Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Просматривая через несколько дней донесения подчиненных, генерал Кумм с интересом задержал в руке один рапорт, обвел несколько абзацев красным карандашом, попросил сидевшего в кабинете Пастельняка:

– Павел Пантелеймонович, вызовите ко мне начальника контрразведывательного отдела. Широко мыслят наши молодые товарищи, широко… За какую-то неделю сделали для нас не только словесный, а я бы сказал, идеологический портрет интересующей нас Эстер Тийвел. И женихов ее превосходно описали.

Отложил рапорт, что-то вспомнил:

– Как там ваша подопечная Лауба-Вессарт?

– Появляется в Таллинне. Круг объектов пока сужен. Дома подруг, школы, несколько дамских салонов. Результаты пока нулевые.

– И нуль – цифра, – со значением сказал министр. – Кроме того, вашу подопечную инорезидентура уже приметила. Только что перехвачено очередное донесение Диска к Тесьме. Одна фраза звучит так: «Нас разыскивает якобы посланная ушедшим от нас Багровым Лауба-Вессарт, она же племянница осужденного Петроградской губчека Вессарта. Жду инструкций».

– Быстро сработали, – развел руками Пастельняк.

– Ну, раз она для них Племянница, – предложил генерал, – будем ее называть Переводчицей. Как-никак двумя языками владеет. И еще, Павел Пантелеймонович, уточните у редактора «Советской Эстонии», я слышал, они собираются изложить дело шпиона Вессарта в Петрограде. И в выруской газете собирались об этом писать. Нас интересуют сроки и характер публикации. Возможно, статья и нам сослужит пользу.

Боец народной защиты

У Альвине не выходило из памяти побелевшее лицо Артура, его расширенные зрачки в минуту их прощания. «Я и не знал, – глухо сказал он, – что моя жена… в общем такая сильная». «Имей в виду, – предупредила она, – тебя могут проверить и проверят. Теперь от твоей силы и выдержки зависит моя жизнь. Повтори, как ты вылез из окружения».

Легенда была проработана тщательно, ее рассматривали со всех сторон опытнейшие контрразведчики, «прокол» находили лишь в том, что хутор, который велел поджечь Тыниссон-Багровый, «загорелся» двумя днями позже ликвидации банды. Но решили, что кто захочет убедиться в факте поджога и обнаружит обугленную овчарню, не станет уже скрупулезно сверять даты.

Формальным поводом для приезда Альвине Лауба в Таллинн явился месячный семинар учителей начальных школ, на который уезды направили своих лучших педагогов. План для Альвине был разработан тщательный. Семинар, визит к одной из подруг, по дороге – два-три магазина, и только. Где можно – пояснять, что она из Михкли. Изредка интересоваться, разрешается ли наследникам владельцев иностранных вкладов переводить последние на свое имя.

Проходил день за днем, ее не примечали. В дамских ателье Альвине начала подавать небольшие реплики с обязательным зачином: «Михкли не Париж, но и у нас хотят модно одеваться». Название местности, которое из-за недавних налетов Тыниссона-Багрового и Жигурса-Румянцева в эти дни было у всех на устах, пугало и настораживало.

Пауль, заглянувший в поздний час в общежитие к Альвине, подбодрил ее, объяснил, что не следует ожидать от противника немедленной реакции.

– Апрель уже звенит в воздухе, – тоскливо протянула Альвине, – мои ребята диктанты должны писать, яблони на хуторе подкормки просят, а я по Таллинну брожу, будто странница…

– Бродите, любуйтесь таллиннской стариной, – сочувственно сказал Пауль. – Завтра приезжает из отпуска мой друг Мати. Вы будете держать с нами связь через него.

Пауль не добавил, что у Мати в друзьях добрая половина молодых продавцов, кулинаров и обслуживающего персонала кафе и закусочных столицы, куда он полтора года назад, еще до прихода в органы безопасности, был переведен на комсомольскую работу. В задуманной операции это немаловажный фактор.

Сведения от учительницы по-прежнему поступали неутешительные. Никто к ней интереса не проявлял. Не зная, куда себя деть, она начала заходить в музеи. Апрель выдался ветреным, много по улицам не походишь.

Принеся Паулю очередной отчет, Мати однажды сказал:

– Сегодня один пижон тянул глинтвейн, а сам глаз не сводил с учительницы – она пообедала в «Лайне».

– Пижон мог пялить глаза от пустого любопытства, – охладил его пыл Пауль.

– А мог и по заданию.

Пастельняк вызвал к себе Мюри:

– Звонили из Выру. Завтра в газете появится статья о деле Вессарта и уроках из него. Нельзя ли нам извлечь из этого побольше пользы?

Комбинировали, прикидывали так и этак, но сошлись на том, что придется ожидать ответного шага противника.

– Эх, проследить бы нам, кто ухватится за этот номер! – помечтал Пауль.

Анвельт задумчиво сказал:

– Многое вертится вокруг Ратушной площади. Люди Рихо Рандметса, напившись, болтали, что коронуют Эрику на Ратушной площади… Обед в «Лайне», где учительницу, по данным Паоранда, фотографировали… Мы могли бы оставить одну газету у гардеробщика в «Лайне», вторую – на прилавке аптеки магистрата… Там всегда полно людей. Проследить путешествие номеров газеты будет трудно, но возможно…

На другое утро Эльмар Вяртмаа уже вернулся с несколькими экземплярами районной газеты. Статья была написана так, что можно было предположить: Альвине Вессарт имеет отношение к нечистым делам своей родни.

К вечеру были получены первые данные о странствиях газет. Экземпляр, который лежал на стойке у швейцара в кафе «Лайне», попал в руки музейного сторожа, но, по всем данным, этот человек далек от политики. Номер, что был в аптеке, взяла пожилая уборщица. Фармацевту показалось, что у женщины в руках был пакет с сельдью, и ей явно нужна была более надежная обертка. Уборщицу еще предстоит разыскать.

Мати уже не хвалился своими наблюдениями, строго придерживался фактов:

– Целый квартал за нашей подопечной вышагивал весьма респектабельный гражданин с толстой тростью.

– Респектабельный, наверное, вдовец и ищет для горчичников и утюжки штанов невесту, – предположил Пауль. Но ему и самому хотелось верить, что лед тронулся.

Однако их обвели вокруг пальца. Мати ворвался в отдел запыхавшийся:

– Пауль, ты никуда ее не отсылал? Ее нет ни в общежитии, ни в центре… Я сам наблюдал, как она вошла в подъезд школы, где у них семинар. До часа дня ни одна слушательница не показывалась…

Через час они сидели вчетвером – лейтенанты Мюри, Вяртмаа, капитан Анвельт и старшина Мати Паоранд – колдуя над картой Таллинна.

– Я успел побывать в общежитии, – доложил Эльмар, – У слушателей семинара первое занятие сорвалось, заболел лектор. Двором они перебежали в соседнее кафе.

– Или нам очень повезло, – предположил Анвельт, – или Лауба сейчас в большой беде.

– Боюсь, что и одно и другое соседствуют, – Пауль был непохож на себя, обеспокоенный, настороженный.

Стремительно разворачивалась пружина оперативных мер в борьбе за Альвине Лауба.

К концу дня группа подводила первые итоги поисков. Игорь Анвельт, недовольный собой и всеми, сообщил, что нашел школьную уборщицу, она сидела с вязанием у окна. В ворота въехала легковая машина и остановилась возле молодой женщины, одетой не по дождливой погоде, в одном костюме. Из машины вылезли два пассажира и заговорили с учительницей. Та уселась с ними в машину, вроде бы без всякого принуждения. В марках автомобилей уборщица не разбирается, эта была темно-синего цвета.

– Там есть вторые ворота, – Мати был бледен. – Провели меня. И лектор заболел некстати…

– А те и про лектора, и про вторые ворота знали, – обронил как бы невзначай Грибов.

– Из ресторана в Кадриорге, – докладывал Мати, – до меня дозвонился официант и сказал, что двое посетителей угощали обедом учительницу. Ее фото я показывал. Все трое уехали на синей «эмке». Номер машины «РР 26—62». Официант еще слышал, что водитель хотел заправиться, а второй остановил его и сказал, что хватит им и того бензина, что в баке.

– Ну, ты и даешь, Мати! – не удержался Эльмар. – То промах, то «в яблочко». Это же ценная новость!

– Очень серьезный вопрос, – остановил его Анвельт, – надо ли их сейчас ловить.

…А пока велся этот оперативный поиск, Альвине Лауба переживала, может быть, самые трудные часы в своей жизни. Людей, которые подъехали к ней на машине, она никогда раньше не встречала. Парень, модно одетый, с лицом, тронутым оспой, голова у него была насажена на удивительно длинную шею и напомнила качающийся горшок на коле изгороди, Альвине его почему-то сразу прозвала «Качалкой». Второй – несколько постарше, с рыхлой и дряблой кожей, под шляпой ни волоска: «Лысый», – сказала себе Альвине, в ту минуту она еще могла шутить. Лысый больше слушал, задавал вопросы Качалка.

– Госпожа, – вежливо спросил он, – вы из Михкли, не так ли?

Она подтвердила, Качалка попросил ее назвать себя, объяснить цель приезда. Слушал, вертел головой, будто ненароком спросил, зачем она интересуется частными вкладами в иностранных банках. Альвине пожала плечами, в свою очередь спросила, принято ли в столице так расспрашивать каждую приезжую. Наконец вмешался Лысый, печально сказал, что за местечком Михкли погиб его большой друг. Не знала ли его дама из Михкли?

…В паузе между блюдами он выложил на стол пачку снимков, спросил, не найдет ли госпожа Лауба среди заснятых лиц их общего друга. Карточка Тыниссона была десятилетней давности, но его оттопыренные уши, маленькие буравящие глаза Альвине узнала сразу.

– Теперь расскажите мне все о последних днях Тыниссона-Багрового, – предложил Лысый, – и о том, что его связывало с вами.

Легенда задвигалась, заиграла. Альвине передала все так, как ее учили, но Вессарта придержала на закуску. Она видела, что сомнения их не рассеяны, что они не очень понимают, почему этой сельской простушке Тыниссон доверил свои последние мысли и надежды. И тогда пошли в дело хутор, «подожженный» ее мужем Артуром, ее «дядя» Вессарт, расстрелянный в Петрограде, ее «близкий друг» по Выру в годы пребывания здесь немцев руководитель «Омакайтсе» капитан Тибер, которому она помогала в розыске советских активистов.

– За что вы невзлюбили Советы? – тихо спросил ее за обедом Лысый.

– Я учительница, – так же тихо сказала она. – Я не хочу учить детей русскому языку и биографиям баррикадных героев. Я – эстонка, понимаете?

Когда они перешли к десерту, снова заговорил Качалка:

– Допустим, мы поверим вам. Но не странно ли, госпожа, что после всего случившегося власти доверяют вам?

– Учитель начальной школы – что за пост? И вот что я вам еще скажу, господа: если не приспосабливаться к режиму – как прикажете жить? Снова в лес? Леса себя изживают. Уж лучше я буду учить наших юных эстонцев эстонскому языку. Вы со мною согласны, господа?

Кажется, они были согласны. И попросили уважаемую госпожу Лауба-Вессарт стать гостьей их близкой родственницы госпожи Ээвы Мартсон, пока они обсудят все услышанное и решат, как могут использовать силы и знания ее и мужа.

– Охотно, – сказала она. – Только достаньте мне какую-нибудь справку для семинара.

Пауль потом уверял, что более сильного хода с ее стороны придумать было нельзя.

Снова они в машине. Лысый любезно попросил разрешения у учительницы завязать ей глаза до входа в дом госпожи Мартсон. Снял с нее повязку, когда они, поднявшись по лестнице, вошли в комнату. Она осмотрелась: окон нет, один диван и одно кресло, в котором восседает темноволосая женщина с седой прядью, не старая и не молодая, с властным надменным лицом, сильными, длинными руками. Женщин знакомят, и спутники Альвине быстро удаляются.

– Режим у меня такой, госпожа Лауба-Вессарт, – тоном, не допускающим возражений, изрекает хозяйка, – из комнаты не выходить, шума не производить. – Она свистнула, и в дверях появился огромный песочной масти дог с белой грудкой. – Вам стоит сделать шаг по лестнице, и мой Зевс разорвет вас на клочья.

Она вышла, замкнув снаружи дверь на ключ.

Ночь прошла неспокойно. Утром хозяйка поставила перед Альвине поднос с бутербродами и кувшин с питьем. Альвине пыталась поесть – кусок не лез в горло. Отпила, показалось, настойка, голова закружилась.

Когда она пришла в себя, то прежде всего обнаружила, что раздета, а уже потом – что привязана к креслу. Хозяйка стояла в дверях с большим хлыстом в руке, у ног ее нежился дог.

– Милая Альвине, – предложила Ээва Мартсон, – меня попросили задать вам несколько вопросов. Чем искреннее вы будете, тем быстрее мы разойдемся, что в ваших прямых интересах.

– Я не понимаю вас, госпожа Мартсон, – явно испуганно сказала Альвине. – На что я должна ответить и зачем все это?

– Сейчас поймете, – отозвалась Мартсон. – Вопрос первый. Кто с вами связан из службы безопасности? Кто передал вам снимок от нашего Тыниссона?

– Да он сам!

Она не успела договорить. Острый хлыст разрезал воздух и, кажется, ее тело. Удар отозвался острой болью, красной полосой на груди, едва не вырвавшимся из горла, криком. Мартсон с интересом наблюдала за ней.

– Вопрос второй, – чеканила она. – Кто придумал эту чушь насчет вашего родства с Вессартом?

– Господин Вессарт, который погиб в Петрограде, мой родной дядя.

Свист, удар, дог оскаливает зубы.

– Вопрос третий, Альвине. Кто вывел из леса вашего мужа и еще двух предателей до окружения банды?

Кажется, хлыстом она владеет мастерски. Кем она была – укротительницей в цирке или надзирательницей в концлагере?

– Тыниссон просил, чтоб вы подняли его сына… От кого это я могла узнать, кроме него?

– Сына?.. Он сказал вам о сыне?

Мартсон на секунду теряется.

– Шеф, – тихо говорит в телефонную трубку Лысый, – эксперимент идет. Она владеет тайной сына погибшего друга. Похоже, что исходные материалы подлинные. Прикажете продолжать? Или… Слушаюсь.

Лысый поднимается наверх, открывает дверь и, увидев кровь, струящуюся по телу Альвине, грубо кричит Ээве Мартсон:

– Стерва! Черт! Здесь тебе не Тартуский лагерь! Прочь!

Он подходит к Альвине Лауба и с состраданием в голосе говорит:

– Прости нас, девочка. Мы должны оберегать наше движение. Ты будешь жить и работать с нами.

Крестьянские парни возвращаются на хутора

– Кажется, высказались все, – секретарь Центрального Комитета партии посмотрел на свои пометки, и скорее в порядке раздумья, нежели осуждения заметил:

– В одном-двух выступлениях промелькнула мысль, что по мере успехов нашего социалистического строительства нацподполье и бандитизм будут себя изживать. Так-то оно так, но закономерности явления можно ускорить, а можно занять позицию стороннего наблюдателя. Коммунисты такой сторонней позиции никогда не придерживались и придерживаться не будут. Тем более, что Запад преподносит нам сюрприз за сюрпризом.

Извлек из папки лист бумаги:

– Эмигрантские националистические круги и их западные покровители разработали новый план атаки на Советскую Прибалтику. В этот дьявольски хитроумный план – почерк ЦРУ и непосвященный определит – входят попытка поднять повторную волну движения лесных банд, соединить террористические акции с оголтелой антисоветской обработкой населения. Их средства нам известны. Товарищ Кумм, вы хотели познакомить членов секретариата и руководителей районных органов безопасности с последними документами. Десяти минут вам для этого достаточно?

– Уложусь.

Министр лаконично сообщил, что в печати проскользнул намек обозревателей о разработке новой директивы Совета национальной безопасности США. Предлагается оказывать военную поддержку любым некоммунистическим силам для расправы с коммунистами и идущими за ними людьми.

– В один голос с этими «охранителями безопасности», – желчно продолжал Кумм, – запел наш добрый Сэнди, подозреваю – он же полковник Мак-Кибин, начальник Прибалтийского отдела британской спецслужбы. В перехваченной нами шифровке, отправленной им для эстонской агентуры через Стокгольм, некий Фредди от имени Сэнди прозрачно заявил: «Тяжелые потери паствы мы относим за счет самообольщения Планетного Гостя и его партнеров, а также дезинформации своего духовника (читай: британской разведки). Укрепляйте дух верующих в юго-восточных приходах». И Ребане побоялся отстать. В инструкции агентам он слезно взывает: «Уничтожать надо всех коммунистически настроенных людей». Круг сомкнулся, националисты, рядившиеся в тогу защитников независимости Эстонии, встали на путь убийств и расправ, превратились в обыкновенных уголовников.

Кумм сел, первый секретарь ЦК добавил:

– Вынужден напомнить, что Бюро ЦК широко распространило опыт отрядов народной защиты. Письмо секретариата ЦК по подрыву базы буржуазно-националистических элементов было доведено до сведения всех горкомов и укомов республики. Все рекомендации должны последовательно учитываться на местах.

Обрисовав конкретные задачи партийного актива, секретарь ЦК обратился к Кумму:

– ЦК просит вас направить в Юго-Восточную Эстонию свои самые опытные кадры, поскольку именно на этот район противник делает сейчас ставку. Все, что касается партийной поддержки на местах, обеспечим.

Шел сорок девятый год. Отдел Министерства госбезопасности по борьбе с бандитизмом и подпольем проводил две крупные операции: чекисты их назвали «Переводчица» и «Отец шестерых». Заместитель министра Александр Васильевич Чернышев созвал совещание сотрудников отдела сразу после вызова руководителей министерства в ЦК Компартии Эстонии, кратко обрисовал задачи, поставленные Центральным Комитетом перед органами государственной безопасности республики.

– Коллегия министерства, – пояснил Чернышев, – поручила мне с группой сотрудников возглавить борьбу коммунистов Вырумаа и батальона народной защиты уезда с зашевелившимися остатками лесных банд. Со мною выезжают Анвельт, Мялло, Мюри и Конников. Вяртмаа и Труу, по просьбе майора Грибова, командируются для создания заслона в Михкли. Пока же попрошу доложить, что конкретно принесла нам операция «Переводчица».

…После десятидневного отсутствия Альвине Лауба появилась на семинаре. Вид у нее был болезненный, на кисти левой руки повязка, но глаза смотрели спокойно, лицо выражало решимость. Мати Паоранду, который навестил ее в общежитии, четко изложила все происшедшее, живописно представила Качалку, Лысого и надзирательницу Тартуского концлагеря. Заключила: «Поверили… Назвали явку под Вастселийна. Рудольф Илу должен свести меня с братьями Вяэрси».

Координаты дачного строения, куда связники резидента могли доставить Альвине, были «вычислены» капитаном Анвельтом с точностью до полукилометра. Была найдена эта заколоченная дача, владельцы которой уехали и которую на сутки облюбовали истязатели. «Эмка», выкраденная в поселке за Таллинном, оказалась брошенной на берегу моря. «Словесные портреты» связников и неизвестной уборщицы, приходившей за газетой в аптеку, были разосланы по отделениям Таллиннской милиции, но откликов пока не поступало. Разыскивали и дога. В этом обещал помочь один владелец другого дога и посмотреть в своей картотеке породистых собак.

– Я получил замечание от товарища Грибова за промедление в поисках людей, охотившихся за номерами районной газеты, – признался Мюри. – Поднял на ноги многих. Лично побывал у сторожа исторического музея – газета эта валялась у него на столе, вся в пятнах жира и разорванная. Судя по его словам, он взял газету, чтоб скоротать перед сном время, а заодно узнать, что делается в Выру, там учится его племянник. Мой помощник прогулялся с фармацевтом по улице Пикк, но старуху-уборщицу они не обнаружили.

– Не маловато для такой мощной бригады? – спросил Чернышев, внимательно всматриваясь в лица чекистов.

– Разрешите рассказать об одной странности? – спросил Мюри и, подметив кивок замминистра, продолжил: – Я запросил сведения о случившихся за последнее время происшествиях в магазинчиках. Ничего подозрительного не было. Только цветочный магазин остался без уборщицы: два дня она не появлялась. Женщина в летах, могла простудиться. Живет в Копли одиноко, к ней не достучались. Соседи говорят, иногда она у племянника сидит, внука нянчит – ищем племянника.

– И долго еще будете искать? – не удержался Грибов.

– Пока не найдем, – четко доложил Пауль.

Чернышев что-то обдумывал:

– Пожалуй, улов у нас есть, – посмотрел на часы. – Автобус на Вастселийна нам подадут в четырнадцать ноль-ноль. Участников операции прошу подготовиться.

Пауль забежал домой, побрился, в зеркальце перехватил выжидательный взгляд жены.

– Наши товарищи на рыбалку собрались, – бодро сказал он. – Зовут с собой. А у меня как назло совещание.

– С запасной обоймой?

Зеленый автобус стремительно прорезает поля и холмы с северо-запада на юго-восток республики. В Вастселийна их встретил парторг волости Мадис Айнула, он же командир батальона народной защиты. Завел к себе в дом, познакомил с женой и сынишкой, прояснил обстановку. Лесные братья снова зашевелились. Особенно свирепствует банда братьев Вяэрси, у нее крепкие связи на нескольких хуторах. Три брата – три иллюстрации того, во что обращала людей гитлеровская военно-пропагандистская машина. Старшему брату Рихарду немцы пообещали хутор под Вастселийна после войны, и он возглавил карательную группу, стрелял, вешал, заработал «рыцарский крест». Средний брат Райво, насильник и пьяница с юных лет, был проклят в проповеди местного пастора. При немцах начал с того, что вздернул пастора, а потом стал тайным осведомителем гестапо. Младший, Тийдо, набил руку на статьях, восхваляющих оккупационный режим, а попутно свозил в свой дом церковную утварь, золотые и серебряные вещи из всей волости под видом организации «музея эстонско-германской общности».

Услышав имя Рудольфа Илу, Мадис помрачнел:

– На связях с бандой не изловлен, но чем-то Вяэрси его взяли. А ведь бедняк, еле тащит семью, шестеро малых у него.

По всей волости, на столбах, деревьях, дверях магазинов появились белые листки с лаконичным извещением:

«Кто хочет искупить вину перед народом, бросит оружие и явится с повинной! Кто не замешан в убийствах и терроре, будет прощен и вернется в свой дом, к своему мирному занятию. Председатель волостного Совета, парторг волости, заместитель министра государственной безопасности Эстонской ССР».

Когда Анвельт и Мюри постучались в дом к Рудольфу Илу, они ожидали, что их встретит солидного возраста человек, отец шестерых детей, усталый от забот и тягот жизни. Но дверь отворил совсем еще молодой русобородый мужчина, державший в руках деревянную лошадку, которую он, очевидно, вырезал для малыша. Глаза его смотрели выжидательно и немного насмешливо.

– А я ждал дорогих гостей из центра, – он словно предвосхитил их намерение представиться. – Мужики здешние меня уже давно пугают вашей службой, будто я вор какой или шпион. А я что? Кроме земли и детей чего я знаю?

– Ну, не будем играть в тихоню, товарищ Илу, – сказал Анвельт. – Не такой уж вы простачок. Войти к вам можно?

В доме было бедно, тесно, но чисто. Жена Илу, худощавая, но ладная собой женщина, старших ребят выставила за порог, малышей увела за перегородку.

– Люблю дома, где есть детвора, – заговорил Мюри, – в них всегда можно договориться.

– О чем договориться со мною желаете, товарищи начальники? – весело протянул Илу. – Сруб надо вам рядком с моим поставить или купить что у меня хочется?

– На первый случай, – улыбнулся Анвельт, – хорошо бы прекратить связи с бандой Вяэрси.

– А вы у меня в доме видели лесных братьев? – хладнокровно спросил Илу. – Или слухами питаетесь?

– Ну, а если увижу, Илу? Если увижу?

– Тогда будет разговор, – отрезал хозяин. – А пока разговор не состоялся.

Мюри понял, что Илу будет твердо стоять на своем. Надо было искать нити, связывающие его с Вяэрси. Прощупывая почву, он осторожно спросил:

– Послушайте, Илу. Шесть детей поднимать нелегко. А если еще в обстановке раздоров, стрельбы и поножовщины…

– Вы, что ли, – насмешливо бросил Илу, – поможете мне их на ноги ставить?

Пауль почувствовал, что затронул больное место; хозяин даже повернулся спиной и отошел к окну.

Когда офицеры снова нанесли визит Рудольфу Илу, они поняли, что хуторянин уже не столь беспечен. В глазах уже не плясал смех, пальцы были плотно сжаты.

– Я хотел бы вам рассказать одну историю, Илу, – без подходов начал Мюри. – В семье нас было семь братьев и сестер, все работали, помогали друг другу, сызмальства пасли скот, позднее делали и другие работы. Но, если теперь меня спрашивают, кто нас поднимал, я показываю их, – и он протянул вперед свои руки, кряжистые, сильные.

– А вы это к чему клоните, гражданин?..

– А клоню я к тому, что хочу вам рассказать, как накопили свое состояние братья Вяэрси.

Когда он дошел до воровства церковной утвари, Рудольф хрипло сказал:

– А вот это уже нехорошо. Вас тут не было, в волости, а многие наши были…

– Да, я воевал в других местах, – отрезал Мюри, – но завтра я вернусь к вам с человеком, который жил здесь и при немцах.

Анвельт не знал, где разыскал Мюри этого высокого седого пастора, который участвовал в работе Государственной Комиссии по расследованию злодеяний оккупантов. Когда священнослужитель покинул хутор, Мюри не дал Илу передышки.

– Что же получается, Илу? Три церкви обворовали только в вашей волости наци и их эстонские прихлебатели. Золотые кресты, алтарная роспись, серебряные подсвечники – все это Тийдо Вяэрси свез на свой хутор. Потом где-то зарыл. Где? Для кого? Рихард и Райво занимались делами не лучше. Лесные братья… Теперь награбленным добром и обагренными кровью руками они будут поднимать ваших детей. Вас это устраивает, Илу?

– Чего вы хотите? – резко спросил Илу. – Вы думаете, я не вижу, что делается вокруг? Я не приму больше помощи ни от одного Вяэрси. Но выдать их – это совсем другое…

…В дверь домика, где жил парторг волости, стучали. Мадис Айнула встал с кровати, но до него уже в сенцах очутился Мюри. Спросил, кто и зачем. Услышав знакомый голос Илу, впустил его. К одежде хуторянина прилипли комья влажной земли, его борода была спутана. Дышал он с присвистом, тяжело – не иначе бежал все четыре километра от дома к парторгу.

– Маркус! – хрипло крикнул Рудольф. – Они выкрали моего сына Маркуса! Приказывайте, что делать?

Мадис зачерпнул из ведра кружкой воду, подал Рудольфу, тот большими глотками отпил, утер потный лоб.

Илу рассказал, что произошло. Твердо решив оборвать связи с Вяэрси, он отправился на свое последнее свидание с главарем банды Рихардом. Явка у них была на старом кладбище. Рихард долго не появлялся, видать, проверял, нет ли хвостов за хуторянином. Наконец появился, будто из могилы вынырнул. И насмешливо спросил Илу: «Слух прошел, новые дружки у тебя. Почему моего человека не принял?» Илу не хотел делиться с Рихардом всем, чем терзался в бессонные ночи. Сказал просто: «Я тебе помогал чем мог и тебе спасибо, что выручил в голодный год. А теперь хочу пожить спокойно, Рихард. В белый корабль не верю. Учти, за шестерых малых я в ответе». Рихард отряхнулся, вскинул карабин за спину, жестко бросил: «За шестерых? Смотри, не обсчитайся. Я бы тебя мог здесь запросто оставить… навечно. Но я тебя с другого бока достану. Ты еще вернешься к нам, друг». И нырнул обратно в бездонную темень. О несчастье на хуторе догадался, завидев соседа, притулившегося к косяку. Вбежал в дом, застал жену, съежившуюся от горя, детей, сбившихся в угол. «Маркуса схватили у колодца, – глухо пояснил сосед. – Зажали рот и в мешок сунули…» Десятилетний Маркус был любимцем Рудольфа. И тогда хуторянин прибежал сюда.

– Что тебе делать? – переспросил Мюри. – Повести нас к бункеру Вяэрси.

– Я для такого дела не гожусь, – шептал он. – Я не какая-нибудь выпь болотная… Да и не был я никогда в его бункере…

– Ты должен найти людей, – тихо сказал Мюри, – которые дорогу к бункеру знают. Маркуса постараемся спасти, но завтра те нападут на твоего Тойво или твою Эльзу. Положи на одну чашу весов все жизни, что погубили в волости братья Вяэрси, а на другую чашу – клятву верности, которую вырвал у тебя бандит и убийца Рихард. Что для тебя важнее, то ты и получишь.

Многие хуторяне уже вернулись к своим семьям. Весна, пахотная земля, сев требовали свое. Оперативная группа вместе с горсткой коммунистов волости хорошо поработала в крестьянских домах. Стремительно сужался круг хуторов, где банда Вяэрси находила раньше приют, одежду и пищу. Братьям Вяэрси оставался сравнительно небольшой лесисто-болотистый участок между Вастселийна и Печорами, да бункер, замаскированный в густом бору. И как бы в отместку за то, что они оказались в загоне, бандиты подожгли детский приют…

…Чернышев отдал нужные распоряжения. Заключительную стадию операции поручил провести Анвельту и Мюри. Посоветовал использовать батальон народной защиты, чтобы разыскать и отбить от бандитов Маркуса. И отбыл в Таллинн.

Парторг Мадис Айнула, когда ему сообщили о предложении полковника, сказал, что за это дело берется.

Рудольф Илу каждый день виделся с Мюри, но вопросы задавать боялся.

– Народная защита обшаривает хутор за хутором. – Пауль положил ему руку на плечо. – Найдем.

Наконец первый просвет. Рудольф Илу снова проделал четырехкилометровый путь бегом. Возле его хутора остановилась грузовая машина, шофер попросил ведерко воды. Илу узнал в нем водителя, который когда-то помогал братьям Вяэрси доставить в лес продукты из ограбленного ими магазина в Лаврах под Печорами. Илу сам не ездил на грабеж, но часть консервов шофер сгрузил по приказу Рихарда Вяэрси на хуторе у Илу, и хозяин хранил их до весны. Илу запомнил номер машины: «РУ 40—71».

– Наша, уездная, – сразу определил Анвельт. – Не сгонять ли вам в Выру, Мюри?

Мюри и Лийв, шофер Выруской автобазы, вот уже второй час сидят друг против друга. Со стороны – мирная спокойная беседа друзей. Шофер иногда бормочет: «Ребане-то восстание обещает. Говорит, двадцать тысяч плюс англичане. А он пограмотнее нас… Кому верить?» – «А себе верить, своим трудовым рукам и голове, а не бреду эсэсовца!» – Мюри догадывается, что инструкцию Альфонса Ребане кто-то изложил Лийву.

Неторопливая беседа… Но Мюри знает, что счет времени, отпущенного на операцию «Отец шестерых», идет на секунды. И шофер смутно догадывается, что уже нет у него больше времени петлять и сворачивать, что все козыри в руках у этого офицера службы безопасности. Словно угадывая его мысли, Мюри поднимается, произносит небрежно:

– Так что едем в Вастселийна, Лийв. По дороге разрешаю тебе сбежать в лес. Бросай семью, дом, работу, живи в банде. Но завтра нам помогут другие выкурить из бункера этих волков и тебя, и ты пойдешь под суд не как пособник бандитов, а уже как истый бандит, такой же масти, как Рихард или его братцы. Другой твой путь – отвести нас без уловок к бункеру, и тебе зачтется списание со счета самой мерзопакостной банды. Две дороги у тебя. Середины нет.

В Вастселийна его встретил Анвельт: «Порядок!» Нашелся Маркус – банда заперла его в погребе на одном хуторе.