Текст книги "Пляжная музыка"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 52 страниц)

– Манту.

– Ты, наверное, хочешь сказать, марлина? – удивился он. – Я подцепил марлина, а тот сорвался с крючка. Тогда я пошел спать, а когда проснулся, увидел, что вы, парни, угробили папину лодку.

– Береги силы, Ахав [167]167
  Ахав – герой знаменитого романа Г. Мелвилла «Моби Дик»; капитан Ахав одержим идеей отомстить белому киту, известному как Моби Дик.


[Закрыть], – вступил в разговор проснувшийся Джордан. Он сел и стал смотреть на раскинувшийся вокруг нас океан.

– Парни, вам придется помочь мне компенсировать ущерб! – Голос Кэйперса становился все пронзительнее. – Один только мотор стоит больше двух тысяч баксов.

Джордан подошел к Майку и проверил его руку. Майк тоже уже успел проснуться, но сломанная рука так болела, что он не мог ни говорить, ни двигаться. Глаза его неестественно блестели. Джордан положил ладонь ему на лоб и почувствовал жар.

– Я требую объяснений, – настаивал Кэйперс. – Я капитан судна, и будь я проклят, если мы сдвинемся хоть на один дюйм, пока кто-нибудь из вас не скажет мне, в чем дело. Интересно, как, по-вашему, мы будем плыть без мотора? – спросил Кэйперс, не обращаясь ни к кому в отдельности.

– Мы с Джеком тут проголосовали, пока ты спал, – вмешался Джордан. – Подумали, что было бы забавно, если бы нам удалось доплыть до Уотерфорда.

Я рассмеялся, а затем рассказал Кэйперсу и Майку о том, что произошло после того, как Кэйперс метнул гарпун. Майк вспомнил, что видел Кэйперса с поднятым гарпуном, а вот у Кэйперса начисто отшибло память. Он сидел и с неподдельным изумлением слушал наш рассказ.

– Почему вы позволили мне сделать это?! – воскликнул Кэйперс, дотронувшись до раны на затылке. – Один из вас должен был остановить меня.

– Значит, это мы виноваты! – возмутился Майк. – Кэйперс, мне нравится ход твоих мыслей.

– Лучше подумайте, что мне сказать папе, – попросил Кэйперс. – Может, кит? Мы наткнулись на стаю горбатых китов, и один из них сшиб хвостом мотор. Подробности я потом проработаю.

– Да уж, времени у тебя будет навалом, – согласился я, глядя туда, где, по моим предположениям, должна была быть земля.

Майк попытался подняться, но ноги у него подкосились от боли. Джордан усадил его на место и постарался устроить поудобнее, подложив ему под руку подушку с сиденья и спасательный жилет.

– Попозже надо будет окунуть тебя в воду, Майк. Рана должна быть чистой.

– Ни за что. Я не полезу в воду, где плавает дерьмо величиной с манту.

– Жаль, что я ее не видел, – вздохнул Кэйперс.

– Ты видел достаточно, чтобы загнать нас в угол, – заметил Джордан.

– Мы затерялись в океане, – простонал Кэйперс.

– Спасибо за информацию, – усмехнулся Джордан.

– Нет, крошка, – рассмеялся Майк. – Нас поимели по полной программе. Поимели так, как каждый из нас четверых того заслужил.

– Я спасу вас, – заявил Кэйперс. – Я что-нибудь придумаю.

Он встал и начал вглядываться в бесконечные водные просторы. Потом, подбоченившись, принял позу удрученного результатами крупного специалиста. Так он простоял пять минут, пока Майк не спросил:

– Ну что, придумал?

– А вы знаете, мы запросто можем здесь погибнуть, – мрачным голосом изрек Кэйперс.

– Мыслитель, – кивнул Майк. – Рассмотрел проблему со всех сторон.

– Спасибо, что просветил, – сказал я.

– Мы не умрем, – объявил Джордан.

– А что нам может помешать? – поинтересовался Майк.

– Мой отец, – сказал Джордан. – Мой сраный отец.

– Его же здесь нет, – резонно заметил Кэйперс.

– Когда я был ребенком, мой старик по выходным брал меня с собой на маневры. Он говорил матери, что мы идем в поход. Отец заводил меня в глубь леса вблизи Лагеря Лежон или Квантико [168]168
  Лагерь Лежон и Квантико – основные базы Корпуса морской пехоты США.


[Закрыть], и мы с ним совершали марш-бросок миль этак на пятнадцать – двадцать. Затем он заставлял меня представить, что мы на войне. Мы жили вдали от людей, питались грибами, раками и дикой спаржей. Я ел лягушачьи лапки, лепестки цветов и насекомых. Вы знаете, что насекомые – это практически чистый протеин?

– Эй, надеюсь, у тебя никогда не будет своего ресторана, – вставил Майк.

Но Джордан как ни в чем не бывало продолжил:

– Я ненавидел выходные с отцом, и мне всегда было страшно. Он любил проверить себя, когда оказывался наедине с природой. Он любил говорить мне, что если бы кто-то из врагов Америки высадился на этих берегах, то люди вроде него на годы ушли бы в леса. На врага они охотились бы по ночам, вооружившись ножами, палками и острыми бритвами. Однажды он убил олененка, и мы ели его три дня подряд. Все… печень, почки, сердце.

– Сейчас сблюю! – скривился Майк.

– Здесь нам это не поможет, – заметил Кэйперс.

– Нет, поможет. Просто делайте то, что я вам скажу, – возразил Джордан. – Я знаю, что такое голод и жажда. Скоро и вы все узнаете, что это такое. Но сейчас я постараюсь помочь нам остаться в живых.

– Тогда действуй, – сказал я.

– Но ведь это я староста класса, – напомнил Кэйперс.

Мы уставились на него, разом потеряв дар речи, но тут Кэйперс поспешил объяснить, что он имел в виду:

– Я просто привык к лидерству. Скажите Джордану, что я всегда был старостой. Скажите ему, Майк… Джек.

– Мы сейчас говорим не о том, кому накрывать столы для вечеринки, – заметил Майк.

– Кэйперс, отец привил ему навыки выживания, – вмешался я. – И Джордан хочет применить эти самые навыки, чтобы помочь нам выжить в океане.

– Но ведь здесь нет ни еды, ни питья, – возразил Кэйперс.

– Первый наш враг там, – указал на восток Джордан. – Если слишком долго пробудем в лодке, солнце убьет нас.

– Эй! – не выдержал Кэйперс. – Здесь прямо-таки Форт-Лодердейл! [169]169
  Форт-Лодердейл – курортный город на восточном побережье Южной Флориды, расположенный между городами Майами и Уэст-Палм-Бич.


[Закрыть]У нас есть возможность приобрести шикарный загар.

– Не самое удачное время для шуток, сынок, – заметил Майк, – Майку не до смеха, когда Майк может умереть.

– Джордан, вытащи нас из этой передряги, – попросил я. – Хочешь стать вожаком стаи – будь им.

– Джордан, что теперь? – спросил Майк.

– Вы с Кэйперсом залезайте под планшир, подальше от солнца. Разденьтесь догола. Мы с Джеком прикроемся, как сможем. В кулере у нас еще осталось немного воды. Будем ее пить, но только ночью. Мы с Джеком будем рыбачить. Не двигайтесь. Берегите энергию.

– Сегодня нас обязательно найдут, – сказал Кэйперс.

– Возможно. Но надо вести себя так, словно нас вообще никогда не найдут, – отозвался Джордан.

– Ты просто хочешь нас запугать, – разозлился Кэйперс.

– Он свое дело туго знает, – вступился я за Джордана.

– Да, делаю, что могу, – заявил Джордан.

– Почему, Джордан? – спросил Майк. – Какой смысл пугать нас до полусмерти?

– Потому что никто не знает, где мы находимся, – ответил Джордан. – Никто не знает, где начинать поиски. Рации у нас нет, равно как и сигнальных ракет и других спасательных средств. У нас достаточно воды, чтобы продержаться дня два или три. Если дождя не будет, мы умрем от жажды через пять дней. Может, протянем неделю.

– Хорошенькая перспектива! – воскликнул я.

– Мне придется умереть только из-за того, что Кэйперс Миддлтон – придурок, – покачал головой Майк.

– У вас нет доказательств, что это я метнул гарпун, – заявил Кэйперс, не обращая внимания на наши возмущенные взгляды. – Может, вы все трое это придумали, пока я валялся без сознания.

– Верь нам, Кэйперс, – сказал я. – Нас сюда завлекла не камбала и даже не русалка. И вовсе не они вырвали наш мотор.

– Папа убьет меня, когда увидит, что мы сделали с лодкой, – продолжал сокрушаться Кэйперс.

– Мы, бледнолицый?! – возмутился Майк. – Лично я не понимаю, насколько уместно употребление местоимения первого лица множественного числа. Ты ведь не стал спрашивать у нас разрешения, когда бросал свой гарпун?! Ты сделал это импульсивно и самостоятельно.

– Эй, погодите! Мы отправились на рыбалку. Я пытался поймать рыбу. Никто меня не может за это винить, – оправдывался Кэйперс.

– Рыба оказалась величиною с дом, – сказал я. – Можно было бы и заметить.

Мы полностью подчинились установленному Джорданом порядку. Без разговоров выполняли каждое его распоряжение. Для привыкшего к одиночеству мальчика он хорошо приспособился к жизни по расписанию в навязанной ему компании и на удивление легко занял положение лидера. Погода была тихой, душной, и на второй вечер Джордан велел нам прыгнуть в воду, чтобы смыть грязь и постирать одежду.

– Джек, пойдешь первым. Мы с Кэйперсом спустим в воду Майка. Майк, тебе придется промыть рану соленой водой. Нам всем необходимо отмочить раны и порезы. Кто-то один должен всегда оставаться в лодке, пока остальные в воде. Держитесь рядом с лодкой. В пределах досягаемости.

Я перемахнул через борт прямо в океан, который был холодным, глубоким и пугающим. Соленая вода разъедала рассеченную бровь, но я, подавив стон, ждал, пока Кэйперс с Джорданом осторожно опустят Майка в воду так, чтобы еще больше не повредить сломанную руку. Я принял на себя его вес и бережно опустил в воду. Никому из нас не нравилось, как выглядит Майк: его кожа под загаром была землистого, воскового цвета. И все же, оказавшись в воде, он не издал ни единого звука и даже позволил Джордану помассировать свою туго перевязанную руку. Всякий раз, как Джордан касался больного места, Майк тихонько постанывал, но подчинялся бережным манипуляциям друга, так как даже абсолютно голый, плавающий по-собачьи посреди Атлантики, Джордан сохранял командирский тон.

– Не пейте соленой воды, – сказал Джордан, – как бы вам ни хотелось пить. Соль обезвоживает. Для того чтобы вымыть соль из организма и восстановить нормальный баланс, потребуется в три раза больше урины.

– Кто ты такой? – крикнул сидящий в лодке Кэйперс. – Мой доктор?

По ночам мы разговаривали, ловили рыбу и сушили одежду на прохладном воздухе. Мы сновали взад и вперед, причем каждый делал порученное ему дело. С помощью наживок и уцелевшей после нападения манты блесны мы уже всерьез занялись рыбалкой, так как твердо знали: наша жизнь целиком и полностью зависит от того, сколько рыбы мы сумеем поймать. Джордан проверил количество оставшейся в кулере воды и понял, что ее не хватит даже на день, а на небе не было ни облачка.

В полдень Джордан загонял Майка с Кэйперсом под планшир, где было тесно и неудобно, но куда не доставали солнечные лучи. А мы с Джорданом натягивали над собой парусину. Полдень был временем абсолютного бездействия и затишья, но мы приспособились к новому строгому распорядку, отличному от того, что был в нашей прежней жизни. Мы научились чутко прислушиваться: не раздастся ли гул самолета или вой лодочного мотора, означавшего, что нас ищут. Однажды, заметив поисковый самолет, летевший на север, мы стали вопить что было мочи и кричали до тех пор, пока самолет не скрылся из виду. Эта тень возможного спасения внезапно вселила в нас незаслуженную надежду, но потом погрузила в бездну отчаяния, ставшего еще более острым из-за усилившихся голода и жажды. Разговор о воде стал наваждением, затем – манией, пока наконец Джордан не запретил нам касаться этой темы. К счастью, признаков инфекции у Майка не наблюдалось, хотя его рука и была вправлена кое-как.

Итак, мы все плыли и плыли, постепенно узнавая, что жажда усиливает ночные кошмары, а голод способствует возникновению галлюцинаций. Жара и яркое солнце еще больше обострили симптомы этих явлений. В сумерках мы просыпались, мокрые от пота, с благодарностью плюхались в вечернее море и плавали голышом возле лодки. Соленая вода была такой соблазнительной, что мы полоскали ею рты и сплевывали в океан.

Как только мы снова оказывались на борту, Джордан заставлял закидывать в воду все удочки, несмотря на то что наживка давно протухла. На пятую ночь наше терпение было вознаграждено, когда Кэйперсу попала на крючок маленькая сериола [170]170
  Сериола – рыба умеренных размеров с бойцовскими качествами, относится к семейству ставридовых.


[Закрыть], которую он с радостным воплем вытащил на борт. Джордан тут же убил рыбу, разрезал ее на куски и велел использовать в качестве наживки.

– Пять дней в море – и всего-навсего дерьмовая сериола, – возмутился Майк, когда я вытащил леску и нацепил на крючки свежую наживку.

– А я вообще не понимаю, зачем мы рыбачим, – добавил Кэйперс, – если даже не можем съесть пойманную рыбу.

– Нет, можем. И мы будем ее есть, – отрезал Джордан.

– Нельзя есть сырую рыбу, – заявил я.

– Мы будем есть всю сырую рыбу, что нам удастся поймать, и она нам еще понравится, – ответил Джордан и забросил удочку.

– Мне хочется блевать, стоит только подумать об этом, – заметил Кэйперс. – Нет, Джордан, я не смогу. Даже не уговаривай.

– Сможешь, если очень проголодаешься. Или очень захочешь пить.

– Я даже сырую устрицу ни разу не смог проглотить, – сказал Майк.

– А сейчас съел бы? – поинтересовался Джордан.

– Да, я бы их сотню съел, – немножко подумав, ответил Майк.

– Когда отец служил в Японии, родители фанатели от сырой рыбы. Это самый потрясающий японский деликатес. Японцы с величайшим уважением относятся к рыбе, а на человека, умеющего правильно ее разрезать, смотрят как на художника.

Но Кэйперс ничего даже и слушать не желал.

– Джордан, ты, конечно, можешь говорить что угодно, но тебе не удастся сделать из Миддлтона япошку.

– Зуб даю, что удастся, – ответил Джордан. – Так как сырая рыба утоляет жажду. В рыбе содержится вода, и эта вода спасет нам жизнь.

– Высасывать воду из рыбьих почек, – не выдержал я. – Только об этом и мечтал.

– Вам необходимо морально перестроиться. Мы пробыли без воды более трех дней. Мы уже начали умирать.

– Можешь сформулировать это как-нибудь по-другому? – поинтересовался Майк.

– Мы уже слабеем, – ответил Джордан.

– Ну да, так гораздо лучше, – похвалил его я. – Поосторожнее с высказываниями!

– Хорошо, буду высказываться осторожнее, но вы, мальчики, готовьтесь полакомиться сырой рыбкой.

Мы забросили удочки со свежей наживкой. Я сидел, пребывая в глубокой задумчивости, из которой меня вывел Джордан. Ему на крючок попалась крупная рыба, с которой пришлось повозиться минут десять. И вот наконец он втащил в лодку двадцатифунтового морского окуня. Джордан аккуратно его разрезал, но так, чтобы мы не видели. Подождал, пока окончательно не стемнеет, и только тогда раздал блестящие куски окуня троим сопротивляющимся едокам. Мякоть рыбы была прозрачной и светилась, как слоновая кость, даже при свете звезд.

Если Джордан ел, наслаждаясь каждой каплей влаги, то, прежде чем мы смогли проглотить хоть кусок, Кэйперса с Майком дважды стошнило, а меня – всего только раз. Неприятие было скорее психологического свойства, что, однако, не делало его менее сильным. И все же до конца ночи каждый из нас съел более фунта сырой рыбы. Джордан был терпелив и не терял самообладания. Даже исторгнутые нами первые куски рыбы он использовал в качестве наживки.

В ту ночь мы поймали еще четырнадцать рыб, и уныние на борту сменилось решительностью. На следующий день мы спокойно спали под жарким солнцем, будучи уверенными в том, что положились на капитана, туго знающего свое дело.

Еще через день в двух тысячах футов от нас прошло грузовое судно, но все так крепко спали, что никто ничего не слышал, пока Джордан не разбудил нас, когда кильватерная волна ударила в борт лодки. Мы орали до хрипоты, беспомощно наблюдая за тем, как судно скрывается за горизонтом. И все же наша лодка, подгоняемая ветром и течением, дрейфовала к югу. Мы только и говорили, что о спасении, о том, что скажем родителям, обсуждали все плюсы и минусы возвращения домой, открывали друг другу самые сокровенные тайны. Волны бесконечно плескались о борт нашей лодки, и мы перестали вести счет времени. Лишь глядя на измученные лица друг друга, мы могли судить о той дани, которую взимало с нас это путешествие: кожа все больше и больше чернела от загара, а щеки все сильнее и сильнее западали, тогда как глаза шарили по воде в поисках спасения, но океан оставался равнодушным и царственно безразличным.

По сто раз на дню мы уже были готовы сдаться, но потом где-то в глубине души находили скрытые запасы мужества, о которых даже и не подозревали. Мы шутили, впадали в отчаяние, заканчивали каждый день так же, как и начинали, но продолжали следовать заведенному порядку. Однажды, после того как Кэйперс бережно вымыл Майка, а Джордан в качестве зарядки заставил его несколько раз неуклюже проплыть вокруг лодки, я уже начал затаскивать Майка в лодку, как вдруг тот дико закричал. Я подумал было, что случайно сделал ему больно, но оказалось, что крик вызвало какое-то движение в океане, весь день остававшемся абсолютно спокойным. И тогда я увидел это, и Джордан, еще не вылезший из воды, тоже увидел. Кэйперс бултыхался в море спиной к плавнику, быстро приближавшемуся к нему с расстояния пятидесяти ярдов. Плавник этот все выше и выше поднимался над водой, выше, чем голова Джордана или Кэйперса.

– Кит, – сказал Майк, и как бы мне хотелось, чтобы он оказался прав.

Джордан поплыл к Кэйперсу, а тот оглянулся, чтобы увидеть, на что это показывает Майк.

Неподвижная вода была достаточно прозрачной, чтобы Майк мог разглядеть похожую на молот голову. До сих пор не могу забыть этот ужасный левый глаз огромной рыбины, устремившейся к лодке. Майк увидел страшные челюсти, когда Кэйперс и Джордан, истошно крича, рванули назад.

– Гребаная акула, – констатировал Майк и, не обращая внимания на сломанную руку, наклонился, чтобы помочь Кэйперсу забраться в лодку.

Но тут Джордан неожиданно остановился. Казалось, он был не в силах двинуться или принять решение. Он стал медленно отплывать от лодки, хотя наша троица отчаянно призывала его вернуться.

Майк первым снова заметил плавник, который с устрашающей скоростью двигался навстречу Джордану. Акула разрезала воду, словно молния – ночное небо. Майк посмотрел вниз и увидел жуткие глаза хищницы, скользнувшей совсем рядом с обнаженным телом Джордана.

Наконец Джордан все же подплыл к лодке, и мне удалось схватить его за запястье. Кэйперс взял его за другую руку, и мы вдвоем затащили его на борт, тем самым сумев помочь Джордану избежать мучительной смерти в зубах акулы и избавив себя от необходимости слушать его страшные крики. Плавник исчез, потом снова появился, а мы с ужасом смотрели на разъяренную хищницу. И хотя мы сидели скорчившись на дне лодки, мы прекрасно видели молотообразную голову и огромный правый глаз. В ту ночь все плакали, даже Джордан, и нам, его друзьям, почему-то стало легче оттого, что и он показал свой страх.

Всю ночь мы лежали, боясь пошевелиться. Охваченные ужасом, прислушивались к маневрам акулы-молота, которая в бессильной ярости билась о борт лодки. В мерцающем свете почти полной луны плавник, выступающий над гладкой поверхностью воды, казался медным. Акула исчезала на час-другой и снова приходила, как незваный гость, проверяя, не вздумали ли мы по легкомыслию опять окунуться.

– Теперь моя задница в жизни не коснется воды, разве что это будет бассейн с хлорированной водой или ванна, а возле нее мама с пижамой, – заявил Майк.

– А ты о чем думал, когда плыл к этому плавнику? – спросил я у Джордана.

Джордан, невольно содрогнувшись, ответил:

– Я прямо-таки оцепенел от страха. Меня парализовало, словно больного полиомиелитом. Думаю, мое тело подготавливало меня к смерти. Не знаю, почувствовал бы я хоть что-нибудь, если бы акула откусила мне ногу.

– Обязательно почувствовал бы, – кивнул Кэйперс. – Господи, как подумаю об этих зубах… Джордан, закрою глаза и сразу вижу, как эти челюсти хватают тебя.

– Да уж, протезы что надо, – согласился я.

– Мальчики, посмотрите на своего дружка, Майка Хесса, – сказал Майк. – Хорошенько поглядите, потому что больше уже никогда не увидите его с собой на рыбалке. Никогда не увидите, как он ест рыбу, никогда не увидите его в своей лодке.

Мы дружно рассмеялись, но тут акула снова вернулась и с силой ударила хвостом по борту лодки, словно обращалась с угрожающим посланием к ее команде. Мы затаили дыхание и стали ждать очередного захода хищницы. В нашем воображении под поверхностью залитой лунным светом воды притаились сотни акул-молотов. Акула была всеведущей, вездесущей, ненасытной. Она охотилась на нас, и только на нас, со всем коварством, присущим этим мерзким тварям. Она учуяла запах нашей крови еще тогда, когда плыла сквозь свадебные вуали португальских военных кораблей и чернильные облака осьминогов.

Три дня акула-молот, как ищейка, шла по нашему следу, иногда исчезая на полдня, но неизменно появляясь всякий раз, как мы уже начинали считать, что ей надоела эта охота. И только когда на океане разразился шторм, она наконец исчезла. Мы шумно приветствовали темные свирепые тучи. К тому моменту, как мы наложили вето на все разговоры о воде, наша жажда уже стала просто нестерпимой. Языки почернели и распухли, словно нас высушили и засолили, а потому мы, как одержимые, следили за каждой тучей, проплывавшей над головой, и молились о грозе.

Акула исчезла навсегда, устремившись на север, когда на востоке сверкнула первая молния. В другое время мы непременно испугались бы грозы в открытом море, но сейчас наша четверка бурно приветствовала обещавшие дождь облака. Мы развернули лежавший под скамьей брезент и сняли крышку с трагически пустого кулера. Мы не отрывали напряженных взглядов от облаков – предвестников медленно надвигавшегося шторма. С замиранием сердца мы следили за тем, как облака завихряются и, словно формируемые чьей-то невидимой мощной рукой, преобразовываются в кучево-дождевые. Мы все ждали и пересохшими губами шептали молитвы, прося пролить на нас живительную влагу.

Поднялся ветер, по мере его усиления волны становились выше и выше. Раскаты грома, раздававшиеся где-то вдали, внезапно послышались совсем рядом, и вот уже молния расписалась прямо над нашими головами, и на нас обрушилась стена дождя, жаля нашу обгоревшую на солнце кожу. Крупные капли смочили губы и языки, и мы даже заплакали от облегчения.

Джордан прикрикнул на нас, призывая к порядку, и мы, взявшись за края брезента, позволили дождю наполнить его галлонами воды. Все вместе мы работали как одно целое и, сделав воронку, вылили бурлящую воду в кулер. И Джордан снова призвал нас набрать как можно больше дождевой воды, но мы трое уже не слушали его, так как наполняли картонные стаканчики и жадно пили. Не выдержав, Джордан присоединился к нам, приняв участие в празднике чистой воды. Этот чудодейственный напиток вернул нам голоса, а мы все пили и пили, радуясь каждому раскату грома. Выпив все, что собрали, мы снова растянули брезент и до краев наполнили кулер драгоценной влагой. Но по мере того как шторм крепчал, а ветер усиливался, нас потихоньку опять стал одолевать страх. Мы, конечно, молили небо ниспослать нам дождь и шторм, но насчет ветра мы не договаривались.

На небе не было ни луны, ни звезд, волны яростно бились в борта лодки. Мы заняли свои места, предварительно закрепив кулер с водой. Волны вставали дыбом, нависая над нами, словно горы, а затем обрушивались в море. Хотя лодка была предназначена для морского плавания, управлять ею мы не могли, а потому она болталась у подошвы волны, как пеликан. Одна из обрушившихся на нас волн чуть было не смыла меня. Она настигла меня на корме и зашвырнула, мокрого и захлебывающегося соленой водой, под планшир.

Другая волна сорвала с места кулер и выбросила его за борт вместе с ящиком со снастями, который мы забыли закрепить. По команде Джордана мы туго затянули на себе спасательные жилеты и привязались к лодке длинной веревкой. Увидев, как Майк полетел вверх тормашками, Джордан схватил его за плавки, и Майк, сделав сальто назад, еще раз сломал руку о штурвал.

Волны по-прежнему обрушивались на нас, шторм усиливался, и молнии сверкали уже на западе. Природа услышала одну нашу молитву, правда, слегка перестаралась, а потому наша лодка, хрупкая, как лист, плыла куда-то в кромешной тьме по океану глубиной тридцать футов, и эта ночь отбила у нас всякое желание просить дождя.

На рассвете мы обнаружили, что в нашей тяжело осевшей лодке полно воды. Мы с Джорданом все утро вычерпывали воду ладонями, так как подручные средства смыло за борт. Майк, пребывавший в полубессознательном состоянии, стонал не переставая, но мы боялись дотронуться до его повторно сломанной руки. Если в ране начнется воспалительный процесс, никто из нас не сможет ему помочь. Кэйперс снова стукнулся головой и лежал без сознания, рана опять открылась, и сквозь нее белели кости черепа. У нас с Джорданом были сломаны ребра, так что невозможно было вздохнуть.

Мы вычерпывали воду до полного изнеможения, а потом сразу же провалились в тяжелый сон, полный боли и отчаяния. Прошла еще одна ночь, затем день, затем другая ночь. Когда после нее наступил новый день и солнце всерьез принялось за дело, у нас уже не было сил прятаться от него. Пекло немилосердно, и где-то в середине дня мы начали умирать. Ноги у нас распухли, а руки и лица покрылись волдырями.

Я потерял всякое представление о времени и пространстве и о моем месте на этой земле, так что мысль о смерти стала для меня не такой уж неприятной. У Джордана начался жар, и вот как-то ночью он тихонько дотронулся до меня рукой.

– Эй, Тонто, – сказал он. – Похоже, плохие парни побеждают.

– Но мы все же задали им жару, кемо сабе [171]171
  Кемо сабе (kemo sabe) можно перевести как «верный друг». Именно так обращается Одинокий Рейнджер к индейцу Тонто в знаменитом вестерне «Одинокий Рейнджер и город золота».


[Закрыть], – прошептал я.

– По правде говоря, я уже сто раз пожалел, что отправился на эту рыбалку, – признался Джордан.

Я рассмеялся, но и смеяться было больно.

– Джек, ты меня слышишь?

– Да.

– Что, только мы двое и остались в живых?

– Только мы двое еще находимся в сознании, – ответил я. – И я даже завидую этим парням.

– Два мальчика-католика, – произнес Джордан.

– Да уж, повезло нам.

– Давай помолимся, – предложил Джордан. – Вручим наши жизни Деве Марии.

– Я бы и Зевсу вручил наши жизни, если б это могло помочь.

– Джек, если это сработает, давай посвятим Ей наши жизни.

– По-моему, в этой лодке я единственный нормальный человек, – прошептал я себе под нос.

– Обещай мне, что, если выживешь, ты посвятишь свою жизнь Деве Марии и Сыну Ее, Иисусу, – попросил Джордан.

– Ты в своем уме? – поинтересовался я.

Я помню, как Джордан начал читать Апостольский символ веры, потом – только солнце, потом – звезды, потом – пустота, потом – снова звезды, а потом – пустота, потом – пустота…

Затем туман и какое-то движение.

Очнулся я, не имея представления, на каком я свете: жив или уже умер.

– Вставай, Джек, – услышал я голос Джордана. – Ты мне нужен. Поднимайся.

И я, шатаясь, поднялся. Увидел на корме Джордана. Он тыкал в воду сломанным веслом, и каждый раз, как лодка чуть-чуть продвигалась вперед, его лицо искажала гримаса боли.

– Ты что-нибудь слышишь?

Я переступил через тела двух наших друзей. Они еще дышали, хотя казались покойниками. Густой туман был точно снова поразившая меня слепота. Я словно погрузился в молочную реку, освещаемую неверным утренним светом. Уже на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно.

– Ступай на нос, – приказал Джордан. – Теперь слышишь? Скажи мне, если ты тоже что-то слышишь.

Я закрыл глаза, потрясенный тем, что все еще жив и меня даже просят прислушаться. На мгновение мне показалось, что мы все умерли, а туман – естественный природный фон последнего вздоха.

– Я что-то слышу, – сказал я. – Слышу. Это прибой. Звук волн, ударяющихся о берег.

– Нет, – возразил Джордан. – Там что-то в воде. Что-то живое.

Тогда я услышал какой-то другой звук, неземной звук, не имевший отношения ни к нам, ни к океану. Он был похож на шум двигателя, или на мычание, или на чье-то тяжелое дыхание в тумане. Звук становился все ближе, и я подумал, что в воде, совсем рядом, умирает человек. Но потом, поняв, что это не человек, я отшатнулся, так как вспомнил о миграции горбатых китов вдоль побережья и почувствовал себя таким уязвимым здесь, на носу лодки. Ребра жгло как огнем, а то, что было в воде, пугало меня, хотя еще больше я боялся подвести Джордана… Но затем до меня внезапно дошло, что звук прибоя – это звук спасения и освобождения.

И тут я увидел его, двигавшегося прямо на меня, такого же растерянного, как и я, такого же потерявшегося, как и я, такого же отставшего от своих, как и я. Я протянул руку и коснулся чего-то, что нерасторжимо связывало меня с собственной историей, с собственным детством, проведенным в болотах и низинах Южной Каролины. Самец белохвостого оленя, такой же большой и сильный, как мне когда-то доводилось встречать, плыл между островами к новому дому. Я уже однажды видел, как олень это делал, и тогда я крепко ухватился за его левый рог. Олень покрутил могучей шеей, стараясь избавиться от моей хватки, но я крепко его держал, чувствуя, что лодка плывет за оленем. Мы были в глубокой воде канала, а прилив все продолжался. И тогда олень наконец перестал бороться с волнением и просто поплыл, спасая себя, а заодно и нас.

Джордан, сидя на корме, греб изо всех сил, стараясь помочь оленю. А я, крича от боли, продолжал крепко держать его за рога. Дыхание оленя стало тяжелым и сердитым, но лодка упрямо двигалась вместе с оленем и с туманом. Джордан все еще читал молитву без начала и конца, когда лодка ткнулась носом в берег и олень стащил меня с моего места и опустил на черную болотистую землю, поросшую спартиной.

Пробыв в море пятнадцать дней, мы наконец высадились на острове Камберленд. Джордан Эллиот выбрался из болота и помахал леснику в джипе. Лесник тут же позвонил в береговую охрану, и нас на вертолете доставили в Саванну, штат Джорджия. Врачи сказали, что еще сутки – и Кэйперс и Майк умерли бы и это чудо, что они остались в живых.

На вторую ночь в больнице Джордан подошел к моей кровати прямо с капельницей.

– Отгадай загадку, Джек.

– У меня нет настроения в игры играть, – огрызнулся я.

– Эта игра имеет скрытый смысл. Космического масштаба, – произнес Джордан.

– Шутишь?

– Нет, это так серьезно, что серьезнее не бывает, – ответил Джордан.

– Ну, давай выкладывай, раз уж тебя не заткнуть.

– Скажи мне, Джек, где мы встретили Бога? В кого Он воплотился?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – рассердился я. – Отвяжись!

– Это был голубой марлин? Или манта? Или рыба, которую мы ловили, чтобы выжить? Или акула-молот? Или шторм? Или белохвостый олень?

– Я что, должен сказать: «Ничего из всего названного выше»? – раздраженно отозвался я.

– Бог был в каждом из них, – произнес Джордан. – Он приходил к нам в разных обличьях. Он любил нас и заботился о нас.

– Не слишком хорошая работа, – заметил я.

– Отличная работа, – возразил Джордан. – Мы все остались в живых.

– Откуда ты знаешь? Я имею в виду Бога. То, что Он являлся в виде животных.

– Я спросил у Его матери. У Марии, – ответил Джордан. – Всегда нужно обращаться к первоисточнику.