Текст книги "Пляжная музыка"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 52 страниц)

– Сейчас я пойду в гостиную, мама, – ответил я ледяным тоном, – и скажу Ли, что выглядит она замечательно и одета просто здорово. Ты наглядно продемонстрировала мне, почему я ненавижу Америку и почему в детстве я считал себя уродом.

– Твое детство было очень даже счастливым, – усмехнулась Люси. – Ты и представить себе не можешь, каким ужасным бывает оно у некоторых детей. А ты обращаешься с Ли, словно она царица Савская или типа того.

– Возьми себя в руки, мама, – сказал я. – Я сейчас пойду к Ли и поговорю с ней.

– Лучше поддержи меня, Джек, – горячо прошептала Люси. – Иначе ребенок навсегда перестанет меня уважать.

Я нашел Ли на террасе. Она дрожала от холода и горько плакала. Я привел ее в гостиную, усадил на кушетку, но она по-прежнему не могла успокоиться. Когда рыдания понемногу утихли, я заговорил, тщательно подбирая слова.

– Вне всякого сомнения, Люси была абсолютно и полностью не права, – начал я и прижал дочь к себе.

– Тогда зачем она это сказала? – спросила Ли, утирая глаза рукой.

– Потому что она нервничает из-за приема, – ответил я. – Матери всю жизнь казалось, что она хуже всех. Ей легче отыграться на нас с тобой, чем признать, что она боится встретиться в Риме с нашими друзьями.

– А я считала, что хорошо выгляжу, – протянула Ли.

Я поцеловал ее и сказал:

– Никто еще не выглядел лучше тебя. Испокон веков. По крайней мере, для меня.

Ли потихоньку начала успокаиваться.

– Я что, должна положить мамин жемчуг обратно в шкатулку?

– Ты выглядишь в нем потрясающе. Правда, глаза у тебя сейчас красные и распухшие.

– Я ничего не могла с собой поделать, папа, – шмыгнула носом Ли. – Со мной еще никто так не разговаривал.

– Она ревнует к тебе и к вещам, которые у тебя есть, – объяснил я. – Мама всегда говорила нам, что детство ее было тяжелым, но подробностей не рассказывала. Теперь я думаю, что оно было не просто тяжелым, а действительно ужасным.

– Папочка, если у нее было плохое детство, то при чем здесь я? – спросила Ли.

– Потому что когда человек обижен, он перестает доверять людям, – сказал я. – Если в детстве к тебе плохо относились, то и ты потом начинаешь плохо относиться к другим людям.

– Не думаю, что смогу полюбить твою маму, – нахмурилась Ли.

– А ты и не должна, – рассмеялся я. – Твое право выбирать, кого любить, а кого – нет. Это только твое решение, Ли. Ты свободная личность. Но вскоре ты кое-что узнаешь о моей маме.

– Что ты имеешь в виду, папочка? – спросила Ли.

– Моя мать – великая, но неизвестная актриса, – ответил я, и в этот момент мы услышали быстрый цокот высоких каблуков Люси по мраморному полу коридора.

Она вошла в комнату, звеня золотыми цепочками и браслетами. Взглянула на Ли и воскликнула:

– Ты выглядишь просто божественно, дорогая! Сногсшибательно! Ты проявила безупречный вкус. Это что, жемчуг Шайлы? Он выглядит на тебе не хуже, чем на ней. Позволь, я вытру тебе губы платком. Я дам тебе свою помаду. Она еще шикарнее, и ты будешь казаться взрослее. Я сегодня ее специально для тебя купила.

Люси аккуратно стерла помаду с губ Ли и наложила свою. В этот момент она заметила, что Ли плакала.

– Неужели папа мог тебя обидеть? – грозно взглянула на меня Люси. – Ох уж эти мужчины! Они ни на что не годятся, только разбивают наши сердца да спускают на нас всех собак.

– Спускают собак? – удивилась Ли.

– Это просто так говорят, солнышко, – радостно прощебетала Люси. – Я же выросла на Юге и набралась просторечных выражений. Джек, ты уж, пожалуйста, поласковее с Ли. Ты не понимаешь, какое сокровище тебе досталось. Радуйся, пока можешь, что у тебя такая дочка. Она не вечно будет с тобой.

Через несколько минут мы отправились на прием в Трастевере. Приехали ровно через час после назначенного времени. Время в Риме – понятие относительное. Ни один уважающий себя римлянин не явится в гости в указанное время. Когда же я впервые приехал в этот город, то всегда являлся на обед ровно в восемь часов и каждый раз находил хозяйку в душе. Американцам, славящимся у римлян своей пунктуальностью, как правило, не сразу удается приспособиться, но я все же сумел.

Я представил Люси своим римским друзьям. Люси выглядела прелестно и просто превзошла самое себя.

– Кто это? – шепотом спросила она у меня, когда в дверь ворвался красивый мужчина с львиной гривой волос.

– Мама, позволь познакомить тебя с Гором Видалом [102]102
  Гор Видал – американский писатель, эссеист и драматург, признанный классик американской литературы второй половины XX века. Заметная фигура культурной и политической жизни США на протяжении последних шестидесяти лет.


[Закрыть], – произнес я. – Гор, это моя мама, хищница Люси Макколл-Питтс.

– Да бросьте! – воскликнула Люси. – Быть того не может, что вы Гор Видал.

– Прошу прощения, мэм, – поднял брови с видом свергнутого короля Гор.

– Мама, не строй из себя Элизу Дулиттл, – занервничал я, зная, с каким презрением Гор относится к землякам, явно не принадлежащим к его кругу.

– Вы писатель Гор Видал, – улыбнулась она. – Я прочла все ваши книги.

– Что-то я сомневаюсь, мэм, – ответил Гор. – Я их столько написал, что и сам уже всех не упомню.

– Можете не сомневаться, – стояла на своем Люси. – В библиотеке Уотерфорда я выиграла приз как читатель, прочитавший больше всех книг за всю историю города.

– Джек, это пьеса, и в ней мне явно отведена роль дурака. От такой вопиющей провинциальности у меня сахар в крови поднимается.

– Моя мама очень непосредственна, – пожал я плечами.

– Очень мило, что вы навестили сына, мисс Люси, – сказал Гор. – Вот моя мать была настоящим чудовищем.

– Уверена, что над вами ей не пришлось долго трудиться, – ответила Люси, и Гор расхохотался.

В следующие два часа мать перезнакомилась со всеми моими римскими друзьями, поразив их своим фирменным южным шармом. Она переходила от группы к группе, и я весь вечер слушал ее голос с сильным южным акцентом, сопровождаемый взрывами смеха.

Мы с Ли блуждали среди гостей, не думая о времени, как вдруг с десятка ближайших колоколен раздался звон колоколов, а мягкие стрелки часов незаметно приблизились к полуночи. Поблагодарив Линду и Пэриса, мать чуть задержалась возле Гора Видала, которого уже успела очаровать.

– Гор, – улыбнулась она, – приезжайте к нам в Южную Каролину.

– Люси, дорогая, – ответил он, – я что, сам себе враг?

Оба рассмеялись, а он поцеловал руку сначала ей, а потом Ли. Когда Ли присела перед ним в реверансе, Гор сказал:

– Этот ребенок просто прелесть. Она словно родилась в жемчугах.

– Жемчуг – это моя идея, – заявила Люси, выходя в римскую ночь и не видя, как мы с Ли переглядываемся у нее за спиной.

Таксист высадил нас у Тибра, и мы влились в нарядную толпу, двигавшуюся между двумя колоннадами, обрамляющими площадь перед собором Святого Петра. Паства шла медленно, задумчиво, словно стадо животных, питающихся молитвой, ладаном и пресным хлебом. Оказавшись рядом с собором, Люси внезапно вспомнила, что у нее рак, и пока мы стояли в длиннющих очередях возле каждого входа, она перебирала четки и читала молитвы. Собор Святого Петра своей непомерной пышностью каждый раз напоминал мне о том, что стремление протестантов к простоте возникло не случайно, а как естественная реакция на вызывающую роскошь таких церквей, как эта. Мои друзья-баптисты с Юга с трудом подавляли рвотный рефлекс, когда воочию видели всю помпезность Римской католической церкви. Мне же нравилась эта избыточность, и я пытался объяснить американским туристам, что в представлении средневековых архитекторов именно так и должен был выглядеть рай. Запах ладана напомнил мне те времена, когда я был алтарным служкой.

Когда мы добрались до наших мест и опустились на колени, Ли прошептала:

– Бабушке не нравится, что я еврейка.

– Мне все равно, – сказал я. – А тебе?

– Она говорит, что это меня запутает в духовном плане.

– Я вырос католиком, – прошептал я. – Но совершенно запутался в духовном плане.

– Бабушка говорит, что ты понятия не имеешь, как следует воспитывать еврейскую девочку, – сообщила мне Ли.

– Она права, – ответил я. – Но я стараюсь изо всех сил.

– А я ей сказала, что ты проделал очень большую работу.

– Спасибо. Потом ты этого уже не скажешь.

– Почему? – удивилась она.

– Повзрослеешь, – грустно улыбнулся я. – Года через два все, что я буду говорить, покажется тебе глупым или смешным. Даже звук моего голоса станет тебя раздражать.

– Я так не думаю. Ты уверен? Certo? – спросила она.

– Certo, – ответил я. – Закон природы. Сначала мне казалось: все, что говорит моя мать, совершенно замечательно и что она самый умный человек в мире.

– Нет, – возразила Ли.

– Да, – настаивал я. – Потом я стал подростком и решил, что она законченная идиотка. Через это прошли все мои друзья.

– Как, должно быть, интересно, – задумчиво произнесла Ли, глядя на мою мать, – становиться подростком.

– Что правда, то правда, – ответил я, наблюдая за тем, как базилика постепенно заполняется народом.

Сев на свое место, я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо, и услышал позади себя голос Джордана. Я было удивился, но тут же вспомнил, что именно Джордан достал мне билеты на полуночную мессу.

– Ли просто куколка. Мне кажется, что я вижу перед собой Шайлу, – сказал мне Джордан.

Мать в это время учила Ли пользоваться четками, и обе внимательно смотрели на белые бусы, которые Ли держала в руке.

– Джек, я насчет одного из писем, которые ты передал мне сегодня. Отец хочет после Нового года приехать в Рим, чтобы встретиться со мной.

– Я рад, если ты рад, – отозвался я. – Твой отец никогда мне особо не нравился. – Я встал и пропустил несколько человек, проходивших к середине ряда.

– У тебя всегда были глупые предрассудки относительно садизма, – произнес Джордан. – Так что ты об этом думаешь?

– Помнишь исследование, которое ты делал в школе? – тихо спросил я. – О королевских аспидах? Они редко нападают на человека, но если уж укусят, то шансов на выживание не остается. Вот и твой отец такой же.

– Мама утверждает, что это миссия мира, – ответил Джордан. – Он хочет протянуть мне оливковую ветвь.

– Или забить тебя ею до смерти.

– Он все равно приедет. Хочу я того или нет. Что мне делать?

– Переведись в Патагонию.

– Тихо, сын, – шикнула на меня мать. – Папа идет.

– Потом, – сказал Джордан и исчез в рождественской ночи.

В отдалении, как птички, нежно запели монахини, Папа шел по центральному проходу и благословлял всех на своем пути. Я видел, как мать получила папское благословение, и принял его с благодарностью игрока, которому достался длинный пас. Папа здесь был центром цивилизации кардиналов и монсеньоров, следующих за ним так же терпеливо, как воловьи птицы [103]103
  Эти небольшие птицы выклевывают из шерсти скота засевших там паразитов.


[Закрыть]– за призовым быком.

Во время Святого причастия я вслед за матерью подошел к заграждению, и мы приняли евхаристию от Папы Иоанна Павла II. Пока мы стояли в очереди, во всех боковых приделах появились священнослужители, а несколько десятков встали перед центральным алтарем, чтобы начать раздавать тело и кровь Христовы, явно поставив дело на поток. Но мать сияла от счастья и долго молилась, стоя на коленях, прежде чем мы вернулись на свои места. Оглянувшись, я увидел у выхода вооруженных автоматами людей в форме, которые внимательно наблюдали за поведением толпы. Папа выглядел худым и изможденным, и я вспомнил, что в него на пьяцце стрелял молодой турецкий фанатик. Я слушал мессу, однако она меня не трогала. С нашим столетием что-то явно было не так, и я тоже приложил к этому руку.

Оглядываясь назад, я сказал бы, что именно в тот момент в Ватикане я начал ужасный обратный отсчет к неизвестности. В последующие дни я пытался разобраться во всех случайных мыслях, которые приходили в голову, пока я оглядывался и смотрел на всех этих людей, прикрывавших Папу с флангов. У меня было назначено свидание с темнотой, и я спокойно шел в нее с широко открытыми невинными глазами и таким успокоительным чувством собственного благополучия. Но время выследило меня в чистом поле. Меня выхватили чьи-то голодные чужие глаза, и произошло это в тот момент, когда, как мне казалось, я наконец-то обрел тихую гавань, и жизнь моя стала наполняться радостью, и старые раны потихоньку затягиваться.

Два дня спустя, 27 декабря 1985 года, расплачиваясь с таксистом, помогшим мне выгрузить багаж в римском аэропорту, я не чувствовал абсолютно никаких изменений атмосферного давления. Насколько я мог судить, ни одна звезда не изменила своего положения, когда мы с Люси и Ли прошли через центральный вход и, миновав вооруженных карабинеров, подошли к стойке регистрации «Пан-Ам». Все было как всегда и ничем не отличалось от тысячи других перелетов, которые я совершил за свою жизнь.

Сейчас я уже даже не помню, как подавал билеты и паспорта, не помню, как посмотрел на свои новые часы, чтобы сказать матери, что уже девять утра. У нас было десять мест багажа. Я слегка сцепился с человеком за стойкой регистрации по поводу доплаты за лишний багаж. Одновременно с нами шла посадка на самолет компании «Эль Аль» [104]104
  «Эль Аль» – израильские авиалинии.


[Закрыть], и у посадочных ворот образовалась жуткая толчея пассажиров обоих рейсов. Над нами возле эскалатора стояла охрана с автоматами, лениво и равнодушно озираясь по сторонам. Все это гораздо позднее восстановит в памяти Ли.

Я вынул посадочные талоны и бросил взгляд в сторону ворот, как вдруг увидел четверых странно одетых мужчин, которые шли прямо на нас. На двух из них были элегантные серые костюмы, на двух других – голубые джинсы, и у всех четверых нижняя часть лица была прикрыта шарфом. Мужчины вдруг полезли в свои спортивные сумки, и один из них выдернул чеку и швырнул гранату. Затем все четверо вытащили автоматы и в слепой ярости открыли ураганный огонь по стоявшим в терминале. Я бросился к Ли и перекинул ее через стойку регистрации на человека, который только что выдал нам посадочные талоны.

– Ложись, Ли! – заорал я, ринувшись к своей напуганной, растерянной матери, которая вдруг направилась в центр зала, не обращая внимания на то, что охранники открыли ответный огонь на поражение, а итальянские пограничники уже окружили четверых палестинских террористов, целью которых было положить как можно больше народу, прежде чем погибнуть самим.

Люси стояла, выпрямившись и разинув рот, так что мне пришлось опрокинуть ее на пол и лечь сверху. И в этот момент в меня угодили две пули из автомата АК-47 – одна в голову, а другая в плечо. Я услышал, как вскрикнула мать, а потом меня оглушили грохот автоматных очередей, взрывы гранат и вопли невредимых, но парализованных страхом людей.

– Ты цела, мама? Ты цела? – твердил я, глядя, как кровь капает на ее зимнее пальто, а потом потерял сознание.

Мужчина и женщина, лежавшие рядом с нами, были мертвы.

То, о чем я собираюсь сейчас рассказать, я узнал позже.

В результате стрельбы шестнадцать человек было убито, семьдесят четыре ранено, и весь аэропорт стал похож на скотобойню. Ли бегала от тела к телу, пытаясь разыскать отца и бабушку. Своим весом я придавил мать к полу, и Ли пришлось попросить сотрудника «Эль Аль» помочь стащить меня с Люси. Потом я еще три дня лежал без сознания. А тогда кровь залила мне лицо, и Ли стала рыдать, подумав, что я умер. В этот день она узнала, какими сильными могут быть бабушки.

– Джек дышит. Он жив. Давай отправим его в больницу на машине «скорой помощи». Мне понадобится твой итальянский, дорогая, – сказала моя мать.

И, заслышав сирены машин «скорой помощи», мчащихся во весь опор к Фьюмичино, Ли и Люси понеслись к центральному входу, куда набежала уже толпа журналистов и корреспондентов. Когда на территорию аэропорта въехала первая машина, Ли принялась кричать:

– Mio papà, Mio papà. Non è morto. Sangue, signori, il sangue è terribile. Per favore, mio papà, signori [105]105
  Мой папа, мой папа. Он не умер. Он потерял кровь, синьоры, он потерял много крови. Пожалуйста, мой папа, синьоры ( ит.).


[Закрыть].

Двое мужчин последовали за красивой маленькой девочкой, которую они приняли за итальянку, и меня первым вынесли из аэропорта, первым положили в машину «скорой помощи», и я оказался первой жертвой, появившейся на экранах итальянского телевидения. Мои голова и грудь были обильно залиты кровью, а зимнее пальто Люси словно побывало в кровавой бане. Эти кадры показали на всю Италию.

В это время Джордан Эллиот как раз закончил занятия по изучению догматов веры, которые он проводил в Североамериканском колледже возле фонтана Треви. Войдя в учительскую, он увидел, что его собратья-священники столпились возле телевизора.

– В римском аэропорту произошел теракт, – сообщил ему отец Регис, преподаватель латыни. – Похоже, очень серьезный.

– Кого-то выносят, – послышался еще чей-то голос.

Джордан не узнал меня, поскольку я был весь в крови, однако вскрикнул, увидев Ли и Люси, торопливо бегущих рядом с носилками. Словно издалека, он слышал, как диктор сообщает расположение госпиталя возле Ватикана, куда уже поспешили хирурги со всего Рима, чтобы принимать раненых. Джордан, ни слова не говоря, выскочил из комнаты и помчался к стоянке такси. В свое время он был правым полузащитником на той же линии защиты команды уотерфордской средней школы, где я играл защитника, Майк Хесс был левым полузащитником, а Кэйперс Миддлтон подавал сигналы квотербеку. Тогда, в 1965 году, нашу четверку все называли Миддлтонской линией защиты, и когда команде необходим был бегун на короткие дистанции, они призывали своего огромного курносого защитника, то бишь меня. Но когда требовался игрок, способный пробежать длинную дистанцию, то они обращались к своему непревзойденному защитнику, к парню, способному в десять прыжков преодолеть сотню ярдов, стремительному и неуловимому Джордану Эллиоту. Ни один римлянин, встретившийся Джордану на пути, когда тот несся к стоянке такси на площади Венеция, в жизни не забудет, на какой скорости мчался этот священник. По крайней мере, так он мне потом рассказывал. Он добежал до первой машины, прыгнул на переднее сиденье и закричал:

– Al pronto soccorso! Allʼospedale! Al pronto soccorso! [106]106
  Быстро, помогите! В госпиталь! Быстро, помогите! ( ит.)


[Закрыть]

Когда меня вытаскивали из машины и несли в больницу Святого Духа, Джордан уже был там.

– Ли, Люси, идите в приемную, – скомандовал он. – Я с вами встречусь внизу позднее. Господь вас не оставит.

Санитары тащили меня по длинному коридору, а отец Джордан бежал рядом, осенял меня крестным знамением и отпускал грехи в той форме, что используется лишь в экстренных случаях. Отпущение он производил на латыни, поскольку знал, что я из тех отщепенцев-католиков, кто ностальгирует по службе на латинском языке.

– Ego te absolve ab omniubus censuris, et peccatis, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen [107]107
  Я отпускаю тебе грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь ( лат.).


[Закрыть].

Это последнее причастие стало главной темой вечернего выпуска новостей в Италии. Джордан осенил крестным знамением две мои серьезные раны и, взяв мою руку, сказал:

– Джек, если ты сожалеешь о своих грехах, пожалуйста, сожми мою руку. Если, конечно, слышишь меня. – Почувствовав, как ему казалось, легкое движение моей руки, Джордан продолжил: – Я отпускаю тебе все твои грехи, Джек. Отправляйся на операционный стол и не бойся за свою душу. Но помни, кто ты такой. Ты Джек Макколл из Уотерфорда, Южная Каролина, самый сильный мужчина или мальчик из всех, кого я знал. Так собери сейчас всю свою силу в кулак, Джек. Всю, до последней капли. Борись. Ли, твоя мама и я ждем тебя. Соберись с силами ради нас. Мы любим тебя, ты нам нужен.

Дверь в ярко освещенную операционную распахнулась, но прежде чем меня туда увезли, как он потом говорил, я сжал ему руку еще раз, причем немного сильнее.

– В руки Господа нашего вручаю тебя, Джек Макколл, – произнес Джордан и осенил крестным знамением дверь, за которой хирурги принялись извлекать из меня две пули.

Гораздо позднее, когда я начал собирать воедино обрывки воспоминаний, сохранившихся у меня о том инциденте, то припомнил моменты дикой езды из аэропорта. Ли плакала и все повторяла: «Папочка, папочка!», а я пытался дотянуться до нее, но меня охватило оцепенение, словно после снотворного, и потом наступило черное безмолвие. Следующее, что я помнил, – это как машина резко повернула за угол, Люси закричала водителю: «Осторожнее!», душераздирающий крик Ли, а еще свое отчаяние от неспособности ее утешить.

В операционной я пробыл шесть часов. Хирургам удалось спасти мой левый глаз. Пуля, что попала в плечо, засела возле легкого: она-то чуть было и не убила меня. Я потерял много крови, прежде чем попал на операционный стол, и во время операции мое сердце дважды останавливалось. Но сила, о которой говорил Джордан, взяла верх, и благодаря судьбе, везению и, возможно, благодаря молитвам тех, кто меня любил, мне удалось пережить римское побоище.

Так же как и мать, я шесть дней пролежал в коме. Позже я не смог восстановить сны, которые являлись мне во время забытья. Хотя мне казалось, что я вижу цветные меняющиеся сны, однако ухватиться за нечто определенное я так и не смог, и в результате осталась только фантасмагория ярких цветов. И пока тело мое сосредоточилось на задаче выживания, в моем путешествии в безвременье меня окружало лишь буйство красок.

В конце концов я медленно пробудился под звон колоколов. Я чувствовал себя словно птица, поднимающаяся из пещеры в центре земли. Первой осознанной мыслью после ранения было ощущение собственного «я». Я слушал, как Вечный город выкрикивает мое имя. В течение часа я прислушивался, не понимая, где я и почему ничего не вижу, но при этом оставался абсолютно спокойным. Затем я услышал подле себя тихие голоса. Я напрягся, стараясь узнать их, но голоса были еле слышными, так как говорившие явно боялись меня побеспокоить. И тут я узнал один голос, и он заставил меня постараться вытащить собственное «я» из укрытия. Еще целый час я изо всех сил стремился выбраться на поверхность, к свету, к миру колоколов и голосов, к миру, в котором мог смеяться и говорить. Я долго думал, каким будет первое сказанное мною слово, я мучительно выдавливал его из себя, преодолевая слепоту и боль, которую вдруг почувствовал. И наконец это слово родилось в моей груди, словно драгоценный камень:

– Ли!

– Папочка! – услышал я крик Ли, почувствовав, как мой ребенок целует мне щеку, свободную от бинтов. – Папочка, слава Богу, папочка, слава Богу! Папочка, папочка, папочка! – бормотала Ли снова и снова. – Папочка, я так боялась, что ты умрешь!

– Не дождетесь, – медленно произнес я, в полной мере ощутив, насколько я дезориентирован.

– Привет, Джек, – сказала мне Люси. – С возвращением тебя. Давненько тебя не видели.

– Мы успели на самолет? – спросил я и услышал дружный смех.

– Ты что, не помнишь, папа? – удивилась Ли.

– Помоги мне, – попросил я. – Во-первых, почему я никого не вижу?

– У тебя забинтованы глаза, – объяснила Ли.

– Я ослеп? – поинтересовался я.

– Едва не ослеп, – отозвалась мать.

– Хорошее слово «едва», – заметил я. – У меня такое чувство, будто по мне прошло стадо носорогов.

– В тебя дважды стреляли, – услышал я голос кого-то третьего.

– Кто здесь еще? Ледар, это ты? – спросил я, протянув вперед руку.

– Привет, Джек, я приехала, как только услышала, – проронила Ледар и, взяв мою ладонь в свою, присела рядом.

– Ледар, как это мило с твоей стороны, – прошептал я.

– Ли ни на минуту не отходила от твоей постели, – сообщила Ледар. – Мы с твоей мамой дежурили по очереди, ездили на твою квартиру – отдохнуть и помыться, а Ли пробыла здесь все это время. Какого удивительного ребенка ты вырастил, Джек!

При этих словах Ли не выдержала и разрыдалась так громко, как может плакать только ребенок. Ледар отошла от кровати, и Ли прижалась ко мне. Она рыдала минут десять, не меньше, и я решил дать ей выплакаться. Не останавливал, лишь прижимал к себе. Ничего не говорил, пока рыдания не утихли, а слезы не высохли.

– Хочешь, расскажу тебе историю? – предложил я.

– Да, папочка. Расскажи мне прекрасную историю, – согласилась Ли, которая все еще продолжала хлюпать носом.

– Я знаю только одну прекрасную историю, – сказал я.

– О Великой Собаке Чиппи, – обрадовалась Ли. – А ты, Ледар, знала Великую Собаку Чиппи?

– Да, – рассмеялась Ледар. – Я знала Чиппи.

– Бога ради, она же была беспородной, – бросила Люси, и я предупреждающе поднял палец.

– Папа, я хочу услышать рассказ о Великой Собаке Чиппи, – попросила Ли.

– Тогда выбери тему, – предложил я.

– Хорошо, – серьезно и задумчиво произнесла Ли. – Я знаю, какую историю хочу услышать.

– Ну так скажи.

– Папочка, может, тебе и не захочется ее рассказывать, – засомневалась Ли.

– Я расскажу все, что угодно. Это всего лишь история.

Ли снова заплакала, но потом взяла себя в руки и сказала:

– Я хочу услышать о приключениях Великой Собаки Чиппи в римском аэропорту.

– В жизни не слышала большей глупости, – прокомментировала Люси.

Ли опять залилась слезами, а я твердо сказал:

– Нет, мама. Я знаю, что имеет в виду Ли.

– Я просто подумала, что глупо ворошить плохие воспоминания, – попыталась оправдаться Люси. – Нам и так досталось. Я до того расстроилась, что даже о лейкемии забыла.

– Люси, давайте не будем мешать Джеку, – перебила ее Ледар, и я начал рассказ:

– Двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят пятого года Джек Макколл и его прелестная дочурка Ли готовились к путешествию в Южную Каролину. Злая мать Джека, Люси, устроила выволочку служанке Марии, хотя та ни слова не понимала по-английски.

– Не было такого, – пробормотала Люси.

– Это всего лишь история, мама, – отрезал я и продолжил: – Все школьные друзья Ли пришли пожелать ей buon viaggio [108]108
  Доброго пути ( ит.).


[Закрыть]. Они выстроились в шеренгу на площади и запели, когда такси с их по-другой Ли отъехало от дома. И вдруг я услышал то, чего не слышал много-много лет. Это был знакомый лай. Я оглянулся и увидел маленькую черную собачку с белым пятном, напоминающим крест, на груди. Она бежала за нашим такси.

– Это же Великая Собака Чиппи! – обрадовалась Ли.

– Я думал, что Чиппи уже давно нет в живых, потому что много лет назад она пропала в Уотерфорде, а моя мать, жестокосердная Люси, сказала мне, что Чиппи ушла в лес умирать.

– А кто, по-твоему, кормил эту глупую собаку?! – возмутилась Люси.

– В каждой истории должен быть злодей, – объяснил я.

– Да уж, в этой истории злодеи точно появятся, – заметила Люси.

– Я попросил шофера остановиться и открыл заднюю дверь. Великая Собака Чиппи прыгнула в машину и лизала мне лицо добрых пять минут. Тогда я представил Великую Собаку Чиппи Великой Девочке Ли, и Чиппи лизала ей лицо еще пять минут. Потом Чиппи увидела Люси, и шерсть у нее на спине встала дыбом. Великая Собака сказала: «Грррр…»

– Признаюсь, эта паршивая собачонка меня недолюбливала, – сказала Люси, – но, когда я ее кормила, меняла гнев на милость.

– Бабуля, а почему она тебя не любила? – поинтересовалась Ли.

– Я хлопала ее по заднице метлой, когда заставала спящей на диване, – ответила Люси. – А случалось это по пять раз на дню. Ужасно невоспитанная собака.

– Великой Собаке Чиппи недосуг было обращать внимание на всякие глупости, ведь она постоянно совершала героические поступки. Чиппи приехала вместе с нами в римский аэропорт, и я уже собрался было купить для нее специальную клетку, чтобы взять нашу Великую Собаку Чиппи в Южную Каролину. Такси подвезло нас к главному входу. Все мы – Ли, Великая Собака Чиппи, злая Люси и я – вошли в терминал. И кого же мы там встретили? Это была Наташа Джонс со своей чудесной белой собакой Бьянко. Ли повела Великую Собаку Чиппи знакомиться с Бьянко, и мы решили, что наши собаки поедут в Штаты в одной клетке…

Я почувствовал, что в воздухе повисло напряжение. И тут Ледар прервала затянувшуюся паузу:

– Наташа Джонс погибла во время теракта, Джек. Ее отец и брат были ранены.

– Господи Иисусе! – ужаснулся я. – А я ведь их там в этот день даже не видел.

– Папа, я не ходила на ее похороны, потому что хотела быть с тобой, – дрогнувшим голосом произнесла Ли.

– Ты поступила правильно, детка, – сказал я. – Я нуждался в тебе больше, чем Наташа. Может мне кто-нибудь объяснить, что случилось? Мне нужна помощь, иначе я не закончу историю о Великой Собаке Чиппи. Я ничего не помню. Ровным счетом ничего.

Тогда, заметив, что ни Люси, ни Ли не в силах говорить, Ледар рассказала мне обо всем.

– В аэропорт вошли четверо людей, тайно пронесших с собой оружие. У них было тринадцать гранат и четыре автомата АК-47. Ты в это время находился у стойки регистрации. Ты схватил Ли и перекинул ее через стойку. Наша девочка лежала на полу, пока не кончилась стрельба. Потом ты побежал, повалил мать на пол и закрыл ее своим телом. В этот момент тебя и ранили. Одна пуля попала в лоб, над левым глазом, пройдя в сантиметре от мозга. Другая – в плечо, распоров левое легкое.

– Я абсолютно ничего не помню из того, что произошло, – произнес я.

– В Малаге, в Испании, какой-то человек позвонил на радиостанцию и заявил, что ответственность за нападение на аэропорт берет на себя группа Абу Нидаль и Организация освобождения Палестины. В то же самое время произошел еще один террористический акт в Вене. Представляешь, какая наглость?! – закончила свой рассказ Ледар.

– Да здравствует Израиль! – воскликнул я. – Ну ладно, вернемся к моей истории. Чиппи познакомилась с Бьянко и начала осматривать аэропорт. У Чиппи редкий дар оценивать людей с первого взгляда. Врожденный инстинкт. Так же, как псы, охотящиеся на птиц, реагируют на запах, Чиппи чувствовала зло. Она огляделась по сторонам, увидела счастливых людей, готовившихся в чудесное путешествие, и тут ее взор остановился на четверых мужчинах, которые ей не понравились. Если уж быть совершенно честным, то Великая Собака Чиппи сразу невзлюбила этих четверых отщепенцев.

– Да уж! – поддакнула Ли. – Эти четверо свое получат.

– Великая Собака Чиппи стала приглядываться. Чем ближе подбиралась она к этой четверке, тем хитрее становилась и тем больше походила на волка. Мало того, с каждым шагом она делалась все крепче и мускулистее, все острее становились ее клыки, так как она почувствовала запах зла как никогда остро. Чиппи вспрыгнула на стойку бара и пошла, словно большая кошка, аккуратно обходя чашки, чтобы не пролить чей-то капучино. Когда она дошла до конца стойки, то превратилась в бойцовую собаку, собаку-убийцу. Город, в котором когда-то волчица вскормила Ромула и Рема, снова испытывает нужду в волках, еще более свирепых, чем та, что взрастила основателей Рима. Рим позвал волка…

– А откликнулась Великая Собака Чиппи! – радостно закричала Ли.

– Ну конечно же, Великая Собака Чиппи откликнулась, – согласился я. – Четверо мужчин вынули автоматы и ручные гранаты. Они повернулись к толпе, собравшейся у стоек регистрации «Пан-Ам» и «Эль Аль». Один злодей прицелился в милую и чудесную Наташу Джонс, а другой – в восхитительную и прекрасную Ли Макколл, но прежде чем они начали стрелять, четверка услышала что-то такое, отчего кровь у них застыла в жилах.

– Грррр, – яростно прорычала Ли.

– Грррр, – зарычал я в унисон, а потом продолжил: – Они кое-кого не приняли во внимание…