Текст книги "Год людоеда. Игры олигархов"

Автор книги: Петр Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Я ж тебе жизнь спас, ехидна! – сдавленным голосом с явным усилием в каждом слоге процедил бомж, продолжая лежать на спине со скрещенными на груди, очевидно, сломанными руками. – Убивать будешь?

– Ничего, ничего, – успокаивающим голосом произнес Игорь и навис над тяжело дышащим Поликарпом. – Все там будем!

– Будь ты проклят! – выдохнул Поликарп прямо в лицо Кумирову, даже не пытаясь или не имея сил сопротивляться. – Дьявол!

Игорь успел заметить, что из беззубого рта бомжа совершенно не воняет, а пахнет словно парным молоком. «Как у ребенка», – мелькнуло в голове Кумирова. Он занес правую руку и ударил лежащего кулаком, словно молотом, по лицу, потом ударил левой, и так, чередуя руки, разбивал истекающее кровью лицо.

Глава 44. Слезы Людоеда

Наступал момент, когда он уже не мог найти себе места. Ему казалось, что он сейчас взлетит, станет невидимым, исчезнет! Что-то неизбежно должно было вскоре произойти, случиться, – так не может долго продолжаться! Он просто не выдержит наркотического кошмара, пьянящего все его существо! Тело начинает бить тревожная дрожь. Если ему сейчас потребуется кому-то что-то членораздельно сказать, это вряд ли получится: слова и даже буквы путаются и слипаются, словно ветви и листья на сумасшедшем ветру. До его слуха доносятся стоны и вопли. В памяти всплывают моменты утоления им своей страсти, и эти сладостные и одновременно отвратительные его взору картины переплетаются с фантазиями о несбывшемся или грядущем. Его тело покрывается испариной, и вот уже по его лицу градом стекает пот, мгновенно взмокшая одежда липнет к раздраженному телу. Во рту появляется приторный вкус, слюна становится вязкой и обильной. «Мед, это – мой мед, это – мое проклятье!» – повторяет про себя в эти минуты человек, прозванный Людоедом Питерским.

Если это мучительное состояние застает его дома, то он подходит к окну, выглядывает за его пределы и выбирает себе жертву, предвкушая опасную и захватывающую охоту и неизбежную победу. Он привык смотреть на людей как на двуногую дичь, ощущая себя охотником. Как сладок ему страх в глазах испуганного, беспомощного существа, еще мгновение назад смотревшего на него самоуверенно и даже нагло. Уж он-то знает, что важны не юность и красота его добычи, а степень ужаса и боли, которые он заставит испытать того человека, попавшего в его ловушку. Пусть им окажется невероятный уродец, инвалид, но эти сорняки человечества еще больше цепляются за свои никчемные жизни! Как они страдают, когда понимают, что обречены! Понимают, но не верят очевидному – приближению мучительной смерти!

Настроение его постоянно меняется. Душераздирающее уныние сменяет истерическое ликование, полную бесконтрольность сменяет тотальная подозрительность. Иногда ему даже кажется, что все вокруг уже давно осведомлены о том, что именно он и есть один из символов его с детства любимого города, что именно он и есть чудовище по прозвищу Людоед Питерский. Да, порой он действительно вполне отчетливо различает осторожные полуулыбки на лицах окружающих его людей и даже улавливает двусмысленные фразы, – они, наверное, пытаются обращаться с ним как с больным, но он-то абсолютно здоров! То есть у него, как и у любого другого человека, случаются простуды, неврозы, проблемы с желудком, но с головой-то у него пока что все в порядке! Он – адекватен! Те, кто считает, что он немножко «того» и поэтому совершает вещи, которые доставляют беспокойство другим людям или их близким, – все они очень опасно заблуждаются! Да ведь его так называемые жертвы, а по сути, всего лишь материал, которым давно переполнена планета, вполне заслужили то, на что он их так бесстрашно обрекает! Они даже сами просят его особым и не всем понятным образом помочь им решить накопившиеся у них вопросы к мирозданию. Так уж устроен мир: кому-то дано право распоряжаться чужими судьбами, и он – чего, между прочим, никогда ни у кого не просил – оказался в числе избранных. И его жертвы тоже, по-своему, относятся к избранным, только их очень много, а он – один! Он имеет на это право, и он может это совершить!

Что же вы, господа охотники на людоеда, неужели бы отказались вволю насладиться смертным страхом какой-нибудь морщинистой, с лицом словно стянутым клеем, старушонки? Мало пожила? Сносной жизни не видела? А он-то здесь при чем? Это разве его проблемы?! Его долг – отправить грешную душу в другое измерение. Какое? Ему этого пока не дано знать. Он знает только то, что вначале жертву нужно очистить, омыть… собственной кровью.

Иногда ему хочется выйти на какую-нибудь самую людную площадь, да хоть и на Дворцовую, причем где-нибудь в белые ночи, а еще лучше во время ответственного парада, и объявить себя: вот он я, греховный, навеки отверженный, истязатель и пожиратель людей, безропотный слуга Люцифера! Так-то ему и поверят! Лет пять еще протянут со следствием, все перепутают, а потом признают психически ненормальным или просто выскочкой, эдаким оригиналом, решившим привлечь к себе внимание отечественной и мировой общественности. То-то и оно, что люди не понимают правды, а сами стараются все извратить и запутать. А зачем? Да все лишь затем, что так проще самим грешить и безбожничать!

Кто бы знал, сколько он за эти годы перечитал книг и переговорил с теми, кто мог хоть что-то прояснить в его трудной судьбе! И все впустую! Что они понимают, эти психиатры, следователи и тюремные надзиратели?! Что понимают судьи и прокуроры?! Ничего они толком не понимают, а просто худо-бедно выполняют свою малооплачиваемую работу и даже не догадываются о том, что все их законы и положения давно пора пересмотреть, а при новых установках перво-наперво разделить человечество на тех, кто, грубо говоря, «может», и тех, кто «не может»! Вот тогда наступит другой порядок, правильный порядок, по-настоящему гуманный. Овца – пасись, пока не уволокли на заклание, пес – сторожи, пока зубы не истончают, волк – режь тех, кто слаб и застенчив! И не нужно ни охранять, ни защищать тех овец, которые того не стоят!

А сколько судьи да врачи за все годы человеческих судеб перекалечили? За что сажают? За что лечат? Смешно сказать! Ну растерзал, сожрал кого-то, а кому от этого убыток образовался? Что ж вы, ребята, львов да тигров не судите да не лечите? А орлов, а крокодилов? В природе-то вон как все четко отрегулировано! Да что он, кино про животных не видел? Вон они все рядышком пасутся: и рогатые, и лохматые, а хищники на расстоянии одного ленивого прыжка прохаживаются, словно игра такая в догонялки, – одним словом, кто успел, тот и съел!

Он помнит себя с трех с половиной лет, и уже тогда он, как понял гораздо позже, ощутил свою избранность, во всяком случае, кажется, именно с тех пор чувствовал себя, мягко говоря, не совсем таким, как все остальные детишки. Он помнит, что ему очень нравилось разрушение, он постоянно что-то ломал, хотя его за это довольно сурово наказывали. У него был плюшевый мишка – его любимец и жертва: мальчик ласкал игрушку, спал с ней, а днем жестоко мучил. Даже глаза у Мишки пришлось срезать – это были стеклянные шарики – и нашить кусочки тряпки, потому что несносный ребенок несколько раз разбивал себе об эти глаза свои еще слишком нежные кулачки.

Был случай, когда он умыкнул у девочки-соседки ее любимого пупса и насквозь проковырял игрушке вызывающе выпуклые пластмассовые глаза. Его маленькая подружка горько плакала, ощупывая зияющие отверстия расстроенными пальцами, а он заиндевел в сладостном столбняке и думал, до чего же все это просто – взял да выколол!

А сколько он замучил жучков-паучков?! Как они испуганно дергали лапками и прощально шевелили своими усами? А с каким удовольствием восьмилетний мальчик наблюдал за агонией голубей? Какова была его радость, когда он узнал, что одна из его малолетних подружек ловит голубей, сажает их в картонные коробки из-под торта, а сама водружается сверху? Оказалось, что он – не один, есть еще люди, которые могут и умеют убивать!

А какая тайна смерти открылась ему, когда он стал ловить кошек, закапывать их в землю, оставляя на поверхности только встревоженную голову, и разводить вокруг нее костер! Как смешно и трогательно начинало чихать обреченное животное, как безнадежно выло, задыхаясь в опаляющем мареве, а позже… да, этого ему никогда не смог заменить никакой секс!

Но все серьезное началось гораздо позже. Перед настоящим посвящением он должен был пройти очень ответственные, а для большинства непреодолимые испытания. В четырнадцать лет он понял, что его существование, да и существование остальных людей совершенно бессмысленно: его совершенно не привлекали никакие соблазны, ему хотелось одного – освободиться от своей никчемной жизни! Кому, действительно, все это нужно? Рождаешься, страдаешь, болеешь, боишься и… умираешь. Не лучше ли сразу?

В их доме имелись разные лекарства. Однажды, когда родители отсутствовали, он собрал целую горсть сильнодействующих средств и употребил их. Он не испытывал никакого страха, его действия были спокойны и равнодушны. Проглотив таблетки, он лег на свою кровать и стал ждать приближения конца. Он был уверен, что уже находится в другом измерении, когда его стали возвращать к жизни до срока вернувшиеся домой родители, а позже вызванная ими бригада реаниматоров. Тогда его хотели отправить в психушку, но отец занимал в ту пору серьезный пост в милиции и сумел замять эту неудачно завершившуюся историю.

Не прошло и года, как он попытался повеситься. Юноша задумал совершить свою акцию в чулане, где с потолка свисал очень соблазнительный для такого предприятия крюк. Он взял крепкую бельевую веревку, связал ее самозатягивающейся удавкой, что уже репетировал бессчетное число раз, всунул в петлю голову, встал на табуретку, накинул веревку на крюк и оттолкнулся от последней опоры в этой бесполезной, напрасно, может быть, и по ошибке выделенной ему жизни. В этом раунде со смертью его подвел крюк, который предательски исторгся из потолка и вместе с бесчувственным самоубийцей и добрым ведром штукатурки рухнул на пол. Юноша мучительно приходил в себя и мечтал о том, чтобы о его очередной попытке не узнали родители.

После этого были резаные вены, попытка самострела и даже удушения угарным газом. Но каждый раз что-то мешало ему уйти из жизни, о чем он искренне сожалел и затевал очередную попытку, которая, по его мысли, должна была стать действительно последней.

Только в восемнадцать лет юноша стал догадываться о своей избранности и понимать, что информация, поступаю щая в его мозг, – не его собственные странные фантазии, а осмысленные, очень важные не только для него, но и для всего человечества сигналы. Суть сообщений состояла в том, что он может не стать таким же простым материалом, как миллионы других людей, а получить некую особую роль в совершенно другом мире и совершенно у другого хозяина. Имя этого нового хозяина было Люцифер! Именно он, очевидно через каких-то своих посредников, общался со своим подопечным и обещал ему жизнь вечную в своем, неподвластном Богу царствии!

– Ты ничего не должен делать взамен, ничего, пока не получишь от меня команды! – посылал распоряжение Царь Тьмы, и юноша послушно и благодарно улыбался, напрягая глаза до той степени, что его сверкающие темным огнем зрачки замирали посреди выперших из орбит слегка желтоватых белков. – Ты должен просто ждать, послушно ждать моего голоса. Живи, как все люди, и помни, что когда-нибудь я призову тебя!

Он понимал, что Люцифер предусмотрительно не наделил его никакими сверхъестественными возможностями. Юноша не смог бы летать по воздуху или ходить по воде. Он оставался уязвимым для различных болезней и, очевидно, даже смерти. Но он существовал со знанием того, что приобщен к Царствию Тьмы, в котором не будет играть роль простого материала, обреченного после короткой и, как правило, несчастной жизни вечно испытывать ни с чем не сравнимый ужас! Он знал, что не одинок, – на него сделана ставка!

Тогда же он понял, что его судьба решилась в возрасте девяти месяцев от роду, когда он фактически умер от удушья, но врачи благодаря некому чуду спасли его, что сделали, конечно, по его собственному заключению, совершенно напрасно. Ведь именно в то время, когда они суетились возле его уже безучастного ко всему происходящему во вселенной тельца, между Богом и Дьяволом шел спор за его еще неприкаянную душу. И вот эти два самых великих правителя всего сущего решили поставить именно на этой душе свой эксперимент, в ходе которого каждый из них станет по-всякому склонять ее в свою сторону. Что ж, им это удалось. Он был рабом и того и другого, становясь во время исполнения заданий чуждой самому себе куклой, либо истово молящейся в храме, либо с улыбкой истязающей и поедающей свою беззащитную жертву.

Но это случилось не сразу: своего первого человека, какую-то пьяную бабу, он отправил в другое измерение всего лишь лет пять назад. Она даже не сразу поняла, что немного ошиблась в выборе собутыльника и любовника в одном лице. Тогда он умело схоронил остатки своего ритуала, продиктованного ему Люцифером, и до сих пор не встречал о своем дебюте никаких страшных историй в прессе.

Конечно, у него еще был шанс избежать своего рабства у Князя Тьмы, когда во время отсидки он стал общаться с миссионером от какой-то западной, то ли американской, то ли канадской, церкви. Тот человек не был ни православным, ни католиком: он много говорил о свободе выбора каждым человеком своей собственной судьбы, о постоянной борьбе Бога и Дьявола за человеческую душу, о том, как иногда сложно, почти невозможно отличить зло от добра и что они, по некоторым теориям, даже составляют единое целое, как, например, душа и тело, – жизнь невозможна без тела, а тело безжизненно без души.

Ему очень нравились встречи с седым человеком с чересчур широко расставленными глазами и следами заячьей губы под крупным, постоянно воспаленным носом. Он считал, что должен полюбить внешность этого человека и даже странный, очень неприятный запах, исходящий от кожи и дыхания неизменно подтянутого, не совсем правильно говорящего по-русски миссионера.

Выйдя на свободу, он, наверное, должен был найти представителей этой церкви, но, честно говоря, просто поленился и все откладывал на потом, а сам, стараясь не замечать этого, все больше попадал в зависимость от Люцифера.

Глава 45. Новоселье в «Окоеме»

– Эти дети – не подставные и не ряженые. То, в чем они пришли в этот дом, – их повседневная одежда, такая же как их занятия, о которых они, скорее всего, никогда не станут вам рассказывать. – Группа подростков с любопытством и вызовом заглядывает в окна двухэтажного дома. Голос ведущей продолжает: – Сегодня программа «Детская тема» приглашена на новоселье к питерскому беспризору. Мы знаем, что есть люди, способные отобрать у ребенка самое последнее, вплоть до жизни, но есть и другие люди, это те, кто готов бескорыстно и самоотверженно отдать ребенку все самое лучшее – свои любовь и заботу, свое участие в судьбе подрастающего человека. Благодаря щедрости таких людей и появился в нашем городе приют «Окоем». Можно с уверенностью сказать, что создание этого прибежища для детей стало возможно благодаря усилиям двоих людей, мужа и жены, Зинаиды Гурьевны и Федора Даниловича, – именно они уже много лет вынашивали идею создания подобного дома и вот, несмотря на массу неудач, все-таки добились положительного результата! Сейчас у приюта есть главное – помещение и средства к существованию. Конечно, один приют, не сможет вместить всех неустроенных детей Санкт-Петербурга, но мы очень хотим верить, что подобные начинания будут поддержаны другими состоятельными людьми, понимающими, что у каждого человека должно быть более или менее сносное детство. На долгожданное, но неожиданное новоселье собрались самые разные люди, даже по одежде которых можно понять, что судьбы детей небезразличны и служителям Церкви, и врачам, и сотрудникам милиции, ну и, конечно, нам, журналистам. Перед торжественной церемонией открытия мы обратились к директору приюта «Окоем», врачу-педиатру Федору Даниловичу Бороне: скажите, пожалуйста, что происходит с теми детьми, которые оказываются на улице?

– Эти дети становятся убийцами, насильниками, ворами, проститутками, наркоманами, но прежде всего они становятся беспризорниками. – Черные глаза Федора Бороны блестели, его рот во время речи заметно и, видимо, непроизвольно кривился, словно он собирался попросить у слушателей извинения за то, что он им вынужден рассказывать подобные вещи, которые, опять же вопреки его воле, продолжают происходить. – Кто такой беспризорник? Тот, кто не имеет своего жилья или не живет дома? Тот, кто не ночевал дома один раз или целыми днями скитается по городу, а возвращается только на ночлег? Видите, как, с одной стороны, сложно определить статус беспризорника, а с другой стороны, какое количество детей оказывается причастным к этому понятию? Самым печальным для каждого ребенка, оторвавшегося раньше времени от своего дома, если он у него, конечно, существует, является то, что уличная жизнь засасывает его, как трясина. Постарайтесь это понять: в болото достаточно вступить только раз, дальше уже не важно, сколько времени оно вас будет засасывать, – это все равно рано или поздно произойдет! Первая сигарета, первая бутылка пива, первый опыт токсикомании, первая инъекция наркотика – у каждого из детей, которые теперь так часто гибнут, все было в первый раз!

– Разные источники сообщают нам самые разные данные о количестве неблагополучных детей в нашем городе, да и в целом по России, – прервала речь педиатра Лолита. – Я понимаю, что в этом доме сможет найти приют весьма ограниченное число нуждающихся. Для кого предназначено ваше заведение? Кто будут эти избранные?

Мы разместим в этом доме столько детей, сколько сможем, даже в нарушение любых существующих санитарных норм! Здесь не будет никаких избранных, а просто станут жить те дети, от которых отказались родители, чьи родители умерли или оказались в местах лишения свободы; дети, которых мы нашли на улице, в парадных, в мусоре, в который они зарываются, чтобы не замерзнуть до смерти, в подвалах, на чердаках, даже в канализационных сетях, потому что там тоже тепло. – Отвечая на вопрос, Федор Данилович медленно надвигался на видеокамеру, будто именно в ней видел источник неблагополучия детей и именно ее пытался убедить в безотлагательном принятии наиболее действенных мер. – Как вы видите, в основном все эти дети – совершенно нормальные, и не их вина, а наша проблема в том, что они превратились в товар, который можно дешево купить и дорого продать. Когда мы говорим «беспризорник», задумываемся ли мы о том, что завтра таким же беспризорником может оказаться наш собственный любимый и благополучный ребенок? Сегодня каждый из нас в одночасье может лишиться работы, жилья, жизни, что и произошло с родителями тех, кого мы видим на улицах, просящих подаяние, торгующих своим телом, готовых убить себе подобного, готовых убить человека, которого они уже сызмальства успели возненавидеть за его жестокость.

На экране телевизора возникает группа детей, стоящих во дворе-колодце на фоне обшарпанных стен старого фонда, из окон которого выглядывают любопытные жильцы. Лица детей – радостные и немного ошеломленные. Их глаза оказываются обращенными куда-то вверх. Камера отъезжает от детей, и становится ясно, что они изучают окна на втором этаже двухэтажного дома, который и станет отныне их новым жилищем.

– На открытии приюта «Окоем» до сих пор не появилось ни одного официального лица: их просто никто не приглашал, – и волшебную ленту, что отделяла будущих обитателей приюта от входа в дом, разрезал священник отец Серафим, который освятил дом и провел первую службу.

В следующих кадрах появляется молодой человек в церковном одеянии с ножницами в руках. Вот он аккуратно разрезает красную ленту, а следом за этим уже идет по лестнице с дымящимся кадилом. За ним следуют дети, заходят в комнаты, касаются руками кроватей, на которых отныне будут спать, берут в руки игрушки, включают телевизор, – они уже осваивают предоставленное им пространство.

– Наверное, этим ребятам пока еще не очень верится в то, что это действительно их дом и что он не исчезнет, как волшебный сон, – продолжает ведущая. – Дальнейшая судьба обитателей приюта «Окоем» будет зависеть от тех взрослых людей, которые взяли на себя ответственность за их сложные судьбы. А как помочь остальным детям с трудной судьбой? Это зависит от нас, от истинности нашего стремления действительно что-то совершить для чужого ребенка. Наверное, не станет особым бременем для каждого муниципального образования, на которые поделен наш город, организовать подобный приют? Давайте попробуем? Представляете, сколько детей в результате наших действий могут быть спасены от тяжелейших испытаний, выпадающих на долю современного беспризорника?

Камера застает новых жильцов в большой комнате, выделенной, очевидно, для общих занятий. Здесь накрыт праздничный стол, за которым сидят уже известные зрителям Борис Следов и князь Волосов.

– Ну вот, ребятки, у нас и появился свой дом! Я думаю, что мы сможем прожить здесь достаточно долго. В ближайшее время мы с вами сочиним устав нашего дома и заключим договор, нарушение которого будет преследоваться по законам нашего дома. Я не думаю, что будет правильно называть наш дом приютом. Наверное, мы подыщем для нашего жилья более подходящее слово. А теперь несколько не очень праздничных, но необходимых слов, которые я вам уже много раз повторял, но не потому, что я окончательно выжил из ума, а потому, что их на самом деле очень трудно понять и запомнить и тем более заставить себя их постоянно выполнять. А вам нужно каждый день заставлять себя что-то делать или от чего-то отказываться, причем от некоторых вещей – навсегда! – Борона стоял у стола, рядом с ним женщина, очевидно его жена, заканчивала нарезать огромный торт и с ласковой улыбкой посматривала на Федора Даниловича. – Милые мои дети, хорошие, красивые, добрые, все мы действительно очень хотим помочь вам уберечься от пьянства, наркотиков, СПИДа, спасти от всех бед, несчастий, но вы сами понимаете, что только от нас это не зависит! Поэтому я вам честно говорю: если вы сами нам не поможете, то вам придется испытать много горя. Вы уже знаете, что случилось с теми, кого мы с вами очень хорошо знали: Дениса Нетакова подожгли бандиты, другие бандиты заставили драться насмерть Колю Махлаткина и Петю Бросова. Люба Бросова исчезла! Никиту Бросова и Парамона Бросова убили, причем убили зверски: замучили и отдали на растерзание псам-людоедам. Вы помните трагическую гибель Афины Рыночной: ее расчленил Людоед, который до сих пор не пойман. Я вынужден все это говорить вам сегодня, в наш с вами праздник, в наше долгожданное новоселье, потому что я хочу видеть вас здоровыми и счастливыми и через год, и через два, и через десять, пятнадцать, двадцать лет. Я хочу, чтобы вы выросли нормальными людьми и обзавелись нормальными семьями. Но для всего этого вы должны еще очень многое понять и согласиться с очень многим из того, что мы, взрослые, будем вам постоянно повторять: будьте осторожны, берегите себя, не укорачивайте и не осложняйте свою жизнь дурными привычками и поступками. У меня – все! Налетайте на угощение!

Ребята зазвенели посудой. Камера наезжает на кудрявого мальчика с большими зелеными глазами. Он сидит рядом с Борисом и уже увлеченно поедает торт, не забывая осторожно оглядываться по сторонам.

– Сегодня в «Окоеме» не один праздник, – возвращается в эфир голос ведущей, а сама она появляется за столом. – Наверное, многие из наших телезрителей запомнили трагедию семьи Ревень, о которой мы рассказали в нашей недавней передаче. Олег считал, что остался совсем один и никому теперь до него нет никакого дела. Но его нашел старший брат, Борис, который уже много лет выручает из беды мальчишек и девчонок. Теперь братья вместе. Боря будет работать в «Окоеме», а Олег будет здесь жить. С этих пор братья, наверное, уже никогда не будут расставаться. Правда?

– Да. Конечно! – подтверждает мальчик, перекатывая непрожеванный кусок торта за веснушчатой щекой. – Я уже не знал, что мне делать: в детдом сдаваться? Я не думаю, что там мне было бы очень хорошо.

– Моя мама, Виктория Ивановна Следова, очень обрадовалась, когда узнала, что у меня теперь есть младший брат, а у нее, в общем-то, второй сын. – Борис отрывается от сладкого, когда микрофон оказывается перед его угреватым подбородком. – Только у нас дома очень много животных: мама их спасает от гибели на улице от автомашин и живодеров, поэтому Олегу будет лучше здесь. А я все равно целый день тут или с ребятами. Ну у меня есть еще две работы, но от чего-то, наверное, придется отказываться, – все мне просто не успеть. Жизнь-то одна!

– Я вижу здесь еще взрослых гостей. – Лолита поворачивается налево, где сидят светловолосая женщина в форме майора милиции и мужчина в камуфляже с эмблемой фирмы «Эгида-плюс». – Скажите, что вас привело в «Окоем»?

Я – инспектор ОППН, как нас теперь называют, а говоря по-русски, моя работа – защищать интересы несовершеннолетних. – Женщина с улыбкой смотрит на своего соседа. – А Станислав Егорович – мой одноклассник, но пришел он сюда, конечно, не на встречу одноклассников. Да он и сам скажет. Стасик?

– Когда мы были детьми, мы даже подумать не могли, что когда-то на нашей земле возникнут такие проблемы, как бездомные дети, детская наркомания или проституция. Для многих из нас это и сейчас как страшный сон. – Мужчина машинальным жестом оттягивает ворот камуфляжа и слегка теребит его, очевидно таким образом вентилируя свое тело. – Софья Тарасовна, хоть и служит в милиции, можно сказать, с юных лет, до сих пор иной раз и сама впадает в шок от того беспредела, который творится в детском мире. Помните, так раньше еще магазины назывались? А теперь где он, этот мир? Где счастливое детство? Его все меньше и меньше! А сюда нас пригласили потому, что мы относимся к детям не формально, а с настоящим человеческим участием. А судьба Олега нам особенно небезразлична, потому что Артур, его покойный отец, тоже в нашем классе когда-то учился.

– Спасибо вам за ваше доброе выступление. – Лолита возвращает себе микрофон и смотрит на зрителя. – Что ж, наверное, мне остается добавить только то, что Станислав Егорович – мой отец и он никогда не бросал меня на произвол судьбы, а очень хорошо воспитывал, за что я ему очень благодарна. Спасибо, папа!

Журналистка тянется к мужчине и целует его в щеку. Глаза его подрагивают, и это не ускользает от камеры. В комнате слышатся оживленные разговоры и смех. «Кому еще?» – спрашивает Борона. «Мне! Мне!» – отзываются детские голоса. «Главное, ребятки, чтобы никто не ослеп от сладкого, а то вас никто не купит! – серьезным, тоном произносит педиатр. – Сами знаете, какая сейчас затоварка с ребятней!» В объективе оказывается жующий мальчик: глаза его разного цвета, а часть лица щедро покрыта черными пятнами, поросшими густыми кудрявыми волосами. В руке мальчика застывает ложка с порцией торта, и при дальнейшем рассмотрении становится заметным, что у него четыре пальца и что они срослись по два, напоминая копыто. Ребенок замечает внимание оператора, улыбка слетает с его погрустневшего лица, и он быстро опускает голову.

Когда телесъемки закончились и группа собралась уезжать, Морошкина и Весовой вышли вместе с другими проводить добрых гостей. Когда машина телестудии скрылась в подворотне, Станислав повернулся к Софье. Его лицо было очень серьезным, даже несколько опечаленным.

– Соня, ты не возражаешь, если я тебя приглашу немного пройтись по улице? Ваня с Настей пусть здесь пока побудут, ладно? Там еще сладкого полный стол! Не теряйтесь, ребятишки! Бабушка просила вас сегодня домой вернуться, так что вы запасайтесь калориями, чтобы ее пенсию поберечь! – Станислав кивнул Ремневу, который взял за руку сестру и повел ее обратно в приют, а сам мягко подхватил одноклассницу под локоть и приготовился двинуться в путь, очевидно не предвидя никаких ее возражений. – Мне с тобой надо поговорить на одну очень серьезную тему. Я долго думал, перед тем как решиться на эту беседу, но, думаю, принял правильное решение.

– Стасик, это не о любви? – Морошкина доверчиво поддалась направлению движения, избранному школьным другом, и приветливо посмотрела ему в глаза: – Ничего, что я курю?

– Вообще-то это очень плохо, Морошка, это – просто отвратительно, но что с тобой поделаешь? Такая ты у нас несознательная, как и миллионы других зашлакованных табаком и алкоголем. – Весовой обреченно покачал головой. – Имя им легион…

– И морфием, и героином, – продолжила майор милиции. – Думаю бросить, Вес, думаю, но не получается: характера не хватает. Или любви? Я же несколько раз бросала, говорила тебе? Но с этой соской не так-то просто расстаться, она тебе снится, она тебя преследует, как дьявол, да она и есть дьявол, понимаю, понимаю.

Друзья уже дошли до конца улицы и перешли на набережную Карповки. В этом месте водоток никогда не замерзал. Собственно, и водой-то этот вредоносный конгломерат промышленных и бытовых отходов можно было назвать только по инерции, имея в виду, что это нечто иное, чью химическую формулу пока еще никто не удосужился определить. По бурой маслянистой поверхности реки проворно шныряли утки, а вороны манерно гарцевали на плывущих по химическому составу предметах.

– Ладно, воспитательную работу проведем позже, а сейчас займемся разъяснительной. – Станислав остановился около чугунной ограды. – Ты знаешь, что мы в ближайшее время арестуем Кумира?

Глава 46. Из преисподней в подземелье

Ему не раз приходилось слышать объяснения сна, в котором спящий застает себя полностью обнаженным. Толкователи уверенно объясняли, что это связано с ощущением собственной беззащитности. Сейчас, оказавшись абсолютно голым в реальности, Игорь Семенович понял, что он беззащитен прежде всего перед отечественными законами, наверняка не приветствующими подобный вид. Он подумал, во что бы мог облачиться, не рискуя быть замеченным. Кумиров уже давно смирился с тем, что болезненно привык к трубе, ноутбуку, набору магнитных карт, машине, охране и другим атрибутам своего положения. Иногда он даже подумывал, не отказаться ли от чего-нибудь, чтобы снять или хотя бы несколько ослабить свою зависимость. В своем новом положении воскресшего бесхозного трупа Игорь постыдился недавних мыслей, полагая, что наличие трубы ему теперь вряд ли бы помешало.