355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ребекка Кэмпбелл » Рабыня моды » Текст книги (страница 14)
Рабыня моды
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 20:11

Текст книги "Рабыня моды"


Автор книги: Ребекка Кэмпбелл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 16
Кэти становится своей

Происшедшее стало для меня отличной проверкой. Я смеялась над несчастьем Майло, а вот смогу ли с таким юмором отнестись к своим проблемам? Можно сказать, что я частично выдержала это испытание. Тем более ведь это действительно смешно, другого мнения и быть не может: Майло в «иаре» [26]26
  ER – пункт первой помощи (англ.).


[Закрыть]
, а Вероника в «пиаре». А вот где же, учитывая все обстоятельства, осталась несчастная Кэти Касл? Смех спас меня от жалости к себе.

Я решила навестить Майло. «Линдо уинг» – невыразительное здание из красного кирпича, казалось воплощением серьезности и благих намерений: если бы его можно было представить как человека в пиджаке, то он обязательно имел бы кожаные заплатки на локтях. Интерьер здания совсем не напоминал больницу, скорее был похож на офис деревенского адвоката: поцарапанные деревянные панели и стеклянные перегородки. В приемной я спросила о Майло.

– Вы член семьи? – осведомился мужчина через окошко. Он был в фуражке, как у автобусного кондуктора, и мне показалось, что она мала ему на несколько размеров.

– Да, я его сестра… Каллиста.

– Впишите свое имя. Третий этаж.

Вот так запрет на посещения!

Мне пришлось заглянуть в несколько палат, прежде чем я нашла Майло. В одной палате пожилой человек с трудом вставал с кровати. Его больничная рубашка задралась до пояса, и я прекрасно рассмотрела сморщенные ягодицы. В других помещениях меня встречали пустые лица или улыбки, сияющие надеждой, и я с извинениями закрывала дверь.

Майло лежал на животе, ногами в сторону подушки, и смотрел стоявший в углу телевизор. Простыня в центре кровати была приподнята – ее поддерживало какое-то специальное приспособление. Комната была темная и душная: тяжелые занавеси прикрывали грязные, плотно закрытые окна. Палата производила впечатление неухоженной. Цветов не было вообще, и я обрадовалась, что не забыла купить букет.

– Ты посмотри, на кого сегодня похожа Джуди, – странным монотонным голосом произнес Майло. Казалось, он не может оторвать взгляд от экрана. – Она выглядит так, будто подверглась нападению медведя. Как думаешь, Ричард не бьет ее?

Его лицо было мертвенно-бледным, и лишь черные круги обрамляли еще более черные глаза. Он говорил, и мне в нос волнами ударял тяжелый запах лекарств и разложения.

– Думаю, у них все как раз наоборот. Я принесла тебе цветы. Извини, но только пионы – ничего лучшего на Эджвейр-роуд не оказалось. Как твои дела?

– Ужасно! Моя задница похожа на мясо из консервной банки. Думаю, ты уже наслышана?

– Я знаю версию Айши, но она была немного смущена, рассказывая про твою селезенку.

Но я все же поняла суть.

– Представляешь, никто не пришел навестить меня, – сказал Майло, все еще глядя на экран.

– Разве не потому, что тебе слишком плохо и ты не принимаешь посетителей?

– Я думал, все поплюют на запрет: ты же так поступила. Медсестра сказала, что звонили только дважды. Один звонок был от моей матери, это скорее минус один. Значит, в итоге получается ноль.

Я видела мать Майло на каком-то благотворительном ленче, поэтому понимала, что он имеет в виду.

– Может, не все еще узнали о том, что произошло?

Эти слова рассмешили Майло, и он поморщился от боли:

– Еще не узнали? Да все давно в курсе. Два космонавта-отшельника на станции «Мир» уже успели обсудить эту историю! Каждый пастух яков в Монголии говорит только обо мне! Это же лучшая пиар-акция в моей жизни. Великолепное распространение информации, замечательная узнаваемость брэнда!

Подобная горечь, пусть даже скрытая за характерными для Майло нелепыми преувеличениями, была ему несвойственна. Он не мог разозлиться по-настоящему, ведь для этого ему нужно было почувствовать отчужденность, чувство превосходства и желание отомстить. Горечь – удел проигравших. Я села на край кровати и погладила его по голове.

– А что Ксеркс?

– Исчез, буду пересчитывать ложки, когда вернусь домой. Маленький засранец. Хорошо хоть Пиппин испытывал ко мне достаточную привязанность, чтобы… так поступить.

– Бедный Майло! Ты, наверное, слышал, у меня тоже некоторые проблемы.

– Конечно, он ненормальный. Я всегда это знал, но мне приятно думать, что его свела с ума любовь.

– Людо бросил меня.

– Окажись он рядом, я бы к нему вернулся.

– А Пенни вышибла меня из компании, так что я теперь одна, без работы и жилья.

– Прости, что ты говорила? Эта история заставила меня задуматься о дружбе. Все эти люди, которые были на вечеринке, большинство из них я мог бы назвать друзьями. Но это иллюзия. Наш бизнес, Кэти, основан на притворстве: мы изображаем, что вещи что-то значат, хотя это неправда; говорим, будто они редкие, когда они широко распространены, или наоборот. Мы не производим ничего материального, чем люди могли бы пользоваться. Мы работаем во лжи и продаем обман.

– Ты рассуждаешь как Людо.

– Что ты там говорила про Людо? Я слышал, он ушел от тебя. Не переживай слишком. Новый день, новый парень.

Я перестала гладить его и пересела на стул.

– Майло, пожалуйста, послушай меня и, ради Бога, перестань смотреть телевизор. Мне нужна помощь. Это очень серьезно. У меня вся жизнь сломана. Мне нужна работа, я хочу вернуть прошлое.

Наконец Майло повернулся и взглянул мне в глаза:

– Вот и ты туда же. Ты пришла не для того, чтобы проведать меня. Ты хотела узнать, на что можешь рассчитывать. Что ж, ничем не могу тебе помочь. Я выпал из бизнеса, из работы, из моды. Навсегда. Если это все, что ты хотела, можешь идти.

Еще одна дверь захлопнулась передо мной. Конечно, стоило попытаться, но я уже начинала немного сожалеть о потраченных на пионы деньгах.

– Я не хочу, чтобы мы расстались врагами. Я пришла проведать тебя, и мне действительно нужна помощь. Но я пришла бы в любом случае. Надеюсь, твои ягодицы скоро придут в норму. И кстати, я делала реальные вещи – создавала одежду, а не лгала. И буду делать ее снова.

В дверь позвонили в семь тридцать, и в комнату ворвался Джонах.

– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил он, прилагая все усилия, чтобы вопрос прозвучал тактично.

– Стремлюсь к началу пути! Передо мной открыты все двери или окна или все, что угодно.

– Это призыв духа! Тебе еще предстоит пройти весь путь.

– Ты имеешь в виду эту свою чушь о трех метаморфозах?

– Я говорю именно об этом. В любом случае я держу слово и организовал тебе встречу с еще одним моим партнером.

На этот раз я запретила себе представлять его внешность.

– Имеешь в виду свои связи в торговле тряпками?

– Именно так. Его зовут мистер Айаб. Если быть точным, я работаю со старым мистером Ширку Айабом, а ты сегодня встречаешься с его племянником – Камилом. Он отвечает за текущие… дела.

Мне нечего было терять, поэтому я решила пойти на эту встречу.

Джонах повез меня на своей машине из Килберна в дебри Уиллздена. Машина казалась совсем старой, думаю, это был «форд-зефир», но производила удивительное впечатление: внутри она была почти вся устлана овчиной, четыре автомобильных ароматизатора в форме елки свешивались из стратегических точек, и везде, где было возможно, лежали книги.

Мне казалось, мы направились к самому центру темного мира. Я когда-то слышала, что в Лондоне существует район Уиллзден, но даже приблизительно не представляла, в какой именно части карты его можно обнаружить. Мы проехали по какой-то узкой улице, а потом свернули в квартал складов и промышленных зон. Что здесь производят? Сандалии с огромными шипами на подошвах для аэрирования газона? Современные сиденья для унитазов? Арбалеты? Освежители воздуха для автомобилей? Мир никогда этого не узнает.

Джонах молчал, и я подумала, не сожалеет ли он о своем «гуманном поступке»? Или он просто не любит светские беседы? Я начала рассматривать книги. Все они были в мягких обложках, потрепанные и с поломанными корешками. Я подумала, что они похожи на какого– нибудь «клиента» Джонаха, запоздавшего с возвратом долга. Первой мне на глаза попалась книга «Веселая наука», и я подумала, что не зря подозревала Джонаха в создании любовного гнездышка. Но ее автором снова оказался Ницше. Многие названия звучали очень привлекательно: «Рождение трагедии», «Так говорил Заратустра», «Человек», «Сумерки богов». Кроме книг Ницше, там были трактаты других авторов, о которых я никогда не слышала: Шопенгауэра, Фейербаха, Шеллинга, Фихте.

– Не стесняйся, Кэти, – сказал Джонах, ошибочно принимая мое ленивое разглядывание за интерес. – Я организовал небольшую группу любителей чтения. Мы встречаемся раз в неделю и обсуждаем какой-нибудь интересный текст. На этой неделе это будет «По ту сторону добра и зла», а на следующей – «Мир как воля и представление», но только первая ее часть, естественно, без неуместного мусора из второго тома.

– Спасибо, но боюсь, я сейчас немного занята… ну, ты знаешь…

Мысль о том, чтобы оказаться в одной комнате с Джонахом и полудюжиной других полоумных с книгой, по толщине равной объемам двух девушек, работающих в области пиара, совсем меня не прельщала. Я решила быстро сменить тему:

–А откуда ты знаешь семью Айаб? – Я занимался в некоторой мере, э-э-э… их безопасностью и э-э… вопросами с возвратом долга. Ой!

В итоге мы добрались до нужной нам промышленной зоны, и Джонах остановился у длинного здания примитивной постройки с плоской крышей. Безвкусного цвета табличка возвещала, что мы находимся в «Айаб паризиан фэшнз», и эта компания, как с гордостью сообщала надпись, имеет филиалы в Париже (naturellement [27]27
  Естественно (фр).


[Закрыть]
), Нью-Йорке, Кабуле и Уиллздене. Через маленькое окно до меня донеслись тихое, очень знакомое жужжание и клацающие звуки.

Мы выбрались из машины и не успели подойти к двери, как она распахнулась, и маленький человек, с огромными усами, в кожаном жакете, бежевых слаксах и в туфлях на каблуке, выскочил нам навстречу.

– Джонах! Мистер Уэйл! – изливал он чувства, изображая несколько осторожных боксирующих движений, на которые невозмутимый Джонах никак не отреагировал. – А эта леди – мисс Касл, о которой ты говорил?

– Кэти, познакомься с Камилом. Мне нужно решить пару вопросов в другом месте, вернусь через час.

Я готова была умолять его остаться, но сдержалась.

– Пойдем в офис. Буду называть тебя Кэти, ладно?

– Конечно.

Офис был размером с детскую комнату, и создавалось впечатление, что ребенок, которого ожидала учеба в исправительной школе, прилагал все усилия для поддержания в ней полного хаоса. Куда ни посмотри – везде навалены кипы бумаг, пустые коробки из-под файлов, эластичные бинты, чашки с покрытыми плесенью остатками кофе, коробки из заведений фаст-фуда и другой мусор. Один угол офиса занимал факс с пусковой рукояткой, думаю, это было самой передовой технологией во время Англо-бурской войны. Какие только новости не пришлось ему принимать: «Непотопляемый лайнер столкнулся с айсбергом», «Свет гаснет по всей Европе!», «Англия празднует победу в Кубке мира!». Сломанные подъемные жалюзи свисали одним углом к грязному окну, отбрасывая причудливые тени на всю отвратительную обстановку.

Худенькая девушка, которая выглядела так, будто убивала время, оставшееся до приема следующей дозы метадона, грустно посмотрела на меня и тихонько пробурчала:

– Привет!

– Добро пожаловать в мое королевство! – обворожительно произнес Камил. – Это моя личная ассистентка – Вики, сокращенно Вик. Присаживайся.

Его речь звучала очень странно: распространенный грассирующий диалект английского языка, когда каждая буква «л» звучит немного как «в», с периодическим вкраплением американских слов и легким ближневосточным выговором.

–Итак, ты хочешь работать у нас управляющей производством? Это очень тяжелая работа, отнимает много времени, но деньги мы платим хорошие, скажем, для начала двенадцать тысяч в год. И если ты будешь справляться, мы сможем немного добавить.

– Постой, ты предлагаешь мне работу?

– Естественно, а для чего еще ты пришла?

– Думала, будет собеседование, вопросы о моем опыте работы.

– Послушай, я не сомневаюсь: что хорошо для Джонаха, мистера Уэйла, неплохо и для Камила Айаба. Итак, что скажешь?

Пока мы разговаривали, Вики переводила отсутствующий взгляд с меня на Камила.

– На моем последнем месте работы мне платили гораздо больше.

– Кэти, послушай, ты не постучалась бы в мою дверь, не будь у тебя проблем. Двенадцать пятьдесят – хорошая зарплата для этого места.

– Как насчет пятнадцати тысяч?

– Невозможно. Я могу подумать о тринадцати. Если хочешь больше,

давай попрощаемся, что бы там ни говорил мистер большой человек Джонах Уэйл.

Что ж, тринадцать тысяч – никудышная сумма, но, устроившись продавцом в магазин, я вряд ли смогу получать больше. И пока мне не нужно платить за аренду квартиры, так что это будут свободные деньги. И я все– таки опять займусь производством одежды. Но мне хотелось поподробнее узнать о компании «Айаб паризиан фэшнз» с филиалами в Париже, Нью-Йорке, Кабуле и Уиллздене.

– Какую одежду вы шьете?

– Самую разную и очень модную.

– Куда вы ее поставляете?

– У нас есть один магазин в Килберне. Ты наверняка видела его. Одной из твоих обязанностей будет время от времени выполнять там функции менеджера. Заставить их шевелиться, прекратить жевать жвачку и все в таком роде. Еще мы продаем одежду в другие магазины по всему северо-западу Лондона: Куинз-Парк, Кензл-Райз, в общем, ты сама знаешь. Ну и еще несколько крупных магазинов… – Он перечислил названия, показавшиеся мне смутно знакомыми, как места давних сражений: фирма заказов по почте; еще одна, про другую я думала, что она исчезла вместе с группой «Бумтаунские крысы». – Мы шьем для них вещи, но прибыль получаем совсем дерьмовую, извини за выражение. Нам более выгодно производить одежду под собственной маркой.

– Какой у вас оборот? Казалось, мой вопрос задел Камила. – А в чем дело? Ты что, налоговый инспектор? Вопросы с цифрами оставь мне.

– Можно мне осмотреться?

– Пожалуйста, смотри все, что хочешь.

Дверь из офиса вела в помещение, которое

Камил назвал демонстрационным залом.

– Сюда приходят лучшие покупатели…

– Из северо-западных районов Лондона.

– Нуда, конечно.

Казалось, в этой комнате складировался весь мусор, который сочли недостойным высоких стандартов основного помещения офиса. Я не могла отвести взгляд от одного предмета мебели: это был красный пластиковый стул с угрожающей для детородных органов дырой на сиденье. Несомненно, он предназначался для лучших оптовых покупателей, а перед ними демонстрируют одежду Кейт, Синди и Наоми.

Мы вышли из этого зала и оказались в мастерских, или «на основном производственном предприятии», как сказал Камил. Комната была забита женщинами, согнувшимися над швейными машинками. Думаю, их было около двадцати в помещении-ангаре, напоминавшем размерами среднюю теплицу. Темнокожие лица с тревогой повернулись в нашу сторону, когда мы вошли, но работа не прервалась ни на секунду. Каким-то образом в это же помещение оказались втиснуты четыре промышленных паровых утюга и стол для раскроя. Здесь было одновременно душно и прохладно, и мне немедленно захотелось обмахивать лицо и надеть что-нибудь теплое.

–Тебе придется очень внимательно следить за ними. Все очень ленивы. Если им позволить, будут только пить кофе и обсуждать мои доходы.

Мы снова вернулись в офис. Вики, не двигаясь, стояла около факса. На мгновение я подумала, что ее благоговейное молчание – часть нового современного культа факсопочитания, приверженцем которого она была. Но Камил подошел к ней и, обняв за плечо, произнес:

– Вик, куколка, я показывал тебе не один, а тридцать миллионов раз, как им пользоваться. Нажимаешь на цифры, как на телефоне, потом на эту голубую кнопку, вот так, и нет проблем, вуаля! Правда, заработает не сразу, но все будет в порядке, когда он прогреется. – Затем, убрав руку, он повернулся ко мне. – Ну что, Кэти, мы сейчас работаем над большим заказом. Очень много работы. Ты приступаешь завтра?

Я так и не поняла, какие именно у меня будут обязанности, ну и черт с ним!

–Хорошо. Давайте попробуем, что у нас получится!

Камил улыбнулся и широко развел руки. Думаю, он ожидал, что я брошусь к нему в объятия. Э-э, спасибо, не надо.

Так начался новый и очень сложный период моей жизни. Параллельный мир мог быть создан специально для меня, в нем многое повторялось из прошлого. Ведь я снова занималась модой… ну, или пошивом одежды. А вот в остальном все было иначе. Я работала в мастерской – руководила производством в компании, где шили одежду, в поисках которой покупатели толкаются на грязных маленьких рынках. Такие уродливые синтетические вещи надевают люди в Ист-Гринстеде, когда собираются в магазины, торгующие готовой едой или спиртным. Из прелестного Примроуз-Хилл я переместилась в Килберн, который никак нельзя было назвать хорошим районом. Однажды Людо шутя сказал, что я напоминаю ему Кецалькоатля – бога то ли смерти, то ли войны у ацтеков. Чтобы умилостивить его, нужно было принести в жертву человека: вырезать сердце и другие органы, или он, он… не могу вспомнить, как он проявлял гнев. Так вот, у меня сложилось ощущение, что я не принесла на алтарь этого вздорного божества достаточного количества еще теплого, пульсирующего и окровавленного мяса. Поэтому и оказалась в Килберне и в «Айаб паризиан фэшнз».

Но все же дела не настолько плохи – наказание мне смягчили. До работы я могла добраться на метро: нужно было выйти на станции «Уиллзден грин», а затем пройтись пешком минут двадцать. Или сесть на автобус – он останавливался еще ближе к мастерской. Выезжать из города в часы пик на общественном транспорте было на удивление просто и приятно. Никто не спешил* не толкался и не шарил по карманам. Всегда находились свободные места. В основном моими попутчиками были пенсионеры, которые отправлялись куда-то по своим простым, непонятным посторонним, делам.

В первое утро я решила привести в порядок офис. Мы выбросили три полных пакета мусора и переставили мебель. Вики оказалась довольно исполнительной, требовалось только подробно объяснить ей задачу и внимательно следить за ее выполнением. Камил, стремительный и незаметный, как горностай, появлялся и исчезал через неопределенные промежутки времени. Его реакция на переустройство империи была разной: он выглядел то ошарашенным, то вполне довольным.

Под большим заказом подразумевался пошив ста пятидесяти синих юбок длиной до колена для рыночного торговца. Мы продавали их по пять фунтов за штуку. На ярлыке было написано, что они сделаны из ткани фабричного изготовления – смеси хлопка и льна. Признаюсь честно, эта фабрика находилась в промышленном районе Тис сайд, на ее территории дымило около сорока труб, и токсические отходы постоянно сливались в Северное море.

Я зашла в мастерскую – снова испуганные взгляды, снова боязнь прервать работу. Подошла к одной женщине – средних лет, с темными волосами, заплетенными в толстую косу – и попыталась поговорить с ней. Она взглянула на меня и покачала головой. Из дальних рядов раздался голос:

– Бесполезно, она не говорит по-английски, никто из них его почти не знает.

Я нашла взглядом говорящую – это была молодая девушка лет шестнадцати. Азиатка, как и остальные. Я подошла к ней.

– Привет, я Кэти Касл. Только что начала работать здесь.

– Да, мы знаем.

– Попроси девушек остановиться на минутку. Мне нужно с ними поговорить.

Моя собеседница нахмурилась:

– Если мы остановимся, нам не заплатят.

– Что ты имеешь в виду?

– Нам платят только за то, что мы делаем. Если мы остановимся, то не сможем заработать на жизнь.

Сдельная оплата. Мне следовало догадаться, что здесь нет минимальных ставок.

– Послушай, я отниму у вас всего минуту. Ты можешь обратиться к ним на их языке?

– Каком: гуджаратском, хинди, урду?

– Боже мой! А ты что, знаешь их все?

– Да, немного.

– Послушай, попроси их, пожалуйста, не волноваться. Я просто хочу пройтись и понаблюдать за их работой. Это не проверка. И прости, как тебя зовут? – Я чувствовала себя беспомощной.

– Латифа. Хорошо, я скажу им. Есть еще несколько девушек, которые немного говорят по-английски.

Я ходила по рядам. Кто-то из женщин поднимал голову и улыбался, некоторым удавалось сказать слово «привет». Кто-то не разгибаясь сидел за машинкой.

Я вернулась в офис и задумалась.

На следующий день, в пятницу, я начала проверять бухгалтерские книги. Было очевидно, что «Айаб паризиан фэшнз» не приносит многомиллионных доходов. Прибыль была, но очень небольшая. Периодически поступали какие-то странные суммы, которые я не смогла ни с чем связать. И похоже, именно эти вливания поддерживали компанию на плаву.

В выходные я усердно приводила в порядок квартиру в Килберне. Мои вещи так и лежали нераспакованными. Джонах позвонил в субботу и пригласил меня пообедать, но я отказалась, и, думаю, он воспринял это с облегчением. В качестве компенсации он принес мне портативный телевизор. Я благодарна ему за заботу, хотя антенна почти не работала и было невозможно разобрать, что ты смотришь. И все же мигающий голубой экран немного спасал меня от одиночества.

Несмотря на то что квартира постепенно приобрела нормальный вид – симпатичные ткани скрывали все, что нужно было спрятать, в вазе стояли свежие цветы, окна закрывали простенькие шторы, – к восьми часам вечера я все равно впадала в уныние. Никогда еще не чувствовала себя настолько одинокой, слабой и потерянной. Не было ни единого человека, которому я могла бы позвонить и просто поболтать. Мучительное состояние: я могла рассказать столько веселых историй о событиях последних недель (я уже научилась великолепно копировать Джонаха и скоро сумею имитировать голос Камила), но эти истории из комических превратились в трагические, потому что не было ни одного человека, кто стал бы меня слушать.

Я разбирала оставшиеся вещи и наткнулась на старый пластиковый пакет, о существовании которого совсем забыла. Ручки пакета были связаны, и мне пришлось разорвать его, чтобы заглянуть внутрь. В нос ударил спертый несвежий запах грязных вещей – но я не почувствовала отвращения. Честно говоря, этот запах нравился мне больше, чем духи «Коко Шанель». Он казался насыщеннее и дарил большее блаженство, чем запах свежесваренного кофе, и навевал большую грусть, чем аромат жимолости на кладбище.

Я сильнее потянула за края и высыпала из пакета на кровать грязные трусы и носки Людо, все вперемешку: поношенные, из магазина

«Маркс энд Спенсер» (он покупал их еще до встречи со мной), и дизайнерское белье, которое я ему дарила. Он почти никогда не надевал его, говорил, что это «для особого случая», который, похоже, теперь никогда не наступит. Не знаю, как в мои вещи попал пакет с грязным бельем, но вынести то, что Людо настолько осязаемо оказался рядом со мной, я не смогла. Когда я плакала сразу после происшедшего, у меня из глаз катились крошечные слезы горечи – они не вызывали сочувствия и не укрепляли доверия ко мне, но хотя бы давали небольшое облегчение. И сейчас, оказавшись в окружении вещей Людо, я заплакала снова. Меня мучили видения – и везде был он: вот Людо улыбается, разговаривает и шутит; вот занимается любовью, усердно стараясь все сделать правильно. Я схватила его белье, крепко прижала к себе, зарылась лицом и глубоко вдохнула запах моего возлюбленного. Я кричала и плакала, стонала и завывала. Один Бог знает, что подумали обо мне соседи.

В ту ночь я спала вместе с вещами Людо. Утром я сложила их в симпатичный новый пакет и убрала поглубже в шкаф, чтобы доставать только в чрезвычайных для моего эмоционального состояния ситуациях.

На следующей неделе я начала лучше понимать, что от меня требовалось на работе. Я должна была выбирать, какую из известных моделей мы будем копировать* обеспечивать максимально дешевый пошив образцов и стоять «с кнутом» над швеями, чтобы они работали с максимальной отдачей. Все просто и противно! Камил занимался продажами – в основном напивался с огромными, покрытыми татуировками рыночными воротилами или торгующими в розницу азиатами – дешево одетыми и с темными кругами под глазами. Обычно это общение заканчивалось тем, что, вернувшись в офис, Камил проливал горькие слезы, причитая, что он плохой мусульманин и позорит семью. Думаю, оба этих обвинения имели под собой основание.

По средам я работала в магазине в Килберне, от моей квартиры я доходила туда пешком за пять минут. Почти все вещи в магазине стоили дешевле, чем кофе с сандвичем на Бонд-стрит, и большинство было сделано из легковоспламеняющихся материалов. Анималистский рисунок, нанесенный на нейлон, розовые платья-трубы из лайкры, короткие шорты и малюсенькие топы, как будто специально скроенные так, чтобы демонстрировать те части тела, которые не должны быть открыты. Модели под «Дольче и Габбана», сшитые слепым сумасшедшим без вкуса, который ненавидит все человечество и страдает от зубной боли. Меня поражало, что мы вообще продаем что-то, но нашими постоянными покупателями были подростки, ненормальные и бедняки. В магазине работали две девушки – Стейси и Черити, обе находившиеся на грани тупости, и к тому же еще толстые, ленивые и бесполезные. Мне было приятно, что я могла поорать на подчиненных. К концу дня мне удавалось заставить их немного двигаться и изображать хотя бы небольшую заинтересованность в покупателях, иначе они походили на двух ротвейлеров, полуодурманенных отравленными сосисками. Мне даже удалось завоевать их расположение, когда я подобрала им пару нарядов со склада. Правда, Стейси была не особо довольна моим советом пользоваться хорошим дезодорирующим мылом.

В течение недели я вызывала девушек по одной в офис, а Латифа переводила, когда было необходимо. Они были запуганные и покорные, но имели очень большой опыт работы. Я внимательно следила за качеством. Естественно, ткани были ужасные, а сама одежда – сочетание плохо скопированных линий моделей «Хеннес и Мауритц» и уродливых деталей, порожденных крепко спящим рассудком, – были в лучшем случае скучными, в худшем – просто ужасными.

Но квалификация некоторых швей оказалась, к моему удивлению, очень высокой, особенно если учесть скорость, с какой они работали. Самые быстрые работницы могли рассчитывать получить около трех фунтов в час, а в среднем каждая получала по два с половиной.

Не могу сказать, что я была шокирована. И вы не поверите моим словам, будто я решила защищать бедных и угнетенных. Я знала, каков мир моды. Чтобы составить конкуренцию дешевому импорту, такой предприниматель, как Камил, вынужден платить мизерные зарплаты. И я знала, что есть еще худшие места, чем это. Здесь по крайней мере существовал туалет и место для приготовления еды. Проблема была в том, что рентабельность в этом секторе рынка не может быть высокой и производство дешевых вещей не задействует полностью потенциал рабочей силы.

Не буду говорить, что я взяла на себя какие-то обязательства в отношении этих женщин, но вскоре каждая из них перестала быть для меня частью безликой однородной массы. Я узнала, что у Вимлы – красивой, спокойной женщины за тридцать, одной из самых квалифицированных швей, есть трехмесячный малыш, и она очень тяжело переживала необходимость разлучаться с ним. А Рошни страдала неприятным гинекологическим заболеванием, вызывающим сильные боли, но все равно ходила на работу, потому что Камил не оплачивал отсутствие по болезни. Я выяснила, что Пратима и Бина враждуют так долго, что сами забыли, с чего все началось. Я также узнала, что девушки делятся на группы мусульманок и буддисток, хотя это мешает личным дружеским отношениям. Время от времени между ними случались легкие стычки и возникало небольшое напряжение. Прежде я относила все на счет национальной принадлежности, ведь споры могли быть вызваны разницей в обычаях или поддержкой футбольных команд-соперниц. Девушки говорили не только на урду, хинди и гуджаратском, но и на бенгальском, телугу и пенджабском языках. Вначале я собиралась научиться здороваться и прощаться на всех этих языках, думала, что девушки сочтут это проявлением заботы, но очень быстро отказалась от этой мысли.

Наше общение происходило с помощью Латифы, умненькой девушки, которой оказалось не шестнадцать – на сколько она выглядела, – а двадцать лет. Она не очень хорошо шила, но была подвижная и сообразительная. Мне с трудом верилось, что она не может найти работу получше. И как-то я поинтересовалась, что она делает в этом месте.

– Мой отец хотел, чтобы я вышла замуж за мужчину, живущего в Бангладеш. Все было бы неплохо, но я уже встречалась здесь с парнем. И моя мать не желала, чтобы я уезжала, поэтому отец выгнал нас обеих. Мама уже старенькая, и я должна заботиться о ней.

– А тебе разве не нужно учиться в колледже или еще где-нибудь?

– Нужно, вот я и коплю деньги.

Когда в следующий раз в офисе появился Камил. я решила с ним поговорить:

–Ты не платишь им минимальную зарплату, так ведь?

– О, черт, Кэти, извини за грубое выражение, но ты же не оторвешь мне за это яйца? В нашем бизнесе мы ходим по лезвию бритвы, и конкуренция на рынке беспощадная. Если мы поднимем цены, то не сможем продать ни единой вещи. А эти девушки – у одних нет документов, а другие находятся в стране нелегально. Они все счастливы, что у них есть хорошая работа. Зачем тебе разрушать их жизнь?

У меня был контраргумент, но я пока не хотела его выдвигать. Мне требовалось больше узнать о бизнесе Камила. И я позволила ему поверить, что эта великолепная речь убедила меня.

Почти каждый день, если позволяла погода, я обедала, сидя на ящике в грязном дворе. У меня просто не было сил смотреть, как Камил ковыряет в зубах, или слушать сопение Вики. Обычно мне удавалось остаться в одиночестве, и я сидела, погруженная в свои мысли, поедая салат с помидорами и популярным здесь соусом, но однажды ко мне присоединилась Латифа.

– Я заметила тебя, и мне показалось, ты грустишь.

– Разве? Я думала, мне удается сохранять загадочный вид. – Меня удивило, что Латифа подошла ко мне сама, по собственной инициативе. Я даже была рада ей – в последнее время все мои разговоры сводились в основном к обсуждению пуговиц и выкроек.

– Обычно ты хорошо скрываешь настроение. Что заставило тебя работать здесь, у Камила? Ты совсем не похожа на человека, который хочет работать здесь.

– Это длинная история.

– У нас есть целых двадцать минут – Камил разрешает нам подкрепляться лепешками из пресного теста, – произнесла Латифа с некоторым сарказмом. Я заметила, что у нее с собой яблоко и диетическая кока-кола.

– У меня была хорошая работа…

– Ты хочешь сказать, бывают места лучше, чем это? – При желании Латифа могла сохранять абсолютно бесстрастный вид.

– Просто другие.

– Лучше?

– Гораздо.

– И что произошло?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю