Текст книги "Когда сливаются реки"
Автор книги: Петрусь Бровка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
IX
Алесь и Йонас смотрели в окно. Паровоз тянул не менее десяти пассажирских вагонов, деловито попыхивал, словно выражая удовлетворение тем, что все идет хорошо, пронзительно гудел на поворотах, рождая бесконечное эхо, катившееся и пропадавшее вдали тихими волнами. Перед приятелями то расстилалось широкое, с порыжевшей стерней поле, то вдруг зеленел луг и маленькая речка петляла по нему, будто выбирая дорогу покрасивее и помягче; временами поезд с грохотом несся под уклон или влетал под огромный непроницаемый шатер зеленого леса.
Все эти привычные и бесконечно милые сердцу картины настраивали приятелей на задушевный разговор, тем более что в купе, кроме них, никого не было.
– Знаешь, Йонас, вот сколько я ни жил в городе, а домой всегда тянуло. Где увидишь такую красоту? – показал Алесь на белокипенный березняк, проносившийся в это время за окном. – Конечно, в городе тоже много интересного и красивого, – поправился он тут же, – но, видимо, я все-таки сельский человек. Хорошо побывать в театре, пройти по освещенной улице, застроенной великолепными домами, но увидишь в сквере кустик обыкновенной травки, приостановишься, вздохнешь, словно кто из дома, из детства, весточку послал.
– А может, не одно это в село тебя тянет? – пошутил Йонас.
– Ну, с тобой и поговорить нельзя... Стоило мне познакомиться с вашей Анежкой, как ты уже сразу...
– Эх, Алесь, ты еще только познакомился и уже грустишь. А что же мне делать?
– Тебе – жениться, вот и все! Пошли в загс – только и дела.
– Хорошо, если бы так, но вот забота – родители Зосите меня в костел тянут. А я ведь комсомолец!
– Смотрю я на то, что у вас делается, и только дивлюсь. Наше село рядом, охотников же ходить в церковь среди молодежи почти нет, а пожилые в эти дела не вмешиваются.
– И на это ответить нетрудно, Алесь. Виноваты эти проклятые хутора. Дикость. Одиночество. Страхи. Поработает человек, и – за молитву... Один ведь сидит, радио нет, книжек мало, в голову всякое лезет... А клебонас у нас до советской власти был всем: он и пан, он и бог, он и высший судья... Так что нелегко все это сразу переломать. Может быть, ты мне помог бы?
– А что я могу сделать?
– Ну хоть бы поговорил с Зосите, чтобы она не уступала родителям. Знаешь, у нас очень уважают ученых людей, к твоим словам она прислушается...
– Ну хорошо, – согласился Алесь.
Вспомнил Анежку, и стало жалко ее. Такая славная и хорошая девушка, а уже костел наложил на нее печать замкнутости и боязливости. Кажется, не будь этого, лицо ее расцвело бы и засияло красотой, о которой никто не подозревает. И так захотелось ему пойти наперекор тому, что сильно держало в плену души таких, как Анежка.
– Хорошо, Йонас! – увлеченный этой мыслью, повторил Алесь. – Только тут уж надо пускать в ход все: и разговоры, и лекции, и спектакли, и книжки. Предрассудки мало разоблачить и вытеснить, надо еще чем-то надежно заполнить освободившееся место... Ну, а пока что нам с тобой надо думать о том, как наладить стройку. Главное – чтобы нам дали машины, технику. Она, между прочим, не только работать помогает, а еще и дурь из головы выбивает.
– Я это тоже заметил! – повторил Йонас. – Когда нам дали тракторы, заметно глухомань отступила, поля вроде другими стали... Стоишь и думаешь – что такое? Тот же лес, те же пригорки, а и не те вроде... А это поля заговорили, Алесь, у них голос появился: та-та-та, тата!.. Даже хуторские хаты наши стали веселей поглядывать вокруг...
– Ого, да ты прямо поэт, Йонас! Пропала Зосите!
Алесь повернулся к окошку. Паровоз, выбрасывая длинную косу дыма, влетал в пригороды Вильнюса. Высокие пригорки, поросшие стройными соснами, плыли один за другим, а между ними в затейливой зеленой оправе синели небольшие озерца. Деревянные домики с пышными цветниками под окнами стояли на облюбованных местах. Все чаще появлялись строения с заводскими трубами. Затем между зелеными уличками блеснула синяя вода Вилии, и за ней сразу проступили очертания огромного города. На высокой горе Гедимина, над каменной башней, трепетал на ветру красный флаг.
– Красивая ваша столица! – сказал Алесь. – Жаль, что нет времени, чтобы побродить тут вместе.
– А знаешь что? Давай сойдем, сделаем тут все дела и потом вдвоем в Минск поедем?
– Нет, брат, теперь каждый день дорог. До весны надо и котлован выкопать, и канал с вашей стороны подвести. Так что бывай здоров, друже Йонас, желаю успеха!..
Паровоз, как путник после далекой дороги, шумно и с облегчением вздохнул, выпустил клубы пара и остановился. Йонас, снял с полки фанерный чемоданчик и пошел к выходу. Уже с платформы он еще раз помахал Алесю рукой и скрылся в суетливой вокзальной толпе.
«Хороший хлопец, – думал Алесь. – С таким можно горы своротить. А вот что у них в «Пергале» еще тяжеловато живется, так это правда».
Припомнился костельный звон, который въедливо и настойчиво каждый день долетал с пергалевских хуторов, смешиваясь с гулом тракторов. «Не один тут голос ведет борьбу за человека, а два: и машины и костел», – вздохнул Алесь, припомнив рассказ Йонаса.
В Минск Алесь приехал поздно вечером. Город уже затихал. И хотя Алесь был тут не так давно, его удивила привокзальная площадь. Когда он выезжал отсюда, здесь еще лежал камень, а теперь, вся залитая асфальтом, площадь светилась электрическими фонарями. После дождика, который прошел совсем недавно, она напоминала зеркальную темную воду озера, в которой отчетливо отразились и огни и здание нового многоэтажного дома, почти достроенного. Алесь даже позавидовал – вот бы так быстро нам построить плотину...
Но осматривать город не было времени, надо было подумать о ночлеге. Когда подошел автобус, он сел и решил ехать на Комаровку; там находилось общежитие института, где Алесь собирался переночевать.
Вскоре он стоял возле красного кирпичного дома в тихом переулке. Сколько воспоминаний сразу нахлынуло на него! Дом этот был близок его сердцу, и ему не терпелось побыстрее очутиться внутри этого здания, где он провел пять лет своей жизни и незаметно перешел по узким коридорам из беззаботной юности к сложной жизни взрослого человека. В вестибюле на него дохнуло прохладой, которая всегда стоит летом в кирпичных зданиях. Гулко стучали шаги в пустом коридоре. Алесь подошел к закрытой двери в конце первого этажа и тихо постучал.
– Входите! – отозвался женский голос.
– Вечер добрый! – радостно поздоровался он с пожилой женщиной в очках, одна дужка которых была подвязана темной ниткой.
Женщина поднялась из-за стола, на котором лежала раскрытая книга, и спокойно ответила:
– Добрый вечер, товарищ инженер! Доучиваться приехали, а? Ну что же, это хорошо, что не забываете нас, как-никак мы вам не чужие. Верно? – говорила тетя Маша, а сама уже включила чайник, стоявший на тумбочке.
Алесь смотрел на тетю Машу и радовался, что снова видит ее и слышит ее голос. Бывают такие люди, которые, кажется, и не выделяются ничем, а прирастают к душе и входят в жизнь и в память навсегда. Тетя Маша, одинокая пятидесятилетняя женщина, работала уборщицей в общежитии института со дня его основания. Ее простое, открытое лицо с множеством морщин и морщинок, особенно возле глаз, всегда было спокойным и приветливым. Сколько помнит Алесь, тетя Маша, одетая в черное просторное платье с белым воротником, никогда не сидела без дела. То ее видели со щеткой в вестибюле, то с мокрой тряпкой возле окон, то около большого бака, где всегда клокотал кипяток. Никто не слыхал, чтобы она повысила голос, обижалась или сердилась, и поэтому, словно бы узнавая в ней привычки и черты своих матерей, студенты глубоко уважали ее. Обида, нанесенная тете Маше, была бы воспринята как вызов всему коллективу общежития.
– Дела, к нам привели? – спрашивала тетя Маша, озабоченно. – Ну ладно, давай выпьем чайку.
И хотя Алесь пытался отнекиваться, она уже налила стаканы и пододвинула сахарницу. Алесь раскрыл свой чемоданчик и достал домашнюю колбасу и сало.
Алесь и тетя Маша долго сидели за чаем в тот вечер. Тетя Маша расспрашивала о работе, о том, что делается на селе, рассказывала о его товарищах по институту, которые время от времени заглядывают сюда. И на сердце Алеся было хорошо и спокойно, как бывает только дома. А затем тетя Маша привела его в ту самую комнату, где он прожил целых пять лет. Открыв ключом дверь и пропустив его вперед, она сказала с удовлетворением:
– Все как было, можешь ложиться на свою кровать. А пока – спокойной ночи!
– Спасибо, тетя Маша! – растроганно поблагодарил Алесь.
В комнате было всего пять кроватей. Алесь оглядел их поочередно и вспомнил своих приятелей. Где они теперь? Наверное, так же, как и он, живут новыми заботами и у каждого свои дела и хлопоты. Один из них, Витя Шаркевич, попал на волжскую стройку, и Алесь даже завидовал ему: «Вот где размах!»
Стены были равнодушны к мыслям Алеся, только из рамки портрета добрыми глазами по-прежнему смотрел сквозь очки Михаил Иванович Калинин. Алеся охватили воспоминания, и, хотя час был уже поздний, спать ему не хотелось. Когда затихли в конце коридора шаги тети Маши, он встал с кровати и начал ходить по комнате. Сквозь форточку повеяло теплым ветром, за стеклами окон, сливаясь в сплошном сиянии, рассыпались огни Минска. Алесь смотрел на эти огни города, который за пять лет стал для него родным, и приятная взволнованность наполняла его грудь.
По огням он узнавал местность – районы и улицы. Он читал эти огни так же, как астроном – звездное небо. Вот нашел он скопления, которые обозначают парк имени Горького – сколько раз бывал он там! Припомнилось, что не раз назначал там свидания девушкам. А что осталось от всего этого? Ничего. Мелькнуло лицо и той, с которой познакомился он на последнем майском параде. Она назвалась Лизой, сказала, что работает секретаршей. Попрощались. Уговорились встретиться. А когда надо было отправляться на свидание, полил дождь как из ведра... Вот и все. Не встретились и уже не искали друг друга. «Видно, этот дождь и остудил весь пыл!» – посмеивался тогда Алесь.
И сразу мысль перескочила к другому: всего несколько раз видел он Анежку, и она не выходит из головы. Сутки назад разговаривал с ней, а кажется, прошла целая вечность... «А что она думает обо мне? Ах, Анежка, Анежка!» И грустные глаза девушки возникали перед ним среди огней ночного города.
Так он и прошагал по комнате, простоял у окна почти до рассвета и, поспав всего часа три, пораньше вышел в город. До открытия учреждений оставалось часа два, и ему захотелось побродить по улицам, посмотреть, что изменилось здесь.
Когда вышел на проспект, город сразу охватил его своей особой жизнью, полной ритма и энергии. По тротуарам шаркали метлами дворники, колхозницы спешили на рынок с бидонами молока и зеленью в корзинах, кое-где молодые матери уже везли детей в колясках, и тугощекие младенцы безмятежно смотрели в небо голубыми глазами и чмокали сосками. Прошумел шинами по асфальту троллейбус.
Алесь шел к Круглой площади и с новым обостренным чувством замечал, как много поднимается вокруг больших, многоэтажных каменных зданий и как испуганно смотрят на все это маленькие трухлявые домики, словно ожидая, когда их уберут. С поворота Долгобродской улицы открылась перед ним Новая площадь. Высокий обелиск в память героев Отечественной войны, увенчанный орденом Победы, горел в лучах раннего солнца. Когда Алесь уезжал, этот памятник был еще в лесах. И странное дело – на одно мгновение он поймал себя на том, что завидует тем, чьи подвиги увековечены в этом памятнике, а потом подумал, что это памятник и тем, кто остался в живых и строит город. Живые ставят памятники погибшим, даже не подозревая о том, что это памятники и самим себе!..
На улице все нарастало движение. Тротуары заполнялись служащими. По проспекту все чаще шуршали автобусы и троллейбусы, с легким свистом проносились машины.
«Скоро пора и мне», – решил Алесь и направился в столовую позавтракать.
В столовой было полно людей. Алесю пришлось долго ждать, пока официантка принесла закуску и чай. Он смотрел на незнакомые лица вокруг, наблюдал за снующими официантками и решал: «С чего начинать день, куда идти? В Белсельэлектро, к своему непосредственному начальству? Но возьмутся ли там решить вопрос быстро? Нет, пожалуй, надо начинать с самого верха – с Совета Министров...»
Он уже боялся опоздать или не попасть на прием и все поторапливал официантку.
– И откуда вы такие горячие приезжаете? – усмехнулась та.
И вот Алесь уже на площади Ленина. Десятиэтажный Дом правительства глядел на него бесчисленными окнами. Было самое начало рабочего дня, и Алеся закружило, словно в виру: вокруг расспросы, звонки, объяснения, торопливые потоки служащих и посетителей... Он знал многолюдство института и студенческих общежитий, но слабо представлял жизнь большого учреждения, где каждую минуту и секунду решаются человеческие судьбы и среди мелких дел – дела огромного, общегосударственного значения... Люди были здесь разные: вызванные по делам из районов и областей, просители, руководители крупных ведомств и предприятий с толстыми папками и портфелями. Колхозники сразу выделялись загорелыми лицами, просители – озабоченной суматошностью. Старенький дед с белым узелком в руках уважительно расспрашивал о чем-то дежурного, и Алесь вспомнил о Лайзане, который тоже в Риге бродит по учреждениям. Два лифта поднимали людей в верхние этажи здания. Все это движение казалось организованным заранее по определенному плану, и человеку, который попадал сюда впервые, было нелегко разобраться, куда идти и к кому именно обращаться.
Испытывал замешательство и Алесь. Несмотря на то что он долго жил в столице, теперь, когда окунулся в этот человеческий муравейник, его начала одолевать робость. «Видно, нелегко здесь будет добиться своего», – начал сомневаться он.
Но вышло как раз наоборот. Когда он обратился за разъяснением к дежурной и рассказал, кто он и по каким делам приехал, она позвонила в приемную, и помощник председателя Совета Министров сразу попросил его зайти. Поднявшись на второй этаж, Алесь очутился в большой комнате, где за столом уже сидели несколько человек, ожидавших вызова. На столе лежали газеты. Алесь развернул «Звезду». Сначала он внимательно пробегал убористые колонки текста, время от времени поглядывая на тяжелую, обитую кожей дверь кабинета, но затем чуть не вскочил – в маленькой заметке сообщалось, что латыши, литовцы и белорусы решили строить сообща станцию на озере Долгом и собираются назвать ее «Дружба народов». Он не помнил, чтобы кто-либо на сходке говорил о таком названии, может быть, его даже сам корреспондент придумал, но название ему понравилось. Что же касается заметки, то она несколько обидела его своей краткостью: как можно вот так, в несколько строк, сообщать о большом деле, которое должно изменить судьбу трех колхозов, судьбу многих самых разных людей?
И когда помощник пригласил его войти, он даже вздрогнул от неожиданности. Присутствующие удивленно переглянулись, не понимая его замешательства.
В большом кабинете со стенами, отделанными под дуб, из-за стола навстречу ему поднялся председатель Совета Министров. Одет он был в светлый костюм, на лацкане которого ярко алел значок депутата. Сквозь раскрытые окна падали лучи солнца, освещая на противоположной стене кабинета большую карту республики. И хотя все здесь дышало спокойствием и уверенностью, на лице председателя Алесь прочел явную озабоченность.
Поздоровавшись, председатель указал Алесю на кресло и пригласил садиться.
– Значит, гидростанцию собрались строить?
– По этому делу я и пришел к вам, – ответил Алесь, удивленный, что разговор начался так легко и просто, совсем не так, как он представлял себе прежде.
– Знаю... слыхал... Тут уже из райкома и обкома звонили, да и в газете сообщают... Это что же, по решению всех колхозников или подсказал кто?
– Нет! Сами! Вот и документы, – вытаскивая из кармана бумаги, ответил Алесь. – Постановление общего собрания...
– Что ж, посмотрим ваши документы, – усмехнулся председатель и быстро пробежал постановление и письмо межколхозного совета. – Хорошее дело! Неплохое решение! – сказал он. – Вот что, товарищ Иванюта, – и острые карие глаза председателя вопросительно глянули на Алеся, – дело вы задумали большое и нужное, а хорошо ли, дружно ли живете?
– Если бы мы не дружили, так навряд ли договорились бы, – уверенно ответил Алесь.
– Ну, раз уж вам доверили такое строительство, то расскажите, пожалуйста, как думаете строить.
Алесю пришлось рассказать все. Когда он кончил, председатель, внимательно слушавший его, сказал:
– Мы сегодня должны решить с вами одно: что сделают сами колхозники и в чем должно помочь государство. Что вы скажете по этому поводу, товарищ Иванюта?
В это время подали чай, и разговор приобрел характер дружеской беседы.
– Мне кажется, товарищ председатель, что мы сделаем все, – есть у нас для этого и силы и желание. Но есть и просьба: дайте нам кредит на десять лет, а главное – помогите машинами. – Подождав, Алесь повторил: – Лес, камень, черепица, кирпич – все это у нас есть... Нужны кредит и машины...
– Это мы можем сделать, – подумав минутку, сказал председатель. – Но ведь гидростанцию строят три колхоза разных республик, значит и они вам помогут. – И он поднял трубку телефона.
Алесь сидел и внимательно наблюдал за тем, как председатель разговаривает с Вильнюсом и Ригой. И хотя он не слышал, о чем именно шла речь на другом конце провода, но по отдельным словам и общему тону мог составить представление, что все складывается хорошо для дела. Закончив разговор, председатель сказал:
– Кланяются вам товарищи ваши из Вильнюса и Риги. Ничего не скажешь, дружно вы взялись! Сразу и единым фронтом наступаете... Ну что ж, обсудим сегодня вашу просьбу и все, что можно, сделаем.
В кабинет вошел начальник Белсельэлектро. Видимо, он был вызван раньше.
– Берите-ка все это, товарищ Лапо! – передал ему председатель бумаги. – Подготовьте проект постановления и обдумайте, как помочь делу. А вы, товарищ Иванюта, подождите до завтра. Номер в гостинице имеете?
– Имею, – покривил душой Алесь. – От всех наших колхозников заранее благодарю вас за помощь.
– Кланяйтесь им от нас, – сказал на прощание председатель.
Начальник Белсельэлектро привез Алеся к себе. Небольшой его кабинет был увешан снимками и чертежами сельских электростанций.
– Давайте подумаем, – предложил Лапо. – Проект решения я подготовлю, думаю, что и за решением дело не станет. А вот расскажите-ка, как там дела у геодезистов Березинца?
– Все данные готовы, все зависит теперь от проектировщиков.
– А когда, по-вашему, будет закончен проект электростанции?
– Не позднее сентября. В основном, насколько я понимаю, проектировщики будут исходить из типовых образцов, а нам очень важно приступить к работе, мы многое успели бы сделать до заморозков.
– Ну что ж, товарищ Иванюта, Березинец – инженер дельный. Передайте ему, чтобы быстрее ехал сюда. А с материалами у вас как? Кое-что уже заготовлено, думаю, что задержки с этим не будет. Котлован копать будете?
– Хотелось бы с помощью тола. Это ускорит дело.
– Это неплохо. Но с подрывниками договаривайтесь на месте. А какой тип станции предлагает Березинец?
– Об этом мы советовались не раз. Вот какой! – И Алесь показал Лапо на рисунок станции, висевший на стене.
– Ну что ж, хорошо... Идите отдыхайте, а завтра приходите за решением.
Алесь попрощался и вышел на улицу. Он был доволен, что все так хорошо сложилось, даже, признаться по правде, испытывал некоторую гордость за самого себя. И, как всегда в таких случаях, ему хотелось с кем-нибудь договорить. Вот если бы здесь была Анежка...
«Напишу-ка я ей письмо, – решил он. – Пусть знает, что я думал о ней и тут, а заодно и объясню свое отношение к ней. На бумаге это сделать легче...»
Он сел за письмо в большом зале Главного почтамта.
Несколько раз он брался за перо, выводил строку, перечеркивал ее, а затем комкал бумагу. Дошло до того, что бумагу пришлось покупать еще раз, и молоденькая служащая почты хитровато усмехнулась ему вслед, догадываясь, очевидно, что с ним происходит.
Наконец все было преодолено – письмо написано и уложено в конверт. «Дойдет раньше, чем приеду, и, во всяком случае, раньше, чем попаду в «Пергале», – прикидывал он. – И пускай она знает теперь обо всем...» Он решительно подошел к ящику, но в последний момент его одолели сомнения: «А так ли я написал, как следовало, правильный ли нашел тон?.. Подумаю немного, ящик есть и на улице...»
Алесь несколько раз прошелся по тротуару, перебирая в памяти каждую строчку письма. «А что, если она обидится и прекратит знакомство со мной? Надо было хоть в шутку сказать перед отъездом, что напишу… Э, подумаешь! Каждой девчине, наверное, приятно получить письмо от хлопца... Так-то так, а вдруг попадет это послание в руки родителей? Трудно и представить, что тогда начнется... Ну, а начнется, так что? Рано или поздно, а этого не миновать. Э, будь что будет!» – И Алесь наконец опустил письмо в ящик.
Но и после этого беспокойство не оставляло его. Он даже вернулся к ящику и подумал: не попытаться ли достать письмо? Но это было невозможно – из железной щели на него глянула таинственная темнота, и даже уголка конверта не было видно. Алесь махнул рукой и пошел в парк.
За Свислочью, в парке имени Горького, он присел на скамейке в любимом им уголке. Это была сосновая горка неподалеку от велотрека, и прежде он сюда не раз приходил во время подготовки к экзаменам. Здесь было сравнительно тихо. Нравилось ему это местечко тем, что напоминало собой рощу около озера Долгого.
Покой, навеянный любимым с детства шелестом сосен, настроил Алеся на размышления. Все, что было сделано сегодня, сделано хорошо и удачно! Теперь думалось о том, как все получше организовать на месте. Невольно радовался он тому, что Антон Самусевич на какое-то время отошел от руководства колхозом, хотя и понимал, что радоваться чужой болезни нехорошо. «С Захаром Рудаком легче, он понимает все... Нужно, чтобы колхозы дали сразу как можно больше людей, иначе с главными работами до заморозков никак не успеть...» И он представил себе, как множество людей, в первую очередь молодежь, собирается на стройку, и, конечно, среди них – она, Анежка... И снова перед его глазами встала узкая щель почтового ящика.
Вдруг его окликнули по имени. Алесь даже вздрогнул. Перед ним стояла Лиза, тоже покрасневшая от неожиданности, но в ее веселых глазах не было и намека на давнюю обиду.
– Вот когда вы попались в мои руки, – пошутила она. – Ничего себе кавалерчик, опоздал на свидание всего на полгода...
И Алесь не успел опомниться, как она подхватила его под руку и повела по длинной аллее в конец парка.
– Объясните мне, как можно так подводить девушку? Столько времени не давать о себе знать! – беспрестанно трещала Лиза, помахивая на ходу изящной сумочкой.
– Я уже не в городе живу, – пытался оправдаться Алесь.
– А где же?
– Далеко, в селе...
– Работаете там?.. По специальности?
Алесь утвердительно кивнул головой.
– Это не имеет значения, все равно не отвертитесь. Пойдем сейчас ко мне, пообедаем, а оттуда – в театр...
Нельзя сказать, чтобы все это нравилось Алесю, но он не решился отказаться. Он шел с Лизой, терпеливо выслушивая ее болтовню. «Какой я нелепый, – злился он на самого себя. – Почему, когда нужно сказать что-нибудь неприятное мужчине, я могу это сделать, а тут даже деликатно не умею выкрутиться».
– А вон и мое печальное пристанище, – почти продекламировала Лиза, показывая на небольшой деревянный домик в тихом закоулке возле Старо-Виленской улицы.
– Почему печальное? – отозвался Алесь. – Про вас этого не скажешь!..
– А, ожили немного! – засмеялась Лиза. – А то нахохлились, как старый гриб под дождем. – И, открыв калитку в палисадник, повела Алеся за собой.
На стенах маленькой комнаты, оклеенных голубыми обоями, висели фотоснимки и открытки, которые ясно говорили о вкусах и привычках хозяйки. Были тут и целующиеся голубки, и сердце, пробитое стрелой, а над аккуратно застланной постелью висел коврик, на котором белые лебеди, важно подняв головы, покоились на синей воде.
– Что вы так смотрите на карточки? – усмехнулась Лиза. – Мещанство, правда? Ничего поделать не могу – привыкла, когда еще глупой девчонкой была...
Алесь ничего не сказал, но отметил про себя, что девушка не так проста, как это кажется на первый взгляд. Между тем Лиза, надев фартук, принялась за хозяйство. Она достала из небольшого шкафчика бутылку наливки и тарелку с ветчиной, нарезала хлеба и пригласила его к столу. Алесь хотел отказаться, но голод взял свое, он сел и с аппетитом принялся за еду. Лиза все время подкладывала ему на тарелку закуски и подливала вино. Как хозяйка она была расторопна и приветлива, и это понравилось Алесю. А когда наливка была выпита, ему показалось, что в комнате посветлело и что сама девушка интересна и привлекательна. И как-то само собой получилось, что он оказался рядом с ней на диване, и она целовала его, а он чувствовал, как в нем поднимается что-то туманящее голову. Он увидел ее влажные глаза, а когда его рука оказалась на ее вздрагивающем колене, он отшатнулся и резко поднялся. Лиза тоже смутилась, но попыталась все превратить в шутку:
– Однако никак не подозревала, что вы такой опасный мужчина!..
Потом они пошли в театр. Когда спектакль окончился, она предложила ему снова встретиться, но он отказался, заявив, что у него срочные дела и еще до обеда уедет. Она искренне взгрустнула и на прощание возле дома, растрепав ему чуб, попросила:
– Не забывайте!
Вернувшись в общежитие к тете Маше и оставшись наедине, он стал укорять себя за случившееся. «Только что послал письмо Анежке и тут же целуюсь с другой девушкой, к которой до этого ничего не чувствовал, иду с ней в театр... Даже оперы как следует не послушал! Да еще, кажется, писать пообещал... Нет, никуда я не гожусь!» – злился он на самого себя и, забравшись в кровать, с головой накрылся одеялом.
Утром он быстро собрался и ушел в Белсельэлектро.
– Ну, поздравляю вас, товарищ Иванюта, вот вам решение правительства, – сказал Лапо и подал Алесю постановление с красной гербовой печатью.
Алесь, взяв бумагу в руки, повеселел. Даже вчерашняя встреча с Лизой сразу забылась.
– Значит, машины и кредит будут, товарищ Лапо?
– Будут, товарищ Иванюта! Теперь дело за вами...
Из Белсельэлектро Алесь вышел возбужденный. Сегодня же он уедет домой! Домой, домой!
Проходя мимо универмага, он подумал, что не худо было бы купить какие-нибудь подарки Марфочке и матери. В галантерейном отделе он выбрал для матери платок. Тут же приглянулся ему хорошенький зеленый поясок. «Почему бы не купить его для Анежки? – подумал он. – Как раз к тому платью, в котором я встретил ее впервые...» Поколебался с минуту и купил. Марфочке он выбрал школьный портфель.
Уже когда выходил из магазина, вспомнил о тете Маше и решил, что нехорошо приходить к ней с пустыми руками. Вернулся и купил еще один платок, такой же, как и матери, – темный, с красной каемочкой.
