Текст книги "Тайна святых"

Автор книги: Петр Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 51 страниц)

Сила праведника уходит на то, чтобы пытаться, но никогда не быть в состоянии победить всеобщее равнодушие.

И праведность постепенно как бы угасает: плевелы, которым ДО жатвы дается свобода произрастать невозбранно, прорастают в пшеницу и повидимости губят ее.

Сказано “зверь победит святых”. Даже люди, расположенные к праведности, праведные в душе, вместе со всеми увлекаются в водоворот гибели. Разница только в том, что одни погибают, наслаждаясь, как бы купаясь в похоти, другие гибнут, простирая руки к Богу, как из омута, невыразимо страдания за себя и за братьев.

Гибель, конечно, нельзя понимать здесь в .том традиционно антихристовом определении, которое сделалось ходячим мнением в церкви душевно-подобной: эти в рай; эти – в ад. Вспомним (см. глава “Маранафа”), что участь ни одной души не решена до Страшного Суда. И жизнь церкви (т. е. дело духовного становления каждого ее члена), продолжается и в загробном существовании.

Здесь вернее было бы состояние гибели праведников истолковать в духе пророчества святых отцев, как бы еще не до конца в свое время выраженного: святые отцы пророчествовали и о последнем роде, спрашивая, что сделали мы? На это отвечал один из них великой жизни Авва по имени Сирион: “мы сохранили заповеди Божии”. Его спросили: а что сделают люди, которые будут жить после нас? Авва отвечал: “Они сделают половину нашего дела”. Его спросили еще: а которые будут жить после них? “Они ничего не сделают. Придут на них искушения и те, которые в то время окажутся стойкими, будут больше нас и отцов наших”.

К этому пророчеству, казалось бы, следует добавить о временах самых злых: те окажутся наиболее высокими, Кто, погибая, будут мучиться о невозможности быть добрым.

В церкви, утратившей любовь, не быть вовлеченным в водоворот страстной жизни, возможно только для тех, кто непрерывно терпит жизненную неудачу во всем (совершенно бессилен) – так что делается, наконец, как бы всеобщим посмешищем; или для тех, кто всю жизнь неизлечимо болен.

Все ли имеют такую долю? Кто не имеет, тот в земной жизни не в состоянии осуществить свою праведность.

Но, быть может праведно настроенным следует избегнуть всеобщего пленения грехом, отрезав себя от влияния дурного общества, удалиться в пустыню, в затвор?

Здесь мы встречаемся с неким суеверным понятием, что угодить Богу можно особыми личными подвигами аскетическими или молитвенными и быть даже прославлену в награду за Них от Бога.

Повод к такому мнению, очень распространенному в церкви душевно-подобной, дало присутствие в ней священников по чину Мелхиседека, тайных избранников Божиих на служение верное. Они часто и именуются здесь угодниками Божиими. Мы говорим о тех святых, которых церковь канонизирует через некоторое время (большею частью продолжительное) после их кончины. Жития этих особых людей, обычно, исполнены трудных подвигов аскетических и молитвенных. Позднее мы будем много говорить о святых в церкви, убежавшей в пустыню, теперь же только скажем, что теперь явление духовных, – а он есть именно духовные, какими были апостолы, пророки, учителя в первоначальной церкви – есть особая милость Божия, чудо милости. Чтобы иметь, возможность существовать (быть духовными) в церкви, которая не в силах рождать (значит и поддерживать любовью) духовных, избранники Божии получают в момент своего призвания на служение особую непреодолимую благодать*, т. е. Божию силу, защищающую их от падений или, говоря словами св. Андрея Кес., в его толковании на Апокалипсис: “чтобы не быть побежденными угнетениями свыше их сил, святые во время искушения восхищаются к Богу и к престолу Его” (Откровение св. Иоанн. (12, 5): “дитя восхищено было к Богу и престолу Его” – на все время пребывания церкви в пустыне).

* См. далее главу “Свидетели верные”.

Не подвиги служителей верных, как угодничество Богу, причина явления духовных в церкви оземлянившейся, а только исключительно помощь Бога всей церкви, через этих людей, являющего Свою силу. Они могут и не иметь никаких особых подвигов аскетических и молитвенных, как не имели их духовные апостольских времен.

Все же дела избранников Божиих, как бы выделяющие их из среды других членов церкви: великая аскеза, молитвенное стояние, столпничество и проч. – это есть служение, им с совершенной ясностью (каждому свое) указанное Духом Святым: полезное или необходимое в то время, в какое они посылаются на служение в церковь.

Итак, формулируем: особые духовные подвиги в церкви Христовой совершают только избранники Божии по указанию от Духа Святого. Основным же положением является то, что никакими подвигами, выделяющимися из общеустановленных церковных, Богу угодить нельзя*. Напротив, можно отойти от Бога, впасть в лжедуховность. Приятие на себя, самочинно (без мановения Духа Святого) трудных подвигов есть отказ от креста в простоте. Крест выпадает на долю, его нельзя даже искать, как и Господь Иисус Христос и апостолы его не искали, а даже молились: “да мимо идет чаша сия”. Но, если крест дан, необходимо принять его в терпении.

* Вообще, понятие угождать не применимо к Богу, угождать можно человеку, а не Богу; Бога необходимо любить и потому слушаться Его.

Говоря о самочинных подвигах, не мешает вспомнить, что появление в церкви самых злых пророчеств (во времена послеапостольские) сопровождалось, именно, проповедью чрезвычайных аскетических трудов, умерщвления плоти, расторжения браков, обязательного раздела имуществ. Все это, конечно, для возбуждения экстатического состояния в народе: иначе, для состояния удобного вселению диавола в человека. Первым епископам второго века пришлось не мало бороться с этими несчастными для церкви течениями в народе.

Однако, впоследствии иерархическая церковь утратила ясное представление о том, что подвижничество не есть угодничество Богу, а только служение, указанное Духом Святым особым избранникам Божиим. Вследствие утраты истинного духовного сознания помрачалось понятие о спасении души.

Приводим для примера выдержку из печатных лекций в духовной академии, готовящей будущих пастырей: “в первые века Христианства путь спасения для христиан был очень прост и ясен. Гонения на христиан были часты. Стоило только жаждущему спасения выйти на площадь и объявить себя христианином, чтобы подвергнуться мукам. Подвиг спасения был очевиден и венец царствия небесного достигался скоро”. (Ф. А. Тернавский “Греко-восточная церковь”, Киев, 1883).

Такого рода мысли о христианском спасении можно принять почти за насмешку над духом христианства. А между тем они очень распространены, почти типичны для современного церковного сознания. Возможны они только при полной утрате понятия о цели христианской жизни (на что и указал Св. Серафим Саровский Мотовилову: “вы ко многим великим духовным особам обращались, и никто не сказал вам, в чем цель христианской жизни” ) .

Мученичество (как и подвижничество) есть служение особо указанное Духом Святым данному человеку. Так Игнатий Богоносец чувствовал желание быть растерзанным дикими зверями на арене цирка. Но мученичество, как соискание скорого спасения души, отнюдь не есть путь для каждого христианина. Никто из святых периода гонений не искал мученичества, а только принимал, как крест. Например, Св. еп. Киприан удалился в безопасное место и оттуда управлял епархией (в следующее гонение он был казнен). Типична также легенда об ап. Петре: он уходил из Рима, спасаясь от гонений. Но ему было видение Христа с указанием принять крест, и он вернулся в Рим чтобы пострадать. Мученики и мученицы объявлявшие себя христианами, делали это во славу Христа, а не для того, чтобы казнью скорее спасти душу.

Жизнь христианина священна, искать смерти, как венца противоречит духу Божию. Страдания принимаются – крест, – но не самочинно налагаются на себя (языческое умилостивление богов).

Христианство знает только одну драгоценную Христову истину: сердце сострадающее, милующее, любящее (милости хочу, а не жертвы).

Среди страшных всеобщих падений сердца Христовы продолжают гореть никому неведомые и как бы бессильные. И они есть залог всеобщего спасения и восстановления добра. Ибо никогда не хотят спастись одни, а только со всеми вместе (Римл. 9, 3). О спасении всех бесскончаемо вопиют к Богу.

Только эти сердца знаменуют, что церковь христианская на земле не погибла и никогда не погибнет. Напротив, вернется к совершенству.

Как трудно распознаваемы эти лучшие Христовы друзья, сколь незаметны они, рассказывает следующий случай из жизни одного из прославленнейших священников по чину Мельхиседека – Макария великого. Этот святой воскрешал мертвых, мог сорок дней стоять в углу кельи, не вкушая пищи, и еще многое совершал невидимых дивных дел. Но когда однажды помысел превозношения стал смущать его, голос Божий сказал, чтобы он шел в один город, где ему будут показаны люди, степени совершенства которых он еще не достиг.

И кого же встретил там св. Макарий,– двух простых женщин, имеющих мужей. И все, что они сказали ему о себе, – например: “мы никогда не ссорились”, – было так мало, что познать тайну их любви и веры может, конечно, только Господь Иисус Христос.

* * *

Мы говорили о внутреннем состоянии членов церкви, потерявшей способность рождать духовных. Скажем теперь об ее обличии, об устройстве церкви.

Если потеряла способность рождать духовных, то перестала и понимать духовное, сделалась душевно-подобной. “Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает сие безумием, и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно” (I Коринф. 2, 14).

Поэтому следует и самое устройство церкви приспособить к данному внутреннему ее состоянию.

Действительно, если мы внимательно рассмотрим признаки и отличия церкви апостольского периода и церкви послеапостольских времен, мы увидим существеннейшую перемену.

Церковь первого века была исполнена духовности. Если 12 апостолов записывали немногое из того, что слышали от Христа при жизни, то гораздо больше говорили неслыханного – по внушению Духа Святого. Ибо, конечно, рожденные свыше, светясь огнем Духа Святого, они теперь разумели бесконечно большее, чем при жизни учителя; также и все духовные.

Самое сокровенное и, если можно так выразиться, самое интересное они говорили устами к устам. То, что осталось от них записанным было случайно и не полно: писалось вследствие возникавших в общинах недоразумений. Об этом хорошо выразился первый историк Евсевий – муч. Памфил: “Павел не предал письму ничего, кроме весьма кратких посланий, хотя мог говорить о бесчисленных и таинственных предметах”. Тоже следует сказать и о прочих апостолах и всех духовных апостольских времен.

Собрания тогдашней церкви были собеседованием людей, имевших духовные дары (каждый имел), – т. е. говоря на нашем скудном языке, собрания эти были исключительно духовным общением в любви Христовой.

Таинственны были все духовные проявления. Таинственно узнавание духовных людей народом святым.

Следует отметить, как характернейшие черты церкви первоапостольской: незаметность обрядов, отсутствие регламентации, малое пользование писанным. Все шло по вдохновению.

Самое совершение таинств было чрезвычайно простым. “Ехали около воды, и евнух сказал: вот вода; что препятствует мне креститься? Филипп сказал ему: если веруешь от всего сердца, то можно. Он сказал: верую, что Иисус Христос есть Сын Божий, – и сошли оба в воду, Филипп и евнух, и крестил его”. – В начале вечерей любви вкушали трапезу, после трапезы причащались тела и крови Христа. Вероятно, слова Христа: примите, ядите... и проч. огненно, Духом Святым запечатлевались в сердце каждого при совершении Евхаристии.

Все, как бы походя, без приготовлений, без определенных мест, без заранее принятых инструкций. и это не потому, что не успели еще ввести обряды, не успели регламентироваться, не успели обставить достаточно должно и торжественно таинства, а потому что когда церковь горит огнем Духа Святого, все в ней свободно (“где Дух Божий – там свобода”), не вмещается ни в какие рамки регламентации и порядка видимого.

Когда же церковь по немощности не в состоянии выдержать огонь и получает только благодатную помощь, тогда все входит в тесные границы обрядов, распорядка, чинослужения и самые таинства совершаются не в простоте, а включены в строго обдуманный и принятый собором церкви сложный обряд. Церковнослужители совершают храмовые службы, составленные и принятые церковью как бы на все времена. Ничего лишнего, ничего своего; ничего по вдохновению не допускается на этих службах. Считается нарушением церковной дисциплины и грехом против послушания введение чего-нибудь (даже малейшего) необычно установленного и давно принятого.

Это опасливое бережение всего обычного как нельзя лучше характеризует церковь, утратившую духовную свободу, т е. силу даров Духа Святого.

Действительно, послушание каждого члена церкви всему церковному обиходу здесь необходимо, ибо на послушании зиждется церковь, убежавшая в пустыню. Но никакого великого благочестия, как многим кажется, нет в очень строгом соблюдении всего уставного. Напротив, излишняя любовь к обрядам может повести к ущербленности Христовой любви, к сугубому служению бедным вещественным началам.

Поэтому, хотя и необходимое, послушание верных сынов церкви Христовой бывает здесь иногда очень мучительным, когда наперекор сердцу приходится подчиняться порядкам, заводимым и поддерживаемым страстными поклонниками вещественных начал.

Насколько некоторые из принятых не обрядов, а условностей в церкви бывают в противоречии не только с апостольским преданием, но и явным ука3анием Духа Святого, можно видеть в употреблении при богослужении мертвых языков (у православных – церковно-славянского, у католиков – латинского), – которых почти никто не понимает. Все издания творений св. отцов, изложенные на прекрасном русском языке бессмысленно испещрены славянскими текстами из священного писания, как будто священное писание необходимо цитировать (вероятно, от этого оно делается “святее” ) на древнем языке. Заметим, что употребление в церкви непонятного для большинства народа языка есть прямое противоречие свидетельству Духа Святого. В день Его сошествия (пятидесятницу) апостолы заговорили на всех языках и наречиях, чтобы по воле Божией милосердно обратиться и быть понятными каждым человеком.

Собрания иерархической церкви вне церковной службы для обсуждения какого-нибудь богословского вопроса или еще по какому-нибудь поводу, конечно, менее всего походят на собрания древней екклесии. Самым обыкновенным собраниям самых светских обществ уподобляются собрания христиан церкви душевно-подобной. Духовные дары для нее предмет не только непонятный, но как бы и никогда не существовавший. Многим кажется, что дар мудрости что-то вроде философии; дар знания – наука, дар языков – хорошая способность к изучению иностранных языков.

По самому положению вещей: откровение, харизма, явление духовного дара не соответствует душевно-подобному состоянию церкви, убежавшей в пустыню. Кто здесь может определить, духовный ли то дар, харизма или диаволово наваждение.

Места первенствующие в церкви теперь занимают люди не посланные Богом таинственно, как апостольские мужи, пророки, учителя, все духовные, и не узнаются народом по благодатному вдохновению, а выбираются на общих собраниях в церкви с большой процедурой, как мы цитировали в предыдущей главе наказ о выборах апостола Петра. Позже это выборное начало как бы упраздняется: высшие чины церкви в собрании или иногда единолично (иногда даже не иерархии, а цари) назначают (с давних времен без согласия народа) архиереев, а эти последние тоже без согласия народа – священников и диаконов. После назначения происходит чин посвящения в каждый сан особо с определенно строго выработанным ритуалом.

Мужам этим – епископам, пресвитерам, диаконам – присваивается обязанность хранить в чистоте записанное Христово учение, совершать таинства, звать народ к покаянию; блюсти внешний порядок (блюсти внутренний порядок в церкви – любовь – дано только имеющим полноту Духа Святого), однако же не владычествовать над Божиим наследием, а подавать пример стаду.

Епископов и священников принято именовать пастырями. Это недоразумение. Пастырями бывают только особо Богом избранные люди, такими были апостолы, пророки, учителя, вообще духовные; чтобы быть пастырем, необходимо иметь дар пастырства. “Пастырство есть дело многоспасительное, как завершение любви, – говорит Симеон Нов. Бог., – Не следует всякому браться за него”. Некоторые епископы и священники имеют дар пастырства. Но пастырство отнюдь не может быть присвоено священству, как учреждению. Дар Духа Святого есть всегда личный дар.

Вероятно, безразличное присвоение всем епископам и священникам имени пастырей произошло вследствие забвения в церкви душевно-подобной самого понятия пастырства. Невольно на эту мысль наводит, Например, странное именование архиереев архипастырями, оно звучит так же, как архиапостол или архидуховный, т. е. как бессмыслица. Ведь Христос называл себя только пастырем.

Что важнейшие понятия христианства в среде иерархического священства становятся с течением времени совершенно пустыми (т. е. вырождаются), доказывает слово духовный. Когда в апостольское время произносилось: духовный, то это значило, что перед церковью предстоит апостол, учитель, пророк, вообще, имеющий духовное совершенство. Теперь же на языке церковнослужителей духовным обозначается всякий принадлежащий к их званию, сословию – т.е. нечто общее, безличное; говорят эта из духовного звания, потому что она дочь священника, или этот из духовных: сын дьячка. Характерно по безличию и название всех церковных служителей – духовенством. Конечно, в обществе, понимающем, что оно такое, высокие понятия не употребляются несоответственно. Напрасно думать, что это некоторая опрометчивость, ничего не значащее словоговорение, нет, это истинное свидетельство об утрате духа.

Мы уже говорили, что в церкви иерархического строя все члены ее (как иерархи, так и священники, так и миряне) духовно немощны (если только не являются избранниками Божьими, как св. Тихон Задонский, св. Июлиания Лазаревская и др.). Поэтому при смиренном чувстве своего недостоинства. при трезвой жизни (сравнительно с страстной житейской) и при старании любовно относиться ко всем (и к своим и к чужим) священнослужители различных санов могут достойно исполнять то сравнительно немногое, к чему они призваны.

При тенденции к большому властвованию (чем выше сан и чем больше наград земного порядка, тем все, величавее и дальше от простоты) при нечувствии своей большой ответственности (на словах многие ссылаются на свою ответственность, в особенности, при наложении наказаний) при недостатке любви – священство в церкви иерархического строя становится как бы несчастьем церкви.

Послушание. Священство (не апостольское) в церкви христианской есть учреждение немощное, вследствие немощности самой церкви, потерявшей способность рождать духовных. Но священство это утверждено Духом Святым (как мы говорили: в возгласе св. Игнатия Богоносца: держитесь епископов, пресвитеров, диаконов). Поэтому ему необходимо повиноваться, всегда быть в послушании, даже когда в своей немощности иерархи доходят до чрезвычайного недостоинства, до безобразия, как было, например, во времена Лютера: корыстная продажа отпущения грехов.

Истинное положение церкви требует, чтобы голосом всего народа (общим собранием) всякий нечестиво поступающий священнослужитель был удален, но, если правящая иерархия отстраняет народ от совместного с нею управления церковью (как управляли совместно с народом св. епископы первых столетий – например, Киприан, который ничего не предпринимал без совещания с паствой), то, хотя правящая иерархия и превышает свою власть, все-таки остается законной иерархией. Ибо при всеобщем духовном упадке народ не имеет духовной силы вернуть церковь к правильному строю. И всякий конфликт с иерархией поведет к бунту, распаду, реформации; чего, как актов насилия, церковь Христова не терпит в своих недрах.

Поэтому церковь при злоупотреблениях иерархии вступает в положение, которое пророчески определяется так: “Копится гнев Божий на день гнева”. Тогда мучительно тяжелеет крест верных (сердца терзаются неправдой, которую должны переносить безгласно). И соблазняются малые сии, усматривая в делах высокопоставленных оправдание своим неправедностям.

Уйти из церкви некуда. Кто думает, что, уходя от нечестивых начальников, только им не повинуется, в действительности, не хочет быть в церкви со всеми, и прежде всего со Христом. Ибо здесь долготерпение Божие, крест терпения – кто не несет его, “Меня не достоин”. Господь Сам знает, когда притти, чтобы водворить правду.

Ушедший из церкви впадает в некую самоуверенность и, заблудившись (связь с Главой потеряна), уходит все дальше и дальше от истин, благодатно хранимых в церкви (например, теряет помощь таинств, ибо искажает их). При этом каждый заблуждается по-своему.

Лютер отложился от Католической иерархии и тем обрек всех своих последователей на жизнь вне церкви. Теперь мы наблюдаем, на какие дремучие тропинки забрели многие протестанты в поисках будто бы истины учения (правильное учение всегда хранится благодатно в церкви). Протестантам надлежит вернуться в церковь.

Только в церкви возможно преображение, возврат к совершенному состоянию. В церковь вернется младенец мужского пола, как всадник на белом коне (оживет святая жизнь), пророчествует Откровение св. Иоанна.

CОВЕСТЬ ИЕРАРХА

Понимают ли лучшие представители иерархического священства, что они не суть духовные водители стада Христова? Конечно, понимают, но очень немногие. Вот свидетельство такого рода.

В начале девятнадцатого века один изумительный государственный деятель Сперанский (его двухлетнее генерал-губернаторство в Сибири – образ действия святого христианского правителя) в письме к архиеп. (позднее экзарху Грузии) Феофилакту удивлялся, что священнослужители любят спорить с атеистами, и не занимаются главным своим делом – перерождением внешнего человека в духовного*”. (Письма Сперанского; изд. академии). Вот что ответил ему иерарх церкви: “Весьма справедливо о внешнем и внутреннем пути христианина, но внешнему человеку не дано ведать Таинства царства Божия, т.е. занятый суетами мира и потребностями жизни, человек внутреннего мира не постигает и таковых людей большая часть в свете или почти весь род человеческий. Божество сообщалось всегда токмо с светоспособными, поручало им и принятый ими свет проливать на прочие состояния людей, по удобоприемлемости каждого. Кто же сии избранные, светоносные особы? Одни ли поставленные для обрядового богослужения или внутренние поклонники на сие истое свыше призываемые, может быть, без различия общежительных состояний. Иов и между поклонниками водим был духом Святыни Божией, а главнейшие противники пророков и Христа, кто были, как не служители внешней церкви”...

* Следует отметить, что Сперанского ненавидели все ревнители законнического благочестия (лжепостники, лжесвятые), которые в это время уже всецело завладели православной церковью, которые ненавидели бы, конечно, и св. Серафима Саровского, если бы Господь не скрыл его от внимания сильных в дремучих лесах Саровских (эта жгучая неприемлемость со стороны высокопоставленных иерархов сказалась через 75 лет при обсуждении канонизации св. Серафима: только крайняя настойчивость имп. Николая II заставила синод “уступить”). Священная клика ославила Сперанского, как подозрительного духолюбца (наложило на него клеймо ересепоклонника). Между тем, достаточно прочитать некоторые письма Сперанского к дочери, как перед нами восстает образ доброго, милосердного христианина и прекрасного сына церкви: “Как все легко с любовью и как тяжело без нея!..” “Нынче я говею и как бы желал я говеть непрерывно. И что мне весьма горько, я чувствую, что мог бы говеть непрерывно. Не только душа моя, но и само тело мое к тому способно. Другим надобно с ним бороться, у меня оно кротко и всегда почти покорно, как дитя”.

Какой смысл этого осторожного свидетельства умного иерарха об истинном делании в церкви его времени (т. е. вообще времен церкви в пустыне)? Он указывает на неспособность священства исполнять цель христианства, содействовать перерождению душевных в духовных. Этому могут содействовать только “светоспособные” (по его терминологии) или переводя на язык апостольский: духовные, “Богом на сие истое свыше призываемые” .

Прежде чем говорить о том, какое место занимают светоспособные в церкви иерархического порядка, мы должны изъяснить истинное значение для христианина священного писания и записанного священного предания, которые в этой церкви ставятся, так сказать, во главе угла.

ДВА КРЫЛА БОЛЬШОГО ОРЛА

“И даны были жене два крыла большого орла, чтобы она питалась в пустыне известное указанное время” (Откр. 12,6).

Как говорят, два крыла большого орла – священное писание и священное предание, на которых воспитываются члены церкви.

Какое значение имеет это воспитание? Можно ли познать истину через преподавание и чтение священного писания и записанного предания (оно дошло до нас в записанном виде)?

Единственный путь познания в христианстве – это дух Святый, посланный от Отца запечатлеть в душе каждого христианина истину. Дух Святый таинственно, в глубине восприятия каждой души, понятным ей образом (языком), раскрывает истину. Нигде и ни от кого не может душа научиться истине, как только от Духа Святого.

Слова апостолов, их словесное учение было только видимое и слышимое через посредство внешних чувств человека; но через апостолов и всех духоносных действует огонь Духа Святого, Он-то и превращает слышимое и мыслимое в живое, сердечное знание; дает человеку такую уверенность в невидимой и непередаваемой на человеческом языке истине, как любящий сын, скажем, уверен в присутствии в его жизни любящей матери. Эту истину уже никак и никто не будет в состоянии вырвать из его сердца.

Может ли человек познать истину через чтение священных книг? Нет, не может, если не будет откровения от Духа Святого. Бывает ли это откровение всем читающим? – нет не всем, далеко не всем, ибо большинство христиан легко отпадает от “веры” (имея ее по наследству, по привычке, а не сердечно веруя). Тот же, кто получил сердечное знание откровение, потерять веру не может, ибо она стала кровью его сердца.

* * *

Принадлежащий к церкви обязан усвоить себе догматы христианские. Что такое догмат, и как его можно усвоить?

Догмат есть выраженная словесно истина, сокровенное знание, преподанное церковью (собором), как формула.

Когда в церкви оказываются люди, вследствие охлаждения любви в Христовом обществе не воспринимающие сокровенного знания (что выражается в их положительном отношении ко всякого рода лжеучениям), и число этих людей возрастает, так что заполняет все тело церкви, тогда духоносным, ради спасения ближних, приходится обратиться к помощи стиля и методов творчества мира сего и начертать на бумаге – сделать как бы видимым то, что доступно только таинственному сердечному восприятию – иначе сказать: безграничное сделать ограниченным, или воплотить невоплощаемое. Поэтому первоначальные творцы догмата и дали это название, производя его от слова [dogem] – думать, полагать, также казаться. И слово догмат, означая: мнение, положение, заключение, носит в себе как бы признание нетвердости человеческих мыслей: мыслительная способность не в состоянии охватить Божественного откровения знания. Иерархическое священство в своем представлении о значении догмата так же, как и во всем духовно-христианском, показывает свою недуховность, утверждая, что догмат есть незыблемая христианская истина, ее точное выражение.

Сам по себе догмат есть нечто непонятное и неубедительное. Как может разум человеческий принять, что распятый Иисус есть Богочеловек, второе лицо Пресвятой Троицы, что есть еще третье лицо Бога – Дух святый, что Богородица – Приснодева?

Догмат это не христианское начало, а та доска, за которую должен держаться увлекаемый в хаос лжеучений.

Появление в церкви догматов, в особенности, их увеличение (на соборах) – это ниспадение христианства в нравственное состояние, в каком находились иудеи, получившие заповеди, написанные на скрижалях. Покрывало лежит на сердце тех, кто верует по догматам. Покрывало снимается, когда обращаются к Господу, т. е. стяжают Духа Святого, и истина становится кровью сердца.

Догмат принимается, как послушание Церковь иерархическая и держится послушанием. Она повинуется иерархам – блюстителям истины, зафиксированной в догматы.

Появление новых догматов в церкви, как мы видим из истории вселенских соборов, не есть новое откровенное знание, а только формулировка того знания, которое существовало в церкви, как тайное сокровенное каждой верующей душе; причина формулировки всегда одна и та же: новое распространяемое лжеучение. Св. отцы собирались на собор не для творческой радости созидания новых догматов, а с великой тяготой, чувствуя мучительную необходимость опровергнуть в несовершеннейших выражениях (сравнительно с тем светом истины, который горел в их сердцах) назойливую ложь, выдаваемую за истину. “Мы вынужденными нашлись исследовать нечестивое его (Нестория) учение”, – сказано в постановлении третьего (ефесского) Вселенного собора.

Церковь не богатеет от появления новых догматов, а духовно нищает (не той нищетой, о которой сказано в первой заповеди блаженства, а обратно – богатеет материально).

Церковь, где откровенное знание заменено догматами, и где догматика силится изъяснить при посредстве стиля и методов творчества мира сего божественные тайны (тайны Божии не имеют общего для всех языка),-эта церковь является не царственным священством, а обществом малых сих, еще не родившихся во Христе.

Пытливость ума (быть может вернее игра ума), громоздящего целые библиотеки за библиотеками, будто бы для раскрытия полноты христианского учения, является ни более ни менее, как вторжением в церковь творчества мира сего, создающего царство земное, ибо без откровения нельзя раскрыть тайны истины.

СВЯТЫЕ В ЦЕРКВИ ДОЛГОТЕРПЕНИЯ

“Дитя восхищено к Богу” (Откр. 12,5).

Появление духовных в церкви, которая не в состоянии сама их рождать и поддерживать любовью, есть, как мы сказали, чудо Божией милости. Но духовные здесь как бы не родные церкви. Пресвятая Богородица в видении св. Серафиму сказала, указывая Своим спутникам на святого: “этот нашего рода”. Явное свидетельство, что “наш род” в земной церкви тогда был исключением.