Текст книги "Рыжая кошка"

Автор книги: Питер Спигельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 3

Когда я вернулся домой, еще и трех не было, но уже темнело. На западе громоздились гряды серых туч, и солнце походило на пятно прошлогоднего снега. Я остановился в дверях квартиры. На спинке софы валялось длинное черное пальто, на кухонном столе красовались открытая бутылка тоника и бутылка водки, нож для чистки овощей и три четвертушки аккуратно разрезанного на четыре части лайма. На моем длинном дубовом столе лежала темно-синяя сумка «Келли». Я почувствовал запах «Шанель» и услышал шум воды в ванной. Клэр.

Мы начали снова встречаться примерно шесть месяцев назад, после долгого перерыва. Два года назад она решила, что наши отношения нельзя назвать здоровыми, что я не умею развлекаться, – и я не мог с ней спорить. С тех пор я вряд ли сильно изменился и, уж конечно, не к лучшему, так что, когда в июле прошлого года Клэр вдруг позвонила, оставалось предположить, что она пересмотрела свои взгляды на здоровье и развлечения.

В октябре я дал ей ключ. Так стало удобнее, но каждый раз, обнаруживая Клэр у себя, я испытывал легкий шок. Нельзя сказать, что она заявлялась без предупреждения. Клэр была в высшей степени деликатной гостьей, всегда сначала звонила и всегда приносила какие-нибудь мелочи: утром – апельсиновый сок и круассаны, днем – сыр и виноград, а вечером (если муж уезжал из города) – букет цветов, еду из индийского ресторана и сумку со всем, что необходимо на ночь. Дело было не в неожиданности, а в застарелом одиночестве. Я все никак не мог привыкнуть, что дома меня может ждать что-то еще, кроме тишины и пыли.

Я повесил пальто на вешалку, поместил туда же пальто Клэр и проверил автоответчик. Ничего – причем довольно давно. Дело Дэвида было первой новой работой за месяц, остальные братья и сестры не давали о себе знать уже года полтора. А немногочисленные знакомые, которые раньше время от времени позванивали, последнее время делали это гораздо реже – может быть, потому, что я редко перезванивал. Я прижал пальцы к вискам. Снова заболела голова. Я налил воды и выпил две таблетки аспирина. Посмотрел на длинный ряд окон и подумал, не пробежаться ли, но размышлениями дело и закончилось, потому что Клэр вышла из ванной.

Она надела мой махровый халат, мокрые белокурые волосы были распущены. В одной руке она держала полотенце, в другой – пустой стакан. Издали Клэр выглядела настоящей моделью: острый подбородок, прямой нос, красивой лепки скулы и озорной, как она выражалась, «вдовий пик» (волосы у нее на лбу росли треугольным выступом; Клэр утверждала, что это предвещает раннее вдовство), но вблизи впечатление менялось. Было что-то скептическое в изгибе бровей, что-то насмешливое в изгибе губ, и вообще ее лицо было слишком ироничное и умное.

– У тебя замечательный напор воды, – сказала она, – но шампунь лучше сменить. Я пользовалась этой зеленой гадостью в седьмом классе, и даже тогда она пахла, как цветы на похоронах. – Голос хрипловатый, душевный и всегда чуть-чуть насмешливый. Клэр поцеловала меня в губы – при ее росте ей даже не нужно было особо тянуться. У поцелуя было странное послевкусие: водка, тоник, лайм и зубная паста с фтором.

Она снова взялась за бутылки. Сосредоточенное лицо, как у часовщика или хирурга, экспериментаторский блеск в узких серых глазах. Резкие черты лица смягчились в рассеянном, угасающем свете, появившийся после душа румянец поблек. Завершив композицию долькой лайма и льдом из морозилки, она оглядела меня с головы до ног.

– Выглядишь отвратительно: бледный, усталый, мешки под глазами. Не будешь следить за собой – придется делать подтяжку. – Клэр пригубила водку с тоником. – Если бы я не знала тебя, решила бы, что ты вчера напился. – Она погладила меня по груди. – Давай-ка, приляг ненадолго.

Когда я проснулся, Клэр уже ушла, а день закончился. С неба сыпались крохотные снежинки, в свете фонарей они казались розовыми. Я нащупал на тумбочке часы. Час сна, а как не отдыхал. Голова по-прежнему гудит, плюс болезненные ощущения в бедрах и напряженность в пояснице – последствия спортивных упражнений с Клэр. Я переполз на прохладное, пустое место рядом, потом пополз дальше: с постели в ванную.

Долгое стояние под душем и сандвич с арахисовым маслом и джемом вернули меня к жизни – я даже решил поработать. Откопал в кармане заметки, сделанные во время встречи с Виктором Соссэ, и взялся за телефон.

Виктор знал свое имущество и рассказал достаточно о доме на Лиспенард-стрит, чтобы понять, где побывал Дэвид: 4С, единственная двухкомнатная квартира на четвертом этаже.

Хозяевами значились мистер и миссис Мартин Лителла, которые купили квартиру для своей дочери Джилл. Дочка эта, изящная, миниатюрная блондинка, по словам Виктора, была актрисой. Выступала она под псевдонимом Джилл Нолан и сумела получить постоянную работу в гастрольной труппе, в музыкальной комедии об испанской инквизиции. Турне, по словам Виктора, началось четыре месяца назад, и Нолан должна провести в разъездах еще три месяца. Изредка – примерно раз в шесть недель – она возвращается в Нью-Йорк, обычно на пару дней. В ноябре, насколько Виктор помнил, Джилл вообще не приезжала, а сейчас вроде должна быть в Сиэтле. Самое главное, он знал номер ее сотового. На третьем гудке она отозвалась. Я назвался Фитчем.

Джилл Нолан сказала, что я поймал ее во время перерыва на кофе (обезжиренный, без кофеина и взбитых сливок и жутко горячий), между кружком прядения и занятиями йогой. Обычно по вторникам она вечерами занималась еще и боксом, но в этот вторник не получилось, потому что к Мэнди, ее соседке по комнате – той рыженькой, что играет дочку раввина из Саламанки, который умирает в начале второго действия, – приехал дружок из Цинциннати, и, чтобы не мешать им, Джилл ночевала у Бритни из хора, а та забыла поставить будильник, в результате они проспали, и из-за этого весь день профукан: не успела ни позавтракать, ни забрать вещи из химчистки, ни сдать сапоги, которые купила на прошлой неделе. Все это она выдала скороговоркой, на одном бесконечном вдохе, почти гипнотическим, монотонным голосом, который звучал то выше, то ниже, то глухо, то звонко и словно взбивал мне мозги в пену.

Наконец Джилл перевела дыхание.

– Мой номер вам дал Виктор?

– Да. – И я повторил сказочку об аварии и поисках свидетеля, который все видел из окна четвертого этажа. Кажется, Джилл действительно поверила.

– Серьезная была авария? Опять кто-то из этих чертовых курьеров-велосипедистов? Они так носятся – просто чудо, что гибнет не так уж много народу. Представляете, одно время я встречалась с таким парнем. Это было нечто, скажу я вам.

– Да, конечно.

– Он называл себя Ураган, будто какой-нибудь супергерой. Представляете?

– Пытаюсь. Вы, случайно, не были дома восемнадцатого?

– Восемнадцатого ноября, говорите?

– Восемнадцатого ноября.

– Не, я в ноябре вообще не была дома.

– А не мог кто-то другой быть в вашей квартире?

– Интересно кто?

Я постарался не вздохнуть.

– Это я надеялся услышать от вас.

– Ну, не знаю. У предков есть ключ, они иногда заходят, но обычно предупреждают, да и вообще они с самого Хэллоуина в Палм-Бич. И вернутся не раньше марта.

– И больше ни у кого нет?..

– Чего?

– Ключа.

Джилл Нолан задумалась. Вероятно, ей этот процесс давался еще труднее, чем мне. Через некоторое время она наконец произнесла:

– Ну… наверное, у Виктора… но с ним вы уже разговаривали. А еще у Холли. Но только на случай ЧП… ну, если что-то произойдет, когда я в отъезде, а предков тоже нет.

– Нет – это, например, во Флориде?

– Вроде того. Но у меня ничего такого не было. В смысле я не звонила Холли и не просила ее подъехать. Я ей вообще не звонила уже месяцев пять.

Разговор с Джилл Нолан не совсем отбил у меня способность соображать. Я посмотрел на баночку желе.

– Понятно, – сказал я. – Это вы о Холли Уэлч говорите, да?

– Какая еще Холли Уэлч? Я имею в виду Холли Кейд.

– Разумеется, – отозвался я и, поспешно записывая имя, хмыкнул: – Какой я болван! А вы уверены, что Холли сказала бы вам, если бы зашла?

– Абсолютно.

– А вдруг она заглядывала к вам, но не успела упомянуть об этом?

– Ерунда. Холли знает мой номер. Она бы обязательно позвонила.

– Почему вы так уверены?

– Потому что знаю ее со второго класса, вот почему.

– Ясно. Не могли бы описать мне Холли, мисс Нолан?

– Не могла бы – что? Какое это имеет отношение к вашей аварии?

– Возможно, никакого, но мой клиент уверен, что видел женщину, которая смотрела на происшествие из окна, как оказалось, вашей квартиры. Скажите, пожалуйста, Холли – блондинка?

Она засмеялась:

– А вот и нет. Холли рыжая, и она такая всю жизнь. Так что, похоже, ваш клиент ошибся, мистер Фитч. Наверное, перепутал окно.

– Я не говорил, что мой клиент видел блондинку, мисс Нолан. На самом деле он видел высокую женщину лет тридцати. Густые темно-рыжие волосы, светлая кожа, узкое лицо и стройная фигура. Соответствует?

Ответила Джилл далеко не сразу, а когда заговорила, было непонятно, чего в ее голосе больше: замешательства и удивления или гнева.

– Соответствует… Но она ни за что бы… Вы… вы обманули меня.

– И прошу прощения. Но ведь это описание подходит Холл и Кейд?

Еще несколько мгновений молчания, и гнев возобладал. И сделал Джилл Нолан умнее.

– Да как ваш клиент вообще мог разглядеть все так четко с улицы? Вы солгали мне, мистер Фитч – если это ваше настоящее имя, – и я больше не желаю с вами разговаривать.

– Мне жаль, что вы это так восприняли. Если вы дадите мне телефон Холли, я мог бы поговорить с ней напрямую.

Я не удивился, услышав гудки, да и жаловаться не приходилось. У меня появилось имя, и, возможно, это и было имя моей птички. Холли Кейд.

Холли Кейд нигде не числилась: ни телефона, ни адреса, ни машины, ни регистрации в списках избирателей, ни недвижимости – ее словно бы не существовало в нашем онлайновом мире. Почти.

Упоминание о ней я нашел на сайте некоего театрального центра в Уильямсберге, что в Бруклине, в календаре мероприятий. Упомянутым мероприятием была постановка пьесы под названием «Клуб лжецов». Постановку осуществила труппа театра «Гимлет». [2]2
  Gimlet – пронзительный, пытливый, пристальный (англ.).


[Закрыть]«Клуб лжецов» – одноактная пьеса, сочиненная одной из учредителей, некой Холли Кейд. К несчастью для меня, представление состоялось в апреле три года назад, а с тех пор «Гимлет», похоже, прекратил существование.

Остался лишь один след – коротенькая заметка в одном из старых выпусков «„Цифровой солянки“, онлайнового журнала новинок визуального искусства». С сайта я не слишком много почерпнул о «новинках визуального искусства», да и вообще о новинках. Большинство статей походили на путаные компиляции Жака Деррида и Ролана Барта. Холли упоминалась в отзыве на выставку в «Галерее Круга» в Вудстоке, штат Нью-Йорк, в числе четырех художников, почти два года назад выставлявших там свои видеоработы. Отзыв был сдержанным, произведение Холли удостоилось всего пары фраз. Как и театр «Гимлет», «Галерея Круга» не выдержала испытания временем: она закрылась в мае прошлого года. В результате к концу дня я не знал о Холли Кейд ничего, кроме имени. Разве что еще слова Джилл Нолан.

«Потому что знаю ее со второго класса…»

В Сети Холли Кейд была практически невидима – в отличие от Джилл Нолан. На сайте гастрольной труппы я нашел биографическую справку вместе с фотографией пухленького, хорошенького, белозубого личика. В справке в основном перечислялись театральные и телевизионные постановки, и чуть ли не в самом конце нашлась та крупица, ради которой я перебирал породу. «Родилась и выросла в Уилтоне, штат Коннектикут…»

Глава 4

Сорок восемь часов – чересчур долгий срок. Дэвид не желал столько ждать и требовал отчета. Я бы ограничился отчетом по телефону, тем более что особых успехов не было, но Дэвида это не устраивало. Прочие его требования тоже не отличались оригинальностью: не останавливаться рядом с его работой, не встречаться к югу от Парк-роу и вообще в Верхнем Ист-Сайде и уж точно никаких звонков домой – во всяком случае, к нему домой. В результате мы встретились во «Флоридском роме» – просторной, жутко концептуальной закусочной недалеко от моей квартиры. Многочисленные жалюзи и медленно вращающиеся вентиляторы под потолком – и достаточно шумно для приватных разговоров. Вдоль задней стены выстроился ряд кабинок; в одной из них я и корпел над тарелкой овсянки, когда пришел Дэвид. Он не стал снимать пальто, просто сел и уставился в окно.

– Холли Кейд, – повторил он и покачал головой. – В первый раз слышу. – Он сунул руки в карманы пальто и, кажется, задрожал. Подошла официантка. Дэвид заказал апельсиновый сок, и больше ничего.

– А Джилл Нолан? – спросил я.

– О ней тоже, – вполголоса ответил он.

На Дэвиде был темно-синий костюм в тонкую полоску, свежий и безупречно чистый, несмотря на слякоть. А еще Дэвид сегодня выглядел как-то меньше и старше. И растеряннее.

– Эта самая Нолан расскажет подружке о твоем звонке?

– Возможно, – ответил я. – Наверное. И думаю, Холли быстро поймет, в чем тут дело.

– Просто здорово, – фыркнул Дэвид. – Куда девалась твоя осмотрительность?

– По-твоему, Холли удивится? В конце концов, она вроде не запрещала тебе ее искать. Черт, да она, пожалуй, будет даже польщена. Может, это заставит ее позвонить.

– Просто здорово, – повторил Дэвид. Ему принесли сок, но он некоторое время смотрел на стакан, а потом снова уставился в окно. Окинул взглядом всю Пятую улицу, будто что-то искал.

– Она снова звонила? – спросил я.

Дэвид фыркнул.

– Думаешь, я бы не упомянул об этом?

Именно так я и думал, но все равно кивнул.

– Значит, случилось что-то еще?

Он напрягся и медленно покачал головой.

– О чем ты, черт тебя побери?

– Какой-то ты нервный.

Дэвид пристально посмотрел на меня, глаза лихорадочно блестели на бледном лице.

– Не обольщайся, будто что-то знаешь обо мне, – ты ничего не знаешь. – Он оттянул кожу над кадыком – еще в детстве это означало, что брат сильно нервничает, хотя я не видел этого жеста уже много лет. И я кое о чем вспомнил. Воспоминание это не посещало меня уже много лет.

Мне тогда было, наверное, не больше десяти, значит, Дэвиду лет двенадцать. Наверное, это случилось весной, потому что стеклянные двери на террасу были открыты и столик с завтраком для родителей стоял снаружи, хотя никто не ел. И день, помнится, был будний, потому что Ирма, наша нянька, суетилась вокруг Лорен и меня – собирала нас в школу. Но в то утро все ее усилия были напрасны: мы слушались еще хуже, чем обычно, растерянные из-за сгущающегося вокруг нас напряжения и словно висящей в воздухе опасности.

Так всегда бывало, когда разгоралась обычно тихо кипевшая приграничная война между родителями. Мы никогда не знали причин конфликта или повода для конкретного взрыва, но хорошо изучили внешние проявления: приглушенные голоса, разраженное перешептывание, быстрые шаги и хлопающие двери – и вязкое, гнетущее молчание в моменты затишья. Знакомо, но все равно страшно.

Мать мы не видели, только иногда, обрывками, слышали голос. Отец появился ненадолго – небритый, все еще в полосатой пижаме и халате (он уже несколько лет как перестал ходить в «Клейн и сыновья»). Влетел в кухню с бутылкой сельтерской воды под мышкой, на ходу взъерошив мне волосы. Он криво улыбался, взгляд был несфокусированный. Промчался обратно – в сторону спальни, и я, чуть обождав, пошел следом. Дэвид стоял перед двустворчатой дверью в комнату родителей, приложившись к ней ухом. Когда я подошел, он отвернулся.

– Что они говорят? – прошептал я. Брат не ответил. – Тебе слышно? – Снова молчание. Я шагнул к двери, чтобы послушать самому, и увидел лицо Дэвида: слезы на глазах и на щеках. Кажется, он плакал впервые на моей памяти.

– Чего уставился? – огрызнулся Дэвид.

– Ничего.

– Тогда вали отсюда.

– Тебе слышно? – снова спросил я. – О чем они говорят?

Дэвид повернулся, отер слезы и толкнул меня в грудь.

– О тебе, педик. Какой ты никчемный неудачник и как они отправят тебя в военную школу. Так что лучше беги, пока за тобой не пришли морпехи.

Я пятился, пока не уперся спиной в стену. Глаза щипало.

– Да иди на хрен, плакса, – прошептал я.

Дэвид уставился на меня, пощипывая кожу над кадыком. Долго смотрел, а потом его кулак вылетел словно бы из ниоткуда и разбил мне нижнюю губу.

Это тоже было в первый раз.

Я тряхнул головой, отмахиваясь от воспоминаний. Мы с Дэвидом в ресторане; Дэвид смотрит на меня неотрывно.

– Так где живет эта чертова Кейд? В Уилтоне?

– Там живет женщина по имени Николь Кейд – единственная Кейд в городе. Я не знаю, знакома ли она с Холли. Но Джилл Нолан выросла там, а они с Холли дружат с детства, и…

– Да-да-да, я понял, – прервал меня Дэвид и снова внимательно посмотрел на Пятую улицу. – Позвони, когда вернешься.

Явилась официантка, чтобы налить мне еще кофе, а когда отошла, Дэвид откланялся.

Дорога до Уилтона заняла чуть больше часа – на северо-восток по шоссе номер 95, а потом на север по федеральной автостраде номер 7, мимо торговых центров, потом фешенебельными пригородами. Бетон и слякоть сменились соснами, каменными оградами и все еще белым снегом, машины встречались реже, но были сплошь дорогущие. Я свернул на шоссе номер 33, к Риджфилду, у Крэнбери-лейн выехал на тихую дорогу с большими, расположенными довольно далеко друг от друга домами. Еще две мили движения юзом на живописных поворотах – и вот я на месте.

Белый дом в колониальном стиле, с красной дверью и черными ставнями, стоял довольно далеко от дороги, прекрасно вписываясь в пейзаж. Большие липы перед входом обеспечивали густую тень летом и живописный вид осенью, зимний сад с южной стороны, пусть и пристроенный явно позже, хорошо сочетался с очертаниями крыши и плавными линиями фасада. Растения вокруг каменного фундамента были аккуратно обернуты мешковиной. Заснеженные коричневые свертки напоминали глазированные пирожные, снег покрывал широкий газон перед входом чистейшим одеялом, до рези в глазах блестящим под полуденным небом. Подъездная дорожка была расчищена до слежавшегося гравия, и я не торопясь подъехал, припарковал взятую напрокат машину на кольцевом развороте у гаража и по бетонной дорожке пошел к дому. Все это время с крыльца за мной наблюдал мужчина, неуклюже возившийся с отверткой и петлями входной двери.

Мужчина был немолодой уже, тучный и весь какой-то рыхлый, с беспокойными темными глазами за очками без оправы. Под шапочкой с символикой «Бостон ред сокс» обнаружились немытые редеющие каштановые волосы. Он вытер лоб рукавом вельветовой рубахи и выругался, уронив отвертку в снег. Наклонился за ней – и распахнувшаяся дверь ударила его по боку. Он упал бы с крыльца, но я успел схватить его за локоть.

– Спасибо, – тихо сказал он и выпрямился, держась за мою руку. Лицо небольшое, мягкое, с мясистой челюстью. Приплюснутый кончик носа украшает паутинка темноватых жилок, небритые щеки покраснели от смущения.

– Вы мистер Кейд? – спросил я.

Он раздраженно поджал губы.

– Меня зовут Диринг, Герберт Диринг. Кого вы ищете?

– Николь Кейд, – ответил я. Это имя мне выдал поиск по государственному архиву: хозяйка дома, шесть лет назад купившая его у Фредерика Кейда.

Раздражение мужчины на мгновение усилилось, потом исчезло.

– Николь – моя жена, но она не предупреждала, что кто-то зайдет. Вы, собственно, кто?

– Джон Марч. Ваша жена дома?

Диринг сунул отвертку в задний карман джинсов и вытер руки о бедра.

– А для чего она вам?

Я заглянул в открытую дверь, увидел прихожую и широкий коридор. Медная люстра, кремовые стены, полированные деревянные полы и темные персидские ковры. Потом послышались шаги – тяжелые, словно молотком забивали гвозди. Откуда-то сзади, из-за лестницы, на коридор упала тень.

– Холли, – ответил я. – Я приехал из-за Холли.

Диринг чуть не уронил шапку. Он заговорил тише, в голосе появилась тревога.

– А что с Холли?

Нас прервал женский голос – низкий, раздраженный и почему-то напоминающий рашпиль. Герберт Диринг, похоже, перепугался.

– Герберт, кто там и что им надо? Ради Бога, я пытаюсь работать.

Тяжелые шаги приблизились, в коридоре появилась женщина. Я посмотрел на нее, выискивая сходство с Рен. Пожалуй, рост и, пожалуй, волосы. Я не гадал насчет татуировки или родинок.

За сорок, высокая и худая, с угловатыми плечами под зеленой водолазкой и тонкими, крепкими ногами в обтягивающих синих джинсах. На костлявом обветренном лице, с которого ветер и солнце стерли все остатки привлекательности, застыла подозрительность. Холодные глаза пристально смотрят из чащи морщин, рот – как бескровный шов под носом-лезвием. Выцветшие рыжие волосы заправлены за уши, мускулистые руки сложены на груди. Николь Кейд выглядела на несколько лет старше мужа – и куда мрачнее. Она топнула ногой в легкой туфле и обратила пристальный взгляд на съежившегося Диринга.

– Это мистер Марч, Никки. – Диринг вытащил отвертку и отступил к крыльцу. – Он приехал поговорить с тобой. О Холли. – С этими словами Диринг сбежал по ступенькам и помчался к гаражу.

Николь рассмотрела меня с головы до ног, отметив полуботинки, черные вельветовые брюки, серый свитер и кожаную куртку. Резко кивнула и бросила взгляд на большие часы на костлявом запястье. Рот стал еще меньше.

– Что там с моей сестрой? – спросила она.

– Мы не могли бы поговорить в доме?

– Не могли бы. Так что там с моей сестрой?

Я глубоко вздохнул и повторил свою историю о несчастном случае и свидетельнице. Николь не стала размышлять о степени ее достоверности.

– И что вам нужно от меня? – спросила она.

– Я надеялся, вы поможете мне связаться с Холли.

Она довольно долго смотрела на меня, все время притоптывая ногой. Застывшее лицо скривилось в недоверчивой гримасе.

– Это предполагает, что я что-то знаю о жизни сестры, мистер Марч, и что я готова помочь вам. Боюсь, оба предположения неверны. – Николь Кейд снова посмотрела на часы, потом на меня.

Я едва не улыбнулся, так она походила сейчас на Дэвида.

– Очевидно, мне следовало сначала позвонить.

– Разумеется, следовало – так велит простая вежливость, – но мой ответ от этого не изменился бы. Я уже довольно давно не общалась с Холли.

– У вас есть ее адрес или номер телефона?

– Мне казалось, я выразилась ясно: я ничего не знаю о жизни сестры и не желаю знать. А теперь, с вашего разрешения…

– Да, конечно, – сказал я. – Как вы думаете, ваш супруг не может знать больше?

– Конечно, нет. – Николь посмотрела так, будто я спросил, летают ли свиньи.

– А друзья в городе у вашей сестры есть?

Николь Кейд поджала тонкие губы, холодные глаза сверкнули.

– Холли не поддерживает отношений ни с кем в Уилтоне, – сказала она спокойно.

– Вероятно, вы правы, – ответил я, – но попытка не пытка. Возможно, мне стоило бы начать с соседей.

Во вспыхнувшем взгляде появилось любопытство. Николь несколько раз топнула.

– Мистер Марч, – прошипела она, – вы угрожаете, что будете надоедать или мешать мне, если я не поговорю с вами? Неужели в школе частных детективов учат таким мерзостям? – Гнев в ее голосе звучал отчетливее, но теперь к нему примешивалось удовлетворение: Николь меня раскусила.

Я продемонстрировал невиннейшую улыбку.

– Я просто стараюсь выполнить свою работу, мисс Кейд.

Она снова посмотрела на часы – на этот раз внимательнее.

– Вам повезло, что у меня много дел и ни минуты на эту ерунду. – И Николь скрылась в доме, прошла по коридору, исчезла где-то слева и быстро вернулась с черным блокнотом. – Это последний ее адрес, по крайней мере из тех, которые мне известны. Понятия не имею, там она сейчас или нет.

Адрес был бруклинский, и я его записал.

– Она по-прежнему играет в театре? – спросил я.

Николь раздраженно вздохнула.

– Играет, пишет, снимает видео… Холли за что только не бралась, но все как любитель, никакого профессионализма. Она ни в одной сфере не удержалась. Понятия не имею, чем она сейчас занимается.

– Она может прокормить себя этим… любительством?

Раздражение перешло в подозрительность, и Николь Кейд покосилась на меня.

– Спросите Холли, если, конечно, найдете… хотя какое отношение это имеет к вашей аварии, совершенно непонятно. А теперь всего хорошего, мистер Марч. – Внешняя и внутренняя двери захлопнулись одна за другой, оставив меня на улице.

Я вернулся к машине. Зашел за угол и обнаружил, что все три двери гаража открыты. В одном отсеке оказался безупречно чистый седан «вольво», в другом – грязный многоместный «фольксваген», а в третьем – Герберт Диринг. Он стоял возле зеленой металлической тележки для инструментов и неумело возился с гаечным ключом. Поднял глаза – и уронил ключ на цементный пол. Поморщился от звона.

– Накопились всякие домашние мелочи? – спросил я.

Он нервно мотнул головой, губы исказила унылая улыбка.

– Теперь на это масса времени… чудеса привлечения внешних исполнителей. – Я кивнул, изображая сочувствие. Диринг выдвинул ящик тележки и начал что-то искать. – Вы закончили с Никки? – спросил он.

– Скорее, это она закончила со мной.

Диринг снова улыбнулся:

– Не думал, что разговор так затянется, раз уж вы сказали, что пришли потолковать о Холли.

– По-видимому, они не слишком ладят.

Диринг покачал головой.

– Они знать друг дружку не хотят, – сказал он и посмотрел на меня. – У Холли все в порядке?

– Насколько мне известно, – ответил я и в очередной раз выложил байку про аварию. Мне она начинала нравиться, да и Диринг, похоже, не жаловался. – Ваша жена дала мне адрес, – закончил я, – но она не знает, действителен ли он еще.

Диринг неопределенно кивнул и выдвинул другой ящик.

– Холли часто переезжает, и, как я говорил, они с Никки не поддерживают отношений. Знаете, как бывает: если одна говорит «белое», другая просто обязана сказать «черное». У сестер обычное дело.

И не только у сестер, подумал я, и кивнул Дирингу.

– Холли все еще работает в театре?

Диринг задумался, пожал плечами:

– Не знаю. Вроде она за это денег не получала.

– Как же она тогда платит за жилье? Работает официанткой?

– Такой проблемы у нее никогда не было, – покачал головой Диринг. – Мамаша оставила ей кое-какие деньги. – Он огляделся и понизил голос. – Вы поедете в Бруклин? – Я кивнул. – Что ж… передайте ей привет, если увидите.

– Передам, – пообещал я и начал искать в кармане ключи от машины. Нашел… и тут придумал еще один вопрос Гербу Дирингу. – Кто такой Фредерик Кейд?

Герб чуть снова не уронил гаечный ключ.

– Фред – папаша Никки, мой тесть. А что такое?

– Это был его дом?

Диринг поморщился.

– Девочки выросли здесь. Мы… Никки… купила у него дом несколько лет назад.

– А он куда делся?

– Переехал севернее, в Брукфилд. В дом престарелых. А что?

– Как по-вашему, могла бы Холли общаться с ним? Просто на случай, если этот адрес устарел.

Он побледнел.

– Господи, нет. Фред – единственный, с кем Холли ладит еще хуже, чем с Никки. С кем, с кем, а с ним она ну никак не может общаться. Но даже если бы и захотела, он бы об этом не узнал – в его-то нынешнем состоянии. – Герб Диринг постучал пальцем по виску. – Болезнь Альцгеймера, – добавил он.

Я кивнул и начал было благодарить его, но вдруг на двери, ведущей из гаража в дом, повернулась ручка. В проеме возникла настороженная Николь Кейд, а голос ее был холоднее зимнего воздуха.

– Мне казалось, мы закончили, мистер Марч… точнее, я в этом уверена. Почему вы до сих пор здесь?

– Хотел посоветоваться, как вернуться в город, – ответил я, – и где лучше перекусить.

– Здесь не автоклуб, а Герберту есть чем заняться.

Я улыбнулся про себя и покачал головой. Гаражные ворота опустились раньше, чем я дошел до машины.

Домой я добрался около трех. Почти на всей Шестнадцатой улице было темно, снежная каша под ногами начала подмерзать. В холле моего дома было безлюдно, в коридорах тихо. Мою квартиру заливал зимний свет – мебель словно прикрыли большой серой простыней. Дома никого. Я положил куртку на кухонный стол, налил себе воды. И тут наверху заиграла музыка. Я вздрогнул.

Год назад этажом выше поселился некий юрист – договор субаренды на два года. Обычно там было довольно тихо, да и музыка у него безобидная, но я подскакивал всякий раз, как слышал ее. И всякий раз думал о Джейн Лу.

В прошлом ноябре исполнилось два года, как она купила квартиру этажом выше, а вскоре после этого мы стали любовниками. Но не прошло и шести месяцев, как Джейн уехала. Сначала в длительный отпуск в Италию, потом на очередную работу (наемным исполнительным директором), на этот раз в Сиэтле. Она звала меня с собой – по крайней мере в отпуск, – и если бы я поехал, она, как знать, по-прежнему жила бы наверху. Но я не поехал, а она не осталась, и, пожалуй, в любом случае ничего бы не изменилось. Может быть, все было обречено с самого начала.

Конечно, к моменту нашей встречи от меня почти ничего не осталось. К тому времени прошло три года с тех пор, как моя жена Энн была убита… аккуратнейшим образом застрелена и оставлена умирать в нескольких ярдах от нашего порога – последняя из множества жертв человека, который так и не дожил до конца того дня. Это было самое крупное мое дело как следователя при шерифе округа Бэрр – и последнее. И я испортил все от начала и до конца. Мои глупость и самомнение позволили Моргану Фернессу столько времени оставаться на свободе, позволили ему развернуть следствие на меня и при моей же помощи превратить все в тщательно обставленное самоубийство.

Еще несколько месяцев после смерти Энн я был во власти хаоса: гнев, чувство вины и всепоглощающее горе, алкоголь и наркотики. Когда буря улеглась, я ушел из полиции и сумел сжечь дотла почти все свое прошлое. Из оставшихся головешек я собрал что-то новое, что-то простое и мелкое, состоящее из работы, пробежек и одиночества. Скромное ремесло, но на большее меня не хватало.

Прошло девятнадцать месяцев с тех пор, как я в последний раз видел Джейн и выслушал ее последнее сообщение на автоответчике.

«Джон, я так больше не могу. Думала, что могу, но ошибалась. Я пыталась не впускать тебя в сердце… говорить себе, что ты – эдакий Ник Чарльз, что работа твоя умная и шикарная и как-то существует отдельно от тебя. Но все это чушь, и я не могу притворяться.

Погони – это совсем не забавно. Побои, пистолеты и операционные – это совсем не остроумно. Стрельба – это совсем не смешно. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы все это было в твоей жизни, Джон, но знаю, что я такого не хочу.

Пожалуй, было бы легче, если бы я знала, чего ты ищешь во всем этом… в нас. А может быть, и нет никакой тайны. Может быть, ты вообще ничего не ищешь. Может быть, твоя жизнь уже именно такая, какая тебе нужна».

Наши отношения были обречены с самого начала.

Я проглотил таблетку аспирина и запил водой. Потом достал сделанные в Уилтоне заметки, устроился за столом и начал читать. И уже задремал над ними, но тут загудел домофон, и я снова подскочил. Подошел к двери и посмотрел на зернистое изображение, возникшее на крохотном видеоэкране. На этот раз меня побеспокоила не память, а более неожиданная гостья: моя невестка Стефани. Жена Дэвида.