Текст книги "Год людоеда. Игры олигархов"

Автор книги: Петр Кожевников

Услышав звонок, Софья удивилась своим фантастическим возможностям, когда единым движением преодолела расстояние от окна до прихожей и, безоглядно оставив необходимую технику безопасности, о которой постоянно твердила сыну, кажется даже забыв о том, что вначале полагается посмотреть в глазок, распахнула входную дверь.

– Здравствуйте, Софья Тарасовна. – Ремнев учтиво произнес приветствие и протянул Морошкиной букет гвоздик. – Цветы дядя Лева купил: у меня не было денег. Он вообще очень добрый человек, но дела там были…

– Ну про дела ты мне потом расскажешь! Скажи, Ванюша, они тебе ничего не причинили? Заходи, милый. Ты один? – Софья спросила об очевидном, поскольку лестница была пуста, а сама подумала о том, как это странно, что Ваня, несмотря на их отношения, продолжает обращаться к ней по имени-отчеству. – Снимай ботинки. Вот вешалка, наверное, помнишь.

– Да, тетя Соня. – Юноша шагнул в квартиру и остановился в коридоре. – Дядя Лева… Лев, он сказал, если вам что-то будет нужно – звоните, когда захотите. Он меня до подъезда довез и высадил, говорит: иди, а я по делам поеду. Он, тетя Соня…

– Ну какая же я тебе тетя?! – Морошкина не выдержала и, запирая дверь, улыбнулась. Она быстро вошла в комнату, подбежала к окну и, прильнув к стеклу, чтобы обозреть место возможной стоянки их освободителя, посмотрела наружу. Main и им не оказалось. Женщина повернулась к гостю: – Может быть, товарищ майор? Какой ты все-таки смешной! Это правда, что тебя не истязали?

– Ну да, Софья… – Иван замялся. Он продолжал держать в вытянутой руке букет. – Они меня только стращали, ну, на арапа брали, а сделать-то ничего не сделали. Ну разве что съездили пару раз по морде, но меня столько били, что я этого даже не почувствовал.

– Зачем же ты себя так ведешь, что в такие истории попадаешь? Посмотри на своего отца, – хороший пример для подражания, да? – Женщина взяла букет, положила на тумбочку, стоящую в коридоре, и вдруг словно споткнулась, покачнувшись, обхватила юношу за талию и плотно к нему прильнула. – Дурко ты, как моя бабушка говорила! Идем в ванную, я тебе пену приготовила.

«Как она прижалась, словно постер, хочет приклеиться, – подумал Ваня. – Любит меня! И я ее люблю! Женщина она хорошая, да и видная такая, не то что наши девки-мокрощелки! А то, что в годах большая разница, ничего страшного, – со временем, наверное, загладится: бороду отпущу, буду старше выглядеть. Может быть, облысею? А я-то зачем ей нужен, сопляк говенный?! В ванне хочет мыть. Меня и мать-то родная ни разу, кажись, не мыла, все бабка корячилась, а со школы, да нет, раньше, я уже сам себя обслуживал. Мать говорила: сходи с дядей таким-то в баню, а дядя что?.. Он винища нажрется, на лавке растянется, – мне ему его волосатую спину тереть, а потом еще и до дому тащить… Зря я, конечно, с Сашкой и Наташкой таскаюсь, Софья права, – это меня, да и всех нас до добра не доведет. Но погулять-то, пока молодой, тоже хочется! Потом, я же ей ни с кем не изменяю! Это вообще все другое, несерьезное, – да она, я думаю, и сама понимает! Ее-то я люблю, а с ними просто дружу».

«Боже мой!» – восклицала про себя Софья, раздевая Ивана. Каждый раз, допуская плотские фантазии, она знала, что позже ее будет сжигать мучительный стыд, но все равно она не могла обуздать своих страстей и, затопляемая все более сладостными видениями, шалела до умопомрачения, – скорей бы климакс!

У нее ведь еще был шанс выйти сухой из воды: все, что произошло между ними, уже начало забываться. Ваня, кажется, не болтун, и никакого компромата наверняка бы не получилось, а она, дура, опять туда же! Ну что, мужиков солидных мало? «Сонечка, это же ненормально, это, милая моя, глубокая патология! А если ты от него забеременеешь? А если я хочу забеременеть? А сына как назовешь, Сашенькой? Вот и подумай, девочка моя, почему в народе говорят: охота пуще неволи!»

Морошкина вдруг озорно засмеялась. Оставшийся в одних брюках Ремнев удивленно осмотрел себя: что могло стать причиной веселья его любимой женщины?

– Ванечка, давай как в американском кино! – Софья вновь захлебнулась смехом и приблизила лицо к улыбающемуся Ивану. – У них ведь как заведено: никаких запретных мест не показывать, правда? Вот и мы так же начнем в брючках мыться, ладно?

Морошкина положила руки юноше на плечи и мягко толкнула его в ванну. Ваня поддался движениям женщины и, придерживаясь руками за края ванны, коснулся густой пены, похожей на плавающий пенопласт, своими лопатками, выпирающими, по впечатлению Софьи, словно плавники у огромной рыбы…

Как неумело он себя вел, когда в первый раз оказался с ней в постели! Ну а как могло быть иначе, опыта-то никакого! Обнимался раньше, целовался, но до самого главного так ни разу и не дошло! После этого Софья ему и сказала: Ванечка, наверное, нам с тобой лучше расстаться. В том смысле, что не встречаться, как мужчина и женщина, а только по необходимости в моем кабинете. Как ты считаешь?

От нее пахло тогда духами и телом: у нее от кожи тоже очень приятный запах, такой очень домашний, уютный, даже спать от него хочется, – пристроиться рядышком и глаза закрыть. Вообще, ему всегда кажется, что Софья – сильная, просто очень сильная, и даже сможет за него в случае чего заступиться.

Они оказались около ее дома. Она предложила зайти. Он согласился, хотя и чувствовал себя очень неловко, а из-за этого даже глупо шутил. Она, кажется, не обращала на это внимания.

Сына нет, – сказала она. – Не бойся и ничего не стесняйся. Ты мне нравишься, я этого не скрываю, но мы с тобой в очень сложном положении: я старше тебя, к тому же – милиционер, к тому же – твой, так сказать, воспитатель. Хочешь вина?

Она достала бутылку, два бокала, вазочку с печеньем и конфетами, такие круглые, разноцветные, их «камушками» еще называют. Они сели на кухне.

– Я хочу выпить за то, чтобы твоя жизнь удалась. – Морошкина улыбнулась. – Чтобы ты стал известным поэтом, чтобы твои книжки лежали на всех прилавках, чтобы тебя показывали по телевидению, чтобы ты был знаменит и богат! Будь счастлив, Ванечка!

Они выпили. Женщина закурила и предложила ему.

– Ты всегда такой молчаливый? Или это только со мной так? – Софья протянула руку к подоконнику, взяла разноцветную плоскую коробку и поставила на стол. – Как ты пишешь стихи, откуда к тебе приходят слова, рифмы? Я раньше тоже писала, но теперь, наверное, все уже забыла.

– Не знаю. – Ремнев осторожно стряхнул пепел в гипсовую голову Мефистофеля с отбитым носом. – Вначале обычно появляется первая строчка, а потом я к ней придумываю остальные.

– Это – очень интересная игра. – Морошкина раскрыла коробку. Внутри были пластмассовые квадратики с буквами и картонная доска, сложенная вчетверо. – Надо брать несколько букв и составлять из них слова, а на поле написано, сколько каждое слово набирает очков.

– Давайте. – Юноша помог женщине выложить содержимое коробки на стол.

«А вдруг мы будем целоваться? – подумал Ремнев. – А вдруг начнется «это»? А у меня получится? Я выпил, покурил, волнуюсь, – наверное, все это снижает эрекцию. Надо пойти проверить, все ли в порядке?»

– Можно я выйду? – неуверенно спросил юноша, исподлобья посмотрев на Софью своими крупными зрачками.

– Конечно, выйди, если надо. Ты же не в школе. Первая дверь слева. – Женщина обдумывала свой ход и, кажется, не придала его словам особого значения.

Ваня вышел в коридор, нашел дверь в уборную, вошел и, вместо того чтобы помочиться, стал лихорадочно трясти свой член. Отметив успех, он быстро заправился, кажется, застегнулся и вернулся к своей любимой.

– Тебе эта игра, наверное, не очень интересна? – каким-то образом догадалась майор милиции.

– Да нет, почему? Мы тоже раньше играли: из одного слова много писали или вот так в квадрат вписывали… – Ваня изобразил пальцами направление письма, стараясь не смотреть женщине в глаза. Он думал, что, если Софья поймет его взгляд как приглашение в постель, а он ничего не сможет, тогда она обидится и все выйдет очень некрасиво. Но он ведь столько раз проделывал с ней это в своем уме, считая, правда, в эти минуты себя плохим и недостойным этой порядочной женщины, – так неужели у него не получится хотя бы один раз на самом деле?

– А ты не хочешь спать? – спросила вдруг хозяйка. – Ты, наверное, не высыпаешься. Давай-ка я тебя уложу.

– А вы? – неожиданно для себя выпалил Ремнев, тотчас задумавшись над смыслом своего дерзкого вопроса.

– Да, я, наверное, тоже прилягу. Завтра на работу. Хочешь еще вина? – Женщина, не дожидаясь ответа, наполнила бокалы. – Это простой кагор, и если с ним ничего не делать, то пить невозможно. А я освящаю его у отца Серафима, и вкус появляется совершенно особый. Ты не заметил?

– Да. – Гость кивнул. – Он вкусный.

Они выпили. Ваня почувствовал, что совершит сейчас что-нибудь необычайное. Он встал на колени и прижался губами к Сониной руке. Женщина позволила ему это и стала гладить его по голове и лицу и повторять: «Милый мой мальчик, милый…» Она наклонилась к его лицу и коснулась губами его губ. Еще раз коснулась, но не раскрывала их, как при поцелуях в кино, а только немного терлась и надавливала. «Наверное, она предлагает мне самому решить, раскрывать рот для поцелуя или нет», – подумал Ремнев и начал разводить крупные губы. Она почувствовала его движение и первой раскрыла теплый рот…

Сегодня Ваня с трудом поднялся к Софье на этаж: честно говоря, первое, о чем он мечтал, – поспать, второе – поесть, а потом уже все остальное. Действительно, о чем можно мечтать, когда тебя чуть не убили, а сам ты натерпелся за пару дней таких кошмаров, которые кому-то и за всю жизнь не выпадут! Один этот Лазарь Кириллович чего стоит! Сейчас, бултыхаясь в ванне, Ремнев больше всего боялся заснуть и опозориться перед своей любимой. А она помыла ему голову, со смехом стянула штаны, бросила их в стиральную машину, посадила его, потерла мочалкой плечи, спину, потом сказала: «Не буду тебя смущать, домывайся» – и вышла из ванной. Он домылся, зевая, надел оставленный для него красно-зеленый халат и высунулся в коридор. Софья, наверное, была в комнате.

Ваня вышел из ванной и пошел искать женщину. На ходу он зевал, и казалось, сейчас упадет и заснет на месте или уже спит, неуверенно двигаясь по квартире. Морошкина действительно оказалась в комнате. Она заканчивала стелить постель, а на столе все было накрыто для ужина.

– Вот какой у нас красивый мальчик! – с гордостью отметила появление Ремнева хозяйка.

Лицо юноши стало вдруг дергаться, он закрыл его руками, и Софья услышала его громкие рыдания. Она быстро подошла к нему, обняла и повела к дивану.

– Что ты, милый? Что случилось? – Женщина гладила влажные волнистые волосы своего расстроенного гостя и его мокрые от слез руки, словно приросшие к скрытому от нее лицу. – Все уже прошло. Никто тебе больше ничего не сделает. Страшно было, да?

– Да. – Ваня ответил срывающимся голосом. – Очень. Никогда так не было. Они любого могут убить. Я понял.

– Ну вот и все. И забудь. Не сразу, а потом забудешь. – Морошкина все-таки оторвала Ванины руки от его судорожно трясущегося лица, посмотрела в его заплаканные глаза и стала их нежно целовать. Она аккуратно сняла с него халат и накрыла его напряженные плечи одеялом. – Ты меня подождешь минутку? Я только в ванной порядок наведу и вернусь. Посиди пока, остынь после купания.

Ваня послушно остался на своем месте, проводил взглядом Софью, потер глаза, оглядел комнату и, потянувшись, прилег.

Когда Соня вернулась в комнату, ее гость лежал на животе, раскинув по дивану длинные руки. Морошкина подумала, что он, может быть, смущен и притворился спящим, чтобы отдать женщине всю активность в их интимной встрече. Они так давно не были вместе, что Ваня, наверное, не очень в себе уверен и думает, что Софья сможет сама начать ласки, а он пока будет лежать себе и выжидать момент, когда будет удобней проснуться.

Очень тихо зазвонил телефон, вернее, издал звук, напоминающий осторожное постукивание пальцами. «Отчего так тихо? – удивилась Морошкина, но тут же спохватилась: – Я же сама убавила громкость до минимума, когда готовила постель».

– Але, – шепотом произнесла Софья.

– Морошка, ты извини, что я так поздно. У тебя все в порядке? – раздался участливый голос Весового.

– Да, все более-менее, спасибо; вчера была у Паши, – скоро, наверное, на выписку. Слава Богу, что ему ничего не задело! – Женщина подумала и добавила: – Хорошо, что тогда оказался рядом.

– Да я-то что, Соня? Я-то как раз и недосмотрел, не спрогнозировал все варианты! – Стае, как всегда, очень громко говорил, и Морошкина закрыла ухо прядью волос и уже потом приложила трубку. – Были бы у нас спецсредства, этого бы скорее всего не произошло!

– Ну зачем так себя винить? Я, извини меня, сама все-таки майор милиции и прекрасно понимаю, что тогда ты сделал все, что мог. – Соня услышала, как во сне застонал ее юный гость, и тревожно посмотрела в его сторону, но он лишь перевернулся на спину и сбросил с себя одеяло. «Обнаженный подросток в постели майора милиции! Соня, ты сошла с ума!» – Стасик, ты мне лучше скажи, как там у вас на заводе? Я тут уже по телевизору насмотрелась на последствия войны между группировками, как это пока называют журналисты. А что на самом деле? Много стреляют?

– Да ты знаешь, уже отстреляли. Нас-то сюда десантировали для помощи милиции, а сами бы и не полезли: Плещей обычно в политику не лезет. А это все, на мой взгляд, игры олигархов, очередной виток переделки того, что они называют «обломки социализма». Извини, я тебе, кажется, уже говорил, что меня сегодня вечером пригласили выступить в клубе «Вечная мерзлота». Все это состоится. Так что, если сможешь, приходи. Ладно? И воспитанника своего бери, пусть посмотрит. – Весового вдруг стало плохо слышно, очевидно, он закрыл трубку, а сам начал с кем-то переругиваться, потому что до Морошкиной доносились только неясные звуки. – Сонь, ты извини, я тебе потом перезвоню. Я сейчас уже освобождаюсь. А вообще, нам с тобой очень надо поговорить. Вдвоем. Но это только после разговора с другими людьми. Я никогда бы не подумал, что всех нас так закрутит. Пока! До связи!

– До связи, Стасик! Береги себя! – Морошкина положила трубку. – Спаси нас и сохрани Господь! Прости, Господи, меня грешную!

Женщина подошла к дивану и села на его край, стараясь не потревожить своего «трудного» подростка, если он действительно успел так крепко уснуть. Она стала внимательно рассматривать представленные ее взору части тела, на котором, словно в подробном жизнеописании, запечатлелись все беды и невзгоды Ивана Ремнева. Магнитола, которую Паша обычно брал с собой на работу, озвучивала сцену одним из последних весенних хитов:

 
Не гаси сегодня свет,
Шторы занавесив,
Не сказав ни «да», ни «нет», —
Это ведь нечестно!
Ждал я долго и терпел,
Больше силы нету.
От тоски я зол и смел
И хочу ответа.
Не гаси сегодня свет, —
Я приду под окна.
Полосой мне дай ответ
Света через стекла.
 

Ваня, словно повинуясь мыслям ласкающей его своими глазами женщины, с жалобным стоном перевернулся на спину. «Он такой хитрец, или ему что-то такое приснилось?» – подумала Софья и поняла, что она себя больше не контролирует…

Глава 6. На златом крыльце…

Простившись с Офелией у дверей черного хода, Еремей ощутил серьезное желание курить. Он похлопал по карманам камуфляжа, который, конечно, ничем не мог его утешить, вспомнил про сегодняшний бой и подумал, что нужно заставить себя воздержаться. Вообще-то он уже не раз бросал курить, но через неделю-другую, а то и целый месяц начинал вновь, причем с еще большей страстью. Иногда становилось стыдно своего безволия, но молодому человеку казалось, что при настоящей необходимости он заставит себя отказаться от никотина мгновенно. Даже не заставит, а просто прекратит это вредное баловство. Раз – и все! Как отрезал. На всю жизнь.

«Это все из-за нервов, – оправдывал себя Уздечкин. – Живу тут без всякой поддержки, что случись, даже никто из родных не узнает! Говорят, в нашей конторе уже не один пацан на сто первый откомандирован, а трудкнижки их до сих пор в отделе кадров пылятся, и никто ни гу-гу. Шито-крыто!»

Он вышел на крыльцо черного хода и посмотрел в сторону заброшенной стройки, куда окрестные проститутки постоянно водили своих клиентов. Сейчас железобетонный недострой сиял в позолоте солнечных лучей, а остальное, недоступное планете-спонсору пространство, словно в наказание, оказалось затоплено жирными фиолетово-черными тенями. Людей не было видно. Могло даже показаться, что все это нарисовано или кем-то придумано.

– Ну что, любишь ты наше крылечко золотое, откудова все, что надо, увидеть можно? – Корней Ремнев, который работал в больничном морге, объявил перед Еремеем свое лицо, похожее, по мнению охранника, на памятного ему по школьным учебникам одного из предков современного человека. – Девчонки-то тобой довольны? Калибр их твой утешает?

– А твои, Корней, курочки, потрошенные тобой, довольны? Никого еще не обрюхатил? – Уздечкин дернул головой. Было заметно, что он слегка заикается и сносная речь дается ему с некоторым усилием, выраженным в непроизвольном напряжении лица. – А что отсюда увидеть-то можно?

– Да, милок, не все ты еще понимаешь, о чем тебе толкуют. Ладно, подрастешь, когда-нибудь вспомнишь. – Санитар внимательно, даже как-то вожделенно посмотрел на охранника. – Мои-то топ-модели, дружбачок, все рядком лежат, тихохоньки, как сосиски в целлофане, – бери любую, если голову завьюжит, и к станку! Что мне в них симпатично – они за любую ласку благодарны. Не избалованы. А как они мой карман берегут! Их ни в кабаки, ни на дискотеки водить не требуется! Затраты – ноль!

– И гондонов не надобно? – Без видимого смущения улыбнулся Еремей. – И позу любую держат, да?

И откуда вы теперь, молодые, такие всеведущие? – Ремнев запустил руку в карман белого халата, поверх которого был надет ватник, и извлек сигарету. – Слышь, богатырь, курить-то будешь? Чего-то я тебя давно дымящим не видел. Ты никак бросил?

– А я теперь свои не курю, только чужие. – Охранник хлопнул себя ладонью по груди. – Угостишь – не побрезгую!

– Юморной ты парень, одно слово – Ерема! – Санитар вновь засунул руку в карман, достал вторую сигарету и протянул ее молодому человеку: – На, держи цигарку! Травись на здоровьечко!

– Твои-то девчонки эту цигарку не слюнявили? – Еремей принял угощение и приготовился прикурить от собственной зажигалки, которую предварительно выставил перед Ремневым. – Давай, нос не обожги!

– Если я тебе, друган, всю правду доверю, что там у нас творится, так ты побежишь отседова аж до полюса! – Корней сунул сигарету в рот, зажал узкими и, как казалось, очень твердыми губами и потянулся к огню. – Давай уж лучше без правдивых историй. Одно скажу тебе: ты тут не первый, кто своим характером хвалился!

– А если не побегу? – Охранник с вызовом уперся взглядом в глаза санитара, которые постоянно сновали по орбитам, словно их обладатель пытался воспринимать окружающий мир в жанре клипа, а смотрели они куда-то сквозь собеседника, будто на слишком близко расположенный экран телевизора. – Мы за свои неполные двадцать два тоже кое-что повидали!

– Ну что ж, приходи ко мне, как говорится, на рабочее место. Там и посмотрим, кто из нас чего стоит. – Ремнев, кажется, собирался еще что-то добавить, но обратился уже к кому-то другому: – Вот, человек с того света, можно сказать, своим ходом вернулся. Наше местное, понимаешь, чудо света!

– Да нет. Все было не так уж страшно. – На крыльцо вышел парень, которого Еремей видел в свое прошлое дежурство: его доставили по «скорой». Он был щуплый, с интеллигентным лицом и в очках, а в больничном халате вообще походил на мультяшное привидение. – Я вначале даже и не понял, что это со мной такое приключилось! Думал, он меня чем-то облил или только одежду испортил.

– Чего, Паша, за живот-то держишься? – Еремей отщелкнул сигарету, чтобы не дымить на больного, и стал машинально подкручивать длинными пальцами светлую челку, оставленную на коротко остриженной голове. – Несварение?

– Да меня один бандюга в ресторане «Касатка» ножом пырнул. – Павел отвел от живота руку, словно проверяя, не вываливаются ли кишки, и снова вернул ладонь на место. – Хотел еще по горлу полоснуть, да мой напарник его обезоружил. Мы в одной смене на этой злосчастной подлодке в ту ночь стояли. Хорошо, что у человека чисто боевой опыт, а то бы и не знаю…

– Это на той, в которую «Норд» врезался, и они вместе затонули? – Уздечкин мельком взглянул на санитара, который теперь с нескрываемым удовольствием рассматривал Павла. – Мы там вчера тусовались с пацанами, слышали, что их, пока весь лед не сойдет, и трогать не будут. А в ту ночь один человек, которого я знаю, всю эту катастрофу своими глазами видел.

– Да, а на «Норде» в то время как раз моя мама с одним знакомым была, представляете, какое совпадение?! – Морошкин улыбнулся, словно все происшедшее носило исключительно комический характер. – Он потом ее в больницу привез, только тут ее врачи и успокоили, а то она уже себе таких кошмаров насочиняла, что просто конец света!

– Да, тебе, паря, вдвойне повезло, – заключил Корней. – Не зарезали и не утонул! Свечку поставь, если в Бога веришь!

– Втройне, – продолжил Еремей. – Он не стал твоим клиентом!

– В этом ты, Ерема, прав на все двести процентов! – Ремнев коснулся рукой плеча охранника и несколько раз его мягко похлопал. – Ну ладно, молодежь, мы свое нынче отработали, пора и на покой. – Лицо его вдруг стало гневным, и Корней закричал: – Да какой он сейчас, покой-то! Каждую секунду кто-то может окочуриться, или внешнего околеванца притаранят, и давай-ка ты, Корней Степанович, приезжай разбираться!

– А вы что, в морге работаете? – Павел с удивлением посмотрел на мужчину и перевел взгляд на охранника. – Сразу бы никогда не сказал! У вас вид такой, ну, домашний, что ли.

Да, мил человек, именно там! А ты что себе думал, в таких местах черти с рогами заправляют? Такие же люди, ничуть не хуже вас, которых сюда по сто человек в день привозят. – Ремнев докурил и выбросил окурок. – Будет время, заходи.

– Спасибо, как-нибудь отважусь. – Морошкин тихо засмеялся, очевидно боясь потревожить швы. – С собой что-нибудь брать?

– Мы к тебе вместе зайдем. Ты, случаем, шаверму не готовишь? – Уздечкин повернулся к стоявшим широкой спиной, оперся руками о древние погнутые перила и начал отжиматься. – Раз, два, три…

– Для тебя, Ерема, я что-нибудь интереснее сварганю. – Ремнев пристально посмотрел на свои валенки, снабженные калошами, словно именно там находился предмет его поиска. – Ладно, ребятки, с вами да еще на нашем крылечке золотом, как говорится, хорошо, а дома все ж таки лучше. Зайду на дорожку в свой холодный цех, жмуриков проверю, не подался ли кто по неосторожности в бега, и – домой, баиньки! Счастливенько вам тут оставаться! Ты-то, Ерема, когда освободишься?

– Я еще не сел, Корней, а ты меня уже на свободу гонишь! – Уздечкин поставил на перила левую стопу и стал сгибать ее накатом своего тела. – Давай, отдыхай, а я смену жду; наши пацаны знаешь как свою работу любят – за пять верст объект обходят, тем более где такие лихие санитары дохлецов сутками кромсают.

– До свидания, Корней Степанович. – Павел слегка кивнул и ссутулил и без того сутулую спину. – В добрый путь!

– Бывай, Павлуха! – Ремнев начал спускаться с крыльца. – Поправляйся поскорее и не попадай сюда до самой смерти!

– Прикольный он мужик, да? Мне у него, главное дело, зенки нравятся: он их всю дорогу так выкатывает, будто сам дьявол на тебя смотрит. Не знаю, специально он так выделывает или у него какие проблемы со зрением. У Корнея вообще вид интересный: с одной стороны, чем-то жутковатый, а с другой – одновременно и жалкий, – даже не знаешь, чего больше, – разговорился Еремей, когда санитар скрылся за углом здания. – Ты тоже в охранной фирме работаешь? В какой, если не секрет?

– Не секрет! «Эгида-плюс» называется, – с готовностью ответил Павел. – Но я в ней недавно. Только что лицензировался. Еще и разрешение на спецсредства не выдали.

– А вы чего, только кабаки охраняете? – Уздечкин поменял ногу и начал накат. – За маму, за папу, за Люсю, за Марфу!

– Да нет, не только. У нас самые разные объекты. И магазины, и офисы. – Морошкин наблюдал за собеседником. – И потом, знаешь, нам-то начальство не всегда говорит, чем оно еще занимается.

– А-а-а… Ну наше, в общем-то, тоже. – Еремей опустил ногу и начал выполнять шпагат, держась руками за перила. – Здесь-то тебе как? Мужики в палате нормальные? Ночью не колобродят?

– Да нет, пока все тихо. Да я ведь и недавно сюда попал. Один у нас лежит парень забавный. Он знаешь как пострадал? – Павел оживился. – Работает шофером. Ну и подвез одного клиента в какой-то «спальный» район. Тот расплатился. Вышел. Водила решил не разворачиваться, а вперед проехать. Пассажир ему говорит: ты там не проедешь, ремонт. А он очень самоуверенный, взял да поехал. Проезжает сколько-то метров, и действительно, рабочие с чем-то на дороге возятся. Он взял да промчался мимо них на большой скорости, ну и обдал всех грязью с головы до ног. Еще малость проехал, а там тупик: все разрыто, на танке не продерешься! Он назад, а машина буксует. Вдруг видит в зеркало, мужики идут, ну эти все, в оранжевых куртках. Короче, они ему арматурой по ребрам пару раз съездили, вот он здесь и оказался.

– А у него чего, ружья с собой не было? – деловито спросил Уздечкин. – На такие варианты нужен и отходняк достойный! Так человека унизить!

– Ну ты даешь! Откуда у него с собой ружье? Он же не на охоту ехал! – Морошкин усмехнулся и тотчас взглянул на свой живот. – Ему, наверное, мысль похулиганить внезапно пришла.

А вот и напрасно: у нас сейчас все как в глухой тайге происходит или как в вестернах, – кто первый успел волыну выдернуть да на курок нажать, тот и победитель. – Еремей вышел на свой максимальный шпагат, когда от паха до земли оставалось еще сантиметров сорок, и, держась за перила, начал двигать тазом вперед и назад. – Терпи, милая, сейчас кончу!

– Да, в этом ты прав, – согласился Павел. – Сейчас, наверное, от людей можно любой выходки ожидать! Как газеты почитаешь да телик посмотришь, думаешь, что любой человек может людоедом оказаться!

– А то нет?! – Уздечкин продолжал упражнение и глубоко дышал. – Случись у тебя в тот кон хоть какой самострел, ты бы здесь, надеюсь, не опухал. Согласен?

– Вполне… Тут такое дело… – Морошкин взглянул на солнце и тотчас сощурил серо-голубые глаза от его весенней яркости. – Я тебе честно скажу: я просто нарушил инструкцию своего старшего объекта. И потом, знаний-то у меня сам понимаешь сколько. Я бы знаешь у кого хотел поучиться?

– Ну? – Голос Еремея стал сдавленным, потому что он уперся ладонями в перила и пытался еще шире раздвинуть ноги. – Давай, милая, раздвигай ножки!

– У Скунса. Есть такой киллер, которого до сих пор никто не может вычислить, – откликнулся Павел. – А он над всеми этими горе-профессионалами просто насмехается! А если обнаглеют, убивает. Он, насколько я слышал, вообще ни с кем не церемонится!

– Да, я о нем вроде тоже что-то такое уже слышал. – Уздечкин начал постепенно сгибать и сдвигать ноги. – В нашей братве кто-то даже галчил, будто это он за два дня сотню бандюков в городе сжевал. Правда, с наших шмаратонов что взять, – они тебе и уши натрут, не покраснеют!

– _ Нет! Про него не врут! – воскликнул Морошкин. – Говорят, он у лучших мастеров всему обучался: и драке, и стрельбе, и гипнозу, и даже магическим ударам на расстоянии. Есть и такие! В общем, таких, как он, специалистов в мире всего несколько человек, и все они на учете: и у наших спецслужб, и у западных. Я иногда думаю: представляешь, едут, скажем, пассажиры где-нибудь в метро, и никто из них даже не подозревает, что в вагоне может находиться человек, обладающий уникальными знаниями в области убийства себе подобных. А если такой спец начнет вдруг применять свои навыки в толпе неподготовленного народа?

– Кому-то будет явно невесело. – Еремей посмотрел на собеседника через плечо вялоголубыми, слегка сощуренными, словно от дыма, глазами. – Ну, ты мне свой телефончик, если сможешь, оставь. Когда у Скунса чему-нибудь научишься, со мной поделишься, ладно?

– Если научусь. – В ответе прозвучала неуверенность. – У тебя сегодня бои?

– Да. В тяже много пар не бывает. Может, мы одни с Тараном и схлестнемся! – Уздечкин выпрямился. – Поеду отсыпаться, чтобы на ринге не задремать. А насчет силачей знаешь что я подумал: другой-то прыщ метр с шапкой, а ворочает такими деньжищами, что ими можно весь земной шар по экватору обклеить! И власть у него над людьми почти неограниченная: хочет – войну начнет, хочет – революцию устроит. Вот это – сила! Если б я так мог, я бы, наверное, и кулаками не махал!

– Так ты поступай учиться, получишь диплом, будешь в солидной фирме работать, – посоветовал Морошкин. – Сейчас классным специалистам по тысяче долларов платят. Жить-то на такие деньги можно?

– Ясный пень, что можно, да только кто вовремя с учебой не подружился, тому уже после двадцати лет трудно к этому привыкнуть. – Еремей усмехнулся. – Хорош базарить! Пойду я. Давай кардан! Болеть за себя не приглашаю! Если не забудешь – поругай меня на ночь глядя, авось выиграю.

– Счастливо тебе! – Павел протянул руку. – Будь осторожен. Говорят, на этих боях не только травмы разные бывают, но и людей убивают.

– Спасибо на добром слове. Пока!

– До свидания.

Глава 7. Компра на кандидата

Клеопатра Зиновьевна любила самостоятельно ходить на рынок, хотя эта процедура не составляла для нее ни обязанности, ни необходимости. Действительно, сейчас настали такие времена, когда достаточно лишь позвонить по телефону и заказать любые продукты. Или, еще проще, дать указания домработнице. И то и другое было для их положения элементарно. Возможно, именно поэтому она и выполняла еженедельный обряд.

Кумировой нравилось подойти к рынку, на глазах у суетящихся людей барственно раздать милостыню нищим, пройтись вдоль рядов, полюбоваться цветами и фруктами. Она старалась являться сюда без охраны, на присутствии которой почему-то все чаще настаивал Игорь Семенович. Вот и нынче она наказала телохранителям оставаться дома (который, кстати, в двух шагах от рынка), чтобы не превращать ее в музейную ценность, а сама с плетеной корзинкой наперевес (в этом Клеопатра также находила особую прелесть) отправилась, как она выражалась, цитируя свою покойную мамочку, «прицениться».

– Здравствуйте, Клеопатра Зиновьевна! – Женщина услышала мужской голос за своим затылком. Она не спеша оглянулась и встретилась с немного одутловатым усатым лицом. – Я уполномочен предложить вам неофициальный, но вполне серьезный разговор относительно вашего супруга. Вот, возьмите, пожалуйста, конверт. В нем – фотография из нашего досье на Игоря Семеновича. Незаметно откройте и посмотрите. Напротив рыночных ворот запаркован серый микроавтобус. Если я вас немного заинтересовал, будьте любезны в него зайти, там и побеседуем. Постарайтесь, чтобы на вас не обращали внимания, а если вам удастся что-нибудь заметить, пожалуйста, сохраните этот момент в вашей памяти.