Текст книги "Рабыня моды"

Автор книги: Ребекка Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

На острове не было нормальной пристани, поэтому нам навстречу вышла плоская маленькая лодка. Перебраться на нее было, как и ожидалось, очень трудно, и меня спас от приближающегося катастрофического падения огромный немец, который, впрочем, наградил себя, быстро и незаметно сжав мою грудь. Нас высадили в маленькой деревне, состоявшей примерно из двадцати домов, паба, магазинчика и одного или двух общественных зданий. Замок – вполне заурядный загородный дом с парой амбразур – стоял на невысоком холме за деревней. В его флигелях располагалось молодежное общежитие, и студенты устало тащились туда, немного подавленные и покачивающиеся после переезда.

Я направилась в сторону паба. Не потому, что мне очень хотелось выпить, просто мне казалось, что это лучшее место, откуда следует начать поиски Людо. Паб размещался в новом одноэтажном доме, начисто лишенном очарования. Но внутри горел огонь и было тепло. Я зашла в женский туалет и высушила волосы небольшим полотенцем, которое было у меня с собой. Мое пальто пропиталось морской водой и дождем и казалось очень тяжелым, ноги промокли и замерзли. Как я могла решить, что мне будет комфортно в дороге в легких кожаных мокасинах? Я надела сухие носки, а вот другую пару обуви я по глупости с собой не взяла.

Сухие волосы и ноги – и мне стало гораздо лучше. Я заказала кофе, и когда хозяин спросил, не стоит ли в него что-нибудь добавить, улыбнулась в знак согласия. Я спросила о Людо.

– О да, это тот парень на горе. Он бывает здесь почти каждый вечер. Хороший парень.

– Как мне найти его?

– Ты можешь подождать несколько часов, пока он спустится. Твоя одежда не годится для подъема в гору.

– Нет, я не могу ждать, мне нужно пойти к нему. Как туда добраться?

– Ну что ж, должна – значит должна. Тебе нужно пройти примерно две мили по тропинке вдоль берега, потом подняться вверх. Подъем пропустить невозможно. Парень или сидит в своем укрытии – знаешь, что-то типа маленькой лачуги, – или стоит и наблюдает за своими орлами.

Появилась жена хозяина.

– Ах! Ох! – Извините, понимаю вашу реакцию, но она действительно именно это и сказала. – Джеймс, неужели ты отправляешь эту малышку в горы в таком виде?

– Никуда я ее не отправляю, Джесси. Она сама решила пойти.

Женщина покачала головой и вышла. Через пять минут она вернулась с вещами: принесла для меня тяжелую непромокаемую куртку, несколько пар подходящих брюк и резиновые сапоги.

– Попробуй, может, тебе подойдет, – сказала она и добавила, увидев мое выражение лица: – Конечно, это не «Карнаби-стрит», но зато ты не намокнешь.

Я не носила резиновую обувь с детства. И обувать ее не входило в мой план. Я планировала появиться перед Людо в неотразимом виде. А в итоге выглядела хуже самого немодно одетого географа. Я задумалась: не лучше ли подождать Людо в тепле, но мне это показалось неправильным. Сейчас я впервые в жизни совершала рискованный романтический поступок: отправилась на край земли за своей утраченной любовью, поэтому должна выдержать все испытания.

Я поблагодарила хозяина и его жену и отправилась в путь. Мое сердце ликовало в предвкушении встречи. Дождь ослаб, и по капюшону моей непромокаемой куртки весело стучали небольшие капли. По тропинке вдоль моря идти было легко и приятно. С одной ее стороны склон спускался вниз, переходя в покрытый галькой берег, где на него накатывали волны. С другой – земля поднималась вверх, бесплодная и недоступная. Деревьев не было видно, только низкие проплешины росшей пучками травы и дрока пробивались между камнями и валунами.

Сапоги были мне велики, но когда через час неуклюжего шлепанья я повернула в сторону горы, то очень обрадовалась, что обрела их. Вверх по-прежнему вела тропинка, теперь скользкая и вязкая. Очень быстро, несмотря на холодный дождь, я вспотела. К счастью, гора походила на большой холм, и тропинка извивалась и петляла вдоль его склона. Я не знала, что именно должна была искать. Увижу ли я Людо на вершине? Мне все время казалось, будто я почти достигла цели, но каждый раз из тумана возникал новый поворот.

Прошел еще один час, и я начала чувствовать отчаяние. Ноги покрылись пузырями. Пот и дождь стекали мне за воротник. Моя одежда была забрызгана вонючей болотной грязью. Энтузиазм, окрылявший вначале, оставил меня, и теперь я шла вперед, подгоняемая лишь силой воли и желанием добраться до Людо. Я изводила себя вопросами: что, если он не захочет меня увидеть? Вверх меня толкает стремление увидеть его, но смогу ли я вернуться, если буду отвергнута? Есть ли там подходящий обрыв, с которого можно театрально броситься? Или мне просто нужно упасть и утонуть в болоте? И насколько ужасно выглядят мои волосы?

Я села на камень. Но случай чрезвычайной ситуации у меня был припасен пакет чипсов и немного шоколада, и сейчас, видимо, как раз подходящий случай. Еда пошла мне на пользу – подняв сахар в крови до нужного уровня, я медленно двинулась вперед. Еще один поворот, и я выбралась из густого тумана. Теперь мне была видна деревня внизу, а за ней – серое море. Я медленно повернулась и посмотрела в другую сторону. В море виднелись острова. Одни – плоские и зеленые, другие – высокие и холмистые. Неужели эти дьяволы, которых оказалось так легко провести, кидали в воду и другие корнеплоды?

Я была почти на самом верху горы: заставляла себя передвигать уставшие ноги и вдыхать воздух ноющими легкими, хотя совсем не была уверена, что найду здесь Людо. А что, если я поднялась не на ту гору или вообще приехала на другой остров?

Может быть, мне нужно было плыть на «пастернак» или «сельдерей», а не на «репу».

А потом, когда меня уже начало покидать желание двигаться дальше, я увидела его. Он стоял ближе чем в тридцати футах от меня и выглядел неподвижным на фоне неба. Людо показался мне более худым, чем я его помнила. Явственно выступали скулы. Волосы были растрепаны и сильно завивались. В Лондоне меня это всегда ужасно раздражало, но здесь показалось самой лучшей прической на свете. Я приблизилась к Людо. От эмоций я задыхалась, и у меня кружилась голова. Я подошла и встала рядом с ним. Он не сразу обернулся, но я была уверена: он знал, что я стою рядом. Заметил ли он, как я взбиралась по горе? Отсюда открывался великолепный вид. Вдали темные крутые склоны обрывались в бушующее море.

– Ты видишь? – прошептал Людо, показывая на небо. Слова унес ветер, но я знала его настолько хорошо, что могла читать по губам. – Это брачный танец, самец приносит самке что-нибудь вкусное – лакомый кусочек падали, – и они передают его друг другу в небе. Это укрепляет доверие между ними.

Все, что я могла разглядеть, – это два скучных черных пятна на фоне огромных серых облаков.

– Как трогательно, – произнесла я, стараясь, чтобы это прозвучало без всякой иронии. Только в последнюю секунду я решила расслабиться и вести себя свободно. Мне пришлось сдерживать в себе огромное желание броситься ему на шею и умолять о прощении и любви.

Людо повернулся ко мне и улыбнулся:

– Ты проделала огромный путь.

– Многие мили.

– Почему ты приехала?

– Просто выходные оказались свободными.

Он снова улыбнулся.

– Я получил письмо от Вероники, – сообщил он.

– Она стала еще более ненормальной, чем раньше.

– Она была добра к тебе.

– Понимаешь, о чем я?

– Она писала что-то о ребенке в парке, о том, что ты пила пиво с какими-то аморальными типами. Она волновалась за тебя.

– Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю. Ты будешь смеяться. Но она очень длинная.

– А есть сокращенный вариант?

– М-м… Это был не мой ребенок, не мое пиво и не мои бродяги.

Первый раз за все время Людо внимательно посмотрела на меня.

–А как насчет того шофера?

– Никак. Он просто ноль. И мне жаль, что я все испортила.

– Каждому позволено ошибаться. Тебе идут резиновые сапоги.

–А ты прекрасно смотришься в этих диких местах. Тебе, должно быть, здесь очень нравится.

– Я всегда считал, что так и будет. Сбылась мечта о том, чтобы сбежать из реального мира, оставить цивилизацию, ложь и притворство.

Я внимательно посмотрела на него.

– Я ведь никогда не стану лишать тебя всего этого, ты же знаешь.

– Кэти, хочешь, я кое-что скажу тебе? Что-то настолько секретное, что ты не должна никому об этом рассказывать, никогда.

– Продолжай.

– Обещаешь?

– Клянусь.

– Мне скучно. Все здесь до смерти надоело.

– Что?!

– Скучно ужасно, просто невыносимо, все достало. Я имею в виду орланов и оленей, и арктических чаек, и буревестников, и тюленей, и дельфинов. Все это очень здорово. Первые пару месяцев. Но я ни с кем не поговорил нормально с тех пор, как уехал из Лондона. Том в письмах рассказывает мне о жизни в большом городе. И я скучаю по ней, по всем ее мелочам. Я скучаю даже по машинам. Не могу здесь спать – слишком тихо.

– Так почему ты не вернешься домой?

Он снова взглянул на меня, нахмурившись, ощутив изумление, досаду и нежность в одно и то же время.

– Я не могу бросить орланов… пока не могу. До тех пор, пока они не выведут птенцов. Я нужен им.

– Могу подождать, если ты хочешь.

– Я должен рассказать тебе о Веронике.

– Ты не должен мне ничего рассказывать.

– Нет, я хочу это сделать. Мы провели вместе ночь.

– Да, я знаю.

– Знаешь?

– Она сообщила мне.

– И что именно она сообщила?

– Что ты встретился с ней, напился, затащил в постель.

– Но ничего не было.

– Ничего?

– Ну, почти ничего. Мы просто потискались. Я немного перевозбудился, а утром чуть не умер от стыда.

– Так что у вас не было двухнедельного романа?

– Романа? О Боже, нет, конечно!

– А зачем тогда ты говоришь мне об этом?

– О, просто чтобы все выяснить. Я не хотел, чтобы что-то осталось недосказанным. Ненавижу тайны.

– Я бы не стала возражать, если бы у вас действительно что-то было с Вероникой. Думаю, я задолжала вам обоим нечто подобное.

– Задолжала нам любовную связь?

– Я должна вам прощение.

– Ты действительно изменилась, правда, Кэти?

Я не была уверена, спрашивает ли он или констатирует факт.

– Жить – значит изменяться. Это невозможно остановить. Если ты имеешь в виду, стала ли я лучше, добрее и мудрее, не знаю. Может, немного. А если тебя интересует, стала ли я менее тщеславной, эгоистичной, циничной, люблю ли я моду меньше и готова ли по– прежнему отдать все ради достижения цели… Тогда нет, в этом я осталась прежней.

– Не уверен, что терпел бы тебя другую.

– Не знаю, был бы у тебя выбор.

– Но есть еще кое-что. Не знаю, как правильно сказать…

Я положила голову на плечо Людо и осторожно обняла его за талию. Мы вместе смотрели на птиц, теперь они подлетели ближе, и их было хорошо видно на сером фоне. Сильный ветер подбрасывал орланов, и они казались игрушками великих сил, не подвластных никому, и в то же время искусными властителями своих судеб, очаровавшими ветер своим изысканным оперением и проворными телами.

И когда мы смотрели на них, в моей голове родились слова, слова из другого времени. Слова о чистоте и способности прощать, о новом начале и еще – слово «да», священное «да».

Наверное, я прошептала его вслух, потому что Людо осторожно дотронулся пальцами до моей щеки, пристально посмотрел мне в глаза и произнес (в этот раз я знала, что он спрашивает):

– Да?

И естественно, разве я могла сказать что-нибудь другое, чем еще одно и на этот раз окончательное слово «Да!».

Глава 22
Бесконечное возвращение к прошлому

– Латифа?

– Да?

– Сколько мы сделали?

– Двенадцать здесь и девять в Бичинг-Плейс.

На самом деле я почти не слушала. Мои мысли были заняты совсем другим.

– О, великолепно. Двадцать две.

Латифа округлила глаза. Мы сидели вокруг нового стола для совещаний: я, Латифа, Фрэнки (она усердно записывала, пытаясь выглядеть как настоящий личный помощник), Пенни (которая пришла специально, потому что решался вопрос корпоративной политики, а не только дизайна, а она все же оставалась владелицей компании), Мэнди и Вимла – недавно было принято удивившее всех решение, что ателье должно быть представлено на совещаниях. Камил тоже мог быть здесь, но у него обнаружили камни в желчном пузыре – болезнь, которая сближала его с дядей Ширку, – и он лежал в больнице. Людо беспокойно расхаживал по офису. Естественно, у него был немалый финансовый интерес в бизнесе, но сегодня он приехал в основном для того, чтобы заварить чай и подвезти меня домой, когда мы закончим. В течение десяти минут мы обсуждали всякие мелочи, сделав небольшое отступление в сторону истершегося провода парового утюга, потом долго спорили о необходимости провести в ателье кондиционер или по крайней мере сделать там открывающееся окно. И в итоге именно Пенни, иронично улыбнувшись и искусно подняв и изогнув брови (я видела, как она неоднократно репетировала это выражение лица, рассматривая свое отражение в маленьком зеркальце), призвала нас к порядку:

– Не пора ли нам обсудить предложение?

Почему-то новоприобретенное мягкое благоразумие Пенни раздражало меня больше, чем ее прежняя боевая манера общения.

Предложение.

Оно возникло как гром среди ясного неба. Должно быть, толчком к развитию ситуации послужило платье, в котором Стефани Филум-Крейтер была на церемонии вручения премии «Оскар». Желто-зеленое платье из жоржета в греческом стиле с драпировкой сбоку. Шокирующе классическое – так его все восприняли, скандальное в своем консерватизме, но тем не менее просто великолепное.

И так вышло, что немецким производителям одежды как раз не хватало великолепия. Их вещи стали скучными, ханжескими и неприметными. Немцы по-прежнему устраивали показы, но о них не упоминали в прессе, и даже влиятельный журнал «Дрэйперз рекорд» не публиковал отчеты о них. Нам предложили десять миллионов – эта сумма могла бы сделать Пенни очень состоятельной пенсионеркой. Они планировали заключить со мной контракт на три года, а Латифа должна была стать моим личным ассистентом. У меня появился шанс навсегда распрощаться с производственной ерундой и просто творить. И ведь именно к этому я всегда стремилась!

Но еще я хотела управлять собственной компанией и принимать решения. В течение последних нескольких месяцев, когда Пенни почти устранилась от дел, я по-настоящему почувствовала, что все начинает налаживаться. Я занималась почти всеми вопросами дизайна, а Латифа, чье мнение становилось все более прозорливым, помогала мне. Пенни было позволено высказывать свое мнение о моделях, и это создавало иллюзию, честно говоря, ложную, что она по-прежнему что-то значила. Я также начала постепенно менять всю систему производства. Интерьер магазинов заново разработала Галатея Гисбурн: в «штиле дишко шемидешатых годов», с вращающимися блестящими шарами и мерцающей подсветкой пола. Я начала менять и нашу систему оптовой торговли, отказываясь от старых неэффективных контактов и привлекая новых молодых розничных продавцов.

Если мы продадим компанию немцам, все изменится. Я никогда не смогу унаследовать ее. Навсегда останусь наемным работником, как бы меня ни любили и ни обхаживали. Совет Людо не помог.

– Слушай свое сердце, – сказал мне он, подразумевая, естественно, что я должна ответить «нет». Но он посеял сомнения в моем сердце.

– Я поговорю с Вероникой, – сказала я, чтобы выиграть время. – Она считает, что будет очень сложно объяснить перемены прессе, не говоря уж о покупателях. Мы всегда делали очень большую ставку на то, что наши вещи отечественного производства. На всю эту ерунду о классических английских корнях. Несомненно, когда выяснится, что за нами стоят немцы, это вызовет отрицательную реакцию.

Да, Вероника занималась нашими связями с общественностью. Рассказ о том, как это произошло, займет слишком много времени, я просто скажу, что ее глупость и бесхитростность были восприняты как сообразительность высшего разряда, и она стала едва ли не самым известным специалистом в своей области в Лондоне. Даже сам факт ее присутствия в команде обеспечивал вам внимание прессы. Мне пришлось отправить к ней Людо, чтобы упросить ее работать на нас. И вскоре я уже перестала обращать внимание на то, какая скрытая ирония присутствовала в нашем общении.

– Но ведь это уже будет не наша проблема, не так ли, Кэти?

– Да, их проблема и моя проблема, ведь я все еще буду здесь.

– Но нас не будет, правильно? – вставила Мэнди. Она жевала жвачку или, возможно, табак и время от времени затягивалась вонючей сигаретой. Ее гнев, похоже, был направлен на меня, хотя я была единственным человеком, стоящим между ней и большой проблемой. Пенни была против присутствия Мэнди и Вимлы. Она не привыкла к такому положению вещей.

– Я пыталась получить гарантии для швей, – продолжила Пенни, уставившись в пустоту. – Но вы все знаете, что немцам нужен брэнд и команда дизайнеров. Производство и пошив их не волнуют. Мэнди, Вимла, вы профессионалы в своем деле. Хорошие швеи – теперь огромная редкость. Вы найдете себе другую работу.

– Назад в мастерскую, – сказала Латифа, выражая мысли Вимлы, которая энергично закивала в ответ на эти слова. Девушкам в мастерской Камила придется тяжело. Не говоря уж о самом Камиле. Их интересы никто не примет во внимание. Им нужна была я. И, как ни странно, я вдруг тоже почувствовала, что мне нужны они.

В моих силах было все остановить. Я была необходима немцам так же, как брэнд. Просто за имя «Пенни Мосс» они могли заплатить что– то, но никак не десять миллионов. Не такую сумму, ради которой стоило бы все это затевать. Но почему я должна противиться? Для меня это значило бы вхождение в элиту модного бизнеса. Мое имя получит известность. Вспышки фотоаппаратов, вечеринки, если не слава, то нечто близкое к ней. Стоит ли мне говорить «нет», могу ли я сделать это только ради того, чтобы настоять на своем? Чтобы спасти фабрику в Уиллздене? Вимлу, Рошни с ее проблемными фаллопиевыми трубами, по-прежнему враждующих Пратиму и Вину и всех остальных девушек, с помощью которых наладилась моя жизнь. И Камила, теперь гордого и серьезного, который больше не стыдится своей жизни и не выдумывает всякие глупости?

Информация о предложении, естественно, уже просочилась. И я заметила изменения: хороший столик, который материализовался из ниоткуда в ресторане «Нобу», взгляд снисходительный, а не полный холодной ненависти от ассистентки в «Вояж», неожиданный телефонный звонок модного редактора «Дейли бист». «Как приятно поболтать с тобой, Кэти, дорогая. – И мне казалось, я слышу, как жесткая кожа на лице скрипит и трещит, когда она пытается растянуть губы в улыбку. – Почему бы нам вместе не придумать сенсационный материал? И еще, ты ведь знаешь, мы всегда найдем место для колонки, если ты вдруг решишь поделиться мыслями о моде».

Такая жизнь была совсем не похожа на прежнее существование в Ист-Гринстеде, и все же я не могла решиться.

Людо на секунду перехватил мой взгляд, нахмурился и в то же время еле заметно улыбнулся, как делал всегда. Я отвела глаза и на некоторое время – долгое-долгое время – погрузилась в воспоминания об одной из прошедших ночей. Людо был тогда настойчивым и страстным, и в его взгляде горели голодные хитрые огоньки. В моем любимом произошли огромные изменения. Думаю, они были вызваны ощущением утраты и страхом потери, болью и искуплением – бездной, которую удалось перевернуть и превратить в гору. В любом случае это было здорово. Очень, очень приятно.

А потом я заметила, что все смотрят на меня. Видимо, я что-то пропустила. На глазах выступили слезы от дыма сигарет Мэнди, и мне пришлось раза четыре быстро моргнуть. Когда я снова посмотрела на собравшихся, их лица начали блекнуть, и вместе с ними исчезали воспоминания об Уиллздене и Килберне. И я видела свет от тысячи камер, слившийся в созвездия и галактики, – я шла мимо толпы поклонников, а потом чуть оборачивалась и склоняла голову набок (знаю, что так я выгляжу очень хорошенькой) и улыбалась своей особой улыбкой. Я обратилась к Пенни, потому что она была единственной, кого я видела отчетливо. Я не была уверена, с чем именно я соглашаюсь, но это знала она. И я сказала:

– Да, я буду, да!

– Извини, Кэти, – произнесла Пенни тоном, напоминающим ее прежний, высокомерный, – ты что-то сказала? Ты бормочешь, девочка.

– Сказала? Что я сказала? – Я даже не представляла, что могла сказать или что прозвучит дальше. И у меня вырвалось: – Я сказала – к черту немцев!

– К черту немцев?

– К черту.

Людо улыбался мне.

– К черту немцев, – мягко сказал он. Так мы и поступили.