Текст книги "Рыжая кошка"

Автор книги: Питер Спигельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 5

Сходя с обочины на Третьей Восточной улице и намереваясь пересечь Би-авеню, я споткнулся о почерневшую льдину, подвернул ногу и едва не упал. Но удержался.

– Черт, – прошипел я, и мальчишки-школьники, шедшие мне навстречу, засмеялись. Еще и четырех миль не пробежал, а уже пыхчу, как гончая. Поделом мне! Нечего было валяться так долго. Мокрая снежинка залетела в глаз. Я смахнул ее и запыхтел дальше, держа курс на юго-запад.

Из-за снега утром гораздо труднее выбраться из глубин сна и вытащить себя, несчастного, на дорогу, но дело, конечно, не только в погоде. Ночь была заполнена снами, которых я не мог вспомнить, но которые оставили ноющее ощущение чего-то то ли незаконченного, то ли потерянного, то ли брошенного. Плюс вчерашний кошмар (его забыть так и не удалось) – визит Стефани.

С минуту она стояла в дверях чуть ли не по стойке «смирно»: ноги вместе, руки прижаты к бокам и запрятаны в карманы темно-синего пальто. Жесткие волосы короче, чем я помнил, и небрежно собраны под черепаховой заколкой. Бледное лицо – измученное и застывшее. Огромные глаза быстро оглядели меня и всю квартиру. Маленький рот дернулся.

– Почему ты не входишь? – наконец произнес я.

При звуке моего голоса Стефани вздрогнула, но сделала шаг – осторожно и напряженно, словно ступила на тонкий лед. Я предложил снять пальто, но она, похоже, не услышала. Обошла комнату, слегка помедлив сначала возле кухонного стола, потом у книжных полок, потом у окон и, наконец, возле софы. Села. Я тоже присел – у стола, закрыв ноутбук и блокнот.

Я знал, что Стефани снова работает специалистом по акциям в какой-то фирме в Нижнем Манхэттене и, судя по виду – черные туфли-лодочки, темные чулки, темная, в полоску, юбка, блузка цвета слоновой кости, – пришла ко мне прямо оттуда. Она сжала костлявые коленки и плотнее завернулась в пальто – как в кокон. Еще минуту посидела, поглядывая по сторонам, потом стиснула руки и наконец заговорила:

– Что ты с ним делаешь? – Голос был надломленный.

– Стефани, я не знаю…

– О, даже не пытайся врать! Не надо, Джон. Что ты с ним делаешь?

– Я ничего не де…

– Нет, делаешь! Иначе зачем он сюда ходит? Зачем он тебя навещает?

Я провел ладонью по лицу и вздохнул:

– По-моему, спрашивать об этом следует Дэвида.

Но она не желала слушать.

– Ты никогда меня не любил.

Боже.

– Неприязнь была по большей части взаимной, – ответил я.

Стефани отмахнулась от моих слов:

– И ты никогда ее не скрывал. В кои-то веки мне что-то от тебя понадобилось, а ты куражишься.

Я покачал головой:

– Не понимаю, о чем ты говоришь, Стефани. Я ни над кем не куражусь…

– Тогда, черт побери, отвечай на вопросы. Что ты с ним делаешь? Во что ты его втянул? – Ее голос напоминал лязг бьющегося стекла.

Я проглотил первые три крутившихся на языке ответа.

– Тебе надо поговорить с Дэвидом, – повторил я.

Стефани пропустила мои слова мимо ушей.

– Ты ведь уже не в первый раз позоришь семью? Но с Дэвидом этот номер не пройдет, так и знай.

У меня перехватило дыхание, и, по-моему, даже Стефани поняла, что перегнула палку.

– Тебе лучше уйти, – тихо сказал я.

Но она не ушла. Приблизилась к окну и замерла на том самом месте, где стоял Дэвид.

– Или ты хочешь сказать, что он обратился к тебе за помощью? Так? Допустим. Но какого рода эта помощь?

– Я говорю только, что тебе лучше уйти, – повторил я.

Стефани склонила голову, по спине пробежала дрожь. Я услышал всхлип. Черт. Через минуту она плотнее запахнула пальто, застегнула пуговицы, направилась к двери, но на пороге остановилась.

– Это ведь из-за той женщины и ее звонков?

Она не стала ждать ответа.

После трех миль трусцы я тяжело дышал и был хоть выжми, но голова больше не болела. Я дошлепал до своего кованого крыльца, с трудом поднялся по лестнице, ввалился в душ и долго стоял там, запрокинув голову и ловя горячие струи.

После ухода Стефани я позвонил Дэвиду, чтобы рассказать о ее визите и о поездке в Уилтон. До Уилтона мы так и не добрались: брата интересовала только Стефани.

– Что именно она знает? Откуда узнала? Эта ненормальная сука звонила ей? Повтори, что она говорила.

Когда все пошло по четвертому кругу, я перестал отвечать.

– Не желаю влезать в это дело, – сказал я. – Я не нанимался лгать твоей жене.

– Господи, да кто тебя просит лгать? Я лишь надеюсь на некоторую конфиденциальность.

– Придумывай что хочешь, а мне такие столкновения со Стефани не нужны.

– Кто ж знал, что ты такой чувствительный? – И Дэвид повесил трубку.

Я нащупал кран и включил отопление.

Через час после душа я ехал на поезде линии «Л» в Бруклин. Хотя люди, занимающиеся недвижимостью, все время передвигают границы, адрес, который дала мне Никки Кейд, относился скорее к Бушвику, чем к Уильямсбергу. От подземки предстояло шлепать и шлепать. Я вышел на остановке Монтроуз-авеню и, подгоняемый ветром, двинулся на юг по Бушвик-авеню. За несколько минут ультрамодные вегетарианские бистро, бутики и винные магазинчики сменились на автомастерские и заколоченные складские помещения. Наконец я добрался до нужной улицы.

Дом Холли Кейд был пятиэтажный, краснокирпичный. Крыльцо из серого камня и хрупкие с виду пожарные лестницы по бокам, стены исписаны граффити. Пахло горелой свалкой, и этот запах забивал даже гнилостную вонь в подъезде. На стене висел домофон с исковерканной решеткой динамика и стертыми пластмассовыми кнопками, рядом с которыми были написаны номера квартир. Возле номера 3Г на полоске изоленты зелеными чернилами значилась фамилия: Кейд.

Я нажал кнопку, подержал некоторое время и, не получив ответа, уже начал размышлять, что бы сделать с тяжелым замком на внутренней двери, но тут стайка девочек-подростков вывалилась из лифта и направилась по короткому коридору в мою сторону. Я не стал спрашивать, почему они не в школе, и девочки пролетели мимо, обдав меня запахами духов, лака для волос, жвачки и сигарет. Внутреннюю дверь они за собой не закрыли, и я поднялся на третий этаж.

На узкой темной лестнице пахло мочой, в коридоре на третьем этаже – тоже. Квартира 3Г была в конце коридора слева, по соседству с квартирой 3Ф и мусоропроводом. Железная дверь хранила следы черной краски. Я приложился к ней ухом и услышал шаги. Я громко постучал. Движение прекратилось, но никто не ответил. На третьей попытке за моей спиной раздался лязг засова и скрип петель. Повернувшись, я успел заметить, как захлопывается чуть приоткрывшаяся дверь квартиры 3Ф. Когда я снова повернулся к 3Г, дверь была открыта.

Стоявший на пороге мужчина казался примерно на дюйм выше меня и фунтов на сорок тяжелее, однако на теле его не было ни унции жира. Он шагнул в коридор, едва вписавшись в дверной проем. Закрыл за собой дверь, запер ее на ключ, а ключ убрал в карман серой парки.

– Чего тебе? – спросил он неожиданно приятным голосом. Он скрестил массивные руки на массивной груди, и рукава чуть не затрещали. Белокурые, стриженные ежиком волосы, большая квадратная голова, крепившаяся прямо к туловищу без всякой шеи. Лицо широкое, бледное и гладкое, мелкие черты будто собраны в кучку и забыты посередке. Рот – розовая загогулина под выщипом носа, брови едва намечены над голубенькими глазками, в которых не отражается ни любопытства, ни чего-либо другого. Руки походят на бифштексы со смазанными зелеными татуировками – не тюремные ли художества? Я решил, что мужчине не больше тридцати.

– Это твоя квартира? – спросил я.

– У меня ключи, – ответил Пупс. – Так чего тебя принесло?

– Я пришел поговорить с Холли.

– Ее нету, – громыхнул он. – Чего тебе от нее надо?

– А ты кто – муж? Приятель? Может быть, секретарь?

На плоских щеках появился румянец.

– Я – парень, который засадит тебе ботинком в зад, если не скажешь, чего молотишь в дверь.

Я покачал головой и улыбнулся.

– Давай не будем торопиться делать глупости, – сказал я, причем в голосе было больше беспечности, чем в душе.

Пупс прищурился, на гладком лбу появилась морщина.

– Ты коп?

– С какой бы стати копам искать Холли?

– Если ты коп, покажь документ.

Я снова улыбнулся:

– Ты не ответил на мой вопрос: с какой стати копам искать Холли? А может, они ищут как раз тебя. Может, это тебе следовало бы показать документы.

Морщина на лбу стала глубже, большое лицо потемнело.

– Ты, блин, не коп, – сказал он. – И ты меня достал.

– Позови Холли, и тебе не придется больше говорить со мной.

Пупс покачал головой.

– Ты не слушаешь! – прорычал он. – А ну, либо говори, кто ты и какого хрена тебе надо, либо у тебя щас будут проблемы.

Он начал разминать большие руки. Я пригляделся к наколкам, глубоко вздохнул и решил рискнуть.

– Ты и со своим куратором так говоришь? Сомневаюсь, что он от этого в восторге.

При упоминании о полицейском-надзирателе в голубеньких глазках промелькнули удивление, гнев и страх. Я предположил, что дернул за нужную ниточку. И убедился в правильности своего предположения, когда Пупс ударил меня.

Рука, похожая на вековой ствол, обтянутый серым нейлоном, устремилась ко мне, словно ее нес ураган. Удар в голову. По пути на пол я налетел на дверь квартиры 3Ф, перед глазами мелькнули байкерские ботинки и потрепанные на подгибе Пупсовы джинсы.

– Козел, – пробормотал он. До меня донеслись его шаги вниз по лестнице; потом я слышал только звон в ушах и видел только грязный линолеум.

Я несколько раз глубоко вздохнул, потрогал висок и со скрипом поднялся. Голова на месте, остальной мир тоже. Кости вроде целы. Я увидел, что дверь квартиры 3Ф снова закрывается, подошел и постучал.

Ответ донесся откуда-то от глазка.

Голос мужской, гнусавый, старческий, со слабым испанским акцентом.

– Убирайся, – велели из-за двери. – Убирайся, или я вызываю копов.

– Я пытаюсь связаться с Холли Кейд, – сказал я. – Вы не знаете, как это можно сделать?

– Нет. Я знаю только одно: меня достали шум, крики, приходы и уходы, и в следующий раз я вызову копов.

– Я вас понимаю, – сказал я. – Вам знаком этот тип?

– Мне знаком номер 911, и, если ты сейчас же не уйдешь, я его наберу.

Я достал из бумажника карточку.

– Все, меня уже нет, – сказал я, – но окажите любезность, пожалуйста: позвоните мне, когда увидите Холли. – Я сунул карточку под дверь, и она почти тотчас вылезла обратно.

– Убирайся отсюда… я ни во что не желаю вмешиваться.

– Вам и не придется, – сказал я. – Просто позвоните мне. Не пожалеете.

– 911, мистер. Говорю в последний раз.

Я поднял руки:

– Ладно-ладно, ухожу.

– Вот и уходи.

Я медленно спустился. Пупса нигде не видать. На первом этаже я снова позвонил в квартиру 3Г и снова не получил ответа. Рядом с кнопкой квартиры 3Ф значилось «Арруа»; я записал фамилию и ушел. На улице по-прежнему было холодно, но не так ветрено, а запах горелой свалки несколько нейтрализовал свежевыпавший снег.

Глава 6

Холодный воздух казался особенно вкусным после вони в доме Холли Кейд, а снег помог утишить боль в лице, и потому я добрался до Бродвея и пошел пешком дальше, на северо-запад. Кварталы эволюционировали от латиноамериканских и хасидских до богемных. К тому времени как я добрался до Бедфорд-авеню, волосы мои побелели от снега и я с тем же успехом мог бы добраться до Трибеки.

Я зашел в кофейню, где тихо играла запись Ситизена Коупа, у окна стояли массивные кресла, а за стойкой работала хорошенькая азиатка с золотым кольцом в носу. Я отряхнулся от снега, заказал двойной эспрессо и медленно цедил его, набрасывая заметки о визите в дом Холли.

Теперь я располагал подробным описанием Пупса, а также несколькими вопросами о нем. Кто он? Что делает в квартире Холли? В каких они отношениях? Ответов не было ни на один. Наверняка я знал только, что Пупс силен и быстр, что заводится он быстрее, чем с пол-оборота, и что при нашей следующей встрече, буде таковая состоится, надо следить за его правой. Я закончил писать, выпил еще кофе и пролистал блокнот.

Холли Кейд была моей единственной ниточкой к таинственной Рен, но я по-прежнему знал об этой женщине очень мало, и мне не мешало бы увидеть ее своими глазами. Выведать, где она живет, уже прогресс, но, пока у меня не будет фотографии и подтверждения Дэвида, предположение так и останется предположением. Можно, конечно, нанять кого-нибудь потоптаться у ее дома и подождать, пока она не появится, но я до этого пока не дошел. Такой прием ни дешевым, ни тонким не назовешь, а у меня имеется пара зацепок – с ними и надо работать. Я прочитал еще несколько страниц и задумался, есть ли у поездки в Бруклин плюсы – или только удар по голове и дорогущий кофе.

Центр «Налл спейс» находился на юго-западе от кофейни, в стороне от Бедфорд-авеню, в сером кирпичном доме, где когда-то был большой чайный магазин. Он делил первый этаж с картинной галереей и китайским рестораном, и три года назад именно здесь театр «Гимлет» ставил пьесу Холли Кейд «Клуб лжецов». Большое холодное помещение с черными стенами и плотным строем прожекторов и динамиков, свисающих с высокого потолка. Если когда-то здесь и пахло чаем, то теперь все заглушали запахи краски и цемента и аромат лимонной травы из соседней двери.

Администратором оказалась крепкая женщина лет сорока с грязными темными волосами, милой щелью между зубами и тусклым голосом. Судя по выговору, уроженка Среднего Запада. Носила она клетчатую фланелевую рубаху, и звали ее Лайза. Кроме нее и бригады собирающих стулья недокормленных парней, в доме никого не было. Лайза проработала в «Налл спейс» шесть лет, неплохо помнила театр «Гимлет» и не спросила, какое мне до всего этого дело. Беседа получилась близкой к идеалу.

– Примерно за полтора года они поставили тут три или четыре одноактные пьесы, – сказала Лайза. – «Клубом лжецов» закончили.

Мы зашли в так называемый кабинет – унылую квадратную комнату с черным от грязи окном, за которым можно было попытаться разглядеть переулок, и уродливой металлической мебелью, явно случайной. Лайза села за стол и поставила перед собой банку диетической колы. Я пристроился в покореженном бежевом кресле для гостей – на ощупь оно оказалось еще неудобнее, чем на вид.

– Ну и как вам показались эти пьесы? – спросил я.

Лайза пожала плечами:

– Тяжелыми показались, ну, по-театральному. Сплошные диалоги и чокнутые семейки. Да и с самим театром «Гимлет» – один геморрой.

– В смысле?

Лайза отпила колы и провела рукой по волосам.

– Они все время жаловались: то на кресла, то на освещение, то на рекламу, то на зрителей. И вечно у них были проблемы, не одно – так другое.

– Например?

– Одно слово – любительщина. Актеры опаздывают или вовсе не приходят, реквизит теряют, лаются без конца.

– Не знаете, из-за чего?

– Откуда мне знать? Может, из-за количества звездочек на двери раздевалки. Я старалась не обращать внимания. Короче, у них был вечный бардак.

– Наверное, при такой-то работе у вас такого добра предостаточно.

– Верно, – улыбнулась Лайза. – И хуже всех обычно музыканты. Но можете себе представить, как меня достал «Гимлет», – три года прошло, а они мне чуть ли не в кошмарах снятся.

Я улыбнулся.

– Сколько их было?

Лайза на мгновение задумалась.

– Четверо или пятеро.

– И все зануды?

– Не все. Двое у них были заводилами.

– Вы о Холли Кейд?

Лайза снова кивнула:

– Ага, Холли, рыженькая такая, хорошенькая. Ее дружок был режиссером, а она писала.

– А как звали дружка?

Лайза допила колу и кинула банку в мусорную корзину.

– Ну и вопросики вы задаете, – сказала она. – Нужно покопаться.

Раскопки производились в чулане, почти до потолка заваленном картонными коробками с папками. Очевидно, набивались они по какой-то системе, и Лайза знала, в чем эта система заключается. Обойдясь минимумом перетасовок и перестановок, она водрузила на стол нужную коробку. Поднялось облако пыли, Лайза закашлялась. Сняла крышку, извлекла зеленую папку.

Проглядев содержимое, вынула какую-то бумагу.

– Вот оно! Это программка, которую мы сделали для «Гнезда» – это постановка так называлась. – Лайза прочитала содержание и посмотрела на меня. – Джин Вернер, вот как его звали. Правду сказать, это был самый жуткий их зануда.

– Можно посмотреть? – спросил я.

Она протянула мне программку.

Я внимательно проглядел список исполнителей и постановщиков. Джин Вернер и Холли Кейд числились не только режиссером и драматургом соответственно, но и были в составе исполнителей. Джин играл некоего Фредерика; героиню Холли звали Рен. Для верности я перечитал дважды. В ушах загудела кровь. Рен.

– Можно, я оставлю это себе? – спросил я.

Лайза пожала плечами:

– Берите, не жалко.

Я посмотрел на программку, и мне пришла еще одна мысль.

– Вы помните, как выглядел Джин Вернер?

Она задумчиво пожевала нижнюю губу.

– Ну, не в подробностях. Высокий, темноволосый, красивый. Такого… модельного типа.

– Культурист?

– В смысле, груда мышц? – спросила она. Я кивнул. – Нет, скорее, вроде вас – довольно худощавый.

Не Пупс. Я кивнул на коробку:

– Найдутся там фотографии труппы театра «Гимлет»?

– Могу проверить, – ответила Лайза, но тут удача от меня отвернулась. Лайза обыскала все папки снизу доверху, фотографий не нашла… но и совсем без добычи не осталась. Она вытащила программки еще двух пьес, которые «Гимлет» ставил в «Налл спейс», и вдобавок сценарии «Гнезда» и «Клуба лжецов». И позволила забрать их с собой. Я вышел под снег и отправился обратно на Манхэттен.

Домой я попал в половине третьего. Вытер волосы полотенцем, натянул сухие носки, сделал сандвич с тунцом и просидел остаток дня за ноутбуком и телефоном, разыскивая бывших участников театра «Гимлет». Гладко было на бумаге… Лайза оказалась права: труппа состояла не более чем из пяти человек. К несчастью, состав постоянно менялся. Я насчитал семерых вместе с Джином Вернером. К вечеру я оставил сообщения для троих из них, включая Вернера, не сумел найти никаких следов еще троих и даже ухитрился поговорить с седьмым, точнее, с седьмой.

Мойра Нил рассказала, что участники театра «Гимлет» никогда не были сплоченной группой и что после разрыва она ни с кем из них не поддерживает контактов. Мойра проработала в труппе всего год, и этот опыт помог ей решиться бросить театр и заняться веб-дизайном.

– И скажу я вам, со здешними личностями гораздо проще иметь дело. – Она засмеялась. Энергичный, приятный голос, лишенный всякого акцента, как у диктора.

– Неужели с театром «Гимлет» было так тяжело?

– С Холли и Джином, а они всем заправляли.

– А в чем заключались проблемы?

– Джин страдал звездной болезнью и агрессивностью – не лучшее, скажу я вам, сочетание. Мнил себя чуть ли не новым Майком Николсом, [3]3
  Майк Николс (р. 1931) – американский режиссер театра и кино, писатель и продюсер.


[Закрыть]только соответствующей справкой не разжился. И ему страшно нравилось изображать из себя мерзавца высшего разряда, настоящего сукина сына. Холли не так выпендривалась, просто она почти все время была словно с другой планеты.

– В каком смысле?

– В таком, что она очень серьезно относилась к своей работе, очень… ревностно. Не знаю, насколько она осознавала реальный мир, когда работала над пьесой.

– Она хоть знала свое дело?

– Как драматург – не очень… по крайней мере я так считаю. Все ее вещи грешили автобиографичностью, сам черт ногу сломит. А понятное, напротив, грешило ребячливостью: нехорошие родители и громкие декларации. Фигня, короче.

– А что она собой представляла как актриса?

– А вот это уже совсем другая история. Холли была великолепна. Разумеется, очень помогала красота – от Холли нельзя было отвести глаз, – но дело не только в этом. Холли полностью погружалась в роль, отказывалась от собственной сущности. Честно говоря, я даже побаивалась. Всегда думала: вот интересно, смогла бы она сыграть в пьесе другого драматурга, а не себя любимой?

– Она была увлечена Вернером?

– Время от времени они спали вместе, если вы об этом. А насчет «увлечена»… Не знаю, насколько Холли могла бы увлечься кем-нибудь, кроме Холли.

– Я слышал, будто, кроме сценариев и сцены, Холли занималась еще и видео.

– Ну, может, – только не во времена нашей совместной работы. Впрочем, ничего удивительного. Холли пробовала себя в массе дел: и в живописи, и в фотографии, и даже, по-моему, в деревянной скульптуре. – Мойра Нил помолчала и, судя по голосу, улыбнулась. – Все это имеет прямое отношение к вашей аварии?

– Никогда не поручишься, что будет иметь отношение, а что не будет, – улыбнулся я в ответ. – И кстати, у вас, случайно, не было знакомой по имени Рен, когда вы работали в театре «Гимлет»?

Мойра задумалась.

– По-моему, так звали одну из героинь Холли… одну из сумасшедших, которых она играла.

– Но на самом деле человека с таким именем не было?

– Нет, – ответила она, – не было.