Текст книги "История сыска в России. Книга 2"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

В состав контрреволюционной троцкистской террористической группы военных работников входили: ответственный работник НКО Чернявский М. К, слушатели Военно-химической академии Козырев В. И., Иванов Ф. Г. и инженер ЦАГИ Новожилов М. И.

Руководящая роль в этой группе принадлежала Чернявскому, который установил во время заграничной служебной командировки связь с зарубежной троцкистской организацией, получил от нее задание подготовить и совершить террористический акт против Сталина. Непосредственными исполнителями террористического акта намечались Иванов и Новожилов. Связь этой группы с контрреволюционной группой комендатуры Кремля поддерживалась через Козырева, который неоднократно встречался с Дорошиным.

В состав контрреволюционной террористической белогвардейской группы входили бывшие белогвардейцы: Сина-ни-Скалов Г.Б., Гардин-Гейер АА, Воронов ЛА, Сидоров А.И. и жена Воронова, она же сестра Синани-Скалова – Надежда Скалова.

Руководящая роль в этой группе принадлежала Сина-ни-Скалову, который был связан с активными деятелями зиновьевско-каменевской подпольной контрреволюционной организации Мадьяром и другими.

Непосредственная связь белогвардейской группы с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через Муханову.

Деятельность контрреволюционных террористических групп стимулировалась одним из организаторов и руководителей бывшей зиновьевской подпольной контрреволюционной группы Л. Б. Каменевым, который в 1933 – 1934 годах систематически допускал злобные клеветнические выпады против руководства ВКП(б) и особенно против Сталина.

Непосредственная связь Каменева с контрреволюционной террористической группой служащих правительственной библиотеки поддерживалась через его брата Н.Б, Розенфельда. Он, встречаясь с Н.Б. Розенфельд (бывшей женой), Мухановой и Корольковым, распространял исходящую от Каменева контрреволюционную клевету против руководства ВКП(б) и Советского правительства, в особенности против Сталина, вел контрреволюционную агитацию и принимал непосредственное участие в подготовке террористического акта против Сталина.

Служащие кремлевских учреждений Кочетова М. Д., Ко-нова А. И., Минервина Л. Н., Гордеева П. И., Авдеева А. Е. и бывший белогвардеец Руднев С. А. в 1933 – 1934 годах вели антисоветскую агитацию и распространяли контрреволюционную клевету о руководителях ВКП(б) и Советского правительства.

Обвинительное заключение в отношении осужденных особым совещанием при НКВД СССР не составлялось, а в постановлениях особого совещания на всех них указана общая формула обвинения – “контрреволюционная деятельность”.

Большинство осужденных как военной коллегией, так и особым совещанием виновными в контрреволюционной и в том числе в террористической деятельности себя не признало.

Так, из 30 осужденных военной коллегией Верховного Суда СССР 14 человек виновными себя не признали.

В ходе судебного заседания по этому делу Каменев в предъявленном ему обвинении виновным себя, как и на предварительном следствии, не признал и показал, что “…после того, как в 1932 году он пересмотрел идейные основания своей борьбы с руководством партии, в частности со Сталиным, у него никакой озлобленности против него не было и быть не могло”, что о “террористической” группе в правительственной библиотеке в Кремле,, якобы готовившей убийство Сталина, ничего не знал.

Следствие по делу Каменева и других производилось необъективно, с грубыми нарушениями законности. Обвинение Каменеву не предъявлялось в течение четырех месяцев, с материалами дела он ознакомлен не был, никого из подсудимых по данному делу, кроме своего брата Розенфельда, его бывшей жены Розенфельд и племянника, не знал.

В свою очередь, абсолютное большинство подсудимых (за исключением ИГ. Розенфельда, НА Розенфельд и Е.К. Мухановой) показаний о “преступных связях” с Каменевым не давало.

В 1937 году библиотекарь Муханова, находясь в тюрьме, рассказала, что никакого следствия и суда по делу “террористических групп”, возглавляемых Каменевым в правительственной библиотеке, не было, так как весь процесс был вымышленным.

Перед судом начальник секретно-политического отдела НКВД СССР, в производстве которого находилось дело, угрожал ей, что если она откажется от данных на следствии показаний, то ее расстреляют. С этой же целью ее вызывал и Вышинский.

Синани-Скалов, также осужденный вместе с Каменевым, находясь в заключении, рассказывал другим осужденным, что в 1935 году в результате принуждения и угроз расстрелом со стороны следователей он вынужден был признать себя виновным.

Весь процесс по так называемому “кремлевскому” делу был инсценирован секретно-политическим отделом НКВД СССР

Позднее осужденный вторично к расстрелу Розенфельд (племянник Каменева) в судебном заседании в 1937 году заявил, что его показания, которые он давал в 1935 году на предварительном следствии по так называемому “кремлевскому” делу, не соответствуют действительности.

В 1956 – 1958 годах Главной военной прокуратурой производилось дополнительное расследование данного дела по вновь открывшимся обстоятельствам, в ходе которого установлено, что это дело было искусственно создано в 1935 году НКВД СССР. Никаких объективных доказательств, которые бы свидетельствовали о виновности арестованных, органами следствия в 1935 году добыты не были, “признательные” показания отдельных лиц противоречивы, неубедительны и объективно ничем не подтверждены. Они были получены противозаконными методами.

Бывшие сотрудники НКВД СССР, принимавшие непосредственное участие в расследовании этого дела, в 1937 – 1938 годах были осуждены.

НАРУШИТЕЛИ ПАРТИЙНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ

В марте – апреле 1935 года в Москве особым совещанием при НКВД СССР было рассмотрено дело так называемой “московской контрреволюционной организации” – группы “рабочей оппозиции”.

По этому делу были привлечены 18 человек: А.Г. Шляпников, СП. Медведев, Г.И. Бруно СИ. Масленников, МА Ви-чянский, В.П. Демидов. М.Н. Иванов, М.Ф. Прокопенко, И.И. Николаенко, М. И. Прокопенко, А. А. Серебренников, В.Е. Тарасов, АА Тихомиров, Н.И. Ружицкая, З.И. Ахмедова, М.И. Догадина.

Шляпникову и Медведеву предъявлялось обвинение в том, что, являясь руководителями так на зываемой “рабочей оппозиции”, они проводили подпольную антисоветскую подрывную деятельность.

А. Г. Шляпников будто бы создал и возглавил в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы “рабочей оппозиции”, а также совместно с Медведевым возглавлял так называемую “московскую контрреволюционную организацию” – группу “рабочей оппозиции”.

Члены этой группы якобы периодически собирались на квартире у Медведева или у Шляпникова, где критиковали политику партии и Советского правительства, вырабатывали контрреволюционные установки.

Все члены “группы” подверглись уголовному и партийному наказанию. При этом в качестве одного из важнейших звучало обвинение в приверженности членов группы к идеологии платформы “рабочей оппозиции”, сформировавшейся в начале 20-х годов и подвергнутой критике на X съезде РКП(б) в 1921 году.

И по всему существу этого дела и даже по официальной формуле обвинительного заключения, подготовленного в 1935 году НКВД, эта группа не имела ничего общего с “рабочей оппозицией”, кроме того, что некоторые из ее участников в свое время действительно поддерживали известную группе платформу “рабочей оппозиции”, прекратившей существование еще в 1922 году.

В полностью фальсифицированных обвинениях в 1935 и 1937 годах была сделана попытка искусственно увязать участников так называемой “московской контрреволюционной организации” – труппы “рабочей оппозиции” с якобы продолжавшейся и в 30-е годы деятельностью былой оппозиционной группы внутри РКП(б).

История “рабочей оппозиции”, название которой было использовано весной 1935 года при возникновении и расследовании настоящего дела, уходит своими корнями к тому переломному этапу, когда страна осуществляла переход от гражданской войны к мирному строительству.

“Рабочая оппозиция”, лидерами которой стали Шляпников, Коллонтай, Медведев и другие сформировалась в ходе внутрипартийной дискуссии о “верхах” и “низах”, заметной исходной вехой в которой стала Всероссийская конференция РКП(б) (сентябрь 1920 г.).

К концу года разгорелась дискуссия о сущности и роли профсоюзов.

Дискуссия проходила на фоне резкого обострения ситуации в стране – политического и экономического кризиса начала 1921 года. Установки “рабочей оппозиции” излагались в ее тезисах X съезду РКПб) под названием “Задачи профессиональных союзов (к X съезду партии)” и в брошюре Коллонтай “Рабочая оппозиция”.

Основная идея установок состояла в немедленной и полной передаче управления народным хозяйством в руки профсоюзов, как это в перспективе намечалось и Программой РКП(б), принятой в марте 1919 года.

Верховное хозяйственное управление предлагалось закрепить за Всероссийским съездом производителей. В политической области предполагалось осуществить меры по освобождению партийных органов от функций непосредственного хозяйственного управления. Одновременно ими вносился ряд предложений, направленных против бюрократизации партийного и государственного управления.

“Рабочая оппозиция” выступала также за ослабление материальных тягот рабочего класса.

Защищая на X съезде партии тезисы “рабочей оппозиции”, Шляпников говорил:

“У нас нет расхождений в основных вопросах нашей внутренней и международной политики. Эту сторону доклада, т. Ленин, мы принимаем. Но у нас много расхождений в тактических вопросах, в способах осуществления нашей общеполитической линии”.

Делегаты X съезда партии внимательно рассмотрели платформу “рабочей оппозиции”.

В документах съезда, в выступлениях Ленина отмечено, что в платформе “рабочей оппозиции” наметился явный уклон в сторону синдикализма и анархизма, выразившийся в стремлении передать массе беспартийных рабочих, разбросанных по отдельным производственным ячейкам, управление как отдельными производствами, так и всем народнохозяйственным комплексом в целом. В условиях переходного периода это вело к игнорированию роли партии в руководстве строительством нового общества.

“Вместо продолжения и исправления начатой уже Советской властью практической работы строительства новых форм хозяйства получается мелкобуржуазно-анархистское разрушение этой работы, способное повести лишь к торжеству буржуазной контрреволюции”, – говорил Ленин. Именно в этом видел он политическую опасность выступления “рабочей оппозиции”.

“Рабочая оппозиция” выдвигала ряд требований и в области изменения внутрипартийных отношений, совершенствования партийного строительства, развития рабочей демократии. И эти ее положения были поддержаны Лениным.

X съезд РКП(б) принял специальное решение “О членах распущенной группы “рабочей оппозиции”, избранных в Центральный Комитет, в котором говорилось: “Съезд призывает всех членов распущенной группы “рабочей оппозиции” подчиниться партийной дисциплине, обязывает их оставаться на порученных им местах, не принимая никаких отставок”.

Шляпников возглавил комиссию ЦК по улучшению быта рабочих, работал в составе Центральной комиссии по чистке партии.

После X съезда РКП(б) “рабочая оппозиция” некоторое время продолжала в организованной форме отстаивать свои позиции. В феврале 1922 года в Исполком Коминтерна поступило заявление, подписанное 22 участниками бывшей “рабочей оппозиции” среди которых были Шляпников, Медведев, Бруно и другие. К ним присоединились также Коллонтай и Шадурская.

В этом документе, написанном в связи с обсуждением в ИККИ вопроса о едином рабочем фронте, утверждалось, что в Советской стране с этим вопросом дело “обстоит неблагополучно”: в партию проникает буржуазная стихия, руководящие центры зажимают рабочую демократию, ведут непримиримую, разлагающую борьбу против всех, особенно пролетариев, позволяющих себе иметь свое суждение, и за высказывание его в партийной среде применяют всяческие репрессивные меры; в профсоюзах та же картина подавления рабочей самостоятельности, инициативы, борьба с инакомыслием, навязываются руководители.

В заявлении содержалась просьба вмешаться и предотвратить раскол партии, покончить со всеми ненормаль-ностями, стоящими на пути единства рабочего фронта. Заявление 22-х, переданное в ИККИ Коллонтай, 26 февраля 1922 года было рассмотрено расширенным пленумом Исполкома Коминтерна, который, однако, не согласился с оценками его авторов состояния дел в РКП(б).

При этом резолюция ИККИ и опубликованный протокол заседания комиссии Коминтерна носили по своему содержанию самый общий характер, хотя известно, что по всем пунктам заявления 22-х в специально созданной комиссии Коминтерна давали объяснения от РКП(б) Троцкий, Зиновьев и Рудзутак.

Вопрос о группе “рабочей оппозиции” поднимался на XI съезде РКП (б), который констатировал, что ее бывшие члены, вопреки решению X съезда партии, на практике не отошли от методов фракционной борьбы и нередко допускали антипартийные действия.

Отмечалось, в частности, что своими поступками Шляпников вынудил ЦК поставить 9 августа 1921 года вопрос о его исключении из партии за нарушение им партдис-циплины, и применение этой крайней меры не состоялось только потому, что при голосовании не хватило одного голоса. Что касается обращения 22-х в ИККИ, то съезд, не осуждая этот факт сам по себе, признал недопустимым сообщение Коминтерну сведений, извращающих действительную картину взаимоотношений между Российской Коммунистической партией и рабочим классом страны.

XI съезд РКП(б) предупредил Шляпникова, Медведева и Коллонтай, что, в случае проявления с их стороны и в дальнейшем “подобного антипартийного отношения”, они будут исключены из партии.

Два члена из группы (Н. В. Кузнецов и Ф. А. Митин) были исключены из партии решением съезда как чуждые пролетариату элементы.

После XI съезда РКП(б) “рабочая оппозиция” как организованная группа окончательно распалась.

В ходе последующих политических дискуссий 20-х годов Шляпников и некоторые другие лидеры бывшей “рабочей оппозиции” неоднократно и открыто выступали на страницах печати с критикой политики ЦК по отдельным вопросам. Ничего антипартийного в этих выступлениях участников распавшейся “рабочей оппозиции” не содержалось.

Так, в ходе дискуссии 1923 года Шляпников, как и некоторые другие коммунисты, обвинял ЦК партии в недооценке значения промышленности, в отсутствии должного внимания к рабочему классу и рабочей демократии. Говоря об опасности раскола партии, он требовал обеспечения условий для того, чтобы оппозиция “не загонялась во фракцию” подобно тому, как, по его мнению, поступили в свое время с группой “рабочей оппозиции”.

КАК ШЛЯПНИКОВ ПОКУШАЛСЯ НА ВОЖДЕЙ

В разгар внутрипартийной борьбы, развернувшейся после XIV съезда ВКП(б), вопрос о Шляпникове и Медведеве неоднократно поднимался на заседаниях Политбюро ЦК и в партийной печати в связи с так называемым делом “бакинской оппозиции”.

10 июля 1926 года в “Правде” они были названы даже “идейными руководителями” этой оппозиции.

Суть дела состояла в том, что еще в начале 1924 года Медведев направил одному из бывших участников “рабочей оппозиции” в Баку письмо, в котором содержались критические высказывания относительно экономической политики партии и положения дел в международном коммунистическом и рабочем движении. Письмо было зачитано нескольким коммунистам – бакинским рабочим, но никакого практического отклика оно не получило. Более того, ЦКК РКП(б) отменила решение Контрольной комиссии Компартии Азербайджана, необоснованно обвинившей этих коммунистов в создании фракции.

Тем не менее, спустя два года, в разгар борьбы против троцкистско-зиновьевского блока этот факт вдруг послужил поводом для привлечения к политической ответственности и бывших лидеров “рабочей оппозиции”. О нем вспомнили сначала в партийной печати, а затем этот вопрос стал предметом специального расследования ЦКК ВКП(б).

Центральная Контрольная Комиссия ВКП(б) образовала тогда комиссию в составе Сольца, Ярославского, М.И. Ульяновой, которая для расследования дела выезжала в Баку. Комиссия “установила, что со стороны некоторых бакинских товарищей была попытка создать группу “рабочей оппозиции”, идеологической основой которой являлись:

письмо тов. Медведева к “дорогому тов. Б.”, речь тов. Шляпникова на Хамовнической партконференции, его же статья в “Правде” и другие документы.

Все эти документы были получены приезжавшим в Москву бакинским товарищем Колосовым от тт. Медведева и Шляпникова”.

В письменном докладе об обстоятельствах этого дела в Секретариат ЦКК ВКП(б) комиссия акцентировала внимание на том, что в своей работе она постоянно встречала противодействие со стороны Шляпникова и Медведева, категорически отказывавшихся иметь дело с комиссией.

В письме от 19 мая 1928 года всем членам Политбюро ЦК ВКП(б) и Президиума ЦКК ВКП(б), озаглавленном “Вместо ответа на полицейские вопросы ЦКК и телефонные запросы”, Шляпников указывал на фабрикацию обвинения.

Но маховик политических преследований и партийных репрессий за инакомыслие был пущен уже на полный ход.

17 октября 1926 года в “Правде” было опубликовано “Извещение ЦК ВКП(б) о внутрипартийном положении”, в котором лидерам бывшей “рабочей оппозиции” предъявлялись тяжелые политические обвинения.

В связи с этим Медведев и Шляпников обратились с письмом в Политбюро ЦК ВКП(б) и в ЦКК ВКП(б).

В этом письме, датированном 19 октября 1926 года, говорилось:

“В интересах нашей партии и ее подлинного единства мы считаем своим долгом сделать следующее заявление.

1. Извещение ЦК указывает, что июльский пленум ЦК и ЦКК констатировал объединение троцкистов, “новой оппозиции” и шляпниковско-медведевского течения в общий блок против партии и отметил раскольническую политику этого, блока. Мы утверждаем, что ни в каком фракционном блоке не состояли и никакой раскольнической политики не вели.

2. Извещение ЦК заявляет, что объединенная оппозиция, разумея под этим и нас, допустила ряд шагов, нарушающих единство партии и срывающих решения высших партийных органов. Мы утверждаем, что не сделали ни одного, шага, нарушающего единство партии и срывающего постановления каких бы то ни было партийных органов.

3. Извещение ЦК обвиняет нас в устройстве нелегальных фракционных ячеек и комитетов и т.п. Мы утверждаем, что никаких фракционных ячеек и комитетов не создавали и являемся решительными противниками организационного закрепления наших идейных расхождений.

4. Извещение ЦК объявляет нас сторонниками меньшевистской платформы и ликвидаторами Коминтерна, Профинтерна и сторонниками объединения с социал-демократией. Мы заявляем, что за 2 5-летний период нашего пребывания в партии мы являлись врагами оппортунизма во всех его видах, в том числе и меньшевизма.

Мы утверждаем, что являемся решительными и безоговорочными сторонниками Коминтерна и столь же решительными противниками II Интернационала, на путь борьбы с которым мы стали еще в 1914 году. Мы не являлись и не являемся сторонниками простой ликвидации Профинтерна и в вопросе об единстве международного профдвижения стоим на почве партийных решений и маневров.

5. Извещение ЦК требует открытого заявлениям о подчинении всем решениям партии, XIV съезда, ее ЦК и ЦКК и о безоговорочном проведении этих решений в жизнь. Мы всегда подчинялись и ныне считаем обязательными для себя все решения съездов партии, ЦК и ЦКК и готовы проводить их в жизнь безоговорочно.

С коммунистическим приветом С. Медведев, А. Шляпников.”

Заявление Медведева и Шляпникова рассматривалось в Политбюро ЦКК ВКП(б) 23 октября 1926 года.

Президиум ЦКК вынес решение об объявлении Шляпникову строгого выговора с предупреждением, а Медведев был исключен из партии.

В ответ на новое обращение Медведева и Шляпникова в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК ВКП(б) с просьбой отменить принятое решение им было поставлено условие публично признать ошибочными положения письма Медведева “члену Бакинской организации т. Барчуку”, открыто заявить о том, что они считают ошибкой своей то, что допустили в борьбе с ЦК и с партией фракционные методы; что никакой фракционной работы вести не будут и призывают к тому же своих единомышленников.

31 октября в “Правде” были опубликованы заявление Медведева и Шляпникова, отредактированное Кагановичем, и “Извещение от ЦК и ЦКК” по этому поводу.

30 октября 1926 года тексты этих документов были утверждены Политбюро ЦК ВКП(б).

В заявлении, написанном под угрозой партийных санкций, признавались допущенные его авторами ошибки, а в “Извещении от ЦК и ЦКК” говорилось:

“ЦК и ЦКК с удовлетворением извещают всех членов партии, что тов. Медведев и тов. Шляпников обратились в ЦКК и ЦК с заявлением, в котором они не только признают вред своей фракционной работы, но и отказываются от пропагандировавшихся ими глубоко неправильных взглядов. ЦК и ЦКК констатируют, таким образом, дальнейший развал оппозиционного блока, что означает полную и категорическую победу идеи ленинского единства ВКП(б)”.

А днем раньше, 30 октября 1926 года, Президиум ЦКК ВКП(б) отменил решения о партвзыскании, наложенном на Шляпникова, и об исключении Медведева из партии. Политбюро ЦК ВКП(б) с этим решением согласилось.

Преследования бывших участников “рабочей оппозиции” оправдывались якобы не прекращающейся деятельностью ее и в середине 20-х годов, и в более позднее время.

В условиях усиливающегося в партии командно-административного режима положение бывших лидеров группы “рабочей оппозиции” становилось все более тяжелым.

Весной 1930 года возникло дело так называемой омской группы “рабочей оппозиции”. К партийной ответственности вновь были привлечены Шляпников и Медведев.

28 мая 1930 года партколлегия ЦКК ВКП(б) приняла решение: “Признать, что тов. Шляпников А. Г., будучи извещенным участниками омской подпольной организации, что в Омске в 1928 – 29 годах организована и работает подпольная группа “рабочей оппозиции”, не принял всех необходимых мер к ликвидации этой антипартийной группы и не информировал руководящие партийные органы о наличии такой группы, чем способствовал укреплению у членов этой подпольной организации мысли, что он, Шляпников, является по-прежнему сторонником взглядов “рабочей оппозиции”, а не защитником партийной линии”.

Такое же решение было на этом заседании принято и в отношении Медведева.

А 3 августа 1930 года Шляпникову был вынесен строгий выговор.

В решении об этом, подписанном заместителем секретаря партколлегии ЦКК ВКП(б) И. А. Акуловым, говорилось: “Президиум ЦКК констатирует, что т. Шляпников, вопреки всем заявлениям, сделанным им в речах о своем согласии с партией, не прекратил до сих пор поддержки антипартийных элементов, ведущих фракционную борьбу против партии, а в деле омской группы “рабочей оппозиции” до последнего момента не только не помогал партии вести борьбу с остатками “рабочей оппозиции”, но прикрывает ее, выдвигая клеветническое антисоветское обвинение по отношению к ОПТУ, по-большевистски борющегося против попыток вести подпольную антипартийную работу.

Президиум ЦКК, объявляя строгий выговор т. Шляпникову за его клеветническое обвинение, направленное против ОПТУ, напоминает т. Шляпникову о постановлении XI съезда РКП(б) в отношении его”.

Проверка дела Шляпникова, проведенная позже, не установила фактов его фракционной деятельности ни в связи с так называемой “бакинской оппозицией”, ни в связи с так называемой омской группой “рабочей оппозиции”.

Обвинения участников этих групп в антисоветской контрреволюционной деятельности не подтвердились.

В 20 – 30 годы Шляпников издал свои воспоминания о революционной деятельности. Первая книга вышла в 1920 году, четвертая, последняя, – в 1931 году. В январе

1932 года в “Правде” была опубликована рецензия (О. Чаадаевой, П. Поспелова и других) с резкой критикой мемуаров Шляпникова “1917 год”.

Рассмотрев его публикации, Политбюро приняло решение: “Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок – исключить его из рядов ВКП(б)”.

Шляпников обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с разъяснением некоторых положений своих воспоминаний.

Он писал; “Все свои воспоминания о революционной работе я не рассматриваю как научно-систематизированные исторические труды и не могу отрицать возможность наличия в них таких формулировок, которые могут подать повод для неправильного толкования”.

Шляпников просил дать ему возможность опубликовать подготовленный к печати том воспоминаний, исправить имеющиеся в его работах неточности и разрешить дальнейшую литературную деятельность. В этих просьбах ему было отказано.

Ультиматум, предъявленный Политбюро ЦК ВКП(б) Шляпникову, ставил его перед альтернативой: или он признает несуществующие ошибки и тем самым поставит под сомнение свои труды, или он будет исключен из партии. Организаторы этого дела рассчитали верно. Они знали, что для Шляпникова партия превыше всего.

9 марта 1932 года в “Правде” было опубликовано заявление Шляпникова в ЦК ВКП(б), в котором он признавал свои ошибки и заверял, что примет все меры к их исправлению и к защите генеральной линии партии.

Но это не помогло. 17 июня 1933 года комиссия по чистке партийной организации Госплана РСФСР, где работал Шляпников, исключила его из партии за непризнание прошлых ошибок и как окончательно порвавшего с большевизмом. Это решение подтвердила областная комиссия по чистке партии.

Шляпникова так много раз заставляли каяться и в действительных, и в мнимых ошибках, что подобное обвинение звучало по меньшей мере фарисейски.

15 июля 1933 года Шляпников написал письмо Сталину.

“Обстоятельства чрезвычайного порядка, – говорилось в нем, – обязывают меня обратиться лично к Вам и через Вас в Политбюро с протестом против той кампании шельмования меня, в связи с чисткой ячейки Госплана РСФСР, как в самой ячейке, так и особенно в партийной печати: “Московский рабочий”, “Правда”. В первый день чистки ячейки я был избран мишенью для всех и хотел очистить себя от всякой политической скверны. Около меня создали атмосферу сенсации, мелкого клеветничества и из меня делают уже в печати законченного двурушника. Если к этому прибавить еще и то, что комиссия по чистке, о чем я просил ввиду обострения глухоты на оба уха, навязав мне 17 июня как окончательный срок, к которому обязала подпиской явиться, – явился, хотя и больной, выступил, рассказал о себе, всех своих ошибках, но слушать не мог, так как был глухой, а поэтому и не мог дать должного отпора тем шкурникам типа Чупракова, которые клеветали на меня, а с их голоса шельмует меня и печать, – то картина издевательства будет полная.

Прошло уже свыше двух недель по окончании чистки, а я до сего времени не могу получить даже справку о том, какие мотивы послужили комиссии для исключения меня из партии…

В Госплан РСФСР я послан Вами… Вам я могу сказать, что работой в Госплане я сам удовлетворен не был, но не ставил перед Вами, ни перед ЦК вопрос о переходе на другую потому, что с конца осени 1932 года ухудшилась моя болезнь – глухота. Уже в течение четырех последних месяцев больше половины времени я был глухой на оба уха. Врачи помогали мне лечением и ограничили продолжительность работы, а в июне запретили мне всякое занятие, сопряженное с напряжением слуха, предупреждая, что несоблюдение… повлечет полную потерю слуха.

И это обстоятельство мне поставили также в вину. Нашелся даже член ЦКК, который пришел на чистку и порочил меня за то, что я не явился к нему, а послал письмо с выдержкой из постановления врачей.

Вся создавшаяся вокруг меня обстановка убеждает меня в том, что ни районная комиссия, ни областная моего дела не разрешат, а потому я и обращаюсь к Вам с просьбой положить конец издевательствам надо мною и обязать комиссию по чистке предъявить мне факты о моем двурушничестве”.

Получив это письмо, Сталин наложил резолюцию: “В Центральную комиссию по чистке. И. Сталин”.

Апелляция Шляпникова рассматривалась на секретариате Центральной комиссии по чистке партии 29 сентября 1933 года.

В его работе принял участие Ежов, выступивший с . большой речью. В ней, в частности, говорилось:

“Сейчас Шляпников недоуменно всех спрашивает – в чем заключаются его преступления? Ошибки его всем известны, осуждены, он их признает, чего еще надо? Мы все знаем, что, когда перед Шляпниковым стоял вопрос – быть или не быть в партии, он всегда в конечном итоге начинал “признавать” свои ошибки. Однако на этом только и ограничивался. Через некоторое время Шляпников делал опять ошибку, вначале ее отстаивал, но, когда партия подводила Шляпникову грань – быть или не быть ему в партии, опять начиналось признание ошибок, и опять этим дело ограничивалось.

Как же так получилось, тов. Шляпников, когда ты в борьбе против партии проявлял достаточно активности и никакой активности не проявлял в борьбе за генеральную линию партии, в борьбе с осуждением своих собственных ошибок?! Перед тобой здесь Шкирятов и Ярославский поставили вопрос – дрался ли ты политически на протяжении всего этого времени за генеральную линию партии, где ты выступал с осуждением своих собственных ошибок?

Ты не смог на этот вопрос ответить и не показал ни одного документа и факта, говорящего за то, что ты в какой-либо степени дрался за генеральную линию партии. Об этом здесь идет речь.

Беда в том, что бешеной энергии, которую ты развивал в критике против партии, этой энергии у тебя не было за партию.

Вот основное, что мы тебе ставим в вину, отметая все другие частные и мелкие вопросы (давали или не давали тебе машину и т.д.).

Второе. Шляпников задает недоуменный вопрос: “Как так случилось, что неожиданно в 1933 году, зная о его ошибках, зная, что он эти ошибки признал, зная об осуждении его ошибок партией, люди вдруг собрались и начинают поднимать и ворошить все старое сызнова и ставят под вопрос возможность его пребывания в партии?”.

Это пустяки и никому не нужная наивность. Мы не случайно обсуждаем вопрос о Шляпникове – быть или не быть ему в партии. Тов. Шляпникову небезызвестно решение ЦК по чистке партии.

Во время чистки партии каждый член партии подводит итоги своей работы в партии, и партия подводит итоги его работы в партии. Совершенно естественно поэтому, когда мы начинаем подводить итоги и прошлого, и настоящего тов. Шляпникова, подводя эти итоги, мы должны со всей прямотой сказать, что они говорят не в пользу Шляпникова.