный костюм-тройка сине-гранатового цвета. Оло загнул один палец, затем второй. И на третьем стянул свой противогаз. Бык слева проделал тоже самое с маской Кина.

– Каков же твой ответ, вундеркинд?! – спросил Дарвик с половиц сцены.

Кин заёрзал на кресле, собрался вскочить, но две тяжёлые лапы упали на оба плеча и вернули беглеца обратно.

– Впрочем, мне известно, – Оло кивнул куда-то в сторону, и один из бойцов его личной армии вынес на сцену деревянный стул. Оло Ван присел на него.