Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Адрес резидента

Элегантный, улыбающийся Отто Сангел легкой упругой походкой подошел к столу секретаря, извлек из портфеля коробку шоколадных конфет, пододвинул ее молодой женщине, изогнулся в молчаливом вопросе.

– Вы меня балуете, как и прежде, – улыбнулась секретарь. – Ваш преемник в отъезде, он разрешил вам посмотреть отчеты, но в кабинете сейчас телефонный мастер.

Мельком взглянув на монтера, возившегося в углу со шнуром, Сангел подошел к шкафу, достал с полок несколько папок, разложил их на письменном столе и углубился в работу. Он не заметил, как телефонист перешел на другую сторону комнаты и оказался у него за спиной. Почувствовал Сангел что-то неладное, лишь услышав почти над головой щелчки, какие издает спуск затвора фотоаппарата.

– Что вы делаете? – воскликнул он в ужасе.

Монтер, человек уже не первой молодости, но с ясным открытым взглядом, аккуратно положил фотоаппарат в свою сумку с инструментами, сел напротив архитектора и невозмутимо ответил:

– Согласитесь, товарищ Сангел, должны же мы когда-нибудь узнать, что вы выдираете из подписанных вами же бумаг.

– Кто вы? – голос архитектора снизился до шепота.

– Я мог бы сказать, что представляю ревизионное управление, но это ни к чему. Вами усиленно интересуются по меньшей мере две иностранные разведки, и согласитесь, это могло обеспокоить наши органы безопасности. Капитан Анвельт, к вашим услугам.

Архитектор на минуту задумался, как видно, пришел в себя.

– Меня оболгали. Мне нужны были цифры…

– Цифры вашей ошибки, которая обернулась пособничеством кулакам?

– Вот и вы тоже, – обиженно загудел Сангел…

Анвельт дал ему выговориться, раскрыл свой блокнот:

– Если бы мы считали вас врагом, товарищ Сангел, меры были бы приняты, наверное, более крутые. Но вы очень мягко квалифицируете свои промахи в кредитовании новоземельцев. Среди друзей и знакомых вы распустили слухи, что вас упрекают за гуманность. Естественно, это вызвало интерес к вашей особе у иноразведчиков.

Сангел вяло промолвил:

– Поверьте… Я сам хотел убедиться, что был неправ.

– А вы передавали кому-либо из чужих эти материалы?

– Ни одной секретной бумаги – никому.

Архитектор начал багроветь.

– Вы правы в другом… Однажды мое брюзжание по поводу снятия с поста заместителя председателя, мои обиды кто-то записал на магнитофонную пленку. Мне передали, что мои слова могут быть напечатаны на Западе.

– Как вам об этом стало известно?

– Мне сообщил об этом по телефону незнакомый голос. Я стал нервничать, понаделал глупостей…

Прощаясь, Анвельт предупредил:

– Мы можем с вами остаться по одну сторону баррикады, а можем оказаться на разных ее сторонах. Все зависит от вас.

Докладывая об этой беседе заместителю министра, Анвельт с легкой досадой заметил:

– Он не все, конечно, рассказал. Ни слова об Иваре Йыги, но я не настаивал. Как мы и договорились, Павел Пантелеймонович, важно было убедиться, что в нем что-то проснулось.

– Талантливый человек, хороший архитектор, – с сожалением заметил Пастельняк, – а вот споткнулся и никак не может прийти в себя. Дадим ему шанс подняться, капитан.

Отпуская Анвельта, приказал:

– Как только вернется из Тарту Мюри – ко мне его. Дешифровщики прочли уже два отзыва с этими, как выразился Пауль, элементарными ошибками. Оказалось, что «стрельчатые окна 1410 года» прочитываются как «противник двинулся по следу переселенной уборщицы». Так и до резидентши скоро доберемся.

Но первым до резидентши довелось все-таки добраться другому человеку.

Как-то вечером, сидя в ресторане, Ивар Йыги вдруг почувствовал на своей спине колючий взгляд. Сделал резкий поворот, засек легкое движение мужчины, сидевшего у ближнего столика, невольно вгляделся в его спутницу, женщину в летах: дородную, с высокой прической, сказал себе, что где-то ее видел, прикрыл на мгновение глаза…

И только позже он вспомнил, что не эту женщину, а очень похожую на нее, годившуюся ей в младшие сестры, с таким же профилем древней римлянки, с таким же лбом, нависшим над глазницами, и несколько утяжеленным подбородком, он встретил, поднимаясь по лестнице к бухгалтеру Яласто. Ему бы и в голову не пришло, что женщина идет от него, если бы Диск не обронил мимоходом: «Им бы обеим, сестрам Мартсон, за морем отсиживаться, а они в Таллинне, ослицы, дефилируют». Потом об одной из Мартсон он услышал от Альвине Лауба, при случае запросил на нее досье у Бриджа и узнал, что обе сестры давно бы сбежали в Новую Зеландию или на острова Океании, не окажись сын одной и муж другой в английской тюрьме. «Интеллидженс сервис» решила воспользоваться с помощью обыкновенного шантажа услугами сестер Мартсон. Но если младшая, Ээва, была в чести у эсэсовцев, то роль старшей, Лонни, оказалась несколько скромнее, она занимала всего лишь должность стенографистки в фашистском директорате Хяльмара Мяэ. Младшая была объявлена военной преступницей, старшую власти не преследовали.

А все же почему сверлил Ивара взглядом ее спутник? Этот эпизод вызвал в нем неясные ассоциации. Кто-то уже разыскивал довоенные афиши циркача Йыги…

Дождавшись ухода интересовавшей его пары, Ивар незаметно последовал за нею. Они вошли в трехэтажный дом неподалеку от церкви Олевисте. Постояв напротив и дождавшись, пока зажглись два окна на втором этаже, он отправился к себе.

С самого утра Ивар помчался за цветами и привез букет Эстер Тийвел по случаю дня ее рождения. У калитки он встретил Сангела.

– Я знал, что вы не преминете поздравить Эстер, – заговорил Сангел. – Всего два слова, Йыги. Вы очень обязали бы меня, вернув мне переданные вам снимки. Я хотел бы расторгнуть наш уговор.

Ивар как-то странно посмотрел на него:

– Снимки уже не у меня, Отто. Но дело, как я понимаю, не только в них. Есть еще, простите, проклятое интервью, есть несколько цифр – скажем мягко – трудностей роста кооперации.

Отто кивнул.

– Я знал, что вы так скажете. Я догадывался, что вы не очень-то сын Эстонии и будете меня бессовестно шантажировать. Но несколько дней назад я почувствовал, что есть ценности подороже личного благополучия.

Ивар сочувственно сказал:

– Вернемся к этому разговору, скажем, через месяц. Я не столь уж жесток, как вам кажется. И хотя бы во имя дружеских чувств Эстер к вам, я постараюсь…

– Я буду ждать фотографии, господин Йыги, – церемонно поклонился Сангел.

…Полдня Ивар Йыги крутился возле церкви Олевисте, наблюдал за людьми, которые входили в здание, что-то полезное высмотрел для себя. На другое утро, дождавшись, пока дородный степенный мужчина, которого он приметил в ресторане, зашагает по улице Лай, проскользнул в облюбованное парадное.

Ему открыла уже знакомая по ресторану женщина. Она стояла в маленькой прихожей, собираясь надеть парик. Взгляд ее темных, с легкой поволокой глаз в недоумении обежал всю фигуру раннего визитера.

– Кажется, я вас узнаю. Акробат? Не ошиблась?

– Да, вы не ошиблись, госпожа Лонни Мартсон.

– Простите, мое имя Леонтина Килп.

– Килп? Возможно, по мужу… В конторе Мяэ вас знали как Лонни Мартсон. Могу я войти? На десять минут.

Молча она посторонилась. Ивар снял шляпу, прошел в маленькую гостиную. Женщина плотно притворила за собой дверь.

– Уже не впервые, – деловито заметил он, – прыгун и эксцентрик замечает интерес, который проявляет к его скромной особе ваша семья, госпожа Мартсон. Причины?

– О господи, – кажется у нее отлегло от сердца, – это проще простого. Мы с Роби просто обожаем эстраду. Мы до сих пор помним вас, господин Йыги, по довоенному цирку.

Да, не иначе эта пара и наводила о нем справки!

– В таком случае, объясните мне, Лонни Мартсон, – он упорно цеплялся за это имя, – зачем вы или ваш Роби выпытывали мою подноготную у ресторанной прислуги? Кто из вас ходил разыскивать старые довоенные афиши с моим бенефисом? Объясните все это, и я уйду.

Женщина потянулась к пачке сигарет, лежавшей на столике, извлекла одну, щелкнула зажигалкой, затянулась, выпустила из ноздрей тонкую спираль дыма.

– Может быть, лучше об этом спросить у мужа? – предложила она. – Роберт Килп возвращается в пять часов.

Йыги широко осклабился.

– Возможно, это было бы и лучше. Но Роберт может не захотеть мне ответить. А вы захотите. Непременно захотите.

– Я не понимаю вас, – нерешительно сказала она. – Почему у нас с Роби должны быть разные… позиции, что ли?

– А потому, что не у Роберта Килпа, вашего второго мужа, а у вас, у Лонни Мартсон, сын заключен в тюрьму для особо опасных преступников одного из британских доминионов, заключен как глава мафии по транспортировке наркотиков. Но даже британцы не знают того, что знаем я и один мой друг. Они не знают, что этот юноша с благородными манерами и открытым счетом в двух столицах Европы лично сжег в концлагере барак с пленными английскими парашютистами, захваченными наци. Пояснить вам, с какими заголовками выйдут английские газеты, если вы…

Он, как кошка, отпрыгнул в сторону, и почти в то же мгновение зажигалка «выплюнула» пулю в то место, где он только что находился.

– Напрасно, – он выбил из ее рук пистолет-зажигалку. – Вы ослышались, я сказал, что в курсе этого также мой друг. Он отомстит за бедного Йыги. Так я жду.

Она опустилась на стул, ее лицо было сплошной гримасой.

– Что вам надо?

– Тайну за тайну, Лонни Мартсон. Кто такая Тесьма?

– Понятия не имею, – она твердо выдержала его взгляд.

Он поднял с пола шляпу, пошел к двери, обернулся.

– Ивар Йыги еще никогда не нарушал данного им слова. Либо я услышу в течение минуты ответ, либо через час на столе у редактора «Таймс» будут лежать отчеты о сожжении английских парашютистов.

– Но как это облегчит ваш поиск этой дамы? – хрипло вырвалось у нее.

– Ну, я полагаю, – улыбнулся он, – в этом случае мадам Тесьма начнет меня разыскивать, так сказать, для расчета, и мы встретимся.

– Она и так рассчитается! – выпалила Лонни. – Когда надо, мы умеем кусаться. Считайте, что вас нет.

– Глупо, госпожа, – лицо Йыги приняло лунообразное состояние, – глупо: нет меня – нет и вашего отпрыска.

Дав ей время оценить сказанное, лениво добавил:

– А то, что вы умеете кусаться, Лонни Мартсон, мы поняли, прослышав про задушенную в сарае старушку-уборщицу.

– Не я! – поежилась женщина. – Она содержала наш магазин в завидной чистоте.

– По-моему, милиция ищет именно вас…

– Чертово сходство! – простонала она.

– А, значит, ваша сестрица Ээва! Впрочем, свои семейные дела улаживайте сами. Мне пора.

– Да, ладно. – Она на что-то решилась. – Роби Килп… Если он узнает, что я выдала Тесьму, он прикончит меня. Я ни слова не скажу ему.

– Пожалуйста, без предисловий.

– Роби Килп и есть Тесьма.

День выдался трудный. Нещадно трещала голова. Только к вечеру сложился текст депеши к Дедушке:

«Ваша телеграмма могла бы застать Роберта Килпа за обшивкой куртки  т е с ь м о й  в его медной лавке. Там все дышит опрятностью и чистотой, которую наводила женщина, не угодившая владелице дога. А все же оставьте мне возможность выехать с Килпом к Яану: иду на серьезный риск, чтобы спасти наш храм. Из Эстонии. Лето 1950».

Как всегда, он закончил выступление под всплеск аплодисментов. Ивар отворил дверь в артистическую, но легкое прикосновение к нему женской руки заставило обернуться.

– Эстер! Вот это сюрприз! Где ты сидела, дорогая?

– Пятый столик слева. С Отто Сангелом и еще одним приятелем. Ты всем безумно нравишься. Кроме Отто… Что у тебя с ним произошло, Ивар?

– Не будем об этом. Когда-нибудь…

– Я тут ни при чем? – мягко спросила она.

– Нет, Эстер, совсем ни при чем.

И так как Эстер продолжала смотреть на него долгим и каким-то необычным взглядом, Ивар изящным движением притянул ее руку к себе, нежно поцеловал кончики пальцев:

– Ты должна извинить усталого акробата. Два выступления и утром сложная репетиция с новой партнершей. А потом выезд в провинцию.

Собирая свой несложный реквизит, он снова мысленно обратился к вчерашним откровениям Лонни Мартсон. Откланявшись и надеясь вырвать у нее незаметно еще одно признание, он, как мог равнодушно, посоветовал: «Килп становится неосторожным. Хорошо, что его расспросы обо мне касались вашего союзника. Если кусочки моего досье имеются в этой квартире, лучше сожгите их». Она окрысилась: «Мы не держим дома картотеку!». Он рассчитал: «Значит, в лавке. Да ведь я был там, вот почему я запомнил эту женщину».

Почти одновременно с тем, как отправлял свое сообщение Йыги, составляли донесение офицеры службы безопасности:

«Докладываем о результатах сопоставления всех данных, связанных с установлением личности резидента иноразведки Тесьмы…

Под этой кличкой выступает чеканщик изделий из меди, ныне работающий в Таллинне, Роберт Килп: при буржуазном правительстве – биржевой маклер, предположительно давний агент Канариса под кличкой «Сагар», исчезнувший из Эстонии в 1942 году и заброшенный обратно год спустя после обучения в спецшколе в Германии и проведения пластической операции.

Ожидаем указаний. И. Анвельт, А. Мялло, П. Мюри, Э. Труу».

На донесении появилось указание Пастельняка. Он предписывал проявить величайшую осторожность. Мастерскую и квартиру Р. Килпа взять под круглосуточное наблюдение. Ни одного входящего и выходящего из мастерской не задерживать и не опрашивать. Проследить ожидаемый маршрут резидента по республике. Задержание произвести по его личному приказу. Докладывать ежечасно.

…Ивар прошелся по узкой, в три шажка поперек, Сайа кяйк, скользнул в какой-то тупик, пролез под балками. Через несколько минут он оказался у дверцы, аккуратно вставил в узкую щель замка отмычку.

Не зажигая света, на ощупь двигался по комнате, словно уже знал ее расположение. Его тонкие пальцы легко прошлись по внутренней переборке, разделявшей комнату на две части, ощупали кресло приемщицы, стол и покоившуюся на нем картотеку заказов. Только на секунду он осветил карманным фонарем картотеку. В то же мгновение его оглушил удар по голове. А когда Ивар пришел в сознание, он понял, что лежит в каком-то подвале, туго связанный, с кляпом во рту, а рядом на камне сидит и выжидательно, поглядывает на него Роберт Килп собственной персоной.

– Я уже много дней ждал вас здесь, – шепотом сказал Килп, увидев, что Йыги пришел в себя. – Я уже давно сообразил что вы из тех, кто любит лезть не в свои дела. Теперь скажите, что это вы наговорили вчера жене.

Вспомнив, что Йыги лежит с кляпом, Килп продолжил:

– Я сниму с вас повязку, но один крик – и вы уже никогда не встанете, Улыбка.

Килп вытащил из его рта платок.

– Я жду, Улыбка. Какого черта вы шарите по моим столам, что вам нужно было от жены и вообще – что вам нужно?

– Свободу действий, – шепотом сказал Йыги. – Я хотел расширить свои явки. Когда меня засылали сюда, мне обещали содружество с вами, связника, радиста. Я не получил ни одно, ни другое, ни третье. Но от меня все требуют. Одни – информации, другие – действий, а вы и ваши друзья – пожалуй, самого трудного: чтобы веселый циркач, любимец толпы, самый, как говорят, эстонец из эстонцев, помог вам поднять лесных братьев на то, на что нам с вами приказывают неэстонцы. Скажете, я не прав, господин Килп?

После некоторого молчания Килп резанул:

– Что вы обо мне вынюхали? Чем вы напугали Леонтине?

– Это я-то вынюхал? – рассвирепел он. – Вы рылись в моих старых афишах, обега́ли рестораны в поисках довоенных официантов, которые бы меня помнили? Я сразу понял – какой-то дилетант, а не разведчик. Ну, и решил выудить у вас малую толику. Нет, Килп, вам есть чему у меня поучиться. Ну, какого черта вы меня завязали, что это вам даст? Неужели мои шефы простят какому-то связнику, – он хотел притупить его недоверие – что он стал на дороге их доверенного лица?

Килп хмыкнул, и Ивар подумал, что эту часть поединка он выиграл. Но он плохо знал Килпа.

– Я бы мог поверить вам, Йыги, – усмехнулся Килп, – если бы вы сунулись сразу сюда. Но вы пришли к жене. Зачем?

– Жены разговорчивее мужей, – небрежно сказал Ивар.

– Что вы узнали от Леонтине? И каким образом?

– У каждого из нас есть свои секреты, Килп. Я знал, что Леонтине работала у Мяэ.

– Не лгите, Йыги. Это ее не волнует. Она была слишком маленькой спицей в этом большом колесе.

– Да, но ее сестра была не просто спицей.

– Ее уже нет здесь, Йыги.

– Да, в Таллинне ее уже нет. Она неподалеку от Пярну. И Леонтине к ней весьма привязана.

– Что вы еще знаете о жене? – приглушенно спросил резидент.

– Разве этого мало? – Йыги поморщился. – Ну и режут же ваши ремни… Разве мало узнать, в какой лавке вы приторговываете и держите ли дома бумаги своей клиентуры?

Килп вздохнул, кажется, с облегчением.

– Да, Йыги, вы были на волосок от смерти. В счастливой сорочке вы родились. Вот что, я ничего сейчас не решу. Но мне хотелось бы, чтобы двое суток вы провели в этом уютном алькове. Знаете, береженого бог бережет.

Порылся в кармане, достал хрустящую бумажку, развернул ее.

– У меня решающие дни, – задыхаясь, шепнул Йыги. – Если вы даже простой связник, вы знаете, что я должен мчаться к Яану.

– У меня тоже решающие дни, Йыги, хотя я и более мелкая сошка. Я не хочу рисковать собой.

– Меня найдет здесь милиция… или случайный прохожий.

– Надеюсь, вы подержите язык за зубами… если вы наш?

Он разжал клинком сомкнувшиеся зубы Йыги, всыпал между ними порошок.

Убедившись, что его пленник заснул, Килп выбрался из подпола.

Проснулся Ивар оттого, что руки женщины грубо хлестали его по щекам, тонкая струйка воды стекала из чайника на его лицо, шею.

– День? – язык не двигался. – Какой день?

– Килп уехал шесть часов назад, – всхлипнула Лонни Мартсон, – по приказу какого-то Планетного Гостя. Я не знаю, куда. Я всюду вас искала. Йыги, они не убьют моего мальчика? Я не опоздала?

– Не знаю, – он дернулся. – Развяжите меня.

– Слушайте, Лонни. Жизнь вашего чада – в ваших руках. Что вам приказал Килп?

– Отнести эту записку, оставить под булыжником…

Он жадно впился взглядом в смятый бумажный лоскут. К счастью, текст был открытым:

«Тесьма – Планетному Гостю. Совет друзей получили. Физик самим богом нам ниспослан для спасения движения. Братья, вопреки сомнениям Диска, решились избрать наш приход. Яан колеблется в выборе объекта. Выезжаю в район действий с задержкой на день из-за необходимости ограничить самостоятельность действий Улыбки. Пока научные контакты ученых Эстонии и шести республик воспеть не удалось».

Генеральная репетиция

Особой дружбы с Самуэлем Цернаском, с лесником, Ааре Казеорг никогда не водил. Тем более было удивительным, что Цернаск зачастил к старику. Несколько странным было и то, что в свои короткие наезды Цернаск стал интересоваться личной жизнью Ааре, его братьями, его довоенными друзьями. Казеорг сообщил об этом «прорабу», который на следующий день передал старшему лесничему набор цветных открыток с аргентинскими пейзажами и попросил к очередному визиту Цернаска выставить их на видном месте рядом с письмом Хиндрихсона. Старик все это проделал добросовестно, даже оставил Самуэля на несколько минут одного в комнате, и по раскрытому письму понял, что Цернаск в него заглядывал.

Дальше уже пошло легче. Цернаск стал намекать Казеоргу, что можно хорошо заработать, надо, мол, только найти кормушку, у него есть люди смелые и находчивые. Казеорг делал вид, что не понимает смысла сказанного, хотя и ему и чекистам стало ясно, что Цернаск связан с бандитами.

Наконец в присутствии Цернаска была разыграна интермедия между лесничим и «прорабом», шипевшим из-за задержки на полторы недели зарплаты рабочим. «Всему лесхозу задержали, не только вам, – пояснил Казеорг. – Шестого июня банк, говорят, произведет выплату».

Было решено задублировать обе легенды – и о письме Хиндрихсона, и о дне выдачи зарплаты – для сведения банды Роотса.

– Нет у нас гарантии, – добавил Мюри, – что Цернаск связан именно с Роотсом. Давайте пригласим кассиров других учреждений в банк на шестое, оповестим их телефонограммой. Наконец, аппетит Роотса «подогреет» наш бункер.

– Роотс хитер, – заметил заместитель министра Чернышев, прибывший в уезд. – Откуда у засевшего в бункер ученого может появиться информация о дне выплаты зарплаты рабочим лесхоза?

– Пусть тогда Вяртмаа, – нашелся Анвельт, – будет назван Роотсу как сбежавший рабочий лесхоза.

– Это уже лучше, – Чернышев побарабанил пальцами по оконному стеклу. – Ну, и как запасной вариант? Если не ошибаюсь, старший из братьев Оясоо работает в каком-то тартуском стройуправлении. У нас есть еще время. Переведите его в лесхоз, и вот вам возможный источник информации для младших братьев, а через них – для бункера Энделя Казеорга.

Дольше пришлось провозиться с составлением убедительной легенды по поводу письма коммерсанта. Ради чего, собственно, аргентинские переживания Хиндрихсона отец будет пересылать сыну в бункер? Возникло остроумное решение: коммерсант знаком не только с Ааре, но и с его братом в Швеции, переписывается с тем. Вполне естественно, что Тобиас мимоходом указывает ему в письме на примере Хиндрихсона, как плохо не иметь протекции в западном мире.

– Что-что, а поучать бизнесмены любят, – аргументировал Анвельт.

Приготовления к встрече с Роотсом шли и в бункере «Дубль-Э», как шутливо называли его чекисты в честь обитателей бункера Энделя и Эльмара. Физик и чекист стремились предусмотреть все возможные варианты. Яан Роотс через своих доверенных людей уже дал согласие на переговоры с Казеоргом, но потребовал, чтобы условия встречи были оговорены им и чтобы более одного лесного брата вместе с физиком на встрече не присутствовало. Но Яан их на этот раз перехитрил. Когда Эльмар и Эндель вышли в полночный час умыть лицо и руки, на них набросились несколько человек. Они скрутили их, заткнули им рты, пронесли с километр, втолкнули на заднее сиденье легковушки, ожидавшей на лесной дороге, и та помчалась, подпрыгивая на корневищах деревьев. Потом машина остановилась, сидевший с водителем человек распахнул дверцу, выскочил, его место занял другой.

– Я Роотс, – сказал он. – Прошу извинить за меры страховки. Сейчас вас развяжут. Кто из вас Эндель Казеорг?

Они разминались, ворочались, жадно вдыхали лесные запахи.

– Я Казеорг, – сказал, наконец, Эндель. – Прошу больше таким образом не шутить. Ваши люди оставили следы борьбы у бункера. Оставляйте их, если вам нравится, у своего убежища, господин Роотс.

– Хорошо, – покорно согласился Роотс. – Следы будут затерты. Я хотел бы знать ваши намерения. Но, если помните, мой посланец предупредил, с чего я хочу начать нашу встречу. Случайно ли ваше имя связывают с исчезновением Хиндрихсона? Зачем молодой ученый сбегает из университета?

Эндель достал из кармана куртки письмо дяди. Водитель посветил фонариком, Яан внимательно прочел послание Тобиаса, раз и другой, долго разглядывал конверт, медленным движением вернул его Казеоргу.

– А что, – с любопытством вдруг спросил он, – вы и впрямь похитили какие-то расчеты, чтобы передать их англичанам?

– Не собирался, – отмахнулся Эндель. – Дело обстоит проще. Кто-то позарился на мое место, анонимка. И вообще, господин Роотс, – жестко сказал он, – мы будем воевать за интересы своего народа, а не чужого! Я нахожу в себе силы помочь нашему движению – только поэтому я ушел из науки. Вы способны это понять?

После долгого молчания Яан Роотс сказал: «Да».

Они обсудили многое. Роотс спросил, как мыслят себе друзья Эстонии переброску их и соседней лесной группы на острова, кто обеспечит их переправу через пролив и есть ли вообще в этом смысл. Эндель пояснил, что сейчас изучает эти возможности, действия на островах будут кратковременные. А Загранцентр обещал прислать катера. «Браво! – отметил Роотс. – Катера – это вещь… Если не надуют, как бывало». Когда речь зашла о директивах резидента, Роотс твердо заявил, что не бросит своих последних людей на схватку с милицией или батальоном народной защиты. Он сам заговорил о лесхозе, как о более легком, но достаточно эффектном наказании местного большевизма, но сомневался в достоверности данных своего связника.

– Об этом больше меня знает Херберт Йоала, – Эндель небрежно кивнул на своего спутника. – Вместе учились на младших курсах, потом его вышибли, работал на ряпинаских делянках.

Шофер осветил его лицо фонарем, Эльмар залепил ему оплеуху, тот ругнулся, Роотс хохотнул.

– За что тебя вышибли, парень?

– Пристегнули к делу о порнографических открытках. А насчет лесхоза, я так скажу, Энделя на это дело не очень тянет, он у нас чистоплюй. Но полмиллиончика для нашего лесного братства, пока мой друг не отоварился в шведском банке, будет как раз. Старший из братьев Оясоо подтверждает дату, шестое июня.

– При чем тут старший? – настороженно спросил Яан.

– Олава перебросили в Ряпинаский лесхоз.

Вмешался Эндель.

– Собственно, я не против этой вылазки, – пояснил он. – Но пусть люди говорят не об уголовщине, а о политическом акте.

– У нас для такой политической демонстрации, – сказал Роотс, – недостает пустяка: армии. Кто нам обеспечит тылы со стороны деревни и со стороны озера? – На него вдруг нахлынуло острое чувство беспокойства, подозрительности: – Кто проверит, нет ли засады в доме?

– Засады – это моя забота, – разъяснил Вяртмаа. – Моя и моих людей. Оясоо уверяет, что уже сколотили отряд, он перекроет обе дороги к лесхозу.

– С Оясоо я встречусь, – хмуро пообещал Роотс. – Кажется, всё. Извините, что обратно вам придется пешком. Не будем дразнить гусей. Итак, шестого июня, в восемнадцать часов.

До бункера они шли молча. И только спустившись в свое жилье, Эльмар сказал:

– За такой зевок мне пять нарядов вне очереди полагается. Надо же – вдвоем вылезать из бункера!

– Но если бы не твой зевок, – возразил Эндель, – не было бы и встречи.

Роотс сумел разыскать двух братьев, которых его люди доставили к берегу Чудского озера.

– Ты пойдешь со мною? – спросил Яан у Арво.

– Так, – сказал Арво.

– Так, – повторил Айвар.

– Вы сможете перекрыть дороги?

– Сможем, – сказали братья.

Роотс заходил, вдруг яростно бросил:

– Если что… и дом сожгу, и мать.

– Не надо так с нами, – сказал Арво.

– Не надо, – повторил Айвар.

Подобной атаке подвергся на другой день и сам Роотс. Роберт Килп, который встретился с ним на краю болота, потребовал ударить разом по лесхозу и исполкому волостного Совета. В ответ на все уговоры Килпа, на все его напоминания о принесенной клятве главарь банды отвечал только одно:

– У меня не армия, у меня всего полтора десятка человек, и я каждым дорожу.

Пряча скрытую ненависть к этому мужику, вообразившему себя эстонским фюрером, Килп предложил:

– Если уж брать штурмом лесхоз, то с фейерверком, Роотс, чтоб пол-леса сгорело.

– Лес наше богатство, – усмехнулся Роотс, – с чем мы останемся без него? А вы эстонец, господин Тесьма?

Роберт Килп смачно сплюнул:

– Ты вот что… Я был эстонцем, еще когда ты соску жевал. Я буду ждать здесь, Роотс. Ежедневно в четыре, на почте в Выыпсу. Значит, твое впечатление о Казеорге-младшем?

– С ним можно поднимать людей, – обронил Роотс. – Я извещу вас через Сторожа.

Роберт Килп неловко помялся.

– Планетный Гость доверил мне известить тебя, Яан Роотс. После первой же крупной акции ты вправе рассчитывать на политическое убежище в Швеции. Тебе открыт счет в шведском банке.

– Гарантии… И хотелось бы знать номер своего счета. Знать до акции, господин Тесьма.

Никто не мог сообразить, каким образом Самуэль Цернаск, побывав в банке и расспросив всех, кого смог, про день и час выплаты, подал об этом знак Роотсу. И тем более трудно было предположить, что после многочисленных проверок Яан Роотс сделает еще одну.

Смуглый появился в домике лесничего неожиданно, под вечер, застал Ааре в компании с захмелевшим прорабом. Вызвав старика к двери, пришедший шепотом пояснил, что он товарищ Херберта Йоала. Старик кивнул, пригласил гостя к столу, налил в стакан самогону. Гость отхлебнул, сблизил два стакана и при этом быстрым движением насыпал в стакан прораба какой-то порошок. Он дождался, пока собутыльник лесничего, расплескивая жидкость по подбородку, свитеру, штанам, отхлебнет несколько раз, медленно сползет на пол и начнет мерный с присвистыванием храп.

– До полуночи выспится, – рассмеялся Смуглый. – Вы уж, папаша, извините, но у нас с Хербертом был такой уговор: если я успею привести до операции своих на подмогу, чтобы непременно заявился сюда!

Фраза была явно двусмысленная. Она могла означать, что Йоала привлек в район операции каких-то лесных братьев, могла дать понять, что лесничий видит перед собой посланца организаторов бункера, если он был «придуман». Ааре добродушно усмехнулся.

– Йоала учился с сыном когда-то в Тарту, разок гостил у меня. С тех пор я о нем не слыхивал.

– Странно, – Смуглый нахмурился. – Он сказал точно: лесничий Казеорг приютит.

Ааре пожал плечами.

– В ночлеге никому не отказывал.

Он подошел к печке, снял крышку с кастрюли – запахло слегка пропеченной картошкой.

– А я о вас, папаша, – говорил Смуглый, с хрустом надкусывая картофелину, – еще от одного человека слышал. Хиндрихсона – не знали такого? В одной камере с ним сиживал.

Старик пододвинул к гостю стакан.

– Пей, да с языка не лей. Вы что – на чужбине с ним успели побывать?

– Какая чужбина? – удивился Смуглый. – В Таллинне с ним знакомство свел, в заключении.

– Или вы околесицу несете, или он нес, – старик выдвинул ящик буфета, швырнул на стол два письма. – Одно из Стокгольма прислал, второе – из Буэнос-Айреса. Кому верить?

Смуглый словно принюхивался к конвертам, вытащил письма, пробежал глазом, взглянул на старика:

– Дыма без огня не бывает, папаша, Хиндрихсон виделся с вашим сыном – перед тем, как его накрыли.

«Значит, все-таки их видели вместе, – подумал лесничий. – Иначе кто бы вообще стал лепить Энделя к Хиндрихсону?» И решив это для себя, он пренебрег советом Мюри и ринулся в расставленную ему ловушку.

– Да, было такое, – жестко сказал он. – Эндель выполнил мою волю. Но уж извините, гость, я не всякому это выложу.

Он увидел наставленный на себя карабин, положил тяжелые кулаки на стол, нагнулся вперед.

– Теперь ясно, от кого вы. Только напрасно – на этом языке мы не договоримся.

Спящий замычал и заворочался. Смуглый резко обернулся на звук и в то же мгновение старик двинул на него стол всей мощью своего тела, а еще через мгновение прижал его в угол, отбросив ногой карабин.

– Я мог бы тебя придушить, как молодого петушка, – насмешливо рявкнул старик. – Говори, для чего тебе вся эта волынка!

Смуглый захрипел. Старик отпустил его, спокойно поднял стол, расставил стулья.

– Если тебе так уж нужно знать, – угрюмо сказал Казеорг, – я передал Хиндрихсону адрес брата. Это единственное, что я мог сделать для друга. А теперь уходи.

Смуглый скованной походкой двинулся к карабину. Старик не мешал ему. Поднял оружие, ухмыльнулся: