Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

…Наконец солдаты полковника Аверкиева начали действовать. Оцепили бор в полутора десятках километров от Вастселийна. Поминутно озирающийся детина в шоферской кепочке ведет оперативную и штурмовую группы. Начинается длинная просека. Слева мелколесье, справа лес погуще. «Куда теперь?» – спрашивает Анвельт. На лице Лийва смятение. «Влево, – бормочет он. – Полкилометра вперед и влево». Мюри, Анвельт и командир роты Степной переглядываются. «Слева лес редковат, – замечает Анвельт. – Не путаешь, Лийв?» Тот трясется, мотает головой. Комроты не выдерживает: «Если хоть один наш солдат получит из-за тебя заряд в спину, я тебя, Лийв, вручу самолично братьям Вяэрси!» «Не надо, командир. – Мюри напоминает Лийву: – Я ведь тебе предлагал два решения…» Лийв вдруг принял гордую осанку: «Чего уж тут… Со страху напутал я. Бункер напротив, на другой стороне».

Солдаты развернули фронт и углубились в гущу бора. Командный пункт установили в двухстах метрах от просеки. Прошло полчаса, и впереди поднялась пальба. Степной сообщил по рации: «Рябина, докладывает Орешник: бункер обнаружен. Он врыт в пригорок, справа лощина. Сжимаем оцепление». «Орешник! – надрывался Анвельт. – Проверьте, нет ли бокового лаза из бункера в лощину! Берегите людей!»

Кольцо оцепления сжималось мучительно медленно. Боеприпасов у банды, как видно, хватало, и каждый квадрат местности простреливался ею с завидной точностью. Стоило кому-нибудь из солдат выползти из-за укрытия, как вокруг него вздымался песок, свистели пули. Бункер изрыгал огонь, рвались гранаты, и кольцо окружения откатывалось.

До густой темноты продолжался бой. Только тогда подожгли бандитское логово.

Провожая чекистов, Рудольф Илу сказал:

– Я могу для вас еще что-нибудь сделать?

– Можете, – откликнулся Мюри. – И в ближайшие дни. Я познакомлю вас с одной учительницей, вместе с ней вы должны будете обвести вокруг пальца тех, кто стоял за братьями Вяэрси.

– Неделю назад Илу сказал бы вам «нет!» – произнес он после долгого молчания. – Сейчас говорю «да!»

Анвельт доложил по телефону заместителю министра о завершении операции, что-то выслушал и растерянно положил трубку на рычаг.

– Всем участникам объявляется благодарность. – Повернулся к Мюри: – Нам приказано немедленно выехать в Таллинн. Учительницу подстрахует парторг. Ну, и само собой, товарищи из выруского отдела. Дело в том, что вашу старушку уборщицу… ту, что вы искали, обнаружили мертвой в дровяном сарайчике.

В маленькой закусочной Вастселийна за угловым столиком сидели Альвине Лауба и Лысый. Дождавшись, чтобы официантка отошла, тот тихо проговорил:

– С Рудольфом Илу я побеседовал. Вы правы, вполне надежный кадр. И хорошо, что он легализован. Инструкции, которые вы дали ему, на первый взгляд достаточны. Что вы предприняли для спасения братьев Вяэрси?

Альвине оглянулась, не слушает ли их кто-нибудь за соседними столами. Кроме бородача, который углубился в газету и сидел к ним спиной, не увидела никого, вполголоса отчиталась:

– Первое, я вывела из-под удара хуторян, которые хотели войти в группу Вяэрси. Это люди, почти готовые для нашего движения. Если нужно, списки я вам пришлю позднее. Второе, я сохранила связника с Выруской автобазы. Самих Вяэрси спасти уже никто не мог.

Ее собеседник прокомментировал:

– На этом этапе мы довольны вами. Передайте супругу, что с нашими людьми следует вести себя не столь уж нервно. Но я готов понять – условия конспирации… Связываться с нами не стоит, мы сами всегда найдем вас. Я оставляю вам под газетой деньги – это на транспортные расходы, на новые кадры и прочее. Возьмите и сразу уезжайте домой.

Когда Альвине ушла, он произнес, как будто разговаривая с самим собой:

– Ваши впечатления, господин Диск? Лично мне ее стиль импонирует.

Начальник выруского отдела созвонился с министерством, доложил о встрече Альвине со связником.

– Брать, как приказано, не стали. Мелкая сошка!

– А других, других там не было?

– За столиком больше никого. И ни с кем больше этот лысый тип в закусочной не разговаривал. Но мы засняли всех, кто там был.

Улыбка клоуна

Человек, которого Ивар Йыги называл Суве, не мог до конца разобраться в том, что его притягивает к личности этого всегда веселого, жизнерадостного и остроумного акробата-эксцентрика с забавной рыжей копной волос и выразительной мимикой. Яласто в глубине души даже желал ему выйти победителем из маленьких хитростей и ловушек, которые он расставлял неординарному юноше по приказу своих тайных хозяев.

Когда Яласто, получивший инструкции, предложил ему участвовать лично в одной небольшой диверсии на строительстве комбината, Ивар смерил его острым взглядом, подсел к столу и при нем же составил донесение о провокационном поведении резидента национального комитета.

Яласто воззвал к своему «старшему партнеру» и вскоре показал Ивару отпечатанный на пишущей машинке текст:

«Тесьма приносит извинение господину Улыбке. Условия конспиративного существования, усилившееся в последнее время давление властей вынуждают нас прибегать к частым взаимным проверкам».

Ивар только спросил:

– А что, талантливая ли мадам нами управляет?

Яласто пожал плечами. На его рыхловатое, чисто выбритое лицо набежало подобие усмешки, но глаза за большими роговыми очками не смеялись, тонкие, в строчку вытянутые, губы слегка приоткрылись, обнажив на секунду редкие зубы с желтизной, и тотчас же сомкнулись.

Йыги прибыл в Эстонию с самостоятельным заданием. Но его старший партнер из разведки США, некий Бен-младший, посоветовал ему входить в контакты с лесными братьями через посредство старой резидентуры, людей Канариса и Мак-Кибина. «Я не верю во все эти лесные игры, – откровенно признался он Ивару, – но экономический потенциал советизированной Прибалтики и любая информация о недовольстве эстонцев – это сейчас наш хлеб, и ваш хлеб, мистер Улыбка».

Доставленный в Эстонию без особых приключений на моторной лодке, Ивар не стал скрываться, а явился в ближайшее отделение милиции, поведал свою судьбу согласно разработанной еще в Нью-Йорке легенде. К Йыги присматривались, на первое время предложили место рабочего в отделе аттракционов, потом включили в концертную бригаду, выступавшую в Пярну. Артистическая одаренность Йыги, его безупречная исполнительская техника, отличные контакты со зрителями привлекли внимание, и его пригласили в Таллинн.

«Акклиматизация» продолжалась более года. И только почувствовав себя, очевидно, в относительной безопасности, Ивар начал связываться с агентурой англичан. Последние не отличались сговорчивостью. Но чем больше сил набирала Эстония и чем меньше «щелей» оставалось для пропагандистской машины ревнителей «холодной войны», тем настойчивее становились притязания ЦРУ к Прибалтийскому отделу английской разведывательной службы. Несколько окрепло и положение Ивара Йыги. Яласто начал снабжать его информацией об акциях лесного братства, давать отдельные поручения.

Видимо что-то в досье смешливого разведчика беспокоило старых агентов Канариса, и они настойчиво просили Яласто провести очную ставку Ивара Йыги с его довоенными друзьями. Они же обнаружили и «невесту клоуна» Эстер Тийвел. Йыги как мог оттягивал это свидание, но, наконец, уступил.

Эстер им отворила сразу. Кремовая блуза удачно оттеняла смуглость ее кожи. Взгляд больших глаз легко скользнул по незнакомому человеку, деликатно отступившему в сторону, задержался на почтительно склонившем голову Иваре, губы ее изогнулись в насмешливой улыбке.

– Прошу вас, уважаемый гость… и тебя, Ивар.

Ее мастерская служила одновременно и гостиной. Освободив два кресла от карандашных и акварельных эскизов, Эстер любезно предложила гостям сесть, непринужденно заговорила о своей новой работе.

Йыги спохватился, представил своего дядю. Яласто отвесил почтительный поклон молодой женщине, в несколько старомодной манере заговорил о трудных военных скитаниях племянника, о его полуголодном существовании, изнурительной работе сначала на медных рудниках, потом в бродячем цирке. И всегда, подчеркнул Яласто, Ивар хранил воспоминания о прекрасной Эстер и лелеял надежду…

На этом месте Ивар с язвительной усмешкой вставил:

– Мой дорогой дядюшка, вот тут вы не очень точны. Акробат и эксцентрик Ивар Йыги уже не лелеял надежду. На небосклоне Эстер, если не ошибаюсь, летом сорокового появился вполне преуспевающий эскулап Калью Ояла и еще более выгодная партия в лице архитектора Отто Сангела…

– Вот как, ты пронес через рудники не только мое имя, но и их имена, Ивар?

– Эстер, довоенный воздыхатель Ивар явился в твой дом не для ревнивых воспоминаний… Я соскучился по всему эстонскому, по нашим полям, дорогам и даже по этому дому. Я согласен жить бедняком, но со всем этим.

– Но говорят, ты не бедняк, Ивар, – Эстер не спускала с него взгляда. – Твое имя на афишах крупнейших залов. А почему не цирка? Или карьера клоуна тебе импонирует меньше карьеры акробата-эксцентрика?

Громкий смех вырвался у Ивара. Его лицо, только что исказившееся на мгновение болезненной гримасой, стало походить на маску дьявольски улыбающегося сатира.

– Клоун, я?.. Ха-ха… Почему не в цирке… ха-ха-ха… Милая Эстер, не ты ли однажды утром, когда Ивар Йыги пригласил тебя на свой дебют, сказала: «Ивар, дебют это прекрасно… Но как ты считаешь, называться женою клоуна это тоже прекрасно?»

Маска циркача улетучилась, и на смену ей пришла озабоченность, замешанная на боли.

– Знаешь, сидя в Эстонии, это трудно понять. Но, когда десяток оклахомских парней высыпает на арену, чтобы линчевать твою черную партнершу…

– Да, ты прошел не один круг ада, – Эстер задумалась.

– Брось, – Ивар махнул рукой. – Я слышал, что и ты. Эстер, пережила в войну всякое. Верно это, что Мяэ приглашал тебя оформить театр к юбилею фюрера и будто ты пропела ему: «Кукареку, шут!»

– Я, правда, не кукарекала, – фыркнула Эстер, – но что-то ему сказала такое, что он забыл ко мне дорогу.

Яласто поднялся, наклонил круглую, как арбуз, голову:

– Благодарю вас за то, что вы не приняли моего племянника с возможной при этих обстоятельствах суровостью. Разрешите откланяться.

Долго еще после его ухода они молчали. И вдруг:

– Почему ни слова о брате, Ивар? По-моему, твой близнец Ильмар увлекался стихами. Смешно, столько лет прошло, а две его строчки помнятся мне: «Человек не должен Мирозданью…»

– «Ну, разве Доброту и Пониманье», – медленно закончил Ивар, – Ильмар был милый чудак, романтик, простодушный и нежный. Он не выдержал эмигрантской жизни…

Он изредка заходил к ней, по старой дружбе. Несколько раз заставал у нее знакомых, коллег, встретил и Отто Сангела, некогда архитектора, а сейчас, как представила его Эстер, «основной фигуры в нашей сельской кооперации». Сангел рассмеялся, сказал, что Эстер всегда переоценивала его и, каждый раз убеждаясь в этом, отвергала сделанное ей предложение.

Когда Ивар узнал от Эстер, что у Сангела крупные неприятности на работе и он может слететь, он предложил свою помощь. У него есть друзья в министерстве строительства.

В этот вечер он информировал одного из своих адресатов:

«Улыбка – Дедушке. К сватовству подготовился. Интересуюсь сведениями о сельской кооперации, акцентируйте просчеты, кадровые перемещения. Из Эстонии. 1949».

Спустя две или три недели после этого разговора, встретив как-то Ивара в доме у Эстер, Сангел сам захотел с ним переговорить.

– Я бы вас не беспокоил, товарищ Йыги. Но я попал в замкнутый круг. Ситуация такова: кто-то пустил утку, что Сангел, распределяя кредиты, оказал протекцию нескольким бывшим землевладельцам. Чушь, навет, но немедленно возникает ревизия, одна, другая. Короче: мне предлагают перейти на скромную должность в уезд. Это с моим опытом! Но у меня, наконец, есть и своя основная профессия. Я архитектор, я строил особняки. – Остро глянул: – Кто у вас есть в министерстве строительства?

Йыги уклончиво ответил, что знакомых у него много и он может взяться помочь уважаемому архитектору. Но для этого он должен во всех деталях знать, в чем именно обвиняют товарища Сангела, в чем он прав, а в чем промахнулся.

Отто Сангел вскоре получил должность руководителя группы по проектированию одного сооружения на острове Сааремаа. А через месяц огорченный Ивар положил перед Сангелом текст интервью, которое неизвестный ему корреспондент взял, якобы, у Сангела. Корреспондент собирайся поместить его в какой-то шведской или американской газете. Сангел внимательно прочел интервью, узнал свои же интонации, вспомнил свой разговор с артистом, усмехнулся:

– Зная немного западную прессу, я полагаю, писака желает получить мзду, чтобы спрятать эту беседу в карман.

– Наверное, – небрежно отозвался Ивар. – Но его больше устроит пустячная информация о вашей работе. Тем более, – заспешил он, – что секретов в ваших сельских домах, как я понимаю, нет.

Он выдержал тяжелый испытующий взгляд архитектора.

– Пожалуй, секретов в нашей работе, действительно, нет, – медленно ответил Сангел, и Ивар понял это как начало их нового сотрудничества.

Ивар вошел к Яласто, одновременно довольный и разочарованный столь легкой победой.

– Можно бы и постучаться, – недовольно отчитал его бухгалтер.

Ивар заметил, что в глубине комнаты на стуле сидела приятная, красивого сложения женщина, по платью – крестьянка.

– Впрочем, удачно, что вы здесь. Альвине Лауба-Вессарт и Ивар Йыги, – представил Яласто своих гостей друг другу.

– О, про вас, госпожа Вессарт, я что-то читал в газетах, – солгал Ивар, он прекрасно знал, кто сидит перед ним.

– Тогда и я скажу, – засмеялась Альвине, – что видела вас на афишах. Люблю веселых людей. А у нас на хуторах народ серьезный. Оно и понятно – забот много.

– Хорошо, что вы познакомились, – Яласто подошел к окну, задернул шторы. – Вам говорит что-нибудь имя Яана Роотса?

Альвине покачала головой, у Ивара вертелось на языке: «зеленый батальон», но он молчал.

Яласто расстелил на столе большую карту, ткнул пальцем в район Сымерпалу. – «Гимназист» когда-то шалил здесь в «зеленом батальоне», удрал от чекистов, возомнил себя выруским «фюрером»… Родители – в Швеции, вся родня – в лесах. Все это нам на руку. Вам придется вдвоем, если господин Йыги не возражает, сделать отряд Роотса центром нашего движения на юго-востоке Эстонии.

Видно, Яласто и сам почувствовал фальшивость своих слов, наклонился к карте.

– Инструкции такие… Проникайте в души людей…

Яласто почти дословно повторил смысл только что полученного распоряжения:

«Лично проверьте Агронома, госпожа Тесьма, доверьте Улыбке прощупать Кооператора, под контролем Диска высылайте Племянницу петроградца в ее отчий дом для придания силы трем братьям (Вяэрси). Момент крайне ответственный, проникайте в души людей, ищите в них пересечение нужных нам качеств, выявляйте и разжигайте теплящиеся в них сомнения, недоумения, обиды. Планетный Гость».

Прощаясь, Яласто напомнил им о шифрах и явках.

– Прошлое донесение я адресовала по вашему совету Диску, – заметила Альвине. – Так и продолжать?

Яласто остро взглянул на нее, потянулся к трубке, медленно начал набивать ее пряным табаком.

– Почему бы и нет? – недоуменно произнес Яласто. – Что, собственно, изменилось?

– В самом деле, – размышлял вслух Йыги, – не все ли равно, писать на имя Диска или бухгалтера Яласто, раз донесение все равно зашифровано.

Чтобы продемонстрировать полнейшее равнодушие, он засвистел ковбойский мотивчик. Яласто как ни в чем не бывало продолжал свое занятие, поднес к трубке спичку, глубоко затянулся.

– Фантазии нашего друга Йыги порой превосходят его антраша на эстраде. Вы свободны, госпожа Лауба.

Учтиво проводил Альвине до выхода, повернул ключ в двери, вернулся, выхватил из кармана браунинг:

– Что за провокация, Йыги! Кто просил вас излагать свои домыслы при этой женщине?

– Будет вам, Прийдик, – отмахнулся Йыги. – Если моя шутка впрямь вам кажется бредовой, к чему эти громкие слова и замашки дешевого громилы?

– Я просто хочу, чтобы вы знали мой характер, Йыги. Когда старой подслеповатой уборщице показалось, что я чем-то смахиваю на бывшего хозяина миленькой увеселительной конторы, ей пришлось покинуть нашу бренную землю. Увы, таков принцип нашей профессии, Йыги. Я жду объяснений!

– В шпионской среде кого-нибудь непременно должны кокнуть, но сейчас не тот случай, Прийдик. Вы доверили этой госпоже нечто большее, чем свое имя.

– И тем не менее! – взвизгнул Яласто. – Я расцениваю вашу бестактность как провокацию. Я сообщу шефу…

– Сначала я сообщу шефу, – оборвал его Йыги, – что инструкции в отношении меня не выполняются. Вы уже месяц должны были информацию о лесных братьях передавать не только по своим каналам, но и мне. Полагаю, шифровка из Лондона насчет меня у вашей мадам уже лежит. Могу я, наконец, связаться с нею?

– Нет. Не можете.

– Ладно, – вздохнул Ивар. – Черт с вами! Как вас там… Диск, или Ромб, или Овал. Я вам помогу в Выру, но и вы соблюдайте выработанный статус.

Он пошел к двери, щелкнул ключом, обернулся:

– И не тряситесь, как ведьма на помеле. Мне говорили о кадрах старика Канариса нечто другое.

И на лице его заиграла солнечная улыбка.

Поздним вечером каждый из них занялся своей перепиской. Яласто просил некую Тесьму сообщить, какие возможности в отношении питания Улыбки имеются у английской кухни (у английской спецслужбы). Альвине Лауба передала для своего братца Мати, что ее бухгалтер, «несмотря на свои годы, здорово метает  д и с к». Улыбка выразил эту же мысль Дедушке, немного в другой форме: «не терплю крошечной сцены – мне на ней так же трудно выступать, как если бы Вы заставили бухгалтера сельской кооперации считать на  д и с к е». И попросил оценить фанатизм Племянницы петроградца, «хотя она делится воспоминаниями о дяде в несколько игровой манере».

– А теперь я твой, Бен, – сказал он себе со смешком, – и легко настрочил:

«Привет, Бен. Интересуешься моими путевыми впечатлениями? Здешние знакомые режиссеры выступают в поддержку мира, а ставят в Театре юного зрителя по повести Гайдара «Тимур и его команда» – спектакль о военных маневрах, по повести Катаева «Сын полка» – спектакль, перекладывающий на плечи детей тяжесть боев с солдатами рейха».

Генерал Кумм чувствовал себя прескверно, долго не мог унять кашель, а потом это сообщение от Альвине Лауба. Она перечеркнула все планы на день, пришлось отменить поездку в уезд.

Выступали участники двух последних операций – министр хотел выслушать всех. Анвельт сказал: «Гоняться за щукой, а схватить плотву – доблесть невелика». Мюри: «А усилия наших добровольных помощников? Взяв Яласто, мы бы лишились и их тоже». Грибов: «Диск не подозревает, что он под колпаком. Иначе бы учительница не добралась до хутора». Пастельняк: «Товарищи абсолютно правы. И учтите другое: насколько легче нам будет сражаться за юго-восток Эстонии, зная агента инорезидентуры с точным адресом».

Все ожидали решения Кумма. А он думал о том, кому лучше поручить посоветовать Альвине Лауба с меньшей активностью доказывать свои симпатии к прошлому, не «пережимать», не «переигрывать».

Кумм вдруг спросил:

– Так откуда же пошел псевдоним «Диск»?

Мялло и Мюри переглянулись, Пауль поднялся:

– Разрешите, товарищ генерал? Капитан Мялло и я полагаем, что свою кличку Прийдик Яласто – он же при буржуазном правительстве некий Суве, владелец игорного дома и рулетки в Таллинне – взял в память о рулетке: диск это, иначе говоря, вращающийся круг, по которому прыгает шарик.

Все ожидали решения Кумма…

– Вам их стеречь, резидентов, – заключил генерал, – значит, быть по-вашему. Нам пора в Выру, товарищи.

Часть вторая
УЗНАЮТ ЛИ О ПОДВИГЕ ПОТОМКИ?

Рокировка в длинную сторону

Эльмар и Пауль объездили поселки Ряпина, Вериора, Леэви в поисках какой-нибудь «зацепки» для выхода на банду Яана Роотса, но пока все их усилия были тщетны. Налеты банды в этой местности были не частыми, но довольно болезненными для хуторов и колхозов.

Главари банды, чтобы сбить с толку преследователей, перебирались с нею из уезда в уезд. За ночь люди Роотса были способны проделать шестьдесят-семьдесят километров. Когда Кумм доложил в секретариате ЦК, что еще двое суток назад банда растерзала председателя колхоза в Ряпина, а нынешним утром ограбила магазин в Антсла, задушив сторожа, – один из секретарей в сердцах заметил: «Да примите вы в народную защиту спортсменов – уж они-то обгонят этих убийц!»

К Яану Роотсу уже давно потянулись алчные взоры иностранных разведок, эта банда стала разменной монетой в переговорах эстонских националистов, бежавших в Скандинавию, с Западом.

И, наконец, на пресс-папье, лежавшем на столе скромного бухгалтера банка Прийдика Яласто, сохранился зеркальный отпечаток со словами «Десятый Зеленый». А чекисты хорошо Помнили, что молодой авантюрист, повеса и политический Шарлатан Яан Роотс получил первую эсэсовскую выучку в «Десятом Зеленом батальоне», который еще в сорок четвертом сколотили из сынков кулаков и националистов Выруского уезда двое нацистских офицеров.

…После ликвидации банд Пресса и Вяэрси, возвращения из леса на свои хутора большой группы крестьян и выхода чекистов на долгожданного Диска наступило странное затишье. Но Пауль считал, что в один прекрасный день все версии сотрудников отдела «заиграют», и преследование врагов республики можно будет перевести в стадию оцепления. Во всяком случае пока что версии подкреплялись оперативными мероприятиями. Велось наблюдение за действиями Яласто-Диска. Успешно внедрялась в среду вражеской агентуры Альвине Лауба. Продолжались поиски людей, учинивших мучительный допрос учительнице. Версии, резервы, домыслы…

А расследование обстоятельств гибели уборщицы застопорилось. С самого начала, допустив промедление в поисках явившихся за газетами «почтальонов», Мюри испытывал острое чувство вины. Ему все время казалось, что он что-то упустил.

Пауль глубоко вник в материалы следствия по делу уборщицы, не раз беседовал с патологоанатомом. Он подтверждал, что смерть ее наступила в результате удушья, но не обнаружил следов насилия на теле покойной. «А она не могла пойти за охапкой дров и свалиться в сердечном приступе?» – настойчиво спрашивал Пауль. – «Сердце у нее было не в безнадежном состоянии, – пожимали плечами врачи, – но теоретически такая возможность имеется». «Если бы, – возражал следователь, – кто-то не запер сарай снаружи».

Пауль переговорил с опытными криминалистами. Они посоветовали провести повторное изучение места происшествия. Племянника разыскали, он был потрясен случившимся, уверял, что тетя была олицетворением доброты и никаких врагов или недоброжелателей иметь не могла. В цветочном магазине никто раньше не интересовался, был ли еще какой-нибудь приработок у уборщицы Линды. Приятельниц ее назвать не могли. В соседних конторах и магазинах утверждали, что женщина по имени Линда в уборке помещений им не помогала.

Терзаясь этой загадкой, Пауль проходил как-то мимо Исторического музея и снова заглянул сюда в расчете повидать сторожа, но ему сказали, что у сторожа тяжело заболела родственница и для ухода за нею он на месяц взял отпуск. Пауль пожал плечами, но что-то точило, беспокоило.

Были свои причины для тревог и раздумий и у Эльмара Вяртмаа. Отправляя его и Эдгара Труу на хутор под Михкли, майор Грибов очень лаконично обрисовал их задачу: «Подстрахуйте обоих Лауба… В чрезвычайной ситуации станьте их ангелами-хранителями, в обычной просто тенями. Мелких пташек лучше бы к кормушке не допускать, перед крупными хищниками дверь дома должна быть открыта». Эльмар и Эдгар, не сговариваясь, пришли к одному выводу: их дело в нужный момент подсказать супругам, как себя вести. С Артуром договорились легко: Эльмар, помоложе и в плечах поуже, приставлен к нему от колхоза учиться агротехнике, а Эдгар – родственник Альвине, из Выру погостить приехал.

Никто в дом Лауба не приходил, разве что фургон из волостного центра объезжал хутора, крестьянам предлагались кооперативные товары: посуда, галантерейные мелочи, бижутерия для женщин. Артур тоже вышел к фургону, выбрал для себя безопасную бритву, для жены – косынку, перебросился двумя-тремя словами с продавцом. Узнав, что фургон едет в Пярну-Яагупи, попросил шофера взять его с собой, собирался сортовые семена для колхоза высмотреть. Шофер посадил его в фургон, а в последнюю секунду на развилке какой-то широкоплечий верзила, махая бумажкой, напросился в кабину, объяснил, что жена в Пярну-Яагупи рожает. Позднее Эдгар Труу рассказывал, он и был этим широкоплечим верзилой, что шофер за дорогу и слова не молвил, машину вел ладно, не останавливаясь. Высадил попутчика, не доезжая поселка, сказал, что им не велено брать посторонних. От денег отказался, вышел из кабины, отомкнул заднюю дверь в фургоне, молча выпустил Артура Лауба. Потом быстро захлопнул дверцу, сел за баранку – и был таков.

Артур держал в руках тонкий металлический браслет и странно улыбался.

– Ты что? – недоумевал Эдгар. – Купил? Чему радуешься?

– Не купил, – замотал головой агроном. – В подарок дали. Для Альвине.

– Какой подарок? Кто там сидел?

– Их двое было, продавец, а второй – кассир, что ли, кто его разберет… Кассир в темном углу сидел, он мне экзамен и учинил. – Заулыбался: – Прошел я экзамен, дорогой товарищ, иначе бы ты меня мог не увидеть.

«Кассир» поначалу назвался сотрудником органов госбезопасности и строго спросил, кто дал право агроному нарушать указания госбезопасности и отлучаться далеко от дома. Сообразив, что таких указаний не было и что на хуторе у него уже дежурят двое чекистов, Артур на эту примитивную удочку не поймался. Почувствовав, что с этой стороны агроном непробиваем, «кассир» переменил тон, назвался другом покойного Тыниссона и начал «потрошить» Артура Лауба уже по высокому счету.

Наиболее трудной для агронома частью допроса, как и предполагали чекисты, был его уход из бункера незадолго до окружения банды и дальнейшие планы Артура на житье-бытье. О «подожженной» им овчарне задававший вопросы, видно, уже был осведомлен. Он интересовался, дал ли Тыниссон для Лауба какие-либо городские явки, и, получив отрицательный ответ, очевидно, испытал удовлетворение, ибо сказал продавцу на довольно хорошем немецком языке: «Он молчал до конца». Артур едва не попал впросак, отвечая на вопрос, когда он впервые увидел фотографию сына Тыниссона, но вовремя вспомнил, что по легенде она была вручена Альвине самим Тыниссоном. А о будущем своем сказал кратко: «Чем смогу, отомщу им за бункер, за друзей, за Эстонию… И семена их, колхозные, прорастать будут плохо!» Расстались мирно, и он даже получил подарок для Альвине.

Труу и Лауба отправились в поселок порознь. Вновь встретились через час.

– Дело обстоит так. Никакого фургона уездная кооперация в Михкли не присылала. Они хорошие артисты, не хуже тебя. Фургон же у кого-то стянули.

– Да я же сам к ним напросился, – недоумевал Артур.

– Не смеши людей. Не зря они приехали прямиком на твой хутор. Не сел бы ты в машину сам, усадили бы силком, только нам тогда хуже пришлось бы.

– Я его узна́ю, – обещающе произнес Артур. – Лица в темени не видел, а по голосу узнаю. Глухой такой, грубоватый, и яду в этом голосе много.

Эльмар и Эдгар внимательно рассматривали браслет. Трехрядные серебряные колечки скрепляла цепь легких тонких пластин, на каждую из которых был нанесен какой-либо национальный орнамент. Орнамент выдавал высокий вкус мастера по металлу, глубокие этнографические знания.

– Допустим, найдем мы мастера, – рассуждал Эльмар, – он таких браслетов за свою жизнь, небось, сотни сделал. Да разве он сам продает их?

Мысль о том, что в этой встрече агронома с противником они упустили что-то главное, сверила мозг Эльмара Вяртмаа.

…Вернувшись из поездки, Мюри и Вяртмаа доложили начальству об увиденном и услышанном.

– Я вызвал сюда оперуполномоченного из Выруского уезда, – сказал Грибов, – Гураев Иван Ильич. Допрашивает без надрыва, прицельно. – Грибов ценил искусство снимать допрос. – Он с этим «зеленом батальоном» и лично Роотсом в свое время намучился. Побеседуйте, военный совет созовите. Понадоблюсь – и меня призовите.

С Гураевым им разок довелось встретиться. Крепкий, плотного сложения человек, вежливый, с приятными манерами. Услышав о затруднениях оперативной группы, Гураев на минуту задумался, потом сказал:

– Условимся так. Я расскажу, что знаю и помню. Возможно, это поможет, возможно – нет.

Детство Гураева прошло в бывшем Петсериском уезде буржуазной Эстонии. Ученик сапожника, позже лепщик глиняных сосудов, дорожный рабочий – он прошел в юности хорошую школу жизни. Уже в рядах Советской Армии получил «два кубаря», а осенью сорок четвертого был командирован в Вырумаа. И сразу же возник этот проклятущий «зеленый батальон». Этим странным именем назвали его два офицера-эсэсовца, которые застряли в лесах и здесь сколотили «батальон». Они хотели убедить эстонских крестьян, что «зеленая молодежь», несмотря на поражение фюрера, по-прежнему верна ему. Так они заявляли в своих листовках, подписывая их «Десятый зеленый батальон». В действительности не было ни батальона, ни зеленых мальчишек, была горстка сынков тех, кто бежал сломя голову из Эстонии.

Труден был поиск, во главе банды стояли изощренные эсэсовцы. Жестокость, возводимая ими в норму жизни, вынудила одного из завербованных в банду порвать с нею. Он принес в волисполком врученную ему листовку. Набившие оскомину посулы, набор националистических формул; шрифт стандартный, отпечатано на машинке. Обнаружили следы и машинки и печатавшего на ней…

Когда банду накрыли в бункере, то одного из бывших офицеров вермахта и Яана Роотса в нем не оказалось. Роотс был, пожалуй, предприимчивее других и в своем честолюбии и авантюризме гитлеровскую программу расовой и социальной ненависти почти ко всему человечеству воспринял и как свою жизненную программу. Гитлеровцу и его выкормышу удалось бежать. Они сколотили новую банду. В нее набились бывшие надзиратели концлагерей, кулаки, каратели, охотившиеся за партизанами, гитлеровские офицеры – все, кто скрывались в лесах, самый мутный, зверский, античеловеческий элемент.

– Яан Роотс, – закончил свой рассказ лейтенант Гураев, – стал остервенелым убийцей, как и его названый папаша с псевдонимом «штурмбанфюрер СС Онгуар». Фамилия не немецкая и не эстонская – пусть, мол, думают, что в банду чуть ли не пираты всех морей съехались. Но у Роотса есть одна слабая струнка: обожает лично вербовать к себе новичков. Так что дайте ему наживку, и он клюнет.

Гураев лукаво улыбнулся.

– Только наживку эту готовить надо. Кто играет в шахматы, знает, что рокироваться в короткую сторону быстрее и проще. А здесь – в длинную нужно. С выводом фигур на Поле. Так есть у вас такая наживка?