Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Нужно подумать, – Мюри говорил не очень решительно. – Живет в долине Ахья…

В этот же день он подал заместителю министра рапорт. Напомнил, что в начале 1947 года была выведена из лесов в районе Ласва небольшая группа хуторян, которые осознали ошибочность своих действий и желали честно трудиться (группа Альфреда Неэмла). Один из возвращенных к мирному труду крестьян Антс Киви заявил, что желает помогать органам госбезопасности в разоблачении преступной националистической пропаганды и выводе из леса его земляков.

«Поэтому о легализации Антса Киви публично объявлено не было. Киви сообщил нам, что по имеющимся у него данным его сестра, живущая недалеко от поселка Вериора, вышла замуж за некоего Калле, активного пособника банды Яана Роотса. В этих условиях есть определенный смысл в том, чтобы провести комбинированную операцию при участии Антса Киви с выходом на банду Роотса, ликвидировать ее фашистское руководство и попытаться установить место пребывания инорезидента. Старший лейтенант Пауль Мюри. Январь 1949».

Продолжение разговора о «зеленом батальоне», Яане Роотсе и эсэсовце Онгуаре было перенесено сначала к Грибову, потом в кабинет заместителя министра. Крупное добродушное лицо Пастельняка, выслушавшего предложение молодых чекистов, стало напряженным, глаза сузились и уставились в одну точку. «Заинтересовался», – сказал себе Пауль. «Начнет с возможных проколов», – подумал Грибов.

Пастельняк подошел к карте республики, полузавешанной на стене шторкой, для чего-то потрогал черный флажок, наколотый у названия поселка Вериора.

– Собственно, как этот Антс Киви, – спросил Пастельняк, – пришел к нам? Почему главарь лесной группы Альфред Неэмла просто вернулся домой и стал пахать, а в Антсе Киви вдруг проснулся азарт бойца?

Мюри вспомнил свои встречи с Антсом. Высокий, хорошего сложения, красивый лицом, Антс был не просто землепашцем и садовником. Он рисовал, писал пейзажи, его нередко приглашали в церкви подновлять алтарные росписи, и, кажется, он справлялся с этими поручениями, хотя никогда живописи не обучался. На хуторах о нем говорили как о самородке. Даже митрополит Сергий, приезжавший в войну из Печорского монастыря в Выру, увидев одну из алтарных росписей художника-самоучки, пригласил его поработать в монастыре. Были люди, которые не простили Антсу, что он не вступил в «Омакайтсе», именно они пустили слух, что Антс нажился в эти годы на заказах церкви, что за недурную оплату даже выдавал советских активистов. Приехал на хутор следователь уездной прокуратуры, молодой, горячий, тщеславный, вопросы задавал, будто уже знал, что перед ним преступник, ответы не выслушивал, после каждого слова Антса сыпал фразами: «Запирательство для вас смерти подобно», «Наша юстиция все знает…», «Знакомые увертки». Антс Киви проводил его печальным взглядом и ушел в лес.

– Следователь начинающий, попетушился и остыл бы, – успокаивал его Мюри, – а ты, как балованное дитя, у которого игрушку из рук потянули: забил ногами по полу и в рев…

– Игрушку отнять – не честь замарать, – хмуро отозвался Антс. – Что же мне, с наветом оставаться было?

– Да ведь прислужник врага тебя оговорил, а не наш человек, – огорченно напомнил Пауль. – Гитлеровское наследие, товарищ Киви. Чего только не было! Вот с тобой отец Сергий беседовал, много чего немцы при нем вывезли из Печор. А как он кончил, – хочешь знать? Между Каунасом и Вильнюсом этого святого папашу эсэсовцы и прикончили: слишком много знал. Да еще свалили свое убийство на партизан. Так что твоя обида не самая страшная. Исправим, отмоем твою честь.

Прошло время, и Антс сказал Паулю Мюри: «Я хочу и другим помочь отмыться. Поверишь мне, начальник?»

– Я поверил, – закончил свой рассказ Мюри. – И не ошибся. Антс помог нам вывести из леса два десятка крестьян.

Пастельняк вызвал начальника контрразведывательного отдела.

– Изложите нам, товарищ капитан, последнее шифрованное послание Альфонса Ребане.

Начальник отдела раскрыл папку, которую держал в руке, всмотрелся в один из листков.

– Очередное послание Альфонса Ребане из Стокгольма… Свидетельствует свое уважение Планетному Гостю. И далее: «С надеждой уповаем на укрепление вашего влияния на сына Яана (Роотса). Помните, что его каждый шаг – это убедительнейший и, может быть, единственный аргумент для продолжения финансирования нас со стороны друзей. Запад ждет от него нападений, взрывов тишины и в то же время акций, которые привлекли бы к нему симпатии хуторского крестьянства. Возможно, будут уместны срыв любыми средствами уездного праздника песни, которому большевики придают политическое значение, или раздача по хуторам отбитого у колхоза стада с дискредитацией Советов. Роберт». – Заключил: – Аналогичные шифровки передавались в этом году трижды.

Пастельняк отпустил капитана.

– Вот что, – неожиданно сказал он, – никогда меня впредь не уверяйте, что крестьянин, не прошедший нашей школы, одинаково поведет себя в разговоре с нами и в логове бандитов. Это самое уязвимое место в оперативном плане лейтенанта Мюри. Но, чтобы дело поставить на практическую ногу, и запустим Антса Киви пока что на первую ступень операции, – на секунду задумался, – операции «Перекраска». Пожалуй, ее можно назвать так, если мы хотим, чтобы банда увидела Киви в ином свете, чем он есть.

– Первая ступень, товарищ полковник, – напомнил Грибов, – совсем не такая уж безобидная. Шурин его, изощренный пособник бандитов, должен увидеть в Антсе себя, свою низменную психологию.

– Антс давно готовится послужить людям, – подчеркнул Мюри. – И он не простак, нет!

Пастельняк посмотрел на него, усмехнулся:

– Осуществляйте операцию, товарищи чекисты. И учтите: в этом же районе выходить на связь с бандой будут Переводчица и, как она сообщает, некий агент националистов, она зовет его Иваром. Никаких контактов с ними! Никаких контрмер! Не вспугните главного зверя.

Вошел дежурный, извинился, протянул заместителю министра бумагу.

– Контрразведывательный отдел просил доложить сразу.

Полковник бегло прочел, не скрывая досады, заметил:

– Опережает нас на ход Планетный Гость, затевает террористические акты в другом районе: «Подготовьте на «Кренгольмской мануфактуре» отвлекающую… – надо понимать, что от Роотса отвлекающую, – встречу группы русских строителей и прядильщиц, не опасаясь обилия красных тонов». Уяснили? Провокация и кровь.

Цена жизни

Далеко позади остался дом Антса Киви, а ему все идти и идти. Сын Олев, прощаясь с отцом, сказал ему по-мужски серьезно: «Учитель считает, что у меня склонность к географии. Ты не возражаешь, отец, если я буду поступать сразу после школы в университет? А на севе и покосе я тебе всегда помогу». Анете, провожая мужа с хутора, жалостливо протянула: «Возвращайся живой. Гляди, и сын у тебя ладный, и в доме все спорится, а уж лучше наших мест нет, Антс».

Никто не ждет его ни в болотах за Вериора, где укрылись в засадах люди Роотса, ни в летучих песках под Вярска, прозванных Сетумааской Сахарой. А дойти нужно.

На границе между песчаной пустошью и заболоченной низиной, у кромки леса, притулился крошечный домик сестры Антса. Суетливая Майму и муж ее, широкой кости, коренастый, исподлобья глядевший Тийт Калле, встретили гостя удивленно и без большой радости.

– А говорили, Антс, ты все еще в лесах обитаешь, – мрачно изрек Тийт. – Не привел за собою хвост?

– Ты не хвоста бойся, Тийт Калле, – так же резко ответил Киви. – Ты тюрьмы бойся. Дошел до моих людей слушок, что ты хорошо тут кое с кем спелся. Приехал я сестру свою спасать.

У Тийта даже челюсть от страха отвисла. Зашипела, запричитала Майму.

– Я что? – наконец пришел в себя Тийт. – Взял ружьишко и шмыгнул в лес. А сестре твоей я не помеха, пусть к тебе переезжает или еще куда.

– Как это ко мне? – усмехнулся Антс. – Меня самого обложили, как зверя в берлоге. Слушай, Тийт Калле, а не уйти ли нам вдвоем к лесным братьям? Мои парни разбежались из отряда по домам, один я, как волк неприкаянный, мотаюсь с места на место…

Тийт тупо смотрел в одну точку.

Ночью он уходил, Антс слышал, как скрипнула калитка, глухо заворчал, заворочался в кухоньке тощий черный пес. Вернулся хозяин с рассветом, завалился в чем был на лавку, даже сапоги, в иле замазанные, не стащил с себя. Майму поутру ругала его, пилила, он беззлобно отмахнулся:

– Все одно – привыкать пора. Ты вот что, свояк, – обратился он к гостю. – Пока вали отсюда. Свои дела мы с Майму сами обдумаем. Нельзя нам сейчас отсюда. Никак нельзя.

Антс понял, что банде нужна явка. Потянулся, хрустнул пальцами:

– Ладно, если так. За сестру опасался…

– Отваливай, – повторил Тийт. – Ну, а если припрет тебя вконец… Через месяц притопывай – может, что и получится в здешних местах. – Скривился. – А Анете твою… не тревожит власть?

Киви уже догадался, что банда его поверяет.

– Тревожит, – повторил он за шурином. – Боюсь, подойду к хутору, а там ветер один гуляет…

– Извести как-нибудь… Письмецом или через верного человечка. – Тийт глянул в окно, закряхтел. – К дождю идет. Двигай, свояк, чтоб поспеть по сухоте.

Майму бросилась к печке, картофелины румяные с противня на стол скатила.

– Пожуешь в леске – сестрицу добрым словом помянешь.

В ноздрях защипал запах шпика, запеченного в картошке… Антс Киви поблагодарил, поклонился, натянул картуз, схватил свой мешок, карабин и отправился.

Когда он вошел, Анете накрывала на стол, он глянул: три прибора – и его не забыла. Жена расцвела улыбкой.

– Заходил один товарищ, ждет в сельсовете. Велел передать – можно и к ночи, еще лучше будет.

Пауль выслушал его рассказ, задумался.

– Посоветуюсь с товарищами, но, видно, придется твоей семье для спокойствия на время уехать.

– А куда переведете их, начальник?

– Забудь ты это слово «начальник», – вырвалось у Пауля, – делаем с тобой одно дело, значит, друзья и товарищи. А переведем твою семью на время в Таллинн. За судьбу их не беспокойся.

Антс Киви благодарно глянул, нерешительно сказал:

– Начальник… тьфу, друг… В общем – товарищ Пауль. Скажи: если меня продаст какая-нибудь вонючая шавка… Олева сделаешь человеком?

Пауль сжал губы, потер голову:

– Понимаешь… У нас принято: на операцию не выпускают человека, если у него нет полной уверенности в успехе.

– Брось на весы случай, – возразил Киви.

Взял его руку в свою, с хрустом сжал.

– Олева сделаю человеком. Слово чекиста. А чтоб тебе бодрее было встретиться с Яаном Роотсом, мы тебе придадим еще один «подвиг». Буквально на днях какой-то бандюга влез в лавку, застрелил нашего человека. Славный был парень, только что первое офицерское звание получил, недавно женился, ребенка ждали. Нет его. Запишем на твой счет. Бандюгу взяли. Подробности оговорим.

Антс слушал внимательно, в конце беседы предложил место, где от него вестей ждать.

– Договорились. А в доме сестры, имей в виду, по четвергам и субботам застанешь Эльмара. Я тебя с ним знакомил.

Крестьянин задвигался, недоуменно спросил:

– Шутишь, Пауль? Калле и не думает в лес уходить.

– Завтра передумает, – успокоил его Пауль.

Мюри не с потолка взял, что Тийт Калле сбежит в лес. Через несколько дней после этого ночного разговора в дом к Калле постучались и на пороге появилась спортивного вида женщина, одетая на городской манер, в зеленой вязаной шапочке, такого же цвета куртке. По ее сплошь забрызганным грязью сапогам можно было судить, что она довольно длинный путь проделала пешком.

Независимо, не представляясь, присела у краешка стола, внимательно осмотрела насторожившихся хозяев, не особенно вежливо заметила:

– Ты – Тийт Калле, ты – Майму Калле. Так? Я у вас заночую. А ты, Тийт, сегодня же пробежишься… знаешь куда… и скажешь, что пришел человек от Диска и желает переговорить с самим Яаном, понял? Если не поверят, передай эту записку.

Достала из кармана куртки аккуратно сложенный обрывок листовки, на котором сохранились слова «Десятый зеленый батальон» и размашистая подпись, по всей видимости, штурмбанфюрера СС Онгуара.

– А где тот человек? – в остолбенении спросил Тийт.

– А я тот человек, – спокойно ответила Альвине.

Тийт вернулся под утро, ничего не сказал. И женщина не лезла с вопросами. Прошел день-другой, ночью Тийт ее растолкал, велел одеваться. Шли по вереску, по хлюпи, забрались в темный лес, ни зги не видно, ночь выдалась безлунная. А Тийт находил дорогу по каким-то одному ему известным приметам, спотыкался, чертыхался, но шел. Помощи спутнице не предлагал, только когда она спотыкалась, поджидал ее в трех шагах. Лишь один раз, когда в кустарнике она застряла, завозилась, мрачно отпустил:

– Я свою бабу на такое мужское дело не пошлю, нет…

– А ты свою бабу, – зло отбрила она, – хоть на яйца заместо курицы сажай, мне-то что с того! У тебя своя голова, у меня, гражданин подследственный, своя, и не дурнее, будь уверен.

Он не ожидал такого отпора, несколько шагов прошел молча, вдруг спохватился:

– Это с чего же я подследственным стал?

– А с того же, что за братом твоей жены уже охота идет, он эмгебешника какого-то уложил, ну и до сестры его, – твоей жены, то есть, – докатятся… Его-то жену, должно, уж с хутора гонят.

– Врешь! – выпалил он.

– Ты со мной осторожнее! – прикрикнула Альвине. – А насчет высылки и остального тебе другие объяснят.

Он замолчал, ошеломленный, раздавленный привезенными ею новостями.

Проводник остановился, когда послышался легкий плеск воды и за толстыми стволами деревьев скорее начала угадываться, чем проступать поверхность озера. Они оба молчали, неизвестно чего ожидая. Так прошло с четверть часа. Впереди раздался звук, похожий на плеск крупной рыбы, но равным образом, подумала Альвине, звук мог быть и ударом весла. Шурша, врезалась в мягкий прибрежный ил лодка и в ту же секунду откуда-то сверху брызнул огонек карманного фонарика и негромкий голос предупредил:

– Не двигаться, руки поднять!

Из лодки вышел, в сопровождении еще одного вооруженного мужчины могучего сложения человек, приблизился к пришедшим, осветил их лица зажигалкой – Альвине успела подметить лишь длиннополую немецкую шинель и густую с проседью бороду – предложил посланнице Диска сесть на поваленный ствол, а Тийту отойти подальше, расположился рядом, отрывисто спросил:

– Почему фрау удостоена столь высокой и трудной миссии?

Она объяснила сдержанно, лаконично, в свою очередь задала вопрос:

– Почему не пришел Яан? Мое поручение касается лично его.

– Вам придется либо уйти, фрау Лауба, либо иметь дело со мной. Яан не выходит ни на какие встречи. Конспирация, фрау. Его интересы представляет майор Онгуар, к вашим услугам. И поверьте, у Яана нет от меня ровно никаких секретов.

Он говорил по-эстонски довольно свободно, но с немецким акцентом.

– Хорошо, – после непродолжительного молчания сказала Альвине. – Но я прошу вас, герр майор, передать Яану данные мне инструкции слово в слово.

Онгуар наклонил голову. Для Альвине началась самая сложная часть операции. Инструкции, которыми снабдили ее Диск и, через его посредство, Тесьма, были предельно категоричны: усилить террор в отношении советских и партийных работников; участить крупные диверсии в колхозах, зернохранилищах, на железной дороге; укрупнить отряд, слиться с другими группами лесных братьев, если таковые окажутся по соседству. Пастельняк, услышав о таком поручении, пожал плечами: «Кажется, мумии из Загранцентра и те начали понимать, что сегодняшний эстонский крестьянин устал от войны… Передай все это им: «усилить», «участить», «укрупнить»… Слова оставьте, а смысл переверните. Только не искажайте на сто процентов директивы иноразведки, достаточно и пятидесяти».

Но это было сказано в кабинете, выходящем окном на тихую улочку. Альвине же находилась в лесной чаще, в окружении бандитов, лицом к лицу с изощренным гитлеровцем.

Она начала с того, что сделала комплимент Онгуару как опытному бойцу нацподполья и автору воззваний, а также его более молодому другу Яану в их бескомпромиссности перед крестьянскими массами и умении не останавливаться перед массовым террором, чтобы держать население в страхе. Онгуар облегченно вздохнул, и Альвине поняла, что попала в цель.

«А теперь смелее, Альвине, – приказала она себе, – у твоего противника нет тыла! Начни, как говорит Пауль, с «каскадной» фразы, при подозрениях она сослужит службу».

– Но, конечно, надо всегда и во всем учитывать эстонский характер, усталость людей после войны. Национальный характер, господа!

Онгуар пока поддакивал. Альвине начала разделываться с инструкциями бухгалтера. Возмездие может исходить от лесных братьев, но оно должно носить выборочный характер: убить хуторянина на дороге – значит, восстановить против себя волость. Акт террора – извольте, но как исключительная мера. Есть другие: оклеветать, подбросить подметное письмо, выкрасть документы, подвести под удар милиции. Диверсии – да, но пусть они исходят от самих крестьян: дело Роотса и его друзей уговорить, подбросить материал для разжигания страстей, расклеить листовки на дорожных столбах…

– Фрау! – вдруг резко оборвал ее Онгуар. – А те, кто послали вас, не обрекают таким образом нас на бездействие?

– Те, что послали меня, герр штурмбанфюрер СС, – она пошла напрямик: – Просили напомнить, что за спиною вашей уже не войска СС, а эстонские крестьяне, и ориентир должен быть не на «Майн кампф», а может быть на прозу Эдуарда Вильде и стихи Лидии Койдула.

Чтобы подсластить пилюлю, более миролюбиво заметила:

– В ваших кругах, если не ошибаюсь, считалось, что речи Геббельса и поджог рейхстага тоже лили воду на мельницу национал-социализма. Вам предлагается более современная стратегия, майор Онгуар.

Он задумался, и она продолжила рекомендации. Суть – не в диверсии, а в подготовке общественного мнения для ее свершения. Объединение с другими группами поощряется, но именно на группу Роотса возложены особые надежды эстонских друзей и пусть она представляет как бы самостоятельный кулак. Почувствовав, что хоть в этом угодила Онгуару, поспешно добавила, что исключения могут быть и что, по ее данным, их связник Калле обвинен в пособничестве лесным братьям и лучше бы его по соображениям конспирации забрать к Роотсу.

– Разрешите нам, – язвительно пояснил он, – избежать провалов вопреки желанию ваших шефов, фрау Лауба, преподносить Загранцентру или «Интеллидженс сервис» раздутое число лесных братьев. Все, что вы передали, мы обсудим. Надеюсь, наши коррективы – это уже прозвучало насмешливо, но без яда, – не будут восприняты вашими руководителями как бунт в подполье?

– Я, как и вы, сейчас всего лишь передаточная инстанция. Мне не дано права что-либо менять в инструкциях наших более опытных друзей. Помните, национальный характер, господа! – закончила она опять «каскадной» фразой.

Ей показалось, что он тихонько чертыхнулся, но после небольшой паузы довольно миролюбиво попросил доставить к ним рацию, пулеметы, пишущую машинку. Альвине обещала все это передать господину Диску.

На обратном пути Калле молчал, но изредка начал предлагать своей спутнице руку, которую она демонстративно не замечала. Мгла высвечивалась, и к домику они подходили уже с первыми бледными лучами солнца. Альвине несколько часов поспала и собралась в дорогу. Калле тоскливо спросил:

– Так мне… уходить, госпожа, в лес? Как велите?

– Уходить, – жестко сказала она, – если не хочешь загреметь.

Альвине добралась до Таллинна, разыскала Прийдика Яласто и быстро отчиталась о поездке. При этом не преминула подчеркнуть, что потребовала от Онгуара учитывать при совершении диверсий и акта террора эстонский национальный характер и чисто человеческую усталость хуторян, но что Онгуар, кажется, пропустил это мимо ушей, равно как и совет объединиться с другими группами.

– Скотина! – рассвирепел Яласто. – Типичная немецкая скотина, думающая, что она – пуп земли. Устарел, мешает… Что мы сообщим шефу, друзьям? Спасибо за все, мадам Лауба, но мне придется послать туда же Йыги с более жестким ультиматумом и вызвать на связь самого Яана. Вашу встречу с Иваром Йыги я организую.

У нее возникла страшная мысль: не разоблачит ли ее Йыги, узнав, какие инструкции она передала банде Роотса? Сразу же сообщила своим через Мати, что «не смогла приласкать мальчишечку (Яана Роотса) и охладить его папашу (Онгуара), а это и лучше, папаше дадут отпуск для лечения нервной системы. Шурина (Калле) там приютят. Иво решил отдохнуть там же, да не испортил бы он посаженных мною цветов (инструкций для Роотса). Племянница».

Ее донесение позволило старшему лейтенанту Мюри внести предложение:

«Доношу, что первая часть операции «Перекраска» выполнена относительно успешно. Данные Альвине Лауба о намерениях иностранной агентуры убрать штурмбанфюрера СС Онгуара выдвигает перед нами вопрос о немедленной «бункеризации» сына лесничего – Энделя Казеорга совместно с лейтенантом Эльмаром Вяртмаа в район действий банды Роотса и создания легенды вокруг лесного брата Казеорга как возможного дублера Онгуара. Прошу разрешения на внедрение крестьянина Антса Киви в банду Роотса».

«Любезная Тесьма, – педантично доносил Диск, – прошу известить Планетного Гостя, что миссия Племянницы в основном выполнена, но опекун Яана (Роотса) пренебрегает предложенной нами тактикой. Нахожу необходимым кардинально избавить неопытного Яана от подобного опекунства. Направляю к нему нашу обаятельную Улыбку».

А Улыбка, наделенный этим щекотливым поручением, спешит известить Дедушку:

«Готовлюсь к обеду с Яаном вдвоем без всяких помех, однако выбор калькулятора меню (замены Онгуара) не терпит отлагательств. Предварительная сервировка стола Племянницей обошлась, по-моему, без проколов. Из Эстонии, 1949».

Вот уже второй месяц Антс Киви проходил цепочку испытаний, изнурительнейших тестов, которые предлагал ему день за днем подозрительный Онгуар. Антс поселился в домике у Калле и выполнял для Роотса все то, что делал раньше его шурин, взятый, наконец, в банду: Антс стал связником, наводчиком бандитов, изредка, в непогоду и ночной час, натапливал для них баньку, Майму переехала к родным в Северную Эстонию. На хуторе Калле ни Мюри, ни Анвельт ни разу не были, но записками, благодаря тайнику под разбитой лодкой, обменивались с Антсом часто.

«Онгуар чувствует опасность, как тигр, издалека, – сообщил Антс как-то друзьям через Эльмара. – Не будь его, Роотс меня давно бы взял». Их единственная встреча в лесу, состоявшаяся по просьбе Калле, происходила довольно зловещим образом: Антс Киви в течение двух часов должен был отвечать на вопросы. Выяснилось, что каждый шаг крестьянина проверен бандитами. Онгуара почему-то интересовала связь Киви с митрополитом Сергием во время войны, и только много месяцев спустя Антс понял, что штурмбанфюрер подозревал его в укрытии доли несусветных богатств Печорского монастыря. И даже «убийство» Антсом офицера-чекиста вызвало у Онгуара пренебрежительную реакцию: «Нашел чем бахвалиться, – презрительно отпустил он. – Я таких в войну пачками в яру кончал».

За короткое время общения с бандитами Антс понял, что, кроме Роотса и Онгуара, многими делами здесь заправлял смуглый, похожий на цыгана, офицер, к которому даже считавший себя заправилой Онгуар лестно обращался «герр Кундшафтер – господин разведчик». Он когда-то работал в зарубежной разведывательной службе СД, переводчиком у Шелленберга. Антс заметил, что в нападениях главари, как правило, не участвовали.

Бандиты никогда не извещали Киви о дне своего прихода заранее и чаще всего вызывали его из дому подброшенной запиской, отпустив всего около часа, чтоб связник мог добраться до болота или леса, каждый раз меняли место встречи. В этих условиях приходилось ждать случая.

Возможно, этим случаем явилось неожиданное появление у Киви смуглого «герра Кундшафтера» или приход, неделей позднее, маленького рыжеволосого человека. Переводчик Шелленберга был замечен сельским милиционером, когда в сумерках задержался у сберегательной кассы, проявив странный интерес к висевшему на дверной ручке тяжелому замку. Смуглый вынужден был спасаться бегством и заскочил на хутор. Киви укрыл бандита в подполье, а когда появился милиционер, громко объяснил ему, что посторонних не держит. Сам же настрочил на клочке бумаги: «Товарищ, скорее уходите, вам все разъяснят по телефону…» Милиционер глянул, медленно шевеля губами, прочел, но номер телефона был ему, видно, знаком.

Смуглый не благодарил и, только уходя, коротко бросил: «Чем взял милицию?» Киви с усмешкой поднял с пола трехлитровую бутыль самогону. Немец беззвучно засмеялся, приветственно выкинул вперед правую руку.

…Маленький смешливый человек с рыжей копной волос возник на пороге неожиданно. Йыги поклонился хозяину, протянул квадратик картона, разрисованный путевыми знаками, попросил с первой же оказией передать «самому».

Уплетая солоноватые бобы, они беседовали на нейтральные темы. Но был момент, когда в их разговор ворвалась политика. Гость, одобрительно отозвавшись о движении лесных братьев, вдруг разразился гневной тирадой в адрес вчерашних эсэсовцев, которые примазываются к подлинным эстонским националистам и порочат их идеалы. Крестьянин утвердительно закивал головой. Йыги пошел еще дальше и сказал, что готов простить истинному эстонцу любой акт возмездия по отношению к подобным отщепенцам. «Точно!» – выпалил Киви, вспомнив Онгуара. Они встретились взглядами, и вдруг Антс почувствовал тревожное ожидание, напряженность в зрачках собеседника.

Квадратик с путевыми знаками исчез из-под валуна на следующий день, но только на третий день за гостем явился один из бандитов и повел его болотными и лесными тропами. На этот раз вместе с Онгуаром на встречу вышли Яан Роотс и смуглый переводчик. Как видно, знак аттестации гостя дал себя знать. Йыги по поручению Загранцентра и влиятельных английских кругов потребовал от главарей полного отчета в действиях и планах. Не перебивая, выслушал, не забыл спросить, как реализуются указания его предшественников Онгуар поспешил объяснить, что выходы на хутора у них ограничены, для выпуска листовок нет базы, зато террористических актов с их стороны хватает не на одну волость.

«Пожар в сельском народном доме, когда сгорели девушки из вокального квартета, – любезно спросил Йыги, – тоже дело рук герра майора?» Онгуар побагровел, Роотс смотрел холодно, безучастно. Йыги дал им время обдумать этот случай, насмешливо спросил: «А национальный характер эстонцев, господа? А тяга крестьянства к земле учитывается в ваших действиях? Разве госпожа Лауба-Вессарт не изложила вам нашу тактику в современных условиях?» Роотс заявил, что об этом ничего не знает. Онгуар яростно начал бранить тыловых крыс.

Между главарями затевалась перебранка. «Человек Шелленберга» тоже высказался за то, чтобы усилить идеологическую обработку крестьян, а не быть для них пугалом. Он не преминул довольно резко отозваться о способностях штурмбанфюрера, не сумевшего распознать подлинного националиста и смельчака в Антсе Киви. Йыги небрежно поддержал его в оценке Антса, подчеркнул, что лесные братья нуждаются в укреплении своего идеологического ядра и в ближайшее время он порекомендует им несколько интересных людей. Онгуар воспринял это намерение Загранцентра как посягательство на свой авторитет, и тогда Яан Роотс впервые оборвал его: «Майор, в конце концов, здесь я решаю, что делать, а что – нет!»

Излагая Прийдику Яласто содержание переговоров, Йыги не скрыл серьезных противоречий, раздирающих лесных братьев. «Сомнительно, – добавил он, – что без помощи извне они сумеют оказать какое-либо серьезное влияние на идеологию крестьян».

– Мне, что ли, писать за них листовки? – раздраженно спросил бухгалтер. – Люди Роотса прошли выучку у гитлеровцев, уж этих учить, как говорят большевики, политграмоте не собираюсь. Не умеют убеждать – пусть жгут, вешают… Лауба-Вессарт должна была вразумить их на этот счет. Вы почувствовали ее работу?

– Вполне, – Йыги о чем-то поразмыслил. – Этот бронестойкий Онгуар сжег квартет девчонок в народном доме – полагаю, Альвине его недурно нашпиговала.

Йыги догадывался, что Яласто последнее время испытывает острое беспокойство, что ему мнятся слежка, провалы. Но не старался разубеждать его в этом, понимая, что в секреты британской разведки легче проникнуть, сотрудничая с деморализованным партнером.

Через месяц они узнали, что Антс Киви уже принят к Роотсу, и бухгалтер хмуро прокомментировал: «Может быть, Хоть этот перекинет мост из леса на хутора?»

Было ли это под влиянием встречи с Йыги или по другой причине, но, действительно, Яан Роотс пригласил Антса Киви в свой отряд и предупредил, что новичкам под угрозой смерти запрещается выход из бункера поодиночке. Уже при виде подземного бункера бандитов, врытого в песчаный холм, надежно защищенного бетонными прокладками от пуль и имеющего два запасных лаза, Киви оценил военную сноровку главарей.

Характер Роотса он постигал медленно. Киви уже понял, что малейший намек на политическую наивность главаря или игнорирование его приказов способен вызвать у него яростную вспышку. В гневе Роотс был страшен. В эти минуты его удлиненное лицо, на которое спадали нечесаные вихры льняных волос, дрожало и тряслось в тике, левый глаз жмурился. Бандиты рассказывали, что он лично зарыл живым в песок одного из крестьян, заподозренного в предательстве. Но в часы отдыха в бункере он мог быть интересным рассказчиком, рассуждать о старой доброй Эстонии, которая одарила его отца маслобойней, расписывать прелести хуторского хозяйства.

Шли дни, недели. Антса тяготило бездействие, отсутствие связи с друзьями. И вот однажды, когда он уже начал терять всякую надежду на выход из бункера, Роотс подозвал его вместе со Смуглым и Калле в угол, где обычно отдавал распоряжения, и велел отправиться разведать подходы к питомнику в Ораваском лесничестве. По данным, его собирался осматривать весь актив сельсовета. «Вот всех разом и накроем», – мрачно предложил Роотс и, перехватив тревожный взгляд Онгуара, брошенный на Киви, прищурил левый глаз, что предвещало недоброе, и Онгуар промолчал.

– Обойдешь дом лесничего и питомник, – предложил Смуглый Антсу Киви, – а мы с Калле двинемся к лесу и осмотрим по пути ложбины. На опушке и встретимся.

Лихорадочно обдумывая, как воспользоваться, может быть, единственными свободными минутами за эти долгие месяцы ожидания, Антс заметался между жильем лесничего и конторой питомника, выбрал контору. Мечтая, чтоб она не была в вечерний час заперта, задыхаясь, толкнул дверь, она легко поддалась. На Антса, доброжелательно улыбаясь, смотрела молоденькая девушка, державшая возле уха телефонную трубку. Его обычная крестьянская одежда не вызвала у нее особого удивления, разве что необычное выражение лица посетителя и, наверное, его беспокойный отчужденный взгляд встревожили. Медленно таяла улыбка девушки, непроизвольно рука опустила трубку, и пальцы взялись за ручку вызова.