Текст книги "Тайна святых"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

Святослав и Всеволод, равнодушно отнесясь к занятию Киевского престола Всеславом, по родословной не имеющему на это никакого права, через три года вдруг явились в Киев и заставили Изяслава, своего старшего брата, снова оставить престол; сражения никакого не было, и Изяслав выехал в Польшу, увезя с собой свое богатство; его место занял Святослав. У летописцев нет достаточных сведений, за что опять пострадал Изяслав. Намеки некоторых историков на властолюбие Святослава не верны: Всеволод; бывший заодно с Святославом, – князь, которого летописцы называют измлада боголюбивым, воздержным, за что был любимцем Ярослава, не мог бы поощрять властолюбие брата в его восстании на старшего в роде; кроме того, почему властолюбие Святослава, если был у него такой порок, решительно ничем не проявлялся в течение 18 лет после смерти отца? Если искать внешние причины, вернее думать, что киевляне, уже ранее недовольные Изяславом, даже принудившие сего бежать из княжества, теперь обратились с жалобой на его правление к его братьям. Говорят, поляки, несмотря на обещания Изяслава, продолжали жить в киевской земле и обижали жителей (польский король был родственник жены Изяслава).

Святослав и Всеволод, рассмотрев жалобу и найдя ее основательной, порешили дело так, как изложено выше.

Святослав считал нравственным долгом удерживать престольную власть. Этим только и можно объяснить его молчаливое противление просьбам, даже мольбам св. Феодосия возвратить брату стол. Совершенно непонятно, было бы это противление при благоговейном отношении, какое Святослав питал к св. Феодосию. Нужно полагать, что здесь была воля Божия. Обличение св. Феодосием Святослава было для последнего Божиим испытанием на его новом властном месте и помощь от превозношения. Дальнейшие постоянные посещения Феодосием Святослава до самой кончины святого говорят о непорочной дружбе между святым и этим князем.

Есть еще некоторая тайна в судьбе княжения Изяслава и Святослава. Они были земные правители. Но в эти времена Господь поставил благодатным руководителем Руси святую общину Печерскую, духовная власть которой была выше всякой княжеской власти. Неразрывной главой этой общины состояли свв. Антоний и Феодосий. и вот Изяслав, постоянно посещая св. Феодосия и, казалось бы, от всего сердца любя его, в то же время два раза показал себя врагом неразделимой святой двойцы, преследуя св. Антония. В первый раз Антоний должен был бежать от Княжеского гнева еще до Игуменства Феодосия и был возвращен только заступничеством жены Изяслава, польской княжны.

Во второй раз Изяслав стал преследовать св. Антония после своего возвращения из изгнания. Он гневался на него, подозревая в каких-то особых Отношениях Святого к Всеславу в бытность его на киевском престоле (быть может, св. Антоний не отказывал Всеславу в своем б,)1агословении) . Этот гнев и в то же время как бы продолжающаяся любовь к Феодосию Изяслава означали неблагоговение ко всей святой общине, противление внутреннее Божиим свидетелям. Гнев Изяслава был столь труден для св. Антония, что Святослав прислал из Чернигова людей, которые ночью взяли Антония и увезли в Чернигов, – к столь продолжителен, что св. Антоний успел положить основание монастырю на черниговских горах.

Два раза изгонявший св. Антония Изяслав, Два раза и сам лодвергался мукам изгнания, вернулся второй раз уже после кончины св. Антония и Феодосия, Так искупил он свое нечестие лику святых. Святослав, напротив, не дерзнул, как свидетельствует печерский Патерик, изгнать св. Феодосия,. хотя святой всенародно грозно обличал его.

Итак, княжение в Киеве Святослава и изгнание из Киева Изяслава было им в духовную пользу. Промысел Божий свидетельствует свое участие в этом деле тем, что два раза Изяслав возвращался с чужеземным войском, готовый силою взять обратно свой престол, но кровопролития не было; дважды ему добровольно уступали: первый раз сам Киев – второй раз ему уступил Всеволод, принявший власть после кончины Святослава (1076 г.). Следует заметить, что до кончины Святослава Изяслав несколько лет ездил по Европе, ища помощи, даже обращался к папе, но помощи найти не мог.

* * *

Братолюбие не есть Только угождение друг другу, в особенности в таком ответственном деле, как правление княжеством, поэтому Все, что происходило до сих пор, не есть нарушение завета Ярослава о любви. Но вот, действительно, пришло испытание русским князьям, Всеволод встретил Изяслава с войском, но, не вступая в сражение, тотчас урядился со старшим братом. Однако Изяславу предстояло еще урядиться и с сыновьями скончавшегося Святослава: их было пять, и все они княжили по разным городам. Изяслав не тронул только Романа, княжившего далеко на Юге в Тмутаракане (Тамань на Азове, Северный Кавказ), у остальных он отнял их волости. Формально, быть может, он имел оправдание, так как отец их самостоятельно (т.е. без разрешения старшего в роде) оставил Чернигов и умер, княжа не в очередь в Киеве: по трудно постигаемому уставу (обычаю?) об изгоях (мало разработанному для такого сложного дела, как очередное наследование), сыновья Святослава могли считаться изгоями, но очень спорно. Изяслав к осиротевшим племянникам не проявил любви и тем глубоко опечалил Олега и его братьев: владетельный князь без власти: лишен княжества старшим в роде – отцом! – значит, законно (ибо старшему было предоставлено право вершить такие дела) и поэтому безнадежно. Сам Изяслав, как мы говорили, дважды .лишался власти, но то было совершенно иное. И Изяслав и другие имели право считать это изгнание незаконным. Киевский князь искал помощи у властелинов запада и получал ее, как равный им властелин. На Олега же с братьями все стали смотреть, как на законно лишенных княжения. Чтобы возвратить отобранное, если они этого хотели, им надобно было поступать разбойнически – приводить наемное войско и воевать с родиной. Оттого в летописи – святой русской истории – писалось: навел Олег половцев на Русскую землю. Русская земля часто пользовалась наемным войском: и варяжским, и торгским, и половецким: сам Владимир Мономах ходил иногда с половецким войском и сына Вячеслава посылал с ними на Олега в Муром. Но то были законные князья, и летопись не ставит им это в вину. Здесь же, считавшийся изгоем, при посредстве половцев разоряет родину.

Итак, междоусобие, сопровождавшееся кровопролитием, началось. Должно сбыться предсказание Ярослава: “если не будете любить друг друга, и сами погибнете и погубите землю отцов своих”. По мнению большинства историков, именно с этого времени (т. е. с семидесятых годов одиннадцатого столетия) и наступает княжеская драка (выражение Карамзина), которая длится до самого конца Русской земли (Киевской), до татарского разгрома.

Но это неверно и фактически и по существу. Фактически, потому что в течение 80 лет от 1054 (смерти Ярослава) до 1135 (года княжения второго сына Мономаха Ярополка) было только два кратковременных нашествия половцев, предводимых Олегом (1078 г, и 1094 г.), и некоторое время (несколько месяцев) борьба Олега на севере с сыновьями Мономаха. Никаких иных междоусобных кровопролитий за это время не было.

Неверно и по существу. Как мы сказали, согласие государственное, достигаемое любовью братий друг к другу, проходит через тяжкие испытания и великий труд христианский. Дело Олега и было таким испытанием: с Божией помощью оно привело к чуду любви. Чудом любви мы зовем полное умирение Олега, святость Мстислава, старшего сына Мономаха, в его отношении к Олегу и прозрение Мономаха в истине братской любви. Все это откроется через письмо Мономаха к Олегу в 1097 г.

Теперь же рассмотрим точнее отношения Изяслава и Олега в связи с их духовным состоянием. Оба они не исполнили веления братской любви не столько по злой воле, сколько по прирожденной им нравственной немощи. Они были слабые члены церкви, которых спасти могли только сильные, славные члены церкви.

Изяслав, как бы всем своим существом, прильнул к св. Феодосию Печерскому. И Феодосий очень любил его и жалел. Но что значит жалость святых – это молитвенное непрестанное воззвание к Богу. И вот Изяслав, у которого были какие-то большие внутренние недостатки, молитвами Феодосия (разумеется, и Антония) получал особую помощь Божию: свои недостатки он искупал несчастьями. Так и теперь: Изяслав, как старший в роде, не только не хотел с отеческой любовью отнестись к племяннику Олегу (и братьям его), но поступил с ним, как с сыном своего обидчика, в свою очередь, сам жестоко обидел.

И судьба готовит Изяславу бесславную смерть в вызванном им междоусобном кровопролитии. Смерть не геройскую по тем временам: Изяслав стоял с пешими войсками, говорит летописец, как вдруг наехал один из неприятельских воинов и ударил его в плечо: рана была смертельная. “Стоял с пешими войсками” – значит в стороне, не сражаясь храбро во главе войска, как делывали тогдашние князья.

Такова внешняя сторона гибели Изяслава. Но вот – о чудо! – Господу угодно было раскрыть в некоторых обстоятельствах, предшествовавших кончине Изяслава, тайну его жизни: постоянное попечение о нем Бога через, кажущиеся Изяславу несправедливыми, напасти жизни. Когда Всеволод, первый поспешивший встретить половецкое войско, был жестоко разбит Олегом, он в великой тоске пришел в Киев к брату. Изяслав сказал ему: “брат, не тужи, вспомни, что со мной самим случилось: разве не выгнали меня киевляне и не разграбили моего имения? Потом, в чем я провинился, а был выгнан вами, братьями своими? Не скитался ли я по чужим землям, а зла за собой не знал никакого. И теперь, брат, не станем тужить... Я положу за тебя свою голову”.

По воле Божией Изяслав сам предсказал свою кончину как жертву за брата. И когда был убит, предсказание это преобразило действительность и стяжало ему посмертную славу и всеобщую любовь – то, чего не имел при жизни*. Так сказывается видимое участие Божие в жизни человека.

* Летописец говорит: “Тело Изяслава привезли в лодке – навстречу вышел весь город, священники и монахи пели, но нельзя было слышать пения за плачем и воплем великим, потому что плакал по нем весь город Киев”. Смерть за брата умилила всех, кто при жизни два раза выгонял Изяслава с престола. И летописец продолжает: “Сначала киевляне, потом братья прогоняли его из города, и он ходил, блуждал, по чужой земле, а когда сел на своем престоле и Всеволод прибежал к нему побежденный, то Изяслав не сказал ему: а вы что сделали мне! не заплатил злом за зло, а утешил. Не сказал: сколько вы мне зла сделали, а вот теперь пришла твоя очередь, – напротив, сказал: ты мне брат и положу за тебя голову – что и случилось. Взял на себя братнюю печаль и показал любовь великую”.

Теперь об Олеге. У старших любовь просит великодушия: не законничества, а отцовской сердечности, у младших – послушания, в случае же обиды – уступчивости. Но уступничество при обиде есть мученичество, – для большинства людей дело тяжкое и нестерпимое. И Олег был, как большинство: любовью побороть обиду он не был в состоянии и ожесточился, то есть сердечно заболел. Ожесточившиеся начинают ненавидеть людей и к Богу за помощью обращаться не в силах: они никогда почти не вызывают у людей сожаления. И, однако, излечить их может только любовь братий. Трудное это дело, многие годы пройдут прежде, чем созреет любовь к Олегу.

Поначалу все для него принимает зловещий характер. Как только был убит его “враг”, дядя Изяслав, он терпит страшное поражение. По слову летописи, “Олег едва мог уйти в Тмуторакань”, то есть обратно, к княжившему там брату Роману.

В Киеве на престол садится Всеволод, отец Мономаха (1078-1093 г.). Во все время своего княжения он, видимо, находился под особой защитой Божией. Когда через год уже не Олег, а Роман, с войском, набранным из косогов (черкес) и козаров, вздумал идти на Русь, то Всеволод, не вступая в сражение, сумел заключить мир с этим войском, помимо Романа. Мало того, козары при возвращении убили Романа, а придя в Тмуторакань, Олега заключили за море в Царьград, откуда его отправили на остров Родос. Хотя Олег через некоторое время вернулся в Тмyтоpaкaнь, однако был бессилен, во все время власти Всеволода, добывать себе княжество в Русской земле.

Летописец говорит о Всеволоде, что он из млада был Боголюбов, целомудрен, любил правду, был милостив к нищим, чтил священников, но особенно любил монахов. По этому выражению: “особенно любил монахов”, – можно судить, что Всеволод был, как и его братья, близок к Печерскому монастырю, ибо любить тогда монахов – значило быть под великим влиянием святой общины, ее любви к людям.

После кончины Всеволода в Киеве княжил по старшинству сын Изяслава Святополк (1093-1113 г.). Киевляне приглашали Владимира Мономаха, но тот ответил: “Если сяду на столе отца своего, то будет у меня война со Святополком, потому что этот стол принадлежал прежде отцу его”. Святополк, как мы говорили в г лаве “Солнце Русской Земли”, был вначале плохим человеком, однако совершенно преобразился вследствие чуда, явленного для него св. Прохором, Печерским иноком. Но еще и прежде Святополк почти во всем и всегда слушался Владимира Мономаха. И вот странно, что очень доброму Владимиру не пришло в голову если не во братской любви, то, чтобы избежать кровопролития, наделить Олега каким-либо княжением в Русской земле. Но, как говорили мы, дело любви при дележе власти чрезвычайно трудно.

И судьба опять в своем роде улыбнулась Олегу. Ему удалось в 1094 году с половцами явиться к Чернигову и сильно стеснить Владимира. Тогда только Владимир уступил. Как говорит летописец: Владимир долго мог обороняться, поджидая на помощь Святополка и других князей, но он пожалел крови христианской, горящих сел, монастырей и сказал: “не хвалиться поганым” – и отдал Олегу Чернигов, стол отца его, а сам пошел на стол отца своего в Переяславль. И Святополк и Владимир, видимо, примирились с тем, что Олег невозбранно княжит в Чернигове, однако ничего еще не предпринимали, чтобы братски протянуть ему руку: как бы косо смотрели на него. И ожесточение Олега продолжалось. Он

не пошел вместе с братьями на половцев, как они предлагали, а отдельно. Когда в следующем году (1095 г.) Святополк и Владимир послали сказать Олегу: “Приезжай в Киев, урядимся о Русской земле перед епископами, игуменами, мужа ми отцов наших и людьми городскими, чтобы после нам можно было сообща оборонять Русскую Землю от поганых”. Олег, очевидно, боясь и все понимая по-своему, угрюмо ответил: “не пойду на суд к епископам, игуменам и смердам”. Они хотели совещаться с ним, а ему казалось, что они собираются судить его, в чем-то обвиняют. Не чувствовалось еще дружелюбия ни с той, ни с другой стороны. И правда, как только был получен в Киеве ответ от Олега, братья объявили ему: “ты не идешь к нам на совет, значит, мыслишь на нас недоброе, – пусть же Бог нас рассудит” (форма объявления войны).

Князья выступили против Олега к Чернигову; тот бежал в Стародуб, они осадили и Стародуб. Храбро отбиваясь 33 дня, Олег, наконец, изнемог, вышел из города и запросил мира. Братья тотчас согласились дать ему мир, но опять сказали: “ступай к брату своему Давиду и приезжай вместе в Киев к столу отцов и дедов наших, – то старший город во всей земле, в нем следует собираться нам и улаживаться”. Олег, обещав, поцеловал крест, Однако, все еще не доверяя, ушел в рязанскую область и отсюда собрался идти в Муром, северную волость своего отца. Но Муром перед этим был неправильно захвачен Изяславом, сыном Мономаха. Когда на предложение Олега: “Ступай в волость отца в Ростов, а это волость моего отца, хочу здесь сесть и урядиться с отцом твоим (т. е. Владимиром Мономахом), он выгнал меня из отцовского города (т.е., Чернигова), а ты неужели и здесь не хочешь дать мне моего же хлеба?” – Изяслав ответил отказом, Олег начал сражение. В битве Изяслав пал, и войско его разбежалось. Олег взял Муром и, очевидно, соблазнившись легкой победой, взял Суздаль, а затем Ростов – все стольные города севера.

И вот выступает тот, кто по Божьему разрешит дело Олега, Мстислав, старший сын Мономаха, княживший с юных лет в Новгороде, любимец новгородцев, названный великим, причисленный к лику святых. В это время ему было только 21 год. Он не винит Олега за взятие Мурома, – это была его отчина. Но просит выйти из чужих областей Ростова и Суздаля. “Я с дружиною, – говорит Он через своего посла Олегу ,– пошлю к отцу моему и помирю тебя с ним, хотя ты и брата моего убил, – что, же делать! – в битвах и цари и бояре погибают”.

Олег не хотел мириться, он собирался подчинить себе и Новгород. Мстислав с войском направился к Ростову, Олег ушел в Суздаль. Мстислав следовал за ним. Олег побежал к Мурому, Мстислав остановился в Суздале и опять послал с миром к Олегу, велел сказать ему: “я моложе тебя: пересылайся с отцом моим, я во всем послушаю тебя”. Олег послал к Мстиславу с мирным ответом, но сам неожиданно явился на реке Клязьме: он надеялся, что Мстислав, застигнутый врасплох и распустивший свою дружину, побежит, но Мстислав не побежал. К нему в два дня собралось войско: новгородцы, ростовцы, белозеры. Четыре дня ни та, ни другая сторона не решались начать битву. Наконец Олег стал медленно двигаться к городу; искусным маневром Мстиславов отряд зашел в тыл противнику и поднял стяг Мономахов: ужас напал тогда на Олега и на все войско его, оно бросилось бежать. Олег оставил Муром и затворился в Рязани.

Мстислав медленно приближался к Рязани, Нигде не мог укрепиться и устоять Олег. Святая несокрушимая сила отовсюду надвигалась на него. Но ничего беспощадного не было в этой силе. Напротив, чудесное сияние милости исходило из нее, суля мир и тишину раздраженному сердцу Олега. И когда Олег выбежал и из Рязани, Мстислав в третий раз послал к нему вестника: “не бегай, но шли к братьям с просьбой о мире, – не лишат тебя Русской земли; а я пошлю к отцу своему просить за тебя”. Мстислав вернулся в Новгород и послал к Владимиру .Мономаху с просьбой об Олеге. И вот, столь долгожданное ангелом мира, письмо Мономаха к Олегу:

“Убедил меня сын твой крестный*. Прислал ко мне мужа своего и грамоту, Пишет: “уладимся и помиримся, а братцу моему (убитому Изяславу Владимировичу) суд пришел; не будем за него местниками, но положимся во всем на Бога: не погубим Русской земли”. Увидев такое смирение сына своего, я умилился и устрашился Бога, подумал: сын мой в юности своей так смиряется, на Бога все возлагает; а я что? грешный я человек, грешнее всех людей. Послушался я сына своего и пишу тебе грамоту. Наш Господь повелевает жизнью и смертью и, однако, претерпел хулу и удары и на смерть отдался. А мы что? – сегодня живы, а завтра мертвы; сегодня в славе и в чести, а завтра в гробу. Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собой, кроме того, что сделали для души? Тебе следовало бы, брат, обратиться ко мне. Когда убили дитя мое и твое перед тобой, когда ты увидал кровь его и тело увянувшее, как цветок только что распустившийся, как агнца заколанного, подумать бы тебе, стоя над ним: Увы мне, что я сделал! ради неправды мира сего взял грех на душу свою, отцу и матери слезы. Богу бы тебе тогда покаяться, а мне написать грамоту утешную, да жену его прислать; ведь она ни в чем не виновата: обнял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их, вместо песен брачных. Не видел я их первой радости, ни венчания... Ради Бога пусти ее ко мне скорей, – пусть сидит у меня, как горлица на сухом дереве, жалуясь... А меня Бог утешит. Суд сыну моему от Бога пришел. Удивительно ли, что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды, не искать бы ему чужого, и меня в стыд и печаль не вводит, – это подучили его отроки для своей корысти, ему на погибель... Если бы ты тогда сделал по своей воле: Муром взял, а Ростова не занимал и послал бы ко мне, то мы уладились бы давно. Захочешь покаяться перед Богом и со мной помириться, то напиши грамоту с правдою: тогда и волость возьмешь добром и наше сердце обратишь к себе и лучше будем жить, чем прежде, я тебе не враг, не мститель. Если тот мой грех, что ходил на тебя к Чернигову за дружбу твою с половцами, то каюсь”...

* Мстислав был крестный сын Олега.

Когда пишущий брату от души хочет с ним мира и обращается к Богу, прося вразумления, Дух Святый вкладывает в ум его те слова, которые идут прямо к сердцу брата и сердце его плавят в любви. После письма Мономаха летописец ничего не находит, что сказать об Олеге, очевидно, потому что никаких событий, которые обыкновенно интересуют историю, в жизни его не было. Тотчас после письма Олег прибыл в Русскую землю, и в его присутствии состоялся съезд князей в Любече (1097 г.), там присудили ему и его братьям (Давиду и Ярославу) Черниговскую область. Он тихо правил ею еще 18 лет и скончался в 1115 г., через два года после воцарения Владимира Мономаха в Киеве. То, что Олег ничем не выразил своего неудовольствия на занятие Владимиром Киевского стола, хотя он был старше Мономаха, свидетельствует о великой внутренней перемене, происшедшей в нем. И дети Олега не вступали ни в какие пререкания с Мстиславом Великим (1125-1132) после отца, занимавшим Киевский престол.

ВЛАДИМИР МОНОМАХ И СВЯТОПОЛК ИЗЯСЛАВИЧ

Русским историкам кажется, что Мономах был одинок среди князей, правивших тогда Русской землей. Но это оттого, что историки не хотят замечать чудесных явлений в жизни, Божиих дел в народе-церкви. Перетолковывая ясный смысл Киево-Печерского Патерика, они не верят ни житиям святых, ни прямым свидетельствам летописцев. Поэтому отрицательные черты жизни они изображают, а о главном безмолвствуют. Между тем нет сомнения, что и Святополк (Киев– 1093-1113 г.) и Олег, действительно, подавали повод дурно о них отзываться, но в какое-то время (об Олеге мы сказали, а Святополк, надо полагать, в самом начале 12 века) совершенно переродились и жили с Мономахом, как одно сердце. Этой мистики не в состоянии понять русские историки позднейшего времени. Чтобы убедиться, следует обратить внимание на изображение личности Святополка у наиболее глубокого исследователя княжеских отношений – Сергея Соловьева – на его противоречия. Так, говоря вначале, что Святополк характером своим представлял разительную противоположность с Владимиром, через несколько страниц своих историк утверждает, что “Владимир и Святополк жили дружно”. Никто не в состоянии дружить с человеком “разительно противоположного характера”, можно только делать усилия не ссориться с ним.

“Жестокий, корыстолюбивый, властолюбивый”, – так говорит о Святополке Соловьев и опять в другом месте отмечает: “Святополк во всем слушался Мономаха”. Но ведь было время, когда Святополк очень ссорился с Владимиром: именно, в первый год его княжения половцы напали на Русскую землю и Святополк хотел войны, а Мономах, пришедший с войском на помощь, предлагал заключить мир (т. е. заплатить им). Спор был столь продолжителен, что бояре предупреждали князя, что несогласием они губят страну отцов своих; последствием неладов было великое поражение князей при реке Стугне (где утонул брат Мономаха Ростислав*). Далее Святополк после съезда в Любече (1097 г.) косвенно был виноват в ослеплении Василька (ибо, напуганный Давидом Игоревичем, дал последнему возможность захватить в Киеве Василька), и Владимир с Олегом и Давидом пришли с войском к Киеву, – Святополк собирался бежать, но киевляне удержали его, послав в стан Владимира его мачеху и митрополита с просьбой не начинать между собой войны, – только этим Святополк спасся. Наконец, прежде Святополк терпеть не мог иноков Печерского монастыря (очевидно, за обличение князя – это было Феодосиевой традицией в Печерах), но затем, после чуда св. Прохора, стал постоянным и ревностным богомольцем святой обители. Это был уже иной Святополк, который дружил с Владимиром Мономахом и во всем его слушался.

После смерти Святополка, его жена, очевидно, согласно его завещанию, раздала целое богатство монастырям и нищим, так что все дивились: никогда не было такой милостыни.

* Приказавший незадолго перед этим утопить св. Григория Печерского в Днепре (см. выше).

ЛЮБОВЬ К БОГУ

В те времена княжны, пользовавшиеся полной свободой (в противоположность теремным московским царевнам), руки которых просили, считая за великую честь, иностранные короли, принцы, императоры и многие были повенчаны на западе, – но также многие шли в монастырь, и некоторые потом причислены к лику святых. Так, известная красавица Предислава, княжна полоцкая, молодой девушкой основала монастырь и там постриглась с именем Евфросиньи*, за ней последовали ее сестры, родная и двоюродная.

* Св. Ефросиния, княжна полоцкая.

Здесь было совсем не то, что на нашем тяжеловесном церковном языке называется спасать душу, отказываясь от радости жизни. Нет, это была любовь к радостям жизни духовной, нежелание нести тягости земного устроения. То был высокий вкус прекрасной души, для которой невидимый мир, вечная действительность, воистину дарованная нам Богом, бесконечно, ближе, чем мир, строящийся, вопреки воле Господней, человечеством.

Тем знаменуется чудесность киевского века, торжество победной церкви Христовой. Самые далекие, казалось бы, от Христа люди, как мы показали в предыдущих очерках, побеждались не силой, а братолюбием.

Во всех родах княжеских, даже почти в каждой семье, были замечательные христолюбцы. Про брата Олега, Давида, внука Ярослава Мудрого, степенная книга сообщает: “братья любили его доброго, честного, смиренного; кончина этого князя сопровождалась чудесами”. Его сын – инок Печерского монастыря, причисленный к лику святых, именовался: Никола Святоша. К лику святых причислен сын Мономаха, оказавший любовь Олегу, Мстислав, в древнем Прологе о нем сказано: “он был неудержимо милостив ко всякому, серебра и золота в руки не принимал и заранее узнал день преставления своего”. Два сына Мстислава также святые: Всеволод, Гавриил, княживший в Новгороде и скончавшийся на княжении в Пскове, и Ростислав, князь смоленский, на старшинстве в Киеве 1159-1168 гг. И у Ростислава были изумительные сыновья: Роман и Мстислав Храбрый. Драгоценная радуга Святой Руси в каждом из них сияла особым цветом. Будем об этом еще говорить.

СВЯТОСТЬ РУССКИХ ИЕРАРХОВ

Борцами за Христову правду в Русской земле всегда были иерархи и, вообще, священнослужители. Большинство епископов были из Киево-Печерской обители. Св. Симон, епископ суздальский, означил их число пятьдесят в течение 80 лет.

У церковных историков принято жаловаться на киевское время, что мало сохранилось сведений о делах иерархов. Но это потому, что тогдашние летописцы старались сохранить для потомства святые действия священнослужителей, и очень мало, а может быть, и совсем не интересовались обыденностью управления начальников церквей, – то есть тем, что ныне считается наиболее историческим материалом. Тогда записывали слова святые, слова свидетелей верных, любящих Христа и ближних. И слов этих достаточно сохранилось, чтобы судить о борьбе служителей церкви с противлением Христу. Необходимо познакомиться с существенными чертами этой борьбы, ибо здесь открывается церковная истина во всей ее чистоте, светя будущим векам.

Прежде всего следует отметить у борющихся иерархов того времени отсутствие всякой властности; они не повелевают, не угрожают, не пугают никого ни здешними наказаниями, ни муками загробной жизни, они тихо говорят, ласково: просьба, моление, печалование – вот их средства борьбы. Этим, конечно, они свидетельствуют свою духовность, Отсутствие властности поднимает их над миром земных властителей, и с этой горней высоты легче наблюдать им за княжеским уклонением от правды. Власть земная всегда соблазнительна, даже лучшие, прекраснейшие люди, облеченные властью, иногда могут поступать опрометчиво и забывают о милосердии. В этом отношении письмо митрополита Никифора к Владимиру Мономаху является великим свидетельством.

“Что говорить тебе – такому человеку в похвалу поста, когда благочестием ты воспитан, воздержание твое все видят и чудятся”. “Что говорить такому князю, продолжает митрополит Никифор, который больше на сырой земле спит, дому бегает, платье светлое отвергает и, только по нужде входя в город, облекается в одежду властелинскую. Что говорить такому князю, который другим любит готовить обеды обильные, а сам служит гостям, работает своими руками, другие насыщаются и напиваются, а сам князь сидит и смотрит только, как другие едят и пьют, довольствуясь малой пищей и водой; руки его простерты ко всем; никогда не прячет он сокровищ, не считает золота, но все разделяет, а между тем казна его никогда не бывает пуста”.

“Кажется мне, мой князь, что, не будучи в состоянии всего увидеть своими глазами, ты прислушиваешься к голосу других, и в отверстый слух твой входит стрела. Исследуй внимательнее, подумай об изгнанных, осужденных, презренных, вспомни, кто кого оклеветал, и сам рассуди и отпусти, да и тебе отпустится... Только не опечалься словом моим; не подумай, что кто-нибудь пришел ко мне с жалобой и потому я написал тебе это – нет! – так просто я пишу тебе для напоминания, в котором нуждаются владыки земные: многим пользуются они, но зато и несут большую ответственность”.

Вот изумительный образ письма и обращение к брату истинного пастыря Христовой церкви. Любовь Христова к людям учит его, и он говорит так же, как Сам Господь. Вспомним слова Христа прославленного, явившегося апостолу Иоанну на острове Патмосе и повелевающего ему написать семи церквам.

Сначала Господь говорит в похвалу церкви (если только она не пала окончательно, как Лаодикийская), чтобы смягчить и расположить ее сердце к восприятию необходимого наставления от Него. И только за тем следует призыв к покаянию. И, наконец, как бы с извинением Господь просит не опечалиться вразумлением.

Но что больше всего обращает внимание при этом сравнении слов свидетеля верного со словами Самого Христа, что свидетель говорит более осторожно, гораздо менее властно, чем Сам Христос, – это потому, конечно, что прославленный Христос – Бог, Которого слово столь благодатно, – значит, полно любви, – что, говоря даже строго, Он не возмущает душу грешника, а умиляет, то есть привлекает к Себе; от свидетеля же верного “требуется много искусства (конечно, искусства любви), чтобы страждущие убедились добровольно подвергнуться врачеванию” (Иоанн Златоуст, Том II, слово 3) .

Невозможно сказать, сколь важно письмо Никифора, этого истинного пастыря церкви, к лучшему, почти святому князю, какое это великое указание и предостережение для тех будущих царей и императоров, которые, вообразив себя помазанниками Божьими (при явном попустительстве со стороны иерархов, зараженных антихристовым духом), не станут нуждаться в советах пастырей добрых, истинных помазанников Божиих. И к престолам иерархическим будут допускать не тех, кого им следует слушаться, а тех, кто будет раболепно выполнять их собственную волю.