Текст книги "Экономический образ мышления"
Автор книги: Пол Хейне
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 46 страниц)
Сотрудничество посредством взаимного приспособления
Представьте себе магистраль с четырехрядным движением в каждом направлении, на которую можно заехать и с которой можно свернуть только вправо. Почему же тогда не все водители остаются я в крайнем правом ряду? Почему некоторые из них стараются всю дорогу ехать но крайней левой полосе, хотя прекрасно знают, что, покидая эту автостраду, им все равно придется вернуться в правый ряд? Каждому, кто ездил по автостраде, ответ известен: на крайней правой полосе транспортный поток тормозится из-за медленного движения входящих и выходящих из него автомобилей, поэтому для тех, кто спешит, лучше поскорее уйти из правого ряда.
Какой же из остающихся рядов они выберут? Действий каждого отдельного водителя мы, конечно, предсказать не можем, но точно знаем, что по трем оставшимся полосам они распределятся более или менее равномерно. Но почему это произойдет? И как? Ответ на поставленные вопросы является одновременно объяснением того, что мы назвали выше процессом непрерывного взаимного приспособления к изменениям в чистой выгоде, возникающим в результате их взаимодействия. Водители бдительно следят за чистой выгодой, которую сулит им каждый ряд, и стараются переместиться оттуда, где движение медленное, туда, где оно быстрее. В результате скорость на медленных рядах повышается, а на быстрых – снижается до тех пор, пока всюду не станет одинаковой, или, говоря более точно, пока ни один водитель не сможет разглядеть наличия для себя чистой выгоды от перемещения с одной полосы на другую. Весь этот процесс идет быстро и непрерывно, и гораздо эффективнее, чем если бы кто-то при въезде на автостраду выдавал билеты, предписывающиеавтомобилям занимать определенный ряд.
Примерно так же, с точки зрения экономиста, функционирует и общественный организм. Индивидуумы предпринимают действия, основываясь на ожидаемой чистой выгоде. Эти действия хотя бы на короткое время изменяют относительные затраты и выгоды, связанные с теми возможностями, что открываются перед другими людьми. Когда пропорция между ожидаемой выгодой и ожидаемыми затратами на какое-либо действие увеличивается – люди совершают его чаще, если уменьшается – реже. Тот факт, что почти каждый предпочитает большее количество денег меньшему, неимоверно облегчает весь процесс. Если хотите, деньги подобны смазочному материалу, крайне важному для механизма общественного сотрудничества. Умеренные изменения денежных затрат и денежных выгод в каких-то отдельных случаях могут побудить большое число людей изменить свое поведение таким образом, что оно окажется лучше согласованным с действиями других людей, осуществляемыми в то же самое время. В этом и заключается главный механизм сотрудничества между членами общества, позволяющий им обеспечивать удовлетворение своих потребностей, используя доступные для этого средства.
Многое ли может объяснить экономическая теория?
Пожалуй, некоторые возразят, что в предыдущем параграфе сделана слишком большая заявка. «Вы пока не представили описания того, „как работает весь общественный организм“ (social world), а объяснили только работу его экономической составляющей. Вы описали рыночную систему. Но это еще не целое общество. Помимо рыночного или экономического сектора существуют и другие институты (такие, как правительство), функционирование которых основывается на других принципах и механизмах».
Это возражение звучит вполне разумно. По крайней мере, оно согласуется с традицией делить мир на отдельные части. Но экономический образ мышления подрывает основы такого традиционного деления. Если имеет смысл через конфликтующие интересы и взаимное приспособление объяснять объем выпуска компании "Бетлехэм Стил" или корпорации "Крайслер", то почему нельзя попытаться объяснить аналогичным образом деятельность (output) Конгресса Соединенных Штатов или Министерства сельского хозяйства? Зачем проводить линию между "экономикой" и "правительством"? Разве любое правительственное агентство не состоит, подобно обычной социальной группе, из простых смертных с широким множеством разнообразных интересов? Необходимость побуждать людей к сотрудничеству не исчезает с прибытием в столицу! В противном случае кто-то, по-видимому, забыл предупредить об этом лоббистов, законодательных лидеров, вспомогательный персонал и работников исполнительных органов, которые прилагают ежедневные усилия, пытаясь повлиять на деятельность правительства.
Существует ли в самом деле в нашем обществе некий изолированный «экономический сектор»? Где бы он мог находиться?
Сказать по правде, экономисты-теоретики – отъявленные империалисты. Они привыкли думать, что их взгляд на общество объясняет все, или, по крайней мере, больше, чем какой-либо иной. В последние годы они стали совершать набеги на области, традиционно занятые социологами, политологами, историками и другими. Не все экономисты (и навернякане все представители потерпевших дисциплин) согласны с тем, что подобные рейды всегда заканчивались ценными территориальными приобретениями. Критикуя эти империалистические замашки, некоторые обвиняют экономистов в том, что они, как говорится, «знают ничего обо всем». Мы не беремся разрешить этот спор прямо сейчас. Но хотим заранее предупредить, чтобы вы не рассчитывали найти в настоящей книге каких-либо четко очерченных границ экономической науки. Вместо этого мы будем исходить из достаточно неопределенного, но здравого принципа, согласно которому следует применять экономическую теорию там, где она может успешно объяснять и предсказывать, и откладывать ее в сторону, заменяя чем-либо другим там, где она бесполезна.
Предвзятость экономической теории
Однако даже признание империалистических амбиций экономистов не так, вероятно, встревожит вас, как наше следующее признание: экономический образ мышления является предвзятым. Экономическая теория не предлагает непредубежденного взгляда на общество, при котором в равной мере учитываются все наличные факты. Напротив, экономический образ мышления выхватывает из широкого круга возможностей лишь немногие, отбрасывая все остальное.
Прежде всего экономическая теория фокусирует внимание на том, как люди делают выбор. Выбор занимает настолько важное место в экономической теории, что некоторые критики обвиняют ее в том, что даже бедность и безработицу она трактует как результат добровольного .выбора людей. Когда мы дойдем до этой темы, вы сами сможете определить, имеют ли такие обвинения какие-то реальные основания или же проистекают из недопонимания. Однако несомненно, что экономическая теория пытается объяснить социальные явления, предполагая, будто события складываются из множества отдельных актов выбора, совершаемых людьми.
Люди выбирают.
Тесно связан с проблемой выбора и тот акцент, который теория делает на индивидууме. В реальности выбор всегда осуществляет индивидуум, поэтому экономисты пытаются расчленить решения, принимаемые в таких коллективах, как правительство, университет или корпорация, на решения отдельных людей, входящих в эти коллективы. Этот аналитический индивидуализм выглядит подозрительно, как, впрочем, и другие виды индивидуализма, например, этический или «грубый» (rugged), которые не нравятся некоторым людям. Когда экономическая теория делает столь сильный акцент на индивидууме, не упускает ли она из виду важность групповых действий и общественных связей? Справедливо это возражение или нет, но экономический образ мышления действительно принимает индивидуума за исходную смысловую единицу.
Только индивидуумы выбирают.
Иногда экономическую теорию критикуют и за свойственный ей акцент на рациональности. Экономисты предполагают, что человек действует не по капризу, но предварительно взвесив ожидаемые плюсы и минусы доступных ему вариантов, и что он учится на своих ошибках и, следовательно, не повторяет их. Но разве люди на самом деле так рациональны? Не влияют ли на наши поступки бессознательные побуждения и неконтролируемые эмоции в большей мере, чем предполагается теорией? Это один из тех вопросов, на которые трудно ответить, ибо его трудно поставить в четкой и допускающей проверку форме. Конечно, экономисты не думают, будто люди знают все и никогда не ошибаются, но экономический подход исходит из того, что действия человека основываются на калькуляции затрат и выгод.
Индивидуумы выбирают рационально.
Еще одно обвинение, которое часто выдвигается против экономического образа мышления – или, может быть, против одной из его возможных интерпретаций, встречающейся в данной книге, – это обвинение в рыночномуклоне. Здесь тоже внимание привлекается к глубокой и важной особенности экономической теории, хотя и не совсем такой, какой она кажется по первому впечатлению. В действительности экономическая теория вовсе не предполагает, будто рынок работает лучше, чем альтернативные институты, особенно государственные. Как мы уже отмечали, предполагается скорее другое: функционирование любого института, сколь бы скверным или успешным оно ни было, легче всего понять как результат процессов рыночного типа. Несколько утрируя, мы могли бы сказать, что экономическая теория не считает рыночные решения лучше (или хуже) правительственных, поскольку для нее правительственные решения – это и естьрыночные решения. Действия правительства – результат рыночных процессов: индивидуумы преследуют свои собственные интересы и приспосабливаются к поведению друг друга, хотя и соблюдают при этом особые, принятые здесь «правила игры».
Все общественные взаимодействия можно трактовать как рыночные процессы.
Правила игры
Этот термин многократно встречается в книге: "правила игры". Независимо от того, что является "игрой" – бизнес, правительство, наука, семья, школа, дорожное движение, баскетбол или шахматы – в нее нельзя нормально сыграть без того, чтобы игроки знали правила и соглашались в общем и целом следовать им. Большинство взаимодействий в обществе направляется и координируется определенными правилами, которые известны их участникам.
В играх, подобных баскетболу или шахматам, правилами устанавливается: кто, при каких условиях и какой ход может сделать. Ту же роль выполняют и правила других "игр", упомянутых выше. Как мы потом увидим, права собственности образуют обширную и важную часть правил, регулирующих большинство тех общественных взаимодействий, в которых мы регулярно участвуем. Так же, как в обычных играх устанавливают: кто, при каких обстоятельствах и какой ход может сделать – права собственности разграничивают: что кому принадлежит. Таким образом, права собственности и другие правила игры в конечном счете точно определяют, какой выбор совершат индивидуумы, преследуя свои интересы.
Предубеждения или выводы?
Вернемся назад, к тем четырем взаимосвязанным особенностям экономического образа мышления, которые можно охарактеризовать как пристрастия или предубеждения. Действительно ли они являются недостатками? Почему бы не назвать их убеждениями (или даже выводами) и не сказать, что, исходя из постулата о рациональности индивидуальных решений (выборов), экономистам удается проще объяснять общественные явления? Разве упрекаем мы в предвзятости астрономов, которые думают, что свет от всех наблюдаемых объектов летит к нам со скоростью 186 000 миль в секунду, или биологов, полагающих, будто молекулы ДНК контролируют развитие организмов?
Поднятые вопросы важны и интересны, но мы не будем пускаться здесь в их рассмотрение, ибо рискуем сделать данную главу невыносимо длинной. Автору уже давно кажется очевидным (назовите это предубеждением или выводом), что добыча любого рода знаний всегда начинается с неких обязательств, принимаемых на себя исследователем. Мы не располагаем совершенно независимым разумом для постижения мира, поскольку не вчера родились. К тому же совершенно независимый ум неизбежно оказался бы пустым и не способным учиться чему бы то ни было. Все, что обсуждается, исследуется и даже только наблюдается, своими корнями уходит в убеждения, произрастает из них. Мы не можем начинать сразу всюду или сразу со всего. Мы должны начинать только с некоторых мест и с некоторых вещей. Мы продвигаемся с тех рубежей, где находимся, отталкиваясь от того, что полагаем верным, важным, полезным или проясняющим. Эти наши взгляды, разумеется, могут быть неверными. До некоторой степени они всегда неверны, ибо каждое «истинное» утверждение обязательно оставляет в стороне огромное число столь же истинных, и уже здесь совершается ошибка.
<тому, кто захотел бы основательнее поразмышлять на эту тему, следует обязательно прочесть книгу Томаса С. Куна " Структура научных революций", М. «Прогресс», 1977 (в оригинале ссылка на: Thomas S. Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions, Chicago, University of Chicago Press, 1962. – Прим. перев.). Это прекрасно написанное исследование по истории и философии науки оказало в последние годы громадное влияние на взгляды обществоведов о роли, которую играют в их исследованиях теоретические посылки, с одной стороны, и наблюдаемые факты – с другой. – Прим. авт.>.
Подобного риска невозможно избежать, обходясь без теории, как предлагают некоторые. Люди, которые посмеиваются над "мудреными теориями", предпочитая опираться на здравый смысл и повседневный опыт, в действительности часто оказываются в плену особенно смутных и огульных гипотез. Вот, например, письмо в газету одной юной особы из Пенсильвании, которой случилось быть "в группе подростков, совместно курящих наркотики. Потом одна девочка из той группы забеременела. Ребенок родился недоношенным, с физическими недостатками, и ему пришлось делать две операции". Газетный обозреватель по проблемам подростковой любви привел это письмо в качестве свидетельства того, как дорого приходится платить за курение марихуаны.
Возможно, так оно и есть. Но представьте, что автор письма написал бы иначе: "Потом Питтсбург Стилерс выиграли суперкубок, а Филадельфия Флайерс – кубок Стэнли". Любой возразил бы, что подобные события не имеют ничего общего с употреблением наркотиков указанной группой подростков. Откуда мы это знаем?Если один лишь тот факт, что несчастье с юной девушкой произошло после совместного курения наркотиков, является свидетельством причинной связи, почему нельзя подразумевать какую-то причинную связь в случае со Стилерс и Флайерс?
Никакой теории – означает плохую теорию
Вопрос этот прост, но важен. Невозможно открыть, доказать или хотя бы заподозрить наличие причинной связи, не держа в уме какую-нибудь теорию. Фактически, наши наблюдения о мире насквозь пропитаны теорией, благодаря чему мы только и бываем способны улавливать смысл в обрушивающейся на нас какофонии звуков и красок. В действительности лишь малую толику наших "знаний" мы черпаем из наблюдений, да и то урывками: что-то подглядим здесь, о чем-то догадаемся там. Все же остальное заполняют известные нам теории: большие или малые, туманные или четкие, хорошо проверенные или недоказанные, общеприложимые или специальные, тщательно обоснованные или едва – едва признаваемые.
Известный британский экономист И. М. Д. Литтл (I.М.D.Little) одно время работал советником Британского казначейства. Позднее он опубликовал статью, в которой, делясь своим опытом, затрагивал вопрос об использовании экономической теории в сферах принятия политических решений. Вот интересный отрывок из этой статьи:
"Экономическая теория показывает, как связаны друг с другом экономические величины и насколько сложными и запутанными являются эти взаимосвязи. Неэкономисты обычно бывают слишком академичными. Они чересчур усердно абстрагируются от реального мира. Размышляя об экономических проблемах, невозможно обходиться совсем без теории: факты и взаимосвязи настолько сложны, что не могут сами по себе организоваться в систему, они просто не увязываются воедино. Но неискушенный теоретик склонен конструировать слишком частную теорию, которая не позволяет ему разглядеть все возможности. Либо, наоборот, он обращается к помощи какой-нибудь старой, чрезмерно упрощенной теории, почерпнутой где-то или от кого-то. К тому же, я думаю, он интерпретирует эту концепцию чересчур наивно. Post hoc ergo propter hoc <буквальный перевод: "После этого – значит из-за этого"; логическая ошибка, следующая из предпосылки, что если А предшествует по времени Б, то А должно быть причиной Б. Примером могут служить аргументы раскаивающейся пенсильванской наркоманки. – Прим. авт.> редко бывает убедительным объяснением в экономике. Я просто поражался, с какой наивной уверенностью в Уайт-холле иногда приводились весьма спорные выводы экономического анализа. Конечно, экономисты могут быть излишне академичными в другом отношении: они, вероятно, недооценивают административные трудности или им недостает ощущения политически возможного. Но в таком случае нет и опасности, что эти факторы останутся забытыми" .
"Неэкономисты обычно бывают слишком академичными. Они чересчур усердно абстрагируются от реального мира". Согласитесь, такое слышать непривычно. Но Литтл, по-видимому, прав. "Я ничего не понимаю в этой мудреной экономической теории – начинает уверенный в себе дилетант – но я точно знаю, что…" И то, что произносится дальше, слишком часто свидетельствует, как прав он бывает, отказывая себе в каких-либо теоретических познаниях, и одновременно – как не прав, полагая, будто это обстоятельство убережет его от ошибок. Тот, кто пытается рассуждать о сложных экономических взаимосвязях без теории, добивается, как правило, лишь того, что рассуждает о них с использованием очень плохой теории.
Сказанное ни в коей мере не служит оправданием тем экономистам, которые любят иногда блеснуть перед аудиторией, доказывая сложные теоремы или упражняясь в чистой логике, вместо того чтобы обратиться к действительно интересным для их слушателей вопросам. Даже обучая экономической науке, мы часто ведем себя так, как будто бы все записавшиеся на вводный курс студенты стремятся к достижению докторской степени по данной специальности, а наша задача состоит в том, чтобы начать их подготовку к сдаче докторских экзаменов. Этим, вероятно, объясняется, почему вводные курсы содержат, как правило, гораздо больше идей, чем могут переварить студенты.
Настоящая книга – плод моих растущих подозрений, что теоретическая экономика кажется студентам таинственной и утомительной дисциплиной в значительной мере из-за того, что мы, экономисты, пытаемся их слишком многому научить. В данной книге сознательно выдерживается принцип: берясь за меньшее, достигнуть большего. Материал сгруппирован вокруг нескольких концепций, составляющих базисный набор интеллектуальных инструментов, которыми пользуются экономисты. Все эти инструменты имеют отношение к обсуждавшимся выше фундаментальным предпосылкам. Их на удивление немного. Но они чрезвычайно гибки в приложении. С их помощью удается ответить на такие таинственные вопросы, как: что такое валютные курсы? почему фирма, стремящаяся к прибыли, согласна нести потери? какова природа денег? почему возможны различные цены на "идентичные" товары? – таинственные проблемы, традиционно изучаемые экономической наукой. Но те же инструменты позволяют пролить свет и на множество вопросов, которые обычно вообще не считаются экономическими: перегруженность транспорта, загрязнение окружающей среды, функционирование правительства, поведение школьных администраторов – и это лишь немногое из того, о чем пойдет речь в последующем.
Главная цель этой книги состоит в том, чтобы вы начали думать как экономисты; а однажды начав, вы уже никогда не остановитесь. Экономическое мышление подобно наркотику. По-настоящему усвоив один раз некоторые способы экономических рассуждений, вы затем повсюду будете находить возможность их использова. Вы станете замечать, что многое из того, что говорится и пишется об экономических и социальных проблемах, представляет смесь разумного с бессмысленным. Вы постепенно привыкнете с помощью базисных концепций экономического анализа отсеивать одно от другого. Вы, быть может, даже прослывете "циником", поскольку люди, привыкшие нести чепуху, любят обвинять в "цинизме" тех, кто им на это указывает.
ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ
1. Как вы думаете, что произойдет, если, например, в Лос-Анжелесе решат резервировать на каждой автостраде одну полосу для "срочных автомобилей", т. е. таких, чьи водители рискуют опоздать к какому-нибудь важному событию из-за перегруженности обычных полос? Как вы считаете, старались бы водители в этом случае не заезжать на линию для срочных автомобилей? Или она в итоге оказалась бы столь же загруженной, как и все остальные? Имела бы подобная затея больше шансов на успех, если бы водители были менее эгоистичными и более деликатными?
2. Когда Мать Тереза, получив в октябре 1979 г. Нобелевскую премию мира, решила на 190 000 долл. своей награды построить лепрозорий, действовала ли она в своих собственных интересах? Можно ли назвать ее поведение эгоистичным?
3. Дорожные происшествия обычно сопровождаются заторами на полосах с противоположным движением, т.е. там, где, казалось бы, авария вообще не должна создавать препятствий. Объясняется это тем, что водители, едущие в другую сторону, обычно сбавляют скорость, чтобы посмотреть на случившееся. Предположим, что каждый водитель, следующий по противоположной стороне дороги, теряет на этом в итоге десять минут и что все они с радостью согласились бы вообще не видеть аварии, лишь бы избавиться от десятиминутной задержки. Пусть даже известно, что каждый из них по отдельности согласен пожертвовать на созерцание аварии не более одной минуты. Значит ли это, что водители не станут сбавлять скорость и не создадут затор? В чем здесь изъян механизма общественной координации?
4. Что произойдет, если, согласно правилам игры (писаным или неписаным), некое важное собрание не может начаться до тех пор, пока не явятся все заинтересованные лица, причем опоздавшие не подлежат никакому наказанию? Имеет ли смысл быть здесь пунктуальным? Выдержат ли такие правила игры проверку временем?
5. Попробуйте назвать наиболее важные правила координации совместных действий в такой "игре", как прохождение данного курса по экономике. Кто определил учебной группе место ее занятий, преподавателя, составил список слушателей, выбрал учебник, назначил время экзаменов? Кто решает, где сидеть каждому студенту? Не кажется ли вам странным, что два студента редко пытаются занять одно и то же место?
6. В начале 80-х годов, когда для покупки большинства предметов потребления полякам приходилось выстаивать длинные очереди, польское правительство ввело порядок, по которому каждое третье место в очереди резервировалось для беременных женщин и инвалидов. Предполагалось, что это облегчит им жизнь. Как вы думаете, сократилось ли в итоге время стояния в очередях для беременных женщин? Или вы предположите, что, для того чтобы вклиниться в длинную очередь, все женщины становились беременными?
7. Что мы имеем в виду, когда говорим: "Это простое совпадение, оно ничего не доказывает"? Каким образом теория позволяет отличать относящиеся к делу факты от простых совпадений?
8. Когда не верящие в акупунктуру врачи отвергают ее, даже не испытав в деле, нужно ли их, по вашему мнению, упрекать в пристрастии? Если бы кто-то сказал, что высшую отметку по данному курсу можно получить не штудируя его, но лишь регулярно повторяя нараспев мантру "невидимая рука", поверили бы вы ему? Если бы даже, несмотря на горячее желание получить высокую оценку, вы полностью игнорировали указанный совет, явилось бы это признаком пристрастности или предубежденности с вашей стороны?
Глава 2. Субституты вокруг нас: понятие спроса
Наверняка вам не раз доводилось слышать или читать утверждения такого типа:
Для обеспечения пожарной безопасности требуется, чтобы в каждой квартире было два выхода.
Нам нужен новый автомобиль.
В предстоящем десятилетии нашему штату дополнительно потребуется большое количество воды.
Изучение транспортных потоков выявило необходимость строительства новой автомагистрали.
Все граждане должны иметь возможность получать необходимую медицинскую помощь независимо от их способности ее оплачивать.
Нам нужна только победа.
Пожарная безопасность, вода, быстрое и равномерное движение транспорта, здравоохранение, победа и даже автомобиль являются "благами". Мы говорим "даже" автомобиль, т. к. в последнее время возникают сомнения относительно его полезности в условиях перенаселенного города. Но попробуйте спросить об этом какого-нибудь владельца автомобиля или молодых людей, у которых автомобиля нет. Они заверят вас, что новый автомобиль очень даже полезен (is very much a good). Что же тогда неправильно в этих утверждениях?
В каждом из них присутствует понятие необходимости. Именно поэтому они вводят в заблуждение.
Рассмотрим первое утверждение. Разве все жильцы квартир с одним выходом получат травмы или погибнут в результате пожара? Конечно же, нет. Просто при одном выходе вместо двух риск будет больше. Но почему бы тогда не сделать три выхода? Или четыре? Почему бы не пойти до конца и не превратить все внешние стены в двери? Ответ в том, что, хотя пожарная безопасность и является благом, это не единственное благо для жильцов квартир. Благами являются также низкая квартирная плата и низкая плата за отопление и охлаждение помещения, не говоря уже о защите от взломщиков, которые знают, что множество выходов из квартиры – это одновременно и множество входов в нес. Кроме того, существуют, быть может, и более надежные меры обеспечения пожарной безопасности. Огнетушители, автоматические системы пожаротушения и большие пепельницы также уменьшают риск получить ожог или погибнуть в огне. Если требовать оборудования дополнительных выходов из квартир, то почему бы тогда не повесить на каждую стену по огнетушителю?
Утверждение о выходах из квартир, которое на первый взгляд звучит разумно, не учитывает три взаимосвязанных факта: 1) Большинство благ не являются бесплатными, для их приобретения приходится жертвовать какими-то другими благами. 2) У любого блага существуют субституты, т. е. заменители. 3) Разумный выбор между субститутами требует сопоставления дополнительных затрат и дополнительных выгод.
Затраты и субституты
Вернемся теперь назад и посмотрим на остальные пять утверждений. "Нам нужен новый автомобиль". Кому нужен? Очевидно, только тем, кто оценивает новый автомобиль выше того, чем придется жертвовать для его приобретения. В жертву могут быть принесены поездка в очередной отпуск, новая одежда, серия походов в кино, стереосистема. Оправданны ли эти жертвы? В конце концов, вместо того, чтобы покупать новый автомобиль, можно: капитально отремонтировать старый; купить подержанную машину; купить велосипед; вступить в автомобильный пул (car pool) (добровольное объединение граждан, договорившихся по очереди или совместно использовать автомобиль для общих целей. – Прим. перев.), приспособиться к общественному транспорту; переехать поближе к месту работы; наконец, можно чаще сидеть дома. Разумные потребители делают выбор только после рассмотрения разнообразных затрат и выгод. (Конечно, после того, как человек принял решение, он может заявить: «Нам нужен новый автомобиль», надеясь беспрекословной интонацией разубедить жену в необходимости самостоятельного сопоставления плюсов и минусов этой покупки.)
Обратимся к третьему утверждению: "В предстоящем десятилетии нашему штату дополнительно потребуется большое количество воды". Неужели какому-нибудь штату действительно дополнительно необходимо большое количество воды? Плотины и водохранилища, трубопроводы и опреснительные установки – тоже способ увеличения водных ресурсов. Но они требуют затрат. Оправданны ли эти затраты? Если вы думаете, что вода незаменима, то это серьезное заблуждение. Вы рассуждаете слишком академично, абстрагируясь от реального мира. Наверное, вы предполагаете, что вода используется преимущественно для питья, в то время как на самом деле в Соединенных Штатах подавляющая ее часть идет на другие цели. Чуть позже мы подробно обсудим пример с водой. А пока вы можете самостоятельно поразмышлять о других способах решения проблемы в таких местах, как Аризона и Южная Калифорния, где воды хронически не хватает.
Вы сможете лучше разобраться в проблеме с водой или в вопросе об автомагистрали (который мы рассмотрим ниже), если не будете забывать о том, что такие образования (entities), как штатыили города, на самом деле никогда ничего не хотят. В конечном итоге цели и желания присущи людям. Что на самом деле имеет в виду человек, который говорит: «Народ хочет…»? Что все люди хотят этого? Или большинство людей? Или только избранные? Для анализа заявлений, вроде тех, с которых начинается эта глава, есть хороший прием – задать вопрос: комуименно необходимо больше воды, или больше автомагистралей, или больше пожарной безопасности?
Только индивидуумы делают выбор!
Куда ни поглядишь – нет вещи без обмана,
Прокисло молоко, но рядится в сметану.
<Перевод с англ. С. Аукционека. – Прим. ред.>
Наше четвертое ошибочное высказывание – "Изучение транспортных потоков выявило необходимость строительства новой автомагистрали" – подводит к одному из наиболее острых вопросов городского планирования. Наверное, этот вопрос никогда бы не вызывал столько затруднений, если бы с самого начала признавалось, что автомагистрали не только дают положительный эффект, но и требуют затрат, что у них есть превосходные заменители и что разумное городское планирование предполагает тщательное сравнение дополнительных выгод и дополнительных затрат. Те, кто рассчитывает воспользоваться большей частью выгод от новой автомагистрали, оплатив при этом лишь небольшую долю затрат на нее, не захотят, чтобы остальные увидели всю совокупность затрат на эту магистраль или поняли, как много у нее на самом деле заменителей. Именно поэтому они делают вид, будто бы изучение транспортных потоков может выявить "необходимость". Но изучение транспортных потоков лишь показывает, сколько автомобилей движется по данным маршрутам при существующих затратах для водителей, включая такие неденежные затраты, как задержки в пути, опасности и язва желудка. Предположим, что плата за парковку в городе возросла на 500%. Как вы думаете, что произойдет с движением в часы пик? Те, кто регулярно ездит в город (commuters), будут создавать автомобильные пулы и начнут пользоваться общественным транспортом. Если посредством изменения платы за парковку, штрафов за дорожные происшествия или каким-либо иным подобным образом затраты на сообщение между городом и его окрестностями станут для водителей достаточно высокими, то нужда в новой автомагистрали может мгновенно превратиться в «необходимость» развития системы быстрого транзитного сообщения" (rapid transit system). Довольно странный вид необходимости, которая может исчезать так быстро при изменении цены.
