Текст книги "История сыска в России. Книга 2"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 39 страниц)

Рачковский же, конечно, все время работал для французской ориентации. В этой политике было заинтересовано и высшее начальство, и в 1901 году Рачковский дает роскошный обед в одном из аристократических парижских кафе, где был завсегдатаем и где все лакеи почтительно звали его general russe. На обеде присутствовал приехавший из Петербурга директор департамента духовных дел иностранных вероисповеданий Мосолов, специально вызванный для свидания с Мосоловым папский интернунций в Гааге Mons Tarnassi, Mons Charmetain и pere Burtin. На обеде обсуждался вопрос о проведении на папский престол, в случае ожидавшейся в ближайшем будущем смерти папы Льва XIII, кардинала русско-французской ориентации (Рамполла).

Министерство внутренних дел стремилось во всем этом деле, главным образом, к тому, чтобы гарантировать себе успех в борьбе с ополячением римско-католическим духовенством белорусов Холмщины и Северо-Западного края.

Вскоре после этого дипломатического обеда Рачковский едет секретно в Рим, получает аудиенцию у Льва XIII, которому представляет целый ряд данных о польской агитации кардинала Ледоховского и его соратников. Лев XIII высказывается за желательность иметь в России своего представителя. Рачковский ухватывается за эту идею, летит в Петербург, обрабатывает министра внутренних дел Горемыкина, который докладывает царю и добивается его согласия. Рачковский Возвращается в Париж и деятельно принимается за дальнейшую работу в этом направлении, но вдруг получает строжайшее предписание – прекратить кампанию.

Оказывается, что о таинственной комбинации Рачковского и Горемыкина проведали Победоносцев, граф И.Н.Игнатьев и министр внутренних дел Франции Ламздорф и уговорили царя дать отбой.

Это был первый удар по политической карьере Рачковского.

За первым вскоре последовал второй.

Когда в 1902 году царь с царицей Александрой Федоровной были во Франции, то до них дошли слухи о спирите и гипнотизере Филиппе, излечивающем нервные болезни. Рачковскому было приказано разыскать Филиппа и доставить в Компьен, где тогда жили русские высокие гости. Рачковский немедленно выполнил данное ему поручение. Филипп начал свои сеансы, и лечение пошло столь удачно, что счастливый эскулап вскоре отправился вместе с императорской четой в Петербург и стал пользоваться там громадным влиянием. Рассказывают, что когда Филипп захотел за свои придворные услуги получить звание русского врача, то он добился даже и этого благодаря угодливости Витте и директора медицинской академии Пашутина.

Нам неизвестно, какие отношения были у Рачковского с Филиппом, но он почему-то воспылал благородным негодованием и написал личное письмо императрице Марии Федоровне, где вскрывал всю пагубность влияния Филиппа, который-де является орудием в руках масонов.

Императрица-мать имела крупный разговор с коронованным сыном и не скрыла источника полученных ею сведений о Филиппе.

Царь страшно разгневался, вызвал к себе Плеве, тогда уже министра внутренних дел, и горько жаловался ему “на подлеца Рачковского”. Плеве, давно уже, со времен Дегаева, не любивший Рачковского и боявшийся его, воспользовался удобным случаем, вызвал Рачковского в Петербург и для выяснения его проделок назначил над ним следствие.

Над головой нашего героя нависла гроза; казалось, падение неизбежно, так как “проделок” за душой Петра Ивановича было немало. Но сильные друзья (среди них дворцовый комендант Гессе) выручили. Следствие было вскоре прекращено. Рачковский же был выслан сначала в Брюссель, а затем в Варшаву; и в Брюсселе и в Варшаве он виделся со старым своим приятелем Евно Азефом.

На место Рачковского заведующим заграничной агентурой в ноябре 1902 года был назначен Леонид Александрович Ратаев, начальник Особого отдела Департамента полиции. Война между Рачковским и Плеве с его помощниками шла, видимо, по всему фронту. В этой войне не последнюю роль играл Ратаев, и в планы его начальства и его самого входило, конечно, как можно сильнее опорочить во всех отношениях деятельность Рачковского. Так, уже 22 декабря 1902 года Ратаев пишет Лопухину:

“В настоящее время, по истечении двух месяцев, я позволю себе доложить Вашему превосходительству, что ос-

новой для сметы на будущий год должен служить счет расходам, представленный действительным статским советником Рачковским в августе текущего года в последний его приезд в С. -Петербург, с некоторыми изменениями, соответственно настоящим потребностям.

Расходы по разъездам в 600 франков в месяц едва ли можно признать чрезмерными, если под словом “разъезды” подразумевать все расходы во время путешествия.

Надолго отлучаться из Парижа, куда стекаются все предписания, запросы и донесения, неудобно, а между тем оставлять без самоличного надзора Лондон и Швейцарию я не признаю возможным, в особенности, пока все не наладилось так, как мне хочется.

По части секретных сотрудников, я полагаю не придерживаться строго рамок Лондона, Парижа и Швейцарии, а предлагаю раскинуть сеть несколько шире. Уже мною лично приобретено трое сотрудников: один добавочный для Парижа (специально для наблюдения за русской столовой), одного для Мюнхена и одного я полагаю послать в Бельгию, где в Брюсселе и Льеже образовалось порядочное гнездо. Из числа прежних сотрудников не все еще перешли ко мне, но перейдут с отъездом П.И. из Парижа…

Независимо сего мне во что бы то ни стало необходимо приобрести сотрудника среди специально поляков. В Лондоне польская революция очень сильна и весьма серьезна, освещение же, на мой взгляд, не вполне достаточное. Подробный доклад по Лондону составляется, и для его окончания мне необходимо еще туда поехать, что я и сделаю, представив окончание работы о “Желтых”.

Наружное наблюдение – самое слабое место агентуры. Из 10 показанных в расчете наружных агентов действительно пригодных только 6, и то из них один Продеус в командировке, в Берлине, но жалованье ему плачу я. Остальные четыре в полном смысле слова инвалиды, непригодные к живому делу. Пока еще я по отношению к ним ничего не предпринимал, но предполагаю, дав известный срок, отпустить их на пенсию и взять на их место новых. Но, не дожидаясь их увольнения, я уже принанял трех опытных филеров и командировал их в Швейцарию… Из Швейцарии можно считать до известной степени обставленной только одну Женеву. Между тем, Швейцария в настоящее время – самый бойкий и серьезный революционный пункт.

Во главе командированных людей я поставил одного из старейших, наиболее опытных и развитых наружных агентов и поручил ему, войдя в соглашение с местными полицейскими чиновниками, организовать наблюдение в следующих пунктах: Женева, Цюрих, Берн и Лозанна.

Когда дело несколько наладится, я поеду на места и, убедившись в правильности постановки дела, я думаю его сделать главным приказчиком по Швейцарии, вроде того, как г. Гартинг в Берлине. В настоящее время этот агент получает в месяц 350 франков (менее 250 франков не получает ни один), 150 франков на мелкие расходы и 10 франков суточных, как находящиеся в командировке. Сообразно с новым положением придется увеличить жалованье до 700 франков.

Когда мне удастся наладить Швейцарию, я постараюсь связать швейцарское наблюдение с берлинским, а последнее с заграницей.

На Швейцарию отпускается всего 2 тысячи франков в месяц, и эту цифру придется значительно пополнить из других статей бюджета.

Равным образом я принимаю на свой счет те поручения, которые я по своим личным надобностям возлагаю на г.Гартинга, как, например, организация наблюдения в Штутгарте. Остальные расходы остаются те же, что и при Рачковском. Из них лишним бременем на мне лежит плата 500 франков чиновнику главного управления общественной безопасности (Surete generale). Это, в сущности, политическая полиция, приноровленная к местным французским нуждам, и мне этот чиновник ничего существенного не дает, покончить же с ним я не решаюсь, так как он может мне вредить; гораздо для меня важнее префектура полиции, но здесь я нашел натянутые отношения. Самый нужный для меня человек – г. Пюибаро – личный враг П.И.Рачковского. Мне приходится буквально все приобретать тайком и за сдельную плату.

Я уже сделал шаги к примирению с этим господином, который занимает должность начальника Bureau de recherches, боюсь, что это обойдется недешево. В Париже мне приходится держать три квартиры: одну собственную, где живу, и две конспиративных. Далее следуют телеграфные и почтовые расходы, содержание канцелярии и т.п. Кроме того, здесь даром буквально ничего не достается и за все приходится тем или иным способом платить… потому я убедительнейше ходатайствую, хотя бы на первый год, сохранить мне отпускаемую сумму в размере 194450 франков в месяц. В эту сумму хотя и входят деньги, отпускаемые будто бы на Галицию, но они, как изволите видеть из сметы, идут на покрытие других потребностей агентуры”.

На это письмо Лопухин, по распоряжению министра внутренних дел, сообщил 31 декабря 1902 года, что на 1903 год смета на содержание агентуры в Париже, Лондоне и Швейцарии сокращается до 150 тысяч франков и что в эту смету не включены расходы по содержанию агентуры в Галиции, которую предположено выделить в самостоятельную организацию.

В январе 1904 года смета парижской агентуры была сокращена еще на 154600 фунтов (в год), получавшихся двумя секретными сотрудниками, которые оставили службу в парижской агентуре и перешли в берлинскую.

Таким образом, по сметам 1904 и 1905 годов на агентуру в Париже отпускалось всего 134 тысячи фунтов в год.

Такими сокращениями Ратаев был, конечно, очень недоволен и все время стремился вернуться к прежней смете заграничной агентуры, не упуская при этом указывать начальству на недостатки управления Рачковского.

28 января 1903 года Ратаев снова посылает Лопухину доклад с интересной характеристикой тогдашней агентуры в Швейцарии.

“По приезде в Париж, – докладывает Ратаев, – я попал в очень тяжелое положение. По моей долголетней службе я сразу понял, что способы ведения дела моим предместником значительно устарели и совершенно не приспособлены к современным требованиям департамента.

Как я уже писал, наиболее слабым пунктом оказалась Швейцария, а между тем я застал момент, когда центр и даже, можно сказать, пульс революционной деятельности перенесен именно туда. На меня сразу посыпались из департамента запросы по части выяснения разных лиц в Швейцарии, а у меня, кроме чиновника женевской полиции, под руками не было никого. А сие весьма недостаточно по той причине, во-первых, что пользоваться этим чиновником можно только с соблюдением особых предосторожностей.

Если надо выяснить какое-либо лицо, проживающее без заявления своей личности в полицию, то надо написать на это лицо анонимный донос, и тогда чиновник получает уже распоряжение своего начальства. Иначе делать нельзя, так как он боится потерять место. Конечно, я все усилия направил на поправление дела в Швейцарии, и за короткое время удалось уже кое-что сделать в этом направлении. Конечно, все это далеко еще не удовлетворительно, но впоследствии я рассчитываю, быть может, чего-нибудь добиться. Наблюдение здесь вообще довольно затруднительно, и притом еще эта трудность осложняется его дороговизной.

Для наглядности я прилагаю при сем отчет в расходовании сумм за истекший январь… Остаток и даже с нехваткой пошел на содержание внутренней агентуры. Последняя также весьма и весьма нуждается в реорганизации и освежении.

Во-первых, она сильно распущена и набалована. После того, например, как я путем значительных затрат и исключительно благодаря сметливости и распорядительности старшего швейцарского агента установил Кракова наружным способом, секретный сотрудник, которого я об этом оповестил, ныне уведомляет, что он об этом “уже знает”, так как Краков прибыл еще в конце января из России, где виделся с Негрескул, а потом прожил несколько дней в Берлине. Теперь он живет с сестрами Малкиными.

Чтобы дело пошло более или менее удовлетворительно, необходимо дать, во-первых, время, а во-вторых – деньги. Я убедительно просил и прошу на первый год оставить неприкосновенной ту сумму, которая отпускалась П.И.Рачковскому. Будьте уверены, что я ее расходую с надлежащей экономией и осторожностью, а если что переплачиваю пока, то потому, что еще новичок в деле.

Самым обременительным я считаю деньги, даваемые чиновнику лондонской полиции и главного управления общественной безопасности в Париже. Но я их получил от моего предшественника, и если этот расход сократить, то в Лондоне уже ничего нельзя будет .сделать, а в Париже мне станут умышленно портить…”

ИНТРИГИ ПИНСКОГО МЕЩАНИНА

Несмотря на происки своих врагов, главным образом Рачковского и Гартинга, Ратаев крепко сидел на своем месте, пока был жив Плеве – враг Рачковского, а директором департамента состоял Лопухин.

Рачковский в это время вел сложную подпольную игру против Плеве, которая еще не выяснена с достаточной полнотой; но в этой большой игре старый интриган, не останавливавшийся ни перед чем и ничего никому не прощавший, не упускал случая подвести мину и под своего счастливого соперника и заместителя Ратаева.

В этом Рачковскому оказывал незаменимую помощь его достойный питомец Ландезен-Гартинг, заведовавший в это время, как мы уже видели, берлинской агентурой.

Гартинг формально был подчинен Ратаеву, но на деле был совершенно самостоятелен и в своих докладах директору Департамента полиции делал прямые доносы на своего непосредственного начальника, на его бездействие или упущения. Но Ратаев держался крепко не только благодаря благосклонности к нему Плеве, но и потому, что в его секретной агентуре работали провокаторы и шпионы такой высокой марки, как Лев Бейтнер, Марья Алексеевна Загорская и сам Евно Азеф.

Благодаря им Ратаев мог хорошо освещать деятельность и планы и старых народовольцев, и нарождавшихся социалистов-революционеров. Первых, в том числе Бурцева с Краковым, обхаживал Бейтнер, вторых – Загорская и особенно Азеф, который доставлял своему патрону чуть не ежедневные рапорты и, между прочим, подробнейшие доклады о съезде социалистов-революционеров в Женеве 5 июля 1903 года, о конференции представителей российских революционных и оппозиционных групп и организаций в Париже 9 – 22 октября 1904 года, на которой партию эсеров представляли Чернов и Азеф.

Казалось бы, все предвещало Ратаеву долговременное пребывание на посту заведующего заграничной агентурой; по иронии судьбы в ег о царствование получили даже свое завершение некоторые из начинаний его предшественника и врага Рачковского.

Как известно, еще Рачковский организовал кружок французских журналистов в1901 году и осенью того же года поднял благодаря им в парижских газетах кампанию против русских эмигрантов, но поставить это дело на должную высоту он “за недостатком соответственных ассигнований” не мог, если не считать его неудачной попытки организовать знаменитую Лигу для спасения российского отечества.

Мечта Рачковского осуществилась лишь при Плеве и при Ратаеве, когда в марте 1903 года был командирован в Париж для сбора соответственной информации и подкупа иностранной прессы Иван Федорович Манусевич-Мануйлов (Нововременский, Маска); в распоряжение Мануйлова отпускалось 12 160 рублей ежегодно.

Впоследствии эта сумма значительно возросла, так как на один подкуп “Echo de Paris”, “Gaulois” и “Figaro” Манусевич-Мануйлов тратил в год не менее 24 тысяч франков. Подкуп этот совершался в виде абонементов на некоторое количество экземпляров данной газеты. Кроме того, Манусевич-Мануйлов издавал в Париже в течение нескольких месяцев журнальчик “La Revue Russe”, поставивший себе целью парализовать “интриги”, направленные против России; редакция этого журнальчика помещалась в квартире редакции газеты “Figaro”, официальным редактором и сотрудниками были французы. Средства на издание “La Revue Russe” – 10 тысяч франков в месяц – были отпущены из личных средств Николая II. Манусевич-Мануйлов сносился непосредственно с самим министром внутренних дел Плеве и совершенно не зависел от Ратаева…

В ведение же Ратаева в 1904 года поступил и политический сыск на Балканском полуострове.

Когда в январе 1904 года после разоблачения роли Александра Вайсмана, как агента Департамента полиции в Вене

и на Балканах, было решено закрыть и ликвидировать балканскую агентуру, то жандармский Полковник Владимир Валерианович Тржецяк, стоявший во главе ее, а затем находившийся при Варшавском губернском жандармском управлении, в феврале 1905 года был назначен в помощники к Ратаеву для наблюдения за русскими на Балканском полуострове. 27 февраля Тржецяк выехал из Варшавы в Вену на свидание с Ратаевым и с ним объехал Балканский полуостров – Белград, Софию, Константинополь – для организации агентуры в этих странах и обследования фабрики бомб в Софии. После этого путешествия Тржецяк выехал в Одессу для установления связи между балканской агентурой и жандармскими заграничными властями, а затем в Варшаву и в С-Петербург.

Здесь мы воспользуемся случаем, чтобы охарактеризовать состав балканской агентуры до ликвидации ее в 1904 году при полковнике Тржецяке. В ведение этой агентуры входили Румыния, Болгария, Сербия и Вена. В Румынии под началом полковника Тржецяка находилось 1б агентов: Осадчук Иван Осипович, Мотылев Александр Александрович, Табо-ри Самуил, он же Самуилов, Мелас Григорий Анастасьевич, Терзич Иван, Кралевич Михаил, Гаспар Александр, Ивахнов Трифон Илларионович, Руэ, Зирра, Лапинский Антон, Яманди Григорий Федорович, Стоев Иоаким Степанович, Тридас Сюзанна, Буянов Харлампий и Хорошев Иван. В Болгарии было 5 агентов: Озеров Антон Михайлович, Перлин На-хман Сендеров, Заверуха Емельян, Шварц Петр Андреевич, Богданов. В Сербии двое: Гведич, Джайя Иован. В Вене один Вайсман Шимон Мойше-Мордков (брат Александра).

Кроме того, в Бухаресте было два сортировщика писем и в Яссах два почтальона. Среди этих сотрудников находится значительное число лиц, специально занимавшихся перлюстрацией писем политических эмигрантов.

Затем интересно отметить участие в этой агентуре иностранных политических чинов: Гаспара – комиссара Бухарестской сыскной полиции, Гнедича – помощника градоначальника в Белграде, Зирра – румынского полицейского комиссара на станции Плоешти. Также не лишено интереса то, что оказывал различные мелкие агентурные

услуги в качестве случайного сотрудника письмоводитель Российской императорской миссии в Бухаресте Иоаким Степанович Стоев.

Из других сотрудников, уже перечисленных нами выше, остановимся здесь лишь на следующих:

Осадчук специализировался главным образом-по организации агентуры и перлюстрации почты, вел таковую в Бухаресте, Варне, Рущуе и Яссах;

Мелас Георгий Анастасьевич, грек, с успехом выполнял поручения агентурного свойства во всех румынских городах, расположенных по Дунаю… “обладает личной инициативой, находчив, хитер и не стесняется средствами для достижения цели”;

Озеров Антон Михайлович имеет сношения с македонскими революционерами и с проживающими в Женеве членами группы народовольцев, наблюдал за тем, чтобы эсеры не получили от македонских революционеров взрывчатых веществ;

Перлин Нахман Сендеров жил в Бухаресте, а затем с 1902 года в Париже, жил по паспорту Александрова, в 1892 году окончил Бухарестский университет с дипломом доктора медицины, способствовал организации в Румынии и Болгарии революционной агентуры, в 1888 году сообщил о готовившемся русскими революционерами в Париже динамитном взрыве, об отъезде Черкасова и Бурцева в Лондон, участвовал в организации арестов революционеров Ананьева и Корсакова и в попытке ареста Бурцева, с 1902 года до осени 1903 года жил в .Париже и занимался в клинике Шарко, а затем переселился на постоянное жительство в Софию;

Шварц – помощник адвоката в Софии – оказывал в качестве случайного сотрудника агентурные услуги Александру Вайсману, а по отъезде того в С. -Петербург обслуживал Софию и вел там, между прочим, перлюстрацию… “обладает достаточными нравственными основами и вполне воспитан”;

Джайя – редактор-издатель сербской газеты “Народ” в качестве случайного сотрудника оказывал Тржецяку и его предшественнику ряд агентурных услуг;

Вайсман Шимон в 1895 году перешел на службу в заграничную агентуру и организовал агентурное наблюдение в Вене, где первые 5 лет был студентом Венского университета, прекрасно начитан, интеллигентен, исполнителен и корректен, обладает нравственными качествами, порядочен, честен, предан делу и ведет его сознательно; по закрытии балканской агентуры Вайсман оставлен при агентуре Департамента полиции.

Берлинская агентура при Ратаеве находилась под самостоятельным управлением Гартинга, который проявлял большую активность, особенно в деле вербовки секретных сотрудников. Перечислим некоторые из его подвигов в этой области.

В 1903 году Гартингом был командирован в Мюнхен старый сотрудник для выяснения более видных деятелей тамошних революционных колоний; новому сотруднику выдано авансом через Квицинского в С-Петербурге 150 рублей (324 марки); внутренний старый сотрудник берлинской агентуры был отпущен осенью 1903 года в Россию, но вскоре вернулся обратно; секретный сотрудник в Гейдельберге (3.) помогал в 1904 году контролировать переписку АТоца и И.Фундаминского; в конце 1903 года в Швейцарию для выяснения раскола в организации “Искры” был командирован секретный сотрудник (несомненно, Житомирский). Наконец, в январе 1904 года Гартингом приобретен сотрудник Москвич. А уже в феврале 1904 года сотрудник Москвич был передан в распоряжение самого Ратаева.

Приводим здесь интересное письмо по этому поводу Лопухина к Ратаеву от 9 февраля 1904 года:

“Поступающие данные о деятельности русской эмиграции свидетельствуют, что наиболее активные ее силы сосредоточиваются в Швейцарии и преимущественно в Женеве, где находятся центры обеих главнейших революционных групп, то есть социалистов-революционеров и социал-демократов, а равно помещаются редакции для печатания их партийных органов.

Благодаря такой группировке активные революционные деятели, выбывающие из России, а также лица, укрывающиеся от преследования властей, по прибытии за границу, естественно, стремятся в Швейцарию, где примыкают к готовым уже кадрам и таким образом формируют все более и более сплоченное революционное сообщество. В сих видах представляется своевременным принять меры к обеспечению вполне правильного и всестороннего освещения деятельности означенных революционных центров, причем для достижения сей цели необходимо усилить действующий в ввереном Вам для наблюдения районе агентурный состав.

В последнее время департамент заручился предложением услуг известного Вам секретного сотрудника (псевдоним Москвич), который по своему положению и старинным связям в революционной среде может оказать полезные услуги по делам порученной Вам агентуры. Названный Москвич имеет при себе организованный им лично состав сотрудников и вознаграждение за труды получает совместно с ними из сумм департамента по 2 тысячи франков в месяц.

Сообщая об изложенном, предлагаю Вашему превосходительству разыскать Москвича, вступить с ним в ближайшее сношение и о результатах деятельности доносить мне. Вы можете предъявить сотруднику настоящее письмо и поставить его в известность, что настоящее изменение в первоначальной программе его положения и будущей деятельности проистекает непосредственно из соображений пользы дела и розыскной службы и что от принятия его предложения зависит вопрос о дальнейшем существовании самого соглашения с ним департамента”.

Удалось установить, что под псевдонимом Москвич скрывается старый наш знакомый Лев Бейтнер.

Таким образом, у Гартинга в Берлине в начале 1904 года были в распоряжении следующие секретные сотрудники:

1) Ростовцев (Житомирский),

2) Москвич (Лев Бейтнер),

3) Киевлянин – тоже Житомирский, которого изворотливый Гартинг, не брезговавший и малым, проводил в отчете под двумя кличками, а платил, конечно, одному, а не двум Житомирским,

4) 3. (переехал из Лейпцига в Гейдельберг, несомненно Зинаида Жученко),

5) Степанов,

6) Обухов (осенью 1904 года командирован в Россию),

7) Кондратьев (с октября 1904 года).

Ежемесячные расходы на берлинскую агентуру достигали в это время 96 300 франков. В эту сумму не входили, конечно, различные публицистические упражнения в немецкой прессе, которые оплачивались особо; так, например, за напечатание письма министра внутренних дел к Стэду в “Darmshtadter Tagblatt” уплачено 100 марок.

Вероятно, и здесь не побрезговал Гартинг ста марками, так как ясно, что такую сенсационную вещь, как письмо Плеве к Стэду, всякая газета напечатает не только даром, но даже и деньги хорошие заплатит.

В 1904 году Гартинг был вызван в Петербург, и ему была поручена директором Департамента полиции Лопухиным организация контрразведки для борьбы с японским шпионажем, во главе которого стоял Акаши, а затем и специальная миссия – принятие мер для охраны пути второй эскадры Рожественского на Дальний Восток. Закипела работа.

Для борьбы с японцами Гартинг призвал “старую гвардию” филеров, следивших раньше за русскими революционерами, и провокаторов, сам же метался по Европе, следом за Акаши и другими настоящими и мнимыми японскими шпионами: сегодня в Петербурге, завтра в Берлине, послезавтра в Стокгольме, в Копенгагене. Заслуженному провокатору Гартингу ассигнуются громадные суммы (200 или 300 тысяч рублей), даются широкие полномочия…

В результате – знаменитый и печальный для нас гулль-ский инцидент, когда разнервничавшийся под влиянием гартинговских “достоверных донесений”, а по словам некоторых свидетелей и прямых указаний присутствовавшего на одном из судов Гартинга, командиры эскадры Рожественского расстреляли флотилию английских рыбаков, приняв их за японские миноносцы. Как известно, Россия оказалась тогда на волоске от войны с Англией…

Виновник этого позорного для нас международного конфликта Гартинг получил большую денежную награду и орден Владимира, дававший мещанину города Пинска, провокатору Абраму Гекельману, право на потомственное дворянство…

Несмотря на столь успешную деятельность Гартинга, какие-то высшие соображения Департамента полиции, а вернее, подпольная игра партий в Министерстве внутренних дел, привели последнее к убеждению, что берлинскую агентуру нужно ликвидировать как самостоятельное учреждение, и наблюдение за русскими революционерами, проживающими в Германии, предоставить центральной парижской агентуре.

17 января 1905 года директор Департамента полиции Лопухин, у которого заведующим Особым отделом политической агентуры состоял Макаров, представил товарищу министра внутренних дел доклад, в котором, между прочим, пишет:

“В 1901 году ввиду скопления в Берлине значительного количества русских революционеров, признано было необходимым выделить из парижской агентуры для названного города отдельный орган политического розыска, сохранение коего за принятием германским правительством особо репрессивных мер против иностранных подданных, занимающихся революционной деятельностью, в настоящее время представляется излишним…

За последние годы главным руководящим центром русской политической эмиграции является Швейцария и в особенности Женева, где и необходимо сосредоточить все наблюдательные силы заграничной агентуры, что возможно будет достигнуть при объединении парижской и берлинской агентур и передаче в распоряжение чиновника особых поручений Ратаева всех наблюдательных агентов и секретных сотрудников берлинской агентуры”.

Доклад директора департамента Лопухина получил утверждение министра внутренних дел на следующий же день, и берлинская агентура перестала существовать как самостоятельное учреждение.

Но с исчезновением из полицейского и вообще земного горизонта Плеве, убитого в июле 1904 года, соотношение сил боровшихся за власть партий изменилось, и верх взяла клика, в которой не последнюю роль играл Рачковскийй, и уже в первой половине 1905 года мы видим его на крайне важном посту вице-директора Департамента полиции по политической части с правами директора департамента.

Рачковский не замедлил восстановить только что упраздненную Лопухиным берлинскую агентуру, а своего питомца Гартинга снова сделал заведующим этой агентурой; для этого Рачковскому достаточно было представить 11 июня 1905 года министру внутренних дел доклад, в.котором он, между прочим, пишет следующее:

“Принимая во внимание, что ео времени объединения названной агентуры (парижской и берлинской) Берлин по своей близости к русской границе не утратил для революционеров своего значения и там продолжает сосредоточиваться значительное количество активных деятелей различных партий, включительно до террористов, которые при отсутствии ныне правильно организованного агентурного наблюдения могут совершенно свободно осуществлять свои преступные замыслы. Департамент полиции полагал бы существенно важным незамедлительно восстановить берлинскую агентуру на прежних основаниях”.

Легко было убедить петербургских самодержцев, что вчерашняя истина стала грубым заблуждением.

Ратаеву было предложено немедленно вернуть в распоряжение Гартинга соответственные суммы, отпущенные на агентурное наблюдение в Германии. Из переписки, возникшей по этому поводу, мы видим, между прочим, что во времена ратаевского управления содержание парижской, лондонской и швейцарской агентур обходилось в 134400 франков в год, из которых на Лондон шло 50 тысяч и на Швейцарию 18 тысяч франков.

За этим щелчком по самолюбию Ратаева вскоре последовал и настоящий удар.

1 августа 1905 года Ратаев был устранен от заведования заграничной агентурой и вместо него был назначен его враг Аркадий Гартинг.

Конечно, Ратаев немедленно полетел в Петербург, чтобы пустить в ход соответствующие пружины, но все было тщетно; пришлось примириться и отойти от власти. В утешение, впрочем, он получил в виде пособия 15000 франков и поселился в Париже, где и жил с тех пор под фамилией Рихтера. Приводим следующую интересную выписку из докладной записки Ратаева министру внутренних дел от 9 – 22 марта 1906 года:

“Я решил представить на Ваше благоусмотрение краткий обзор моей деятельности с сентября 1902 года по июль 1905 года. Должность мою я вынужден был покинуть совершенно неожиданно без всяких предупреждений и как раз в тот самый момент, когда агентура среди партии социалистов-революционеров достигла небывалой высоты и ожидались весьма крупные результаты. В минувшем июле(1905 г.), когда я приехал в Петербург, я застал странное положение.