Текст книги "Пляжная музыка"

Автор книги: Пэт Конрой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 52 страниц)

– Он часто так поступает, – согласился доктор Брилл. – Но у твоих родителей безупречная репутация. В отличие от тебя. Они говорят, что у тебя нет друзей.

– Я предпочитаю одиночество.

– Одиночки часто не могут себя найти, – заметил доктор Брилл.

Но Джордан был готов к этому возражению и тут же выпалил:

– Так же как и мозгоправы.

– Прошу прощения?

– Мозгоправы – самые большие неудачники в мире. Я слышал, как отец миллион раз это говорил. Он и сегодня так сказал.

– Повтори точно его слова, – попросил доктор Брилл.

– Он сказал, что вы становитесь мозгоправами, потому что сами себя затрахали.

– В моем случае твой отец совершенно прав, – кивнул доктор Брилл. – У меня было на редкость тяжелое детство. Потому-то мне и захотелось исправить мир.

– Вы не сможете исправить мой мир.

– Я попытаюсь, если ты мне позволишь, Джордан.

– Я пришел к вам под надуманным предлогом. Мои родители не принимают меня таким, какой я есть. Но они меня не знают. Они ничего обо мне не знают.

– Но они знают, что тебе ставят сплошные неуды.

– Я отключаюсь, – объяснил мальчик. – Даже часы перестают тикать, когда учителя заводят свою шарманку. Такая скука. Надо включить скуку в перечень семи смертных грехов.

– А от чего тебе становится скучно?

– От всего, – ответил Джордан.

– А я тебе тоже наскучил? – добродушно поинтересовался доктор Брилл.

– Брилл, – начал Джордан, уставившись на врача своими голубыми глазами, – такие люди, как вы, просто смерть. Вы никогда и ничего во мне не поймете.

– Я уже пятый по счету психиатр, к которому тебя направили, – произнес доктор Брилл, бросив взгляд на медицинскую карту. – И все отмечают твою враждебность и нежелание приспособиться к лечебному процессу.

– Мне мозгоправ не нужен, доктор, – твердо заявил Джордан. – Благодарю за то, что потратили на меня свое время, но у меня уже есть то, что мне помогает и что вы, парни, дать мне не способны.

– Можешь сказать, что это? – поинтересовался врач. – Любопытно было бы узнать.

– Это религия, – ответил Джордан.

– Что?

– Я очень религиозен. Я католик.

– Что-то я не совсем понимаю.

– Ну куда уж вам, – отозвался Джордан. – Вы ведь еврей. Мозгоправы чаще всего евреи. По крайней мере, те, с которыми мне довелось встретиться.

– Я считаю, что это хороший знак. Что у тебя глубокое религиозное чувство.

– Спасибо, – сказал Джордан, поднявшись со своего места. – Теперь я могу идти?

– Конечно нет, – отрезал врач, повелительно указав мальчику на стул. – Твоя мать говорит, что тебя беспокоит новое назначение отца.

– Совсем не беспокоит. Мне с ними не по пути.

– Тебе двенадцать лет. Поэтому у тебя нет выбора. Думаю, нам нужно выработать стратегию, чтобы облегчить твое положение.

– Да, мне двенадцать, – согласился Джордан. – Знаете, сколько школ я уже перепробовал? Десять. Я перепробовал десять школ, док. Вы понимаете, что это значит – каждый год идти в новую школу? Это ужасно. В этом нет ничего хорошего. Ничегошеньки. Потому-то дети военных такие трахнутые. Они или готовы лизать каждому второму задницу, или совсем дурковатые.

– Тебе надо учиться заводить друзей, – заметил доктор Брилл с легкой иронией в голосе. – Это учит уверенности в себе и гибкости в отношениях. Ты научишься правильно планировать свое время, и тогда тебе будет проще выходить из кризисов.

– Это учит одиночеству, – яростным шепотом произнес Джордан. – Вот и все, чему это учит. Ты никого не знаешь. Ты учишься обходиться без друзей. А потом я прихожу в кабинет типа этого, и кто-то типа вас начинает допрашивать, почему у меня нет друзей.

– Твой отец получил назначение на остров Поллок, Южная Каролина, – сказал врач, вновь сверившись со своими записями.

– Южная Каролина, – фыркнул Джордан. – О таком назначении можно только мечтать!

– Твой отец вполне доволен. Тебе должно быть хорошо, потому что это хорошо для карьеры твоего отца. Ступенька вверх.

– Отец меня ненавидит, – прошептал Джордан, снова бросив взгляд на не понравившуюся ему картину.

– Почему ты так думаешь? – мягко спросил врач.

– Понял путем наблюдений, – ответил мальчик.

– Твоя мать сказала, что отец тебя очень любит. Она говорит, что он просто так сурово выражает свою любовь.

– С ненавистью у него тоже все в порядке. Он ее очень хорошо выражает.

– Джордан, твой отец когда-нибудь поднимал на тебя руку? – задал вопрос врач, внезапно почувствовав, что дверь клетки, в которой сидел ребенок, захлопнулась.

– Нет, – солгал Джордан как истинный сын морского пехотинца.

– Он когда-нибудь бил твою мать? – спросил доктор Брилл.

– Нет, – снова солгал Джордан, невидимый боец Корпуса морской пехоты.

– Он к тебе привязывается? – продолжил расспрашивать врач.

– Да.

– Кричит на тебя, превращая твою жизнь в настоящий кошмар?

– Да.

– Тогда давай выработаем стратегию твоего поведения в Южной Каролине. Давай тактически обойдем этого военного. Твоя мать говорила мне, что вы останетесь на острове Поллок четыре года, то есть до окончания твоей учебы в школе.

– И что?

– У тебя будет время завести друзей. Постарайся сделать это как можно быстрее. Присмотрись к мальчикам, с которыми тебе захочется общаться. Выбери самых достойных.

– Это в Южной-то Каролине? – не поверил Джордан. – Бросьте, док. Мне повезет, если хоть у кого-нибудь из них прорезались зубы.

– Занимайся всеми видами спорта. Заведи подружку. Гуляй по вечерам с приятелями. Ходи с ними на рыбалку. У твоего отца на новом месте будет много работы. Держись от него подальше. Старайся не попадаться ему на глаза.

– Я для него хобби, – сказал Джордан. – Он хочет, чтобы я стал точь-в-точь как он, а по мне, так лучше умереть.

– Зачем ты занимаешься серфингом? – поинтересовался врач. – Зачем носишь длинные волосы? Чтобы его разозлить?

– Это сводит его с ума, – улыбнулся Джордан. – Потому-то я и ношу длинные волосы. Но серфинг – это другое.

– И что же?

– Когда я несусь по волнам, кажется, что со мною Бог. Океан. Солнце. Волны. Берег. Небо. Я не могу это объяснить, док. Это все равно что молитва без слов.

– А родители знают о твоей религиозности?

– Они ничего обо мне не знают.

– У тебя всегда было такое отношение к церкви?

– Это единственная вещь в моей жизни, которая осталась неизменной, – ответил Джордан. – Она утешала меня, когда я был ребенком. Она меня и сейчас утешает. Молитва – единственное, что помогает мне не чувствовать одиночества.

– Джордан, тебе очень повезло, что у тебя есть вера. Действительно повезло.

– Вы еврей. Во что верите вы?

– Я еврей, – спокойно ответил врач и протер очки галстуком. – И я ни во что не верю.

– Мне очень жаль. Это, должно быть, ужасно, – вздохнул Джордан.

– Ты хороший мальчик. Очень хороший.

– Когда я пришел, то сделал все, чтобы вы меня возненавидели.

– Ты отлично поработал, – рассмеялся доктор. – Мне нравится твой боевой дух. Мне все в тебе нравится. Не нравится только, что ты врешь.

– А когда я соврал? – спросил Джордан.

– Ты сказал, что отец никогда тебя не колотил. Сказал, что он не бил мать, – произнес Брилл таким тоном, что Джордан понял: этот человек знает все.

– Он нас и пальцем не тронул, – ответил Джордан, однако слова его прозвучали как-то неубедительно.

Врач зааплодировал, но не насмешливо, а одобрительно.

– Отлично. Мы с тобой оба знаем, что, если ты скажешь правду, его карьере конец. Я прекрасно понимаю, почему тебе приходится врать. Джордан, держись от него подальше. За свою жизнь я навидался таких мужчин. И они становятся еще опаснее, когда их сыновья подрастают. Ты достаточно умен, чтобы избежать его кулаков. Перехитри его.

– Я попробую, – кивнул Джордан.

– Похоже, у тебя в жизни было не слишком много радости? – спросил врач.

– Не слишком.

– И что было самим плохим? Знаю, об отце ты мне не скажешь. А в школе?

Джордан подумал о своей короткой жизни, о том, что еще ни разу не получал писем от одноклассников. Его ни разу никто не пригласил в гости, и он никогда не танцевал с девочкой.

– В третьем классе, – решился наконец Джордан, – в феврале меня перевели в очередную школу, третью за год. В День святого Валентина в классе устроили праздничный вечер, и учитель поставил коробочки с именами всех детей. Утром дети положили валентинки в коробочки своих друзей и тех одноклассников, которые им нравились. Учитель назвал твое имя, ты вставал и брал свои валентинки. Одна девочка, Джанет Тету, получила их больше шестидесяти. Она была такой милой и красивой, что некоторые мальчики положили в ее коробочку по четыре-пять валентинок.

– А ты не получил ни одной, – тихо произнес врач.

– Я за всю свою жизнь не получил ни одной валентинки, – признался мальчик. – Мой отец не верит в День святого Валентина. Он считает, что это глупый праздник.

– Джордан, жаль, что мы раньше не встретились. Поступишь в новую школу, продолжай заниматься спортом. Твоему отцу это понравится, а ты не будешь попадаться ему на глаза, – посоветовал врач.

– Нет, после спортивных занятий он заходит за мной. И все – я попался. Это самое плохое время. Когда я остаюсь с ним наедине, – покачал головой Джордан.

– Тебя будет забирать мама. Я обещаю.

– У нас в доме все решает полковник.

– В данном случае решать буду я, – твердо заявил доктор Брилл. – Или тебя будет забирать мать, или ты прекратишь заниматься спортом. Третьего не дано.

Уже гораздо позднее Джордан говорил мне, что не поверил доктору, но все же сказал: «Идет».

– Джордан, весь этот год я общался с твоей матерью, – сообщил доктор.

– Я этого не знал, – удивился мальчик.

– Она очень беспокоится за тебя. И за себя.

– Тоже мне новость!

– Она рассказала мне, что творит твой отец. Нет, можешь не волноваться. Она взяла с меня слово, что я буду молчать. Запретила докладывать об этом военному начальству. И к тому же мы все знаем, что в любом случае они ничего не станут делать. Твоя мать верит, что отец очень тебя любит. Однако боится, что когда-нибудь он тебя убьет.

Джордан сказал мне, что сорвался, услышав эти слова, произнесенные вслух. Хотя в душе давно знал это. Но тогда он почувствовал, что раскрыли потаенное место в его душе, темный закуток, в котором он прятался еще маленьким мальчиком. За свою короткую жизнь он столько плакал, что можно было бы наполнить соленой водой небольшой аквариум. Вот только этих слез ярости никто не видел. И сейчас, сидя перед маленьким добрым врачом, он почувствовал, как по щекам потекли горячие ручейки. Он плакал, потому что тайна вышла наружу и этот нелепый, невзрачный человек заставил его мать признаться в их семейном кошмаре. В детстве он часто просыпался посреди ночи, переворачивался и чувствовал щекой холодное мокрое пятно на подушке, куда стекали его слезы. Словно кто-то взял и пролил стакан воды.

– Я беседовал об этом с твоим отцом, – спокойно заявил доктор Брилл, когда Джордан наконец успокоился.

– Только не это! – воскликнул Джордан, посмотрев на врача испуганными, полными отчаяния глазами.

– Он все отрицал. Я показал ему медицинское заключение, сделанное в сентябре. Тебя положили в госпиталь с переломом челюсти.

– Я получил эту травму во время игры в футбол, – быстро ответил Джордан.

– Именно это ты и сказал врачу в приемном покое, – произнес доктор Брил и протянул Джордану толстый конверт. – Но в том году ты вообще не играл в футбол. Это подтвердил тренер Маккэнн.

– Это было что-то типа игры в салочки с военными парнями, – выпалил Джордан, стараясь угадать следующий вопрос доктора.

– Джордан, это сделал твой отец, – отрезал врач. – Тебе больше не надо врать, чтобы его выгородить.

– А что сказал мой отец?

– Он все отрицал. Поначалу вел себя вежливо и сдержанно. Потом разозлился, но продолжал все отрицать. Затем, убедив себя в том, что я все это сочинил, просто рассвирепел. Для жены и сына терпеть такие приступы ярости, должно быть, безумно тяжело.

– Значит, так и не признал? – поинтересовался Джордан.

– Ничего не признал. Я сказал ему, что не уважаю офицеров и джентльменов, у которых ложь вошла в привычку.

– Так прямо и сказали?

– Да, – подтвердил доктор. – Он, конечно, грозился надрать мою толстую задницу.

– А ведь он мог действительно осуществить свою угрозу, док, – заметил Джордан.

– Не сомневаюсь, но я предупредил его, что судебное разбирательство может пагубно отразиться на его карьере. Я заключил с ним сделку. Сказал, что буду молчать, если он прекратит домашнее насилие.

– Думаете, поможет?

– Нет. А вот твоя мать надеется. Я хочу, чтобы ты сделал все от себя зависящее и не попадал отцу под горячую руку. Будь вежлив. Подыгрывай ему. Он просто кипятком писает, видя, как ты строишь из себя крутого умника, так что не переусердствуй, когда он рядом. Я буду периодически связываться с твоей матерью. Может, подстрижешь волосы?

– Нет. Я еще не готов доставить ему такое удовольствие. Хотя перед началом занятий в школе подстригусь. Обещаю.

– Что ж, все правильно. Удачи тебе. Как-нибудь напишу.

– Я еще ни разу в жизни не получал писем от знакомых мозгоправов. Вы же все равно не напишете. Так зачем зря обещать?

– Я напишу, – ответил доктор Брилл. – Каждый год ты будешь получать от меня весточку.

– Интересно когда? – пожал плечами Джордан.

– На День святого Валентина, – улыбнулся врач.

Вот таким образом тем летом на тенистых улицах Уотерфорда и на залитом солнцем пляже острова Орион Джордан Эллиот занял свое место в нашей компании.

В детской лиге мы махали битой на первых четырех позициях. Майк отбивал первым, Кэйперс – вторым, успевая делать даблы и триплы [125]125
  Дабл и трипл – удары, в результате которых нападающий (бэттер) успевает добежать до второй и третьей базы соответственно.


[Закрыть], Джордан – третьим. Он, по сути, и вывел команду в финальные игры чемпионата штата. Я, как самый высокий, сделал в то лето двенадцать хоум-ранов.

На чемпионате в игре против школы города Грира мы проиграли со счетом 0:1. Играя на правом поле, я пропустил флайбол [126]126
  Флайбол – мяч, отбитый высоко над игровым полем и пойманный игроками защиты до того, как он коснется земли.


[Закрыть]и был страшно удручен, но тренер Лэнгфорд напомнил нам, что еще ни одна детская лига Уотерфорда не доходила до финальных игр. Он сказал, что меня впереди ждет еще много чемпионатов, а потому я с детства должен научиться проигрывать, чтобы, повзрослев, в полной мере ощутить вкус победы.

После игры Джордан неожиданно пригласил Кэйперса, Майка и меня к себе домой на остров Поллок. Мы можем спать допоздна, сказал он, а потом сыграем в баскетбол в спортзале базы или поплаваем в бассейне при офицерском клубе. Я предупредил мать и пошел на стоянку, где вместе с Майком и Кэйперсом уселся на заднее сиденье автомобиля полковника Эллиота. Джордан сидел впереди. Его светлые волосы были все еще мокрыми от пота и усталости. Проигрыш нас всех удручил, и мы, непривычно притихшие, ждали, пока полковник Эллиот обсудит игру с тренером Лэнгфордом.

– Ты спросил у отца, как он отнесется к тому, что мы останемся у вас на ночь? – поинтересовался Майк.

– Я еще перед игрой у мамы спросил, – ответил Джордан. – Что до него, то он вряд ли заметит, даже если я приглашу в дом «Гарлемских путешественников» [127]127
  «Гарлемские путешественники» – чрезвычайно популярное баскетбольное шоу, известное во всем мире.


[Закрыть].

Полковник Элиот, одетый в форму морского пехотинца, подошел к стоявшему в тени автомобилю. У него была прямая осанка, а двигался он с мягкостью пантеры. Полковник подошел к машине, пошарил в кармане в поисках ключей, открыл дверь, уселся и вставил ключ в замок зажигания.

– Папа, – произнес в темноте Джордан.

Полковник Эллиот не ответил. Вместо этого он ударил Джордана тыльной стороной руки так сильно, что голова мальчика стукнулась о спинку сиденья, а бейсбольный шлем свалился назад, на колени Кэйперса.

– У тебя было пять уолков [128]128
  Уолк – перемещение бьющего на первую базу после четырех неточно выполненных подач питчером.


[Закрыть], пять чертовых уолков. Я же предупреждал, чтобы ты не бросал закрученный, пока как следует его не освоишь. Разве я не говорил тебе, маменькин сынок? Разве не говорил?

– Папа, – еще раз повторил Джордан, изо всех сил стараясь предупредить отца о нашем присутствии в темноте заднего сиденья.

Еще одна затрещина заставила Джордана замолчать, а полковник тем временем продолжал:

– Ты ведь обошел этого чертова мальчишку, который вел счет! Если бы ты не позволил тому маленькому засранцу убежать, то твоя ошибка не обошлась бы нам поражением в решающей игре.

– Это моя ошибка, полковник, – подал голос я.

Застигнутый врасплох полковник обернулся и только тогда заметил нас, потрясенно смотрящих на него с заднего сиденья.

– Мальчики, а я и не знал, что вы здесь. Эй, хорошая игра, парни, и чертовски удачный сезон. Черт побери, в этом автомобиле сейчас сидят лучшие спортсмены, способные встряхнуть наш городишко. Я здесь единственный, кто действительно знает, какими хорошими бейсболистами вы можете стать, играя в таком составе. Давайте-ка остановимся и пропустим по молочному коктейлю. Как насчет молочного коктейля, сынок? – обратился он к Джордану, который смотрел невидящими глазами на все еще освещенное поле.

Джордан лишь кивнул, и я знал, что он просто боится открыть рот. Полковник Эллиот купил нам всем по «победному» коктейлю и по дороге домой был само очарование. Именно тогда между мной и Джорданом возникла незримая связь. Мы с ним оказались в одном и том же несчастном племени. Нет более крепкого братства, чем между двумя мальчиками, обнаружившими, что родились от отцов, развязавших войну против собственных сыновей. В ту ночь я поведал Джордану о своем отце и о том, какую страшную роль сыграл бурбон в печальной истории нашей семьи. Мы до рассвета рассказывали друг другу о себе, в то время как Кэйперс и Майк, счастливое детство которых не было омрачено родительским рукоприкладством, крепко спали в гостевой комнате.

По окончании бейсбольного сезона наша четверка провела две недели на острове Орион под присмотром моих дедушки и бабушки – Сайласа и Джинни Пени Макколл. Мы рыбачили в зоне прибоя – ловили на ужин камбалу и пятнистого окуня. В то лето я обнаружил, что мне ужасно нравится готовить и кормить друзей. И я наслаждался их похвалой, когда они за обе щеки уплетали приготовленные мною блюда. Я совершал набеги на бабушкин огород и потом запекал в алюминиевой фольге початки сахарной кукурузы, предварительно вымыв их в морской воде, обмазав маслом, посолив и поперчив. Под звездным небом Южной Каролины мы ели помидоры «бычье сердце», бамию [129]129
  Бамия – однолетнее растение семейства мальвовых; незрелые стручковидные плоды бамии употребляются в пищу как овощ.


[Закрыть], горох с кусочками соленой свинины и халапеньо. Я любил ходить между аккуратными рядами баклажанов, арбузов и огурцов, выбирая лучшее. Мой дед Сайлас говорил нам, что земля в этих краях такая плодородная, что если сунуть в нее десятицентовую монету, вырастет денежное дерево.

Каждую ночь я разжигал на берегу костер из плавника, а мальчики чистили рыбу, выловленную днем. От костра пахло водорослями и соленым воздухом – ароматом Гольфстрима. Этот сладкий запах пропитывал филе форелей и окуней, которое я томил в масле.

Во время отлива мы выходили с сетями к ручьям в глубине острова и по очереди показывали Джордану, как забрасывать сеть. Первым устраивал демонстрацию Кэйперс. Он наматывал веревку на левое запястье, брал в зубы утяжеленную часть сети, а две другие части держал руками. Для правильного броска требовались обе руки, рот и запястье. А еще требовались хорошая координация, прекрасный глазомер и долгая практика. У Джордана были все данные, и уже на пятом броске его сеть образовала правильный круг, словно сплетенная паутина. В эту сеть Джордан поймал свою первую белую креветку и своего первого голубого краба. Мы наполнили ящик со льдом креветками и таким образом благодаря отливу и моим стараниям обеспечили себя блюдами из креветок на целых четыре раза. Когда креветки ушли, мы стали ловить крабов, и их нам хватило на неделю. Я нафаршировал четырехфунтовую камбалу крабами и креветками и запек ее в бабушкиной духовке. Рыбу я сбрызнул лимонным соком, добавил чеснока, поэкспериментировал с кайенским перцем, паприкой, соевым соусом и оливковым маслом. Так я сделал первые шаги к будущей карьере.

После обедов мы ложились на песок и, чувствуя блаженную тяжесть в животе, постанывали от удовольствия. Именно тогда мы обнаружили, к своему удивлению, что Джордан знает ночное небо как свои пять пальцев. Каждую ночь Венера, как опытный фонарщик, озаряла для нас небосклон, и с этого момента начиналось все самое интересное. Мы смотрели на небо и говорили о своей жизни, рассказывая друг другу ничего не значащие истории, которые только и умеют рассказывать американские мальчишки.

Единственное, что расстраивало Джордана в то лето, – это местный прибой. Он не ожидал, что океан может так сильно разочаровать, и все же Атлантика целиком и полностью не оправдала его ожиданий. Стоя на берегу с доской для серфинга, он с недоумением смотрел на небольшие волны при низкой воде.

– Что за лужа! – воскликнул Джордан.

– Что ты этим хочешь сказать?! – возмутился Кэйперс так, словно Джордан оскорбил весь штат. – Это тебе не что-нибудь, а океан. Атлантический океан.

– Просто он никуда не годится, – ответил Джордан. – Он недостаточно большой.

– Недостаточно большой?! – изумился Майк. – Какого рожна тебе еще нужно? Я тебя умоляю, это ведь океан.

– Вот Тихий – это настоящий океан, – возразил Джордан. – Он совершенно другой.

Даже в те первые дни нашей дружбы Джордан будил в Кэйперсе южный шовинизм.

– По-твоему, в Калифорнии все лучше, чем у нас, в Южной Каролине? – поинтересовался Кэйперс.

– Ага. В Калифорнии все лучше. Парни, ваш штат напоминает страны третьего мира, – заявил Джордан, грустно глядя на небольшие волны, накатывающие на берег.

– А что это значит? – поинтересовался я.

– Ну, как бы вам сказать… Южная Каролина – это все равно что Оклахома. Ниже катиться уже некуда, – пояснил Джордан.

– Но ведь ты Эллиот, – сказал Кэйперс. – Эллиот из Южной Каролины. Твоя фамилия – одна из самых уважаемых в истории нашего штата.

– Что поделаешь, – бросил Джордан. – Все равно это отстойный штат.

– У тебя не простое происхождение, – произнес Кэйперс. – Должно быть, никто не потрудился рассказать тебе о твоих предках. Я тоже Эллиот по материнской линии. Мы троюродные братья. О семье Эллиот написана не одна книга.

– О моей семье тоже написано много книг, – встрял Майк.

– Назови хотя бы одну, – фыркнул Кэйперс.

– Бытие. Исход. Книга царств. Второзаконие… – зачастил Майк.

– Это не считается, – заявил Кэйперс.

– А для меня считается, – упорствовал Майк.

– Это ты сказал. Не я.

В один прекрасный день в середине июля, когда небольшой ураган, пришедший с Карибов, обрушился на побережье Южной Каролины и Атлантика наконец-то смогла выдать несколько волн, которые пришлись по вкусу даже калифорнийскому мальчику, Джордан решил научить нас серфингу. Он оказался терпеливым учителем и сначала показал Майку, как вставать на доску, потом завел Кэйперса подальше, где уже были высокие волны, и, пропустив две волны, заставил его скатиться с третьей. Когда я полез в воду навстречу Джордану, который сидел на своей доске, шторм усилился: над нашими головами громыхал гром, яростно завывал ветер, а молнии пронизывали черные кипящие облака.

Чтобы меня снова не отнесло к берегу, мне пришлось поднырнуть под волну, которая обрушилась на меня с силой обвалившегося здания. Небо было абсолютно черным, дождь обжигал щеки и глаза, а я отчаянно пытался доплыть до мертвой зоны в глубокой воде, где поджидал меня Джордан. Когда я добрался до него, крепко ухватившись за доску, я пару минут отдыхал, и только потом мой учитель приступил к уроку. Мы скользили по волнам, которые, набирая мощь, непрерывно накатывали на берег, а росшие на побережье пальмы, гибкие, точно балерины, с робкой обреченностью клонили головы к земле.

– А как же молнии? – спросил я, глядя, как огненные стрелы пронзают черное небо.

– Таким парням, как мы, молнии не страшны, – уверенно ответил Джордан.

– Почему? – поинтересовался я.

– Потому что мы серферы, Джек. Ладно, сейчас мы с тобой не на уроке физики. Соберись, следи за каждым моим движением. Выбирай подходящую для тебя волну. Ту, с которой ты сможешь слиться. Мне нравится третья. Теперь смотри. Главное – выбрать правильный момент.

Я видел, как Джордан оценивающе смотрел на третью волну, накатывавшую на нас сзади. Джордан поймал волну, когда та набрала высоту и силу, и плыл до тех пор, пока доска не достигла той же скорости, что и волна, которая подхватила доску и подняла вверх. Оказавшись на гребне волны, Джордан поднялся на ноги, слегка присел, приняв расслабленную позу, и направил доску вниз по гребню, совсем как осторожный человек, впервые ступающий на эскалатор. Доска вошла воду, как нож в масло, и Джордан взмыл высоко в воздух, а затем резко опустился, когда волна понесла его к берегу. Со стороны казалось, что Джордан едет на спине у львицы.

Он сохранял уверенную низкую стойку, и я услышал, как Майк с Кэйперсом ободряюще кричали ему с берега, когда кипящая пенная вода подхватила его и вынесла на песок, где он сошел с доски легко и элегантно, совсем как женщина, входящая в театральную ложу.

Когда Джордан плыл обратно ко мне, он направлял доску на гребень каждой волны, так что доска становилась вертикально, а Джордан буквально взмывал над водой. И этим волнам, казалось, не было конца.

– Ну что, они не хуже калифорнийских? – крикнул я, когда Джордан подгреб ко мне и я схватился за доску.

– А это и есть калифорнийские, – крикнул в ответ Джордан. – Они просто заблудились. Эти волны пришли из Тихого океана. Может, у них тут что-то вроде студенческого обмена.

– Эта последняя южнокаролинская волна дала тебе все, что ты хотел, – заметил я.

– Здешние волны какие-то беспорядочные. В Калифорнии волны идут по семь одна за другой. И надо выбрать третью или четвертую, потому что они самые высокие. А здесь – хаос.

– Тихий океан слишком предсказуемый, – заорал я, стараясь перекричать грохот волн и свист ветра. – Слишком примитивный.

– Атлантический – паршивый, второразрядный океанишко, – закричал Джордан, оценивающе вглядываясь в наступающие волны. – Вот было бы здорово, если б ураганы случались здесь каждый день. Но он все равно никогда не будет как Тихий. А теперь твоя очередь, Джек. Видишь вон ту, четвертую, волну? Не бойся, когда она обрушится, это просто доска входит в центр волны. Поднимись сначала на колени. Помни, это всего лишь поверхности.

– Поверхности? – удивился я.

– Не забывай об этом, – повторил Джордан, сильно подтолкнув меня вместе с доской. – Сам все поймешь.

Тем летом мы прославились как парни, обуздавшие бурю, как повелители ураганов, сумевшие оседлать самые высокие волны, обрушившиеся на берег. В тот день я поймал пять волн, и это полностью изменило мое отношение к воде. Я трижды падал, и одно из тех падений полностью изменило мое отношение к падениям вообще. Меня поглотила огромная волна, а потом перевернула, так что доска огрела меня по голове. Я потерял всякое представление о том, где я и что я. Я запаниковал, наглотавшись воды, затем неожиданно меня выбросило на поверхность и бешено закрутило на одном месте, а когда меня ударила следующая волна, я снова плашмя упал на воду. Море в тот день было ужасающим, но Джордан объяснил нам, что если вы можете кататься на волнах, то, стало быть, можете их и приручить. Он постоянно твердил нам, что самое главное – не забывать о поверхности волны и поверхности доски. Он утверждал, что если понять, что в основе любого вида спорта лежат физические законы, то все сразу становится легко и просто.

Джордан был сорви-головой, и сам черт был ему не брат, и если Кэйперс осуждал безрассудство Джордана, то мы с Майком ценили нашего нового друга именно за это качество. Любовь Джордана к риску, его острая потребность все время ходить по краю пропасти, его желание испытать себя в том, что недоступно другим, – все это наполнило нашу жизнь такими яркими приключениями, о которых мы даже и не мечтали. Всю свою жизнь Джордан боялся быть погребенным заживо серой американской обыденностью, полной отчаяния и безысходности, боялся стать совсем бесчувственным, боялся того, что его жизнь будет лишь статистическим фактом, а не билетом на волшебное шоу. И не то чтобы Джордан был экстремалом, просто он находил особую красоту в действиях, выходящих за рамки обыденности.

В то лето наша четверка вскарабкалась на водонапорную башню в центре города, потому что Джордан хотел посмотреть на Уотерфорд с высоты птичьего полета. Мы прыгнули на платформу товарного поезда, проехали на нем до самого Чарлстона и автостопом вернулись на грузовике, набитом арбузами. Джордану нравились дальние заплывы, и он удивил Сайласа Макколла тем, что проплыл туда и обратно с острова Поллок до острова Орион, преодолев восемь миль и при этом сумев пересечь судоходный канал. Джордан держался на воде с грацией и игривостью выдры. Такого выносливого пловца Сайлас еще в жизни не видел, причем Джордан абсолютно не боялся ни глубины, ни приливов, ни акул. Когда он плыл, то казался частью тех же таинственных сил, которые приводят в движение приливы.

Однажды, когда мы ночевали в доме Майка, Джордан предложил нам вообразить, будто мы члены французского Сопротивления, посланные Шарлем де Голлем на смертельно опасное задание. Нам надо было взорвать в Париже Новый мост в тот момент, когда Гитлер поедет по нему на встречу с победоносной армией рейха. Джордан изготовил муляжи бомб, очень похожие на настоящие, раздал их нам и велел прикрепить их скотчем к опорам уотерфордского моста. В полночь мы прыгнули в воду, держа в руках завернутые пакеты, выглядевшие точь-в-точь как настоящая взрывчатка. При этом Джордан не разрешил нам вернуться обратно к городскому причалу, пока лично не проверил работу каждого из нас и, не вполне довольный результатами, не переклеил муляжи ниже ватерлинии, руководствуясь своими строгими стандартами. Потом он завел будильник, подготовил фальшивый запал и только тогда дал отмашку плыть обратно, по течению, которое вынесло нас за город, где мы спрятали полотенца и одежду на палубе стоящей на приколе яхты. Джордан спланировал все до мельчайших деталей. Пока мы плыли обратно, он посмотрел на часы и сказал: «Сейчас!» И мы все оглянулись в полной уверенности, что мост взорвался и искалеченные останки фюрера лежат на дне Сены.

Страсть Джордана к анархии и скитаниям вносила некоторый диссонанс в нашу жизнь, в том числе и в представления Кэйперса о мире. Кэйперс еще никогда не видел мальчика, каждая пóра которого источала опасность. В многочисленном племени своих кузенов Кэйперс не встречал такой мятежной натуры. Его увлечение Джорданом было не только личным, но и научным, поскольку он не знал ни одного Эллиота или Миддлтона, которые не были бы консерваторами и джентльменами до кончиков ногтей. Именно Джордан открыл Кэйперсу глаза на их общих предков, одни их которых помогли избавиться от английского короля, а другие – вместе с Фрэнсисом Мэрионом [130]130
  Фрэнсис Мэрион (около 1732–1795) – участник Войны за независимость США. Получил прозвище Болотный Лис, когда в 1780–1781 годах успешно сражался против англичан в болотистых районах Южной Каролины. Генерал Фрэнсис Мэрион считается одним из создателей современной стратегии и тактики ведения партизанской войны.


[Закрыть]сражались против британцев в малярийных болотах к северу от Чарлстона.