Текст книги "Рабыня моды"

Автор книги: Ребекка Кэмпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

– Молоток – полезный инструмент. С его помощью можно строить, а можно и ломать. Но я пользуюсь им, только когда человек демонстрирует полную неспособность понять простой силлогизм.

– Что за шайлогимсум? – Вот черт! А мне казалось, что я вполне контролирую себя! Но видимо, для того чтобы освоить такое хитрое новое слово, мне нужно было воздержаться от «Дюбонне».

– Это доказательство с двумя исходными и выводом, как…

–Да, я вспомнила! – Я перебила его, так как очень хотела воспользоваться шансом и восстановить репутацию. – Вот, например: все мужики сволочи, Лайам Каллаген – мужчина, поэтому он сволочь. К черту философию – она, несомненно, запудрила мне мозги!

Джонах улыбнулся слабой (всего лишь слабой!) зловещей улыбкой:

– Я же сказал – Ницше…

– Большие усы.

– Да, большие усы.

– Немного фашист?

– Да, правильно, может, совсем чуть-чуть фашист. Но он не был антисемитом. Он считал, что евреи ближе всех к тому, чтобы называться господствующей расой в Европе. Но думаю, я должен рассказать тебе о трех превращениях духа. Это способно помочь обрести внутренний мир или по крайней мере понимание того, где ты находишься.

– Звучит забавно. – У меня снова заканчивались силы, и я была не способна ни на что, кроме саркастических замечаний.

– Что ж, может, и не забавно, но Ницше был не прочь повеселиться. В любом случае, видишь ли, дух должен пройти три стадии. Прежде всего он должен стать верблюдом…

– Верблюдом? Противным, вонючим, плюющим на людей животным? Спасибо. Это именно то, что мне нужно.

– Стать верблюдом и питаться колючками и травой знаний, и страдать, и носить тяжести, и идти по каменистым тропам в пустыне.

– Что ж, ты меня убедил. Где расписаться?

– Мне кажется, ты уже сделала это.

– А нельзя было придумать ничего посимпатичнее: газель, антилопу или еще какое-нибудь животное?

Странно, но наш разговор начинал мне нравиться.

– Это обязательно должен быть верблюд. Но, как я уже сказал, дух должен пройти три этапа. Во время второго превращения он должен стать львом, сражаться и силой вырвать победу у огромного дракона.

– Похоже на правду. Я думаю, дракон символизирует что-то?

– Ты права. Лев слышит: «Ты не должен!» Но отвечает: «Я буду!» Говоря это, он отрекается от всех существующих ценностей! И обретает новую свободу, новые ценности!

– Меня это могло бы устроить. А как насчет третьего превращения? Слон? Носорог? Ленточный червь?

– Нет, не совсем так. – Как выяснялось, Джонах не понимал колкостей и остроумных замечаний. – На третьем этапе превращений лев становится ребенком.

– Вот идиотка! Я должна была догадаться. Это всегда ребенок, не так ли? Я имею в виду, всегда происходит превращение в ребенка. И что же ребенок будет делать? Отрицать все ценности, пуская слюну и писая в штаны?

– Ребенок – это сама невинность и всепрощение, новое начало, старт, самоходное колесо, первый шаг, священное «да».

Если бы не это «да», подумала я, «да» скорее нечестивое, чем божественное, я никогда бы не оказалась в этой чертовой дыре. Очарование от обсуждения Ницше в пабе развеялось, и я начала скучать.

– Послушай, – сказала я Джонаху, – ты что, действительно считаешь, что на меня можно произвести впечатление всеми этими разговорами? В моем мире масса такого же старого дерьма из философии всяких хиппи и буддистов-даосистов. Ты видел когда-нибудь сериал «Просто фантастика!»? Тебе необходимо поработать над техникой знакомства с людьми!

Джонах покачал головой, как актер, изображающий скорбь.

– Знаешь, я расстраиваюсь, когда встречаю людей, похожих на тебя. Вы просто не готовы вложить пусть даже в небольшое дело хотя бы немного времени и мозгов. Все, чего вы хотите, – это найти быстрое избавление и легкий выход. – Он сунул руку в карман и достал полную пригоршню белых таблеток, и на каждой, как мне удалось заметить, было изображение дельфина в прыжке. – Сейчас тебе нужно именно это – философия в капсуле, которую легко проглотить. Мне совсем недавно дали это парни на улице. Я не люблю смешивать выпивку с такими вещами и объяснил им, что они совершают ошибку, увлекаясь этим. – Он провел рукой по пиджаку, и мне показалось, что на секунду под темной шерстью показались очертания важного плотницкого инструмента. – Прости, что побеспокоил тебя, – произнес он, убирая таблетки экстази обратно в карман, и встал, собираясь уйти. – Лайам рано или поздно придет, если тебе так уж нужно его увидеть. Но мое однозначное мнение – тебе следует уйти.

Я ощутила вину за то, что задела его гордость. Это оказалось последней каплей, которая переполнила мои чувства в тот вечер, – и огромная слеза скатилась по моей щеке. Я уставилась в потолок, чтобы успокоиться, и взмолилась, чтобы никто не заметил, что со мной происходит. Джонах снова опустился на стул.

– Послушай, это я должна извиниться, – сказала я. – Я уверена, ты хотел помочь. Просто с того момента, как я встретила Лайама, моя жизнь начала рушиться. Я потеряла работу, дом, любимого человека, теперь у меня нет будущего. Мне придется вернуться в Ист-Гринстед. Я потерпела крах.

– Да, понимаю, видишь ли, Кэти, сейчас ты в пустыне, о которой я тебе рассказывал, и тебе предстоит пережить тяжелые времена. Но возможно, я помогу тебе… У меня есть квартира здесь, недалеко… ну, ты знаешь об этом. Я сдаю ее на короткий срок. Если тебе совсем негде жить, могу предложить ее тебе за вполне разумную цену.

Я была ошеломлена и не могла понять, издевается он надо мной или нет. Людо однажды рассказал мне, что древние греки употребляли одно и то же слово для обозначения понятий «яд» и «лекарство» (не спрашивайте меня, какое именно). Мне показалось, что это сравнение как раз подходит к данной ситуации. Несомненно, я с удовольствием осталась бы в Лондоне – но в квартире Джоиаха? В любом случае были еще сложности практического характера. Однако его предложение остановило мои слезы.

– Я очень благодарна тебе, но я не могу позволить себе ни платить за квартиру, ни внести залог, – ведь у меня нет работы.

– Ну, что касается залога, я его и не просил. Я понял, что жильцы обычно сами стремятся выплатить мне долг.

Еще бы! Разве может быть иначе, когда они сталкиваются с молотком и лекцией «Введение в философию Ницше»?

– Еще раз спасибо, но мне это не поможет, если я не найду работы.

– Да брось ты, мне с трудом верится, что такая умная малышка, как ты, не сможет найти способ заработать немного. Ты ведь торгуешь тряпками?

– Можно и так сказать. – Представляю, как передернуло бы Пенни от такого описания!

– У меня есть пара знакомых в этом бизнесе. И за ними есть должок. Неоплаченный!

Я прикинула, какой смысл он мог вкладывать в свои слова. Не думаю, что у него были контакты в дорогом магазине «Нарви Нике». Может быть, какой-нибудь хозяин мастерских заказывал Джонаху голову лошади. Интересно, сколько бы он взял с меня за то, чтобы подложить такую же в постель Пенни? Наверное, ей понадобилось бы целое утро, чтобы осознать, что рядом лежит не Хью с похмелья. Но я всерьез задумалась над его предложением. Конечно, это будет отчаянный шаг, но какие еще у меня есть варианты? Будь у меня любой другой шанс остаться в Лондоне, я бы воспользовалась им.

– Подумай об этом немного, – сказал Джонах. – Мне нужно отойти в… – Он поколебался, не зная, какое именно слово использовать в обществе такой девушки, как я. – В… ну, ты сама понимаешь.

Когда он ушел, я увидела кое-что, лежащее на стуле рядом со мной, что– то маленькое и белое. Это была таблетка экстази. Наверное, она выпала, когда Джонах запихивал их назад в карман.

То, что я сейчас скажу, может прозвучать глупо и совсем несовременно, но я всегда неплохо относилась к экстази. Не могу сказать, что я часто употребляла их, может, всего трижды или четырежды, и последний раз года два назад. Просто в моем кругу это не было принято – у нас терпимо относились к пристрастию к кокаину (как и к зависимости от секса, вещей от «Прада» и любви к несовершеннолетним мальчикам). А в этих таблетках было нечто неконкурентоспособное, и они полностью завоевали меня. Я и так каждый рабочий день толкалась и боролась, и мне не хотелось делать то же самое во время отдыха. Кокаин заставляет любого, будь ты продавщица или супермодель, чувствовать и вести себя как крутой трейдер из Сити, накачанный тестостероном. В таком состоянии люди становятся противными и шумными. Они шикарно себя чувствуют, но любой, кто не вдохнул белый порошок, начинает их ненавидеть. Что касается экстази, эти таблетки просто превращают тебя в милого человека. Может, в занудного и плохо танцующего, но вполне милого. И главное, счастливого! И когда я заметила маленькую белую таблетку, мне очень захотелось проглотить ее. Это был самый простой выход в моей ситуации. И еще я решила, что она поможет мне высказать Лайаму все, что я о нем думаю. Особо не задумываясь о последствиях, я зажала белый шарик между большим и указательным пальцами, бросила в рот и запила глотком джин-тоника.

В том, что связано с запрещенными наркошками, всегда есть небольшой неприятный момент – когда они не действуют, ты расстраиваешься. Подросток мечтает о незамедлительном удовлетворении или о внезапных ярких видениях абиссинских девушек, звуках цимбал, ледяных пещерах и храмах тайного наслаждения, но этим мечтам не суждено сбыться. Я оглянулась – все было по– прежнему. Но вы ведь знаете – нужно расслабиться и продолжать заниматься своими делами, пока вдруг не почувствуете, что летите.

Вернулся Джонах.

–Лайама так и не видно, – сказал он. – Может, он сегодня вообще не появится. Тебе лучше уйти.

Он улыбнулся, и мне показалось, что я вижу добрую, почти отеческую улыбку. Я даже услышала легкий шум от движения тектонических плит на его лице. Если бы я была в Калифорнии, то начала бы кричать. Я не верила ему.

– Но я ведь приятно провожу здесь время с тобой. Ницше и все такое. И я продолжаю обдумывать твое предложение, только ты не сказал, какая будет арендная плата.

Джонах назвал сумму – меньшую, чем я платила за свою лачугу в студенческие годы. Килберн был перспективным районом: ветка метро… ирландские булочные… и… мясники-мусульмане. Мне все равно было нечего терять.

Я уже собиралась сказать, что согласна, но как-то странно себя почувствовала. Я уже не помнила про экстази, и мне становилось все хуже и хуже. Пальцы на ногах онемели, скорее всего от долгой неподвижности. Или от выпивки.

– Пойду в туалет, – сказала я, вставая и покачиваясь. Я вытянула руку и в течение секунды, пока Джонах не поддержал меня, пыталась ухватиться за воздух.

–Думаю, ты уже достаточно сегодня выпила.

– Все нормально, я в порядке, – ответила я. – Просто хочу писать.

С комнатой происходило что-то странное. Она превратилась в огромное концертино, на котором играл пьяный музыкант. Не знаю как, но мне удалось добраться до женского туалета. Я побрызгала водой на лицо. Раковина была полна окурков и туалетной бумаги. Я уставилась на свое отражение в потрескавшемся зеркале – вид просто ужасный. Волосы потемнели от пота, макияж потек. Я захотела обновить его, но не смогла справиться с молнией на сумочке. Несколько раз вдохнув пропитанный запахом мочи воздух, я почувствовала себя немного лучше. Нашла щетку и пару раз провела ею по волосам. Я решила, что пора домой. С Лайамом можно разобраться и в другой раз, вероятно, он не придет сегодня. Деньги на такси. Их можно занять у Вероники.

Я распахнула дверь – и сразу увидела его в центре группы молодых парней и девушек. Мне показалась, что в это же мгновение они расхохотались. Они смеялись над какой-то историей, которую он рассказывал. Я заметила, что к ним направляется Джонах. Но тут он увидел меня, тектонические плиты снова пришли в движение, и на лице отразилась озабоченность. А что вдруг произошло с моими ногами? Они исчезли. Я посмотрела вниз – они были на месте, но я не чувствовала их. А потом уже и не видела, потому что перед глазами у меня возник ковер, замелькали черные и золотые пятна. Я ощутила ворс под щекой, ковер был пыльный и горячий. Кто-то давил на мое лицо и заталкивал куда-то, где было черно и тихо.

Глава 15
Полный упадок

– М-м…

– Кэти, ты знаешь, где находишься? – Голос звучал строго и резко. Я снова заснула на уроке. Наверное, сейчас сдвоенная физика.

– М-м…

– Кэти, твой отец здесь. Я открыла глаза. В комнате было так светло, что я моментально зажмурилась.

– Кэти, постарайся проснуться. Ты знаешь, где находишься?

– На зифике.

– Кэти, ты в больнице Святой Марии.

Я снова открыла глаза. Темнокожий медбрат. Какое– то оборудование. Болит горло, раскалывается голова. Что он сказал? Здесь мой отец? Наверное, мне лечили зубы мудрости. Нет, это было много лет назад, и болело гораздо сильнее. Они что, выбивали их бейсбольными битами или взрывали тротилом? Затем у меня перед глазами возникли очертания еще одного лица. Большого, с характерными чертами уроженца Восточной Ирландии. Это не отец. И тут я вспомнила. В моей памяти всплыл некоторые события, образы и ковер. Джонах приблизился и прошептал мне на ухо:

– Привет.

– Со мной все в порядке?

–Да, – сказал медбрат из-за плеча Джонаха. – Тебе очень повезло,

глупая девчонка. Благодари Господа, что твой отец оказался рядом и помог тебе.

– Что произошло?

– Ты слышала когда-нибудь про кетамин?

– Нет.

– Это транквилизатор для лошадей. Некоторые дилеры продают его под видом экстази.

Медбрат засуетился, начал напевать какую-то мелодию и одновременно неодобрительно ворчал. Это было неспроста.

Джонах наклонился ближе ко мне:

– Я привез тебя вчера вечером после того, как ты потеряла сознание. Сказал, что я твой отец. По-другому остаться рядом с тобой было невозможно. Кэти, мне нужна твоя помощь. Сделай то, о чем я попрошу, и ты сможешь полгода жить в квартире бесплатно. А я найду способ отблагодарить тебя.

Я посмотрела на Джонаха, не совсем понимая, к чему он клонит, и постаралась осознать происшедшее. Я выпила таблетку – оказалось, это не экстази. Я сглупила и не могу винить в этом Джонаха. Но он явно напуган, что я могу дать показания против него. Что ж, воспользуюсь ситуацией.

– С тобой будут беседовать полицейские. Обвинение предъявить они не смогут, потому что ты не принимала запрещенный препарат. А даже если бы итак, они все равно только предупред или бы тебя – ведь за тобой ничего больше не числится. Но если ты скажешь, что взяла эту таблетку у меня, я окажусь в тюрьме за распространение наркотиков. Хотя ты ее попросту сперла.

– Бесплатная годовая аренда. – Джонах с облегчением улыбнулся. Наверное, он ожидал истерики.

– Ты предлагаешь невыгодную сделку. Девять месяцев, и я подумаю по поводу работы для тебя.

– Ладно, пусть будет девять месяцев.

Девять месяцев на то, чтобы заново построить жизнь.

Я смогу сделать это. Я знаю. Но меня изводила одна мысль, я читала об этом: что происходит с человеком в момент потери сознания.

– Джонах!..

–Да, малышка?

– А там, в пабе, когда я отключилась… Ну, ты понимаешь, на виду у… всех.

– Да, продолжай.

–Я сделала… что-нибудь такое…

– Не понимаю.

– Я не… была мокрая или еще что-нибудь?

– Никто не заметил. Никто… другой.

– О Боже!

– Спасибо.

Итак, я провела ночь в палате интенсивной терапии и еще одну в общей палате в самых ужасных условиях в мире. Куда бы я ни посмотрела, мой взгляд натыкался на калоприемники, варикозные вены и бедра, изувеченные подагрой. В углу палаты постоянно мигал телевизор, но звук был настолько тихий, что невозможно было разобрать ни слова. Я поняла, что медсестрам я пришлась не по душе, а вот доктора часто задерживались рядом с моей кроватью. Мне было не очень плохо. Кажется, отравление кетам ином не так опасно, если вы не умрете сразу.

Приходили полицейские, он и она. Лицо мужчины было похоже на детское, и у него практически отсутствовал подбородок. У женщины были маленькие ноги и уставшие глаза балерины. Они разговаривали со мной не так строго, как медсестры. Я в деталях описала им двух парней, которые всучили мне таблетку. Один был виртуальным карликом с глазами, которые «прожигали насквозь». Другой – тупой дылда, четыре сережки в носу, торчащие гнилые зубы; а еще он искусно имитировал хромоту. Я заставила полицейского несколько раз пройтись, изображая разные походки, и веселилась, наблюдая за ним, пока наконец не выбрала один из вариантов: сначала правая нога описывала небольшой круг, затем уходила назад и вставала на место. И да, конечно, я не сомневалась, что узнаю негодяев, если встречу их снова. И несомненно, буду счастлива принять участие в опознании, Они обещали не выдвигать против меня никаких обвинений, ведь я и так достаточно натерпелась.

Я дала Джонаху адрес Вероники, и он пообещал послать кого-нибудь за моими вещами. Еще он сказал, что немного обновит квартиру к моему приезду. Я продолжала сомневаться в его щедрости. Неужели он действительно так сильно боится моих показаний против него? Думаю, за распространение наркотиков, если законники истолкуют его действия именно так, можно получить пару лет тюрьмы. Или дело было в философии? Но жалость ко мне не имела ничего общего с отрицающим все ценности львом так же, как и чувство вины. Я подумала, что вся эта история вообще не в духе Ницше. Может, я понравилась Джонаху и сейчас он устраивает для меня любовное гнездышко? Такое по крайней мере я могла бы понять. Но все равно эта мысль казалась мне не совсем правдоподобной. В Джонахе было что-то необычное, почти монашеское. Думаю, истина состоит в том, что никогда до конца не понятно, что движет людьми, за исключением героев книг, конечно.

В среду утром симпатичный молодой регистратор с копной кудрявых волос – он сразу напомнил мне о моей потере, бедном Людо, – сказал, что я готова к выписке. Регистратор прочитал мне лекцию о вреде наркотиков и взял с меня слово, что, если я снова почувствую тягу, обязательно позвоню по особому номеру телефона. Уходя, он оглянулся и улыбнулся мне. Мне показалось, что он хотел пригласить меня пообедать, но так и не смог набраться мужества, поэтому начал вертеть в руках стетоскоп.

Джонах просил позвонить ему, когда меня будут выписывать.

– Я пришлю своего помощника, чтобы он забрал тебя, – сказал он мне по телефону.

Мне понравилось, как зловеще прозвучало слово «помощник». Я меняла ужасную больничную ночную рубашку на свою одежду и раздумывала над тем, кто это может быть. Я ожидала увидеть какого-нибудь огромного выходца из преисподней. Возможно, внучатого племянника братьев Крей [25]25
  Братья-близнецы Ронни и Реджи Крей в течение многих лет руководили криминальным миром Ист-Энда.


[Закрыть]или наемного убийцу из группировки «Ярди». Я испытала разочарование и совсем не испугалась, когда обнаружила, что, спотыкаясь, ко мне приближается гораздо менее устрашающая фигура. Это был забавный маленький человек из паба, который считал, что глухие люди чаще всего притворяются. Как ни странно, я помнила его имя: Пэт.

– Привет, мисс, – сказал он, внимательно разглядывая рисунок на линолеуме. – Я приехал за тобой.

Мы возвращались в Килберн на его старом фургоне «форд-эскорт». Прямые темные волосы Пэта были аккуратно прилизаны. Только одна прядь выбивалась под прямым углом над левым ухом. На нем была синяя куртка с капюшоном, распахнутая, но почему-то застегнутая на шее. С одной стороны нейлоновая ткань расплавилась, и под ней виднелся обуглившийся белый синтепон. От куртки исходил сильный запах, как будто Пэт недавно разделывал мясные туши. Я попыталась открыть окно, но из того места, где должна была находиться вращающаяся ручка, торчал только острый хромированный обломок. Во время движения Пэт внимательно, с крайне сосредоточенным выражением лица, смотрел вперед сквозь грязное ветровое стекло.

– Ты что, работаешь на Джонаха?

– Я иногда помогаю ему, время от времени.

– Он был очень добр ко мне, – произнесла я, пытаясь выудить какую-нибудь информацию.

–Да, конечно, что касается добрых дел, он великий мастер. Если только ты не гегельянец – он терпеть не может их всех. Я слышал, он неоднократно говорил об этом. Я готов даже назвать это предубеждением. Правда, я сам никогда не был в Гегелии.

Что это, шутка? Прежде чем я успела обдумать свою догадку, Пэт уже с упоением разглагольствовал о египетских пирамидах, что «они и другие места, как Африка» были построены пришельцами. Его монолог продолжался до конца поездки.

Я никогда не была в Килберне днем. Центральная улица оказалась забита машинами, на тротуарах полно людей. У меня возникло ощущение, что мы находимся в центре Каира или Калькутты (это лишь фантазии, ведь я не была ни в одном из этих городов). И дело не в смешении национальностей и бросавшейся в глаза бедности, а в ощущении разлитого в воздухе напряжения, кипящей энергии, огромного желания творить, покупать, продавать и просто жить. Перед магазинами раскинулись лотки, домохозяйки торговались по поводу цены. Дети ныли, выпрашивая конфеты. Вывеска в витрине – «Все за один фунт». На мгновение мне показалось, что за фунт можно купить все в прямом смысле этого слова: весь запас туалетной бумаги, пакетов для мусора, зажигалок, терок для сыра, красивых хрустальных графинов и поддельных кукол Барби.

Мы приехали, Пэт обошел машину и открыл мне дверцу.

– Не сможешь выйти оттуда, – пояснил он, и мне показалось, что я поняла.

Холл был таким же, как я его запомнила: загроможденным и зловонным. Но на ковре лежали части уже другого велосипеда – в этом я была уверена. О, и еще убрали кошачье дерьмо. Квартира же выглядела совсем иначе!

– Немного привели ее в порядок для тебя, – застенчиво сказал Пэт.

Сильно пахло краской, все стены сияли белизной. Я смотрю по сторонам. Матрас теперь лежал на основании, и у кровати появилась простенькая спинка. Мои вещи были сложены в большой черный шкаф и комод – его раньше тут не было. Кухня стала идеально чистой, и в ней появилась пара новых предметов: в глаза бросился тостер. В гостиной стояли новый стол и четыре стула из разных гарнитуров. На столе в маленькой вазочке красовались маргаритки.

– Вот цветы тебе поставил, – указал на них Пэт.

Я вдруг почувствовала, что очень устала и готова расплакаться. Думаю, я еще недостаточно восстановилась после истории с кетамином. Я пожала Пэту руку, он покраснел и мгновенно отдернул ее.

– Ну, я пойду тогда, – сказал он. – Джонах придет навестить тебя завтра.

– Спасибо, большое тебе спасибо, – поблагодарила я, и Пэт ушел.

Было одиннадцать часов. Я прилегла и постаралась собраться с мыслями. После всех несчастий и провалов, которые я пережила в последнее время, мне казалось, что я подошла к краю пропасти. И сейчас я могла или начать снова взбираться по почти отвесному склону, или соскользнуть и упасть вниз, на камни. Но прежде всего необходимо было поспать. Я попыталась устроиться поудобнее и поняла, что слишком утомлена. Я устала, я очень устала.

В три часа я проснулась от голода. Помню, мы проезжали мимо супермаркета на Центральной улице, и я видела мерцающую неоновую вывеску «Еда навынос». Час спустя, выпив полбутылки вина и насладившись большой запеканкой с картофелем и рыбой (хотя именно сегодня в этой запеканке было много картофеля и муки и совсем мало рыбы), я устроилась на маленьком диванчике в гостиной.

Предложение Джонаха по поводу квартиры оказалось просто классным. Я могу как-нибудь украсить ее, и это доставит мне удовольствие. У меня еще никогда не было жилья, где я сама распоряжалась бы. И Килберн оказался не так уж плох. Если сравнивать его с моей единственной альтернативой – Ист-Гринстедом, – этот район являл собой сады Эдема. Итак, вопрос с квартирой решен. Теперь проблема с работой и деньгами. Я не особенно надеюсь на связи Джонаха. Наверняка его общение с миром моды происходило в момент прикрепления нашивок к тюремной робе. Я по-прежнему считала, что работа продавцом – лучшее, на что можно было рассчитывать в моем случае. И мне было неприятно думать, как низко придется опуститься, чтобы оказаться там, где никто не слышал о моих прегрешениях. Это могли быть розничные магазины какой-нибудь крупной торговой сети. Подобная перспектива заставила меня содрогнуться.

Потом мне в голову пришла одна неплохая мысль – Майло всегда жаловался на тупых девчонок, работавших в его компании. Вы можете не поверить, но Кукэ и Кливаж были лучшими. Возможно, пришло время сменить род занятий. Разве я не создана для того, чтобы заниматься пиаром? Я что, не умею сплетничать и тусоваться с лучшими дизайнерами? Разве у меня нет огромной телефонной книжки? Понятно, мне придется вначале запечатывать письма и заваривать кофе. А почему бы и нет, ведь, несомненно, через короткое время я начну… начну… ходить на вечеринки и заниматься самыми разными вопросами, как это делал Майло.

До этого момента я избегала звонить Майло. Он был настоящим фашистом и ненавидел слабых, бедных и безработных. Раньше я собиралась восстановить с ним связь, когда у меня все наладится. Но теперь я понимала, что моя жизнь никогда не вернется в прежнюю колею. И я должна это сделать.

В комнате стоял телефон, и он работал. Я позвонила в «Да! Пиар».

–Агентство по связям с общественностью, чем могу вам помочь?

Трубку сняла Джастин – знаменитая девушка, отвечающая на звонки. В зависимости от ситуации она могла говорить голосом глубоким и хриплым или тонким, как у маленькой девочки. Она великолепно владела этим мастерством, и любой мужчина, услышавший, как она произносит «Да! Пиар», сразу же считал необходимым подписать договор с Майло, просто чтобы иметь возможность встретиться с ней. Но приличной встрече она всех разочаровывала. За два квартала можно было услышать стук тел, падающих на землю: голос Джастин напоминал звук, который вы слышите, если в темноте наступите на лягушку.

– Джастин, привет, это Кэти.

– Кэти?

– Кэти Касл.

– Кэти! – пришла в восторг моя собеседница, сразу войдя в образ моей давней подруги. – Где ты была?

– О, знаешь ли… я была очень занята. Послушай, я могу поговорить с Майло? Это очень важно.

– Господи, неужели ты не знаешь?

– Не знаю чего? Что случилось?

– Кэти, я лучше соединю тебя с Айшей.

Айша? Это имя Кукэ или Кливаж? Давай,

Кэти, думай быстрее. Ага, это Кукэ.

– Алло, Кэти, это ты?

– Аиша, что происходит? Джастин ничего толком мне не объяснила.

– О, Кэти, просто ужас! У Майло проблемы, его… ранили.

– Боже мой! Что ты хочешь сказать? Кто ранил?

– Пиппин. Ты помнишь вечеринку?

–Да, конечно. Ее невозможно забыть. Но мы не восприняли его всерьез. Я думала, он просто кривляется. Как это случилось?

– Пиппин вошел в квартиру, видимо, у него был ключ. Он напугал Ксеркса огнетушителем, потом связал Майло. У него было такое устройство…

– Что значит устройство? Электрическое?

–Такой, как бы это сказать… стимулятор. Я думаю, он так сказал, но не уверена. Кэти, я не должна говорить, это очень большая тайна. Я обещала.

– Побойся Бога, Айша, я же своя!

– Ну вот, Пиппин засунул ему эту штуковину, ну, ты понимаешь, сзади…

– Боже мой! Как это похоже на Эдуарда Второго!

– Что, прости?

– Нет, ничего.

– Все очень серьезно. Произошел разрыв селезенки, впрочем, пришлось ее удалить. Но все в порядке, в наше время можно отлично жить и без нее.

– Так он жив?

– Да, и сейчас уже вне опасности, но еще слишком болен, чтобы принимать посетителей. Он в госпитале Святой Марии, в частном крыле. По-моему, оно называется «Линдо уинг». Он лежит там с воскресенья.

Я не стала рассказывать Кукэ о мрачном совпадении.

– А Пиппин?

– В бегах. Его никто не видел, он исчез. – А как нашли Майло? Он звал на помощь?

– Нет, утром на следующий день уборщица обнаружила его без сознания. Устройство все еще работало. Это, должно быть, выглядело ужасно.

Повисла пауза – я вообразила представившуюся перед уборщицей картину и с трудом сдержала приступ дикого хохота.

– И что же сейчас происходит в агентстве?

– Ну, все достаточно странно. Саренна, она, как бы это сказать, взяла руководство на себя. Заявила, что Майло не возражает, но я не представляю, когда он мог сказать ей об этом. В любом случае работа потихоньку делается, как и раньше, но стало меньше Майло и больше Саренны.

– Послушай, Айша, буду с тобой полностью откровенной. Я позвонила, потому что в последнее время у меня возникли некоторые проблемы с работой…

–Да, бедняжка, мы слышали. Я была просто в шоке.

– Да, так вот, я звонила узнать, вдруг у Майло… у вас есть что-нибудь для меня. Ну, я о работе. Я многое могу делать, честно говоря, все, что угодно.

– Боже мой! Кэти, ты же знаешь, мы все тебя очень высоко ценим. Никто в мире, я имею в виду весь мир, не знает о моде и обо всем, что с ней связано, больше, чем ты. Но Саренна только вчера приняла на работу новую стажерку, и, мне кажется, вакансий больше не осталось.

Еще один сокрушительный удар. Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал беззаботно:

– Ну что ж, я просто поинтересовалась. А я знаю ее?

– Да… вообще-то. Это твоя давняя подруга, ты будешь в восторге – ее зовут Вероника Тоттл.