Текст книги "Когда сливаются реки"
Автор книги: Петрусь Бровка
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
– На! И беги забавляйся!..
Босые ножки Томаса затопали по стежке.
– Твое все впереди, – вздохнул Лайзан и пошел выбирать доски для гроба.
Работал он не торопясь, тщательно. После жены Аустра была для него самой дорогой женщиной. Она не раз помогала старику, особенно когда тот остался одиноким, – сварит ему в своей печи обед, постирает рубашку, пришьет пуговицу. Но разве только в этом дело? Она вообще была ему по сердцу за ее тихий характер и доброту. И вот ее нет... Старик выбирает сухую сосновую доску и кладет на верстак. Прищуренным глазом проверяет закраек и привычным движением пускает фуганок. Желтоватые стружки с тихим шелестом сыплются на пол...
Хочется ему сделать для Аустры домовину просторную и крепкую. Досталось ей хлопот в жизни, пусть теперь эта последняя ее хата стоит в земле долго, напоминая смолистым запахом вот эти сосны и ели, что тревожно шумят над крышей столярни.
Пришел в мастерскую и молча присел на колоду задумавшийся Каспар. Лайзану казалось, что лицо его сильно постарело за одну ночь. Много, видать, передумал этот человек. Старик отложил доску в сторону, подошел к Каспару.
– Давай закурим...
Молча свернули цигарки и прикурили от одной спички. Два дымка поплыли в воздухе. Лайзан положил темную, жилистую руку на руку Каспара.
– Тяжко тебе, Каспар?
– Тяжко, дед.
– И я вот так похоронил жену, Каспар... Все люди живут, и все умирают. Знаю, нелегко тебе... Но что же делать? Нам надо жить. Много дела у тебя, Каспар. И колхоз, и дети, и строительство...
– Спасибо, дед, за доброе слово...
– Иди к детям, Каспар! А я тут один справлюсь...
И снова падали на иол стружки, и снова текли думы, и тревожно шумели над крышей мастерской сосны и ели...
XIV
Потянули над Долгим холодные ветры, а у долговских жителей наступила самая горячая пора. «Не приберешь – зимой не пожуешь!» – говорят старые люди. Две недели перекликались молотилки на токах, как струи воды на мельнице текли рожь, пшеница, ячмень.
Соседи ездили к соседям на телегах, а случалось, и в лодках, приглядывались и все записывали в блокноты – готовились подводить итоги социалистического соревнования. В воскресенье до глубокой ночи заседали все три правления вместе. Немало было споров. Каждому лестно было занять первое место. Но отдать кому-нибудь предпочтение было трудно – у одних хорошо одно, у других другое, а решительного перевеса ни за кем не было. Неожиданно все решил небольшой опытный участок кукурузы, который вырастили в колхозе имени Райниса.
– Постой, – закипятился Мешкялис, – где ты ее взял, Каспар? Мы не видели кукурузы на твоих полях!
– Да я сеял-то ее на торфянике за лесом, туда и не заглянул никто.
– Что же ты нам ничего не сказал?
– Да я сам не знал, что из этого получится... Послушался районного агронома, заезжал он ко мне весной...
Колхозу Райниса и присудили первое место, несмотря на то что в Долгом был получен хороший урожай нового сорта пшеницы. Наступала пора и Захару Рудаку расквитаться с Мешкялисом – в обмен на товарное зерно он нагрузил ему несколько мешков высокосортной семенной пшеницы.
– Пусть и в вашем поле вьется пшеничка трубою! – говорил Захар Рудак, отправляя Мешкялису груженые возы.
Вскоре были посеяны озимые, и среди порыжевших холмов и долин начали обозначаться ярко-зеленые треугольники и квадраты недавно еще черной земли, словно местами наступала вторая весна. Между тем на легком ветру лениво плыла и серебрилась паутина и уже глубоко и сладко дремали осенние просторы.
Зато, когда закончились основные хозяйственные работы, когда на поля спустилась тишина, еще шумнее и многолюднее стало на строительстве. Плотники уже подводили под крышу бараки, мастерили столы и деревянные койки. Восилене добилась своего – столовая уже красовалась желтыми стенами и белыми наличниками окон. В обеденный перерыв там, в этой небольшой столовой, было шумнее, чем где бы то ни было. Неподалеку уже равномерно татакал двигатель временной передвижной электростанции, около которой обычно возился дед Никифорович. Он был доволен, что сразу нашел себе место и работу по душе. И вид у него был такой, словно он всю жизнь так и стоял около этой машины в старой спецовке и приплюснутой кепке.
Кузьма Шавойка, с тех пор как появилась передвижная электростанция, все вертелся около Никифоровича. Конечно, не малоразговорчивый Никифорович заинтересовал его – нет, Кузьма Шавойка, этот безалаберный парень, с нескрываемым любопытством присматривался к чудесной машине.
– Дед, расскажи ты мне про это своими словами...
– Интересно?
– Занятно...
И Никифорович охотно уступал его просьбам. Одного не терпел старик – когда Кузьма приходил подвыпивши.
– Уходи! – гнал он Кузьму. – Прочь отсюда, хлопец. Не на том горючем работаешь...
Кузьма почесывал затылок и уходил пристыженный. Ему и в самом деле хотелось работать на такой машине: во-первых, интересно, во-вторых, работа не такая уж тяжелая, в-третьих, как бы поглядывали на него все девчата, если бы он стал мастером и мотористом!..
Алесь за несколько месяцев привык к своему новому положению. Он привык, ложась спать, подробно продумывать дела на завтрашний день и старался точно выдержать свой план.
В день, когда был назначен взрыв старой мельницы, он встал, как обычно, в шесть часов. Как и всегда, пошел на берег озера, сделал зарядку и, несмотря на холод, окунулся в озере. Быстро выскочив и крепко растеревшись полотенцем, начал одеваться.
Подошел Березинец.
– Не боитесь простудиться?
– Нет.
– И все же вы рискуете... Раз сойдет, два, а потом уложит! Сегодня взрываете?
– Да.
– Хочу посмотреть и поеду домой.
– На сколько, по-вашему, сядет вода, когда взорвем мельницу?
– Метра на полтора...
– Значит, только на дне останется? Рыбы сколько погибнет!..
– Будьте хозяевами и соберите... Впрочем, часть уйдет через пролом.
– Что же вы раньше не сказали?
– А вы такой же инженер, как и я, – заметил Березинец. – Сами должны знать, что бывает с рыбой, когда вода уходит!..
Алесь распрощался и поспешил домой. Наскоро позавтракав и вскочив на своего буланого, он поехал к Захару Рудаку. Договорившись с ним, как лучше собрать рыбу, он поспешил на перемычку, которая была почти готова и отгораживала воду Долгого от озерка при мельнице. Перемычка эта, после того как озеро при мельнице будет спущено, должна наглухо запереть воды Долгого на все время, пока будут идти работы в котловане. Сейчас сюда под командованием Мешкялиса была брошена молодежь трех сел.
– Знай наших! – еще издали заметив Алеся, кричал Юозас, размахивая, как знаменем, лопатой. – Хоть бы самодельными медалями наградил нас, начальник! Видишь, какой мы тебе тут Днепрострой отгрохали!
Алесь соскочил с коня, и они с Мешкялисом обошли перемычку. Работы оставалось немного, – кое-где подровнять или подсыпать камня.
Зосите – она сегодня работала тут же – попросила Алеся:
– Не забудьте нас на взрыв мельницы пригласить!
– Не хлопочи, все пойдем, – успокаивал ее Мешкялис.
– Значит, успеете? – переспросил Алесь Мешкялиса.
– Успеем. Приказ есть приказ, говорилось в Литовской дивизии!..
И они расстались. Мешкялис снова взялся за лопату, а Алесь поехал к мельнице. «Особенный сегодня день, – думал он, пустив лошадь идти, как ей вздумается. – Тряхнет этот взрыв старину-матушку!.. Только бы все обошлось благополучно... Надо не забыть послать в село, чтобы окна бумагой заклеивали: высыплются стекла, слушай потом попреки... Почему Анежка не пришла с литовской бригадой? Может быть, она так обиделась на меня, что и вовсе не желает встречаться? Или, как всегда, боится родителей? Но ведь она намекнула же мне о своих чувствах в записке... Или я чересчур стал самоуверенным и плохо понимаю язык девушек?» У него еще оставалась надежда, что посмотреть на взрыв сбегутся люди из всех трех колхозов. И Анежка должна прийти...
Навстречу Алесю двигалась подвода, груженная камнем. Очевидно, шла на плотину. Алесь глянул на возчика и узнал Езупа Юрканса.
– Что за черт! – выругался Алесь. – Почему этот Езуп всегда попадается мне навстречу?
Лайзан рассказал ему кое-что об Юркансе, и у Алеся сложилось неприязненное чувство к этому толстенькому человечку с хитрыми глазками. Алесь придержал коня и, поравнявшись с подводой, спросил:
– А вы чего тут?
– Как чего? Станцию строю!
– Кто вас послал сюда?
– Кто надо, тот и послал... Каспар.
Встреча с Езупом Юркансом в самом деле не сулила добра. Несколько дней назад Езуп снова был у Казюка Клышевского. Нашел его на острове, но не в землянке, а в чаще, куда Казюк уходил днем. Казюк ругался, жаловался, что голодает, а выходить нельзя, потому что вокруг рыскает милиция и что-то вынюхивает. Он пообещал, что в самое ближайшее время будет налажена прочная связь с «другими», его уже уведомили, но больше распространяться об этом не захотел. Он даже высказал недовольство появлением Юрканса:
– Еще наведешь на след... Ты помни о своем и делай, а не шатайся зря!.. Добывай взрывчатку, как договорились.
– Вот, право, я и не знаю, как это сделать.
– Голова есть на плечах?
Езуп растерянно моргал глазами.
– Вот и придумай что-нибудь, – наседал Казюк. – И еще учти, что мне спешить надо. Пропадать с голоду на болоте я не намерен. Конечно, я на тебя одного и не надеюсь. Другие есть... Но вылазку будем делать вместе.
– Куда? – насторожился Езуп.
– Это я еще обдумываю, – многозначительно ответил Клышевский. Он начал выпроваживать Юрканса. В густом ельнике сказал ему на прощанье: – Запасись терпением... Все будет наше! А пока думай и действуй сам. Видишь, мне пока что развернуться нельзя, надо с неделю переждать. А ты валяй... Надо сделать все, чтобы расстроить дружбу между ними. И лучшее средство для этого – вызвать неудачи на строительстве.
– Их море, а нас капля, – сказал Юрканс. – Что мы можем сделать?
– Не распускай нюни, а думай!.. Ты ж голова, Езуп! Ну, что из того, что нас немного? Капля, брат, и камень долбит. Достанешь взрывчатку, и увидишь, как полетит к черту вся их дружба и служба!..
– Говорят, один в поле не воин... Если бы кто помог мне с этой проклятой взрывчаткой...
Было видно, что Езуп старался как-нибудь увильнуть от опасного поручения, и Казюк понял, что никакой агитацией Езупа не возьмешь. Он вернулся в землянку и через несколько минут принес пачку денег:
– На, бери...
– Что это? – жадно схватил деньги Езуп.
– То самое... Считай, что я покупаю у тебя взрывчатку.
– Так это же, наверное, из Козлянского магазина?
– А тебе не все равно? Их в кассе не метили...
– Да зачем они мне, если будет перемена? – хитрил Езуп. – Тогда латы будут, как при Ульманисе...
– Дурак ты, Езуп! Твои латы – пустые бумажки перед этими червонцами. Их на золото должны обменять, видишь, тут об этом написано. И хватит, не дури мне голову, иди!..
Езуп хитрил, но сам был доволен. Оторвав подкладку своей потрепанной шапки, он засунул деньги в прореху, надел шапку и пощупал, все ли в порядке...
Когда Алесь подъехал к мельнице, он уже забыл о встрече с Езупом. Около мельницы собралось много народу – кто сидел на пригорке, кто бродил по берегу. Двое парней-подрывников хлопотали возле фундамента мельницы. Мельница молчала, она словно предчувствовала свой конец, стояла нахохленная под темной от времени крышей и грустно глядела в воду.
– Все готово? – спросил Алесь у подрывников.
– Можем хоть сейчас отправить к богу в рай, – засмеялся молодой загорелый парень.
– Взорвем ровно в двенадцать, – распорядился Алесь.
– Ты нынче будто командующий парадом! – пошутил, подходя, Захар Рудак.
– А раз так, значит, всем слушать мою команду! – засмеялся Алесь и, помахав рукой Кузьме Шавойке, приказал: – Вот тебе лошадь, скачи в село и скажи всем, пускай заклеивают окна... Как – сами знают, под бомбежками небось научились!
Рудак присел к бригаде рыболовов. Хотя сегодня рыбу придется собирать, а не ловить, все они обулись в высокие резиновые сапоги и надели брезентовые куртки. «Без меня вам не обойтись, – похвалился Рудак. – Я старый моряк, запах рыбы из-под Мурманска слышу!»
– Что ты, как кот, ноздри раздуваешь! – недовольно сказал Якуб Панасович. – А еще председатель колхоза... Нынче рыбу соберешь, а разведешь когда?
– Не волнуйся, я знаю способ, – успокоил его Рудак. – А сегодня ничего не поделаешь: лес рубят – щепки летят! Важно только, чтобы рыба пошла в дело...
Алесь прислушивался к разговорам. День был праздничный, и, хотя никто о взрыве мельницы специально не оповещал, все знали и смотрели на это, как на развлечение. От женских и девичьих платков пестро полыхал весь берег. Сколько ни всматривался Алесь, в женской толпе Анежки он не нашел. «Видать, не пришла. А может, еще придет?» Он посматривал в сторону «Пергале», но оттуда двигалась только бригада Мешкялиса с лопатами на плечах. Люди шли загорелые, потные, довольные. Мешкялис, словно он и в самом деле был командиром, шагал в сторонке, но чувствовалось, что ему тяжеленько поспевать за молодежью.
– Сразу видно, что служил в Литовской дивизии, – пошутил Йонас, когда бригада подошла. – Вышагиваешь, как полковник...
– А я и не меньше полковника... А для тебя – так и полный генерал! – отбил тот шутку Йонаса и присел к Рудаку.
Появилась Зосите, она сразу отыскала Йонаса и присела возле него, ласково положив руку ему на плечо. В сторонке Алесь увидел Лайзана, сидевшего рядом с Каспаром. Каспар выглядел еще более молчаливым и сосредоточенным. Хотя у него прибавилось после смерти жены хлопот, он тоже приехал посмотреть на взрыв мельницы – с ней уходило и многое из его прошлого.
– Как там мой Томас, Каспар? – спрашивал Лайзан.
– Томас – ничего, а старшим плохо... Особенно достается Визме. Всех нужно накормить, за всеми присмотреть, а она еще сама мала...
– Хотя тебе, может быть, и неприятно это слушать, но я хочу посоветовать, Каспар... Слушай! Тяжко тебе одному? Значит, надо искать выход. Ты сам понимаешь, не маленький...
И хотя Каспар не отвечал, в душе он был согласен со стариком. Так жить нельзя... Он сам подумывал о том же, боясь еще признаться в этом себе... Почему бы ему не жениться на Восилене? Она хорошая женщина... Забывая, что у стариков острый взгляд, он не заметил, что Лайзан следит и за ним и посматривает на толпу женщин из «Пергале», где громко шутила и смеялась Восилене. «Какие работящие руки у этой женщины, никогда не знают покоя! Да и выглядит она, – подумал не без удовольствия Каспар, – так, что любой позавидует. Она, как та яблоня, в самом цвету...»
Раздумье Каспара нарушил Езуп Юрканс. Он только что приехал, свалив последний воз камня, отпряг коня. И тут же вспомнил о задании Клышевского. Езуп подался в сторонку, хотел спрятаться за пригорком и присмотреться, нельзя ли как-нибудь поживиться взрывчаткой около подрывников, но его вдруг охватил страх. «Черт его побери, этого Казюка Клышевского. Чего ради я стану рисковать? – выругался он про себя. – Ведь за такие дела по головке не гладят!»
Езуп заметил человека, который лежал тут же, за пригорком. Оказалось, это был мельник Шаплыка.
– Ты чего сюда притащился? – подошел к нему Юрканс.
– Лежу, и все...
– Да что случилось-то?
– А ты глянь туда, вон туда... Подумай, что будет? Будет ли она еще, ваша станция, а мельницу, которая спокон веку кормила народ, одним махом на воздух пускают. Я всю свою жизнь тут прожил. Еще при князе мальчишкой пришел сюда... А вы хотите все покрошить!.. Горит у меня тут... – Мельник ударил себя в грудь.
Езуп Юрканс почувствовал в Шаплыке человека, с которым не мешает подружиться.
– А почему ты думаешь, что и я хочу рушить? – спросил он. – Я, может быть, как раз и не хочу этого. Я бы, например, устроил так, чтобы и станция была, и мельница сохранилась... Одно другому не мешает...
– Вот это правильный разговор, – подвинулся Шаплыка поближе к Езупу Юркансу.
Только теперь Езуп почувствовал, что от мельника разит самогоном.
А тот продолжал:
– Ты разумный человек, как я вижу... Пойдем выпьем!..
– Как же это? А взрыв посмотреть?
– А что нам смотреть? Лучше бы глаза наши не видели всего этого... Пойдем! – И Шаплыка потянул Юрканса за рукав...
Алесь посмотрел на часы. Скоро двенадцать. Подрывники попросили всех отойти на указанное расстояние. Толпа подалась за пригорок.
Из села прискакал Кузьма Шавойка.
– Ну как? – спросил Алесь.
– Полный порядок, можно два дня бомбами гвоздить – ни одно стеклышко с места не сдвинется!..
Двенадцать. Как было условлено, Алесь трижды махнул рукой. Прошла минута, из-под мельницы выскочили подрывники и перебежали за бугор. Все приникли к земле.
Грянул взрыв... Загудел воздух. Заходила земля. Высоко взлетели камни и градом обрушились на то место, где стояла мельница... И, словно никогда и не было тут мельницы, вода могучим потоком хлынула сквозь прорванную плотину и забурлила, словно на порогах, крутя расщепленные бревна и со скрежетом передвигая по дну камни.
– Давай сюда! Шевелись! – бежал к сорванной мельничной плотине Рудак, за ним парни с неводом. – Ставь тут... И только черпай саком – рыбы будет на уху всем трем колхозам!..
К месту взрыва высыпал народ. Люди как зачарованные стояли над бурлящим потоком. Казалось, обрело голос и заговорило само озеро Долгое: «Слушайте, люди! У меня столько силы, что на всех вас хватит».
Но прошло несколько часов, и поток стал убывать. Выше плотины, у берегов мельничного озера, все больше и больше выступал из воды камыш, и там, где был первоначальный уровень воды, на берегу оставалась лишь темная полоса. Все выше выступал остров на середине. Далеко от воды очутились, словно отпрыгнули, старые ракиты. Там и тут появились холмики ила, и постепенно дно озера превращалось в десятки и сотни маленьких озерков, словно разбили большое зеркало и осколки упали в разные стороны... Тогда все бросились собирать рыбу. Мальчишки стаскивали рубашки, завязывали рукава и превращали их в мешки, в которых трепыхались окуни, красноперки и караси.
Насмотревшись, люди стали расходиться. Поехали по домам, прихватив рыбки, пергалевцы и райнисовцы. Назавтра с утра начиналась большая работа – нужно было браться за котлован. Расходились и долговцы.
К Алесю подошел Березинец.
– Ну, друже, – сказал он, – желаю успеха... Держите теперь покрепче перемычку, а то придется поплавать и нахлебаться всего. Здесь вы сами управитесь, а меня ждут другие дела.
Алесь остался один.
«Ну, вот и все... Куда же мне деваться ради праздника?» – раздумывал он. Подумав, Алесь решил пойти домой и как следует отоспаться, но едва отошел он от мельницы, его перехватила запыхавшаяся Восилене.
– А я тебя ищу! – крикнула она.
– Что случилось?
– Подожди, сейчас скажу... – Некоторое время она помолчала, тяжело дыша и утирая пот со лба. – Пришла Анежка! – наконец выпалила она и пытливо посмотрела на него.
– Где она? – спросил он, хватая ее за руки.
– Да у меня сидит, не волнуйся! Говорит, что совсем пришла.
– Как? Покинула родителей?
– Там видно будет... Пока что просто убежала.
– Так чего же мы стоим? Пойдем к ней! – потянул он Восилене за собой.
Алесь спешил по стежке, которая вилась над берегом Долгого и вела к баракам, где в дощатом складе для инструментов временно проживала Восилене. Восилене едва поспевала за ним, а он все убыстрял шаг. Он был так захвачен своими мыслями, что вряд ли даже слышал, что говорила ему Восилене. Одно он чувствовал – несмотря на прохладный ветер с озера, ему жарко. Не сбавляя шагу, он расстегнул ворот рубашки. И только у самых бараков вдруг сбавил шаг, и Восилене показалось, что он обмяк и растерялся.
– Что, уже выдохся? – усмехнулась она.
– Да нет... Где она теперь?
– Анежка, что ли? Господи помилуй, вот новости! Я же тебе говорила, что у меня...
– Ну, вы идите вперед, – пропустил он Восилене.
Та, как всегда спокойно, открыла дверь и вошла в кладовую.
Алесь переступил порог. Он увидел, как Анежка поднялась навстречу, и сердце его захолонуло... Неужели она сама пришла сюда? Он ожидал увидеть ее похудевшей и побледневшей от переживаний, но она была такой же, как и всегда. Только глаза ее стали серьезнее, и вся она как-то неуловимо изменилась, словно бы повзрослела.
– Совсем, Анежка? – схватил он ее за руки.
– Совсем.
– Будете работать у нас? Хотите вместе с Восилене работать?
Анежка кивнула. Но тут не вытерпела Восилене.
– Хороши, нечего сказать! А у меня и спрашивать не надо, так, что ли? Ну да ладно! – засмеялась Восилене. – Ой, что я сижу тут с вами, ведь мне еще ужин готовить, – спохватилась она и, чтобы оставить их одних, тут же вышла.
Разговор не клеился. Неважно, видно, чувствовала себя Анежка в этом тесном углу. Подумав, Алесь предложил ей пойти погулять.
Они пошли стежкой через луг, к лесу. Озеро и людской гомон остались позади. Краешек покрасневшего вечернего солнца еле виднелся за эглайненской башней. Вокруг стояла тишина, и Алесю казалось, что он ничего не слышит, кроме стука собственного сердца. «Наконец, – решил он, – надо мне поговорить с ней как следует». Но он чувствовал, что боится Анежки, боится ее настроения – она очень тонко чувствует все оттенки и переходы разговора; малейшая оплошность настораживает ее и делает замкнутой и упрямой. «Ну вот, как только поравняемся вон с той ольхой, и начну», – решал он, но выяснялось, что ольха была не первой и не последней... Анежка же, очутившись наедине с ним, стеснялась и тоже молчала.
– Может, присядем? – предложил Алесь, не найдя ничего лучшего для возобновления разговора.
Она покорно опустилась на небольшой курганчик, поросший вереском, Алесь присел рядом. И когда садился, будто бы нечаянно коснулся ее плеча. Она вздрогнула, но продолжала молчать. Это придало ему смелости. Он положил свою ладонь на ее руку, и ее рука чуть отодвинулась в сторону, словно птица, собравшаяся вспорхнуть, но все-таки осталась на месте.
– Анежка, – почему-то шепотом начал он, – я рад, что вы пришли. Я боялся, что вы на меня обиделись.
– И не раскаялись? – грустно спросила она.
– В чем, Анежка?
– В том, что обидели...
– Очень уж я тогда разозлился на вашу нерешительность...
– А вы думаете, легко отходить от того, к чему привык с детства? Думаете, это просто – взять и покинуть родителей? – На глазах ее, казалось, вот-вот выступят слезы.
– Простите меня, простите!..
Алесь не помнит, как случилось, что он приник к девушке, стиснул в объятиях и начал целовать ее губы, щеки, глаза.
– Анежка, Анежка! Если бы ты знала, как я тебя люблю! – горячо заговорил он, нежно прижимая ее к себе. – Анежка! Ведь я полюбил тебя с первого взгляда... Я нигде не встречал такой.
Она слушала и робко гладила его льняные волосы. Разве можно такого не полюбить?..
– Анежка, прошу тебя, не иди ни на какие уговоры, не возвращайся домой – я тебя просто не пущу! – держал он ее, чувствуя, как бьется ее сердце.
Так сидели они, тесно прижавшись друг к другу. Тихо, не шевеля ни одной веткой, стояла над ними старая ель с едва освещенной вершиной. Бледные цветы вереска, как последние звездочки на рассвете, еле мерцали в траве. В лесу сгущался сумрак. Только поляна все еще была озарена темным светом заката, и Алесь благодарно подумал, что сама мать-природа заботливо скрашивает и оберегает место их первого свидания.
– Анежка, правда, мы всегда будем вместе? Всегда, всегда?
– Правда, Алесь... Я рада... только родители беспокоят меня.
– Не бойся, Анежка!.. Что плохого мы делаем? Они поймут, согласятся с нами.
– Ты не знаешь моего отца. Он упрямый. Может быть, он и отошел бы, но этот Пранас Паречкус...
– А чего он мутит там?
– Мутит, а почему, я не знаю, – шептала Анежка, тревожно оглядываясь; будто и впрямь Пранас ходил где-то поблизости и мог их подслушать. – Мне кажется, что он какой-то чужой, недовольный всем... Я однажды слышала, что он говорил.
– А что?
– Все кругом ему не нравится.
– И колхоз?
– И колхоз и станция... Но больше всего он тебя не любит.
– Кто он? Откуда взялся? – спрашивал Алесь, и в душе его росло подозрение: а что, если все это его работа – и нелады в семье Пашкевичусов и листовки. – Он одинок?
– Говорит, что одинок. Никто к нему не приходит. Только сам он довольно часто пропадает из хаты.
– Куда же он ходит?
– Говорит, в костел... Он богомольный.
– Ладно. Ну его, этого Паречкуса! Если мы захотим, никто нас больше не разлучит, верно? – целовал он девушку.
В бараке, где жил Езуп Юрканс, шла гулянка. Езуп вернулся от Шаплыки под хмельком и не с пустыми руками – принес в мешке бутылок десять самогона. Это была сделка с Шаплыкой: тот будет поставлять, а Езуп сбывать его продукцию. «Чего мне упускать такую выгоду? – оправдывал сам себя Езуп. – С одного трудодня много не попляшешь... Чем воровать взрывчатку для Клышевского, лучше торговать самогоном, за это по головке тоже не погладят, зато не так страшно».
В бараке Юрканс отгородился от людей – отделил свою кровать в углу толстой дерюжкой. Правда, света стало маловато, но он ведь не собирался вышивать рушники или читать романы... Вернувшись от Шаплыки, он засунул мешок с бутылками под кровать и вышел на улицу. Уже стемнело. Поодаль от барака, под сосною, сидел гармонист и, склонив голову над мехами, с увлечением играл. На площадке кружились пары.
Йонас бродил один. Зосите уехала домой, а ему рано утром нужно было быть на плотине. Он грустил в одиночестве. Навстречу ему попался подгулявший Езуп. Щеки его, толстые и мясистые, полыхали, глазки маслено поблескивали, Йонас, поравнявшись с Езупом, сразу почувствовал запах сивухи.
– Где взял?
– Где взял, там больше нету, – равнодушно ответил Езуп и, засунув руки в карманы, попытался пройти мимо.
– Постой! – остановил его Йонас, которому тоже захотелось выпить. – Может, найдется и для меня малость?
– Может, бутылочка найдется, – подумав, сказал Езуп. – «Самодеятельность»... Но, брат, такая, что и белую головку перешибет!
Езуп привел его за ширму, посадил в уголок на единственную табуретку и, покряхтывая, полез под кровать. «Закатилась куда-то, проклятая!» – и вытащил закопченную бутылку, заткнутую пробкой из пакли.
– Давай гроши... Вот она, голубушка! – покрутил он бутылкой перед Йонасом. – С рук в руки! – Езуп спрятал деньги в карман.
Йонас выпил целый стакан и вернул бутылку Юркансу.
– Спрячь.
У Йонаса сразу закружилась голова – самогон и вправду был крепок. Ему показалось, что тело его стало легче и вокруг посветлело. Захотелось повеселиться. Он подхватил первую девчину, которая подвернулась, и прошел с нею несколько кругов в танце, «А может, еще выпить немного?» – подумал он, кончив танцевать, и опять направился в барак. По дороге ему встретился Кузьма Шавойка.
– Пойдем со мной, – радушно пригласил Йонас. – Жалеть не будешь...
За ширмой у Езупа они опорожнили бутылку до дна. Кузьме этого показалось мало, и после переговоров с Езупом на столе появилась другая. Вскоре подошел мельник, лупоглазый Шаплыка. Словно не подозревая, чья это самогонка, он восторженно разводил руками.
– Ну и спирт! Хотел бы я знать, какой это мастер такой вырабатывает, – подмигнул он Езупу.
– Что же дальше будем делать? – обратился к повеселевшей компании Йонас. – Пойдем погуляем? А может, запоем?
– Чего выть-то без толку? – усмехнулся Езуп. – Хотите в картишки побаловаться?.. Так, понемногу, не больше полтинника ход. Карты у меня найдутся. Только, как хозяину, мне процент с банка... Риск все-таки...
Юрканс пристроил в углу небольшую свечку. Кровать оттащили от стены и сели на нее с двух сторон. Вскоре кучка денег появилась на одеяле. Играли молча, хотя в бараке никого не было, все опасались. Только когда банкомет шел по последнему кругу, страсти накалялись и возникало тихое шипение:
– Двадцать...
– Перебор...
– Ваших нет!
– Четыре сбоку...
Кузьма Шавойка вскоре проиграл тридцатку, отчего немало огорчился.
– Подождите, – остановил он игру. – Достань еще малость для вдохновения, Езуп! – И, не передохнув, выпил стакан самогона.
Но карта ему не шла и выигрыш не давался. Когда Шавойка спохватился, карман его был пуст. Перед очередной сдачей он вдруг насупился:
– Кто у меня стащил четвертную?
– Ты что, ошалел? Видишь, я далеко от тебя сижу, – забегал глазками Езуп Юрканс, на котором остановил свой тяжелый взгляд Кузьма.
– Значит, ты! – полез Шавойка на Йонаса с кулаками.
Йонас бросил карты и подался к стене. Но Кузьма продолжал наступать.
– Вор! – заорал он.
Йонас, не стерпев обиды, размахнулся и ударил Кузьму кулаком в подбородок. Кузьма пошатнулся и свалился на кровать, а Йонас пошел к выходу.
– Ах, ты еще драться, жмудь! – вскочил Шавойка и, выхватив нож, ударил Йонаса в спину.
У Йонаса перед глазами пошли красные круги. Одна мысль сидела в голове: «Спасаться!..» Выбежав из барака, он кинулся на пергалевскую дорогу, а Кузьма бежал за ним с криком:
– Отдай деньги, убью-у!..
Гармошка у барака смолкла, танцующие переполошились. Несколько человек побежали вдогонку за Йонасом.
В это время и вышли из леса Алесь и Анежка. Увидев бежавшего Йонаса, Алесь кинулся ему наперерез и, догнав, схватил за плечо.
– Что с тобой? – спросил Алесь.
Йонас молчал, тяжело дыша.
Алесь преградил дорогу бежавшему Шавойке.
– А ты что, Кузьма?
Шавойка сразу почувствовал, что дело может обернуться плохо, и решил разыгрывать обиженного:
– Он вор... Он избил меня!
Подбежали хлопцы, и Алесь передал им пьяного, зверовато косившегося Кузьму Шавойку. Йонас стоял окровавленный, с поникшей головой. Побледневшая Анежка сорвала с плеч платок и, разорвав его пополам, стала перевязывать ему плечо.
Алесь был обескуражен. Такой сегодня многозначительный день в его жизни, и вот на тебе, началось... Он стоял молча, с тяжелым укором смотрел на Йонаса.
– Что случилось? Ты пьян?
– Все это... Видно, и я виноват, – сознался Йонас.
– Этого не прощают, – сердито сказал Алесь и, отвернувшись, пошел проводить Анежку.
Кузьму Шавойку, который все еще бубнил что-то под нос и размахивал кулаками, парни отвели в село. Йонас, постояв и подумав, вернулся в барак, лег на кровать и повернулся лицом к стенке. У него ныло сердце: «Как можно было напиться, опозорить себя? Что скажут теперь Зосите, отец, все товарищи?» Он пробовал все свалить на Кузьму Шавойку, но получалось неладно. «Такой же дурень пьяный, как и я... Да я же сам и предложил ему выпить...» Только когда подошел к нему Езуп, он не удержался:
– Это ты, гадина, во всем виноват!
Вечером приехал участковый врач и, перевязав рану, успокоил Йонаса – все скоро заживет. Прислал врача Алесь.
