Текст книги "Год людоеда. Игры олигархов"

Автор книги: Петр Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Мужчина повернулся и направился к центральным воротам. Своей мешковатой одеждой он походил на пугало. На нем было светло-песочное длиннополое пальто, застегнутое, кажется, только на верхнюю пуговицу и оттого расходившееся книзу в разные стороны.

Клеопатра Кумирова отошла от торговых рядов и направилась к контейнерам, где складировали свой товар рыночные торговцы. Здесь обычно бывало достаточно пустынно, и женщина рассчитывала спокойно ознакомиться с содержимым бумажного конверта. На фотографии она увидела Игоря и Мстислава, с разных полюсов обрабатывающих молоденькую мулатку, похожую на одну знаменитую певицу с плаксивой мордашкой. Клеопатра бросила фотографию на дно корзинки и направилась к центральным воротам, в которых уже исчез незнакомец.

То, что ждало Кумирову внутри автобуса, оказалось для нее полной неожиданностью. Собственно, когда незнакомец деликатно прикрыл за ней дверь, она даже не сразу поняла, куда попала. Действительно, ей бы, наверное, никогда не пришло в голову, что в подобном задрипанном автомобиле может скрываться целая лаборатория. Осматриваясь, она постепенно, словно во сне, узнавала различные предметы: мониторы, компьютеры, видеомагнитофоны. Все это шипело, шуршало, даже как бы помигивало разноцветными огоньками. На одном из мониторов женщина узнала ворота рынка, на другом… окна собственной квартиры.

– Здравствуйте, уважаемая Клеопатра Зиновьевна. – Это произнес уже второй мужчина, обладающий необычными глазами: его веки были похожи на два спущенных воздушных шарика, так они одновременно и вздулись и сморщились. Он указал Кумировой на кресло, привинченное к полу. – Садитесь, пожалуйста. Вам здесь будет удобно и все видно. Меня зовут Нестор Валерьевич Загубин, а моего коллегу – Илья Титанович Брюкин.

– Спасибо. Все так странно. – Клеопатра устроилась в кресле, а корзинку поставила себе на колени. – Никогда не думала, что стану героиней детектива про собственного мужа.

Для вас, конечно, представит серьезное испытание узнать горькую, но полноценную правду о человеке, с которым вы столько лет бескорыстно прожили вместе, но нам кажется, что в раскрытии его тайной, простите меня, сугубо порочной и криминальной жизни давно настала необходимость. Одним словом, уважаемая, мужайтесь! – Нестор внимательно и вдумчиво всмотрелся в лицо слушательницы, цвет его одутловатого лица при этом изменился от желтого к пунцовому. – Если вас интересует компромат, которым мы располагаем, то мы готовы представить вам целый архив документов, убедительно доказывающих, что ваш муж – опасный преступник, виновный во многих злодеяниях, в том числе и в гибели вашей сестры, ее мужа и детей. Вы извините, за ради Господа, что я так на вас все оптом вываливаю, но, поверьте профессионалам, время, как говорится, не терпит. А для начала давайте посмотрим то, что называется «хоум видео». Запускай, Илья Титанович!

На экране одного из мониторов возникло несколько обнаженных мужских и женских тел. Представшие Кумировой в большинстве своем оказались переплетены в различных хитроумных композициях на фоне искусственных гротов и пальм. На пластиковых столах, да и просто на кафельном полу мерцали разнокалиберные бутылки, дымились шашлыки и гордились своей зрелостью заморские фрукты. Объектив камеры продвинулся вперед к краю бассейна и коснулся воды цвета медного купороса. Там, на покрытом кафелем дне, сквозь серебристо-изумрудную воду можно было различить довольно крупного и полного мужчину с острой бородкой и очень смуглую, вполне изящную женщину, очевидно мулатку. Несмотря на водную рябь, Клеопатра Зиновьевна сразу поняла, в чем состоит обоюдорадостное занятие этой пары. Узнала она, конечно, и участников: это были ее законный супруг, Игорь Семенович Кумиров, и отвергнутая Игорем Семеновичем подруга их сына Сашеньки, мулатка легкого поведения Наташа Бросова.

«Идиотка, слепая курица! – Клеопатра чувствовала, даже видела, как ее лицо заливается сквозь пудру густым кармином. – Я не должна выдавать этим подонкам свое состояние! Зачем они компрометируют Игоря? Какая же я была дура! Сколько же он за эти годы… А все эти поездки! И эту шлюшку он же сам приказал Сашеньке бросить и никогда не вспоминать. Что он, ревновал ее? В какой же грязи я живу! Что они хотят: поссорить нас, развести? Как я обойдусь без Кумирова? На что буду жить? Неужели для меня это главное? Может быть, я просто с собой покончу? Или с ним? Интересно знать, а меня оправдают? Я вроде бы слышала какую-то историю, когда одну женщину, довольно зверски казнившую своего мужа за измену, признали невиновной?»

Изображение остановилось на самом откровенном кадре.

– Я понимаю, уважаемая Клеопатра Зиновьевна, ваше теперешнее состояние. Вне всяких сомнений, увиденная вами сейчас съемка – страшный, нечеловеческий удар, и в самое, понимаешь, бескорыстно любящее женское, так сказать, сердце. Это ведь буквально смерти подобно – узнать истинный облик человека, с которым связана лучшая часть жизни. К тому же общие дети… – Лицо Нестора стало огненно-рыжим, а глаза воспалились. Казалось, он сейчас заплачет. – Простите нас, если сможете, но у нас имеется для вас еще кое-какая информация. Илья Титанович, стартуй, голубчик!

На другом мониторе возникла голова бизона: она двигалась, продираясь сквозь ветки. Масштаб головы стал уменьшаться, и ее продолжением предстала человеческая фигура, бегущая среди деревьев. На экране начался хаос: очевидно, камера искала другой объект. Вот объектив уперся в странный инструмент, в котором Клеопатра узнала арбалет, похожий на тот, что висел в суздальском особняке ее мужа. Оружие держал мужчина в охотничьем костюме. Господи, да это же опять ее Кумир! Охотник с улыбкой прицеливался в отслеживаемую лишь им одним дичь. Экран заполнил наконечник стрелы, который внезапно исчез. В объективе пронеслись неопознаваемые лесные виды и вдруг возникла человеческая фигура с нахлобученной бизоньей головой. В левое плечо человека вонзилась арбалетная стрела, – он продолжал двигаться, но уже не бегом, а несколько рассеянно, словно во сне, и, наверное, был на грани обморока, но держался из последних сил. Тело человека вдруг сотряслось, словно его ударило током. Кумирова различила стрелу, которая пронзила жертву в правой части груди и пригвоздила к березе.

Женщина ощутила себя в оболочке умирающей жертвы и очутилась вдруг в полной темноте. Провал в небытие длился недолго. По крайней мере, так считала Клеопатра. Во всяком случае, ей казалось, что она тотчас пришла в себя, хотя все окружение представало перед ней словно через полиэтиленовую, несколько влажную пленку – обычно такую вешают в ванной.

– Отставить, Илья Титанович! – Резкий, несколько истеричный голос Нестора еще ближе подвинул женщину к реальности. На экране застыло кровоточащее тело. – Извините, уважаемая Клеопатра Зиновьевна, такая уж у нас работенка. Может быть, прервать?

– Может быть… – немного сонно повторила Кумирова вслед за хозяином проклятого фургона. – Это не монтаж?

– К сожалению, нет. Вам дать нашатыря или валидола? Вы в состоянии продолжать нашу встречу или мы пригласим вас в другой день? Вы курите? – Нестор протянул гостье пачку заморских сигарет. – Кофе, коньяк? У нас тут, видите, все удобства, – что значит частный бизнес!

– Если не трудно, дайте мне воды. – Кумирова внимательно слушала собственную речь, полагая, что произнесла очень банальную фразу, которую сама не раз слышала во многих дешевых фильмах. Да, но ей сейчас действительно хочется именно воды – простой, чистой, прохладной!

– Будьте любезны. – Илья Титанович в меру изящно предлагал ей стакан прозрачной жидкости. – Держите? Не спешите!

– Спасибо. – Клеопатра сделала несколько глотков и почувствовала, как отступает пугающее, но тем не менее чем-то приятное чувство обморока. Она нервно достала из сумочки коробочку с таблетками, высыпала в мелко дрожащую ладонь две желтые таблетки размером с душистый перец и втянула их в рот крупными губами. Мужчины быстро переглянулись. Женщина посмотрела в мутно-зеленые глаза Нестора. – Вы меня не отравите? Да, пожалуй, так оно и лучше!

– Клеопатра Зиновьевна! О чем вы говорите?! Окститесь! – Нестор улыбнулся, оголив крупные желтые зубы. – Поймите меня правильно: если бы мы хотели вам что-нибудь причинить, то не устраивали бы никаких церемоний и просмотров. Мы же профессионалы! Во внутренних органах, худо-бедно, до пенсии дослужились! И звания высокие имеем, и награды правительственные! Так уж судьба сложилась, что мы тут с вами вынуждены в такое болото окунаться!

– Да, это я уже поняла. Простите, я так, просто еще не сообразила, как женщины ведут себя в подобных ситуациях. – Кумирова глубоко вздохнула. – Теперь все? Я свободна?

Даже не знаю, как вас к этому подготовить, но у нас осталось для вас еще одно сообщение, которое, может быть, окажется тяжелее всего предыдущего. – Нестор Валерьевич посмотрел на женщину с сочувственным выжиданием, вдруг выкатил глаза, округлив красноватые белки, и резко втянул в себя слюну. После этого мужчина сделал судорожный глоток и, не разжимая губ, негромко рыгнул. – Илья Титанович, у нас питьевая сода имеется? Не в службу, а в дружбу, оформи мне стаканчик, а то что-то изжога одолела после этих гамбургеров с Макдональдсами!

– Давайте закончим, и я пойду домой, а то у меня коты не кормлены. Хотите ягод? – Клеопатра водрузила на стол корзинку, в которой краснела рыночная клубника. – Только помойте, а то мало ли какая зараза пристанет.

– Мы вот, простите за такие интимные темы, должны вам сообщить про болезнь, которая… – вкрадчиво начал обитатель микроавтобуса, – как бы вам грамотно сказать, да так, чтобы в полный шок не ввести?

– Если вы о СПИДе, то я знаю и про болезнь, и про лечение. – Кумирова извлекла из корзинки пластиковую упаковку с ягодами и поставила перед мужчинами. – Покушайте. При вашей работе это полезно. Я постоянно общаюсь с его лечащим врачом. А про меня он написал, что мы уже несколько лет живем в формальном браке. Я пойду?

– Спасибо за угощение. – Нестор Загубин осторожно потянул наиболее крупную клубничину за черенок, привлек ее, внимательно осматривая, ко рту и аккуратно надкусил неровными зубами с налетом. – Видите ли, уважаемая Клеопатра Зиновьевна, – продолжил он, прожевывая ягоду, – у следственных органов имеются определенные указания на то, что Людоед Питерский и ваш супруг – одно и то же лицо.

– Представляете, в какой опасности находитесь вы и ваши дети? – Илья выбрал по виду наиболее спелую ягоду и с наслаждением размял ее во рту.

– Игорь? Людоед? – Женщина, очевидно, уже справилась с постигшим ее потрясением, к которым, как могли догадаться мужчины, она уже научилась относиться в своей совместной жизни с господином Кумировым как к чему-то неизбежному. – Ребята, а вы не увлеклись своим шпионажем? Что ему, еды, что ли, не хватает? Он, знаете ли, может себе такое позволить, о чем вам, не в обиду будь сказано, и не мечталось!

Простите меня, но мы ведь вам не сказали, что вина вашего супруга доказана, – продолжил первым справившийся с ягодой Илья Брюкин. – Как всем нам известно, вину человека может доказать только суд, и то ведь бывает, что людей через полвека оправдывают. Что делать, правосудие устанавливают люди, а истина существует в природе!

– Мы считали своим профессиональным долгом обеспечить вас объективной информацией, а также ознакомить с некоторыми предположениями наших специалистов. – Загубин поднес ко рту перезревшую, красно-черного цвета ягоду и, опасаясь быть обрызганным переполнявшим ее соком, стал подсасывать губами ее раскисший бок.

– Хорошо, я понимаю, что вы пригласили меня в свой штаб не ради знакомства. – Кумирова передернула плечами, обозначая свою готовность покинуть микроавтобус. – Что вы от меня хотите? Чтобы я его сдала, отравила, подставила?

– Уважаемая Клеопатра Зиновьевна, решение вопроса, конечно, остается за вами, единственное, что мы обязаны предпринять, – это обеспечить вам безопасность. – Нестор Валерьевич отвел руку вместе с надкушенной ягодой в сторону и стал мелко трясти ею, словно настраивая никому не видимый инструмент. – Как вы уже знаете, мы установили за вашей квартирой, да и другими местами обитания Игоря Семеновича стационарное наблюдение. Но это, знаете, может и не оказать желаемого эффекта. В практике встречаются настолько кошмарные случаи проявления психозов у маньяков, каким, возможно, – простите, я подчеркиваю, возможно, – является ваш законный супруг, что никакая профилактика не может сработать. – Говорящий скорбно уставился на Брюкина, словно ожидая от него продолжения.

– Был такой случай. Жили муж и жена. Жили довольно-таки долго и очень дружно. Двое детей. Сыновья. Два и четыре года. И вот мужчине кто-то вдруг позвонил и сказал, не то чтобы очень конкретно, а, скорее, просто намекнул на то, что его добрейшая жена ему уже давно самым бессовестным образом с кем-то там, довольно абстрактным, изменяет. – Илья не решался во время речи обременить свой рот ягодой, и у него их оказалось уже две – по одной в каждой руке. – Мужчина выслушал, повесил трубку и как бы не придал этому звонку никакого значения. Прошло какое-то время – неделя-месяц, – в подобных историях срок особого значения не имеет. Однажды семья в полном составе сидит дома: все тихо-мирно. Дети то ли уроки учат, то ли телевизор смотрят. Папаша прессу просматривает. В общем, идиллия. Матушка говорит: схожу-ка я за хлебом. Хорошо, сходи. Вышла. Ну сколько до булочной дойти и обратно вернуться? Минут десять? Ну пятнадцать. Возвращается. Муж лежит на диване, спит. А дети кусками по квартире развешаны.

Мужчины с деланной робостью посмотрели на Клеопатру: она замерла, не пытаясь смести с лица угольные ручьи слез, стекающие с ее обильно покрытых тушью ресниц.

– Еще раз извините нас, уважаемая Клеопатра Зиновьевна, за наше, как выражаются, некорректное вмешательство в вашу личную жизнь. – Загубин посмотрел на свои мелко подрагивающие круглые колени. – Для вашей же безопасности и, скажем так, для снижения активности вашего супруга мы хотим предложить вам взять у нас один препарат, по сути – лекарство. Чтобы Игорь Семенович был спокойнее, добавляйте ему два раза в день по одной таблетке в питье или пищу.

Нестор протянул Кумировой крохотную пластмассовую баночку, в которой просматривались совсем уж микроскопические таблетки серебристого цвета.

– Только учтите один нюансик, Клеопатра Зиновьевна. – Мужчина заботливо заглянул в ее покрасневшие желто-карие глаза. – Старайтесь не превышать дозу. Это может вызвать непредсказуемые последствия. Вы меня понимаете?

Когда Кумирова отдалилась от машины, а Брюкин вернулся в салон и захлопнул дверь, Загубин победно пожал ему руку.

– Ты заметил, Илья Титанович, что она заглотила? – Нестор с хитрецой смотрел на собеседника.

– Сердечное, наверное. Шутка ли, мы ее с тобой с утра пораньше так контузили! Оглушили, можно сказать, как рыбу динамитом! – Брюкин упаковывал кассеты и наводил порядок на раскладном столе. – Мы можем ехать? Давать команду?

– Давай-давай! – безразлично махнул рукой Загубин и крикнул, покраснев: – Сердечное?! Да от такого сердечного можно на Марс без скафандра улететь, понимаешь! Я, между прочим, с наркотой десять лет проработал! Эх, знал бы я раньше! Она бы у нас с тобой тут как болонка танцевала!

– А что? Ты бы ее под колпак взял? – Илья постучал ладонью в переборку: – Поехали!

– Да все что угодно! Понимаешь ты, все что угодно!

Нашатырь, как за глаза звали Нестора, капризно сложил на груди руки и бросил подбородок на грудь, отчего его желто-лиловый зоб расплылся по аккуратному белому шарфу.

Автобус мягко двинулся с места.

Глава 8. С того света

– Раньше-то как было? Сами помните: выдавали специальную форму и на лето, и на зиму, а теперь вот только ушанки остались с кокардами, а остальное – извини-подвинься! – Антонина двигалась под руку с Зоей, за ними следовали в такой же связке Жанна с Митрофаном. – А льгот сколько разных имелось? Да тогда это и льготами никто не обзывал, просто жизнь была бесплатная, а теперь за любую мелочь приходится раскошеливаться!

Бесцеремонный морской ветер еще не потерял зимнего холода, но уже обрел весеннюю порывистость. Лиловое городское небо отбеливалось колким снегом: он бил идущих по их отрешенным открытым лицам, обретшим выражение некоторого героизма.

– Тонна, так то ж при советской власти, а мы ее, считай, сами и отменили, а теперь что, тоскуем, что ли? – Зоя отозвалась неожиданно громким низким голосом, очевидно пытаясь противопоставить его недружелюбной метели. – Жанка, вы там еще не кувырнулись?

– Да с Трошкой-то только и кувыркаться! – Махлаткина засмеялась и ухватилась за своего спутника второй рукой, невольно отмечая, что глухонемой настолько истощен, что ее пальцы, по кругу обхватившие его плечо, встретились друг с другом. – Мне, наверное, с пандусом и то веселее будет вожжаться!

– А ты не скажи, подруга! – Ремнева с увлечением подхватила частую тему их разговоров. – У стариков, я слыхивала, как случается: болтяра на конце костенеет, и тогда уже без разницы – налитой или квелый, – считай, как наперсток на пальце!

– Да у него-то и точно, все богатство с наперсток! – Жанна говорила обычно громко, но не очень разборчиво, и смысл ее слов доходил до слушателя постепенно. – Пипетка торчит, как у моего Кольки, пока в сад ходил.

Нетаков не включался в разговор, хотя его слух был не настолько понижен, чтобы не понять общую тему разговора и, конечно, уловить свое имя. Глухонемой по очереди прикрывал глаза, о которые разбивались острые снежинки, и внимательно, с детским интересом осматривал территорию завода, куда они беспрепятственно проникли по ядовитому невскому льду.

– Опять не права! Я о чем всегда говорю: есть внешние балдометры, а есть нутряные. – Антонина завелась всерьез. – Внешний, он что? Как банан жохлый висит! Мнешь его, давишь, а он все как и не рабочий! А нутряные чем знамениты? Торчит, будто желудь, а напряжешь его – выпрет, как в той забаве, «тещин язык» называется. Мы еще в детстве их надували. У мамки, бывало, клянчишь: купи да купи, – она раскошелится, а мы с ними и балуемся. Вы таких что, не помните?

– Помним, Тоня, и нутряные и внешние! – перебила Бросова. – По мне, так лишь бы бабки засылали, а там пусть хоть отбойником или ледорубом долбят: мы люди привычные! Я вот только таких, как ты говорила, чтобы они крючком загибались, ни разу не встречала!

– Это, Зойчик, тебе просто по жизни удача не улыбнулась! – Ремнева возбужденно дышала и почти перешла на крик. – Поверь мне на слово, ты б от такого головастика ни за какие коржи не отказалась! А для мужика это – нешуточная болезнь! Мне мой Корней, мудила, сказывал название, да оно в моей дурной башке где-то затерялось!

– А сам-то, Корней, этой штуковиной не страдает? – Жанна сморщила отекшее лицо и громко чихнула. – Кто-то меня вспоминает!

– Я думала, кто-то пернул! Это уже по-нашему заблудившийся ик называется! – Антонина часто мигала слезящимися от едкого дыма глазами, но, подобно остальным путешественникам, еще не разгадала причину этого неудобства. – Если б страдал, так я бы его, как зубочистку, при себе держала!

– А гарью-то как тянет, все заволокло! – пожаловалась Зоя. – Откудова это несет-то? Аж глаза щиплет!

– Точно, милка, как в преисподней, где пидоров гнойных жарят! – согласилась Ремнева. – Тут не то что буркалы, тут и пирожок закоптится!

– А-бака! А-бака! – закричал Нетаков и, вырвав руку, побежал, спотыкаясь, вперед. – Ку-на а-ить!

– Вот скот! – ласково воскликнула Зоя. – Видать, псину какую заприметил. Теперь не отстанет, пока ей лапы не перебьет!

– Вы только теперь-то собак не жрите, а? Слышь, мать? Вы что, совсем обалдели?! Я ж тебе о чем толкую: наших всех перебили-перекалечили, а вы сейчас за тварью помчитесь! – Наташа, замыкавшая неуклюжий строй, подалась вперед и закричала: – Трошка, назад, сволочь!

– Натусик, крошка, что ты Митрофана Нетаковича так пугаешь: он же человек пожилой, заслуженный, и так, видишь ты, ни бе ни ме ни кукареку не бычит, а от твоих призывов, того гляди, еще и ослепнет, – кто с ним тогда будет возиться? Кто его до пивного зала проводит? – Антонина говорила степенно и весомо. Она попыталась догнать Наташку Хьюстон, но ее повело в сторону, а за ней и ее легковесную спутницу. – Натусик, да подожди ты, не скачи, я тебя за руку возьму!

– Мне еще Пелагея, покойница, сказывала, что Нетакыч себе собачатиной туберкулез в зоне вылечил. – Махлаткина поморщила лицо и снова чихнула. – Подумайте, девки, такое средство, а никто не использует?!

Тоня, болт тебе бритый в тыкву! Мы тут сейчас завалимся, и ты меня своей жопой запрессуешь! – спохватилась Зоя, увлекаемая тяжеловесной подругой в помойные курганы, раскиданные по обозримой территории завода. – Доча, да не кашпырь ты! Для меня что другие – не мертвые, что мы – не живые! Девки, да я сейчас с любым жмуриком местами поменяюсь! Достало меня! Бля буду, достало!

– Да не будешь ты, Зося, не бзди по-малому! – Жанна ухватила подруг за руки и вторглась между идущими. – Давайте, девки, стабунимся, зато не ебнемся и шнобеля себе не отобьем!

– Вон, смотрите! – Наташа указала женщинам на руины ангара. – Здесь все и было! Видите, все лентами опутано, и менты где-то караулят, никого не подпускают. – И мать родную осадят?! – В голосе Махлаткиной закипело возмущение. – Я что, не имею права со своим единственным сыночком проститься? – Тетя Жанна, да они же все сгорели, а Петьку на реанимацию отвезли! Он-то про остальных и рассказал Рамизу. – Хьюстон остановилась около красно-белой ленты, пресекающей доступ к месту происшествия. – А на другой территории, говорят, даже стен не осталось, все покрутили! Группа замерла, вглядываясь в дымящееся пепелище, среди которого выделялся оплавленный остов тепловоза. Постепенно женщины различили на месте катастрофы людей в черно-желтых комбинезонах и других, в камуфляже с эмблемой «Эгида-плюс»: среди дыма иногда угадывались их головы, руки, спины. Оглядываясь по сторонам, пришедшие отмечали затаившиеся машины милиции и спасателей. Доносились чьи-то реплики, звон стекла и скрежет металла. На земле виднелись черные, наглухо закрытые полиэтиленовые мешки.

– Ну, бабы, мужайтесь! – из дыма раздался знакомый голос, и тотчас выявилось восточное, отмеченное неглубокими, но заметными шрамами лицо Рамиза Шалманбекова. – Пришла беда – отворяй ворота! Жили мы с вами спокойно, а как дальше пойдет, и не знаю.

– Мой-то шкет взаправду погиб, да? Погиб? Да?! – Жанна сорвалась на рыдания, согнулась и повалилась на землю. – Топка ты мой непутевый!

А мои-то где, там, что ли? Они ли?! Может, кто напутал?! – Зоя приблизила свое маленькое, не по годам сморщенное лицо к небритому, монументально расщепленному в своем окончании подбородку милиционера. – Их рожаешь-рожаешь, а они все мрут и мрут на твоих глазах!

– Да кто ж напутал?! Под утро в ФСБ какой-то доброхот видеокамеру подкинул, а на ней вся хроника событий оказалась заснята: и как пацаны насмерть дрались, твой, Жанна, Колька и твой, Зоя, Петька. – Рамиз отодвинулся от Зои и почему-то перевел взгляд на Ремневу. – Никитку бандюки насмерть замучили. А где Любка – не знаю, не могу сказать. И никто пока не знает. Да времени еще мало прошло! Парамон тоже опознан. Да вам на них лучше и не смотреть! Здесь органы по горячим следам работают: шутка ли, видеозапись получили! А про Кольку тебе кто-то конкретно сбрехнул: его за территорией обнаружили, на льду распластался без сознания, сейчас в одну палату с Петрухой определили. Пусть мирятся мальчишки. Что теперь делить-то?! Идите навещайте! Только проветритесь, а то вас таких, начитанных, туда вряд ли пустят.

– За кого ты нас, гражданин начальник, принимаешь? – Махлаткина надменно поджала крупные воспаленные губы и запрокинула голову. – Чем мы хуже других-то, а? Что у нас, и горя человеческого уже не может быть?

– Ладно тебе трендеть, лоханка! – уныло оборвала подругу Антонина. – У человека хлопот полон рот, а ты все со своими проблемами! Твой-то жив – и усопни! Пойдем, вон, Зойку утешать: она, считай, за один кон пол-семьи потеряла!

– А где Трошка-то околачивается? Он что, забыл, кто его из «аквариума» вытащил?! – Шалманбеков отошел от женщин, напряг глаза и всмотрелся в окружающее пространство. – Да вот он! Ну-ка, иди сюда, инвалид по жизни!

– Ня-ю! Ня-ю! – Нетаков неуклюже семенил по снегу. – Е а-аеи!

– Ничего ты еще не знаешь, пугало огородное! – Милиционер ухватил глухонемого за рукав армейского бушлата и резко дернул в свою сторону, отчего тот, не имея сил сопротивляться, повалился на закопченный и окровавленный снег. – Слушай и молчи! Ухи свои напряги глухие и слухай! Ты свою бабу убил?

– Не я! Не я! – закричал Митрофан, настороженно глядя в красно-коричневые сверкающие глаза нависшего над ним капитана. – А-ма! У-уа!

– Ладно, глохни! Сам ты дура! А не то я тебе сейчас твои последние черенки высажу! – Рамиз без натуги поднял глухонемого на ноги и сурово посмотрел в его побелевшие глаза. – Ты сейчас, гнус, где должен сидеть? Ну вот, а за тебя один добрый человек очень много денег дал, и ты теперь можешь на воле балдеть. И он тебе еще денег отвалит – кирять сможешь каждый день до усрачки, и еще на сосок останется! А ты для него должен одного человечка приморить. Еще не забыл, как эти дела делаются?

– Не-е! – с готовностью заблеял Нетаков. – О-оню!

– Ну вот и ладушки! Знаю, что не забыл! Я про тебя вообще всю подноготную знаю, что ты за мерзавец такой! – Капитан улыбнулся и похлопал Митрофана по узкому приподнятому плечу. – Теперича отдыхай. А завтра начнем работать. И чтобы нож с собой был! Понял, чучело соломенное? Наточи, чтобы воздух резал!

– О-то-о! – Нетаков по-обезьяньи вытянул губы трубочкой и издал звук, более уместный в специально отведенном или в безлюдном месте. – У-умна!

– Что пердишь-то своим хлебальником? – Шалманбеков заслонил лицо от вони, которая неслась из утробы глухонемого. – На тебе сотку, больше и не проси! Все равно не дам! А то ты перепьешься и дело не сделаешь. Только смотри у меня, говна никакого не покупай, а то назавтра ослепнешь на оба глаза, и тогда с тебя толку будет как с козла молока! Иди к своим клушам, отрыдай с ними за упокой по полной программе!

Глава 9. Воспоминания о сто первом

Игорь Семенович решил все-таки поесть в ресторане. Его «лексус» дерзко отчалил от поребрика, заставляя расступаться, словно льдины в акватории, наученные горьким опытом за годы перестройки «жигули», «москвичи» и прочие не престижные модели. Кандидат в губернаторы Санкт-Петербурга сам не раз замечал, что некогда модные бандитские «восьмерки» с массовым появлением на отечественных дорогах серьезных иномарок стали выглядеть, как много лет назад одна из первых моделей инвалидной коляски по сравнению с теми же ныне доисторическими «ЗИЛами» или «ЗИСами».

Сегодня Кумиров выбрал «Метрополь». Здесь они когда-то обедали всей своей ныне безнадежно поредевшей командой, собранной покойным Мстиславом, с которым Игорь до сих пор продолжает вести мысленные беседы, спорить, даже скандалить, чего, в общем-то, никогда, кажется, не позволял себе при жизни Самонравова. Умел Славик так едко осадить оппозицию, что ни у кого уже не зарождалось ни малейшего желания продолжать с ним полемику. Остер был на язык, покойник, но и жесток, буквально беспощаден!

Кумиров запарковал автомобиль на стоянке у «Гостиного двора» и, опекаемый двумя охранниками, направился в ресторан. Как здесь все изменилось за эти годы! Да! И лет тех не вернешь, и людей! Тогда он знал почти всех постоянных клиентов заведения. А где они сейчас? За границей, в тюрьме, в могиле. В могиле-то, пожалуй, больше всего. Где знаменитый на весь мир еврей-махинатор? Жестоко зарезали на собственной не менее знаменитой даче! А кореец-каратист, чья «охранная» фирма «курировала» гостиничный бизнес? Изрешетили из автоматов на престижной международной выставке туристического сервиса! А урка-легенда, суматохинский авторитет Лазарь Вершков? Взорвали в собственном противоракетном бункере! Селекция, как называл это Самонравов. Кстати, он ничуть не испытывает к покойному зависти и злобы. Что было, то было!

Игорь заказал себе «швепса», рюмку «Наполеона», пару салатов на усмотрение официанта и три порции киевских котлет: это была его слабость, да и память о тех временах, когда даже одна порция фирменных котлет – да что там, сам визит в ресторан составлял для него ответственное событие. Помнится, в самом начале девяностых, когда они уже начинали всерьез раскручиваться, а страну еще не насытили харчами и боеприпасами, в «Метрополе» объявился культ брусники. Действительно, буквально все блюда имели составную часть из этих северных ягод: и горячее, и закуски, и, конечно, выпечка, к которой Кумиров всегда испытывал постыдную слабость (сто тридцать килограммов неспортивного веса!). Кто-то, видимо, тогда неплохо поднялся на этом урожае, а вот кто, жив ли он теперь?

«Конечно, киевские котлеты – не особенный деликатес, – подумал Кумиров. – Для кого-то, пожалуй, сие блюдо может означать символ плебейства. Но что делать, – мы только на одну четверть своего большого тела дворяне, а остальное в нас – пролетарско-крестьянское, так что извините за вкусы!» Игорь дал знак рукой своим охранникам, некоторых официант усадил за соседним столиком, чтобы они тоже пообедали, не стесняясь в своем выборе. Впрочем, охранники уже знали, что их шеф зорко следит за заявленным меню и позже обязательно использует случай вернуть свои затраты.

Начиная еду, бизнесмен вспомнил еще один забавный эпизод. Обычно Славка оплачивал общий счет, причем каждый еще заказывал что-нибудь с собой, мотивируя дармовщину заботой о жене и детях. Кумиров, конечно, нисколько не отставал от коллектива, но вот однажды один из их постоянных официантов, позже уехавший в Чехию, имея к Игорю особое расположение, шепнул ему: «Ты здесь лучше не ешь». – «А почему?» – насторожился образцовый едок, ожидая подвоха. «Тряханет». Человек в форменной одежде козырнул и учтиво отошел к другим клиентам. «Из чего же они, паршивцы, готовят?» – подумал ближайший соратник Самонравова, улыбнулся и продолжил обильную трапезу.

С Кумировым не произошло ничего дурного ни тогда, ни позже, – мужчина полагал, что за годы рядовой советской жизни он настолько закалил или загубил свой организм солянкой и беляшами, что для него уже вряд ли могут составлять опасность любые яды общепита. К тому же он регулярно употреблял спиртное, а во время плотной еды делал это строго обязательно, что, по его мнению, являлось самым надежным заслоном от большинства отравлений.