Текст книги "Резидент, потерявший планету"

Автор книги: Рафаэль Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

События развиваются

Все это уже было: вход в уединенную виллу, и комната с заколоченными ставнями, и неожиданное появление женщины с ледяным голосом и ухватками типичной эсэсовки в сопровождении дога песочной масти. Только до сего дня это существовало для нее всего лишь в изложении Пауля Мюри и Эльмара Вяртмаа, которые сами услышали этот кошмарный рассказ из уст другой женщины. А сейчас все это ей, Эрике Ярвекюлг, предстоит испытать, пережить, вынести самой, на собственном опыте и, может быть, на своей коже.

– Малейший крик, шум, намерение выйти отсюда, – отчужденно, без всяких эмоций произнесла Ээва Мартсон, почесывая ухо пса, – и вы можете считать себя попавшей в рай или ад.

Эрика независимо уселась на диван и, смерив недобрым взглядом стоявшую в дверях женщину, сказала:

– Пригласите сюда тех, кто меня привез, или больше слова от меня не услышите.

– Да ты!.. – из уст Мартсон чуть не сорвалось грязное ругательство, но она сдержалась, потянула дога за ошейник, захлопнула дверь.

Эрике показалось, что за дверью из маленького коридорчика доносится приглушенный шепот. Чтобы немного успокоить себя, она достала из сумочки пудреницу, провела пуховкой по носу, сама себе сказала:

– Надо же. Тридцать три несчастья… Час с лишним мчаться в темень в чужой машине, чтобы тебя еще и догом пугали…

Дверь открылась, заглянул ее театральный спутник.

– Что вы там бормочете, барышня?

– Тридцать три сюрприза! – гневно крикнула она. – Сначала билет в оперу, потом машина, эта сумасшедшая гонка на какую-то пустынную дачу, опереточная старуха с песочным догом, угрозы, предупреждения…

– Эрика! – попытался остановить ее Качалка. – Вы доказали свой природный ум, сметку, умение действовать в весьма сложных условиях. Дайте же возможность нам убедиться, что за эти месяцы вы остались той же Эрикой Ярвекюлг.

– С помощью дога? – с презрением вырвалось у нее.

Он опешил, развел руками:

– Поймите нас. Как можно поверить, что молодая женщина, не державшая в руках оружие, да еще напившись допьяна с людьми Рихо, так ловко сразила офицера милиции?

– Однако Рихо поверил! – швырнула ему записку Рандметса, раскрыла крышку медальона: – Это его мать! Он завещал мне носить его! Этого мало вам, мало?

Он знаком показал, что ознакомит с запиской партнеров, тихо прикрыл за собой дверь. Она услышала зычный голос Ээвы Мартсон: «Эта девка набита доказательствами, что уже само наводит на подозрение. Дайте мне ее хоть на пять минут!»

– Тридцать третий сюрприз! – крикнула Эрика, смотрясь в пудреницу. – Сейчас меня начнут шпиговать!

Мартсон ворвалась в комнату в тот самый момент, как в дом застучали, и голос, усиленный рупором, крикнул:

– Предлагаю сдаться! Дача окружена! Через минуту здесь останутся только одни трупы!

В коридорчике заметались. Входную дверь прошила автоматная очередь. В руках Мартсон появился пистолет, но в ту же секунду Эрика выбила его ударом ноги. Мартсон набросилась на девушку, ее руки протянулись к горлу своей жертвы. Эрика отчаянно сопротивлялась. Раздался глухой лай дога, ударил выстрел, и в комнату ворвался капитан Анвельт.

– Ээва Мартсон! – крикнул он, оторвав ее от Эрики. – Не много ли для вас убийств? А, старая эсэсовка! – заорал он, потому что та вцепилась зубами в его палец, и оттолкнул ее с такой силой, что Ээва отлетела в угол.

Встав на ноги, прерывисто дыша, Мартсон дико захохотала:

– Вы ошиблись, господин капитан. Я слишком осведомлена, чтобы стать в разряд старух. Ваше начальство, уверяю вас, оценит меня выше этой деревенской девки.

В комнату ввели в наручниках Качалку и Лысого. Оба были смертельно бледны. Капитан Мялло подошел к Мартсон, она с усмешкой протянула ему навстречу руки.

– Передайте мне сначала записку – она должна быть при вас! – потребовал капитан. – Ту самую, которую два часа назад вы зашифровали и должны были закопать под деревом на Вышгороде.

Медленным движением она достала из лифа лоскуток бумаги, Мялло прочел вслух:

«Мой покровитель, человек из Вастселийна (Рудольф Илу) и братья (Оясоо) готовы к выезду, но ждут приглашения от Скакуна (Ильпа) или Референта (Туула). Тесьма не заговорит и вряд ли дотянет до первого снега. Подлинность медальона (имеется в виду национализм Эрики Ярвекюлг) не вызывает сомнений, осталась небольшая физическая проверка. Умоляю Вас, Планетный Гость, помочь мне выбраться навсегда из кольца преследования. На выставке в Пярну, на одной из фотографий о зверствах нацизма, я нашла себя в форме оберштурмфюрера СС. Ээва».

– Снова Планетный Гость, – задумчиво произнес Мялло.

– Его знал один лишь адмирал Канарис, – с торжеством в голосе ответила Мартсон. – Никто из нас никогда его не видел и с ним не разговаривал.

Арестованных вывели в сад.

– Как она сказала? – Анвельт помог Эрике подняться с дивана. – Ее оценят «выше деревенской девки»? Наша дорогая подруга, наш боевой соратник, лично мы оцениваем вас очень высоко. В особенности, когда мы ловили по рации ваш «тридцать третий» позывной…

Теми же июльскими днями 1950 года Ивар Йыги тоже искал возможность как можно скорее оповестить своих. Но было это уже в расплавленном безжалостным солнцем Брюсселе.

А сначала был Париж. Концерты советских артистов проходили в переполненных залах. Йыги хорошо запомнил свое первое выступление в огромном, забитом людьми зале. Публика бесстрастно взирала на его эксцентрические движения. Он проделал каскад своих обычных упражнений и в ближних рядах раздались жидкие хлопки. «Это тебе не Москва и не Таллинн!» – сказал он себе со злостью и «выдал» сверх программы, до своего финального сальто, стремительную комбинацию прыжков и вертящихся «колес». И опять кто-то из мальчишек заорал с галереи «Бис! Бис!», и опять первые ряды сдержанно наградили его аплодисментами.

«Где же ваша живинка, французы, – лихорадочно спрашивал он себя, готовясь к финалу. – Черт возьми, я должен иметь право на зарубежные гастроли!»

Настал черед тройного сальто. Он вложил в него все искусство, накопленное за годы выступлений, странствий, тревог и надежд. По залу пронесся одобрительный шепот и тотчас смолк. После чего неистовый шквал рукоплесканий загремел под сводами. Ивар Йыги стоял среди этого многоголосья, всплесков, тайфуна, благодарный, растроганный, онемевший от счастья.

Утренние выпуски парижских газет вышли с заголовками: «Крупный успех советского артиста!» Некий журналист, выражая свой восторг, даже написал, что Ивара Йыги следовало бы наградить цирковым «Оскаром».

– Поздравляю вас, Йыги! – раздался рядом с Иваром баритональный голос. Он стоял на набережной Сены у одного из букинистических лотков. Услышав свое имя, названное вполголоса, оглянулся. Окликнувший его человек по покрою костюма походил на американца. Арво Хорм уже считал себя таковым.

– Друг мой, – значительно произнес Хорм, – в Брюсселе с вами встретятся довольно высокие персоны. Мы работаем с вами на одну фирму и заинтересованы в агентуре англичан. Меня просили еще на Потомаке передать вам, что если вас поставят перед выбором утопить это ничтожество Ребане, но зато расширить свои связи, – топите его. Но это не значит, что нужно бросить тень на все эмигрантское движение, поэтому не преуменьшайте масштабов лесной войны.

– Это либо большая провокация, либо маленькая глупость, – прыснул Йыги и учтиво откланялся.

В Брюсселе парижский вариант встречи советских артистов не повторился. Местные газеты вышли в день премьеры с гостеприимными обзорами, были опубликованы даже интервью с Иваром Йыги. Его первое выступление в Бельгии прошло с подъемом и принесло ему удовлетворение.

На следующий день советских артистов повели в Королевский музей изящных искусств.

К плечу посетителя робко прикоснулась рука:

– Господин Улыбка, если вы ожидаете приглашения… Я от Роберта. Послезавтра вы не заняты в спектакле. Вас просят пожаловать к восьми утра по этому адресу…

Перед глазами артиста появилась визитная карточка: некий месье Андре Годдар, «Салон мужских и дамских шляп». Вкрадчивый голос над ухом Ивара произнес певуче, даже игриво:

– Сэр, Бен-младший желал бы вас видеть в аптеке напротив вашего отеля в любой из удобных для вас дней. Честь имею.

Выбритый до синевы, благоухающий в своем легком кремовом костюме, с цветком в петличке пиджака и огромным платком, небрежно спадающим из верхнего кармана, Йыги медленно движется по шумным улицам бельгийской столицы.

В модном салоне Годдара хозяин проводит гостя в свои личные апартаменты. Окно комнаты, куда его приглашают, плотно задрапировано шторами. При виде Йыги поднимаются из кресел трое – Альфонс Ребане и два офицера: по форме – британские военно-морские силы. Четвертый, в котором Йыги при первом же взгляде угадывает одного из заместителей Мак-Кибина – «разведчик должен знать в лицо всех сколько-нибудь крупных разведчиков», – остается сидеть полуотвернувшись, его крупное лицо с раздутыми ноздрями чем-то неуловимо напоминает Уинстона Черчилля, только губы более тонкие.

– Рад видеть вас в здравии, Роберт, – беспечно замечает Йыги. – Много о вас доброго слышал, полковник Скотт, – продолжает он. – Здравствуйте, джентльмены. Как будем строить нашу беседу? Начнем с моих претензий или ваших?

На тонкие губы полковника набегает улыбка, но он непроницаем. Ребане обеспокоен… «Видать, давно не кредитовали», – замечает про себя Йыги.

– Ивар… Улыбка, – Ребане пытается придать предстоящему не очень приятному объяснению характер салонной беседы, – я поручился за вас перед нашими друзьями. Мы с вами готовы рассеять любые их недоумения – не так ли?

На лицо Йыги набегает плутоватая маска.

– Мы с вами, Роберт? Вы из Стокгольма… я из глубинки Эстонии. Неравное положение и должны быть разные ставки. Не так ли, джентльмены? Но впрочем, давайте рассеивать…

Офицер, которого Йыги назвал для себя Бекон – за его полноту и жирные щечки, любезно предлагает гостю стул.

– Господин Улыбка, позвольте вас так называть для удобства? Наша служба готова вас выслушать и готова более эффективно, чем ранее, помочь несчастной Эстонии. Однако нас кое-кто удивляет.

– Улыбка, – перехватывает инициативу офицер, которого Йыги назвал для себя Старшим. – У нас была возможность сравнить несколько ваших депеш для нас и для некоего Бриджа или некоего Бена-младшего. Сдается, что ваши заокеанские друзья получают менее тухлый товар.

– Они и наняли меня, джентльмены, несколько ранее, и, простите, были более исправны в поставках радистов и аппаратуры.

– Тем не менее, – продолжает допрос Бекон, – ваше, а стало быть и наше движение теряет одного за другим свои лучшие опорные силы: Рихо Рандметса, Тыниссона-Багрового, братьев Вяэрси, а недавно и Яана Роотса. А вы, получивший некоторый доступ к английской кухне, хотите уверить нас, что все эти провалы обошлись без новых функционеров?! Без рекламируемых вами Казеоргов, Вессартов?!

– Спокойствие! – Йыги поднял руку, как бы защищаясь. – Все эти провалы произошли вопреки новым функционерам, а не благодаря им! И, если быть абсолютно точными, то благодаря определенному традиционализму в мышлении некоторых ваших старых агентов. Роберт, – обратился он к Ребане, – надеюсь, джентльмены ознакомились с моей шифровкой, где я попросил осовременить методы господ Диска и Тесьмы?

– Это донесение я помню, – признал Старший. – Что вы вменяете им в вину конкретно?

– Неуважение к эстонским традициям, – спокойно перечислял Йыги, – ставку на одни террористические акты, непонимание психологии современного эстонского крестьянина.

– И поэтому их изловило МГБ? – грубо спросил молчавший до сей поры Скотт.

– Частично поэтому, – не уступил Йыги. – Диск хотел, чтобы братья Оясоо пропустили себя через мясорубку ради спасения Роотса, и они прекратили с ним контакты. Тесьма требовал от Роотса дублирования действий нациста Онгуара и этим погубил очень способного и нужного нам человека.

Бекон возмущенно воскликнул:

– Погубил! А кто погубил самую Тесьму, то есть Роберта Килпа? Кто уверял нас, что вывезет его в Швецию?

– Несправедливо, джентльмены, – отразил этот выпад Йыги. – Такое извещение было, видимо, подтверждено самим Килпом.

Он попал в точку, все эти люди из спецслужбы великолепно помнили последние сообщения Килпа.

– У меня стоял подготовленный мотобот со шкипером, – продолжал Йыги. – Но в Килпе перевесила жажда отомстить бывшему партнеру, и мы потеряли дорогое время. А потом – этот чудовищный приступ безумия в самый решающий момент и разложение личности.

– Вы уверены, что это не выдумка чекистов? – спросил Старший.

– Абсолютно, – он произнес это категоричным тоном и сразу же нанес англичанам удар. – Тем не менее, джентльмены, я бы не стал на вашем месте ради свежего медицинского бюллетеня подсылать в клинику бывшую эсэсовку Ээву Мартсон, за которой давно уже охотились чекисты, и отнять у всех нас еще одного связника.

– Как? Мартсон у них в руках? – быстро спросил Скотт.

– Да, полковник. И за это вы вправе спросить с джентльменов, обвиняющих меня в неточности.

Водворилось минутное молчание.

– Наконец, два слова и о личной обиде, – протянул Йыги. – Целых два месяца я ловил случай, отыскивая единственного человека из лесного отряда Вяэрси, уцелевшего после разгрома группы. Оказывается, вы, господа, или ваши посланные отлично знали его координаты и прятали их от меня. Право первооткрывателя? Извольте. Но когда я разговорился с этим крестьянином Илу, он прямо сказал, ваши люди сообщили, что в его услугах более не нуждаются.

– Был слух, что он переметнулся к Советам, – начал припоминать Старший.

– Слух еще не факт, – отрезал Йыги. – Не будет служить крестьянин той власти, которая чуть не отняла у него одного сына и лишила права учительствовать другого… Рудольф Илу ищет дела, и с ним вы провалились, господа.

– Послушайте, Улыбка, – елейно обронил Бекон. – Допустим, все, что вы утверждаете, правда. И наши люди что-то напороли. Но как же так: вы мчитесь с Килпом к морю, чекисты вашего спутника забирают, а Улыбку с улыбкой отпускают на все четыре стороны. Где ваша логика разведчика?

Йыги нарочно задержал ответ: пусть думают, что загнали его в угол, хотя атака с этой стороны уже «отражалась» в доме на Пагари. Альфонс Ребане завозился в своем углу. Скотт слегка повернул голову в сторону Йыги, Бекон самодовольно улыбнулся. И вдруг раздался оглушительный хохот Йыги. Офицеры недоуменно переглянулись.

– Странно! – Йыги даже слезы утер от смеха. – Этот вопрос задают офицеры службы, двое из которых вынырнули из гитлеровского лагеря смерти, где пятьдесят остальных десантников остались лежать…

Он уже не улыбался.

– Согласитесь, у каждого разведчика есть свой шанс удачи, свои запасные мосты. Но мой запасной мост – не в работе на чекистов. Приступ с Килпом начался за десять километров до того, как машину, в которой он сидел, задержала автоинспекция. Мне пришлось из чувства самосохранения пересадить его во вторую нашу машину, таким образом я просто-напросто объехал милицейскую группу.

– А кто вел вторую машину? – быстро спросил Бекон.

– Лесничий Ааре Казеорг, джентльмены, отец нашего Энделя Казеорга. Милиции была подброшена версия, что Ааре Казеорг нашел Килпа, валяющимся в беспамятстве на дороге. Это подтвердил водитель молочного фургона, которого Казеорг специально дождался до того, как отправиться дальше. Так как же насчет логики разведчика, господа офицеры?

Скотт поднялся, подошел к вскочившему со стула Йыги, улыбаясь, протянул ему руку.

– Господин Йыги, – весело сказал он, – чутье меня редко подводит, а я почувствовал в вас союзника. Вы работаете вдохновенно, – он оглядел офицеров, – чего хочется пожелать всем нам. Вы получите, господин Йыги, необходимых связников, радиста и, на первых порах, скромный кредит, который будет возрастать по мере нашего общего продвижения. Я испрошу для вас у начальства также канал связи с нашим основным агентом в Эстонии Планетным Гостем. Разрешите напоследок удовлетворить личное любопытство, господин Йыги.

Полковник задумчиво потер подбородок, взглянул Йыги в глаза:

– Вас увезли в Америку совсем в юном возрасте. Что побудило вас вернуться в Эстонию в этой миссии? Жажда расплаты, денег, честолюбие?

Йыги напустил на себя сконфуженность.

– И то и другое, – пробормотал он. – А в общем я вернулся за невестой. Поверите ли, я сгорал от любви, полковник, и недавно получил согласие на брак.

– Мои поздравления вашей жене, господин Йыги.

Теперь заулыбались все присутствующие.

Эта ситуация повторилась через день в аптеке, в гостях у Бена-младшего, который без всяких предисловий усадил Йыги в кресло, подсоединил к нему с помощью проводов «детектор лжи», запустил в движение узкие бумажные ленты и бесцеремонно начал:

– Мы могли бы поладить и попроще, если бы какая-то нечистая сила не затащила вас в компанию довольно высоких чинов британской разведки. Что от вас хотел Скотт и прочие джонни? Поехали…

Прощаясь, он угрюмо сказал:

– Кажется, с вами все в порядке. Просто слишком много проколов в этих советизированных республиках. Эти свиньи и в самом деле оставили вас без связников и рации. Я все доложу, как есть, Улыбка. Жмите теперь на экономическую информацию, на человека из Вастселийна и этого сааремааского скакуна: по мне хоть карманный вор, хоть медвежатник, лишь бы он в советский бульон вливал керосин.

Старший лейтенант Мюри докладывал Пастельняку:

– Ни один из братьев Оясоо, по моему наблюдению, на подлинного лесного брата не смахивает.

– Что же, сначала мы вовлекли их, теперь отстраняем от операции?

– Никак нет, товарищ полковник. Они будут с нами. Но не на первых ролях.

– А кого вы планируете на первую роль?

– Рудольфа Илу. Он многим обязан Советам, смышлен, мыслит правильно. Либо сам, либо вместе с одним из братьев Оясоо он будет нами внедрен в банду.

– Опять переживаем?

– Так почему же я? – повторил Рудольф Илу.

Анвельт кивнул, будто ожидал такой вопрос. Мюри внимательно разглядывал узор скатерти.

– Тут много причин, – наконец отозвался Пауль. – У братьев Оясоо уже есть определенная репутация на Западе. Но ни Арво, ни Айвар по своим характерам, замедленности в принятии решений, если хочешь знать, некоторой узости мышления никогда не будут приняты ни Ильпом, ни его бандой за лидеров лесного братства.

– Я знаю еще многих башковитых людей, – упрямо продолжал Рудольф. – Почему именно я?

– Ты – хуторянин, – вздохнул Пауль. – Психология крестьянина, да еще повидавшего лесное братство, тебе близка. Эти сааремааские молодчики чужака вынюхивают за версту.

– Ты со мной не крути, Пауль, – выдохнул Рудольф. – Хуторян в Эстонии хватает и еще многих вы вывели из лесу. А ты пришел не к ним – ко мне. С чего бы?

Пауль, наконец, не выдержал:

– А с того, что мы в тебя верим, Рудольф. Что ты еще хочешь спросить? Приказ это? Нет, просьба друзей. У тебя малыши. Есть о чем подумать.

Анвельт дал Рудольфу время переварить сказанное и заключил:

– Ожидается визит Алекса Туула к Оясоо. И у них в доме Туул застанет их давнего приятеля Рудольфа Илу.

…Так и случилось. Но до этого Алекс получил некоторые заверения:

«Я верю, Алекс, в ваш природный ум и здравый смысл. Объединение с человеком из Вастселийна и братьями (Оясоо) не лишит ни вас, ни вашего Скакуна (Ильпа) почетного места в нашем движении. Продолжайте вывоз лакомств (грабеж магазинов), устройте фейерверк для детей колхозников (поджог школы). Наша связь – там же, с пролонгацией на сутки. Планетный Гость. Начало июля 1950».

Они сидят в доме у Оясоо друг против друга – Алекс Туул и Рудольф Илу – и не спеша обговаривают все условия совместных действий на Сааремаа. Мать на это время переселили в Тарту, к старшему.

– Айвар и Арво останутся пока здесь, – предлагает Рудольф. – Будут собирать желающих к нам пристать. Я поеду с тобой или днем позже, как скажешь.

– Я тебя встречу через два дня, – осторожничает Туул и задает тот самый вопрос, который его волнует больше всего: – Если привалит удача к нам, как роли поделим?

Илу безразлично пожимает плечами.

– Не туда гнешь, Туул. Ни славы, ни богатства я не ищу. Мне бы жить, – запнулся на мгновение, – на своем хуторе, да вырезать свистульки или чертяк разных из дерева. Эстония для эстонцев, – вот все, чего хочу.

Он догадался, что тяжелый камень снял с души честолюбца и карьериста Туула. Алекс заметно повеселел, разговорился, рассказал о положении их группы, но Рудольф чувствовал, что природная хитрость и настороженность бандита не притуплены. Рассказав о себе самое малое, Алекс испытующе спросил:

– Ты сам-то, Илу, хоть одного большевика скосил?

Тихий, неразговорчивый Айвар пришел на помощь Рудольфу:

– Мне сказал человек от Вяэрси. Они спалили школу, и Рудольф был с ними. Он страховал их со стороны опушки. Появился уполномоченный. Ну, Илу его и отправил на тот свет. Может, зря…

– Жалостливый? – недобро усмехнулся Туул.

Договорились о встрече, явках, Туул не преминул каверзно спросить:

– Не скребет у тебя на сердце, что на чужом острове за чужое счастье воевать будешь?

– Мне с Советами из одной миски щи не хлебать, – невозмутимо отговорился Рудольф. – А здесь хутора прочищены, бороться трудно и безнадежно. – Глянул в глаза Туулу: – Сам-то веришь, что у нас есть завтра, Алекс?

Туул промолчал, закинул мешок за спину, пошел к двери.

Через две недели чекисты получили записку:

«В ночь с 24 на 25 июля будем пересекать деревню Сагаристе волости Пихтла. Ориентир – баптистская молельня. Отец шестерых».

– Это что же получается? – с тревогой спросил Пастельняк, когда к вечеру ему доложили об этом. – Сегодня уже двадцать четвертое. Почему Сааремаа задержал сообщение?