Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Вошел Яан Мугур, склонился над самоубийцей, кивнул:

– Он и есть.

– Обыскать комнату, – приказал Мюри солдатам, всмотрелся в фотографию. – На хлебозавод, Яан! Может быть, мы еще успеем.

Пауль вошел вместе с директором на склад за четверть часа до конца работы. Кладовщик, рослый, крепкий мужчина, с белозубой улыбкой и огромными тяжелыми, как молот, руками, приветливо встретил проверяющего, любезно предложил, что побеседует с приезжим утром, сейчас у него крайне важное свидание. «С женщиной», – даже подмигнул.

…На первых допросах, которые вели попеременно Аксель Мялло и Пауль Мюри, Раймонд Пинн отрицал свою связь с Цине. И только, когда Пинну предъявили собственный паспорт, доказали как дважды два, что на нем первоначально была проставлена фамилия не «Пинн», а «Пикк», что дома у него найден обрывок газеты с карандашной пометкой «Арво Ваал», – он начал, кружа и петляя, сдавать позиции, одну за другой. Да, он был партнером Эйно Цине, который в войну служил в карательных войсках немцев. Да, он знал, что тот работает на иностранную разведку, но на какую именно – не интересовался. Агента, которого Цине называл «господин Диск», встретил лишь однажды в поезде, когда передавал ему записку от Эйно. Как агент выглядит? Представителен, деликатен. Лицо? В повязке, какую при зубной боли надевают. Глаза маленькие, буравчики. Голос? Он не произнес ни одного слова! Что за странная кличка? Он интересовался как-то у Цине, тот сказал, что, наверное, взял ее в память о своем заведении с сомнительной славой. При чем тут Диск – не представляет.

Раймонд Пикк боялся говорить о банде Рандметса больше, чем об агенте: зверства Рихо при немцах, да и сейчас, были известны в волостях вокруг Выру. Следователи понимали, что он поведет их к бункеру, лишь убедившись, что часы жизни банды сочтены.

Тем временем события в Сымерпалу разыгрывались не менее стремительно. Эльмар Вяртмаа передал Паулю, что Эрика Ярвекюлг, по его наблюдениям, вошла в доверие к посланцам Рандметса и уже снабдила их собственноручно связанными носками. Поодиночке или вдвоем лесные братья трижды посетили домик Эрики. Наконец пришло важное известие от Альберта Соосаара: один из его лесников по имени Каарел переведен на участок под Сымерпалу и уже с тревогой сообщил, что к нему являются бандиты и требуют спирт, бревна.

Вот тогда оперативная группа решила разом окружить три бандитские явки, отколоть от главаря его связников, при этом не только сохранив «неподмоченную репутацию» Эрики Ярвекюлг как «союзницы» Рихо Рандметса, но и создав ей легенду эстонской националистки и мужественного борца.

Грибов вместе с Мюри и Вяртмаа возглавили окружение дома Эрики с намерением выследить связников; Игорь Анвельт взял на себя домик лесника, Аксель Мялло – явку на хуторе Арво Ваала.

Когда отделение солдат окружило хутор Ваала, раздался бешеный вой собак и звон разбитых стекол. Из окон в огороды выпрыгнули двое людей и, используя склон участка, начали скатываться вниз к реке. Для них здесь специально оставили «окошко», чтобы в ночном поединке на хуторе не задеть детей или женщин. Когда беглецы сочли себя уже спасенными, их настигли солдаты: один бандит, отстреливаясь, был убит, второго захватили живым. Гладко прошла и операция в домике лесника, где поймали двух ночных визитеров.

Непредвиденные обстоятельства произошли у Эрики, приготовившей для связников батарею пивных бутылок и водки. И вот в предрассветной тьме двое бандитов и молодая женщина, распахнув дверь и распевая во все горло, бредут, шатаясь, к лесу. Чекисты оказались в сложнейшем положении. Проще всего было захватить всю тройку, но тогда прощай «легенда об отважной националистке». Нелепо было бы дать событиям развиваться естественным ходом – бандиты проспятся и легко заподозрят, что «режим наибольшего благоприятствования» им был создан милицией не без помощи Эрики. Грибов, Мюри и Вяртмаа сговорились, что придется имитировать сражение и гибель какого-нибудь милиционера от руки Эрики, а чтобы весть дошла до Рандметса из первых рук, отпустить одного связника. Бой был разыгран, как по нотам, Эрике вложили в руку нож и, на глазах связника, который показался менее пьяненьким, она ударила ножом одного из преследователей. Как потом Эрика призналась Паулю, она и сама не знает, как сумела замахнуться ножом, но помнит тихий голос Эльмара Вяртмаа, которому привыкла подчиняться: «Ударь же, ударь!»

Но ударил и Рандметс, националист коварный и мстительный. Неизвестные лица пытались прорваться в дом к Яану Мугуру под видом гостей, но были задержаны бойцами народной защиты, у «гостей» изъяли автоматы. Главарь остался с жалкой горсткой бандитов, которых уже не мог выслать даже на связь. Чекисты чувствовали, что наступает звездный час Эрики.

Но она получила лишь краткую записку, подброшенную в почтовый ящик с толстой пачкой сторублевок и золотым медальоном:

«Рихо ценит твою верность. Если он будет жить, ты не пропадешь. Если через месяц не получишь от него известий, смело носи этот медальон. В нем самое дорогое для меня – материнский портрет. Обещай с ним не расставаться. В Таллинне тебя найдут мои друзья».

И пока разгадывали смысл этого уведомления, чекисты подбирались к последнему логову Рихо Рандметса.

Раймонд Пикк, он же Пинн, он же эсэсовец и полицай Лахт, узнав, что десяток связников банды готовы ради спасения своей жизни выдать его, что примерные координаты бункера известны леснику, заявил о своей готовности повести к нему чекистов.

– Ты затеял комбинацию, – сказал Грибов Паулю Мюри, – тебе и главаря банды брать. Хорошо бы живьем, да тот не сдастся, у него один конец – вышка. Завтра какое число?

– Двадцать восьмое.

– Значит, двадцать девятого возьмешь Рандметса. Между прочим, если придержимся плана операции, тридцатого приглашаю всю группу в Выруский дом культуры – цирк на колесах, Ивар Йыги – акробат, эксцентрик, единственный в республике тройное сальто делает. Идет?

– Идет. После нашего тройного сальто легче будет оценить чужое.

Момент для окружения бункера выбрали самый что ни на есть удачный. Рандметс и его люди, лишенные почти всех связников и снабжения извне, вынуждены были предпринять отчаянную дальнюю вылазку за провизией. Ограбили магазин в Канепи и убрались в свой бункер, не успев замести следы. Аверкиев сообщил Мюри, что в ночь на 29 октября его солдаты сидели буквально «на пятках» бандитов, но наткнулись на трудно проходимый лесной участок и ожидают уточнения «адреса».

– Группу поведет знаменитый Санников, – представил он веселого дерзкого на язык офицера. – Великолепно знает местность, обладает природной интуицией и быстротой реакции. Добавьте координаты, лейтенант, и считайте бункер взятым!

– Чтобы добавить вам координаты, – вздохнул Пауль, – десятки чекистов и сотня добровольцев из народной защиты работали полтора года. Адрес получите, товарищ капитан.

Пока проводилось оцепление местности, двигались к бункеру и чекисты. Двигались тремя группами. Проводником одной шел Раймонд Пикк-Пинн-Лахт. Проводниками двух других были лесник Каарел, хозяин явочного хутора Арво Ваал и трое схваченных бандитов. В случае, если при вхождении в лесной массив все три группы сойдутся, можно было считать, что все участники верно показывали путь.

Мюри взял под свой контроль Лахта, частые перепады его настроения внушали тревогу. Перешли вброд реку, пересекли заросли кустарника и повернули в лес. Мюри почувствовал вдруг нервную напряженность бредущего рядом Лахта.

– Вы думаете, что, если Рандметс ударит нам в тыл, он пощадит вас? – резко спросил Пауль.

Раймонд резко протянул руку к правой кромке леса. Через полчаса три группы встретились.

Санников доложил, что двойное оцепление леса и бункера завершено:

– Сами загнали себя в мышеловку, гитлеровские оборотни!

Предложение руководителя опергруппы Мюри сдаться и бросить оружие утонуло в шквальном огне, открытом из ложбинки со стороны бункера. Бандиты отстреливались отчаянно, били из пулеметов, бросали гранаты. Санникова обожгло в плечо, он рассвирепел, попросил по рации «добро» на штурм бункера.

– Спроси у Первого, – ответил Аверкиев, имея в виду руководителя опергруппы, – может, ему главный оборотень живой нужен.

– Живой он не выйдет, – Мюри разрешил кончать операцию.

Комья земли, раздираемой минометным огнем, взметнулись к кронам деревьев. Трое оставшихся в живых бандитов бросились кто куда. Последним со связкой гранат выбрался из лаза тощий, гигантского роста человек с перекошенным в страшной улыбке лицом.

Глубокой ночью 30 октября 1949 года завершилась длительная борьба чекистов с одной из опаснейших банд – опоры иностранных разведок в Эстонии.

В поселок Вериора, где чекистам был подготовлен ночлег, они вернулись под утро. Грибов подробно расспросил, не найдено ли в одежде убитых бандитов или вокруг бункера записок, знаков, указывающих на связи с резидентом иноразведки. Но только в кармане полушубка Рандметса, в полуобожженном спичечном коробке, Мюри обнаружил лоскуток афиши с извещением о концерте для работников леса в Выруском доме культуры 30 октября. Можно было предположить, что обрывок афиши послужил бандитам для закрутки.

Грибов сдержал слово и повел товарищей на концерт. К тому же опергруппа получила свободный день. Вместе со всеми шумно аплодировали столичным певцам, музыкантам. А когда на маленькой клубной сцене появился веселый человек с ярко-оранжевой копной волос и продемонстрировал свое знаменитое тройное сальто в воздухе, в зале раздались грохот, шумное одобрение, крики «Еще, Ивар!»

Ивар Йыги закончил свое выступление каскадом разнообразных фигур в партере и воздухе. Разгримировался, отправился в местную школу, в которой приезжим артистам отвели класс под ночлег. Взял у школьной уборщицы ключ, спросил, не интересовался ли им кто-нибудь, нет ли для него письма.

Через несколько дней он возвратился вместе с концертной бригадой в Таллинн. Поднялся в свою крошечную квартиру На улице Сяде. Просмотрел свежую почту, ничего нового для себя не нашел. Подсел к маленькому столу и набросал:

«Улыбка – Бриджу. Выступление в Выру прошло очень хорошо. Огорчило отсутствие среди зрителей вальщиков леса с дальних делянок. Они навсегда потеряны для искусства. 1949, осень».

Вышел из дому, лениво продефилировал по улицам Нижнего города и углубился в кварталы небольших деревянных домов. Толкнув чуть слышно пискнувшую калитку, направился к флигелю.

В маленькой прихожей его встретил крупноголовый, чисто выбритый человек в больших роговых очках. Он пожал гостю руку и завел в свою комнату, большую часть которой занимал огромный письменный стол, заваленный книгами и бумагами.

– Что нового, господин Йыги?

– Все по-прежнему, господин Суве. Вернулся из Вериора…

Хозяин сдвинул брови.

– Я много раз просил не называть меня так.

– Пардон. Но когда приезжаешь в провинцию и вместо встреч с нужными тебе людьми слышишь стрельбу и разговоры о покойниках, можно и обмолвиться, господин Яласто. Вы замечаете, какой бы адресок вы мне ни вручили, жившие по этому адресу люди выбывают на кладбище. Я начинаю думать, что вы принимаете меня за прозектора или взломщика гробов.

Хозяин квартиры медленно набил трубку табаком, умял его.

– Вот как? – наконец отозвался он на сообщение Йыги. – И вы уверены, что все они переселились в вечность?

– На девяносто девять процентов уверен, – ответил Ивар.

После затянувшейся паузы хозяин любезно заметил:

– У меня для вас припасена и приятная новость, господин Йыги. На сей раз вы получите адрес, откуда жильцы столь быстро не выбывают. Наши общие знакомые сообщили, что крайне заинтересованы в привлечении к делам фирмы вашей довоенной невесты. У нее богатые связи в министерских кругах и вообще… Вам придется возобновить с нею контакты. Надеюсь, я порадовал вас?

– Невеста? – улыбнулся Ивар, и его озабоченная маска на лице вдруг уступила место лукавству, едва сдерживаемому смеху, из пронзительно зеленых глаз заструились веселые огоньки. – У меня их было две, мой старший друг. Какая же из них привлекла внимание наших общих знакомых?

– Эстер Тийвел. Ее дача находится в Пирита, и большую часть года она проводит там. Первый визит к ней мы нанесем вместе. Вы представите меня как родственника.

Ивар дал волю смеху. Яласто изумленно смотрел на него.

– Эстер Тийвел! – слова с трудом пробивались сквозь одолевший акробата хохот. – Невеста клоуна… Ха-ха… предпочла коммерсанта… Хо-хо… Страсть как любит знаменитости… Мы непременно к ней съездим оба, любезный господин Яласто.

Его собеседник пожал плечами, склонился над записной книжкой. В ту же секунду смех слетел с лица Ивара Йыги, взгляд блеснул металлом.

Первый раз за много дней он не смог уснуть. Не подействовало и снотворное. Встал, набросил на плечи халат, сел за стол. С ленцой вывел несколько фраз:

«Улыбка – Бену-младшему. Из Эстонии. Надеюсь, Бридж передает Вам мои приветы. Антракты означают, что партнер в застолье (радист) не гурман (слабой квалификации). Путевые наблюдения. В мире прекрасного побеждает общепринятый метод. В пьесах А. Якобсона интеллигенты разоблачают друг друга, у А. Хинта рыбаки разоблачают бывших владельцев промыслов. Мои планы. Наносить визиты невесте для встреч с интересными людьми и вкушения блюд английской кухни, которая навсегда и притом бездарно потеряла своего багрового повара (Тыниссона)».

Перечел, хотел уж было нырнуть в постель, задумался и снова взялся за перо:

«Улыбка – Дедушке. Срочно сообщите все данные моей довоенной невесты Эстер Тийвел. Дизайнер. Таллинн, Пирита. Особенно о деятельности в период войны. Эстония, осень 1949».

Версии и легенды

– Два с лишним года испытанные чекисты бьются над разгадкой этих таинственных планетных чертяк и дисков, а просвета не вижу.

Полковник Дмитрий Таевел, проводивший оперативное совещание сотрудников отдела, поглядывал то на подчиненных, то на лежавшее перед ним распоряжение министра.

– Что, у этой Тесьмы или Диска – проколов нет? – с досадой спросил он. – Есть у кого-нибудь своя версия, хотя бы о происхождении кличек? Грибов, Мюри!

Пауль покраснел. У него сложилась версия. Но вот метод ее проверки, который чекисты окрестили «ложной миной», казался ему схожим с уловкой забывчивого школьника, подменяющего умножение двух цифр их многократным сложением. Чтобы не вызвать смеха товарищей, он начал с примет резидентов.

– Больше всего мы знаем о Диске. В триумвирате шпионов, судя по перехваченным шифровкам, он занимает самое подчиненное положение. Маневрирует между Выру и Таллинном. У него хорошие манеры, представителен. Кличка, по словам Лахта, связана с сомнительным заведением, которым он когда-то владел. Я уже расспрашивал старых таллиннцев, не помнят ли они владельцев таких заведений, – в комнате грянул смех, и Пауль запнулся. – Пока данных нет.

После небольшой паузы он продолжил:

– Есть еще две косвенные улики. Хотя не знаю, о чем они говорят. Рандметс – помните его спичечный коробок? – заинтересовался концертом в Выру. Может быть, стоит кое-кого в доме культуры просветить рентгеном. – Собравшиеся знали, что это любимое выражение министра. – И еще одна наводка на цель: обещание Рандметса, что его друзья помогут Эрике Ярвекюлг. Но, увы, адресами в Таллинне ее не снабдили. Придется ждать случая. А чтобы нам не тянуть за хвост только одну версию, я предлагаю оттолкнуться от клички Тесьма и кому-нибудь побродить по кружевным, пошивочным и прочим дамским ателье.

Все понимали, что в его предложениях главная роль отводится случаю.

– Нет, нет, – сказал Белянин. – На случай надеяться нельзя!

– Разнести любое предложение и я умею, – обронил Таевел. – А вы предложите, Белянин. Лейтенант вот не побоялся и предложил. Сразу говорить «нет» не хочу. Попробуйте обосновать, Мюри, свой план не одной ссылкой на случай. Есть ли у вас на примете кандидат для вхождения в мир дамского конфекциона?

– Пока нет, товарищ полковник. Но, видимо, будет, как только завершим трудоемкую операцию «Мнимые англичане».

– Жду. Но независимо от развязки «Мнимых англичан», вам придется с Эльмаром Вяртмаа выполнить поручение генерала и собрать все возможные данные, – наклонился к своему блокноту, перевернул страничку, – об Эстер Тийвел. Все свободны.

Операцией «Мнимые англичане» руководили в эти февральские дни 1949 года Пастельняк и Грибов. Целью был разгром в Пярну-Яагупи группы лесных братьев, пытавшихся выйти на английскую разведку. То были изощренные садисты и грабители. Главарь банды Жигурс-Румянцев был младшим сыном врангелевского офицера. Его отец в свое время бежал в Париж, позднее женился на владелице скорняжного ателье в буржуазной Эстонии. При немцах Жигурс-Румянцев служил в гестапо. Он заработал даже у своих хозяев, мастеров пытки, кличку «Виртуоз петли». Позднее в звании штурмбанфюрера СС возглавлял карательный батальон. С приходом Советской Армии сколачивал в лесах из остатков эсэсовских офицеров бандитские группы, вырезал свастику на коже захваченных им новоземельцев. Тыниссон-Багровый тоже был свиреп до осатанения. В банде считался идеологом. Владелец крупного кулацкого хозяйства под Выру, он еще в сороковом бежал в Германию. Вернувшись в войну в Эстонию, громогласно именовал себя «геббельсовским советником по переориентации эстонцев». Он служил при генеральном комиссаре Эстонии Лицмане, оставил после себя сотни трупов в Выру, Тарту, Пярну. Сбежать за море не успел и присоединился к Жигурсу-Румянцеву. Он пытался составлять воззвания к крестьянам, изображая себя в глазах Запада министром пропаганды лесного братства.

Теперь эти самовлюбленные лжеминистры и помешанные на разбое «идеологи» получили аудитории в 10—15 человек. Их «лекционные» часы были сочтены, что вызвало острое беспокойство в некоторых спецслужбах Запада. В начале февраля 1949 г. чекисты перехватили директиву ответственного сотрудника «Интеллидженс сервис» Скотта, явно адресованную своей эстонской агентуре:

«Из Лондона. Архиепископу К. Стокгольм. Убедите свою паству и ее Планетного Гостя спасти пярнуских отроков (Жигурса-Румянцева и Тыниссона-Багрового) либо незамедлительно найти им на смену новых проповедников, способных отстоять веру словом и мечом. Скотт».

Бандиты были обложены, но чекисты считали необходимым отделить хуторян, шантажом и угрозами заманенных в банду, от группы эсэсовцев. Удалось разыскать сельскую учительницу Альвине Лауба, муж которой Артур, вероятно, не думал не гадал, что окажется среди функционеров СС. К ней направили Пауля Мюри.

Альвине Лауба оказалась молодой женщиной, рослой, хорошо сложенной, в фигуре которой угадывалась многолетняя привычка к физическому труду. Выросла она в семье среднего достатка на хуторе близ Выру. С молодых лет всегда тянулась к знаниям. Шла в школе первой ученицей, легко усваивала языки. Она сумела окончить учительскую семинарию и с увлечением преподавала в начальной школе. Приняв предложение агронома Артура Лауба выйти за него замуж, Альвине в сорок шестом переехала к нему на хутор вблизи Михкли. Детей своих у молодых супругов пока не было.

Все шло хорошо, пока в доме не появились чужие люди и не пригрозили Артуру расправой, если он не снабдит их мясом и хлебом. Боясь за жену, стариков-родителей, Артур достал лесным братьям продукты, которые те ночью забрали. Вернувшись вновь, они поняли с первых же слов агронома, что он им не помощник. Тогда они заявили, что их главарь Жигурс-Румянцев располагает материалами, которые могут вызвать у властей интерес к Альвине. В годы войны у нее якобы были какие-то дела с капитаном Тибером. Артур разительно переменился. Он стал угрюм, объяснений с женой избегал, на его веснушчатое лицо упала тень тревоги. Не очень понятная угроза «Виртуоза петли», видимо, вынудила Артура пойти на сделку с совестью. Запутавшись в одной комбинации по расчету с лавкой, получив вызов из милиции. Артур попрощался запиской с родными и ушел с бандитами в лес.

«Я все вынесу, – писал он Альвине, – я не вынесу только твоих страданий».

Беседуя с Альвине, Пауль почувствовал в этой немногословной женщине сильную волю, а также способность понять те причины, что загнали ее мужа в лес. Но она не спешила раскрываться перед незнакомым человеком. Пауль при первой же встрече четко объяснил, что его цель – вывести из-под удара крестьян, насильственно втянутых в банду, а уже затем – ликвидировать эсэсовское гнездо. Альвине загадочно улыбалась, изредка кивала, соглашаясь с собеседником, – и только.

Пауль ушел раздосадованный. Но к следующей встрече с молодой учительницей подготовился основательно.

– Вам говорит что-нибудь имя Иоханнеса Пайзо? – сразу же спросил он. – Нет? А командира партизанского отряда Юку по прозвищу Тулеохтлик (Огнеопасный)?

На губы женщины набежала улыбка.

– И отлично, что вспомнили, – бодро продолжил Пауль. – Юку стал инженером, сейчас он отдыхает с семьей на Черном море. Наши товарищи с ним созвонились, Юку тоже отлично помнит вас и то, как вы помогли отряду расправиться с каким-то гитлеровцем. За что вы ненавидели того типа?

– Спросите у холма Мялестусмяэ! – вырвалось у нее. – У яра за нашим хутором! Земля там долго еще шевелилась после того… Капитан Тибер был правой рукой начальника выруского «Омакайтсе» и префекта полиции. Тибер был среди них самой хитроумной ищейкой и изобретателем самых страшных пыток.

– Я не знаю, чем напугал Жигурс-Румянцев вашего мужа, – задумчиво произнес Пауль.

– До Румянцева эта история дошла так, как о ней знали в нашей волости. Шла молва, что я была в близких отношениях с этим Тибером. А Тибер заезжал на наш хутор чаще, чем на другие, потому что связал мою девичью фамилию с одной богатой семьей, она тоже из Вырумаа. У них в роду дипломаты, фабриканты, разные политические деятели. Одного даже, я слышала, Петроградский ревтрибунал судил. Поначалу для нас это было спасением. Тибер устроил так, что нам надо было сдавать меньше норму, не должны были ходить на лесоразработки. А потом он стал требовать от нас разных сведений, чтоб мы шпионили за соседями, сообщали, у кого родные в Красной Армии. Это стало невыносимым. Я разыскала партизан.

– Но Румянцев думает, – быстро добавила Альвине, – что я была обвенчана с Тибером. Мы и впрямь разыграли с Юку такой спектакль, чтоб изловить эсэсовца. Только невесту сыграла не я, а моя подруга, к которой вязался Тибер. Может, этим Румянцев и пронял мужа. – Вздохнула, неприметно смахнула слезу. – Теперь вы все знаете.

Они долго молчали.

– Какая же ваша девичья фамилия? – спросил, наконец, Пауль.

– Вессарт, – пояснила она. – Среди тех Вессартов, у которых в роду знать, тоже была Тийу, как и моя мать, и был Густав – тезка моего отца. Дома иногда подшучивали, что нам по ошибке может перепасть их наследство. Нет, не перепало.

Пауль пошел к двери, обернулся:

– Мне нужна ваша помощь, Альвине. Спешно. Если вы хотите, чтобы Артур был дома…

И столько убежденности было в голосе молодого офицера, что женщина растерялась. Встала, подошла к комоду, потом резко обернулась и сказала задорно:

– Ладно. Говорите. Как я могу вам помочь? Я справлюсь.

Она вывела из леса Артура и еще двух хуторян. Они сообщили точное расположение бункера. Артур даже зарисовал все подходы к нему.

Как ни пытались Грибов и Мюри с помощью этих людей установить связи главаря с иностранной разведкой, не получалось. Клички Планетный Гость или Диск при них не назывались. Зато Артур вспомнил один разговор Тыниссона с Румянцевым. Однажды, полагая, что в бункере, кроме них, Никого нет, Тыниссон достал из кармана фотографию и гордо заявил: «Для него живу, Жигурс. Мой мальчишка. Мать – красивейшая актриса. Наши определили сына в лучший пансион Швейцарии. И мой счет перейдет к нему. Но если надуют Ребане и Торма…» Тыниссон скрипнул зубами, умолк.

…В ночь на 27 февраля вызванные для оцепления солдаты и члены оперативной группы во главе с майором Грибовым вышли на укутанную сугробами извилистую дорогу Пярну-Яагупи – Михкли.

Прижатая к непроходимому болоту, банда лесных братьев нашла себе бесславный конец. В нагрудном кармане тыниссоновского мундира был обнаружен обгоревший портсигар, а в нем чудом уцелевший снимок мальчишки, на обороте которого был девятизначный номер.

…Лейтенант Мюри представлял свою новую помощницу Альвине Лауба заместителю министра и руководителю отдела:

– Товарищ Лауба готова помочь нам в поисках резидентуры спецслужб Запада.

– Альвине Лауба, – поспешил пояснить Мюри, – урожденная Вессарт. А дипломата и шпиона Вессарта в двадцать втором году судил Петроградский ревтрибунал. У меня целая тетрадка выписок из «Петроградской правды» и «Красной газеты» того времени. Разрешите привести только одно место.

Перехватил одобрительный взгляд Пастельняка, извлек из планшета школьную тетрадь, прочел:

«Органы государственной безопасности разыскали представителя Эстонского генштаба, шпиона и спекулянта А. Вессарта, выполнявшего поручения начальника охранной полиции Альвера, в петроградском кафе «Черный кот». У арестованного были найдены три документа: сведения о состоянии воинских частей вдоль финляндской границы, указания имен нескольких военачальников и сведения о расположении стрелковой дивизии. Арестованный Вессарт во всем сознался и на свет выплыл целый легион шпионов…»

– Вы в родстве с этим Вессартом? – после некоторого молчания спросил заместитель министра.

– Никак нет, – ответил за Альвине Пауль. – Но их родство мы легендируем. Составлена легенда и о дружеских связях Альвине Лауба-Вессарт с деятелями «Омакайтсе». Наконец, кто сможет опровергнуть то, что в ее доме побывал как-то Тыниссон-Багровый и в знак доверия к Альвине оставил ей фотографию своего сына.

– Все у вас просто получается, – ворчливо отозвался Пастельняк. – Вошел к ней в дом, расчувствовался, видите ли, снимок сынка преподнес…

– На хранение отдал, – предположил Пауль.

– С каких же это радостей? Нет, лейтенант, Запад рвет и мечет по поводу потери своего «багрового кадра». Его эмиссары сто раз взвесят вашу версию. Извольте прочесть вслух, раз любите это занятие, свежую директиву одного из них своему эстонскому партнеру. – Протянул ему сообщение. – И товарищ Лауба пусть выслушает. Наша служба – опасная, уважаемые мечтатели.

Пауль читал быстро:

«Для Тесьмы. Склоняю голову в память о Багровом. Немедленно ответьте ударом в окрестности под Пярну и Выру. Тщательно исследуйте Вессарт вплоть до метода лечения Жанны д’Арк. Не упустите потенциально ценный кадр, годный для взрыва изнутри батальонов народной защиты. Планетный Гость».

– Метод лечения Жанны д’Арк – это что? – несмело спросила Альвине.

– Огонь, пытка, допрос с применением уколов, – они на все способны. Не одну спецшколу у нацистов прошли, – жестко пояснил Пастельняк и испытующе спросил: – Может быть, не будем продолжать?

– Будем, – Альвине раскраснелась от волнения.

– И ты того же мнения? – спросил Пастельняк у Пауля.

– Вас смущает, товарищ полковник, – произнес вместо ответа Мюри, – что Тыниссон доверил Альвине свою, что ли, тайну? А кому было ее доверить? Тыниссон чувствовал, что конец близок.

– Погоди, погоди, Мюри. Зачем ему кому-то что-то доверять? Ну, сгорела бы карточка вместе с ним.

Вот когда Пауль до конца раскрыл свою догадку:

– Он не только карточку доверил. Он доверил Альвине номер своего банковского счета в Швеции или в Швейцарии – по цифрам на обороте снимка это не сложно определить. Тыниссон хотел, чтобы Альвине напомнила его западным патронам об их обязательстве перед его сыном. Кому же было и довериться, как не своей связной, да еще женщине с учительским образованием?

– А если это просто какое-то другое число? – после раздумья спросил Пастельняк. – Мало ли что еще… Телефонный номер…

– Товарищ полковник, – вытянулся Мюри. – Вы сами в свой жизни риск не исключали…

И снова в комнате повисло молчание.

– А вы оба не перегибаете палку? – осведомился, наконец, Пастельняк. – Вы что скажете, товарищ Лауба? Кстати, как у вас с иностранными языками?

– Владею немецким, английским.

Он бегло спросил ее о чем-то по-английски, столь же легко она ответила.

Отпустив Лауба, Пастельняк попросил Мюри задержаться.

– С Вессарт ты придумал отлично. Где выкопал эту историю?

– Лауба рассказала. Потом попросил в Ленинграде в газетах поискать. И повезло.

– Так вот, Мюри, – предупредил уже строже заместитель министра. – Здесь тебе повезло. Но дальше фантазию свою обуздывай. Враг не дурее тебя и каждую нашу придумку сто раз выверит по разным каналам. Я доложу генералу, окончательно пусть он решает, а пока помогай Вяртмаа.

Эльмар ввалился домой к Паулю ночью, сбросил с себя пальто, вытянул из петлички пиджака цветок, зашвырнул его в угол.

– Осточертело, Пауль, – объяснил он приятелю. – Третий день вожу по ресторанам и паркам эту художественную натуру Эстер Тийвел.

Он заходил по комнате чем-то раздосадованный.

– О женихах – ни звука. Придется теперь тебе, Пауль, заявиться к ней. Предлог найдешь.

– Я что-то не знаю такого предлога, чтобы ни с того ни с сего женщина начала исповедоваться в своих женихах…

Эстер Тийвел приняла молодого визитера в своей мастерской, из окна которой открывался вид на руины монастыря святой Биргитты. Эстер, сохранившая в эту морозную пору темный загар, яркая шатенка со слегка выпуклыми глазами, придававшими ее лицу выражение легкого удивления, и в самом деле удивилась:

– Кто у нас бывал? Зачем вам это, товарищ… товарищ…

– Пауль Удрас, – представился Мюри и быстро добавил: – Я хочу помочь, мадам, или простите, мадмуазель Тийвел, больному человеку. Он прикован к постели. Разыскивает своих университетских друзей. По его словам, встречался с ними в этом доме…

…Вернувшись к себе и встретив вопросительный взгляд Эльмара, Пауль отчитался о своем визите:

– А она сразу прониклась сочувствием к больному. Мы перебрали гостей трех поколений. Дом этой семьи был полон друзей. Как говорят, открытый дом. Она не употребляла слова «жених», но дала ясно понять, что по крайней мере три человека до войны были ей особенно близки. Один из них – архитектор Отто Сангел, второй – врач Калью Ояла… А третий – ты ни за что не угадаешь – Ивар Йыги, которого мы с тобой видели в Выру. Тройное сальто.

– А теперь я возьму реванш, – сказал Эльмар. – Удалось очертить круг знакомых Эстер. Между прочим, люди с положением, один референт министра, другой – заместитель начальника управления сельхозкооперации. Тоже Сангел.

– Не намекай на утечку информации через Эстер Тийвел, – запротестовал Пауль. – По-моему, у нее вполне советские взгляды на жизнь. А как связать твои наблюдения с тем, что во время оккупации Эстер Тийвел послала к черту приглашение главного директора марионеточного самоуправления? Мяэ надумал ее привлечь к оформлению театра по случаю дня рождения фюрера. Согласись, такой отказ мог кое-что повлечь за собою…