Текст книги "Тайна святых"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 51 страниц)

Правда, Юстиниан так Не говорил, не мог говорить. Тогда еще жило апостольское предание и под помазанием разумелось не помазание веществом елея, а руководство Духа Святого (“помазание, которое вы получили от Святого, учит вас всему” (первое послание Иоан. 2, 20-7)*. Тогда знали, что само слово Христианин значит помазанник. Только когда стало забываться истинное понятие слова помазанник – императоры, коронуясь и будучи миропомазуемы (для укрепления духовных сил), стали провозглашать себя какими-то отличными от всех помазанниками Божьими.

* См. об этом у первого историка церкви Евсевия.

Итак, это впоследствии, Юстиниан же, словесно отделываясь велеречивыми суждениями (выше мы приводили примеры), фактически захватывал власть в церкви для себя и для своих преемников. Вот что говорит Болотов: “Тогда каждый епископ обязан был прислушиваться к голосам придворных партий, иначе его могла смять железная рука такого государя, как Юстиниан”. и еще: “принцип Юстиниана удержался и, развиваясь, пришел к заключению: “всякий христианский император есть вместе с тем и священник” (к этому следовало бы добавить: священник-властелин, – противоречие прямым словам Спасителя, обращенным к апостолам: “цари господствуют над народами, а вы не так” Лук. 22, 25, 6).

“В конце концов идея императорского блюстительства в делах веры и церкви так глубоко укоренилась в сознании византийцев, что стало обычным воззрение: императорская власть может все делать в церковном управлении” (пр. доц. Заозерский, о церковной власти). И еще сильнее выражает эту мысль один историк: “со времени Юстиниана зарождается теория об императоре, как равном апостолам (равноапостольный), получающем благодать прямо от Бога и стоящем над государством и над церковью” ( “Юстиниан”, энцикл. сл. Брокг. и Эфр.).

Представители новоизобретенной божественной власти в церкви постарались очень скоро уничтожить значение народа в церковном управлении. Вот как говорит об этом академик Болотов: “простой народ стали вовсе устранять от участия в собрании для выборов епископа; только клиру и почетным гражданам (богачам) представлялось назначать трех кандидатов для назначения митрополитом его избранника. От этого устранения народа от выборов ослаблялась его сердечная связь со своим пастырем, которая существовала в лучшие времена древней церкви. Наконец, седьмой Вселенский собор нашел дело в таком положении, что участие народа в избрании епископа было для него совершенно непонятное и противозаконное явление, почему он постановил совсем устранить влияние в этом деле светского элемента”.

Изгнание церковного народа из управления церковью совершенно ослабляет ее. Ибо Дух Святой, вдохновляющий церковь на правый путь, дышит, где хочет. Никому не известно, через кого сегодня или завтра в собрании церкви угодно Ему сообщить ко всеобщему церковному познанию истину – волю Свою. Закрепостить, устранив народ, церковное управление за теми лицами, которые занимают в те или иные времена начальственные места (безразлично цари или иерархи), -то же, что желать закрепостить (урегулировать харизматизм, как мы недавно где-то прочли) Духа Святого за теми, кто бы ни оказался на данном месте (значит, как это нередко бывает, за нечестивцами) , что, конечно, невозможно и противоречит истине: “Дух дышит, где Хочет”.

Чтобы понять всю унизительность, в какую ввергается церковь Христова при императорах, правящих будто бы особой милостью Божией, следует обратить внимание на положение в эти времена святых – верных свидетелей Христа. “Царей обличители безбоязненные”, сказано в акафисте трех великих учителей церкви. Такова обязанность Божиих людей в церкви.

Но как осуществить столь важное святительское дело, если правят не просто цари, а помазанники Бога на земле, как они сами – и другим велят – себя почитают? Не обидятся ли очень эти помазанники Божии на вмешательство в их непосредственное отношение к Богу.

Спустя несколько веков после Юстиниана, св. Симеон Нов. Богослов среди причин отказа от настоятельства приводит следующую: “возможно ли, чтобы Ты, Господи, не удалился от меня если я не стану с дерзновением праведно обличать царей и другие власти в их беззакониях и неправдах?” Не потому “не стану”, что святой боится обличать сильных мира сего, ибо верный свидетель, если есть на то соизволение Божие, не только обличает, но и мужественно принимает казнь за свою правду. Припомним у нас в России св. Максима Грека, обличавшего Василия Третьего за беззаконную женитьбу и посаженного почти до конца жизни на цепь в смрадную тюрьму. Или митр, Филиппа, обличавшего Ивана Грозного. Св. Симеон Нов. Бог. выражением “не стану” Хочет указать на невозможность в его время настоятелям церкви осуществлять одну из важнейших своих обязанностей. Ибо не всегда обличения святых бывают во спасение братий, но могут превратиться в соблазн. Именно на это указывают слова Христа: “не давайте святыни псам, и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас”.

Для примера представим себе, что могло бы произойти даже с великим святым – назовем св. Серафима Саровского, если бы он пришел ко двору Екатерины Великой обличать ее в разврате или к Николаю I обличать его за горделивое превозношение своим величием; за жестокость: пропускание людей через строй (наказание шпицрутенами);за незаконное сожительство с фрейлиной императрицы при живой жене, фривольные приключения на маскарадах, которые царь любил посещать. Или к митрополиту московскому Филарету обличать его оправдание телесного наказания ( см. “государственное учение” м. Филарета). При гуманных веяниях, проникших в Россию в конце 18 века, св. Серафима Саровского, конечно, не казнили бы, но, вероятнее всего, отправили бы в сумасшедший дом или в монастырскую тюрьму.

При государственной власти “Божией милостью” Христовы верные свидетели приговорены к молчанию. С высоты престола на них взирают как на неких блаженных, подвигам которых (до известной степени) удивляются. Даже обращаются к святым в случае неизлечимой болезни, которую отказались лечить ученые доктора. Но, конечно, дикой бы показалась мысль просить у них государственного совета. Деятельное желание святых самим осуществить древнее право убежища для преступников или их настойчивое ходатайство об освобождении преступников от наказания, несомненно, объявлено было бы бунтом, преступным вмешательством в “святая святых” власти (полученной от Бога) – самодержавно творить суд и расправу.

Блаженно (не государственно) мыслящим место в монастырях: в кельях безмолвников, -таково исповедание царей, вскормленных от утробы матери своей антихристовой Юстиниановой идеей о святом значении в христианстве царской власти.

Чтобы осветить страшную картину опустошения любви, которое произвела в церкви Христовой деятельность империума, объявленного священным, достаточно привести следующие факты. в конце четвертого века, как мы сказали, в Византии был издан закон, запрещающий священнослужителям и монахам отнимать преступников из рук правосудия (ибо так поступали тогда служители алтаря) и в виде компенсации (ибо государственная власть преклонялась перед Божиими людьми) даровано было право убежища и действительного (т. е. непременно исполняемого) ходатайства о смягчении наказаний преступникам. Таково было положение дел в первые века империи, объявившей себя христианской. В конце десятого века, когда Россия приняла Христианство, наехавшие из Греции епископы возмущались, что Владимир Святой совсем не казнит преступников (казни, вообще, были не свойственны славянам) , и учили его, что преступников следует непременно казнить. На это Владимир Святой Ответил им: “Бога боюсь”. Позднее русские, а не греческие, иерархи создали акт печалования (истинное духовное творчество).

Таким образом, императорская власть подчинила своей государственной мудрости священство, но, конечно, она не могла подчинить этой мудрости Божиих людей. Поэтому между святыми, с одной стороны, и представителями империи и священства (покоренного императорской властью) – с другой, произошел разрыв – легла великая пропасть непонимания и разномыслия и разноделания (и мука для святых иерархов).

Приведем примеры. В первой половине двенадцатого века Бернард Клервосский говорит: “еретиков следует брать, но не избегать, брать не оружием, а доводами, опровергая заблуждения их. Такова воля Того, к то хочет, чтобы все люди спаслись”. А католическое священство позднее насилует и жжет на кострах еретиков.

Св. Феодосий Печерский (11 век) учит: “будь милостив не только к своим домочадцам, но и к чужим: еретика и латынина помилуй и от беды избавь”. в то же время греческие епископы пытались учить русских византийским обычаям: “еретиков бить воловьими жилами” (что запретила им “Русская Правда”).

Самое страшное для человека: обладать властью (под властью мы разумеем всякую власть – и церковную, и гражданскую). Даже великие святые, имеющие полноту Духа Святого, изредка соблазняются. Только 12 апостолов были освобождены от злого недуга власти. Они неизменно сияли в свете великой благодати (конечно, уже после сошествия Духа: раньше же они постоянно ссорились, даже в присутствии Христа, кто из них больший): после пятидесятницы в них и вокруг них все плавилось в Христовой любви. Но уже сам ап. Павел должен был всю жизнь терпеть страдания, предохранявшие его от превозношения.

Последующие святые, как мы приводили примеры из жизни Антония Великого и Макария Великого, хотя и были изобличаемы тотчас же Духом Святым, не могли уберечься иногда от горделивого ощущения своей силы.

Нестерпимо трудно человеку, находящемуся в славе, чувствовать себя равным братьям своим в церкви. Оттого Христос определил, как помощь против этого сатанинского чувства, всякому начальствующему христианину быть всем рабом (каким образом, будучи начальником, стать всем рабом, – этому учит Дух Святой, если начальствующий примет в сердце данный завет Христа).

Если для духовных мучительно трудно устоять против соблазна власти, то, что бывает с малыми сими, каковы (за самыми немногими исключениями) , обыкновенно, все цари и начальники церквей? Их единственное спасение в христианском обществе благоговеть перед явленными святыми и смиряться перед ними, а также искать среди подвластного народа праведных обличителей себе и каяться*.

* Даже св. Тихон Задонский однажды получил оплеуху от Юродивого, который шепнул ему: не превозносись. За это св. Тихон всю жизнь уплачивал пенсию Юродивому.

Но возможность такого отношения к своей власти для малых сил Юстиниан уничтожил, провозгласив их деятельность, как Божие вдохновение. Они стали чувствовать себя как бы наместниками Бога на земле, которые сами знают, что нужно и что не нужно, которым как бы вложено Богом всяческое разумение власти (отсюда именование самодержец). Подобное самочувствие, конечно, должно было стать несчастием как для начальствующих, так и для всего христианского народа.

Положение христианских царей в этом смысле гораздо горше и страшнее, чем языческих императоров, – последние почти безответственны, тогда как христиане, объявившие себя выше братий и правящие, пользуясь всегда насилием, не имеют оправдания. Под ними разверзается пропасть всяческой неправды.

Вот отчего свирепой жестокостью и безобразием насилий Византия не только не уступает, а в некоторых случаях превосходит языческую Римскую империю.

Византия блистала великолепием своих церемоний религиозных и зрелищами в цирках. Но трудно сказать, что у византийцев стояло на первом плане. По крайней мере, каждый император, пышно, сложнейшим ритуалом, короновавшись в храме св. Софии, много внимания уделял на представления в цирке, ибо весь город принимал участие в этом деле и могучие политические партии своими реликвиями выбирали цвета любимых наездников цирка. и именно в цирке народ привык изъявлять перед царем свои государственные требования.

После Юстиниана невозможно назвать императора, который не совершил бы кровавого насилия над своим предшественником, сородичами и соправителями.

Развернем этот печальный свиток кровавых императорских дел. Юстиниан, не имея детей, назначил своим наследником племянника Юстина II, по указанию последнего был умерщвлен его собственный Племянник, казавшийся Юстину Опасным соперником.

Через 20 лет Следующий имп. Маврикий, свергнутый Фокой, хотя уже и не опасный счастливому заместителю, все-таки был доставлен в Халкидон, и там на глазах несчастного были умерщвлены его трое сыновей, а затем казнили и самого Маврикия. Убит был также и старший его сын.

Через 8 лет новый имп. Ираклий, овладев троном, предоставил самой византийской толпе расправиться с Фокой. Она подвергла его жестокому поруганию и его сожгли на площади Быка.

Ираклий от жены Мартины имел сына Ираклиона. После вступления последнего на престол, спустя несколько месяцев, по воле сената и народа, матери царя Мартине был отрезан язык, а Ираклион был подвергнут не менее жестокому и более позорному наказанию, которое потом повторяется по отношению к лицам царской фамилии, – к усечению носа. По поводу этого новый царь Констант (брат Ираклиона от другой жены Ираклия) произнес речь к сенату, начинавшуюся так: “ваш боговдохновенный приговор справедливо низверг...” При Константе папа Мартин был подвергнут истязаниям и умер в ссылке. Еще более зверские истязания претерпел св. Максим Исповедник: его привезли в Константинополь, долго били воловьими жилами, затем отрезали до корня язык, отсекли правую руку, провели с позором по всем кварталам Константинополя. Имп. Констант также был умерщвлен в 668 г. Сын Константа Константин Пагонат при восшествии своем на прародительский престол с страшной жестокостью подавил восстание, а у братьев своих велел вырвать ноздри. Этот же Пагонат в 680 году созвал шестой вселенский собор. – Сын Константина Юстиниан II получил название Рипотмит, что значит рваные ноздри, так как и он, по воле народа, был изуродован (был десятилетний перерыв его царствования). При следующем имп. Льве Исавре в 740 году был издан судебник “Эклога”. Характерными особенностями этого памятника является, Во-первых, необычайное обилие ссылок на священное писание, а во-вторых, изобилие в главе о наказаниях членовредительских наказаний: отсечение руки, ноги, урезание языка, ослепление, отрезание носа. Императоры Исаврийской династии по поводу членовредительства хвалились своею гуманностью: этими-де наказаниями была заменена смертная казнь (заметим, что членовредительство назначалось за обычные преступления: воровство и проч.)

После Льва Исавра царствовал его сын Константин Копроним. Кроме убийств соперничавших с ним о власти, отметим, типичные для тех времен, его поступки с патриархом. В начале царствования, после победы над овладевшим престолом Артаваиодом, которого Константин ослепил, заподозрив патр. Анастасия в недоброжелательстве, Константин подверг его следующему унижению: патриарха посадили на осла лицом к хвосту и дали в руки держать хвост, так водили по цирку. Впрочем, затем патриарх продолжал свое церковное служение. Гораздо сильнее пострадал патриарх Константин. Его подвергли избиению воловьими жилами и затем привезли в собор св. Софии. Здесь поставили (так как он уже не мог стоять от истязаний – его держали) перед возвышением, где стоял новый патриарх Никита с епископами. Стали читать патр. Константину указ с перечислением его различных вин; после каждой вины так называемый асикрит наносил бывшему патриарху удар по лицу. Затем несчастного подвели к патр. Никите и тот, надев омофор, произнес отлучение. Затем патр. Константина посадили на осла лицом к хвосту и дали хвост в руки. Осла вел его Племянник, которому вырвали ноздри. В переполненном зрителями цирке толпа сбегала вниз, ругала бывшего владыку, плевала на него, бросала грязью. Потом его стащили с осла и попирали шею ногами. Через несколько дней он был убит.

Мы привели исторические факты приблизительно за двести лет Византии после Юстиниана. То же самое продолжалось и далее. Не нужно думать, что так называемые благочестивые дела императора, вроде собраний вселенских соборов, сколько-нибудь предохраняли их от гнусных насилий власти. Так, знаменитая защитница икон Ирина, мать молодого царя Константина VI, которая закончила долголетнее иконоборческое движение, созвав в 787 г. седьмой вселенский собор, и которая всегда очень благоволила к монахам и священникам, через десять лет после собора, подвергла ослеплению своего сына императора, дабы он не мешал ей править единолично. В 802 году Ирина была наверху счастья, ей удалось достигнуть высочайшего прославления: в государственных актах ее именовали: “Ирина великий царь и автократор ромеев”. Обласканные ею монахи и духовенство оказывали ей повсюду чрезвычайный почет и внимание. Карл Великий прислал к ней послов с предложением брачного союза. Но послы еще дожидались ответа, как византиец Никифор сверг Ирину с престола и сделался императором.

Вообще, историк Византии Феодор Успенский говорит: “жестокость, проявлявшаяся в членовредительстве, в мучениях, в продолжительности заключений и в казнях, засвидетельствована одинаково в отношении икoнoпoчитателей и иконоборцев”.

Но и до иконоборческого движения, как мы говорили, Константин Пагонат, созвавший шестой вселенский собор в 680 году, в свое время приказал вырвать ноздри у своих братьев.

Чтобы не перечислять по порядку византийские безобразия, но показать дальнейшее безнадежно злое состояние нравов, остановимся на деяниях двух монархов.

Василий II (967-1025) из македонской династии (начало династии положил Василий I, бывший конюх императора, свергший своего благодетеля Кесаря Варду и убивший имп. Михаила III), был настроен демократически: он очень ограничил влияние крупных землевладельцев ради помощи мелкому землевладению, укротил хищничество правителей областей. Известен же он, главным образом, победами над болгарским царством (именован: болгаробойца). После одной победы ослепил 15.000 пленных болгар (начало одиннадцатого века). При этом Василии II русские приняли христианство (от греков). Во времена русского вел. князя Ярослава Мудрого греки взяли в плен русских (под начальством Вышаты) и 800 человек ослепили (царст. Константина Мономаха в 1043 году) .

В 1192 году Андроник Комнин, дядя пятнадцатилетнего имп. Алексея, объявил себя соправителем царя. Венчаясь на царство и приступая к принятию Пречистых Тайн, он поднял руку и поклялся, что принимает власть ради помощи молодому царю. Через несколько дней Андроник удавил своего племянника-царя.

Андроник ослепил мужа своей дочери, а его письмоводителя приказал сжечь в народном цирке. Разведен был огонь. Привели юношу нагого, в кандалах. Coжигатели обступили его и длинными острыми кольями подталкивали в огонь. Юноша то бросался на обращенные против него острия, то быстрыми прыжками выскакивал из огня. Зрелище продолжалось долго. Изнемогший, наконец, он упал и сгорел.

Андроник помогал бедным и обуздал хищничество вельмож, так что в провинции поборы прекратились.

Через два года правитель созвал своих приверженцев и объявил, что всех содержимых в тюрьмах необходимо убить. Составили приговор: “по внушению Божию, а не по приказанию державного и святого государя, объявляем, что для пользы государства нужно уничтожить всех находящихся в тюрьмах, а равно захватить и умертвить всех их друзей и родственников” .

Этот приговор, однако, не удалось осуществить, так как в храме св. Софии народ провозгласил императором Исаака Ангелоса.

Андроник попытался бежать на корабле, но был схвачен и предстал перед новым монархом. Здесь его били, ругали, выщипывали бороду и волосы на голове, вырывали зубы. Затем отдали на общее поругание, и все, даже женщины, бросались на Андроника и били, наконец, ему отрубили правую руку и бросили в тюрьму; не давали там пить и есть. Через несколько дней ему выкололи левый глаз, посадили на паршивого верблюда и возили по площадям. Масса народа преследовала его, и не было зла, какое не учинили бы Андронику: одни били его по голове палками, другие пачкали ему ноздри пометом, третьи, намочив губку скотскими и человеческим испражнениями, выжимали ему на лицо. Некоторые срамными словами поносили его мать и отца. Привели, наконец, верблюда в открытый театр и здесь, стащив несчастного, повесили за ноги между двумя столбами. Перенеся такое множество страданий, Андроник еще крепился и говорил: “Господи, помилуй, для чего вы еще ломаете сокрушенную кость?” Толпа же, разорвав его рубашку, терзала его детородные члены, Один всадил ему в зад ятаган, другой вонзил длинный меч в горло. и Андроник, наконец, с трудом испустил дух (из книги Еп. Порфирия Успенского. Восток Христианский. Афон).

Если Андроник злодей, то что же все-таки представляло из себя византийское христианское общество, при котором на виду у всех– в цирке, куда сходился весь город, – мог ли совершаться такие дела?

* * *

Что в приводимых фактах самое страшное и гибельное для христианства? Не преступления. В преступлениях можно покаяться, лишь бы совесть проснулась. Но может ли проснуться совесть у людей, когда словом Божиим они оправдывают свои гнусности, боговдохновением именуют злодейства, законодательный сборник с наказаниями, которым ужаснулись бы древние греки-язычники, обильно уснащают цитатами из книги, которая основана на призыве к всепрощению и нелицемерному братолюбию.

Вот какую неисцелимую рану нанесла церковная деятельность Юстиниана Великого (как ярко сказывается в этом эпитете антихристианство исторической науки, которая по преимуществу именно такого рода личностям присваивает именование – великий).

До Юстиниана* мало кто сомневался, что христианин – это человек, духовно перерожденный; а кто еще не переродился, тому необходимо стяжать Духа Святого. После Юстиниана наступает формальное отношение к христианскому званию. Точно установленный ритуал делает человека христианином. Церковь, как некое учреждение, а не как новый род людей на земле. Члены этого учреждения очень уверены в своих правах, но плохо сознают свои христианские сокровенные обязанности. Это в особенности характерно для начальствующих в государстве и церкви. Им мнится, что они Самим Богом вознесены на священные места – цари, как помазанники Божии, архиереи, как преемники апостолов по рукоположению.

* Конечно, имя “Юстиниан” мы употребляем здесь скорее как понятие собирательное – в нем, как в фокусе, отобразилось то, что в тайне подготовлено духом антихристовым.

Но нет ничего более антихристианского, как эта уверенность в своих правах начальствующих в Христовом обществе.

Весь смысл того, что писали великие учители церкви о священстве, кроется как раз в полном нечувствии своих прав и в чрезвычайно остром, мучительном сознании своей немощи.

Они знали, что Христос заповедовал им умывать ноги ближним, а не владычествовать над ними.

КАНОССА. ГРИГОРИЙ VII (1073-1085 гг.)

Мы переходим теперь к Западной Европе к началу нового тысячелетия нашей эры, через 500 лет после Юстиниана.

Мучительнейшая картина духовного разорения. Безнадежность положения сказывается не в пороках христианского общества, – в пороках можно покаяться, если свет Христов не погас в церкви, – а в том, что те, как бы вершители церковных судеб, кто с начальственных мест стремятся улучшить жизнь Христова общества, преобразовать церковь, преобразование это совершают не в духе Христа, а в духе антихристовом. И ужасно то, что до сих пор они не обличены церковью, как будто церковь признает, что они, действительно, послужили братьям. Причина, разумеется, та, что дух антихристов через этих деятелей омрачил церковное сознание.

Кто же были эти преобразователи?

Обыкновенно связывают начало преобразовательного движения во второй половине XI века с французским монастырем Клюни (в Бургундии, близ Макона). Однако мы не будем держаться того тона, который свойственен не духовному подходу к явлениям церковной жизни – тону, который всякие события истории готов называть значительными и всяких деятелей великими, славно потрудившимися для церкви, – лишь бы эти последние выкинули импонирующие лозунги: спасение церкви, единство христианского мира и проч. и сделались виновниками многошумящих событий.

Во-первых, лозунгами и программами вдохновляются только пустые величины: партии и проч. Во-вторых, есть события не добрые, духовно ничтожные, и их должно изображать соответственно творимому ими злу. Как говорит знаток стиля Тэн: при изображении какого-либо предмета заимствуй краски из него самого.

Вот поэтому клюнийскую инициативу церковных преобразований мы не будем характеризовать, как это обычно принято, вроде: “в Риме образовалось гнездо разврата, а лучшая часть духовенства, решив бороться с этим развратом, выдвинула нескольких замечательных деятелей, монахов из Клюни” и т.д.

Памятуя, что не всякую борьбу можно назвать христианской: есть борьба, которая бесконечно усугубляет зло и вместо того, чтобы уничтожить, делает его неизгладимым, творит обман добра, или, иначе, служит антихристову духу (пребывающему до самого пришествия Христа), – памятуя это, мы скажем так: некоторая группа лиц монахов из Клюни задумала исправить несовершенство церковного строя, разумея церковь как весь христианский мир. Их теоретики свое намерение провозглашали очень высоким (наивным?) стилем: введение Божьего царства во всем христианском мире. По их мнению, идеал церковный (не будем говорить: совершенство церкви, ибо совершенство есть понятие духовное и здесь решительно не подходящее), – идеал церковный достигается через единство церкви, а единство– через правильно построенный иерархический порядок: иерархическую лестницу (здесь они сравнивали церковь с ангельским миром, указывая, что, как на небе ангелы не равны по степени власти, так и в церкви устанавливаются над епископами архиепископы, далее митрополиты, патриархи, и весь строй получает завершение в папе, который есть устроитель и глава всех*).

* Послание папы Григория VII к трем французским архиепископам (1079 г.)

Желая помочь церкви выправить иерархическую лестницу, группа преобразователей старается занять места начальников церкви. И это им удается как нельзя лучше: некоторые становятся папами, другие кардиналами и проч.

Можно спросить: при помощи каких сил достигли они столь крупных успехов в своем намерении начать преобразования церкви с вершины иерархической лестницы? Благодаря ли собственным недюжинным и даже гениальным способностям, как это думают почти все историки, – или здесь замешалось еще нечто, Одно только бесспорно: Дух Святый нимало не содействовал членам этой группы, ибо стремление к власти ради великих дел в церкви не путь Христова свидетеля верного, а наиболее ему противоположный (сравнительно св. Бернард из Клерво).

Клюнийские преобразователи, однако, и это необходимо отметить, были люди искренние, не ради самой Власти желавшие властвовать, горевшие послужить тому, в чем видели истину. Но в них не было главного христианского качества: терпения нести свой крест, как несут его те монахи, которые, видя нечестие в церкви, усугубляют свою скорбь и свои молитвы и потому преодолевают соблазны сатаны, зовущего их на великие дела.

Клюнийские преобразователи были из тех монахов – аскетов и молитвенников, – которые без мановения Божия дают духовные обеты и, удаляясь от скромной доли житейской, предназначенной им Промыслом Божиим, становятся добычей навязчивых идей (под видом добра), которые внушает им сатана, ибо пришло его время и его час. В другое время такие люди гораздо менее заметно для историков церкви служат злу. Эти же явились в тот момент церковной жизни, когда тайное должно было стать явным, иначе сказать: дух антихристов тогда созрел настолько, чтобы совершить новый захват власти, и клюнийцы оказались избранниками злых сил, дабы выполнить их предназначение.

Усугубление антихристова сознания в церкви идет через искажение духовных целей христианства, подмену их материальными. и те, которые призваны совершить этот подмен, объявляют борьбу всеми средствами за цели, выдаваемые ими как истину – ложь за правду. Можно ли выдавать ложь за правду, не будучи сознательным обманщиком, – мы сказали ведь, что клюнийцы были люди искренние? Есть два противоположных вдохновения: просвещение Духом Божиим и галлюцинации сатаны. Здоровье сознания и помрачение сознания.

Клюнийцам стало мерещиться, что римские папы призваны вводить царство Божие на земле. Если бы они имели разум Христов, то помысл этот сейчас же был бы разоблачен: ввести царство Божие – значило бы преобразить всех христиан в святых (духовных); если бы даже папы имели такую благодатную силу (которую и апостолы Христовы не имели) , то далеко не все христиане согласились бы добровольно стать праведниками, а без доброй воли нет царства Божия.

Царство Божие было истолковано ими как единство христианского мира в чисто материалистическом порядке: церковная власть подчиняет себе всех и все: папе послушны и церковнослужители и светские властители– императоры и короли, ему же принадлежит и земельная территория христианских народов.

Когда навязчивая идея о папском Божьем царстве или единстве христианского мира или, вернее, единой власти в мире окончательно завладела будущими преобразователями, им пришло на ум, что три явления в жизни церкви мешают осуществлению их идеи: то, что они называли симонией, затем инвеститура и, в-третьих, брак священнослужителей. Они объявляют беспощадную борьбу этим врагам своего идеала; в борьбе исчерпывают все свои силы, отдают ей свою жизнь.

Как же велась борьба против этих, кажущихся клюнийцам самыми пагубными, недостатков церковного строя. Прежде всего, были ли преобразователи согласны друг с другом в мнении о способах этой борьбы? нет, мнения были не одинаковы; но один из членов их партии одержал верх и вел борьбу в своем духе, в крайнем направлении. Как понять его победу над товарищами?

В деле добром, Божием, никто из трудящихся в церкви не побеждает других: каждый служит и действует по указанию Духа Святого – все идет согласно во Христе. В деле самочинном, недобром, является соревнование и тенденция действовать насилием, поэтому верх берет самый решительный. Так было и здесь. Победителем оказался Гильдебранд, впоследствии папа Григорий VII. Два предшествовавших ему папы, избранные при чрезвычайном его усилии, правили по указаниям и наставлениям Гильденбранда. Кардинал Петр Дамиани, значительнейшее лицо в преобразовательной группе, характеризуя отношения папы Николая II и Гильденбранда, называет последнего господином папы, а о папе говорит, что он боготворит Гильденбранда. Отзывы враждебной партии еще резче: епископ Бенцон называет Николая II ослом, пасомым Гильдебрандом. Следующий папа Александр II был по общим отзывам крайне слабодушен. Если в чем-либо он пытался не согласиться с Гильдебрандом, тот пушил его (по выражению Дамиани), и папа, растерявшись, спрашивал у окружающих: чем я его обидел?