Текст книги "Рабыня моды"
Автор книги: Ребекка Кэмпбелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
– Я тебе покажу.
– Хорошо, но только вместе с тобой.
– Согласна.
Итак, через четыре дня все двадцать девушек-портних, болтающих и хихикающих в предвкушении забавного зрелища, плюс Камил и
Вики собрались в демонстрационном зале. Некоторые принесли с собой еду: острые пирожки с овощами, луковое бхаджи и овощное рагу. Они передавали тарелки друг другу и запивали сладким чаем и калорийной кока-колой из банок. Я заметила, что некоторые женщины подкрасили глаза и губы, раньше я этого не замечала. Латифа принесла переносной стереоприемник, и настойчивый задыхающийся звук мелодии в стиле Бхашра – высокоэнергетической смеси восточных и западных танцевальных мотивов – наполнил воздух. Камил шутил с девушками и кружил рядом, пожимая руки и трогая подопечных за колени, изображая фамильярность, но даже это не могло испортить атмосферы веселья.
– Как Версаче в чертовом Париже, правда ведь? – спросил Камил Пратиму и Вину, которые стояли рядом, но упорно не замечали друг друга. Их взгляды встретились на мгновение, прежде чем они прикрыли ладонями рты, чтобы сдержать смех. – Да, как Версаче или Кристиан Диор! – продолжил Камил, немного надувшись.
Мы с Латифой смотрели на них через щель в двери.
– Вперед, девочка! – произнесла я, хлопнув ее пониже спины.
И она пошла, пританцовывая и подпрыгивая под музыку, показывая первое платье с набивным рисунком. Женщины в зале ахнули, засмеялись и зааплодировали. Раздались веселые шутки на всех языках, известных работницам фабрики. Они вели себя более уважительно, когда вышла я, но по-прежнему улыбались и хлопали в такт музыке. Я специально выбрала только длинные платья, особенно для Латифы, чтобы не оскорбить чувства зрительниц. Но в возникшей непринужденной атмосфере можно было продемонстрировать и что-нибудь очень короткое, граничащее с полным обнажением. Конечно, нам помогло то, что в зале, за исключением Камила – дворцового евнуха, были только женщины.
Мы выходили по очереди и помогали друг другу переодеваться, время от времени делая по глотку из запрещенной бутылки джина. Ни одна вещь еще не была закончена, из швов торчали нитки, и края были прихвачены булавками, но все это не имело никакого значения. Любые дефекты были незаметны в суете и веселье.
Последней, по моему плану, вышла Латифа в том платье, которое можно было грубо сравнить с моделями Дианы фон Фюрстенберг (потребовалось очень много времени, чтобы добиться эффекта струящейся ткани, но уже можно было понять, что оно выйдет просто великолепным). Даже Вики была поражена и воскликнула: «Вау!»
В конце я произнесла небольшую речь, поблагодарив всех за помощь. Мне пришлось особо выделить Вимлу и Пратиму, потому что они делали основную работу, требующую высокой квалификации, остальные не возражали и с энтузиазмом аплодировали им. Обе девушки покраснели и опустили глаза. Я поняла, что они растроганы.
Когда в тот вечер я пришла домой, мне показалось, что в квартире очень тихо.
Вас, наверное, интересует, чем я занималась, когда не работала. Я могу ответить лишь одно – я работала постоянно. Каждую секунду, когда не спала по крайней мере, я была занята решением какой-нибудь проблемы – мысленно расчленяла ее, прикидывая, как лучше сделать шов на вставке или присоединить воротник, на чем можно сэкономить, как не ошибиться в деталях.
Однажды вечером я встретилась с Кэрол и Урсулой, но не смогла обсуждать с ними свою жизнь, да им это не было интересно. Разве им нужен был Килберн? Они рассчитывали увидеть прежнюю Кэти – легкомысленную, циничную и глупую. Послушать истории об известных дизайнерах моделях и актрисах. Я начала рассказывать, как одна красивая актриса, которую обычно воспринимают как искреннюю и непосредственную, примеряла платья в своем номере в отеле «Клэриджес». «Это невозможно!» – визжала она. (Майло, естественно, клялся, что в тот момент находился рядом, что было вполне возможно.) «Я не могу выбрать, не могу! Мне так идут они все». Но когда я увидела глаза своих подруг, то поняла, что уже рассказывала им эту историю. И впервые за все время нашего знакомства их фраза при расставании – «нужно поскорее встретиться снова» – звучала неискренне.
Два или три раза Джонах приглашал меня в паб. Должна подчеркнуть, что это был не «Блэклэм», а тихое место в Сент-Джонз-Вуд, которое напомнило мне Примроуз-Хилл – мою прошлую жизнь далеко отсюда. Джонах мягко говорил мне о философии и способах обрести смысл жизни. Казалось, ему нравились перемены в мастерской Айабов. Он считал, что это напоминает путь верблюда по пустыне. Как-то Джонах спросил, хотела бы я сейчас, будучи «в состоянии более стабильном и менее, так сказать, ненормальном», поговорить с Лайамом. Я на секунду задумалась и ответила «нет». Он сохранил свой брак ценой моего унижения, и это, если посмотреть на ситуацию непредвзято, было вполне понятно, пусть и совершил этот поступок чертов лживый крысеныш. В конечном итоге я действительно почти не испытывала враждебности по отношению к Лайаму.
Один раз в две недели я устраивала вечер, посвященный Людо. Доставала пакет с его носками и трусами, открывала бутылку вина и ложилась в постель, где плакала, пока не засыпала. Понимаю, что я потакала своим слабостям, но все же это было дешевле и не так калорийно, как постоянное поедание пиццы.
Итак, подводя итог, можно сказать, что моя жизнь заключалась в напряженной работе, доставлявшей мне удовольствие, но была абсолютно монотонной и лишенной любого рода социальной активности (вы ведь не берете в расчет мой роман с пакетом грязного белья). И все-таки я не могла пожаловаться на жизнь: пока не остановилась и не обнаружила, что на пороге – Рождество.
Я всегда старалась цинично относиться к этому празднику: откровенная коммерциализация, фальшивые эмоции, ужасные телепрограммы. Но таинственным образом на этот раз атмосфера приближающего Рождества подействовала и на меня. Как только на Оксфорд-стрит зажгли иллюминацию, я начала ощущать небольшую (скажем, как после двух чашек эспрессо) нервную дрожь и возбуждение. В Рождество всегда было очень приятно работать. Магазины заполнялись покупателями, и продавщицы были очень довольны. Пенни требовала украсить офис и ателье, и это почему-то делало нас всех менее стервозными и уменьшало количество сплетен. Если сезон прошел удачно, а бывало, что и без этого повода, Пенни приглашала всех на превосходный ужин в «Сан– Лоренцо» или «Ле каприс». Во время рождественского ужина Хью всегда проявлял себя наилучшим образом и флиртовал с каждой – от новенькой «неоперившейся» молодой девушки, работающей в магазине, до семидесятипятилетней уборщицы Дороти. Пенни обычно произносила речь: начинала с приятных сердечных поздравлений и благодарила всех присутствующих, но потом неизменно переходила к одной из известных историй о том, как в прошлом году ей предлагали руку и сердце воротилы шоу-бизнеса.
У Айабов все было по-другому. Даже если не брать в расчет традиции, денег на празднование не было. Я попробовала поговорить с Камилом о премии для швей, но он ответил:
– Кэти, ты хотела поднять нас в более высокий сегмент рынка, я не возражал. Ты решила, что мы должны ввести почасовую оплату, и я согласился. Тебе понадобился ассистент по производству, и снова я пошел тебе навстречу. Ты говорила, что мы должны оплачивать отпуск по болезни, я уступил. (Между прочим, к моему удивлению, на последний пункт он согласился крайне неохотно.) А сейчас ты хочешь получить деньги, чтобы отметить праздник, который мы не считаем своим. Кэти, это уже чертовски далеко зашло, ты требуешь слишком многого!
Максимально, что я смогла, – это убедить его закончить работу на час раньше в Сочельник. Я уже собирала вещи, когда в офис зашли Латифа и две девушки.
– У нас есть кое-что для тебя, – робко сказала Латифа. – Подарок на Рождество. Это Вимла предложила, ничего особенного. – Она подтолкнула Вимлу вперед.
– Вот… – Девушка протянула мне коробку, аккуратно перевязанную розовой ленточкой.
– Можно, я сейчас открою?
Естественно, больше всего на Рождество я любила получать подарки. Перед нашим первым праздником Людо спросил, что мне преподнести. Я тогда ответила небрежно: «О, ничего особенного, книгу или что-нибудь недорогое» – и этот идиот воспринял мои слова буквально. Сейчас я умею контролировать эмоции, но тогда даже Людо догадался, что выражение моего лица, когда я развернула «Взлет и падение великих империй», не было радостным. И я постаралась сделать все, чтобы он усвоил этот урок.
Но подарок от девушек? Я была не только тронута, но и немного напугана.
– Да, открой, – разрешила Латифа. Я осторожно разворачивала коробку, стараясь, чтобы они поняли – я обращаюсь с их подарком с должным почтением. Но, увидев его, я онемела от изумления. Мои худшие опасения оправдались. Это была ужасная безделушка, сущий пустяк. И к тому же украшение для дома. Маленькая фарфоровая птичка – щегол, снегирь или какой-то зяблик. Абсолютно бесполезный и нефункциональный предмет, уродливый и плохо сделанный. Он мог символизировать мое прошлое, от которого я бежала в Лондон.
Но несмотря на то что мои эстетические чувства были оскорблены, я ощутила, что сердце захлестывают эмоции. Эти женщины, которые меня почти не знали и для которых я так мало сделала, выделили средства из своего скудного заработка и купили мне подарок. Я посмотрела на их полные ожидания лица, растянула губы так широко, как только могла, и вскоре, как это бывало с оргазмами, которые я имитировала с Люд о, почувствовала, что улыбаюсь искренне. Я расцеловала каждую из них: Латифу, Вимлу и Рахиму. А потом, готовая расплакаться, побежала в мастерскую, чтобы поблагодарить всех.
К решению поехать домой меня подтолкнул именно этот снегирь. Мысль о том, чтобы вернуться в Ист-Гринстед, крутилась у меня в голове уже неделю. Я не проводила Рождество с родителями с тех самых пор, как уехала в Лондон. Но перспектива остаться в Рождество одной – у телевизора и с личным рождественским пудингом – пугала меня. И Джонах, и Камил предлагали скрасить мое одиночество, но я вежливо отказывалась.
Итак, в тот день я вернулась в Килберн, собрала вещи, доехала на метро до вокзала и села в поезд, который помчался через предместья юга Лондона в Ист-Гринстед. Мы проехали ряд стандартных домов, и на секунду мне показалось, что пошел снег – в окно колотила снежная крупа, которая вскоре превратилась в сильный грозовой дождь.
На станции не было такси, поэтому к тому моменту, как я добралась до дома сто тридцать девять по Ахиллес-Маунт, также известного как «Прекрасный край», я промокла и замерзла. Дверь открыл отец, он несколько секунд безучастно смотрел на меня. Наверное, ожидал услышать рождественское песнопение или увидеть хулиганов, членов секты Свидетели Иеговы или еще кого-нибудь, но только не собственную дочь.
– Кэти, – наконец произнес он, – тебе лучше войти. Твоя мать будет довольна.
Я сняла пальто и повесила в прихожей. В дверях кухни появилась мать. Отец положил руку мне на плечо, а потом обнял меня. Подбежала мама, я высвободилась из объятий отца и прижала ее к себе.
– Ты надолго к нам? – спросила она.
– На Рождество, на несколько дней, если вы не возражаете.
– Хорошо, что у нас есть для тебя подарок, – сказал отец.
– Для меня? Но откуда вы знали?
– Понимаешь, мы всегда готовим для тебя подарок, на всякий случай.
В тот год я получила восемь подарков от родителей, по одному за каждый прошедший без меня праздник. Все подарки они доставали из глубины шкафа, и каждый был в праздничной упаковке. Видимо, они очень старались, выбирая их, потому что почти в каждом лежало что-то нужное мне.
– Как дела у твоего парня? – спросил отец на следующий день. Мама наблюдала за нами, сидя в углу дивана. – Он показался мне вполне приятным, хорошо воспитанным парнем. Помог починить сломанную… сломанную… что-то в сарае.
Этого вопроса я ожидала с ужасом. Они видели Людо однажды, я очень волновалась перед его приездом к ним, но Людо настоял. Я ожидала, что разразится катастрофа, но все прошло очень даже неплохо. Отец с Людо вышли на улицу, чтобы отремонтировать что-то в сарае – Людо всегда разбирался в механизмах и технических приспособлениях – и вернулись, смеясь и обмениваясь шутками, как старые друзья. Тогда я решила, что это отрицательно характеризует Людо. Прежняя Кэти – ненормальная Кэти, как я сейчас о ней думаю – не хотела, чтобы ее парню понравилось в Ист-Гринстеде. Ей нужен был презрительно усмехающийся вместе с ней столичный житель. Но сейчас, вспоминая милое очарование Людо и его хорошие манеры, я понимала: это еще одна причина, чтобы любить его и оплакивать разрушенные отношения.
– Пап, я все испортила.
– О, мне очень жаль.
– Никогда не знаешь, Кэти, – сказала мама, – может, он еще вернется.
–Да, – сказала я, чтобы успокоить их, – конечно, все может быть.
– Представь, твой отец однажды совершил огромную ошибку и считал, что все потеряно. Но я простила его и рада, что сделала это.
Отец повернулся к маме, улыбнулся и взял ее за руку. В чем был его грех? Мне стало интересно. Не может быть, чтобы это оказалась другая женщина! Но тогда что еще? И неожиданно я увидела, что мои родители – обыкновенные люди, испытывающие те же страсти и соблазны, что и я. Понимаю, я не оригинальна и не первая осознала: о, посмотрите, старшее поколение – тоже люди! И все же для меня это было равноценно открытию, и, как ни парадоксально, я увидела мать и отца в более четком, но мягком свете: с большей ясностью и все же с большим сочувствием.
***
Притворяться, что мои родители перестали раздражать меня, просто невозможно. Но раздражение теперь сопровождала любовь, которая, как я обнаружила, была аккуратно спрятана в потаенный уголок моей души, как будто в глубины шкафа. По-прежнему меня до слез раздражала манера отца неожиданно заканчивать предложение, которое он начал говорить неизвестно кому много лет назад. И привычка матери смотреть любой, даже самый старый фильм, постоянно задавая вопросы о том, что происходит, кто чей муж или почему один человек выстрелил в другого, или пронзил мечом его сердце, или улетел на воздушном шаре. Но несмотря на это, мне уже не хотелось убежать из родного дома, и я перестала стыдиться родителей.
Глава 18
Странные встречи
Приближался конец января, и большинство образцов были уже готовы. Показ моделей позволил нам лучше понять, чего именно мы хотели добиться. Одна или две модели не очень удались, и мы от них отказались, а некоторые, хотя и очень привлекательные, оказались затратными по времени и финансам. Но в целом наша маленькая коллекция удалась. Ничего выдающегося – о ней не будут написаны статьи, и ни одна актриса не наденет «КК» на премьеру, – но я была довольна проделанной работой и уверена, что мы сможем продать все.
Латифа работала очень хорошо, ее уверенность в своих силах росла, и осанка улучшалась с каждым часом. Девушки-швеи, на которых мы сделали ставку, смогли справиться со своей задачей: количество затраченных усилий перешло в качество. Джонах, грустно покачивая головой, сказал, что это очень «по-гегелевски». Даже Камил удивил всех, продемонстрировав, что в некоторых делах от него все же была польза. Оказалось, ему можно поручить подбор пуговиц и фурнитуры. Еще более удивительным было то, что он замечал все дефекты кроя одежды, и я не раз интересовалась его мнением о силуэтах юбок или брюк.
Дела шли настолько хорошо, что я решила побаловать себя и пройтись по магазинам: мне необходимо было купить новую обувь. Отсутствие общественной жизни и арендной платы одновременно означало, что моя финансовая ситуация не находится в критическом состоянии, но все еще требует интенсивной терапии.
Я изучала витрины на Саут-Молтон-стрит и вдруг услышала, как кто-то окликнул меня – голос был мягкий и тревожный, как мотылек, садящийся на лицо ребенка.
– Неужели это ты, Кэти? Столько времени прошло!
Я повернулась. Это была Джульет. Ненормальная, никчемная сводная сестра Пенни. Людо бледнел от одного упоминания ее имени. Однажды я оказалась рядом с ней на каком-то семейном торжестве: свадьбе или похоронах. Все время за столом она шепотом рассказывала мне страшные секреты об остальных гостях. Истории инцеста, грабежей и убийств. Пенни ненавидела Джульет, и в этом случае ее чрезмерно сильные эмоции были оправданы.
– Джульет, как мило…
– Как мне повезло, что я наткнулась на тебя! Давай угощу тебя ленчем. Ты кажешься такой худой!
Общение с Джульет было сродни разглядыванию раскачивающейся кобры. Я была загипнотизирована, парализована и не могла думать.
– Это было бы здорово.
Как обычно, она была одета с крайней аккуратностью и элегантностью абсолютно эгоцентричного человека. На ней был костюм от Кэтрин Уокер с застежкой до самого верха, совершенно очевидно, подобранный под ее изумруды. Джульет все еще сохранила былую красоту, но выглядела отталкивающе – как Снежная королева. У нее были огромные темные глаза и скулы, слишком острые, чтобы быть английскими, но слишком изысканные для славянских. С годами кожа этой женщины стала потрясающе прозрачной, как у недавно родившегося младенца, и от этого бросало в дрожь. Через несколько минут, оказавшись напротив нее за столиком в гостинице «Коннот», я поняла, что она напоминает мне медлительное ночное животное, документальный фильм о котором я когда-то смотрела. Оно было похоже на лемура, называлось ай-ай, могло поворачивать голову почти на сто восемьдесят градусов и доставало белых червяков из расщелин деревьев одним очень длинным пальцем. От Джульет исходила не только злоба, которой заражены большинство из нас, но, как это животное, она словно излучала вечное зло.
– Итак, – начала она, заказав бутылку шампанского и принимаясь за светскую беседу, – ты знаешь, я всегда видела в тебе родственную душу. И вот недавно услышала, что моя дражайшая сестра выкинула и тебя из лона семьи. Я знаю, что такое находиться в изоляции, когда все отворачиваются от тебя.
Ее глаза красноречиво говорили обо всех унижениях и жестокости, которые ей довелось пережить. Людо рассказывал, что почти всю юность Джульет провела в психиатрической лечебнице. И выбралась оттуда изысканной, известной, роковой и красивой женщиной, но немного не в себе.
Она вышла замуж за застройщика, которому жена нужна была только в качестве ценного приза, и принялась наставлять ему рога с его лучшими друзьями, братом и отцом. После того как их брак распался, она осталась состоятельной женщиной, но окружающие отвернулись от нее.
– Что ж, ты наверняка предполагала, что этим кончится. Ты же наслышана о деталях.
Я почувствовала на руке ее сухие длинные пальцы.
– Дорогая, разве ты не понимаешь, что так они пытаются заставить тебя почувствовать свою вину? Сначала они уничтожают тебя, а потом требуют, чтобы ты их за это поблагодарила. Не нужно винить во всем себя.
– Да нет, я этого и не делаю. Честно говоря, у меня есть кое-что…
–Ты должна ненавидеть их, а не себя, – снова подчеркнула она. – Да, именно так. И тебе нужно оружие.
– Оружие? Что ты имеешь в виду?
Я знала, что в словах Джульет всегда была определенная цель. Время и опыт научили ее не обращать внимания на лишнее, и сейчас она била точно в цель. Эта женщина никогда не будет заниматься пустословием.
– Кэти, чего ты хочешь от жизни? – И, не оставляя мне шанса ответить общими фразами, она опять задала вопрос: – Ты хотела бы снова работать у Пенни Мосс на более высокой должности?
– Но ведь это практически невозможно, учитывая… учитывая… все.
– Знаешь, когда я говорила об оружии, я имела в виду некое средство воздействия – аргумент, который можно использовать, торгуясь об условиях сделки.
– Ради Бога, Джульет, на что ты намекаешь?
– Моя дорогая сестра когда-нибудь рассказывала тебе о своей первой работе в кино?
Я напрягла память. Не Пенни ли играла одну из девушек, преследовавших Джона, Пола, Джорджа и (как это ни странно) Ринго в «Вечере трудного дня»? Или это ее лицо появляется в кадре на мгновение, отражаясь в зеркале в тот момент, когда Мик Джаггер трахает Джеймса Фокса? Это, по-моему, был один из шедевров Висконти? Если мне не изменяет память, Пенни рассказывала о своем участии именно в этих эпизодах?
– Может, и говорила, я не помню.
–Думаю, скорее всего нет. Понимаешь, этот фильм был не из тех, о котором она стала бы рассказывать всем. Ты должна помнить, что в шестидесятые Пенни жилось достаточно трудно после того, как она закончила Королевскую академию театрального искусства. Проблема в том, что, хотя у нее и имелись определенные… достоинства, актрисой она действительно была ужасной. Поэтому она никогда не попала бы, как многие достойные люди, из областной сезонной театральной труппы в театр Вест-Энда. Да уж, то были тяжелые времена. И это вполне объясняет, почему трезвость мышления изменила ей.
– Что за ошибка?
– «Альберт и Клитория», по-моему, он так назывался.
Я недоверчиво рассмеялась:
– Постой, ты что, пытаешься сказать, что Пенни снималась в порнофильме?
–Да, и достаточно прогрессивном по тем временам. Мало кто знает об этом. Я пошла с… ну, это не имеет значения, но я пошла на этот фильм в особый киноклуб на Грик-стрит.
– Но как ты узнала, что его там показывают?
– О, я не знала, просто… мой парень тогда хотел, чтобы я испытала новые ощущения, а там оказалась Пенни… в том фильме. Потом я задала ей вопрос в лоб, и она была вынуждена признаться. Пенни заставила меня поклясться сохранить это в тайне, и до сегодняшнего дня я молчала.
Ждала подходящего момента, чтобы взорвать бомбу, подумала я.
– Джульет, послушай, не понимаю, зачем мне все это.
– Оставь, Кэти, ты меня разочаровываешь. Я ведь уже говорила об оружии, о средстве воздействия. Копия «Альберта и Клитории» обязательно должна существовать. Такие вещи не исчезают просто так. Найди ее, и, думаю, Пенни даст тебе все, что пожелаешь.
«Хитрая старая сука», – подумала я. Но не буду притворяться, что меня не заинтересовали ее слова. Вот и появилась та лестница, по которой я могла забраться назад, туда, где должна находиться. Но шантаж – это отвратительно. Могу ли я опуститься настолько низко? Связаться с этой змеей Джульет? Это нужно было обдумать.
– А вот и счет, – сказала Джульет. – Позволь мне оплатить.
– Джонах!
Прошло два дня. Джонах зашел ко мне, чтобы наладить свет на потолке в кухне.
–Да? – Он держал во рту несколько шурупов.
– Ты как-нибудь связан с… фильмами?
– Какими с иль…
– С непристойными фильмами.
Джонах уронил отвертку и выплюнул шурупы:
– Тьфу, тьфу, тьфу! Ради всего святого, Кэти, ты ведь не собираешься просить пристроить тебя сниматься в порнофильме? Я не могу так поступить, это было бы неправильно. Конечно, деньги неплохие, пока ты еще молода, но ведь это не вечно. А потом, еще есть СПИД. Ты достойна лучшего.
– Нет, нет, ты неправильно меня понял. Я хотела спросить, есть ли у тебя связи среди… распространителей фильмов. Я думала, такие люди, как ты… в смысле люди, имеющие отношение – как бы это сказать? – к преступному миру… знакомые с…
Джонах все еще выглядел настороженным. – Возможно, я знаю одного человека, у которого есть такие знакомые. А что?
– Ничего, просто мне хотелось бы найти один фильм. Думаю, его можно назвать почти классическим. Исключительно по эмоциональным причинам…
Наша работа подходила к концу. Первая встреча была назначена на понедельник в Винчестере. Мы взяли Пэта в качестве шофера с тем условием, что он наденет новую куртку, продезинфицирует фургон и будет парковать его так, чтобы его не видели покупатели. К пяти часам в пятницу оставалась незаконченной только одна, но очень важная, модель – мое лучшее платье с запахом на бретелях. Я попросила Вимлу доделать его в субботу, и она согласилась прийти, если найдет, с кем оставить ребенка. Латифа тоже решила присоединиться к нам, в основном потому, что ей нравилось крутиться около меня. Я не возражала, потому что на фабрике для нее всегда находились дела. Мне же нужно было только открыть офис. Хотя мы и пребывали на этапе «затишья перед бурей», других неотложных дел не было. Блаженство!
В девять на пороге появилась Латифа с выпученными глазами.
– Кэти, беда!
– Что случилось?
– У Вимлы проблема, она звонила мне утром домой. Няня малыша сбежала с парнем, который доставляет горячие полотенца в индийские рестораны! Ей не с кем оставить ребенка!
Вот черт! Вимла была нашей лучшей портнихой. Честно говоря, одной из лучших, которых я вообще знала. Даже если мне удастся уговорить кого-нибудь прийти и закончить работу, качество будет не то, что нужно.
– А ты не можешь пойти и пару часов посидеть с ее ребенком?
Латифа выглядела взволнованной.
– Да, если хочешь. Но я немного боюсь детей, роняю их, забываю в магазине или кормлю неправильно.
У меня неожиданно возникла идея: – Вот что, Латифа, я сегодня не занята. Давай ты останешься за старшую, а я посижу с ребенком Вимлы. Ей потребуется не больше двух часов, чтобы закончить работу.
Что это было? Взыграли гормоны? Любопытство? Скука? Не знаю, но мое решение оказалось роковым. Я позвонила Вимле, она была немного ошарашена, но приняла мое предложение. А потом я резко встала и опрокинула на себя забытую чашку, полную холодного кофе.
– Черт, черт, черт, – тихо выругалась я. – Я ведь пообещала, что сейчас приеду. Как думаешь, у меня есть время, чтобы заскочить домой и переодеться?
– Это довольно сложно, Кэти. Но если ты только собираешься посидеть с ребенком, может быть, наденешь что-нибудь с нашего склада? – предложила Латифа.
Я быстро осмотрела мастерскую. Я боялась рисковать и надевать что-нибудь из новых образцов, поэтому пришлось выбирать из нескольких ужасных юбок и отвратительных топов.
– Как тебе вот это? – спросила Латифа, улыбаясь и протягивая мне нейлоновый спортивный костюм ярко– розового цвета.
– Боже, неужели мы все еще производим их? Я думала, давно уже проявили гуманность к покупателям и отказались от этой модели.
– Всего пара осталась. Давай одевайся, будет забавно посмотреть на тебя в нем.
И она оказалась права. Переодевание меня позабавило. Латифа увидела меня в костюме и рассмеялась. Я веселилась вместе с ней.
– Постой, еще кое-что, – сказала она, собирая мои волосы и завязывая их в хвост с помощью блестящей ленты, которую она нашла на столе. Она закусила губу и ликовала. – Вот так, супер!
А по чему бы и нет? Должно быть, забавно пройтись по Килберну переодетой, как на маскараде. В конце концов, я ведь всегда была немного актрисой!
Вимла жила в Килберне недалеко от меня в большом муниципальном доме. Даже в то яркое свежее утро он производил унылое впечатление. Я ходила кругами в течение двадцати минут, пытаясь найти способ попасть внутрь. Куда бы я ни сворачивала, везде натыкалась на бетонную плиту или стеклянную стену или оказывалась в глубоком вонючем и влажном подземном гараже. Поэтому мне пришлось позвонить ей на сотовый и попросить встретить меня на улице.
Ребенок Вимлы – маленькая девочка по имени Сеема – крепко спала в коляске. У нее было слегка помятое лицо и неожиданно много волос на голове, что делало ее похожей на идола, отпугивающего злых духов или незнакомцев на поляне в тропическом лесу.
–Я знаю, ты будешь внимательна к моей девочке. – В голосе Вимлы звучала надежда. – Вот бутылочка и подгузник. Покорми ее, пожалуйста, через два часа.
– С ней все будет в порядке, я не первый раз остаюсь с детьми. – Это была ложь.
Во что только я ввязалась? Нужно быть сумасшедшей, чтобы последовать зову гормонов! Как только Вимла села в автобус, Сеема проснулась и начала орать. Слава Богу, светило солнце! Недалеко от Хай-роуд был парк, вполне ухоженный, с теннисными кортами и игровой площадкой для малышей, а также менее освоенными участками, где собирались выпить или заняться чем-нибудь похуже. Не знаю, в чем причина, но я постепенно полюбила этот парк и часто проводила там полчаса, читая книгу или журнал или просто наблюдая за сложным ритуалом ухаживания у голубей.
Коляска катилась по полутенистой аллее, и малышка успокоилась. Она смотрела на меня черными глазами, и мне стало интересно, что же она видит. Амбициозного модельера с нужными связями, шикарной квартирой, красивым и преданным бойфрендом? Или мать-одиночку, экономящую на молоке, чтобы купить себе немного еды? Или просто расплывчатое пятно, потому что малыши не умеют фокусировать взгляд?
– Кэти!
Я подняла глаза. Несколько мужчин – некоторые сидели на заборе, другие, развалившись, на земле – оглянулись и посмотрели на меня. Жесткие лица, красные, но чисто выбритые, или бледные и со щетиной. Ветер разметал их волосы: грязные светлые, пожелтевшие от никотина, жирные каштановые – как будто вихревой поток пронесся по вымирающему коралловому рифу. Каждый держал в руке спиртное: светлое пиво, херес, вино «Сандерберд» или дешевый сидр.
– Кэти! – снова услышала я тот же голос. – Только не говори мне, что ты снова крадешь детей!
Это кричал Джонах. Он оказался в самом центре группы мужчин. Но что он делал с алкоголиками? Может, его имя и не мелькало постоянно в хронике журнала «Тэтлер» [28]28
«Тэтлер» – журнал о светской жизни, издается в Лондоне. Основан в 1709 г.
[Закрыть], но я считала, что он принадлежит к чуть более высокому слою общества, чем собравшиеся здесь люди. А потом я заметила книги – так это клуб любителей чтения!
– Что ж, в каждом из нас перемешано хорошее и плохое, – дерзко отреагировала я. Это было одно из тех замечаний, которые сначала кажутся забавными, а потом, когда позже вспоминаешь сказанное, очень глупыми. Как бы там ни было, Джонах рассмеялся, и остальные тоже присоединились к нему.
– Иди сюда и познакомься с ребятами. Мы обсуждаем, в какой момент становится бессмысленным продолжать задавать вопрос «почему?».
Какими бы отталкивающими ни казались мне члены «академии» Джонаха, других занятий у меня не было, и я побоялась, что он обидится, если я откажусь и продолжу толкать перед собой по парку свой «груз». И разве не каждого из нас интересует вопрос, в какой момент слово «почему?» теряет смысл? Для меня и для коляски освободили место, и сидящие образовали некое подобие круга с Джонахом в центре. И пусть мужчины выпивали и неряшливо выглядели, от них нормально пахло, а это уже о многом говорило. Признаюсь, я успела заметить, что местные пьяницы великолепно выглядят по утрам, как будто группа верных жен тщательно готовит их к предстоящему дню: гладят галстуки, чистят пиджаки и целуют в щеку, желая хорошего дня в офисе. А брызги от блевотины, пятна крови, соплей и растущее пятно на заднем шве брюк – все это появлялось позже.
– Каждому из нас знакома ситуация, – говорил Джонах, – когда надоедливый ребенок постоянно спрашивает: «Почему?» «Почему у меня нет велосипеда?» «Потому что я не могу купить его», – отвечаете вы. «Почему не можешь?» – «Потому что у меня нет денег». – «Почему у тебя нет денег?» – «Потому что у меня нет работы». – «Почему у тебя нет работы?» – «Потому что я ударил бригадира». – «Почему ты его ударил?» – «Потому что был пьян». – «А почему ты был пьян?» И так продолжается бесконечно.
