Текст книги "История сыска в России. Книга 2"

Автор книги: Петр Кошель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено исключительно терпимое отношение. Член партии ты старый, рабочий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу еще многим из рабочих. И партия все время терпеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.

Этим терпеливым отношением партии ты все время злоупотребляешь. Все твои знания и способности, на которые потрачено немало сил партии и твоих собственных сил, ты на протяжении полутора десятков лет употребил только на борьбу против партии. Терпение партии исключительно и целиком опровергает твои же собственные утверждения о режиме в партии и т.п., о которых ты неоднократно говорил и писал.

Третье. Сейчас мы решаем судьбу Шляпникова – быть ему в партии или не быть.

Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймет.

Вряд ли мы этим оставлением будем в правильном духе воспитывать молодых членов партии, которые о политических ошибках Шляпникова знают в достаточной степени. Совершенно естественно, нам будут задавать вопрос о тех строгостях, которые мы предъявляем ко всем членам партии, и о том исключении, которое мы делаем для Шляпникова.

Я думаю, что Шляпникова надо будет из партии исключить”.

Выступая на этом заседании, Шляпников заявил: “Если Центральная комиссия по чистке считает, что мои выступления здесь были неясны, я говорил и еще раз повторяю, что я и не мыслю себя вне партии, и какое бы ни было Ваше решение, я останусь членом партии”.

Однако Центральная комиссия 31 сентября 1933 года утвердила решение ячейковой комиссии Госплана РСФСР об исключении Шляпникова из рядов ВКП(б).

Вопрос об исключении Шляпникова из партии был заранее предрешен.

Из стенограммы заседаний Центральной комиссии по чистке видно, что дискуссия ее членов была лишь о том, за что его исключить: за “старое” – участие в оппозиции 1920 – 1922 годов или за “новое” – будто бы не выступал против троцкистов и морально разложился.

В конце концов было решено: исключить из рядов ВКП(б) и за “старое”, и за “новое”.

В первой части своей аргументации комиссия исходила из того, что, по ее мнению, Шляпников не признал ошибок прошлого и не участвовал активно в борьбе с троцкизмом.

Вторая часть обвинений – “перерожденец” – обосновывалась тем, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил в суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секретарем МГК и МК ВКП(б) Кагановичем, в нарушение существовавшего законодательства, был вселен работник аппарата МК партии.

В своей объяснительной записке, написанной для комиссии по чистке, Шляпников искренне признавал, что он вел оппозиционную работу накануне X съезда РКП(б), но категорически отрицал свою причастность к троцкистской оппозиции 1923 года, а также к троцкистско-зиновьевскому блоку 1926 – 1927 годов. Никаких оппозиционных документов в эти годы он не подписывал, и это полностью соответствовало действительности.

Но комиссия не приняла во внимание объяснения Шляпникова.

Вскоре он был сослан в административном порядке на Кольский полуостров.

В декабре 1933 года решением Московской областной комиссии по чистке партии из ее рядов был исключен и соратник Шляпникова по “рабочей оппозиции” 1920 – 1922 годов Медведев с формулировкой: “как буржуазный перерожденец, не разделяющий программы и линии партии, политически и организационно порвавший с партией”. Его отправили в ссылку в Карельскую АССР, где он работал в мастерских Беломорско-Балтий-ского канала.

Сразу после убийства Кирова 1 декабря 1934 года Шляпников, Медведев и ряд других бывших участников “рабочей оппозиции” были арестованы органами НКВД. Уже сам состав привлеченных к ответственности лиц, среди которых вместе с бывшими известными лидерами “рабочей оппозиции” были люди, не игравшие сколько-нибудь существенной роли в жизни партии, говорил о надуманности затеваемого дела.

При аресте Шляпникова и Медведева в январе 1935 года у них были изъяты материалы так называемой “московской контрреволюционной организации” – группы “рабочей оппозиции” и других оппозиционных групп 20-х годов, партийные и служебные документы различных ведомств и организаций, где работали в разное время Шляпников и Медведев.

Большинство арестованных по данному делу отрицало свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности и сам факт существования в 30-х годах организованной московской группы “рабочей оппозиции”.

Но это не принималось во внимание.

Шляпников обвинялся в том, что до 1935 года проводил подпольную антисоветскую работу, создал в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы “рабочей оппозиции” и руководил ими, а также в том, что устраивал на своей квартире собрания московской группы “рабочей оппозиции”, на которых критиковались мероприятия партии и Советского правительства и вырабатывались контрреволюционные установки, распространявшиеся затем среди единомышленников в других городах.

На первом после ареста 3 января 1935 года и последующих допросах Шляпников отвергал обвинения в проведении какой-либо контрреволюционной работы на протяжении трех предшествующих аресту лет, отрицал правдивость предъявленных ему “обличительных” показаний Каменева, Сафарова, Вардина-Мгеладзе, Сергиевского и Михайлова, а также свое участие в создании и руководстве “контрреволюционными” организациями “рабочей оппозиции” в Москве, Омске и Ростове.

“Впервые слышу, – говорил Шляпников следователю, – о существовании подобного рода нелегальных групп”.

16 января 1935 года А. Г. Шляпников обратился с письменным заявлением на имя прокурора СССР Акулова и наркома внутренних дел СССР Ягоды. В этом документе, в частности, говорилось:

“Следствие предъявило мне ряд весьма серьезных обвинений, но до сих пор я не имею возможности подробно дать свои объяснения по существу каждого из них. Мои ответы в протоколы допроса заносятся лишь в краткой форме отрицания или подтверждения. Мои просьбы позволить мне самому писать ответы по существу задававшихся следователем вопросов отклоняются…

Несмотря на мое исключение, я все же продолжал состоять на учете в ЦК ВКП(б) и там решать все вопросы своих занятий. Будучи возвращен из ссылки в апреле 1934 года, я явился в ЦК, где вел беседы с т. Ежовым, от него получал указания о дальнейшем…

По возвращении из ссылки у меня произошло ухудшение в состоянии здоровья: я страдаю от последней контузии, и в настоящее время было воспаление слухового нерва…

В июле я подал в СНК прошение о пенсии. В октябре Н.И. Ежов сообщил мне, что вопрос о предоставлении мне пенсии решен положительно, и поручил своему секретарю помочь мне в продвижении оформления этого дела…

Самое существенное обвинение, предъявленное мне, заключается в ведении нелегальной контрреволюционной работы.

Все это обвинение покоится на предположениях и чудовищно ложных данных агентуры. Никакой подпольной работы против партии и правительства я не вел, никаких платформ не писал, никаких директив никому не давал.

Обвинение считает, что я “вел работу” на “старой платформе” 1920 – 21 годов, не видя всей смехоты в подобной постановке…

Данного партии слова в 1926, 1929, 1932 годах я не изменял. Организационной же работы никогда не вел и публично высказывался против нее…”

Далее Шляпников описал свои встречи с Каменевым, Зиновьевым, Федоровым, Евдокимовым, Куклиным и при этом отметил:

“Все эти товарищи были мне более близкими знакомыми, чем Сафаров, но и они никогда не ставили передо мною вопросов нелегальной работы. И я сам был уверен, что они ее не ведут, как не вел ее и я сам… В июне 1933 года меня чистили и исключили из партии как “двурушника”. Никаких оснований для этого, по моим понятиям и поведению, не было, и я терялся в догадках, в поисках подлинных мотивов моего исключения. За время с 1929 года я шел все время по пути примирения.

Политика партии в области развития народного хозяйства, построение социалистической базы не только в городах, но и на селе (коллективизация, укрепление совхозов) покрывали полностью все наши прошлые чаяния, все мои в этом деле ожидания.

Наконец, в марте 1934 года новый удар – ссылка. При этом, объявляя мне распоряжение о ссылке, заявляет (Рутковский), что никаких обвинений предъявить мне не имеет, что в ОГПУ дел против меня нет… Но из ссылки меня вскоре вернули. Я принял это, как признание ошибочности совершенной надо мной расправы. Все это время я был занят или работой над рукописью, или поисками средств для жизни, ликвидируя часть своего имущества, своих инструментов и вещей, в ожидании обещанной в ЦК пенсии… На этом месте – арест…

Я прощу Вас проверить все возводимые на меня обвинения. Сам я готов помочь следствию разъяснением всего, что может быть ему непонятным в моих действиях.

За время моего партийного бытия я совершил много ошибок, но я давно вскрыл их публично и отошел от них. Находясь в заключении, я ни на один момент не терял надежды на полную и всестороннюю свою реабилитацию, так как никакой работы антипартийного и контрреволюционного характера я не вел”.

Медведев на предварительном следствии также отрицал свое участие в создании и руководстве нелегальной деятельностью так называемых групп “рабочей оппозиции” и в связях на антисоветской платформе с Зиновьевым и Каменевым. В определенной мере политические настроения Медведева этого периода показывают его ответы на допросе 5 февраля 1935 года о взаимоотношениях с Шляпниковым:

“В письме, посланном мною Шляпникову А. Г. с оказией 4 июня 1934 года по вопросу о нашем (моем и Шляпникова) исключении из партии, я изложил свою точку зрения, заключающуюся в том, что это запоздалый эпизод политической борьбы господствующих политических сил в ВКП(б) со всеми неприемлющими идеологию и интересы этих сил.

Я считал, что наше “преступление” состояло в том, что я и Шляпников не уложились в прокрустово ложе “сталинской эпохи”. Переписку с Шляпниковым в данном изложении я контрреволюционной не считаю…

Вопрос о моем восстановлении в ВКП(б) я не поднимал и поднимать не собирался по следующим соображениям:

а) можно было бы поднимать вопрос о восстановлении, если бы это могло послужить для кого-либо организующим моментом, средством воздействия на какие-либо партийные круги, расположенные к нам;

б) в случае попытки вернуться это повлекло бы нас к необходимости подвергнуть себя всему тому гнусному самооплевыванию, которое совершили над собой все “бывшие”;

в) вся история внутрипартийной борьбы за последние годы не оставляла никаких сомнений в том, что и нам не отведено ничего другого, кроме того, что имело место со всеми “бывшими”, пытавшимися вернуться к своему прошлому.

Все свои надежды на избавление от положения военнопленного существующего режима я строил на ходе внутренних и внешних событий. В противном случае я знал, что буду обречен как жертва царящего у нас режима. Об этом я писал Шляпникову. Больше ни с кем из своих близких товарищей я вопрос о своем восстановлении в ВКП(б) не обсуждал”.

Арестованный В. П. Демидов на допросах в январе-марте 1935 года дал показания по интересующим следствие фактам его биографии, о личных знакомых (в их числе он назвал С. И. Масленникова), объяснил наличие у него некоторых печатных документов оппозиционного характера желанием написать работу, посвященную истории оппозиции. В то же время он полностью отрицал наличие связей с Шляпниковым после 1930 года, категорически отвергал обвинения в провокаторстве до 1917 года.

Этих же позиций Демидов придерживался и на очной ставке с Ивановым, во время которой Иванов говорил о якобы имевших место контрреволюционных разговорах на даче-квартире Демидова в 1933 – 1934 годах. Демидов назвал эти утверждения ложными.

16 февраля и 30 марта 1935 года Демидов написал два письма в Центральную комиссию партийного контроля на имя Шкирятова и Ежова, в которых заявлял, что после X съезда партии он полностью отошел от взглядов “рабочей оппозиции” и никакой фракционной деятельностью не занимался. Демидов просил срочно вмешаться и разобраться в его деле.

Второе письмо он завершал следующими словами: “..я считаю, что лучше самому рассчитаться с жизнью, чем подвергаться медленному, но верному уничтожению, уготованному мне в результате клеветы. В случае неполучения… ответа до 4 апреля я с 5 апреля начинаю смертельную голодовку”.

Николаенко на первом допросе 21 января 1935 года показал:

“В подпольной организации “рабочая оппозиция” я не состоял и не состою. На нелегальных сборищах в квартире у Шляпникова я не участвовал… Никакой информации о контрреволюционной деятельности на Северном Кавказе я ни от кого не получал. Никаких установок о контрреволюционной деятельности никогда никому не давал”.

На допросе 28 января 1935 года, отвечая на вопрос следователя, известно ли ему, что Шляпников является лидером контрреволюционном организации “рабочая оппозиция”, Николаенко заявил: “Я знаю о том, что в период X и XI съездов РКП(б) Шляпников возглавлял группу “рабочей оппозиции”. Ни X, ни XI съезды группу “рабочей оппозиции” контрреволюционной не рассматривали. Я до сих пор не знаю ни одного решения партии и ее ЦК, где “рабочая оппозиция” квалифицировалась бы контрреволюционной”.

Аналогичные показания на следствии давали также Бруно, Масленников, Тихомиров и Прокопенко. При этом Прокопенко не скрывал, что передал своим сестрам Ружицкой и Ахмедовой принадлежавшие ему книги Троцкого и Зиновьева и револьверы, так как ожидал обыска и боялся навлечь на себя подозрения после ареста Медведева.

Жена М. И. Прокопенко и его сестры – Ахмедова, Догадина и Ружицкая допрашивались (Ружицкая – дважды) только по эпизоду передачи литературы и оружия. Указанный факт они подтвердили, причем Ружицкая заявила, что полученные от брата книги Троцкого и Зиновьева не сожгла.

Арестованные по данному делу Вичинский, Серебренников, Михайлов и супруги Тарасовы сначала отрицали предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности, а затем дали признательные показания.

Такого же рода показания дали в ходе следствия и другие арестованные по этому делу лица. К следственным материалам по московской группе “рабочей оппозиции” были приобщены также показания Кадыгробова, Кунгур-цева и Федотова, привлеченных по делу омской организации “рабочей оппозиции”.

На основании всех этих показаний Шляпников, Медведев, Бруно, Николаенко и другие привлеченные по делу лица были признаны виновными в том, что являлись членами подпольной контрреволюционной группы “рабочей оппозиции” в г. Москве, “…периодически собирались на квартире у Шляпникова или Медведева, подвергали резкой контрреволюционной критике политику партии и Советской власти, вырабатывали свои контрреволюционные установки, которые распространяли среди остальных своих единомышленников в Москве и на периферии”.

Как указывалось в обвинительном заключении по делу, под руководством московской группы в Омске, Одессе, Ростове и других городах СССР были созданы и вели “контрреволюционную работу подпольные группы так называемой “рабочей оппозиции”.

Обвиняемой по этому делу Тарасовой было инкриминировано, что она “разделяла политические установки “рабочей оппозиции”, знала о контрреволюционных настроениях своего мужа и его единомышленников, знала его связи, но не доводила до сведения об этом органов власти”; обвиняемым Прокопенко, Ружицкой, Ахмедовой и Догадиной вменялось в вину участие в сокрытии нелегальных документов “рабочей оппозиции” и огнестрельного оружия.

26 марта, 14 апреля 1935 года Особым совещанием при НКВД СССР Шляпников, Медведев, Масленников, Бруно, Вичинский, Михайлов, Иванов, Прокопенко, Тарасов и Тихомиров были лишены свободы на 5 лет каждый, а Серебренников, Прокопенко и Тарасова отправлены на 5 лет в ссылку.

Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 10 декабря 1935 года Шляпникову тюремное заключение было заменено ссылкой в г. Астрахань на оставшийся срок.

Данных о решении Особого совещания при НКВД СССР в отношении Ахмедовой, Догадиной и Ружицкой в уголовном деле о “рабочей оппозиции” нет.

Через два года, в 1937 году, приговоры многим участникам так называемой “рабочей оппозиции” были пересмотрены и ужесточены. По делу 1936 – 1937 годов Шляпников признан виновным в том, что, являясь руководителем контрреволюционной организации “рабочая оппозиция”, осенью 1927 года дал директиву харьковскому центру этой организации о необходимости перехода к индивидуальному террору как методу борьбы против ВКП(б) и Советского правительства; в 1935 – 1936 годах давал директивы о подготовке террористического акта против Сталина и вел переговоры с Зиновьевым о совместной террористической деятельности.

Виновным себя Шляпников не признал. Обвинение его основывалось на противоречивых показаниях ряда арестованных по другим делам и свидетеля Сергиевского, который был тайным осведомителем НКВД.

По вновь сфабрикованным обвинениям в подготовке террористических актов против руководителей партии и Советского правительства многие их них были осуждены военной коллегией Верховного Суда СССР к высшей мере наказания – расстрелу.

Шляпников и Медведев были расстреляны в сентябре, Бруно, Вичинский, Масленников – в октябре, Демидов, Николаенко – в ноябре 1937 года.

В период с 1956 по 1978 год проводилась дополнительная проверка по делу “рабочей оппозиции” в отношении Шляпникова, Медведева, Масленникова, Бруно, Михайлова, Тихомирова, О. X. Прокопенко, М. И. Прокопенко, Вичинского и Николаенко. Проверкой установлено, что указанные лица были осуждены необоснованно и каких-либо доказательств их контрреволюционной деятельности в деле не имеется.

Уголовные дела на участников подпольных организаций “рабочей оппозиции” в городах Омске и Ростове прекращены, а осужденные по ним лица реабилитированы. Реабилитированы также другие лица, осужденные в прошлом по обвинению в принадлежности к “московской контрреволюционной организации” – группе “рабочей оппозиции”.

О том, как фабриковались обвинения в отношении этих лиц, показал опрошенный в декабре 1956 года и январе 1957 года Сергиевский, проходивший по делу “рабочей оппозиции” в качестве свидетеля:

“Содержание моего заявления от 31 декабря 1934 года не соответствует действительности.

Еще раз должен указать, что какие-либо факты контрреволюционной деятельности Шляпникова, а также упоминаемых в заявлении: Бруно, Правдина, Челышева, Прокопенко и других лиц – мне известны в тот период времени не были. Встречи этих лиц на квартире Шляпникова носили семейный характер. Разговоры, которые велись при этих встречах, иногда, правда, касались и политических вопросов, но я не помню таких фактов, чтобы эти политические вопросы обсуждались с антисоветских позиций”.

Осужденные по делу омской группы “рабочей оппозиции” Федотов, Кадыгробов и Кунгурцев, показания которых были использованы как доказательства обвинения Шляпникова и других, в 1958 году были реабилитированы.

В 1956 – 1978 годах, по вновь открывшимся обстоятельствам, Бруно, Масленников, Михайлов, Тихомиров, О.Х. Прокопенко, М.И. Прокопенко, Вичинский, Николаенко, Шляпников и Медведев, осужденные по делу “московской контрреволюционной организации” – группы “рабочей оппозиции”, были реабилитированы в судебном порядке.

Уголовные дела прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.

По протесту Генерального прокурора СССР военная коллегия Верховного Суда СССР I сентября 1988 года отменила постановления Особого совещания при НКВД СССР, “тройки” в отношении Демидова, Иванова, Серебренникова, Тарасова и Тарасовой и уголовные дела прекратила за отсутствием в их действиях состава преступления.

НАРКОМ ЕЖОВ СТАНОВИТСЯ ПИСАТЕЛЕМ

Дело о так называемом антисоветском, объединенном троцкистско-зиновьевском центре рассматривалось военной коллегией Верховного Суда СССР 19 – 24 августа 1936 года в открытом судебном заседании.

Были преданы суду 16 человек.

Большинство из них в прошлом были организаторами и активными участниками троцкистской и зиновьевской оппозиции, за что исключались из партии, арестовывались, находились в тюрьмах и в ссылке. 5 человек в прошлом являлись членами Компартии Германии.

По этому делу к высшей мере наказания были приговорены Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев, ЕЕ. Евдокимов, ИЛ. Бакаев, СВ. Мрачковский, ВА Тер-Ваганян, И.Н. Смирнов, ЕА Дрейцер, И.И. Рейнгольд, Р.В. Пикель, Э.С. Гольцман, Фриц-Давид (И.-Д. И. Круглянский), В.П. Ольберг, КБ. Берман-Юрин, М.И. Лурье, Н.Л. Лурье.

Эти лица, как сказано в приговоре, осуждены за проведение антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству Кирова и подготовку террористических актов против руководителей партии и правительства.

Коротко об участниках этого так называемого дела.

Зиновьев Григорий Евсеевич в партию вступил в 1901 году. В 1917 – 1925 годах председатель Петроградского Совета. В 1919 – 1926 годах входил в состав Политбюро ЦК партии, с 1919 по 1926 год председатель Исполкома Коминтерна. В октябре 1926 года выведен из Политбюро ЦК ВКП(б), в октябре 1927 года выведен из состава ЦК, а в ноябре того же года за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 года в партии восстановлен по заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 года Зиновьев вновь исключается из партии и направляется в ссылку по делу так называемого “союза марксистов-ленинцев”. В декабре 1933 года восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и в январе 1935 года по делу так называемого “московского центра” осужден к 10 годам лишения свободы.

Каменев Лев Борисович в партию вступил в 1901 ходу, в 1919 – 1926 годах входил в состав Политбюро ЦК партии. В 1918 – 1924 году председатель Моссовета, а в 1922 – 1926 годах заместитель и первый заместитель Председателя Совнаркома РСФСР, а затем – СССР, заместитель председателя и председатель Совета Труда и Обороны. В ноябре

1927 года постановлением ЦК и ЦКК выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда партии за фракционную борьбу исключен из рядов партии. 22 июня 1928 года в партии восстановлен по заявлению, поданному им в соответствии с решением XV съезда ВКП(б). В октябре 1932 года по делу так называемого “союза марксистов-ленинцев” Каменев вновь был исключен из партии и направлен в ссылку. В декабре 1933 года восстановлен членом ВКП(б), а через год, в связи с убийством Кирова, вновь исключен из партии и осужден по делу так называемого “московского центра” к 5 годам лишения свободы. Вторично он был осужден 27 июля 1935 года по так называемому “кремлевскому” делу и приговорен к тюремному заключению сроком на 10 лет.

Евдокимов Григорий Еремеевич в партию вступил в 1903 году. В годы гражданской войны начальник политотдела 7-й армии. Затем председатель Петроградского совета профсоюзов, секретарь Ленинградского губкома партии. В 1925 – 1927 годах секретарь ЦК ВКП(б), член Оргбюро ЦК. В ноябре 1927 года выведен из состава ЦК ВКП(б), а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии за оппозиционную деятельность. В июне 1928 года в рядах ВКП(б) восстановлен. В декабре 1934 года, в связи с убийством Кирова, из рядов ВКП(б) вновь исключен, а в январе 1935 года осужден по процессу так называемого “московского центра” к 8 годам тюремного заключения.

Бакаев Иван Петрович в партию вступил в 1906 году. После Октябрьской революции на партийной работе в Петрограде. В 1925 – 1927 годах член ЦКК ВКП(б). В ноябре 1927 года выведен из состава ЦКК, а решением XV съезда ВКП(б) исключен из партии. В июне 1928 года в соответствии с поданным заявлением, отвечающим требованиям XV съезда партии, в членах ВКП(б) восстановлен. Находился на хозяйственной работе. В декабре 1933 года, в связи с убийством Кирова, вновь исключается из партии. В январе 1935 года был осужден по делу так называемого “московского центра” к 8 годам Тюремного заключения.

Мрачковский Сергей Витальевич в партию вступил в 1905 году, активный участник гражданской войны, награжден двумя орденами Красного Знамени. В 1920 – 1925 годах командующий Приуральским, а затем Западно-Сибирским военными округами. В сентябре 1927 года за фракционную деятельность исключен. В 1928 году восстановлен в рядах ВКП(б) и назначен начальником строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. В 1933 году вновь исключен из ВКП(б) в связи с делом так называемого “союза марксистов-ленинцев” и осужден к 5 годам лишения свободы.

Тер-Ваганян Вагаршак Арутюнович в партию вступил в 1912 году. В 1917 году был секретарем Московского комитета партии. В 1918 – 1920 годах член ВЦИК и Моссовета, затем ответственный редактор журнала “Под знаменем марксизма”, научный сотрудник Института К Маркса и Ф. Энгельса. Исключался из партии решением XV съезда ВКП(б) за фракционную деятельность, через год был восстановлен. В 1933 году вновь исключен из партии в связи с делом так называемого “московского центра”. В 1934 году в партии был восстановлен, а в мае 1935 года вновь исключен и выслан в Казахстан.

Смирнов Иван Никитич в партию вступил в 1899 году. В 1918 – 1920 годах член реввоенсовета Восточного фронта и 4-й армии, председатель Сибревкома. В 1923 – 1927 годах народный комиссар почт и телеграфа СССР. За фракционную деятельность XV съездом ВКП(б) из партии исключен. В мае 1930 года в партии восстановлен в связи с заявлением о прекращении оппозиционной деятельности. В 1933 году вновь исключен из партии и по обвинению в антисоветской деятельности осужден к 5 годам тюремного заключения.

Дрейцер Ефим Александрович в партию вступил в 1919 году. В годы гражданской войны был комиссаром полка, бригады, дивизии. За заслуги в гражданской войне награжден двумя орденами Красного Знамени. До ареста работал заместителем директора завода “Магнезит” в Челябинской области. В 1928 году исключен из партии за участие в оппозиции, восстановлен в 1929 году. Вновь исключен из партии в июле 1936 года в связи с арестом по настоящему делу.

Рейнгольд Исаак Исаевич в партию вступил в 1917 году. После Октябрьской революции был наркомом финансов Литвы и Белоруссии, начальником управления Наркомфина СССР. До декабря 1934 года работал заместителем наркома земледелия СССР. В 1927 году исключен из ВКП(б) за фракционную деятельность, восстановлен в 1928 году. В январе 1935 года Сокольническим РК ВКП(б) г. Москвы из партии исключен как “троцкист-двурушник” (так записано в постановлении).

Пикель Ричард Витольдович в партию вступил в 1917 году. Участник гражданской войны. Был на советской и партийной работе в Белоруссии. Работал в Исполкоме Коминтерна, заведовал секретариатом председателя Исполкома, являлся членом Союза писателей. В 1927 году исключен из партии за принадлежность к оппозиции. В 1929 году в партии восстановлен. Работал в учреждениях культуры. Вновь был исключен из партии в июне 1936 года в связи с арестом по настоящему делу.

Гольцман Эдуард Соломонович в партию вступил в 1903 году. После революции находился на хозяйственной работе в Наркоме внешней торговли. Исключен из партии в мае 1936 года в связи с арестом по настоящему делу.

Фриц-Давид, он же Круглянский Илья-Давид Израиле-вич, член Компартии Германии. В 1926 году Исполкомом Коминтерна был направлен в Германию для нелегальной партийной работы. В 1933 году прибыл в СССР и работал до ареста в июне 1936 года в Исполкоме Коминтерна и консультантом в газете “Правда”.

Ольберг Валентин Павлович являлся членом Компартии Германии. В 1932 году за фракционную деятельность из партии исключен. Прибыл в СССР в июне 1936 года, работал преподавателем педагогического института в г. Горьком.

Берман-Юрин Конон Борисович с 1921 по 1923 годы являлся членом Компартии Латвии. В 1923 – 1933 годах член Компартии Германии, работник партийных органов. В СССР прибыл в марте 1933 года с согласия ЦК КПГ. С 1933 года и до ареста в июне 1936 года являлся редактором-консультантом иностранного отдела газеты “За индустриализацию”.

Лурье Моисей Ильич, член Компартии 1ермании с 1922 года. За участие в троцкистской оппозиции из партии исключен, но был восстановлен и работал в Агитпропе ЦК КПГ. В марте 1932 года с ведома ЦК КПГ приехал в СССР и работал вначале редактором в издательстве иностранных рабочих, а затем с 1933 года профессором Московского университета.

Лурье Натан Лазаревич, член Компартии Германии, примыкал к троцкистской оппозиции. Прибыл в СССР в 1932 году с согласия ЦК КПГ. До ареста в июне 1936 года работал главным врачом на Центральном здравпункте Челябинского тракторного завода.

Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 года.

С 10 по 14 августа 1936 года всем обвиняемым было объявлено об окончании следствия. Однако со следственными материалами обвиняемые ознакомлены не были.

Дело рассматривалось в открытом судебном заседании военной коллегии Верховного Суда СССР с участием государственного обвинителя Прокурора СССР Вышинского.

По приговору военной коллегии Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев, Мрачковский, Тер-Ваганян, Смирнов были признаны виновными в том, что:

а) в соответствии с директивой Троцкого организовали объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр для совершения убийства руководителей БКП(б) и Советского правительства;

б) подготовили и осуществили 1 декабря 1934 года через ленинградскую подпольную террористическую группу злодейское убийство Кирова;

в) создали ряд террористических групп, готовивших убийство Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича, Орджоникидзе, Косиора и Постышева.

Дрейцер, Рейнгольд, Давид (он же Круглянский), Ольберг, Берман-Юрин, М. И. Лурье и Н. Л. Лурье были признаны виновными в том, что, будучи якобы членами подпольной троцкистско-зиновьевской террористической организации, являлись активными участниками подготовки убийства руководителей партии и правительства.

Все 16 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания – расстрелу.

Приговор приведен в исполнение 25 августа 1936 года.

Факты свидетельствуют, что после убийства Кирова и прошедших в декабре 1934 года и январе 1935 году судебных процессов над зиновьевцами по так называемому ленинградскому и московскому “центрам” при личном участии Сталина было подготовлено закрытое письмо ЦК ВКГТ(б) “Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова”, обращенное ко всем организациям партии. В письме без всяких оснований обвиняются все бывшие зиновьевцы в том, что они “стали на путь двурушничества, как главного метода своих отношений с партией, стали на тот же путь, на который обычно становятся белогвардейские вредители, разведчики и провокаторы”.